Можно ли применить орудие тьмы ради достижения целей света?

Да. Нет. Не знаю… Какая разница.

Я должен был получить этот кинжал. Немедленно… Дурак, я собирался оставить его на целых три дня. Но прошло всего несколько часов и я, не ощущая его привычной силы, уже чувствую себя не в своей тарелке.

Мне плохо без него. Плохо. Плохо… Плохо…

— Алексей, что с тобой?

Почувствовав скользнувшую по плечу ладонь, я вздрогнул. И понял, что, подобно старому памятнику времен до Гнева, застыв на полушаге, неподвижно стою посреди комнаты вот уже, наверное, минут пять. Стою не мигая и даже, кажется, не дыша.

Неудивительно, что Ирина решила вмешаться.

Непонятно только, как она одним прикосновением смогла развеять захлестнувшее меня наваждение… Впрочем, я, кажется, забыл, кто она есть.

— Все нормально. — Я украдкой смахнул со лба выступившие капли пота и взял Ирину за руку. Непонятно почему вдруг вспомнились пустые дворы и ровные шеренги брошенных домов, мимо которых я тащил ее, точно так же держа за руку… Когда это было? Меньше недели назад. А кажется, прошла вечность.

Тогда она меня ненавидела. И, возможно, за дело. Я ведь убил… кто он ей был? Жених, брат, друг или просто знакомый? Сейчас это уже неважно. Прошлого не вернешь. Будущее… Будущее не изменишь. Волею Господа судьба связала нас вместе. По крайней мере, на ближайшие два дня. А что будет дальше, знает один только Всевышний.

Ненавидит ли она меня сейчас? Этого я не знал. Но подозревал, что уже нет. Получив умение видеть человечество в комплексе, трудно ненавидеть какого-то отдельного его представителя. Скорее уж можно возненавидеть весь мир сразу со всей его грязью, кровью и похотью.

Я бы возненавидел. А она — не знаю. Хотя, наверное, нет. Ведь она… она… Кто она? А кто я?

— Все нормально, Ирина. Все нормально. Только нам, кажется, придется пойти в другое место. Здесь, — снова оглядел пустой пыльный чердак, — здесь нас будут искать. Идем.

И я снова взял ее за руку. Она не протестовала, то ли полностью положившись на меня, то ли совершенно не опасаясь наверняка уже идущей по нашим следам инквизиции. И в самом деле, что ей инквизиция, что ей эти белорясые хлыщи с черными крестами на груди? Что они могут с ней сделать? Ничего. Ровным счетом ничего. Побоятся кары Господней. Даже пальцем тронуть не посмеют.

— Идем.

Но уйти мы не успели. Натужно застонала старая деревянная лестница, заставив меня дернуть из-за пояса пистолет. Послышались чьи-то шаги. А потом…

— Невежливо входить без стука в чужое жилище, — сказал Хмырь, обходя меня и тяжело плюхаясь в отчаянно заскрипевшее кресло. — Тем более невежливо делать это во время отсутствия хозяина.

На пистолет в моей руке он внимания не обратил.

— Извини. Дверь была открыта.

— Извиняю, — сохраняя высокомерно-важный вид, ответствовал Хмырь. — Вы пришли за тем, что ты у меня оставлял?

— Д-да. — Я почувствовал, что во мне вновь набирает силу то же самое стирающее разум наваждение, и стиснул зубы.

— Хорошо. Сейчас достану. — Голос Хмыря доносился как сквозь слой ваты. — Пару минут подождите.

— Подождем… — выцедил я сквозь зубы. А что мне еще оставалось? Только ждать. И бороться с самим собой за право контролировать свои действия.

Уймись. Уймись сейчас же! Если не уймешься, я эту дрянь в реку с моста вышвырну. Клянусь, я так и сделаю!.. Даже если ты потом заставишь меня прыгнуть за ней же, я все равно так и сделаю. Чертов кинжал… Чертова тьма… Выброшу, Христом Богом клянусь, выброшу!

Ирина спокойно стояла рядом, не говоря ни слова. На меня она не смотрела. Хмырь, отойдя в сторону, копался среди переплетения ржавых труб. Скрежетал металлом и что-то крутил. Я не видел что — там было темно. Да и не до того мне было.

Нащупав руку Ирины, я медленно сжал ее запястье. Медленно, но сильно. Возможно, даже слишком сильно. Ей наверняка было больно, но она ничего не сказала. Только, чуть повернув голову, взглянула мне в лицо. И в глазах ее что-то мелькнуло. Что-то мне непонятное, но тем не менее светлое и земное.

Наваждение отступило. Я наконец-то смог перевести дух.

Проклятье, да что же это такое? Сначала сны, потом галлюцинации наяву, теперь вообще не пойми что. У меня что, крыша ползет? Или это просто какая-то из сил решила поиграть со смертным человеком?..

— Вот. Держите свою посылочку. Не извольте беспокоиться, все в целости и сохранности.

Перетянутый куском проволоки сверток перекочевал из рук Хмыря в мои. Трясущиеся пальцы сомкнулись вокруг опутанной потрепанной тряпицей рукояти. Не нужно было даже разворачивать ее, чтобы понять: в свертке находится именно то, что я оставлял. Подмены не было.

Где он его прятал, я не мог себе даже представить. Я не мог не почувствовать кинжал, если он и в самом деле был здесь. Не мог!.. Но тем не менее не почувствовал. До тех пор не почувствовал, пока Хмырь не сунул его мне в руки.

Значит ли это, что мои чувства слабеют? Или же этот коренастый хитрец с неудобоваримым прозвищем сумел как-то замаскировать истекающую из кинжала тьму? Оба варианта мне откровенно не нравились. Настолько, что я даже не мог понять, который из них не нравится мне больше. Если верен первый — мне как чистильщику, как охотнику за тьмой и злом отныне грош цена. А второй… второй вариант означал, что Хмырь не только почувствовал истекающую из свертка тьму, но и нашел способ ее экранировать. Способ, который не знаю даже я сам.

Невидимые нити тьмы, просачиваясь сквозь грязную тряпку, царапали ладонь острыми коготками.

И под их касаниями где-то глубоко-глубоко, на самом дне моей души, вспыхнула… нет, не радость. Удовлетворение, холодное и жестокое. Осколки тьмы во мне наконец-то обрели цельность. Нашелся недостающий кусочек. Мерзкий, отвратительный, ядовитый, но все же принадлежащий мне…

Стараясь не показывать своего нетерпения, я покрутил сверток в руках, осмотрел со всех сторон и пренебрежительно спокойно сунул за пояс. Не знаю только, кого мне удалось обмануть. Хмырь все равно, заметил и, похоже, с ходу понял всю подноготную моих страданий. А от Ирины по определению ничего нельзя было скрыть. Так что обманул я только себя самого. Да и то вряд ли.

— Ты умный человек, Хмырь, — не поднимая глаз, сказал я. — Очень умный.

— Спасибо, я знаю… Да что вы тут выстроились, как на смотре. Садитесь… Только осторожно — в том стуле гвоздик из спинки немного торчит. Но если не прислоняться, то все будет нормально… Кстати, Молчун, ты не представишь меня своей подружке?

— Это не подружка, — ледяным голосом отрезал я. — Это новый мессия. А зовут ее Ириной.

— Серьезно?.. — странно, но Хмырь почему-то ничуть не удивился. И, более того, поверил мне почти сразу. Будто ожидал чего-то подобного. — Ну дела… Что же теперь будет?

Я молча пожал плечами, отметая этот вопрос. Что будет дальше, не знала даже сама Ирина.

— Ну дела, — вновь повторил Хмырь. — Что-то этот мессия больше на обычную девчонку похож… — И нехотя добавил: — Пыльным мешком пристукнутую… Какой хоть мессия-то: светлый или темный?

— Светлый… Вроде бы светлый.

— Вроде бы… Хм-м… А что она сама думает? — Хмырь мотнул головой в сторону Ирины, которую он принципиально игнорировал. Впрочем, Ирину это ничуть не расстраивало. Она просто была выше этого.

— Не знаю. Спроси сам.

— Интересно… А когда она узнала… кхм… о своем предназначении?

Я искоса взглянул на Ирину и, получив в ответ вялое пожатие плечами, решил положиться на Господа и рассказать все… Ну, почти все.

— Вчера.

— Вчера, — задумчиво пробурчал Хмырь, потирая неровно заросший щетиной подбородок. — Так, значит. Ну что ж. Ясно… И когда у нее точка инаугурации?

— А?.. Чего?..

Увидев наше явное и обоюдное непонимание, Хмырь поморщился и нехотя пояснил:

— Его еще «момент X» называют. Это день, когда она должна будет связаться с исходными силами и исполнить свое предназначение… Так когда и где?

— Через два дня. Здесь же, в Челябинске, но за городом.

— Время необдуманных решений и скороспелых мессий, — вздохнул Хмырь, почему-то разом уверившись в правдивости моих слов и не выказывая ни капли сомнений. — И куда только катится этот мир? Даже Господь как будто с ума сошел. Сначала День Гнева, потом вся эта нечисть, а теперь еще и мессии, которым три дня сроку на осознание отпущено.

Хмырь уныло скривился и как-то чуть лине обиженно продолжил:

— Раньше мессий с самого рождения готовили. С детства внушали: ты не такой, как все, ты особенный, привыкни и осознай себя, пойми, для чего ты рожден… А тут — три дня. Нет, неладно что-то в мире нашем. С чего такая суета? Разве Господь, у которого один день, что тысяча наших лет, и тысяча лет, как один наш день, может куда-то торопиться?

— Значит, может.

— Но зачем? С какой целью.

Я не смог сдержать просящийся наружу смешок.

— Вот и я все время спрашиваю: зачем? С какой целью?

Хмырь стрельнул в мою сторону недоверчивым взглядом.

— Ладно, оставим этот вопрос. Все равно ответа на него мы найти не сможем, а через два дня это, может быть, не будет уже вопросом.

— Или же он нас волновать больше не будет.

— Да. Или же он не будет нас больше волновать, — спокойно подтвердил Хмырь. — В любом случае сейчас не время ломать копья в теологических спорах. Лучше перейти к вопросам практического плана. Например, вот… Ты кто?

— В смысле? — я вытаращил глаза. — Я же вроде бы тебе уже представлялся.

— Да нет, — отмахнулся Хмырь, — я не о том. Что мне твое имя? Меня интересует другое. Она — мессия. А ты тогда кто?

— Ее ближайший сподвижник, — фыркнул я.

— Доказательства!

Доказательства? Какие еще ему нужны доказательства? Зачем?.. И почему он, с ходу поверив в высокую миссию Ирины, пытается теперь стрясти с меня подтверждение моей ничтожной роли? Ладно. Отвечу. Проверю заодно свою интуицию, которая давно уже вопит мне в ухо, что здесь что-то нечисто.

— Голословные утверждения Матери Ефросиний.

— И все?

А тебе мало? Хорошо. Я добавлю.

— Плюс показания теосоврестора и слова Аваддона. Хмырь ненадолго задумался. Я улыбнулся, предвкушая.

— Аваддон? — переспросил он. — Это такой высокий, с чешуей и рогами?

— Да, — с вызовом ответил я, одновременно чувствуя, как медленно нарастает во мне удивление. Хмырь знает Аваддона? Откуда?! Или демоны теперь лично являются к каждому бездомному бродяге?

— Не верь ему.

— Что?..

— Я сказал: не верь ему. Этот тип соврет ни за грош. Даже если никакой выгоды в этом для себя не усмотрит, все равно соврет.

— Ты знаешь Аваддона?!

— Ну, вообще-то, лично не знаком, — признался Хмырь. — Но о его земных похождениях наслышан. Если провести аналогию между нижним миром и человеческим, то Аваддон у Сатанаила — нечто вроде наместника по земным делам. Он постоянно появляется то здесь, то там. В последний раз его видели, по-моему, где-то в Аргентине лет семь назад… А может, то был не последний раз? Сейчас уже не знаю.

Некоторое время я тупо смотрел на него. А он смотрел на меня. Потом я не выдержал:

— Ира, мы отойдем на минутку. Хорошо? Вялое пожатие плечами:

— Мне все равно.

— Мы недалеко. И ненадолго… Извини.

Дернув Хмыря за рукав, я оттащил его в дальний угол. Там было темно и пыльно. Но, по крайней мере, теперь можно было надеяться, что Ирина нас не услышит. Мы сели на какую-то ржавую бочку, и я наконец-то задал тот вопрос, что жег меня с самого момента нашего знакомства.

— Послушай, Иван… Я вижу, что когда-то ты проходил военную подготовку, и до сих пор я думал, что ты — бывший армейский командир. Капитан или, может быть, майор. Но ты знаешь назубок Библию, имеешь свое мнение по поводу подготовки мессий, а теперь еще и выясняется, что чертовски хорошо осведомлен о демонах… по крайней мере, об одном демоне. Да и говоришь ты как церковник. Иван… Кем ты был раньше? Кто ты?

После короткой паузы, потраченной на разглядывание неровно обрезанных ногтей, Хмырь молча поднял глаза. Взглянул мне в лицо и, наверное, понял, что я от него теперь не отстану.

— Екатеринбургский верховный инквизитор, — сознался он. И, видя мои выпученные глаза, коротко пояснил: — Бывший, конечно. Меня судили и сан сняли… Да ты, наверное, слышал.

Я несколько неуверенно кивнул. Конечно, слышал. А кто не слышал? Лет пять назад об этом на каждом углу судачили. Еще бы, такая новость — верховный инквизитор Екатеринбурга обвинен в ереси. Суд вроде бы действительно был. Только я не знал, чем он закончился. И непонятно, что бывший инквизитор делает здесь, в соседней епархии. Его что, изгнали? Или, что более вероятно, сбежал сам?

Но в любом случае бездомный бродяга по прозвищу Хмырь — один из высших церковных чинов соседнего города… Я только головой закрутил. Ничего себе случайное знакомство.

А потом, когда прошло первое удивление, — задумался. Вспомнил. Всю вереницу случившихся за последние несколько дней «случайных» встреч и знакомств.

Разумный мертвяк, которого я упокоил неделю назад и который, по словам Матери Ефросиний, при жизни должен был стать одним из апостолов. Сама живая святая. Ее темный антипод — Еременко. Демон Аваддон. Бывший верховный инквизитор, лишенный сана за ересь и говоривший, что не верил в Бога с самого рождения до нынешних дней.

Что-то слишком много «случайностей» получается…

— Знаю, о чем ты думаешь, — негромко сказал Хмырь. — Поверь, это не случайность. У Господа Бога случайностей не бывает.

Я вздрогнул. Поднял глаза. Заметив мое удивление, Хмырь устало вздохнул:

— Нет, мысли я читать не умею. Я всего лишь старый усталый церковник, в свое время излишне увлекшийся философствованием и за это лишившийся сана. Я не мессия, — он скосил глаза в сторону отрешенно теребившей уголок брошенной на стол старой газеты Ирины и добавил: — К счастью.

Я кивнул в знак понимания. Спросил:

— А она может?

— Читать мысли?

— Да.

— Сейчас, наверное, нет. Но через два дня настанет момент, когда она сможет все. Даже принести в мир новый День Гнева. Или уничтожить последствия старого.

— А потом она умрет.

— Да. Мессии всегда умирают. Потом.

— А сейчас?

Понимающий взгляд Хмыря скользнул по моей руке, машинально поглаживающей заткнутый за пояс сверток. Перескочил на склонившуюся над столом фигуру Ирины. Вернулся.

— У тебя хорошее оружие, — сказал он, прозаично демонстрируя мне ничтожность всех стараний хоть что-то утаить от этого человека. — Может быть, слишком злое и жестокое, но все равно хорошее. Как ты думаешь, зачем его тебе дали?

— Аваддон сказал… — лихорадочно вздрогнул я, уже понимая, куда он клонит, и не желая этого понимать.

— Забудь то, что сказал Аваддон. Я уже говорил: не верь ему нив чем. Думай сам. Только сначала маленький, но немаловажный факт, на который ты, быть может, не обратил внимания: это не боевое оружие. Боевое оружие — меч. У тебя кинжал, которым не совсем сподручно сражаться в бою, но зато очень удобно бить в спину тому, кто тебе верит. Подумай, почему именно кинжал?

— Ты думаешь?.. — в ужасе спросил я.

Но Хмырь не дал мне закончить. Оборвал. Схватил за плечо. Заговорил быстро-быстро, глотая окончания слов и все время искоса поглядывая в сторону Ирины, будто опасался, что она может нас слышать:

— Я как раз не думаю. Думать на этот счет должен ты. Оружие в твоих руках, значит, решение принимать тоже тебе. Если поймешь, что добра от этого пришествия не будет, если не побоишься принять на себя посмертную кару Господню — действуй. Если твой поступок будет правильным, человечество получит отсрочку, пока не будет подготовлен новый мессия. Не знаю сколько: может быть месяцы или годы, возможно, даже десятилетия. И это будет шанс. Пусть ничтожный, но шанс.

— И… — Я запнулся, судорожно сглотнул. И продолжил. Шепотом, будто это могло помочь мне скрыть свои мысли, свои слова от того, кто по определению знает все. — И ты думаешь, что Он сейчас не слышит, что мы тут строим против Него планы? Думаешь, Он не знает? Думаешь, Он не предпримет ответные действия?

Хмырь неожиданно весело улыбнулся. Даже подмигнул.

— Конечно, слышит, — ответил он. — Конечно, знает. Но, — Хмырь важно поднял руку, обращая особое внимание на свои слова, — прямого противодействия с его стороны можешь не опасаться. Человек обладает свободой воли — это высшая ценность нашего рода, последний и самый ценный дар Создателя. Мы вольны поступать так, как это хочется нам. Даже в пику самому Господу. Это в правилах игры. И пренебречь ими не может даже Всевышний. Так что можешь не опасаться: громом небесным тебя не ударит.

Улыбка испарилась с лица бывшего верховного инквизитора, будто ее и не было. Хмырь вновь подался вперед и, склонившись к моему уху, зашипел:

— А вот ее — бойся. Она может и не согласиться с твоими планами. Ей осталось всего два дня, и силу она будет набирать очень быстро. Ты видел могущество Матери Ефросиний? Так вот, ее мощь будет гораздо больше.

Во много-много раз больше. И если она решит, что ты мешаешь ей исполнить предназначение… Мессия вполне может обойтись и без апостолов. С точки зрения Бога, это тоже будет изъявлением свободы воли.

Хмырь резко выпрямился. Почесал затылок, путаясь в нечесаных волосах.

— Ты только учти: то, о чем мы сейчас говорили — не руководство к действию. Это всего лишь отвлеченная болтовня. И я тебе ничего не советовал, ни к чему не принуждал. В конце концов, решать все равно будешь ты. И только ты. Забудь то, что советовала тебе Мать Евфросиния. Забудь то, что сказал тебе Аваддон. И мои слова тоже забудь. Думай сам. Смотри в душу, вспоминай, перебирай факты и думай сам. Одно только не забывай: когда придет время, действовать придется быстро. Очень быстро.

Тяжело оттолкнувшись, бывший верховный инквизитор встал. Закряхтел недовольно, схватившись за поясницу. Медленно распрямился.

— Опять спина болит, — пожаловался он. — Сорок лет, а здоровье уже совсем ни к черту. Вот прадед мой до девяноста дожил — и ничего. Ни разу на радикулит не жаловался. А тут на тебе… Подарочек свыше.

— Ты его хорошо помнишь? — просто ради любопытства спросил я, чтобы отвлечься от дурных мыслей. — Прадеда-то.

— Хорошо, — вздохнул Хмырь. — Очень даже хорошо. Мы с ним тогда как раз в парке гуляли… Ну, когда все исчезало. Я помню, как он пропал. Вместе с инвалидной коляской, кстати. — Инквизитор внезапно хихикнул. — Я вот все думаю, зачем Бог коляску прихватил? Не будет же он на ней ездить. Так для чего она ему?

— Не знаю, — честно ответил я, пытаясь представить себе ангелов, катающихся по раю в инвалидной коляске.

Получившаяся картина была настолько ирреальной, что казалась почти смешной… Почти.

— Вот и я не знаю. Помню, я тогда испугался до дрожи и почему-то именно из-за коляски. То, что дед исчез, меня как-то не зацепило, а вот коляска… Очень уж она хорошая была. Немецкая. Как раз за месяц до этого ветеранам Отечественной войны подарки раздавали. От скорбящего немецкого народа. Вот ему и досталась… коляска.

Я слушал. Просто слушал, не перебивая, но и не очень-то понимая, зачем он мне это все говорит.

— Я домой бежал весь в слезах. Думал, отец меня прибьет. Еще не знал тогда, что отца тоже больше нет. И матери. И сестры старшей… Никого нет. Только тетка двоюродная осталась. Она тогда как раз в больнице лежала. На операции. А врачи исчезли прямо из операционной… Ну и прожила она еще два дня после Гнева. — Хмырь невесело улыбнулся. — Наверное, Господь на ней просто сэкономил. Не захотел тратить зря силу — все равно ведь умрет…

Я молчал. Нечего мне было сказать. День Гнева я не помнил. Родителей своих не знал. Деда и уж тем более прадеда в глаза не видел.

Хмырь похлопал меня по плечу, будто утешая. Хотя сейчас, по-моему, в утешении нуждался он, а не я.

— Ты теперь посиди еще немного здесь. Обдумай то, о чем мы говорили. А я, пожалуй, пойду, поговорю теперь с ней.

Он пошел. Оставил меня сидеть верхом на бочке и пошел вести разъяснительные беседы с мессией. Не знаю, о чем они беседовали, — вообще-то говорил преимущественно Хмырь, Ирина предпочитала молчать, отвечая редко и односложно. Они были слишком далеко. А по губам я читать не умел. Но даже если б и умел, не стал бы этого делать.

Фарс. Дурной фарс… Я поймал себя на том, что вновь неосознанно поглаживаю успокаивающе холодную рукоять завернутого в потертую ткань кинжала, и поспешно отдернул руку. Все это напоминало мне сон. Кошмарный, запутанный, глупый сон.

Демон Аваддон. Святая Мать Евфросиния. Бывший верховный инквизитор Иван. Три стороны. Три разных правды. Ни одна из них не дает ответа на все вопросы. И ни одна из них мне не нравится.

Свет и тьма.

Что они от меня хотят? Что я должен сделать?

«У этого кинжала достанет могущества, чтобы уничтожить даже ангела, — сказал Аваддон. — Помни, человек. Помни об этом всегда».

Может ли он уничтожить мессию? Уничтожить эту красивую стройную девушку по имени Ирина?

Да. Я знал это. Даже когда она наберет полную силу— да.

Хмырь сказал: не верить Аваддону. Но в принципе демон сказал мне то же самое, что и он: думай сам, решай — и будь готов действовать, когда придет время. Так кому теперь я должен верить? Или проще всего не верить никому?

Два дня до конца света.

Что мне делать? Как я могу сделать выбор, зная, что ценой ошибки может стать новый День Гнева?

Просачивающаяся сквозь тряпку тьма успокаивающе холодила ладонь.

— Алексей!

Я поднял олову.

— Иди сюда.

Пнув напоследок ни в чем не повинную бочку, я подошел ближе. Наградил недоверчивым взглядом Хмыря, невесть для чего вытащившего на свет Божий приторную улыбочку. Всмотрелся в лицо Ирины.

Уж не знаю, чего наговорил ей этот усмехающийся болтун, но с лица Ирины сошло то загнанное выражение, что так поразило меня при нашей сегодняшней встрече. Отступил, затаившись в глубине глаз, страх. Но зато ему на смену пришла решимость. Холодная беспристрастная решимость, замешанная на колючих кристалликах синего льда.

Я вздрогнул и отвел взгляд.

— Я, пожалуй, пойду. А то поздно уже, — сказала Ирина, взглянув через открытое чердачное окно на затянутое уныло-серыми тучами небо. — Да еще и дождь, кажется, будет… Алексей, ты тоже идешь?

Я развел руками. Притворно вздохнул, всем видом показывая, что куда же я теперь без нее. И вроде бы даже заметил мелькнувшее в ее глазах облегчение.

Да-а… Налицо заметное улучшение. От едва сдерживаемой ненависти, через страх, отчаяние и неприятие своей судьбы, к видимому невооруженным глазом облегчению. Впрочем, имеет оно истоки вполне понятные. На месте Ирины я тоже был рад, если б кто-нибудь в такой момент находился со мной рядом: Пусть даже этот кто-то — человек, который убил ее друга.

— Если хотите, можете остаться здесь, — радушно предложил Хмырь. — Места всем хватит. Вряд ли кто-нибудь догадается искать вас здесь.

— Нет, — Ирина тряхнула головой, рассыпая по плечам пышную гриву волос. — Мы все-таки пойдем. Ничего?

Бывший инквизитор улыбнулся:

— Ничего. Заглянете завтра?

Сердце тоненько кольнуло, тревожно и недоверчиво. И я поспешно — может быть, даже слишком поспешно ответил:

— Не знаю. Как получится.

— Ну и ладно, — послушно согласился Хмырь. — Удачи вам, спасители человечества. Постарайтесь не развалить этот мир на части окончательно.

— Хорошо. — Я взглянул на Ирину и, ударившись взглядом о застывшую в ее глазах боль, поспешил отвести взгляд. — Мы постараемся… Но ты на всякий случай не забудь приготовить бутылочку того пойла, которым пытался попотчевать меня в прошлый раз.

Я улыбнулся, но Хмырь ответил неожиданно серьезно:

— Обязательно. Главное, чтобы Господь не забыл устроить напоследок дождь.

— Идем, Алексей. Я кивнул.

— Да, Ира… Подожди еще минутку. — Ухватив опального инквизитора за рукав, я вновь оттащил его в сторону. Перешел на шепот и торопливо спросил: — Ты знал, да? Ты все заранее знал?

Он понял, о чем я. Сразу понял. И так же тихо ответил:

— Да.

— Но откуда?

Вместо ответа он только улыбнулся и закатил глаза. Я поморщился: секреты, всюду одни секреты. Как мне все это уже надоело!

Тем не менее расстались мы вполне мирно. Пожали друг другу руки, пообещали в случае чего забегать на огонек, Хмырь посулил достать настоящего коньяку, я вспомнил найденную в старом городе бутылку… Обычные, ничего не значащие слова перед лицом надвигающегося Апокалипсиса.

Уже на лестнице, подхватив рассеянно нащупывающую ногой ступени Ирину под локоток, я тихо спросил:

— О чем вы с ним говорили?

— О жизни, — равнодушно ответила Ирина, явно не собираясь вдаваться в излишние подробности. — О жизни, о Боге и о тебе.

У Ирины была квартирка неподалеку от центра. Уютная однокомнатная на третьем этаже с видом на парк. Планировка помещений была точно такая же, как и у меня, — видимо, дома были построены по одному проекту. Но в отличие от моих угодий здесь за хлипкой деревянной дверью находился не совмещенный с медвежьей берлогой склад всякого барахла. Здесь действительно жили.

Аккуратно наклеенные обои, чистенькие половики, накрытый бахромчатой скатертью стол. Чистота и уют. Но не доведенные до абсолюта, а самые обычные. Живые. Женские.

Но были и следы мужского присутствия: аккуратно приколоченная полка, пахнущая свежим деревом, блестящий начищенной медью новенький кран на кухне, сапоги сорок пятого размера в коридоре. Впрочем, следы эти уже отступали под неумолимым натиском времени и пахло от них… Смертью пахло, горечью и болью.

Наверное, неделю назад в тихом пустынном дворике действительно простился с жизнью близкий ей человек. Друг, брат… может быть, даже муж.

Я мог бы спросить. И она бы мне ответила. Сейчас, когда ее глаза видели отблески божественного величия, рядом с которым нелепая смерть близкого человека не имела никакого значения, она бы ответила. Но я не стал спрашивать. Не захотел бередить рану.

В конце концов, это все равно не дало бы мне ничего, кроме удовлетворения сиюминутного любопытства.

— Проходи, — рассеянно отозвалась Ирина, заметив, что я бестолково остановился посреди комнаты. — Садись.

Неопределенно махнув рукой, она вышла из комнаты и появилась минут через пять, одетая в обычный домашний халатик веселенькой расцветки. Села на диван, машинально включила радио.

Передавали новости. Самые обычные. О запасах продовольствия на будущий год. О пуске в эксплуатацию новой доменной печи. О внеочередном собрании синода и необыкновенно массированном нашествии нечисти, сразу с трех сторон атаковавшей вчера защитный периметр соседнего города Магнитогорска.

О приближающемся Апокалипсисе — ни полслова. Городские власти предпочитали молчание любым неизбежно бесполезным словам. И, в принципе, правильно делали. Незачем провоцировать панику.

Я представил себе возможные последствия столь необдуманного шага, как официальное подтвержденное церковью объявления конца света, и мне разом поплохело.

Что сделает народ, услышав столь «приятную» новость?..

Всеобщая истерия. Мгновенный всплеск разгула и насилия. Осаждающие городские церкви толпы народа. Вновь вышедшие на охоту мародеры…

Нет, молчание в данной ситуации — единственно верный выход. Скрыть, утаить, завесить плотным занавесом секретности пугающие факты. Надолго это, конечно, не поможет — слишком много людей уже в курсе дел. У них есть семьи, родные, близкие, в конце концов, просто друзья. Рано или поздно слухи просочатся. Но остается шанс, всего лишь шанс, что они не дорастут до критического уровня. Что на улицах не появятся бушующие толпы народа… По крайней мере, в ближайшие два дня не появятся. А потом… потом некому будет бунтовать.

А слухи уже просочились. И напряжение уже чувствуется. Даже в голосе пересказывающего последние новости диктора, в каждой его фразе, в каждом слове оно неуловимо ощущалось. Будто повисшая на горизонте грозовая туча. Тяжелая. Мрачная. Угрожающая.

Или, может быть, мне это только кажется?..

А синий лед в глазах смотрящей на меня Ирины мне тоже кажется?

— Что такое? — негромко поинтересовался я. — Ты смотришь на меня так, будто я только что наступил на твою любимую болонку. Что случилось?

— Я чувствую… — голосом впавшего в транс предсказателя протянула Ирина. Потом медленно, как во сне, встала. Шагнула вперед. И вдруг резко выбросила руку, ткнув пальцем прямо мне в грудь. — Что там у тебя?

Я коротко хмыкнул. Сунул руку за пазуху.

— Всего лишь это. — На стол тяжело плюхнулся обмотанный потерявшей всякий цвет тряпкой сверток.

— Покажи.

Приказной тон мне очень не понравился. И возможные последствия тоже. Но я все же кивнул, послушно размотал сверток и молча показал ей кинжал. Простая безыскусная рукоять легла в руку как влитая. И тотчас же кинжал дрогнул. Слабо, практически неощутимо. Но все же, будь он живым существом, я бы сказал, что он напрягся в ожидании возможной схватки.

Неужели и впрямь?.. Нет. Не верю. Не верю! Никогда!..

Брови Ирины чуть опустились. Лед в ее глазах заметно окреп, полыхнул сотнями бритвенно-острых граней. Коротко вякнуло что-то невразумительное мое чувство опасности. Вякнуло и в ужасе заткнулось, когда Ирина, подняв руку, медленно потянулась к лежащему в моей ладони инструменту тьмы и смерти.

На мгновение мне показалось, что кинжал выгибается в моей руке, то ли пытаясь уйти от соприкосновения, то ли намереваясь поднырнуть под тянущуюся к нему ладонь, чтобы потом, дернув мою руку вперед, коротко, без замаха, войти прямо под левую грудь. Войти. Провернуться в ране. Вырваться, разбрызгивая ярко-алую кровь. И снова войти. И снова… И снова…

Ну, уж нет.

Так не пойдет… Ты всего лишь орудие, кусок металла. Ты не сможешь заставить меня это сделать. Не сможешь!.. Я человек, а ты всего лишь железяка. Я сильнее…