Она же никогда не плакала…

Я смотрел в глаза Аваддону. И там вместо мутно-желтоватой радужки и вытянутых зрачков я видел черную бездну, видел мириады душ, кружащихся в сером ничто, видел самого Люцифера — чудовищную тень, вольготно развалившуюся на своем гротескном троне… В какую-то секунду я от края до края увидел весь нижний мир. Увидел, понял и осознал…

Я понял: ЗАЧЕМ…

Отвести взгляд, выбраться из этого затягивающего болота стоило немалых усилий. Но я справился. И хотя я готов был поклясться, что это заняло чуть ли не целую вечность, на самом деле прошло всего лишь несколько секунд. Солнце, во всяком случае, не изменило положения — так и стояло, наполовину скрывшись за горизонтом.

Облокотившийся на будочку, Аваддон по-прежнему смотрел на меня. В его взгляде я видел все те же ненависть, скуку и ленивое пренебрежение, что и раньше. Вот только к ним добавилось кое-что новенькое. Уважение и осторожность. Демон смотрел на меня почти так же, как на Уриила, — с опаской.

— Силен! — хрипло прогромыхал он. — Ничего не скажешь, силен. Из тебя мог бы выйти неплохой демон… Не желаешь сменить карьеру, брат?

— Я человек, — прошептал я. Алтарь был близко. Так близко, что при желании я мог бы достать до него рукой. — И уж точно я тебе не брат…

На лезвии кинжала все еще танцевали полупрозрачные светящиеся змейки. Я шагнул вперед. Размахнулся. И одним ударом вогнал кинжал в самый центр алтаря. Острие вошло в камень, как в воду. По самую рукоять.

На какую-то секунду мир застыл. Аваддон и Уриил стояли каменными статуями. Тянула ко мне руку Ирина. Медленно-медленно бежала по каменной черноте тонкая ниточка трещины… А потом все это взорвалось, ударило во все стороны, как граната с выдернутой чекой. Меня отбросило метров на пять, закрутило и едва не сбросило с крыши. Перед глазами поплыл иссиня-черный туман. Исчезло все: верх, низ, право и лево. Какую-то секунду я находился в самом центре водоворота, скручивающего в спираль столь могучие силы, что не мог их даже себе представить. И я был его осью. Закручиваемая спираль достигла максимального напряжения… И беззвучно лопнула, хлестнув во все стороны рваными клочьями разлетающейся Тьмы…

А я вдруг почувствовал, что у меня сильно, очень сильно болит рука, и осознал, что Ирина уже какое-то время трясет меня за плечи.

— Алеша!.. Алеша, очнись!..

Долгую секунду я просто смотрел на нее. Потом осторожно высвободился.

— Порядок… — Что это у меня с голосом? Сам себя не узнал. — Я здесь… Что это было?

Я огляделся, изумленно изучая крышу. Как Мамай прошел: кровля в некоторых местах провалилась, будочки рухнули, превратившись в беспорядочные груды битого кирпича, повсюду разбросан мусор. Некоторые обломки все еще дымились. Такое впечатление, будто здесь и в самом деле что-то взорвалось… Тогда почему я жив, особенно если учесть, что эпицентр взрыва был фактически у меня в руках?

Я попытался выпрямиться. Вроде бы получилось, хотя и не без труда. Болело все тело. Синяки, шишки, помятые ребра. Но все это казалось лишь мелочью рядом с тем, что чувствовала моя правая рука. Я чуть повернул пульсирующую болью ладонь, посмотрел: очень сильный ожог, до самого мяса. М-да… Но, по крайней мере, с этим понятно. А остальное?

Алтарь лежал на прежнем месте. Только теперь он раскололся на две неравные части и лишился своей угольной черноты. Обычный гранитный валун, страшным ударом разломленный надвое. И тьмы я в нем больше не ощущал.

Кинжал… Взрывом его отбросило прямо под ноги демону, там он и лежал. Вернее, там лежало то, что от него осталось, — немногое, надо сказать.

— Вот и все, — выдохнул я. — Все. Конец.

— Ошибаешься, человек. Это не конец — его нет и вообще никогда не будет. До тех пор пока существует человечество, Свет и Тьма будут снова и снова сходиться в противоборстве. И невозможно остановиться, однажды доказав, что ты имеешь право самостоятельно выбирать свой путь. Это нужно доказывать всегда.

Повернувшись, я встретился взглядом с наполненными бесконечной синевой глазами Уриила. Разворотивший все вокруг взрыв его ничуть не затронул, даже перышки не растрепались — все та же монументальная застывшая красота.

— Я уже доказал, — осторожно напомнил я.

И ангел, чуть помедлив, кивнул:

— Да. Ты — доказал.

Будучи не в силах больше выдерживать эту бездонную синеву, я отвернулся. Перевел взгляд на Аваддона. Демон внимательно изучал валявшуюся под ногами почерневшую рукоять кинжала, оканчивающуюся оплавленным обломком клинка. Потом тихонько — только когти едва слышно прошелестели по крыше — подтолкнул ее ногой.

— Хороший инструмент был… Жаль.

Я вздрогнул и поднял глаза. Демон в упор смотрел на меня. В этот момент я почти понимал его. Почти… И это на целое «почти» больше, чем мне было необходимо для того, чтобы спокойно спать по ночам.

— Уверен, для тебя не составит труда найти новый. Благо есть из чего выбирать. Главное — не проявлять жалости.

— Да, выбор велик. — Демон согласно оскалился, продемонстрировав острые, как иглы, зубы. — И уж конечно никакой жалости. С чего мне жалеть смертных? В этом мире их так много…

— Кто ты? — осторожно спросил я. И после заполненной тягучим молчанием паузы шепотом повторил вопрос: — Кто ты?

Демон коротко хохотнул. Мурашки по коже.

— А ты еще не догадался? Я тот, кем мог стать и ты, если бы прошел чуть-чуть дальше по своей тропе… Впрочем, я всегда знал, что ты изберешь другой путь. Жалко, конечно, но — твое право.

Ощущая спиной молчаливую поддержку Ирины, опираясь на ее руку, потому что сам уже не находил в себе сил стоять прямо, я все же спросил:

— То есть все было предопределено заранее?

— Предопределенности не существует. — На аристократическом лице Уриила холодной синевой блеснули глаза. Ангел резко выпрямился, расправив взметнувшиеся над головой крылья. В лицо, заставив меня прищуриться, ударил резкий порыв ветра. — Есть только выбор, который предстоит совершить каждому человеку этого мира.

— Между Светом и Тьмой? Как всегда, да?

Холодную синеву пронзила искра… смеха?.. Нет. Не может быть, ведь лицо ангела оставалось абсолютно серьезным… Впрочем, кто может определить, что возможно, а что нет в нашем безумном мире? Уж точно не я.

И прозвучавший через секунду ответ стал еще одним подтверждением этой избитой истины:

— То, что вы, смертные, понимаете под Светом и Тьмой, — всего лишь камни на вашем пути. Их можно обойти, перешагнуть, перепрыгнуть. Можно наступить, споткнуться, упасть. Можно где-то срезать часть пути или, наоборот, заблудиться. Но не важно, по камням какого цвета ты ступаешь. Цель все равно неизменна.

Я проглотил неожиданно вязкую слюну и спросил:

— Какая цель?

Улыбка на лице Уриила была… ангельской.

— Нет предопределенного будущего. Даже Господь не может сказать, к чему ты придешь и каким станешь. Он только может наставить человека на правильный путь. Но идти по нему каждый должен сам, не оглядываясь на советы других и не обращая внимания на летящие вслед камни. Тогда, и только тогда, может быть, он станет свободным — и тем самым еще на один день отсрочит надвигающийся конец мира… Ведь даже через Тьму можно найти дорогу к Свету.

В спустившейся тишине громко и презрительно фыркнул демон.

— Уси-пуси… Ты, крылатый, даже сейчас без проповедей обойтись не можешь. Тьфу!.. — Аваддон скривился, будто надкусил лимон. — Ну ладно, вы тут секретничайте, если так нравится. А я, пожалуй, пойду. — Под холодным взглядом Уриила демон небрежно ухмыльнулся. — Работа, знаете ли, не ждет. В этом мире еще столько душ нуждаются в моем внимании…

Ухмыляющаяся морда демона исчезла во взвихрившемся черном тумане. Не знаю кому как, а мне после его ухода сразу стало легче. Словно свалился с плеч старый, ставший уже привычным груз. И ощущение чужого взгляда, практически непрестанно сопровождающее меня в последние дни, тоже пропало.

На подставленную ладонь — левую, правой я еще долго не смогу пользоваться — упала тяжелая дождевая капля. Я поднял голову и тут же получил еще одну — прямо в лоб. Повисшая над нами ватная туча, кажется, собиралась разродиться хорошеньким дождем. Быстро холодало.

Погода спешно выравнивала пошатнувшееся равновесие.

— Отдать ему должное, демон прав. — Уриил поморщился, словно сам факт того, что его извечный враг может оказаться в чем-то правым, его раздражал. — Мне тоже пора. Прощайте, смертные. Идите домой.

Распахнув крылья, ангел медленно воспарил в небо. Красиво… Словно большая белая птица, ровными кругами поднимающаяся все выше и выше. Клубящиеся в вышине тучи расступились, давая ему проход. На мгновение мне померещилось, что там, в небесах, блеснули далекие звезды. Потом все исчезло. Остался только дождь.

С волос под ворот, пропитывая рубашку и охлаждая разгоряченное тело, стекали струйки воды. Молчаливые улицы старого города затянула сплошная пелена ливня. Бесчисленные капли барабанили по асфальту. Кое-где уже появились первые лужи. В одну из них я забросил свой пистолет.

Дождь омывал редкие уцелевшие стекла, сквозь прорехи крыш проникал в пыльные комнаты и коридоры, каплями оседал на старых, облупившихся стенах. Он смывал все то темное, мрачное и жестокое, что копилось на этих улицах за последний год. Я чувствовал, как медленно тает холодное колючее облако и откатывается назад повисшая над городом Тьма.

Ирина доверчиво прижималась к моему плечу. Я обнял ее здоровой рукой и спросил:

— Пойдем домой?

Она вскинула глаза:

— А как же?..

— Что как же?.. Инквизиция? Церковь? Армия? — Я улыбнулся. — Да что они нам сделают?.. Простят. В конце концов, мы с тобой все-таки спасли мир. Во второй раз уже, между прочим. Положены же спасителям человечества некоторые привилегии?

— Да… Наверное.

— Не бойся, все будет хорошо… — Я повторил эти слова еще раз, мне нравилось, как они звучат: — Теперь все будет хорошо.

— Ну а ты? Что ты будешь делать дальше, бывший чистильщик?

— Не знаю, — рассеянно отозвался я, подняв голову и подставив лицо каплям дождя. — Завтра придумаю… Может быть, уйду в монастырь. Уверен, мать Ефросиния посодействует.

Ирина нахмурилась.

— В какой еще монастырь?

— Как в какой? В женский, конечно. — Я притворно-восторженно округлил глаза.

— Дурачок, — Ира взяла меня за руку, — так я тебя и отпустила. Пойдем лучше домой.

И мы пошли. Под скрадывающим все звуки дождем, в старом городе, ночью. Без оружия. Но я знал, что оно нам не понадобится, — мы дойдем спокойно, и никто нас сегодня не потревожит, ни Свет, ни Тьма.

Мы дойдем.