1

— Панта, вставай, — говорит Почита. — Уже восемь, Панта, пора.

— Восемь? Ах, черт возьми, как хочется спать, — зевает Панта. — Ты перешила мне нашивки?

— Да, мой лейтенант. — Почита вытягивается по стойке смирно. — Ой, прошу прощения: мой капитан! Пока не привыкну, придется тебе походить в лейтенантах, милый. Вот смотри, какая красота. Да вставай же ты наконец, ведь тебя вызывали?

— Да, к девяти. — Панта намыливается помазком. — Куда нас пошлют, Поча? Подай, пожалуйста, полотенце. Как ты думаешь, лапочка, куда?

— Сюда, в Лиму. — Почита смотрит на серое небо, Почита смотрит на плоские крыши, на машины, на прохожих. — Вот не хочу, а так и рвется с языка: Лима, Лима, Лима.

— О Лиме не мечтай и думать забудь. — Панта смотрится в зеркало, Панта завязывает галстук. — Куда-нибудь в Трухильо или Такну — и то радуйся.

— Занятные вещи пишут в «Комерсио». — Почита строит гримаску. — В Летисии какой-то тип сам себя распял на кресте — видите ли, возвестил конец света. Его заперли в сумасшедший дом, а люди силой оттуда вызволили — считают: святой. Летисия — это где-то в сельве, в Колумбии как будто?

— До чего же ты хорош капитаном, сынок. — Сеньора Леонор ставит на стол мармелад, хлеб, молоко.

— Да, теперь эти земли принадлежат Колумбии, а раньше — Перу, они их у нас отобрали. — Панта намазывает маслом поджаренный хлеб. — Еще немного кофе, мама.

— Вот бы послали опять в Чиклайо. — Сеньора Леонор смахивает крошки на тарелку и убирает со стола скатерть. — Что ни говорите, там было очень неплохо, разве не так? По мне, главное — поближе к побережью. Ну иди, сынок, желаю удачи и благословляю тебя.

— Во имя Отца, Святого Духа и Сына, который умер на кресте. — Брат Франсиско возводит глаза к ночи, Брат Франсиско опускает глаза к факелам. — Руки мои повязаны, костер — высшая милость, следуйте мне!

— Меня вызывал полковник Лопес Лопес, сеньорита, — говорит капитан Панталеон Пантоха.

— Там еще два генерала. — Сеньорита строит глазки. — Входите, капитан. Да, в эту дверь, в коричневую.

— А вот и он. — Полковник Лопес Лопес поднимается. — Входите, Пантоха, поздравляю вас с новой нашивкой.

— Лучшие отметки на экзаменах, комиссия была единодушна. — Генерал Викториа жмет ему руку, генерал Викториа хлопает его по плечу. — Браво, капитан, перед вами широкая дорога, родина с надеждой взирает на вас.

— Садитесь, Пантоха, — генерал Кольасос указывает ему на диван. — Садитесь поудобнее да держитесь крепче, сейчас мы вам кое-что сообщим.

— Не пугай ты его, Бога ради, Тигр, — машет руками генерал Викториа, — он решит, что мы посылаем его на бойню.

— Раз начальство самолично пожаловало сюда, чтобы сообщить ему о новом назначении, значит, дело важное, всякому понятно. — Полковник Лопес Лопес принимает серьезный вид. — Да, Пантоха, речь идет о довольно деликатном деле.

— Присутствие высоких начальников для меня честь. — Капитан Пантоха щелкает каблуками. — Черт подери, вы меня заинтриговали, мой полковник.

— Закурите? — Тигр Кольасос достает сигареты, Тигр Кольасос протягивает зажигалку. — Да не стойте же, садитесь. Как? Вы не курите?

— То-то и оно, раз в жизни Служба безопасности не промахнулась. — Полковник Лопес Лопес поглаживает фотокопию. — Вот он какой: не пьет, не курит, по сторонам не заглядывается.

— Офицер без пороков, — восторгается генерал Викториа. — Наконец-то: вот кто будет представлять вооруженные силы в раю, рука об руку со святой Росой и святым Мартином де Поррес.

— Не надо преувеличивать. — Капитан Пантоха краснеет. — Есть и у меня пороки, просто вы о них еще не знаете.

— Мы знаем о вас больше, чем вы сами. — Тигр Кольасос снова вынимает и кладет на стол папку. — У вас бы глаза на лоб полезли, узнай вы, сколько времени мы посвятили изучению вашей жизни. Нам известно, что вы делали, чего вы не делали и даже — что вы будете делать, капитан.

— Ваш послужной список мы знаем назубок. — Генерал Викториа открывает папку, генерал Викториа тасует карточки, перебирает формуляры. — За всю офицерскую службу ни одного наказания, а кадетом — лишь несколько мелких штрафов. Потому на вас и пал выбор, Пантоха.

— На вас — из почти восьмидесяти офицеров Интендантской службы. — Полковник Лопес Лопес поднимает бровь. — Полное право имеете распустить павлиний хвост.

— Благодарю вас, что так хорошо обо мне думаете. — Капитан Пантоха опускает глаза долу. — Я сделаю все, чтобы оправдать это доверие, мой полковник.

— Капитан Панталеон Пантоха? — Генерал Скавино встряхивает трубку. — Очень плохо тебя слышу. Что? Зачем ты мне его посылаешь, Тигр?

— В Чиклайо вы сохранили по себе прекрасную память. — Генерал Викториа листает доклад. — Полковник Монтес чего только не делал, лишь бы оставить вас у себя. Говорят, вашими стараниями жизнь в казармах шла, как часы.

— «Прирожденный организатор, с математическим чувством порядка, талантливый исполнитель, — читает Тигр Кольасос. — Административную работу в полку вел четко и с подлинным вдохновением». Индеец Монтес был просто без ума от вас.

— Сколько похвал, я, право, смущен. — Капитан Пантоха потупился. — Я выполнял долг — только и всего.

— Какая рота? — Генерал Скавино хохочет. — Со мной, Тигр, это не пройдет. От ваших шуток полысеешь. Только не забывай — я уже лыс, как колено.

— Ладно, возьмем быка за рога. — Генерал Викториа прикладывает палец к губам.

— Строжайшая тайна. Я говорю о миссии, которую мы вам поручаем, капитан. Раскрой ему карты, Тигр.

— Короче говоря, войска, которые служат в сельве, портят женщин направо и налево. — Тигр Кольасос переводит дух, Тигр Кольасос моргает и откашливается. — Насилуют почем зря, трибуналы не справляются — столько работы, такое творится безобразие. Вся Амазония взбудоражена.

— Нас бомбардируют рапортами и доносами, — теребит бородку генерал Викториа.

— До чего дошло — из самых захудалых селений прибывают ходоки с протестами.

— Ваши солдаты бесчестят наших женщин. — Алькальд Пайва Рунуи крутит в руках шляпу, у алькальда Пайвы Рунуи срывается голос. — Несколько месяцев назад опозорили мою крошку свояченицу, на прошлой неделе обесчестили мою супругу.

— Это не мои солдаты, это солдаты Нации. — Генерал Викториа успокаивает его, машет руками. — Тише, тише, сеньор алькальд. Сухопутные силы глубоко сожалеют по поводу эпизода с вашей свояченицей и по возможности постараются возместить потери.

— Как, изнасилование теперь всего-навсего эпизод? — расстраивается отец Бельтран. — Ведь изнасиловали же.

— Флореситу схватили двое в форме и при оружии у ворот фермы и повалили прямо на дороге. — Алькальд Теофило Морей грызет ногти, алькальд Теофило Морей подскакивает на стуле. — И не промахнулись — она забеременела, генерал.

— Вы мне покажете этих разбойников, сеньорита Доротеа, — рычит полковник Петер Касауанки. — Да не плачьте, не плачьте, я все улажу, увидите.

— Вы думаете, я смогу? — всхлипывает Доротеа. — Одной выйти к этим солдатам?

— Их построят тут, перед караульной. — Полковник Максимо Давила прячется за металлическую решетку. — Вы будете смотреть на них из окна и, как заметите насильников, сразу подадите мне знак, сеньорита Хесус.

— Насильники? — брызжет слюной отец Бельтран. — Скопище развратников, мерзавцы, жалкое отребье. Вот они кто. Сотворить такое бесчинство над доньей Асунтой! Так опозорить мундир!

— Мою служанку Луису Канепу сперва уестествил сержант, за ним — капрал, а напоследок — рядовой необученный. — Лейтенант Бакакорсо протирает очки. — Та вошла во вкус, стала профессионалкой и теперь занимается этим под кличкой Печуга, и сутенер у нее есть, по прозвищу Стомордый.

— Ну-ка, покажите мне, сеньорита Долорес, за кого из этих голубчиков вы хотите замуж. — Полковник Аугусто Вальдес прохаживается перед тремя вытянувшимися новобранцами. — Капеллан мигом вас обвенчает. Ну, выбирайте, выбирайте папу своему ребеночку.

— Мою жену — прямо в церкви, — плотник Андриано Ларке неподвижно застыл на кончике стула. — Нет, сеньор, не в Соборе, а в церкви Святого Иисуса Багасанского.

— Вот так, дорогие радиослушатели, — негодует Синчи. — Этих похотливых святотатцев не удержал ни страх божий, ни должное почтение к святому храму, ни благородные седины этой достойнейшей матроны, давшей жизнь представителям двух поколений наших земляков.

— Они меня как заприметили, господи Иисусе, тут же и хотели повалить на пол, — плачет сеньора Кристина. — Навалились пьяные, а уж какие мерзости говорили. И все это перед главным алтарем, истинный крест.

— Самую милосердную душу во всем Лорето, мой генерал, — грохочет отец Бельтран. — Пять раз оскорбили!

— И еще его дочку, его племянницу, его крестницу, знаю я все это, Скавино, — стряхивает перхоть с плеча Тигр Кольасос. — С кем этот отец Бельтран, в конце концов, — с нами или с ними? Разве он не армейский капеллан?

— Я протестую как священник и как солдат, мой генерал. — Майор Бельтран втягивает живот, майор Бельтран выпячивает грудь. — Эти нечестивцы наносят ущерб не только жертвам, но и самой армии.

— Разумеется, очень скверные намерения были у рекрутов по отношению к даме. — Генерал Викториа улыбается, генерал Викториа сдается, просит прощения. — Но ведь и родственники, не забывайте, чуть не забили их палками до смерти. Вот передо мной медицинское заключение: перелом бедра, гематомы, порваны уши. На этот раз ничья, дорогой доктор.

— В Икитос? — Почита перестает брызгать на рубашку и ставит утюг. — Ой, как далеко нас посылают, Панта.

— Дерево дает тебе огонь, на котором ты готовишь пищу, из дерева дом, в котором ты живешь, постель, на которой спишь, и плот, на котором переплываешь реку. — Брат Франсиско нависает над лесом неподвижных голов, жадно обращенных к нему лиц, распахнутых рук. — Из дерева ты делаешь гарпун, которым добываешь рыбу, орудие, с которым охотишься на зверя, и ящик, в котором хоронишь мертвых. Братья! Братья!

Следуйте мне, преклоните колени!

— Тут, Пантоха, куда ни кинь — всюду клин, — качает головой полковник Лопес Лопес. — В Контамане алькальд обратился к населению с призывом запирать женщин на замок в дни, когда у солдат увольнение.

— Главное — далеко от моря. — Сеньора Леонор берет иголку, вдевает нитку и откусывает ее зубами. — Москитов там, наверное, в сельве-то? Ты знаешь, москиты для меня хуже смертной казни.

— Посмотрите список, — трет лоб Тигр Кольасос. — За год сорок три забеременели. Десятка два из них обвенчали священники отца Бельтрана, но, разумеется, чтобы искоренить зло, нужны меры более радикальные, насильственные браки дела не решат. По сей день ни наказания, ни расправы картины не изменили: сельва превращает солдата в бешеное животное. По-моему, тебе совсем не по душе это назначение, дорогой. — Почита раскрывает, вытряхивает чемоданы. — Почему, Панта?

— Должно быть, это от жары, от климата, как вы думаете? — оживляется Тигр Кольасос.

— Очень может быть, мой генерал, — бормочет капитан Пантоха.

— Жара, влажность, такая природа вокруг, — облизывает губы Тигр Кольасос. — Со мной всегда так: стоит попасть в сельву, сразу чувствую: внутри будто огонь и кровь в венах закипает.

— Вот бы генеральша тебя услышала, — смеется генерал Викториа, — полетели бы пух и перья.

— Сначала мы думали, это от еды, — генерал Кольасос хлопает себя по животу, — острые приправы в рационе возбуждают сексуальный аппетит.

Мы посоветовались со специалистами, был даже один швейцарец, он стоил нам кучу денег. — Полковник Лопес Лопес подкрепляет слова жестом. — Швейцарец-диетолог, весь в титулах.

— Pas d'inconvonient[1]. — Профессор Бернар Лаэ делает записи в книжечке. — Мы составим такую диету, которая будет содержать необходимое количество протеинов, но снизит либидо солдат на восемьдесят пять процентов.

— Не перегните палку, доктор, — бормочет Тигр Кольасос. — Армия из евнухов нам тоже не нужна.

— Икитос… Икитос… Я — Орконес. — Лейтенант Сантана в нетерпении. — Срочное сообщение. Операция «Швейцарский паек» не дала ожидаемых результатов.

— Мои люди оголодали, болеют туберкулезом. Сегодня двое на перекличке упали в обморок, мой майор.

— Какие шутки, Скавино. — Тигр Кольасос, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, закуривает сигарету. — Мы тут ломали голову — выход один. Посылаем тебе нашего Пантоху вместе с матерью и женой. Желаем успеха.

— Мы с Почитой свыклись с этой мыслью и счастливы, что едем в Икитос. — Сеньора Леонор складывает носовые платки, сеньора Леонор приводит в порядок юбки, упаковывает туфли. — А ты что-то совсем завял. В чем дело, сынок?

— Вы тот самый человек, Пантоха. — Полковник Лопес Лопес поднимается и заключает его в объятия. — Вы положите конец этой кутерьме.

— И потом, это все-таки город, Панта, и, говорят, красивый. — Почита выбрасывает обрезки, Почита завязывает узелок, закрывает коробку с шитьем.

— Не делай такого лица, бывает хуже — могли послать в какую-нибудь дыру.

— По правде говоря, полковник, я не представляю себе, как. — Капитан Пантоха сглатывает слюну. — Но я, разумеется, сделаю все, что прикажут.

— Перво-наперво — отправиться в сельву. — Полковник Лопес Лопес берет карандаш и отмечает место на карте. — Центром всех операций будет Икитос.

— Возьмем быка за рога и покончим с проблемой. — Генерал Викториа ударяет кулаком о ладонь. — Потому что, как вы, конечно, догадались, Пантоха, дело не только в том, что потоптали сеньорит.

— Но и в том, что солдаты вынуждены при этой вводящей в грех жарище жить, как непорочные голубки. — Тигр Кольасос щелкает языком. — Чтобы служить в сельве, нужно мужество, Пантоха, большое мужество.

— В Амазонии на каждую юбку есть свой хозяин, — вступает полковник Лопес Лопес. — Там нет ни блудниц, ни девочек-простушек — ничего подобного.

— Целую неделю солдаты проводят взаперти, несут службу в глуши, мечтают об увольнительной, — дает волю воображению генерал Викториа. — Потом отшагают километры до ближайшего селения. А там что?

— Ничего, абсолютно ничего, потому что, черт подери, женщин нет, — пожимает плечами Тигр Кольасос. — И вот тогда они теряют узду, и после первой же рюмки, как пума, бросаются на то, что подвернется.

— Бывали случаи гомосексуализма и даже скотоложества, — уточняет полковник Лопес Лопес. — Представьте, одного капрала из Оркопеса засекли на интимных отношениях с обезьяной.

— Обезьяна отзывается на дурацкую кличку Утеха пятой роты, — сдерживает смех лейтенант Сантана. — Вернее, отзывалась — я пристрелил ее. А подонок в карцере, мой полковник.

— Другими словами, воздержание ведет к чудовищному разложению, — говорит генерал Викториа. — К падению морального духа, к неврозам, апатии.

— Надо дать пищу этим голодающим, Пантоха. — Тигр Кольасос торжествующе смотрит ему прямо в глаза. — И вот являетесь вы, вам есть где развернуться, куда применить свой организаторский талант.

— Ну что ты как в воду опущенный и молчишь все время? — Почита прячет билет в бумажник, Почита спрашивает, где выход к самолетам. — Там большая река, мы будем купаться, будем гулять, навещать дикие племена. Ну, не вешай носа, глупыш.

— Что с тобой, ты сам не свой, сынок. — Сеньора Леонор смотрит на облака, сеньора Леонор оглядывает пропеллеры, деревья. — За всю поездку рта не раскрыл. Что тебя так заботит?

— Ничего, мама, ничего, Почита. — Панта застегивает привязные ремни. — Все в порядке. Смотрите, подлетаем. Это, должно быть, Амазонка?

— Все эти дни ты ходил сам не свой. — Почита надевает очки от солнца, Почита снимает пальто. — Ни слова не проронил, спал на ходу. Ой, жара как в преисподней. Никогда не видела тебя таким, Панта.

— Я немного нервничал с этим новым назначением, но теперь все прошло. — Панта вынимает бумажник, Панта протягивает деньги шоферу. — Да, уважаемый, дом пятьсот сорок девять. Отель «Лима». Погоди, мама, я помогу тебе выйти.

— Ты же военный. — Поча кидает дорожную сумку на стул, Поча разувается.

— И знал — тебя могут послать куда угодно. Икитос не так уж плох, Панта, довольно симпатичное местечко.

— Ты права, я вел себя как дурак. — Панта открывает шкаф, Панта вешает форму, вешает штатский костюм. — Наверное, меня слишком избаловали в Чиклайо, ладно, с этим покончено. Так, начнем разбирать чемоданы. Ну и теплынь тут, как ты, лапочка?

— Я бы так из отеля и не выходила. — Поча навзничь ложится на постель, Поча потягивается. — Все тебе сделают, ни о чем не надо беспокоиться.

— В таком вот отеле и заделать маленького Пантоху, кадета Пантоху, как ты на это смотришь? — Панта снимает галстук, сбрасывает рубашку.

— Кадета Пантоху? — Почита открывает глаза, Почита расстегивает блузку, приподымается на локте. — Ты серьезно? Теперь мы сможем себе это позволить, Панта?

— Я же тебе обещал — когда получу третью нашивку. — Панта расправляет брюки, Панта складывает их, вешает. — Пусть он у нас будет уроженцем провинции Лорето, согласна?

— Чудесно, Панта. — Почита смеется, Почита хлопает в ладоши, подскакивает на постели. — Какая прелесть, маленький кадетик, Пантосик Младший.

— Надо заняться этим поскорее. — Панта раскрывает объятия, Панта тянет к ней руки. — Чем скорее начнем, тем скорее он появится. Иди сюда, лапочка, где ты там прячешься.

— Что ты, что ты. — Почита соскакивает с постели. Почита бежит в ванную.

— С ума сошел?

— Иди, иди сюда, займемся кадетиком. — Панта спотыкается о чемодан, Панта опрокидывает стул. — Прямо сейчас. Иди сюда, Почита.

— Что ты, Панта, в одиннадцать часов утра, что ты, не успели приехать. — Почита машет руками, Почита отстраняется, отталкивает его, сердится. — Пусти, мама услышит.

— Надо обновить Икитос, обновить отель. — Панта тяжело дышит, Панта пытается ее обнять, удержать, устоять на ногах. — Иди ко мне, любовь моя.

— Ну вот: за что боролись, на то и напоролись. — Генерал Скавино размахивает циркуляром, сплошь в подписях и печатях. — Вы тоже виноваты, майор Бельтран, полюбуйтесь-ка, что собирается организовать в Икитосе этот субъект.

— Ты мне юбку порвешь. — Почита прячется за шкаф, Почита обороняется подушкой, просит оставить ее в покое. — Прямо не узнаю тебя, Панта, такой всегда благовоспитанный, что с тобой? Ну пусти, я сама сниму.

— Я хотел врачевать, а не творить зло, — в страшном смущении читает и перечитывает майор Бельтран. — Кто бы мог подумать, что лекарство окажется злее самой болезни, мой генерал. Непостижимо, мерзко. Вы допустите этот ужас?

— Лифчик, чулки. — Панта переводит дух, Панта срывает, отбрасывает в сторону. — Тигр был прав: от этой влажной жары внутри все равно как огонь и кровь закипает. Ну, ущипни меня, как я люблю. За ушко, Почита.

— Мне стыдно днем, Панта. — Почита вздыхает, Почита забивается под одеяло. — Ты потом заснешь, а разве тебе не надо к трем в комендатуру? Ты всегда потом засыпаешь.

— Ничего, приму душ. Не разговаривай со мной, не отвлекай. Лучше ущипни меня за ушко. Ой, вот так. Умираю, лапонька, где я… кто я…

— Кто вы, я прекрасно знаю и знаю, зачем вы прибыли в Икитос, — рокочет генерал Висенте Скавино. — И с места в карьер скажу вам, что не испытываю никакой радости по поводу вашего приезда. Чтоб все было ясно с самого начала, капитан.

— Прошу прощенья, мои генерал, — лепечет капитан Пантоха. — Какое-то недоразумение.

— Я против роты, которую вы собираетесь сформировать, — генерал Скавино подставляет лысину под вентилятор, прикрывает глаза. — Я был против с самого начала и сейчас считаю это чушью.

— И главное — нет слов, как аморально. — Отец Бельтран в ярости обмахивается веером.

— Нам с майором пришлось замолчать, потому что приказы отдает начальство. — Генерал Скавино разворачивает носовой платок, генерал Скавино отирает пот со лба, висков, шеи. — Но нас не убедили, капитан.

— Я к этому проекту не имею никакого отношения, мой генерал, — стоит и потеет капитан Пантоха. — Когда мне сказали — прямо как обухом по голове, святой отец.

— Майор, — поправляет отец Бельтран. — Нашивок считать не умеете?

— Простите, мой майор. — Капитан Пантоха легонько щелкает каблуками. — Я в этом никакого участия не принимал, уверяю вас.

— Разве вы не один из великих умов Интендантской службы, которые замыслили это свинство? — Генерал Скавино берет вентилятор, генерал Скавино подносит его к самому лицу, к лысине, генерал Скавино откашливается. — Как бы то ни было, точки над i надо поставить. Я не могу этому помешать, но я сделаю все, чтобы это как можно меньше запятнало вооруженные силы. Никому не удастся подорвать авторитет, которого добились в Лорето сухопутные войска с тех пор, как я стою во главе Пятого военного округа.

— И я хочу того же. — Капитан Пантоха смотрит поверх генеральского плеча на глинистую воду реки, на лодку, груженную бананами, на синее небо, огненное солнце. — Я готов сделать все, что только можно.

— Стоит новости разойтись, как поднимется Воинство Христово. — Генерал Скавино повышает голос, генерал Скавино встает, опирается руками о подоконник. — Эти столичные стратеги сочиняют за своими письменными столами свинство, а расхлебывать кашу придется генералу Скавино.

— Поверьте, я с вами полностью согласен, — молит капитан Пантоха и потеет так, что намокают рукава мундира. — Я не просил этого назначения. Оно так не похоже на то, чем я всегда занимался, что не знаю, справлюсь ли.

— Из дерева было ложе, на котором отец с матерью соединились, чтобы зачать тебя, и дерево было под той, что дала тебе жизнь, когда в муках раздвинула ноги, чтобы произвести тебя на свет, — грохочет и завывает где-то наверху, в темноте, брат Франсиско. — И дерево ощущало ее тело, дерево окрасилось ее кровью, напиталось ее слезами, увлажнилось ее потом. Дерево священно, дерево дает нам здоровье и силу. Братья! Сестры! Следуйте мне, раскройте объятья!

— В эту дверь войдут десятки людей, кабинет засыплют протестами, коллективными письмами, анонимками. — Отец Бельтран распаляется, отец Бельтран ходит взад-вперед по кабинету, раскрывает и закрывает веер. — Вся Амазония встанет на дыбы, и все будут думать, что автор скандала генерал Скавино.

— Я уже слышу, как этот демагог Синчи станет изрыгать в микрофон клевету по моему адресу. — Генерал Скавино оборачивается, меняется в лице.

— Я отдал распоряжение, чтобы рота действовала в строжайшей тайне. — Капитан Пантоха отваживается снять фуражку, провести платком по лбу, промокнуть глаза. — И я ни на минуту не ослаблю внимания, мой генерал.

— А как унять людей, какого черта тут можно придумать? — Генерал Скавино кричит, генерал Скавино ходит вокруг стола. — Они там, в Лиме, подумали, какую роль придется играть мне тут?

— Если хотите, я сегодня же попрошу перевода в другое место, — бледнеет капитан Пантоха. — Лишь бы доказать вам, что лично мне нет никакой корысти от роты, от Роты добрых услуг.

— Надо же, какой эвфемизм подыскали эти гении. — Отец Бельтран, стоя к ним спиной, щелкает каблуками, отец Бельтран смотрит на сверкающую реку, на хижины, на поросшую деревьями долину. — Добрые услуги, добрые услуги.

— При чем тут перевод, не пройдет и недели, как мне пришлют другого интенданта. — Генерал Скавино снова садится, генерал Скавино опять берется за вентилятор, вытирает лысину. — От вашего поведения зависит честь сухопутных войск. Одно неверное движение — и вулкан проснется.

— Вы можете спать спокойно, мой генерал. — Капитан Пантоха выпрямляется, капитан Пантоха отводит плечи назад, ест глазами генерала. — Больше всего на свете я уважаю и люблю армию.

— Лучшая услуга армии — держаться вам от нее подальше. — Генерал Скавино смягчает тон, генерал Скавино строит любезную мину. — По крайней мере, пока будете командовать этой ротой.

— Простите, — хлопает глазами капитан Пантоха, — как вы сказали?

— Я хочу, чтобы ноги вашей не было ни в штабе, ни в казармах Икитоса. — Генерал Скавино подносит ладони к невидимым жужжащим лопастям. — Вы отстраняетесь от участия в официальных актах, парадах, молитвах. И в форме не ходите. Только в штатском.

— И на службу — в штатском? — продолжает хлопать глазами капитан Пантоха.

— Место вашей службы будет находиться далеко от штаба. — Генерал Скавино смотрит на него недоверчиво, генерал Скавино смотрит на него со смущением, с жалостью. — Не будьте наивны. Вы полагаете, что контору по этим делам можно открыть прямо здесь? Я отвел вам помещение в предместье Икитоса. Ходите только в штатском. Никто не должен знать, что это заведение имеет хоть малейшее отношение к армии. Понятно?

— Слушаюсь, мой генерал. — Капитан Пантоха, не закрывая рта от изумления, опускает голову, капитан Пантоха вскидывает голову. — Такого я, по правде говоря, не ждал. Право же, это все равно что стать другим человеком.

— Учтите: вы находитесь под наблюдением Службы безопасности. — Майор Бельтран отходит от окна, майор Бельтран приближается к Пантохе, отпускает ему благосклонную улыбку. — Ваша жизнь зависит от того, насколько вы сумеете быть незаметным.

— Я постараюсь, мой генерал, — лепечет капитан Пантоха.

— В военном городке вам жить тоже нельзя, придется подыскивать квартиру в городе. — Генерал Скавино проводит платком по бровям, по ушам, по губам, по носу. — И прошу: никаких контактов с офицерами.

— Дружеских отношений, вы имеете в виду, мой генерал, — окончательно запутывается капитан Пантоха.

— Не любовных же, — не то хохочет, не то хрипит, не то кашляет отец Бельтран.

— Я понимаю, это жестоко, вам будет нелегко, — любезно соглашается генерал Скавино. — Но другого пути нет, Пантоха. По долгу службы вам придется иметь дело со всей Амазонией. И не причинить ущерба институту вооруженных сил вы можете только одним-единственным способом — принеся в жертву самого себя.

— Короче говоря, я должен скрывать, что я офицер. — Капитан Пантоха различает вдали на дереве голого мальчишку, розоватую цаплю на одной ноге и заросли до самого пылающего горизонта. — Одеваться, как штатский, общаться со штатскими и работать по-штатски.

— Но мыслить всегда по-военному. — Генерал Скавино ударяет кулаком по столу. — Я выделил лейтенанта для связи. Раз в неделю вы будете с ним встречаться и через него отчитываться передо мной.

— Не волнуйтесь ни капельки, я — могила. — Лейтенант Бакакорсо подымает кружку пива, лейтенант Бакакорсо говорит: ваше здоровье. — Я в курсе, мой капитан. Вас устраивает встречаться по вторникам? Лучше всего, я думаю, в каком-нибудь баре, забегаловке. Вам ведь теперь частенько придется заглядывать в такие места.

— Чувствую себя преступником, чуть ли не прокаженным. — Капитан Пантоха обводит взглядом чучела обезьян, попугаев, птичек, капитан Пантоха разглядывает людей, которые пьют у стойки. — Как тут работать, если сам генерал Скавино меня избегает? Если начальство не может меня подбодрить, а велит рядиться в чужие одежды и не показываться на глаза?

— Отправился в штаб такой довольный, а вернулся — на тебе лица нет. — Почита подымается на цыпочки, Почита целует его в щеку. — Что случилось, Панта? Опоздал, и тебе влетело от генерала Скавино?

— Чем смогу — помогу, мой капитан. — Лейтенант Бакакорсо протягивает ему жареные ломтики пальмы. — Я в этом деле не специалист, но буду стараться. И не расстраивайтесь, многие офицеры отдали бы что угодно, лишь бы очутиться на вашем месте. Подумайте, какая свобода действий, сами решаете, когда работать и как. Уж не говоря о других соблазнительных вещах, мой капитан.

— Мы будем жить здесь, в таком противном месте? — Сеньора Леонор смотрит на облупившиеся стены, сеньора Леонор смотрит на грязный паркет, на паутину по углам. — А почему тебе не дали домика в военном городке, там так красиво. Все твоя бесхарактерность, Панта.

— Не считайте меня пораженцем, Бакакорсо, но я совершенно сбит с толку. — Капитан Пантоха пробует жареные ломтики, капитан Пантоха жует, глотает, шепчет: — Вкусно. Я хороший администратор — что правда, то правда. Но тут я выбит из колеи, не понимаю, что к чему.

— Вы осмотрели оперативный центр? — Лейтенант Бакакорсо снова наполняет стаканы. — Генерал Скавино разослал приказ: офицерам Икитоса запрещается приближаться к этому участку на реке Итайя, за ослушание — тридцать дней карцера.

— Нет еще, завтра с утра пойду. — Капитан Пантоха пьет, капитан Пантоха вытирает рот, сдерживается, чтобы не рыгнуть. — Потому что — посмотрим правде в лицо — для выполнения этого задания надо сперва изучить предмет. Самому понюхать этой ночной жизни, хоть ненадолго влезть в шкуру гуляки.

— Ты идешь в штаб в таком виде, Панта? — Почита подходит, Почита щупает рубашку с короткими рукавами, принюхивается к синим брюкам, жокейской шапочке. — А форма?

— К несчастью, я не таков. — Капитан Пантоха грустнеет, капитан Пантоха пристыжен. — Не был гулякой даже в юности.

— Мы не сможем общаться с семьями офицеров? — Сеньора Леонор орудует метелкой из перьев, шваброй, ведром, сеньора Леонор вытряхивает, чистит, метет, сеньора Леонор пугается. — Мы должны жить, как какие-нибудь штатские?

— Знаете, еще кадетом, когда все получали увольнительную, я оставался в училище и занимался, — вспоминает с тоской капитан Пантоха. — Особенно нажимал на математику, люблю ее. А на гулянья не ходил. Вы не поверите, мне дались только самые простые танцы — болеро и вальс.

— И даже соседи не должны знать, что ты — капитан? — Почита трет стекла, Почита моет полы, красит стены, Почите становится страшно.

— Прямо жуть берет, как подумаешь, Бакакорсо. — Капитан Пантоха опасливо оглядывается, капитан Пантоха шепчет на ухо. — Как может сформировать Роту добрых услуг человек, который сам ни разу в жизни такими услугами не пользовался?

— Особое задание? — Почита натирает воском двери, Почита застилает полки бумагой, развешивает картинки. — Будешь работать на Службу безопасности? А, понимаю, это тайна, Пантосик.

— Я представляю: тысячи солдат ждут не дождутся, они верят в меня. — Капитан Пантоха подсчитывает бутылки, капитан Пантоха воодушевляется, грезит. — Они дни считают, вот, думают: не сегодня завтра.

— Что это за военные тайны? — Сеньора Леонор разбирается в шкафах, сеньора Леонор шьет занавески, выбивает пыль из абажуров, ввинчивает лампочки. — Тайны от мамули? Ну-ка, рассказывай, рассказывай.

— Я не хочу вас обманывать, — расстраивается капитан Пантоха, — но с чего начать?

— Не расскажешь — тебе хуже. — Почита застилает постели, Почита раскладывает салфеточки, полирует мебель, расставляет в буфете стаканы и тарелки, убирает столовые приборы. — Вот не ущипну тебя, как любишь, не укушу за ушко. Как знаешь, мой дорогой.

— Начинать надо с начала, мой капитан. — Лейтенант Бакакорсо подбадривает его улыбкой, лейтенант Бакакорсо поднимает стакан. — Если к капитану не идут с доброй услугой, капитан должен идти сам. Мне сдается, так проще.

— Ты работаешь шпионом, Панта? — Почита потирает руки. Почита оглядывает комнату, шепчет: как мы прибрали этот хлев, правда же, сеньора Леонор? — Как в кино? Ох, дорогой, как здорово!

— Сегодня ночью прошвырнитесь по злачным местам Икитоса. — Лейтенант Бакакорсо пишет на салфетке адреса. — «Мао-Мао», «007», «Одноглазый кот», «Святой Хуанчик». Чтобы войти в роль. Я бы с удовольствием пошел с вами, но, сами знаете, приказ Скавино — закон.

— Куда ты вырядился так, сынок? — Сеньора Леонор говорит: конечно, никто тебя не узнает, сеньора Леонор говорит: ну, Почита, мы с тобой заслужили премию. — Боже мой, как оделся, даже галстук. Ты изжаришься в этом костюме. Важное собрание? Ночью? Как забавно: ты шпион, Пантосик. Молчу, молчу, молчу.

— Как придете, спросите китайца Порфирио. — Лейтенант Бакакорсо складывает салфетку и прячет в карман. — В таких делах он незаменим. Содержит заведение «Прачки по вызову». Знаете, что это такое?

— И потому он умер не от удушья, не сожженным на костре, не забитым камнями, не растерзанным, — стонет и завывает над искрами факелов, над рокотом молитвы брат Франсиско. — Ибо он избрал дерево, он выбрал крест. Желающие услышать — да слушайте, желающие понять — внемлите. Братья! Сестры! Следуйте мне — трижды ударьте себя в грудь!

— Добрый вечер, гм, кхе-кхе, хмм… — Панталеон Пантоха издает звуки, Панталеон Пантоха садится, опирается на стойку. — Да, пожалуйста, пиво. Я только что приехал в Икитос, весь день хожу по городу. Это местечко называется «Мао-Мао»? То-то я вижу: стрелы, тотемы.

— Вот, пожалуйста, холодненькое. — Официант приносит пиво, вытирает стакан, показывает на зал. — Да, «Мао-Мао». Сегодня пусто — понедельник.

— Я хотел узнать кое-что, хм, гм, кхе-кхе, — прокашливается Панталеон Пантоха, — если можно. Просто так, для сведения.

— Где раздобыть девочку? — Официант делает выразительный жест. — Тут, у нас, только сегодня все ушли к брату Франсиско, это святой с крестом. Говорят, из Бразилии пришел, пехом, а еще говорят: чудеса творит. Смотрите, кто идет. Иди сюда, Порфирио. Вот познакомься: сеньор интересуется, что у нас есть для туристов.

— Где выпить, чем закусить? — Китаец Порфирио подмаргивает, Китаец Порфирио кланяется, тянет руку. — Само собой, сеньол. Счастлив познакомиться, в два счета все ласскажу. И обойдется недолого — клужечка пива, дешевле не плидумаешь.

— Очень приятно. — Панталеон Пантоха приглашает его сесть рядом. — Да, конечно, еще пива. Только не подумайте чего, я не для себя лично, мне это надо по службе.

— По службе? — кривится официант. — Надеюсь, сеньор не донесет?

— Холоших мест совсем мало. — Китаец Порфирио поднимает кверху три пальца. — Ваше здоровье и благополучие. Два — вполне сносные, а тлетье — совсем плохое, для нищих. А вот закусить — найдется, такие цыпочки есть, на дом ходят, по вызову. «Плачки», может, слышали?

Вот как? Интересно, — подбадривает его улыбкой Панталеон Пантоха. — Сам-то я не ходок по таким местам, просто из любопытства. Вы связаны с ними? Я хочу сказать, есть у вас там друзья, знакомые?

— Китаец — свой человек в любом борделе, — хохочет официант. — Его так и зовут: Фуманчу из Вифлеема, правильно, приятель? Вифлеем — это квартал плавучих домов, местная Венеция, не видали случаем?

— Чего я только в жизни не делал — и жив покуда, сеньол. — Китаец Порфирио сдувает пену, Китаец Порфирио отпивает глоток. — Богатства не добыл, а вот опыту наблался. Билетелом в кино, мотолистом на кателе, ловил змей на эксполт.

— И отовсюду тебя — коленом под зад за беспутство и трусость, братец, — дает ему закурить официант. — Ну-ка, расскажи сеньору, что тебе мамаша напророчила.

— Нету выбола китайцу: если в бедности ложден — плоходимцем станет он, — поет и похохатывает Китаец Порфирио. — Ах, мамаша, мамаша, где она — со святыми на небесах. Жизнь дается единожды, и надо жить, так ведь? Может, еще по клужечке на ночь глядя, сеньол?

— Да, да, конечно, но хм, гм. — Панталеон Пантоха краснеет. — Мне вот что в голову пришло. Не сменить ли нам обстановочку, друг?

— Сеньор Пантоха? — Сеньора Чучупе источает мед. — Счастлива познакомиться, входите, будьте как дома. Мы здесь всем рады, не любим только этих пройдох полицейских — вечно клянчат скидку. Привет, Китайчик, привет, разбойник.

— Сеньол Пантоха — из Лимы, он нам длуг. — Китаец Порфирио целует ее в щечки, Китаец Порфирио щиплет ее за зад. — Хочет основать здесь дельце. Заведение по высшему классу, Чучупе. Этого малышку зовут Чупито, он — доблый дух этого дома, сеньол.

— Скажи лучше: управляющий, бармен, телохранитель и все остальное, так-растак твою мать. — Карлик Чупито дотягивается до бутылок, карлик Чупито собирает стаканы, складывает счета, включает проигрыватель, сгоняет женщин в зал. — А вы что — первый раз в доме Чучупе? Но не последний, вот увидите. Сегодня девочек мало, все ушли к брату Франсиско, тому, что установил крест около озера Морона.

— Я был там — столько людей, вот, видно, лодочники на этом наживаются, — раскланивается на прощанье Китаец Порфирио. — Фантастический олатол этот блат. — Понять мало что можно, но очень зажигает людей.

— Все, что распято на дереве, приемлет высшую милость, все, что кончает жизнь на кресте, — возносится на небеса, к тому, кто умер на кресте, — заклинает брат Франсиско. — Разноцветная бабочка, оживляющая утро, роза, наполняющая воздух благоуханием, летучая мышь с горящими в ночи глазами и даже насекомое, что забирается тебе под ногти. Братья! Сестры! Следуйте мне, воздвигайте кресты!

— Лицо у вас такое серьезное, да, наверное, только лицо, раз водитесь с Китайцем. — Чучупе рукой смахивает со стола, Чучупе приглашает садиться, строит сладкую мину. — Ну-ка, Чупито, пиво и три стакана. По первой угощает заведение.

— Знаете, что такое Чучупе? — Китаец Порфирио присвистывает, Китаец Порфирио высовывает кончик языка. — Самая ядовитая змея во всей Амазонии. Подумайте, что может сказать о людях сеньола с такой кличкой.

— Заткнись, проходимец. — Чучупе закрывает ему рот ладонью, Чучупе наполняет стаканы, улыбается. — Ваше здоровье, сеньор Пантоха, добро пожаловать в Икитос.

— Ох, язык без костей. — Китаец Порфирио указывает на голые стены, на помутневшее зеркало, на разноцветные абажуры, на танцующую бахрому пестрого кресла. — Но если начистоту, холоший длуг, заведение ее — лучшее в Икитосе.

— Не хотите бросить взгляд на то, чем располагаем, с каким материалом работаем? — показывает Чупито. — Мулатки, беленькие, японочки и даже одна альбиноска. Чучупе умеет подбирать кадры, у Чучупе на это дело глаз — алмаз.

— Какая музыка, ноги сами в пляс идут. — Китаец Порфирио берет под руку одну из женщин, тащит ее танцевать. — Если согласны, потлясем костями немножко. Идем, идем, кобылка.

— Позвольте угостить вас пивом, сеньора Чучупе? — шепчет и неловко улыбается Панталеон Пантоха. — Я хотел бы получить от вас некоторые сведения, если это вас не затруднит.

— До чего симпатичный этот бесстыдник Китаец, ни гроша в кармане, но такой весельчак. — Чучупе скатывает бумажку в шарик, Чучупе целится в голову Порфирио, попадает. — Не знаю, что в нем такого, только все от него без ума. Смотри ты, как вихляется.

— О вещах, связанных с вашим гм, хм… делом, — настаивает Панталеон Пантоха.

— Пожалуйста, с удовольствием. — Чучупе становится серьезной, Чучупе соглашается, анатомирует его взглядом. — Только я думала, вы пришли не о делах разговаривать, а за другим, сеньор Пантоха.

— Голова раскалывается. — Пантосик съеживается, Пантосик заворачивается в простыню. — Тело ломит и знобит.

— Как же ей не раскалываться, как же не знобить. Я рада, — топает ножкой Почита.

— Домой явился на карачках и заснул в четыре, дурак несчастный.

— Три раза тебя вырвало. — Сеньора Леонор возится с кастрюлями, сеньора Леонор хлопочет меж тазов и полотенец. — Вся комната пропахла, сынок.

— Ты объяснишь мне, что это значит, Панта. — Почита подходит к постели, глаза Почиты мечут молнии.

— Я говорил тебе, любимая, такая служба, — стонет в подушку Пантосик. — Ты знаешь, от спиртного меня воротит, гулянок терпеть не могу. Для меня это — мука мученическая, лапонька.

— Ты хочешь сказать, что собираешься продолжать в том же духе? — Почита всплескивает руками, Почита готовится заплакать. — Приходить под утро, напиваться? — Не бывать по-твоему, Панта, клянусь, не бывать.

— Будет вам, не ссорьтесь. — Сеньора Леонор старается удержать поднос, не уронить стакан, не дать упасть кувшину. — На, сынок, приложи ко лбу прохладную салфеточку и выпей соды. Скорей, скорей, пока пузырьки все не вышли.

— Такая у меня служба, такое задание. — Голос Пантосика становится тоскливым, срывается. — Мне это самому поперек горла, поверь. Я не могу тебе ничего рассказать, не заставляй, это погубит мою карьеру. Верь мне, Поча.

— Ты был с женщинами, — рыдает Почита. — Одни, без женщин, мужчины не пьют до утра. Я уверена, ты был с женщинами, Пантосик.

— Поча, Почита, голова раскалывается, спину ломит. — Пантосик прижимает салфетку ко лбу, Пантосик шарит рукой под кроватью, достает ночной горшок и сплевывает желчью. — Не плачь, а то я чувствую себя преступником, а я не преступник, клянусь тебе.

— Закрой глазки, открой ротик. — Сеньора Леонор подходит с дымящейся чашкой, сеньора Леонор складывает губы трубочкой. — Ну-ка, давай скорей, сыночек, горяченького кофейку.

2

Главная тема: Женская рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии.

Конкретная тема: Организация командного пункта и оценка местности, избранной для проведения операций.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 12 августа 1956 года.

Нижеподписавшийся капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, уполномоченный организовать и наладить работу Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии (ЖРДУГЧА), почтительно приветствует генерала Фелипе Кольасоса, начальника Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск, и докладывает:

1. Прибыв в Икитос, нижеподписавшийся явился в штаб V военного округа (Амазония), чтобы приветствовать главнокомандующего, генерала Висенте Скавино, который принял его любезно, с сердечным расположением и сообщил о некоторых предосторожностях, необходимых для эффективного введения в действие порученного ему предприятия, а именно: с целью сохранения доброй репутации Вооруженных сил нижеподписавшемуся не следует являться лично в штаб, а также в военные казармы, не следует носить форму и селиться в военном городке, равно как поддерживать отношения с другими офицерами, — короче, он должен вести себя как штатский, с тем чтобы лица, с которыми ему придется иметь дело, и круги, которые придется посещать (злачные места), не могли бы заподозрить в нем капитана Вооруженных сил. Он должен строжайшим образом выполнять эти распоряжения, сколь ни печально скрывать ему свое звание офицера Сухопутных войск, коим он имеет полное право гордиться, сколь ни противоестественно сторониться товарищей по оружию, которых он считает братьями; ему придется действовать, невзирая на щекотливую семейную ситуацию, которая возникнет, поскольку он обязан держать доверенное ему дело в строжайшей тайне от своей матери и от собственной жены как в целях успешного выполнения задания, так и в интересах сохранения семейного очага. На эти жертвы следует пойти ввиду крайней важности порученной ему командованием операции, проводимой ради наших солдат, служащих Родине в отдаленных районах сельвы.

Заняты позиции по берегу реки Итайа, указанные штабом V военного округа для оборудования командного пункта и интендантского центра (взаимодействие: вербовщик — поставщик) Роты добрых услуг. В расположение центра прибыли солдаты по имени Синфоросо Кайгуас и Паломино Риоальто, на которых пал выбор командования благодаря их примерному поведению, дисциплинированности и явному безразличию к лицам противоположного пола, иначе род предстоящих занятий и приверженность к среде, где им предстоит вращаться, могли бы породить искушения, препятствующие осуществлению поставленных задач. Нижеподписавшийся хотел бы подчеркнуть, что позиции, выбранные для командного пункта и интендантского центра, характеризуются превосходными условиями: прежде всего, непосредственной близостью и доступностью путей сообщения (река Итайа); далее: позиция скрыта от нескромных взглядов, поскольку город находится довольно далеко, а ближайший населенный пункт — рисовая мельница Гароте — расположен на противоположном берегу (моста нет). С другой стороны, имеются топографические возможности для оборудования небольшого причала, так что после введения в строй системы бесперебойного действия Роты добрых услуг всякое прибытие и отправление будет проходить под непосредственным наблюдением с командного пункта.

Всю первую неделю нижеподписавшийся вынужден был посвятить усилиям по очистке и приведению в порядок помещения, имеющего форму прямоугольника площадью 1323 кв.м (четвертая часть крыта крышей из оцинкованного железа) и окруженного деревянной изгородью с двумя выходами, один — на тропу, ведущую в сторону Икитоса, другой — на реку. Крытая часть помещения составляет 327 кв.м и имеет бетонный пол; строение состоит из двух этажей, верхний представляет собой деревянный настил с перилами, на который ведет пожарная лестница. Нижеподписавшийся оборудовал там командный пункт, свой кабинет, куда поместил несгораемый шкаф и архив. В нижней части строения, которую можно постоянно наблюдать с командного пункта, размещены гамаки Синфоросо Кайгуаса и Паломино Риоальто и сооружен туалет походного образца (сток непосредственно в реку). Некрытая часть — участок земли, на котором растут несколько деревьев.

Может показаться, что неделя, потраченная на приведение в порядок позиций, — срок слишком большой и объясняется нашей ленью и расхлябанностью, в дейст-вительности же помещение находилось в непригодном для использования состоянии, было, если позволительно так выразиться, загажено в силу следующих причин:

оставленные Сухопутными войсками, эти склады стали употреблять для разнообразных и противозаконных дел. Так, например, на некоторое время им завладели приспешники брата Франсиско, субъекта иностранного происхождения, основавшего новую религию и якобы способного совершать чудеса; пешком и на плоту он обошел всю бразильскую, колумбийскую, эквадорскую и перуанскую области Амазонки и везде воздвигал кресты, а иногда и сам забирался на крест, чтобы в такой противоестественной позе читать проповеди на португальском, испанском или на языке племени чунчо. Обычно он возвещает катастрофы и призывает своих последователей (многочисленных, невзирая на враждебность, которую выказывают по отношению к нему католическая церковь и протестанты, что объясняется дарованным ему небом, несомненно, большим талантом, поскольку он имеет воздействие не только на людей простых и некультурных, но и на лиц с образованием, чему примером, к несчастью, случившееся с родной матерью нижеподписавшегося), призывает отказаться от имущества, воздвигать деревянные кресты и совершать жертвоприношения, готовясь к наступлению конца света, что, как он уверяет, случится в ближайшем будущем. У нас, в Икитосе, где в последнее время находился брат Франсиско, имеется большое количество «хранилищ креста» (так называются храмы той секты, которую создало это лицо, каковым, если командование сочтет целесообразным, по-видимому, следовало бы заинтересоваться Службе безопасности), и «братья» и «сестры» (так они называли друг друга еще до появления у нас брата Франсиско) превратили данное складское помещение также в Хранилище креста. Поставили там крест для совершения своих антисанитарных и жестоких обрядов, заключающихся в прибивании к кресту всевозможных животных так, чтобы их кровь омывала стоящих на коленях у креста приверженцев этой религии. Вследствие чего нижеподписавшийся обнаружил в помещении бесчисленные трупы обезьян, собак, маленьких ягуаров и даже попугаев и цапель, запекшиеся повсюду лужи и пятна крови, а также множество зародышей, без сомнения являющихся источником заразы. При занятии помещения нижеподписавшемуся пришлось прибегнуть к силе, чтобы изгнать Братьев по кресту в тот момент, когда они намеревались гвоздями прибить к кресту ящерицу, которая была у них конфискована и доставлена в Интендантское управление V военного округа.

Ранее это злосчастное место использовалось одним знахарем, неким Мастером Понсио, которого «братья» изгнали в принудительном порядке; по ночам тот совершал обряды, приготовляя варево из древесной коры и айауаски, которое, по-видимому, обладает некоторыми целебными свойствами, но наряду с этим вызывает галлюцинации, а также, к сожалению, различного рода внезапные физические недомогания: повышенное выделение мокроты, обильное мочеиспускание и безудержный понос; вещественные следы всего этого, равно как появившиеся здесь впоследствии трупы жертвенных животных, птичий помет и выделения разных зверьков, привлеченных сюда падалью и нечистотами, превратили это место в сущий ад как с точки зрения внешнего вида, так и в отношении запахов. Нижеподписавшийся вынужден был снабдить Синфоросо Кайгуаса и Паломино Риоальто кирками, граблями, метлами, ведрами (см. счета No I, 2 и 3), с тем чтобы они, прилежно трудясь под его наблюдением, сожгли весь мусор, вымыли пол и стены и произвели дезинфекцию. Затем пришлось посыпать ядом и заделать норки, а также расставить капканы в целях борьбы с грызунами, столь многочисленными и до такой степени обнаглевшими, что трудно поверить, но прямо на глазах у нижеподписавшегося они вылезали из нор и бегали, натыкаясь на его ноги. Произвели также побелку и окраску стен ввиду множества трещин, надписей и непристойных рисунков (судя по всему, помещение служило еще и убежищем для незаконных любовных встреч), а также наличия бесчисленных крестиков, которые повсюду начиркали «братья». Кроме того, на Вифлеемском базаре пришлось приобрести по сходной цене кое-что из мебели для конторы, как-то: стол, стул, толстую доску и картотечные ящики для командного пункта (см. счета No 4, 5, 6 и 7). Что касается некрытой части строения, то там до сих пор еще имеются различные предметы, оставшиеся от времени, когда оно использовалось нашими Сухопутными войсками в качестве склада (жестяные банки, поломанные запчасти моторизованных средств передвижения, которые не стали уничтожать без приказа, но освободили от грязи и должным образом начистили), иначе говоря, нижеподписавшийся имеет честь сообщить, что за семь суток (работая по десять — двенадцать часов ежедневно) невообразимую свалку, которую он получил в свое распоряжение, удалось превратить в приемлемое для обитания место, скромное, но пристойное, чистое и даже приятное, каковым и следует быть всякому учреждению, находящемуся в ведении наших Сухопутных войск, даже если речь идет, как в данном случае, о тайном учреждении.

4. Приведя в порядок позиции, нижеподписавшийся приступил к составлению карт и схем, чтобы с максимальной точностью обозначить пространство, на которое распространится деятельность ЖРДУГЧА (Амазония), число потенциальных клиентов и маршруты оперативных групп. Первичные топографические расчеты показали следующее: деятельность Роты добрых услуг охватит пространство приблизительно в 400 000 кв. км, где размещены потенциальные потребительские центры из 8 гарнизонов, 26 частей, 45 лагерей; сообщение между ними, командным пунктом и интендантским центром будет осуществляться в основном по воздуху и по воде (см. карту No 1), хотя в отдельных случаях могут использоваться и сухопутные средства сообщения (например, в окрестности Икитоса, в Йуримагуас, Контаману и Пукальпу). С целью определения количества потенциальных потребителей Роты добрых услуг нижеподписавшийся позволил себе (с одобрения командования V военного округа) разослать во все гарнизоны и части следующие составленные им тесты, с тем чтобы опрос был проведен командирами рот, а в случае отсутствия таковых — командирами взводов:

1) Сколько одиноких сержантов и солдат у вас под командой? Отвечая, имейте в виду, что в интересующих нас целях тест подразумевает под женатыми не только тех сержантов и солдат, которые состоят в церковном или гражданском браке, но и тех, кто имеет сожительниц (любовниц), и даже тех, кто нерегулярно или эпизодически вступает в интимные отношения с лицами противоположного пола, проживающими вблизи от расположения вашего подразделения.

ПРИМЕЧАНИЕ: цель теста — установить с максимальной точностью число находящихся у вас под командой лиц, которые ни постоянно, ни эпизодически не состоят ни с кем в интимных отношениях.

2) Определив с помощью теста максимально точно число одиноких, находящихся у вас под командой, вычтите из найденного количества тех, кого по той или иной причине можно квалифицировать как неспособных к интимным отношениям нормального супружеского типа. А именно: извращенцев, онанистов, импотентов и сексуально апатичных лиц.

ПРИМЕЧАНИЕ: принимая во внимание, что каждый небезразличен к тому, что о нем говорят, а также людские предрассудки и вполне естественные опасения стать объектом насмешек, оказавшись в числе тех, кто составляет исключение, офицерам, ответственным за проведение теста, следует иметь в виду, сколь рискованно было бы при вычислении этого статистического исключения доверяться лишь признаниям самих опрашиваемых. А посему при определении этого пункта офицеру рекомендуется дополнять данные, полученные в результате прямого опроса, свидетельствами других лиц (друзей и приятелей опрашиваемого), собственными наблюдениями, а также смелой творческой догадкой.

3) Произведя вышеизложенное вычитание и найдя количество одиноких, способных к интимным отношениям солдат и сержантов у вас под командой, следует с должной осторожностью и находчивостью приступить к определению числа сношений нормального супружеского типа, которое, как полагают лица этой группы, необходимо им ежемесячно для удовлетворения их мужских потребностей.

ПРИМЕЧАНИЕ: цель этого теста — определить размер максимальных и минимальных притязаний по следующему образцу:

субъект X

максимальные притязания (в месяц) 30

минимальные притязания (в месяц) 4

4) Установив означенную картину, попробуйте определить продолжительность половых сношений (от начала до конца), как полагает или точно знает каждый, у вас под командой, для группы одиноких, способных на нормальные интимные отношения, с помощью того же самого метода непрямого опроса (путем вопросов, якобы не имеющих отношения к делу, и т.п.), по той же схеме максимум/минимум:

субъект X

максимальные притязания за одно потребление 2 часа

минимальные притязания за одно потребление 10 минут

ПРИМЕЧАНИЕ: в пунктах 3 и 4 найдите среднее арифметическое, не индивидуализируя возможностей отдельных субъектов. Цель теста — определить нормальные среднемесячные притязания в отношении удовлетворения мужских потребностей солдат и сержантов, находящихся у вас под командой, а также среднюю продолжительность каждого потребления.

Нижеподписавшийся хотел бы отметить неизменное воодушевление, быстроту и эффективность, с которыми офицеры гарнизонов, частей и лагерей провели вышеизложенное тестирование (неопрошенными остались всего полтора десятка частей ввиду невозможности снестись с ними из-за неисправности радиоаппаратуры, непогоды и т.п.), что позволило составить следующую картину:

Число потенциальных потребителей Роты добрых услуг

8726 (восемь тысяч семьсот двадцать шесть)

Число ежемесячных потреблений

(среднеарифметическое притязаний на душу потребителя) 12 (двенадцать)

Время одного потребления (среднеарифметическое притязаний) 30 минут

Из этого следует, что Рота добрых услуг для полного осуществления поставленных задач должна иметь возможность оказывать гарнизонам и частям V военного округа Амазонии в среднем 104 712 (сто четыре тысячи семьсот двенадцать) услуг ежемесячно, что в настоящих условиях, по-видимому, не представляется вероятным. А посему нижеподписавшийся вынужден ввести в действие Роту добрых услуг, ставя на первых порах скромные и вполне достижимые цели, исходя из реальных обстоятельств и руководствуясь мудростью, заключенной в следующих пословицах: «Тише едешь — дальше будешь» и «Как петух ни орет, раньше сроку не рассветет».

Необходимо знать, следует ли включать в число потенциальных потребителей Роты добрых услуг унтерофицеров. Нижеподписавшийся убедительно просит как можно скорее это выяснить, поскольку в случае положительного решения вопроса командованием полученные путем тестирования данные значительно изменятся. Учи-тывая, что число потенциальных потребителей и без того велико, нижеподписавшийся позволяет себе внести предложение о том, чтобы по крайней мере на первых порах деятельности Роты добрых услуг унтер-офицеры не принимались во внимание.

5) Нижеподписавшийся завязал первые контакты в целях вербовки кадров. Благодаря сотрудничеству некоего Порфирио Вонга (он же Китаец), с которым нижеподписавшийся случайно свел знакомство в ночном заведении под названием «Мао-Мао», улица Пебас, 260, удалось посетить ночью увеселительное заведение с женщинами легкого поведения, которое содержит донья Леонор Куринчила (она же Чучупе), повсеместно известное как Дом Чучупе, расположенный в курортном местечке Нанай. Поскольку вышеупомянутая донья Леонор Куринчила является приятельницей Порфирио Вонга, тот смог представить ей нижеподписавшегося, который в интересах дела выдал себя за коммерсанта (импорт-экспорт) , недавно прибывшего в Икитос и ищущего развлечений. Вышеназванная Леонор Куринчила выказала готовность к сотрудничеству, и нижеподписавшемуся удалось — за неимением другого способа, — выпив большое количество спиртного (см. счет No 8), собрать интересные данные относительно организации труда и обычаев персонала этого заведения.

Итак, в Доме Чучупе имеется постоянное, если так можно выразиться, штатное ядро приблизительно из 16 женщин, наряду с которыми еще 15 или 20 женщин работают нерегулярно в силу различных причин — от венерических заболеваний, благоприобретенных, до работы по контракту на короткий срок (например, торговец лесом, уезжая в горы, нанимает женщину на неделю), вследствие чего они временно не посещают заведения. В итоге весь персонал Дома Чучупе, включая штатных и нештатных, насчитывает 30 публичных женщин, хотя на самом деле реальный контингент каждой ночи составляет лишь половину этого количества. Во время посещения этого дома нижеподписавшийся обнаружил лишь 8 женщин, однако на то имелись исключительные причины — прибытие в Икитос упоминавшегося выше брата Франсиско. Большинство из этих восьми старше двадцати пяти лет, хотя точно сказать трудно, поскольку в Амазонии женщины старятся рано, и нередко на улице можно встретить на вид довольно соблазнительных дамочек с крутыми бедрами, тугой грудью и вызывающей походкой, которым, на наш взгляд, можно дать лет 20-22, но на деле оказывается 13-14, с другой стороны, нижеподписавшийся вел наблюдения в полутьме, поскольку освещен Дом Чучупе слабо — по техническим причинам, а может, ради создания пикантной атмосферы, так как полутьма гораздо более искусительна, чем яркий свет, и еще, может быть, потому — если тут уместна шутка,-что «ночью все кошки серы». Итак, большинству из них под тридцать, и почти все они в общем и целом недурны собой, если руководствоваться функциональными критериями и не эстетствовать чрезмерно, — другими словами, у них довольно привлекательные фигурки, вполне округлые, особенно бедра и бюсты, то есть те части тела, которые отличаются пышностью у женщин в этом районе нашей Отчизны; лица также вполне приличные, хотя нужно сразу же отметить недостатки — не врожденные, а благоприобретенные вследствие кожных болезней, оспы и выпадения зубов (последнее особенно характерно для Амазонии и является результатом ослабляющего здоровье климата и недостаточного питания). Большинство из этих восьми женщин — белокожие, с чертами лица, типичными для туземного населения сельвы, но есть также и мулатки и, наконец, женщины восточного типа. Роста в основном они скорее низкого, чем высокого, и, как правило, жизнерадостны и веселы, что вообще отличает население здешних мест. Находясь в Доме Чучупе, нижеподписавшийся заметил, что в то время, когда женщины не бывали заняты оказанием услуг, они танцевали и пели, шумно выражая радость, у них не чувствовалось ни усталости, ни спада настроения, напротив, то и дело слышались шутки, сопровождавшиеся довольно непристойными жестами, что вполне естественно для такого рода заведения. Однако пьяного шума не наблюдалось, хотя, как проговорились Леонор Куринчила и Порфирио Вонг, случаются тут драки, а иногда дело кончается кровью.

Далее: удалось также выяснить благодаря вышеупомянутой Чучупе, что цены на услуги разные и что 2 /3 полученной суммы идет той, которая оказывает услугу, а треть — комиссионные — заведению. Цены зависят от степени привлекательности женщины, от продолжительности потребления (разумеется, клиент, пожелавший по-вторить или заснувший рядом, платит больше, чем тот, кто довольствуется простым физиологическим отправлением), а кроме того и прежде всего — от специализации и терпимости женщины. Сеньора Куринчила объяснила нижеподписавшемуся, что в противоположность тому, что он наивно полагал, вовсе не большинство, а ничтожное меньшинство клиентов довольствуются нормальной услугой (цена 50 солей, продолжительность 15-20 минут), большинство же требуют вариантов, добавки, выкрутасов и усложненности — словом, того, что получило название сексуальных извращений. В разнообразной гамме оказываемых услуг есть все — от простой ласки (50 солей) до самой извращенной (600 солей), при этом содомский грех стоит 250 солей, а извращения вроде тех, когда клиент требует побоев или сам желает причинять боль, испытать унижение, обожание, и другие подобные чудачества, — от 300 до 600 солей. Однако, учитывая господствующую в стране сексуальную этику, а также скромный бюджет ЖРДУГЧА, нижеподписавшийся принял решение ограничить ассортимент услуг простыми и нормальными, исключив из него все извращения и выкрутасы. Исходя из этого, Рота добрых услуг укомплектует штаты и разработает прейскурант цен. Это не означает, что, когда полностью будут удовлетворены потребности в количественном отношении, при наличии финансовых возможностей и гибкости моральных критериев в нашей стране, Рота добрых услуг не проявит понимания и не станет качественно разнообразить свой ассортимент в целях удовлетворения своеобразных фантазий и потребностей (разумеется, с одобрения командования).

6) Нижеподписавшемуся еще не удалось установить с точностью, какую дает вероятный подсчет и статистика рыночной конъюнктуры, сколько добрых услуг в день оказывает или в состоянии оказать одна рабочая единица, чтобы иметь хотя бы приблизительно представление, во-первых, о ее ежемесячных заработках, а во-вторых, о ее индивидуальной оперативной способности, ибо в этой сфере царит полная неразбериха. Бывает, что за неделю можно заработать столько, сколько в другое время не собрать и за два месяца, и это зависит от самых разнообразных факторов, в том числе, по-видимому, от климата и даже от планет (их положение на небе влияет на деятельность желез внутренней секреции у мужчин), а потому невозможно определить точную картину. Нижеподписавшемуся по крайней мере удалось выяснить посредством шуточек и каверзных вопросов, что наиболее везучие и работящие, хорошенько потрудившись в течение ночи (в субботу или накануне праздников), могут оказать около двадцати добрых услуг, не доходя при этом до изнеможения, что позволяет сделать следующий вывод: оперативная группа из десяти рабочих единиц наибольшей производительности могла бы оказывать 4800 нормальных услуг ежемесячно (при шестидневной рабочей неделе), трудясь full time [2] и без срывов. Другими словами, для удовлетворения максимального уровня притязаний в размере 104 712 добрых услуг ежемесячно потребовался бы постоянный штат из 2115 рабочих единиц высшей квалификации, которые трудились бы полный рабочий день в течение всего месяца без единого срыва, что в настоящих условиях, разумеется, никак не достижимо.

Далее: помимо женщин, которые работают в заведении (кроме Дома Чучупе, в городе есть еще два учреждения этого типа, хотя, по-видимому, разрядом ниже), в Икитосе имеется довольно много так называемых «прачек», а на деле тоже женщин легкого поведения, которые ходят по домам, предлагая свои услуги, преимущественно в вечернее время или на рассвете, когда полиция не так бдительна, или подкарауливают клиентов в укромных местах, как, например, на площади 28 Июля и у кладбища. Таким образом, вероятно, ЖРДУГЧА легко сможет набрать персонал, ибо для скромных первоначальных задач рабочих рук тут достаточно. Весь женский персонал Дома Чучупе и других подобных заведений, равно как и «прачки», действующие самостоятельно, имеют покровителей мужчин (сутенеров), у большинства из которых темное прошлое и непростые отношения с законом; им женщины отдают (обычно по доброй воле) часть или весь свой заработок. О данной стороне вопроса — существовании сутенеров — нельзя забывать при вербовке персонала для Роты добрых услуг, поскольку субъекты эти, несомненно, могут доставить много хлопот. Однако нижеподписавшийся хорошо знает еще по тем временам, когда сам он был кадетом, что нет таких задач, выполнение которых не было бы связано с трудностями, и нет таких трудностей, которых не смогли бы победить энергия, воля и трудолюбие.

Дом Чучупе, по-видимому, содержится заботами двоих: владелицы Леонор Куринчилы и выполняющего все обязанности-от маркитанта до уборщика помещения — человека очень маленького роста, почти карлика, неопределенного возраста и смешанной крови, некоего Хуана Риверы, по прозвищу Чупито или Стопарик; он довольно фамильярно шутит с персоналом, беспрекословно и уважительно выполняющим его распоряжения, и в то же время пользуется популярностью у клиентов. Основываясь на этом, нижеподписавшийся полагает, что укомплектованная должным образом Рота добрых услуг сможет обходиться минимальным административным аппаратом. Знакомство с местом возможной вербовки позволило нижеподписавшемуся получить представление о среде, в которой ему придется действовать, и дало возможность наметить кое-какие предварительные планы, которые нижеподписавшийся, сформулировав должным образом, представит командованию для утверждения, доработки или отклонения.

7) Стремясь приобрести возможно более широкие научные познания, которые позволили бы наилучшим образом выполнить поставленную задачу, нижеподписавшийся попытался в библиотеках, магазинах и на книжных складах Икитоса найти брошюры и журналы, посвященные теме потребления, систему которого должна будет наладить ЖРДУГЧА, однако с прискорбием вынужден сообщить, что усилия эти оказались почти безуспешными, ибо в библиотеках Икитоса — в Муниципальной и в библиотеке Колледжа августинцев — не обнаружено ни одного текста ни частного, ни общего характера по данной тематике (секс и смежные проблемы); больше того, пришлось пережить неприятные минуты, когда, обращаясь с расспросами по теме, нижеподписавшийся не однажды выслушивал грубые ответы служащих, а в библиотеке августинцев какой-то верующий позволил себе даже брань, назвав нижеподписавшегося аморальным.

В трех книжных магазинах города: «Люкс», «Родригес» и «Мессия» (есть и четвертый, принадлежащий секте адвентистов седьмого дня, но к ним не было никакого смысла обращаться) — нижеподписавшийся не обнаружил качественного материала; он приобрел, к тому же по завышенным ценам (см. счета No 9 и 10), лишь несколько посредственных брошюр под следующими названиями: «Как развить в себе мужскую силу», «Возбудители сексуального аппетита и другие секреты любви», «Все о сексе за двадцать уроков», которые и послужили скромным началом будущей библиотеки ЖРДУГЧА. Нижеподписавшийся обращается с убедительной просьбой к командованию, если возможно, выслать ему из Лимы специализированную библиотеку по современной сексологии (как для женщин, так и для мужчин), ее теории и практике, и главное — научную литературу, представляющую сновополагающий интерес, а именно по проблеме венерических заболеваний, половой профилактики, сексуальных извращений и т. п., что, без сомнения, благотворно повлияет на деятельность Роты добрых услуг.

8) И в заключение, дабы смягчить грубость темы, нижеподписавшийся позволит себе привести довольно комический случай, происшедший лично с ним: визит в Дом Чучупе продолжался почти до четырех часов утра и кончился весьма сильным желудочным расстройством, явившимся результатом обильных возлияний, к чему нижеподписавшийся совершенно не привык, не только не питая пристрастия к спиртным напиткам, но более того — имея медицинские противопоказания (геморрой, к счастью удаленный). Он вынужден был лечиться, прибегнув к помощи штатского врача, дабы не пользоваться услугами санчасти в соответствии с имеющимися инструкциями (см. счет No 11), и в довершение, не придя еще в состояние боевой готовности, ему пришлось столкнуться с немалыми трудностями в кругу семьи.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха.

Копии: генералу Висенте Скавино, главнокомандующему V военным округом (Амазония).

Приложение: одиннадцать счетов и одна карта.

Под слепящими лучами солнца горн возвещает начало дня в казармах Чиклайо: шумное оживление в помещениях, веселое ржанье в стойлах, ватный дым над кухонными трубами. Вмиг проснулось все вокруг, и повсюду царит теплая, благотворная, бодрящая обстановка боевой готовности и здорового воодушевления. А дотошный, неподкупный, аккуратный лейтенант Пантоха — во рту еще держится вкус кофе с жирным козьим молоком и гренков со сливовым джемом — пересекает плац, где репетирует оркестр, готовясь к параду в честь национального праздника. Вокруг с энтузиазмом маршируют стройные ряды. А непреклонный лейтенант Пантоха следит за раздачей завтрака солдатам: его губы шевелятся — он считает, и когда губы беззвучно произносят «120», то чудесным образом ответственный за раздачу капрал проливает последнюю струйку кофе, выдает сто двадцатый кусок хлеба и сто двадцатый апельсин. А вот лейтенант Пантоха, обратившись в статую, наблюдает за тем, как солдаты разгружают машину с продуктами: его пальцы движутся в такт с разгрузкой — точь-в-точь дирижер перед симфоническим оркестром.

Позади твердо, со скупой мужской нежностью, уловимой лишь для очень острого слуха, голос полковника Монтеса по-отечески наставляет: «Кормят лучше, чем у нас, в Чиклайо? Куда французской или китайской кухне до нашей: шестнадцать способов приготовления риса с курицей!» И лейтенант Пантоха тщательно — но при этом ни один мускул на лице не дрогнет — снимает пробу с каждого котла. Шеф-повар, сержант Чанфиано, сын негра и индианки, не сводит глаз с офицера, и пот струится у него по лбу, а дрожащие губы выдают волнение и панический страх. А вот лейтенант Пантоха — так же скрупулезно и с тем же ничего не говорящим выражением лица — проверяет взятое из прачечной белье, которое раскладывают по пластиковым мешкам два нижних чина. А вот лейтенант Пантоха священнодействует, выдавая обмундирование вновь прибывшим рекрутам. А вот лейтенант Пантоха — на этот раз с воодушевлением и почти любовью — втыкает булавки с флажками в линии схемы, подправляет статистические кривые графика, дописывает цифры на диаграммах, развешанных по стенам. И казарменный оркестр наяривает бравую маринеру [3].

Влажная печаль растекается в воздухе, тучи заволакивают солнце, смолкают горны, тарелки, барабан — такое чувство, будто вода утекает сквозь пальцы, будто плевок без остатка впитывается песком, будто пылающие губы, едва коснувшись щеки, вдруг покрываются гнойными язвами, будто лопнул воздушный шарик, кончилось кино, тоска забивает гол: это горн (подъем? обед? отбой?) снова прорезывает теплый воздух (утренний? полуденный? вечерний?). В правое ухо вползает щекотка, разрастается, охватывает все ухо, мочку, шею, перекидывается на левое ухо: и вот его тоже обуял зуд — трепещет невидимый пушок, раскрываются бесчисленные жаждущие поры, ища, умоляя, — и неотвязную печаль, лютую тоску сменяет тайный зуд, всеобъемлющее чувство ненадежности, тело пронзает, разъедает страх. Но на лице лейтенанта Пантохи не отразилось ничего: одного за другим он пытливо рассматривает солдат, которые торжественно выстроились в ряды: все уставились наверх, туда, где должен находиться потолок склада, но почему-то оказывается парадная трибуна для национальных праздников. Полковник Монтес здесь? Здесь. Тигр Кольасос? Здесь. Генерал Викторна?

Тоже. Полковник Лопес Лопес? Здесь. Они беззлобно улыбаются, прикрывая рты коричневыми кожаными перчатками и чуть отворачиваясь, — секретничают? Но лейтенант Пантоха знает, зачем это, отчего и почему. Он не хочет смотреть на солдат, ожидающих свистка, по которому они войдут в склад получить чистое белье и сдать грязное, не хочет, потому что подозревает, знает или догадывается, что стоит ему посмотреть, как — готов дать голову на отсечение — тотчас же сеньора Леонор обо всем узнает, и Почита тоже. Но он все-таки переводит на них взгляд и, не веря глазам, смотрит, оглядывает построения: ха-ха, вот смех-то, ну и срам. Да, так оно и есть. Густая, словно кровь, растекается под кожей тоска, и, охваченный холодным ужасом, изо всех сил стараясь скрыть свои чувства, он видит, как округляются груди, плечи, бедра солдат, как из-под форменных головных уборов рассыпаются по плечам кудри, как смягчаются и нежно розовеют лица, мужественные взгляды становятся ласковыми, насмешливыми, лукавыми. К ужасу примешивается жалящее, дразнящее ощущение, что он, лейтенант Пантоха, смешон. И, решив играть вабанк, он расправляет плечи и командует: «Расстегнуть рубахи, черт возьми!» И опускает глаза долу, меж тем как пуговицы расстегиваются, пустеют петли, подрагивают отстроченные борта рубах, и, тугие, вялые, мраморно-белые и глинисто-смуглые, колышутся в такт шагам обнаженные груди нижних чинов. И вот уже лейтенант Пантоха во главе роты — шашка наголо, суровый профиль, благородный лоб, чистый взгляд — решительно печатает шаг: ать-два, ать-два. Никто не знает, что он проклинает судьбу. Боль его нестерпима, унижение глубоко, стыд безграничен, ибо за ним без всякой выправки, мягко, как кобылицы сквозь тину, шествуют новобранцы, не умеющие даже забинтоваться так, чтобы груди не выпирали, или замаскировать их должным образом одеждой и постричься, как положено по уставу: не длинней пяти сантиметров, да отскоблить ногти. Он слышит, как они идут позади, и чувствует: они даже не пытаются глядеть мужественно, а напоказ выставляют свою женскую сущность, выпячивают грудь, изгибаются в талии, колышут бедрами и трясут длинными волосами. (Его прошибает холодный пот, он чуть было не напустил в штаны — сеньора Леонор, отглаживая брюки, заметила бы, Почита, перешивая ему нашивки, хохотала бы до упаду.) А теперь надо целиком и полностью сосредоточиться на марше, потому что подошли к самой трибуне. Тигр Кольасос серьезен, генерал Викториа прикрывает рукой зевок, полковник Лопес Лопес понимающе и даже весело кивает головой, и, быть может, пилюля не была бы так горька, если бы откуда-то из угла не глядели на него с упреком и печалью, с гневом и разочарованием серые глаза генерала Скавино.

Но и это его уже не волнует: зуд в ушах становится невыносимым, и, ко всему готовый, он приказывает роте: «Бе-гом марш!» — и сам подает пример. Он бежит быстро, ладно и слышит за спиной мягкую поступь, жаркую и зовущую, и чувствует, как по всему телу разливается тепло вроде пара, какой поднимается над котлом с рисом и курицей, только что снятым с огня. Лейтенант Пантоха резко останавливается, и его возмутительная рота — тоже. Чуть закрасневшись, он делает невразумительный жест, который, однако, все понимают. Пружина отпущена, желанная церемония начинается. Перед ним проходит первый взвод: безобразие, до чего расхлябанно носит форму младший лейтенант Порфирио Вонг, примечает он, дать ему выговор и научить правильно носить форму, но тут нижние чины, проходя перед ним, застывшим неподвижно, без всякого выражения на лице, начинают быстро сбрасывать гимнастерки, обнажая пылающие телеса, и тянут руки, чтобы любовно ущипнуть его за шею, за мочку уха, и приближаются одна за другой, одна за другой — а он в помощь им наклоняет голову — и нежно кусают его за ухо. Жаркое наслаждение, животный восторг, радость, осязаемая и острая, сметают страх, тоску, боязнь стать посмешищем, а те все щиплют, все поглаживают, покусывают за ухо лейтенанта Пантоху.

Но почему-то среди нижних чинов мелькают знакомые лица, и это отравляет горечью вспышки счастья, царапает шипами тревоги: неопрятная и безобразносмешная выступает одетая в форму Леонор Куринчила, тянет кверху полковое знамя Чупито и в последнем отделении — тоска нефтяным фонтаном окатывает тело и душу лейтенанта Пантохи, — в последнем отделении какой-то солдатик, но он-то знает — и опять нахлынул удушающий страх, пьянящая печаль, — потому что он-то знает, что под этими знаками различия, под форменным головным убором, мешковатыми брюками, застиранной гимнастеркой бьется в тоске и рыданиях Почита.

Фальшиво орет горн, сеньора Леонор шепчет: «Рис с курицей готов, Пантосик!».

Главная тема: Женская рота добрых услуг для частей и гарнизонов Амазонии.

Конкретная тема: Поправки к предварительным оценкам, первый опыт вербовки и отличительные знаки ЖРДУГЧА.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 22 августа 1956 года.

Нижеподписавшийся, капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, офицер, уполномоченный сформировать ЖРДУГЧА, почтительно приветствует генерала Фелипе Кольасоса, начальника Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск, и докладывает:

1. В докладной записке No 1 от 12 августа, в параграфе, где говорится о количестве рабочих единиц, необходимых для оказания 104 712 добрых услуг ежемесячно, была одна grosso modo [4] первичная оценка рыночной конъюнктуры (прошу командование простить меня за употребление специальной терминологии); нижеподписавшийся определил постоянный штат в 2115 рабочих единиц высшей квалификации (по двадцать добрых услуг ежедневно), при работе full time без срывов. В этих расчетах допущена грубая ошибка, в которой повинен единственно нижеподписавшийся, поскольку он руководствовался мужским взглядом на человеческий труд, что привело к непростительному забвению некоторых специфических характеристик женского пола, которые вынуждают внести поправку в расчеты, к сожалению не в пользу ЖРДУГЧА. А именно: нижеподписавшийся забыл вычесть из полного количества рабочих дней те пять или шесть дней, в течение которых происходят месячные выделения у женщин (регулы), на протяжении которых с женщиной не вступают в интимные отношения как вследствие существующего у мужчин обычая, так и в результате бытующего в этой части нашей Родины мифа, табу или заблуждения, будто нарушение этого обычая влечет за собой импотенцию, а потому следует сделать заключение, что женщины в этот период не способны к оказанию добрых услуг, что, разумеется, разбивает предыдущие расчеты.

Таким образом, приняв во внимание этот фактор и положив на душу 22 рабочих дня ежемесячно (исключив пять дней регул и три воскресенья, по-скольку логично предположить, что одно воскресенье в месяц будет совпадать с регулами), можно заключить, что штат ЖРДУГЧА должен составить 2271 рабочую единицу высшей квалификации, трудящуюся с полной нагрузкой и без срывов, то есть на 156 единиц больше, чем ошибочно было подсчитано в предыдущем донесении.

2. Завербованы первые вольнонаемные из лиц, уже упоминавшихся в докладной записке No 1, а именно: Порфирио Вонг (или Китаец), Леонор Куринчила (или Чучупе) и Хуан Ривера (или Чупито). Первому из перечисленных будет положен твердый месячный оклад 2000 (две тысячи) солей плюс 300 (триста) солей командировочных (в случае необходимости); он займется вербовкой кадров, поскольку у него имеются большие связи в кругах женщин легкого поведения, работающих как в заведениях, так и «прачками», кроме того, он будет возглавлять оперативные группы, направлять и контролировать их деятельность в потребительских центрах. Завербовать Леонор Куринчилу и ее сожителя (а именно такие отношения связывают их) оказалось гораздо легче, чем считал ниже-подписавшийся, когда предлагал им сотрудничать с Ротой добрых услуг в свободное от работы время. А именно: в ходе второго посещения Дома Чучупе в сердечной обстановке доверия, созданной нижеподписавшимся, указанная Леонор Куринчила призналась, что готова оставить дело и уже некоторое время подумывает о том, как разделаться с заведением. Не из-за отсутствия клиентуры — она прибывает с каждым днем, — но из-за различного рода обременительных обязательств, которые заведению приходится брать на себя перед служащими полиции и некоторыми другими службами. Так, например, для возобновления годового патента, который выдается в полицейском участке, Леонор Куринчила при всех своих законных правах для обеспечения благоприятного исхода вынуждена была выложить кругленькую сумму в качестве подношения начальникам отделов Леносиниосу и Баресу. Кроме того, сотрудники городской уголовной полиции, а их более тридцати человек, и порядочное число офицеров гражданской полиции взяли себе за правило бесплатно пользоваться в Доме Чучупе как спиртными напитками, так и добрыми услугами, угрожая в случае отказа объявить заведение причиной общественного скандала, что означало бы немедленное закрытие последнего. Помимо этого беспрестанного экономического кровопускания, как призналась Леонор Куринчила, в геометрической прогрессии повышают, грозя выселением, плату за наем помещения (владельцем которого является не кто иной, как префект департамента). И наконец, Леонор Куринчила чувствует, что устала от этой напряженной работы, без отпусков и воскресного отдыха, от ее лихорадочного ритма и неупорядоченности — бессонных ночей, порочной обстановки, постоянного ожидания ссор, подвоха или шантажа, притом что все эти лишения не влекут за собой ощутимых прибылей. В силу чего она с удовольствием приняла предложение сотрудничать с Ротой добрых услуг и выступила с инициативой работать не от случая к случаю, и только с нами и постоянно, и, будучи проинформирована о природе и целях ЖРДУГЧА, проявила чрезвычайный интерес и энтузиазм. Леонор Куринчила, которая уже заключила сделку о передаче Дома Чучупе Умберто Сипе (он же — Сморчок), владельцу увеселительного заведения в районе Пунчана, нанимается на следующих условиях: месячный оклад 4000 (четыре тысячи) плюс 300 (триста) солей командировочных (в случае выездов на места) и комиссионные не свыше 3 % в течение одного года с доходов рабочих единиц, завербованных при ее посредничестве. Она будет ведать личным составом ЖРДУГЧА, производить вербовку, отмечать рабочее время, поездки оперативных групп и вести картотеку, а также осуществлять контроль за проведением операций и общий надзор за женским персоналом. Чупито положен твердый оклад 2000 (две тысячи) солей и 300 (триста) солей командировочных при выездах и вменено в обязанность отвечать за интендантский центр (в помощь выделены Синфоросо Кайгуас и Паломино Риоальто); кроме того, он будет выезжать с оперативными группами в качестве начальника таковых. Трое этих сотрудников приступили к выполнению служебных обязанностей 20 августа в 8 часов утра.

3. Руководствуясь желанием придать ЖРДУГЧА собственное лицо и наделить ее отличительным знаком, не раскрывая при этом рода ее деятельности, но лишь давая возможность узнавать друг друга тем, кто в ней служит, а тем, кого она обслуживает, опознавать служащих ЖРДУГЧА, ее помещения, транспортные средства и иную собственность, нижеподписавшийся избрал в качестве символа Роты добрых услуг зеленый и красный цвета, исходя из следующих соображений:

а) зеленый цвет символизирует пышную и прекрасную природу того района Амазонии, где Роте предстоит ковать свою судьбу;

б) красный символизирует мужественный пыл наших сержантов и солдат, каковой Рота призвана утолить.

Даны соответствующие инструкции, с тем чтобы как командный пункт, так и транспортные средства были снабжены вышеупомянутыми эмблемами, и приказано изготовить в мастерской «Жестяной рай» на сумму 185 солей (счет прилагается) двести маленьких красно-зеленых значков (разумеется, безо всякой надписи), каковые мужчинам следует носить в петлице, а женщинам прикалывать на гимнастерку или платье (на груди); эти эмблемы, не нарушая скромности, предписанной ЖРДУГЧА, в определенном смысле будут служить мундиром и визитной карточкой тех, кто имеет или будет иметь честь влиться в ряды этого подразделения.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха.

Копия: генералу Висенте Скавино, главнокомандующему V военным округом (Амазония).

Приложение: один счет.

3

Икитос, 26 августа 1956 г.

Дорогая Чичи!

Прости, что я так долго не писала, ты, наверное, дуешься на свою сестричку, которая так тебя любит, сердишься и говоришь, должно быть, почему эта глупая Поча не расскажет, как у нее дела и что это за Амазония. Поверь, Чичита, я тебя часто вспоминаю и очень по тебе скучаю, но просто не было времени написать, да и не хотелось (не обижайся, ладно?), сейчас расскажу почему. Не очень-то хорошо принял Икитос твою сестричку, Чичи. Не по душе мне этот переезд, и все тут пошло неладно и странно. Я не хочу сказать, что сам город хуже, чем Чиклайо, наоборот. Наоборот, лапонька, город симпатичный и веселый, и лучше всего тут, конечно, сельва и большая река Амазонка, знаешь, она огромная, как море, другого берега не видно, и еще много всякой всячины, даже представить трудно, надо увидеть своими глазами: просто прелесть. Мы несколько раз совершали прогулки на глиссере (так здесь называют маленькие катера), один раз в воскресенье до селения Тамшийако вверх по реке, другой — до местечка с прелестным названием Святой Хуан Мюнхенский, а еще раз — до селения Индиана, вниз по реке: его основали святые отцы и сестры из Канады, уму непостижимо — приехать из такой дали в жарищу, в глушь, чтобы приобщить к цивилизации каких-то чунчо из сельвы. Мы ездили со свекровью, но больше ее на глиссер не возьмем, потому что она всю дорогу умирала со страху и все причитала: вот, мол, сейчас перевернемся, вам хорошо — вы умеете плавать, а я пойду ко дну и меня сожрут пираньи (бедные пираньи, Чичита, отравились бы). А потом, когда вернулись, все ныла, что ее покусали москиты, и что правда, Чичита, то правда, самое страшное здесь — санкудо и исанго (санкудо живут в траве), за день они превращают тебя в сплошной волдырь — ходишь и чешешься. Видишь, детка, как неудобно иметь нежную кожу и голубую кровь — мошкара так и норовит присосаться (ха-ха).

Если мне Икитос вышел боком, то для свекрови это полный кошмар. В Чиклайо она была счастлива, ты знаешь, она обожает приятельниц, там, в Чиклайо, она вела светскую жизнь, с такими же старушенциями из военного городка играла каждый вечер в канасту, как Мария Магдалина, лила слезы над радиоспектаклями, приглашала к себе на чашечку чая, а тут, выходит, мы ее лишаем всего, что ей так нравится (ой, Чичи, как вспомню Чиклайо, прямо жалость берет), ничего подобного тут у нее нет, так что остается для развлечения одна религия, а вернее сказать, колдовство, вот именно. Хоть ложись, хоть падай, меня как холодной водой окатили: оказывается, мы не будем жить в военном городке и не сможем общаться с семьями офицеров. Вот так. Для сеньоры Леонор это конец света: она-то мечтала, как в один прекрасный день подружится с женой командующего V округа, чтобы задирать нос, как в Чиклайо, где она была первой подругой жены полковника Монтеса — водой не разольешь, только что в одной постели не спали (не подумай чего дурного, если бы и влезли в одну постель, то чтобы сплетничать и злословить). Помнишь анекдот? Пепито спрашивает Карлитоса: «Знаешь, как сделать из бабушки волка? — Как? — Бабушка, давно у вас с дедушкой ничего не было? УУУУУУУУУУУУУУУ!» По правде сказать, Чичи, это распоряжение нас подкосило, потому что единственно современные и удобные дома в Икитосе как раз в военном городке, в квартале, где живут морские офицеры или военные летчики. А в самом городе дома ветхие, безобразные и неудобные. Мы сняли дом на улице Сержанта Лореса, постройки начала века, времен каучукового бума, он красивее других — фасад облицован португальскими изразцами, а балконы деревянные; дом большой, из одного окна видна река, но и он в сравнение не идет с самым захудалым домиком из военного городка. Но больше всего зло берет, что мы не можем купаться в бассейне ни у них, ни у моряков, ни у летчиков, а в самом Икитосе только один бассейн, ужасный муниципальный бассейн, куда ходят все кто попало, я один раз была там — народу тьма, просто ужас, и полно всяких типов с хищными мордами, только и ждут, чтобы женщина вошла в воду, и тогда, пользуясь теснотой, ну, сама понимаешь. В жизни больше туда не пойду, Чичи, лучше душ. Как подумаю, что жена любого лейтенантика может целыми днями купаться в бассейне военного городка, позагорает, послушает радио, а потом пойдет окунется, а я день-деньской, как приклеенная, сижу у вентилятора, чтобы не изжариться, просто зла не хватает, клянусь, дай мне волю, я бы этому генералу Скавино отрезала бы, сама знаешь что (ха-ха)Мало того — мы даже не можем пользоваться армейским магазином, где все вдвое дешевле, а должны покупать в обычных лавочках, как неизвестно кто. Ничего нам нельзя, мы должны жить так, будто Панта простой штатский. Ему положили оклад на две тысячи больше против обычного как компенсацию, но только это ничего не компенсирует, Чичи, так что и с денежками бедная Почита, как ни боролась, все-таки напоролась (надо же, вышло стихами, видно, чувство юмора еще не потеряно?).

Представляешь, Панта у меня тут всю дорогу ходит в штатском, а мундир в это время моль жрет, он его не может носить, а ведь ты знаешь, как он обожает форму. И мы всем должны внушать, что Панта — торговец, приехал в Икитос по торговым делам. Мы со свекровью все время попадаемся, просто смех, приходится выдумывать что-то соседям, и, случается, проговоришься, вспомнишь что-нибудь про Чиклайо, а они голову ломают, понять не могут, и в квартале мы прослыли очень странной семьей, почти подозрительной. Я вижу: ты вся из себя выходишь, не можешь понять, почему эта дурочка такого туману напускает. Честное слово, Чичи, не могу тебе сказать ни звука, это военная тайна, жуткая тайна, если бы узнали, что Панта рассказал, его бы судили за измену родине. Представляешь, Чичита, ему дали ужасно важное задание в разведке, страшно опасное, и поэтому никто не должен знать, что он капитан. Ой, что за дура, выболтала тебе секрет, неохота только рвать письмо и все начинать сначала. Поклянись мне, Чичита, что ты никому ни словечка не скажешь, а не то я тебя убью, да и ты ведь не хочешь, чтобы твоего родственника посадили в тюрьму или расстреляли из-за тебя, ведь нет? Молчок — согласна? — да смотри не разболтай секрет этим сплетницам, подружкам Сантанам. Ну не смех ли: Панта — тайный агент? Мы с доньей Леонор помираем от любопытства-что за шпионское задание у него в Икитосе, одолеваем вопросами, норовим что-нибудь выпытать, но ведь ты его знаешь — ни словечка не проронит, хоть убей его. Так и живем, но твоей сестрице тоже упрямства не занимать, посмотрим еще, кто кого. Предупреждаю тебя заранее: узнаю, в чем замешан Панта, ни за что не выболтаю, можешь трусики обмочить от любопытства.

Сам он, видно, на верху блаженства, что ему поручили такое важное задание в разведке, Чичита, и, наверное, это пойдет на пользу его карьере, но я далеко не в восторге. Во-первых, я почти совсем его не вижу. Ты знаешь, какой Панта исполнительный, ну просто ненормальный во всем, что касается работы, любой приказ принимает так близко к сердцу, что не спит, не ест, пока не выполнит, но в Чиклайо у него были дежурства в определенные часы, и я знала, когда он приходит и когда уходит. А тут вся его жизнь вне дома, никогда не угадаешь, во сколько он вернется и — умрешь на месте — в каком виде. Ты знаешь, я не привыкла видеть его в штатском, а тут ему выдали гуайаберу, синие джинсы и жокейскую шапочку, так что мне иногда кажется, будто у меня другой муж, и не только из-за этого (ой, Чичи, стыдно сказать из-за чего, это и вправду не могу). Если бы он работал только днем, я не знала бы горя. Но ведь ему приходится уходить и по вечерам, иногда задерживаться до глубокой ночи, а три раза он пришел домой в стельку пьяный — сам не мог раздеться, а наутро мамуле пришлось ставить ему холодные компрессы и отпаивать крепким мате. Да, Чичи, представляю твое удивленное лицо, но хочешь — верь, хочешь — нет, а трезвенник Панта, который из всех спиртных напитков принимал только капли от геморроя, может напиться так, что на ногах еле стоит и языком не ворочает. Сейчас меня смех разбирает, когда вспомню, как он на карачках вползает в комнату и стонет, а тогда такая злость взяла — прямо отрезала бы и ему тоже, сама знаешь что. Он мне клянется всеми святыми, что по ночам ходит на задание, что ищет каких-то типов, которых найти можно только в барах, где они встречаются, чтобы запутать следы, и, вероятно, это правда (совсем как в шпионских фильмах), но, дорогая моя, скажи, было бы у тебя на душе спокойно, если бы твой муж проводил вечера в барах? Нет, детка, конечно, нет, да и не такая я дура, чтобы верить, будто в барах бывают одни мужчины. Наверняка и женщины, они могут подойти к нему, заговорить и вообще Бог знает что. Я ему несколько раз устраивала такие скандалы, что он пообещал мне больше не уходить по вечерам, разве только вопрос встанет о жизни и смерти. Я с лупой в руках перерыла все его карманы, осмотрела все рубашки и нижнее белье, потому что, клянусь, если я найду хоть малейшее доказательство, что Панта был с женщиной, ему несдобровать. Хорошо еще, что его мамуля мне помогает, она в ужасе от ночных вылазок своего сыночка, от попоек, потому что всегда считала его святее святого, а теперь выходит, что это не так (ой, Чичи, ты бы умерла, если бы я тебе все рассказала).

И потом, из-за этого распрекрасного задания ему приходится общаться с такими людьми, что волосы дыбом встают. Представь, однажды вечером мы пошли в кино с соседкой Алисией — мы с ней очень подружились, она замужем за парнем, который работает в «Банко Амасонико», сама она местная, очень симпатичная и помогла нам подыскать дом. Мы пошли в кинотеатр «Эксельсиор» на фильм с Роком Гудзоном (ой, держите, мне дурно), а после кино прошвырнулись по улице, выпили лимонаду, и, когда шли мимо бара «Каму-Каму», вдруг вижу Панту за столиком в углу, но с какой парочкой! Ужас, Чичи: женщина — та еще штучка, краска на ней, как штукатурка, даже на ушах, груди необъятные, а зад на стуле не помещается; с нею мужичок с ноготок, ноги болтаются, до полу не достают, и притом строит из себя жуткого сердцееда. И с этими двумя Панта оживленно разговаривает, будто они закадычные друзья. Я говорю, Алисия, смотри, мой муж, а она как схватит меня за руку, разнервничалась, пошли, говорит, Поча, пошли отсюда, не подходи к ним. В общем, мы ушли.И что же, ты думаешь, это за парочка? У женщины самая худая слава в Икитосе, она злейший враг всех семейных очагов. У нее кличка Чучупе и дурной дом на шоссе в Напай, а карлик — ее любовник, сдохнешь со смеху, как представишь их с уродцем за делом, вот разврат-то! Я, конечно, потом все рассказала Панте, посмотреть, какая у него будет физиономия, у него прямо челюсть отвалилась, он даже заикаться стал. Но отрицать не посмел и признался, что эта парочка с самого дна. Что ему пришлось иметь с ними дело по службе и что если я когда-нибудь опять увижу его с ними, чтобы не смела близко подходить, а его мать и подавно. Я ему сказала: иди водись с кем хочешь, но, если ты хоть раз заглянешь в дом этой суки на шоссе в Нанай, учти, Панта, наш брак под угрозой. Ты же представляешь, детка, что о нас тут станут говорить, если Панта будет показываться на улице в такой компании. А еще среди его новых знакомых есть китаец, я раньше думала, что китайцы все изящные, но этот сущий Франкенштейн. Правда, Алисия считает, что это самый смак, но у местных женщин, сестричка, вкус испорченный. Я выудила про него что могла, когда ходила в Аквариум Моронакоча смотреть диковинных рыбок (ну просто прелесть, только я вздумала дотронуться до электрического угря, меня так дернуло током, я чуть не грохнулась), и сеньора Леонор тоже в одной лавчонке выспросила о китайце, а потом еще Алисия застукала их, когда они шли по Пласа-де-Армас, и от нее я узнала, что китаец страшный проходимец, пробы ставить негде. Он эксплуатирует женщин, сам жуткий гуляка — вот и суди теперь, что за друзья у твоего родственника. Я ему все это прямо в лицо сказала, а сеньора Леонор еще больше ему наговорила, потому что она просто сама не своя, что сын попал в дурную компанию, особенно теперь, когда, как она считает, близок конец света. Панта пообещал ей никогда в жизни больше не показываться на улице ни с этой прости господи, ни с карликом, ни с китайцем, но ему все равно придется встречаться с ними тайком, потому что так надо по службе. Не знаю, до чего он докатился с этой своей службой и такими дружками, Чичита, мне он все нервы вымотал, ты понимаешь, я вся извелась.

Хотя на деле вроде не с чего, в том смысле, что неверности, измен мне как будто нечего бояться, потому что, сестричка, ты просто не представляешь, как переменился Панта в таких вещах — в интимных, одним словом. Помнишь, когда мы поженились, он был такой приличненький, ты еще все подшучивала: мол, ты, Поча, напостишься со своим Пантой. Теперь тебе не придется смеяться над своим родственником, злоязычная, потому что с тех пор, как мы приехали в Икитос, он в этом смысле стал просто зверем. Ужас какой-то, Чичи, иногда я просто пугаюсь, думаю, не болезнь ли это какая, потому что, представь, раньше, я говорила тебе, он на такое отваживался раз в десять — пятнадцать дней (как неловко рассказывать об этом, Чичи), а теперь разбойник, порывается через два дня на третий, а то и через день, и мне приходится обуздывать его, потому что это не дело — ты согласна? — при такой жаре и влажности. И потом, я думаю, не пошло бы ему во вред: говорят, это действует на голову, помнишь, ходили слухи, будто муж Пульпиты Карраски помешался оттого, что только и знал занимался с ней такими делами? Панта говорит, это все от климата, один генерал его еще в Лиме предупреждал, что в сельве мужчины вспыхивают как спички. Обхохочешься, до чего твой родственник стал горячий, бывает, даже распаляется днем, после обеда: мол, пойдем вместо сиесты, но я не соглашаюсь, а то иногда разбудит меня на рассвете, как ненор-мальный. Представь себе, как-то ночью я заметила, что он засекает по хронометру, сколько мы этим занимаемся, я сказала ему, и он так смутился. А позже признался, что ему надо было выяснить, сколько это длится у нормальной пары: может, его на разврат потянуло? Кто ему поверит, что для работы надо знать такое свинство. Просто глазам своим не верю, Панта, говорю я ему, ты всегда был таким воспитанным, а теперь мне кажется, будто я наставляю тебе рога с другим Пантой. Ладно, детка, довольно об этих мерзостях, ты ведь у нас девушка, и, клянусь, я поссорюсь с тобой насмерть, если ты станешь это с кем-нибудь обсуждать, особенно с этими ненормальными Сантанами.

Отчасти меня даже успокаивает то, что Панта так донимает меня этими делами, значит, его жена ему нравится (хм-хм) и не надо искать приключений вне дома, Чичи, потому что в Икитосе женщина — дело нешуточное. И знаешь, какой предлог выдумал твой родственник, чтобы заниматься этими делами всякий раз, когда ему приспичит? Пантосик Младший! Вот именно, Чичи, он наконец решился завести ребенка. Он обещал мне это, когда будет третья нашивка, и вот выполняет свое обещание, только теперь у него так изменился темперамент, что я уже не пойму, почему он это делает — для моего удовольствия или просто готов заниматься этим с утра до вечера. Говорю тебе, обхохочешься, как он влетает домой, точно заводной мышонок, и начинает ходить вокруг меня, пока наконец не решится: ну как, Поча, займемся сегодня кадетиком? Ха-ха, ну не прелесть ли? Я его обожаю, Чичи (что я, право, рассказываю тебе такие пакости, ведь ты же у нас девушка). Столько тратим на это сил, а мне до сих пор ничего не делается, я как была, так и осталась, вчера все, как положено, пришло в свой срок, ну что поделаешь, я уже думала, в этом месяце все, порядок. Приедешь ухаживать за своей сестричкой, когда она будет ходить с животиком, а? Хоть завтра приезжай, так хочется увидеть тебя, мы бы вволю насплетничались. С местными ты легко найдешь общий язык, правда, путного человека здесь надо искать днем с огнем, но я пока пригляжу кого-нибудь стоящего, чтобы ты не скучала, когда приедешь. (Смотри, какое письмо получилось, можно километрами мерить. Напиши мне столько же страниц, о'кей?) А вдруг я не могу иметь детей, Чичи? Это ужас, я день и ночь молю Бога — что угодно, только не это, я от горя умру, если у меня не родятся самое меньшее мальчик и девочка. Врач говорит, что я совершенно здорова, так что жду в будущем месяце. Я прочитала одну книжечку, мне ее доктор дал, там все так здорово объяснено, просто обалдеешь, какое чудо — жизнь. Хочешь, я тебе ее пришлю, чтобы ты подковалась немножко к тому времени, когда возьмешься за ум, выйдешь замуж, потеряешь невинность и узнаешь наконец, что к чему, разбойница ты эдакая. Надеюсь, я не очень подурнею, Чичи, некоторые становятся просто ужасные, раздуваются, как жабы, вены набухают, фу, какая гадость. Перестану нравиться твоему пылкому родственнику, и он начнет искать развлечений на улице, не знаю, что я ему тогда сделаю. Представляю, какой кошмар — ходить с животом по такой жарище, да еще когда живешь не в военном городке, а как мы, невезучие. Вот что меня мучит, спать не дает: я на седьмом небе — жду ребенка, а неблагодарный Панта под предлогом, что я толстая, спутается с какой-нибудь местной, тем более что он теперь завелся на эти штучки и готов не останавливаться даже во сне, что скажешь, а? Умираю, хочу есть, Чичи. Пишу тебе уже несколько часов подряд, донья Леонор накрывает на стол, представляешь, как она хочет внучка, ну все, схожу пообедаю и продолжу, так что жди, не умирай, я не прощаюсь, просто до скорого, сестричка.

Ну вот, я вернулась, Чичи, здорово задержалась, сейчас почти шесть часов, пришлось поспать сиесту, потому что натрескалась, как удав. Надо же, Алисия принесла нам токачо, местное блюдо, как мило с ее стороны, правда? Хорошо еще, что у меня есть подружка в Икитосе. Я столько слышала об этом знаменитом токачо — его готовят из зеленых бананов, порубленных и смешанных со свининой, — что однажды мы пошли отведать его на Вифлеемский базар в ресторан «Лампа Аладина Пандуро», там замечательный повар, в общем, я так приставала к Панте, что он повел нас туда. Утречком, потому что базар начинается с рассветом и рано кончается. Вифлеем — самое живописное место в Икитосе, сама увидишь, целый квартал деревянных лачуг на воде, люди перебираются от дома к дому на лодках, так оригинально, его называют Венеция на Амазонке, хотя в глаза сразу бросается, какая тут нищета. На этот базар хорошо сходить посмотреть, купить там фруктов, рыбу или бусы и браслеты, сделанные местными племенами, очень красивые, но есть там не дай Бог, Чичи. Мы чуть не умерли, когда вошли к этому Аладину Пандуро, — такая грязь и тучи мух, не поверишь. Приносят тарелки, а они черны от мух, ты их сгоняешь, а они лезут тебе в глаза и в рот. Словом, мы с доньей Леонор к еде не притро-нулись, мутило от грязи, а наш варвар Панта съел все три тарелки да еще копченое мясо, которым сеньор Аладдин уговорил его заесть токачо. Я рассказала Алисии, как мы влипли, а она говорит: я тебе как-нибудь сделаю токачо, увидишь, как вкусно, и, гляжу, сегодня приносит. Пальчики оближешь, сестричка, напоминает чифле, которое готовят на севере, но не совсем — бананы получаются другие на вкус. Еда, конечно, тяжелая, пришлось потом поспать, чтобы переварилась, а свекровь корчится от боли в желудке и колик и от стыда вся зеленая, потому что газы ее замучили, а она не может сдержаться, ее то и дело всю встряхивает. Ой, ну какая же я скверная, бедняжка сеньора Леонор в общем-то хорошая, единственно меня бесит, что она обращается со своим сыночком, будто он все еще сосунок и святой к тому же, вот зануда-то, правда?

Я тебе еще не рассказала, как бедняжка ищет утешения в суевериях! Дом превратила в свалку. Представь, не успели мы приехать в Икитос, как весь город был взбудоражен появлением некоего брата Франсиско, да ты, наверное, о нем слышала, а я до приезда сюда ничего не знала. Здесь, в Амазонии, он так же знаменит, как Марлон Брандо, он придумал новую религию, они называют себя Братьями по кресту, а он бродит по всей стране и, куда ни придет, сразу же воздвигает огромный крест и устраивает, как они говорят, Хранилище креста, это их храмы. Он собрал много верующих, особенно из народа, и, похоже, священники в бешенстве, потому что он им конкурент, но покуда молчат, воды в рот набрали. Так вот, мы со свекровью пошли послушать его в Морона-кочу. Было полно народу, и самое потрясающее, что он говорил, а сам был распят на кресте, как Христос, ни больше ни меньше. Предрекал конец света и призывал людей делать подношения и приносить жертвы, готовясь к Страшному суду. Не все было понятно, потому что говорит он очень трудным языком. Но люди слушали, как под гипнозом, женщины плакали и бухались на колени. Я тоже заразилась этим настроением и тоже лила слезы в три ручья, и свекровь — не поверишь — так зашлась в рыданиях, что мы еле ее успокоили, колдун поразил ее в самое сердце, Чичи. Дома она рассказывала чудеса об этом брате Франсиско, на следующий день опять отправилась в Хранилище креста в Моронакочу поговорить с «братьями», а кончилось тем, что старуха у нас сама стала «сестрой». Смотри, как влопалась: прежде к настоящей-то религии была равнодушна, будто ее и нету вовсе, а тут пошла к еретикам. Ее комната, представь, завалена деревянными крестиками, и если б только это — Бог с ней, пусть развлекается, но вся мерзость в том, что у них пунктик — распинать на кресте живых тварей, а мне это не нравится, то и дело натыкаешься на деревянные крестики, а на них то таракан при-шпилен, то бабочка или паук, а на днях я наткнулась на распятую крысу, фу, пакость какая. Я эту мерзость как увижу — сразу на помойку, и мы со свекровью схлестываемся. С ней не соскучишься: стоит начаться грозе, а тут они одна за другой, старуха вся дрожмя дрожит, думает, конец света настал, и что ни день пристает к Панте, чтобы он велел соорудить большой крест у входа в наш дом. Видишь, сколько у нас перемен за такой короткий срок.

Что я тебе рассказывала перед тем, как оторвалась на обед? Ах да, о здешних женщинах. Ой, Чичи, все, что о них говорили, правда, но еще хуже, что каждый день я узнаю что-нибудь новое, одно хлеще другого, просто голова кругом идет, что же это такое. Икитос, наверное, самый развратный город в Перу, хуже, чем Лима. Может, правда климат влияет, от него женщины тут лютые; ты же видишь: Панта не успел приехать, как стал чистый вулкан. Хуже всего, что они, мерзавки, прехорошенькие, с возрастом становятся безобразные, неуклюжие, а в молодости — просто прелесть. Я не преувеличиваю, Чичита, но самые красивые женщины Перу (за исключением, конечно, той, что тебе пишет, и ее сестры), живут, наверное, в Икитосе. Все — и из приличных семей, и из народа, и, знаешь, может, самые хорошенькие как раз из средних слоев. Такие у них формы, детка, и походка черт те что, такая бесстыдная, задом крутят вовсю, и плечи отводят назад, чтобы груди торчали. Жуткие потаскушки, брючки носят в обтяжку, как перчатки, и, поверишь ли, не остаются в долгу, когда мужчины опускают по их адресу сальности. За словом в карман не лезут и в глаза им смотрят так зазывно, так и вцепились бы им в волосы. Ой, это я должна тебе рассказать: вхожу один раз в магазин «Альмасен рекорд» (они торгуют по системе 3X4: ты покупаешь три предмета, а четвертый они тебе просто дарят, вот дьявольщина, правда?) и слышу разговор двух молоденьких девушек: «Ты целовалась когда-нибудь с военным?» — «Нет, а почему ты спрашиваешь?» — «Сдохнешь, не охнешь, как целуются». Мне стало так смешно, она сказала это с местным акцентом и громко, не обращая внимания, что все вокруг слышат. Они здесь такие, Чичи, из молодых, да ранние. И думаешь, только целуются? Держи карман шире. Алисия говорит, эти чертовки принимаются за шалости сызмальства, на школьной скамье все осваивают, и как беречься тоже, а замуж выходят, уже пройдя огонь и воду, но при этом такой театр устраивают, чтобы мужья подумали, будто они чистые. Некоторые ходят к знахаркам (такие колдуньи, которые готовят снадобье из айауаски, не слыхала? — выпьешь, и тебе мерещатся разные диковинные вещи), чтобы те опять сделали их нетронутыми. Захочешь, не придумаешь.

Всякий раз, когда мы с Алисией ходим в магазин или в кино, я краской заливаюсь — такие она мне истории рассказывает. Она здоровается с приятельницей, я спрашиваю, кто такая, и она выкладывает: прямо ужас, у каждой было по крайней мере несколько любовников, нет замужней женщины, которая не имела бы дела с военным, летчиком или моряком, но чаще всего— с пехотинцем, пехоту здесь особенно уважают, хорошо еще, детка, что Панте не позволяют носить форму. Стоит мужчине зазеваться, эти нахалки — цап! — и заарканят. Представишь, дрожь берет. И думаешь, они делают это, как положено, в постели? Алисия говорит: хочешь, пойдем прогуляемся в Моронакочу, увидишь, сколько там машин, и в каждой — парочка за делом, а машины-то стоят впритык друг к дружке. Представляешь, одну женщину застукали, когда она занималась этим с лейтенантом полиции на последнем ряду в кинотеатре «Болоньези». Говорят, порвалась пленка, зажгли свет, и их накрыли. Бедняжки, вот, наверное, струхнули, когда свет зажегся, в особенности она! Только расположились: благо, в этом кино не стулья, а скамейки, и последний ряд оказался пустым. Жуткий был скандал, жена лейтенанта чуть не убила ту женщину, потому что на «Радио Амазония» есть один ужасный комментатор, он всегда рассказывает про всякие пакости и этот случай рассказал со всеми деликатными подробностями, так что в результате лейтенанта перевели из Икитоса. Я сначала не поверила, что такое может быть, но потом Алисия показала мне на улице эту штучку — смуглая, по виду недотрога, да и сама вроде бы мухи не обидит. Я посмотрела и говорю, ты, Алисия, все мне врешь, чтобы они занимались этими самыми делами во время фильма, когда так неудобно, да еще страшно, что застукают? Но вроде так и было, потому что накрыли. После Парижа Икитос самый развратный город, лапонька. Не думай, что Алисия такая болтушка, это я из нее силой вытягиваю, от любопытства и из предосторожности, тут надо смотреть в оба и защищаться от местных женщин зубами и клыками, потому что зазеваешься — и мужа как не бывало. Алисия, хоть и сама из местных, но вообще-то она серьезная, хотя, бывает, тоже натянет эти брючки в обтя-жечку. Только она носит их не для того, чтобы мужчин завлекать, она не бросает таких зазывных взглядов, как прочие здешние.

Да, кстати, чтобы ты знала, какие они проходимки. Чуть не забыла рассказать тебе самое интересное и самое смешное (а может, наоборот, самое печальное). С ума сойти, какой с нами произошел случай, когда мы только переехали в этот дом. Ты слышала, наверное, о знаменитых «прачках» Икитоса? Мне все говорят: ты что, с луны свалилась, Поча, каждый знает, что такое знаменитые «прачки» в Икитосе. А я, наверное, дура или вправду с луны свалилась, но ни в Чиклайо, ни в Ика, ни в Лиме никогда ничего не слыхала об этих «прачках». В общем, мы только поселились в этом домике, наша спальня на нижнем этаже, и окна выходят на улицу. У нас еще не было прислуги — теперь-то у меня есть, вялая, ничем ее не прошибешь, но вообще-то хорошая, — так вот, как-то в самое неурочное время вдруг стук в окно, и слышим женский голос: «Прачка, ничего не нужно постирать?» Я, не открывая окна, ответила: нет, спасибо. И мне тогда не показалось даже странным, что в Икитосе столько прачек ходит по улицам, а прислугу найти трудно, я повесила объявление: «Ищу служанку», а по нему почти не приходили. В общем, однажды рано утром, мы еще были в постели, опять стучат в окно: «Прачка, ничего не нужно постирать?», а у меня уже скопилась куча грязного белья, потому что жара такая — задыхаешься, и приходится переодеваться два, а то и три раза на день. Вот, думаю, она мне постирает и недорого возьмет. Я крикнула ей, чтобы подождала минутку, встала и прямо в ночной рубашке пошла открывать дверь. Тут бы мне и заподозрить неладное, потому что вид у девицы был какой угодно, только не прачки, но я-то дурочка, с луны. Девица что надо, вся в обтяжечку, все наружу, ногти накрашены — словом, в большом порядке. Посмотрела на меня сверху вниз с удивлением, а я думаю: что с ней, почему она так на меня смотрит. Входите, говорю, она входит, и не успела я слова вымолвить, как она увидела дверь в спальню, Панту в постели и, гляжу, уже стоит перед твоим родственником в такой позе, что у меня челюсть отвалилась: рука на бедре и ноги в стороны — точь-в-точь петушок, готовый накинуться. Панта подскочил на постели, у него глаза на лоб полезли от удивления, откуда взялась женщина. И прежде чем мы сообразили сказать ей, чтобы она вышла из спальни, что тут ей нечего делать, представляешь, что произошло? Эта штучка начала торговаться, что, мол, должны заплатить ей вдвое, что она не привыкла иметь дело с женщинами, а сама показывает на меня, лапонька, умрешь не встанешь, что, мол, с такими вкусами надо раскошеливаться, и еще Бог знает какие мерзости, и тут я поняла, во что вляпалась, у меня прямо коленки затряслись. Да, Чичи, это была самая настоящая …, «прачки» в Икитосе — это шлюхи, которые ходят по домам и предлагают свои услуги под видом стирки. А теперь скажи мне, сестричка, разве Икитос не самый безнравственный город в мире? Панта тоже сообразил, что к чему, и закричал: вон отсюда, как ты смела подумать, я тебе покажу! Та перепугалась насмерть, поняла, что ошиблась, и пустилась наутек. Представляешь, детка, какой кошмар? Она решила, что мы такие выродки, что я позвала ее заняться делом втроем. Кто его знает, шутил потом Панта, может, надо было попробовать, я тебе говорю, он очень изменился. Теперь, когда все позади, можно смеяться и шутить на эту тему, но тогда я пережила неприятные минуты и потом весь день умирала от стыда. Видишь теперь, сестричка, что это за место, что за город, здесь если женщина не шлюха, то норовит стать ею, и, чуть зазеваешься, останешься без мужа, вот в какие края меня занесло.

У меня уже глаза слипаются, Чичи, давно стемнело, наверное поздно. Письмо, видно, придется посылать в ящике — в конверт не влезет. Посмотрю, скоро ли ты мне ответишь, длинное ли письмо напишешь и будет ли над чем посмеяться. По-прежнему влюблен в тебя Роберто, или ты сменила воздыхателя? Опиши мне все, даю слово, я тебе тут же отвечу.

Тысячу раз целую, Чичи, люблю и скучаю,

твоя сестра Почита.

Образы унижения, саднящие, жалящие воспоминания о внезапном приступе зуда: в разгар продуманного и пышного празднества по случаю Дня национального флага, во время молодцеватого марша перед памятником Франсиско Болоньези кадет последнего курса военного училища в Чоррильосе Панталеон Пантоха во плоти и крови был низвергнут в ад, иначе не скажешь, ибо нежданно-негаданно его прямую кишку вдруг словно пронзают сотни жал; сотни лезвий терзают тайную язву, а кадет, стиснув зубы чуть ли не до трещин, роняя крупные капли холодного пота, чеканит шаг и не сбивается с ритма; на искрящемся весельем выпускном балу, который давал полковник Марсиаль Гумусио, начальник военного училища в Чоррильосе, у юного Панталеона Пантохи, только что получившего звание младшего лейтенанта, разом холодеют пальцы ног, когда при первых звуках вальса он — держа в объятиях блистательную, прошедшую огонь и воду, далеко не воздушную полковницу, с которой они открывали бал, — вдруг почувствовал раскаленный зуд, будто что-то, свербя, ввинчивается, терзает, разъедает, раздирает, скребет и щекочет прямую кишку; глаза заволокло слезами, но младший лейтенант Интендантской службы, онемев и не дыша, продолжает танцевать, и его рука, лежащая на талии партнерши, не дрогнула; в штабной палатке 17-го полка в Чиклайо под грохот снарядов, треск пулеметов и сухую отрыжку перестрелки передовых отрядов, начавших ежегодные маневры, лейтенант Панталеон Пантоха у доски с картой твердым, металлическим голосом докладывает о наличии, распределении и обеспечении боеприпасами и продовольствием и вдруг самым неожиданным образом оказывается невидимо для других поднятым над землей и над действительностью огневым, клокочущим, бурлящим током, который жжет, гложет, распирает, терзает и сводит с ума, одолевая и вгрызаясь в прямую кишку, и копошится там, точно паук, но лейтенант, мертвенно-бледный и покрывшийся потом, с едва заметной дрожью в голосе продолжает сыпать числами, приводить формулы, складывать и вычитать. «Тебе нужно сделать операцию, Пантосик», — ласково нашептывает сеньора Леонор. «Сделай операцию, милый», — тихо твердит Почита. «Вырежут, и дело с концом, старина, — вторит эхом лейтенант Луис Ренхифа Флорес, — это проще, чем вскрыть нарыв, к тому же совсем не грозит потерей мужских способностей». Майор Антипа Негрон из санчасти ржет: «Сбреем ваш геморрой — глазом не моргнете, дружище Панталеон».

Вокруг операционного стола происходит ряд волшебных изменений, которые гнетут его больше, чем молчание, передающееся от врачей сестрам в белых мягких туфлях, больше, чем слепящие потоки света, низвергающиеся с потолка. «Не будет больно, сеньол Пантоха», — подбадривает Тигр Кольасос, который не только заговорил, как Китаец Порфирио, но и стал раскосым, и та же дрожь в руках, и та же сладенькая улыбочка. «Легче, чем вырвать зуб, и никаких последствий, Пантосик», — уверяет сеньора Леонор, чьи бедра, груди и зад так раздались, так набухли, что ее запросто можно спутать с Леонор Куринчила. Над операционным столом, где сам он застыл в гинекологической позе, орудует ланцетами, ватными тампонами, ножницами и ванночками доктор Антипа Негрон, а дальше, над тем же столом, склонились две женщины — такая же неразлучная и во всем несхожая парочка, как те, что вертятся в голове, возвращая ко временам детства (Лорел и Харди, Мондрейк и Лотарио, Тарзан и Джейн): гора сала, укутанная в мантилью, и девочка-старушка в синих джинсах с кантиком и оспинами на лице. Он не знает, что они там делают и кто они такие, но у него такое чувство, будто он всетаки видел их где-то, мимоходом, в сутолоке, — это гнетет его беспредельно; не пытаясь противиться тяжелому чувству, он разражается слезами и слышит собственные рыдания, глубокие и звучные. «Не бойтесь, это первые новобранцы нашей Роты, разве вы не узнаете Печугу и Сандру? Я познакомил вас в Доме Чучупе», — успокаивает Хуан Ривера, любимец публики Чупито, ставший еще меньше ростом, и теперь это маленькая обезьянка, которая вскарабкалась на покатые, обнаженные, слабые плечи горестной Почиты. Он чувствует, что готов умереть от стыда, от ярости, от отчаяния, от гнева. Ему хочется закричать: «Как смеешь ты открывать секрет моей маме, Почите? Карлик, выродок, жертва аборта! Как смеешь ты говорить о Роте в присутствии моей супруги, пред лицом вдовы моего покойного отца?» Но он не открывает рта, а лишь потеет и страдает. Доктор Негрон кончил свое дело и выпрямляется, на его руках повисли окровавленные ошметки, но он видит их лишь мельком, и хорошо, что вовремя закрывает глаза. Чем дальше, тем больше унижений и оскорблений, тем сильнее страх. Тигр Кольасос хохочет: «Надо смотреть в лицо действительности и называть хлеб хлебом, а вино вином: нижним чинам нужно помочь, и помочь им должны вы, не то мы вас расстреляем из артиллерийских орудий». «Мы избрали Пост Орконес местом для проведения эксперимента Роты добрых услуг, Пантоха», — развязно сообщает генерал Викториа, и, хотя он, взглядами и жестами указывая на сеньору Леонор и хрупкую, сбитую с толку Почиту, призывает генерала к сдержанности, умоляет замолчать, подождать, забыть, генерал Викториа настаивает: «Мы знаем, что, кроме Сандры и Печуги, вы завербовали еще Ирис и Лалиту. Да здравствуют четыре мушкетера!» Ввергнутый в пучину бессилия, Пантоха снова заливается слезами.

У послеоперационной койки сеньора Леонор и Почита смотрят на него с любовью и нежностью, без тени зла, и в их глазах плещется чудесное, целебное неведение: они ничего не знают. По телу разливается радость, сдобренная иронией, и он подшучивает над самим собой: откуда им знать о Роте добрых услуг, если ничего еще не произошло, если он все еще лейтенант и счастлив и если они еще не уезжали из Чиклайо? Но тут входит доктор Негрон с молоденькой, улыбающейся сестрой милосердия (он узнал ее и краснеет: да это же Алисия, подружка Почи!), доктор нежно, как новорожденного, прижимает к груди клистир. Почита с сеньорой Леонор выходят из палаты, на прощанье в знак солидарности трагически махнув рукой. «Колени в стороны, лицом в матрац, зад кверху, — командует доктор Антипа Негрон. И поясняет: — Прошли сутки, пора очистить желудок. Два литра соленой воды, лейтенант, смоют к чертям собачьим и смертные грехи, и легкие прегрешения». Введение клистирной трубки, несмотря на ловкость кудесника доктора и добрый слой вазелина, вырывает у него крик. Но жидкость уже мягко пошла, и уже не больно, а, пожалуй, приятно. С минуту вода бежит, побулькивая и раздувая живот, а лейтенант Пантоха, закрыв глаза, размеренно повторяет: «Рота добрых услуг? Не будет больно, не будет». И снова вскрикивает — это доктор вынул трубку и вложил ватный тампон. Сестра выходит, унося пустой клистир. «Пока никаких послеоперационных болей, так?» — спрашивает врач. «Так точно, мой майор», — отвечает лейтенант Пантоха, с трудом переворачивается, садится, поднимается на ноги и, придерживая рукой липнущий тампон, шествует к отхожему месту, прямой как гвоздь, полуголый, шествует под руку с доктором, который смотрит на него благосклонно и даже жалостливо. Легкое жжение намечается в прямой кишке, а в раздутом, слоновьем животе крутит и схватывает, и все тело вдруг словно пронзает электрическим током. Врач помогает ему усесться и, похлопав по плечу, излагает свой взгляд на вещи: «Утешьтесь мыслью: после этого опыта, что бы с вами в жизни ни случилось, все покажется легче». И выходит, мягко прикрыв за собой дверь уборной. А лейтенант Пантоха уже закусил зубами полотенце и сжал челюсти что есть сил. Закрыл глаза, уперся руками в колени, а два миллиона пор на всем его теле распахнулись, словно окна, готовые выблевать желчь и пот. И повторяет с безмерным отчаянием: «Не высижу никакой Роты, не высижу никаких услуг». Но два литра воды делают свое дело и устремляются вниз, низвергаются, вырываются — обжигающие, дьявольские, губительные, убийственные, предательские — и увлекают за собой твердые сгустки пламени, ножей и шил, которые опаляют, колют, жгут и слепят. Он выпускает полотенце изо рта, чтобы можно было зареветь, как лев, захрипеть, как боров, и захохотать, как гиена, в одно и то же время.

4

Контр-адмирал Педро Г. Каррильо, командующий Речной флотилией Амазонки,

ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ:

1) ходатайство капитана СВ (Интендантской службы) Панталеона Пантохи, командира Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонки (ЖРДУГЧА), созданной Сухопутными войсками с целью разрешения насущной проблемы биолого-психологи-ческого характера, имеющей место среди солдат и сержантов, несущих службу в отдаленных районах, о помощи и содействии Речной флотилии Амазонки в организации транспортной связи между командным пунктом Роты добрых услуг и потребительскими центрами;

2) одобрение вышеупомянутого ходатайства Командованием Интендантских и других служб Сухопутных войск (генерал Кольасос) и Командованием V военного округа (Амазония, генерал Висенте Скавино);

3) поддержку вышеупомянутого ходатайства Командованием Генерального штаба Перуанского флота, которое указывает при этом, что было бы целесообразно рас-пространить деятельность ЖРДУГЧА на базы Перуанского флота, расположенные в отдаленных районах Амазонии, где матросы испытывают те же нужды и потребности, что и личный состав Сухопутных войск, в чьих интересах была создана Рота добрых услуг;

4) положительный ответ капитана СВ (Интендантской службы) Панталеона Пантохи, данный им после соответствующих консультаций с указанием на необходимость проведения на этих базах составленного им теста, имеющего целью определить потенциальное количество потребителей из числа личного состава Перуанского флота, каковой, будучи проведен с должным тщанием и старательностью ответственными за это мероприятие офицерами, дал число потенциальных потребителей в количестве 327, при 10 среднежелаемом числе потреблений в месяц средне-желаемой длительностью в 35 минут на потребителя,

ПРИКАЗЫВАЕТ:

Временно прикомандировать к Роте добрых услуг в качестве транспортного средства для передвижения в бассейне реки Амазонки между командным пунктом и потребительскими центрами бывшее судно-госпиталь «Пачитеа» с четырьмя членами экипажа под командой унтерофицера первой статьи Карлоса Родригеса Саравиа.

Прежде чем судно «Пачитеа» покинет базу Святая Клотильда, где оно находилось на приколе с тех пор, как было списано по отбытии полувековой непрерывной службы в Перуанском флоте, исторической службы, начавшейся знаменательным участием в конфликте с Колумбией в 1910 году, снять с него флаг, надписи, бортовой номер, свидетельствующие о его принадлежности к Перуанскому военно-морскому флоту, и окрасить его в цвет, который укажет капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, за исключением стального и молочно-белого, являющихся цветами перуанских военных кораблей, а также написать на носу судна и на капитанском мостике вместо первоначального названия «Пачитеа» название «Ева», избранное для него командованием Роты добрых услуг.

Прежде чем унтер-офицер Карлос Родригес Саравиа и находящийся у него под командой экипаж приступят к новым обязанностям, их следует надлежащим образом проинструктировать относительно деликатности порученной им миссии, необходимости при исполнении служебных обязанностей носить только гражданскую одежду и скрывать свою принадлежность к Военно-морским силам, а также вообще хранить в строжайшей тайне все, что они увидят и услышат на службе, избегая откровенных разговоров по поводу характера услуг Роты, в распоряжении которой будут находиться.

Расходы на горючее, потребляемое при выполнении новых функций судном, носившим имя «Пачитеа», должны пропорционально взять на себя Перуанский флот и Сухопутные войска в зависимости от объема получаемых ими услуг Роты, что можно определить по количеству их за месяц или по числу военных гарнизонов или речных баз, обслуженных ЖРДУГЧА.

5) В силу секретного характера настоящий приказ не подлежит читке на поверке или распространению с целью ознакомления, а должен быть сообщен лишь тем офицерам, которые будут его выполнять.

Подпись: контр-адмирал Педро Г. Каррильо, командующий Речной флотилией Амазонки.

База Святая Клотильда, 16 августа 1956 года.

Копии: в Генеральный штаб Перуанского флота, Командованию Интендантских и других служб Сухопутных войск и Командованию V военного округа (Амазония).

Главная тема: Женская рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии (ЖРДУГЧА).

Конкретная тема: Свойства жира буфео, чучууаси, кокоболо, клабоуаски, уакапуруны, ипуруро и виборачадо, их роль в деятельности ЖРДУГЧА, опыты, проведенные нижеподписавшимся на собственной персоне, и его предложения.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 8 сентября 1956 года.

Нижеподписавшийся капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, командир ЖРДУГЧА, почтительно приветствует генерала Фелипе Кольасоса, на-чальника Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск, и докладывает:

1. В Амазонии повсеместно распространено поверье, будто рыжий буфео (разновидность дельфина, водящаяся в бассейне реки Амазонки) является животным выдающейся сексуальной потенции, каковая побуждает его с помощью дьявола или злых духов похищать женщин в количестве, способном удовлетворить его инстинкты, для чего он является им в облике столь мужественного и красивого мужчины, что ни одна женщина не способна устоять. С этим поверьем тесно связано и другое: будто жир буфео повышает мужскую силу и делает мужчин неотразимыми в глазах женщин, вследствие чего этот продукт пользуется огромным спросом в магазинах и на рынках. Нижепод-писавшийся решил произвести проверку с целью определения, в какой мере это народное поверье, суеверие или научный факт может иметь касательство к проблеме, породившей и оправдывающей существование Роты добрых услуг, и, взявшись за дело, попросил сеньору свою матушку и сеньору свою супругу, якобы по предписанию врача, в течение недели всю пищу приготовлять только на дельфиньем жиру, о результатах чего сообщает.

2. На второй день нижеподписавшийся почувствовал резкое повышение сексуального аппетита, и в последующие дни эта аномалия возрастала таким образом, что к концу недели голова подопытного была занята исключительно сексуальными мыслями, как днем, так и ночью (в форме снов и кошмаров), что причиняло серьезный ущерб его деловой сосредоточенности и нервной системе в целом, пагубно отразившись на работоспособности. В результате опыта он был вынужден обращаться с просьбами к своей супруге и на протяжении упомянутой недели вступать с нею в интимные отношения в среднем дважды в день, что вызвало у вышеназванной удивление и раздражение, поскольку до прибытия в Икитос нижеподписавшийся выполнял супружеский долг не чаще одного раза в десять дней, а по прибытии в Икитос — раз в три дня, несомненно, вследствие ранее отмечавшихся командованием факторов (жара, влажность), ибо нижеподписавшийся заметил повышение своей потенции в тот самый день, как ступил на землю Амазонии. В то же время опыт показал, что возбуждающее действие дельфиньего жира распространяется только на мужчин, хотя не следует сбрасывать со счетов то обстоятельство, что супруга нижеподписавшегося могла испытывать вышеупомянутое действие и силою воли скрывать это из естественного чувства стыдливости и благо-нравия, присущего даме, которая достойна таковой называться, что, с гордостью может сказать нижеподписавшийся, целиком и полностью относится к его уважаемой супруге.

3. В намерении не щадить сил для выполнения задачи, поставленной перед ним командованием, рискуя собственным здоровьем и миром домашнего очага, нижепод-писавшийся решил также испытать на себе некоторые рецепты, каковые народная мудрость и склонность местного населения к плотским радостям предлагают для восстановления или укрепления мужской потенции, а именно средство, в народе известное, прошу извинить за выражение, как «и-мертвец-поднимется» (а есть и похуже), и некоторые другие, но лишь некоторые, ибо в этом районе нашей Отчизны население проявляет столь ревностную и многостороннюю заботу обо всем, касающемся секса, что насчитываются буквально тысячи подобных средств, и при всем желании невозможно отдельному лицу исчерпать этот список, даже если лицо это готово посвятить эксперименту всю жизнь. Нижеподписавшийся должен признать, что в данном случае речь идет о народной мудрости, а не о пустом суеверии: настой коры некоторых растений, как-то: чучууаси, кокоболо, клабоуаска, уакапуруна, — добавленный в спиртные напитки, мгновенно вызывает столь жгучее и непреходящее желание, что утолить его может лишь естественный мужественный акт. Особенно сильной, действующей с космической скоростью является смесь ипуруро с водкой, которая в мгновение ока привела нижеподписавшегося в такое лихорадочное состояние, что тому, испытывая невообразимый стыд, пришлось закончить злосчастный эксперимент не в домашнем кругу, а в ночном заведении «Потемки», находящемся в курортном местечке Ианай. Еще худшее, поистине дьявольское действие оказывает напиток, называемый виборачадо, представляющий собой водку, настоянную на ядовитой змее, предпочтительно гадюке: случайно отведав этого напитка в ночном клубе, автор данных строк почувствовал столь нестерпимое и жгучее желание, что ему пришлось, бесконечно сожалея, что, однако, не умерило его пыла, забиться в тесный туалет упомянутого заведения и предаться давно изжитому, как он полагал, пороку отроческих лет, дабы вновь обрести покой и гармонию.

4. Ввиду вышеизложенного нижеподписавшийся позволяет себе высказать командованию рекомендации об издании распоряжения, строго запрещающего во всех гарнизонах и частях Амазонии использовать при приготовлении пищи для солдат и сержантов жир рыжего буфео, равно как и употреблять вышеупомянутый в индивидуальном порядке, а также запретить под страхом сурового наказания использование отдельно или в смесях, как в твердом, так и в жидком виде чучууаси, кокоболо, клабоуаски, уакапуруны, ипуруро и виборачадо, в противном случае и без того непомерный спрос на добрые услуги Роты неизмеримо возрастет.

5. Нижеподписавшийся убедительно просит хранить в строгой тайне настоящий документ (если возможно, лучше уничтожить его по прочтении) ввиду того, что в нем содержатся в высшей степени интимные подробности семейной жизни ниже-подписавшегося, о которых он осмелился рассказать, принимая во внимание сложность порученного ему командованием задания, однако снедаемый тревогой и вполне понятными опасениями стать мишенью для язвительных насмешек со стороны собратьев Офицеров, если эти подробности получили бы огласку.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха.

Копии: главнокомандующему V военным округом (Амазония) генералу Висенте Скавино.

Резолюция:

а) на основании предложений капитана Пантохи от дать распоряжение всем начальникам казарм, лагерей и постов V военного округа (Амазония), строго запрещающее с сего дня употребление в пищу продуктов, напитков и приправ, означенных в данном документе;

б) в соответствии с просьбой капитана Пантохи сжечь по прочтении Докладную записку No 3 ЖРДУГЧА ввиду содержащихся в ней нескромных подробностей из личной и семейной жизни вышеупомянутого лица.

Генерал Кольасос, начальник Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск.

Лима, 18 сентября 1956 года.

Полковник ПВВС Андрес Сармиенто Сеговиа, командир эскадрильи No 42 Амазонии,

ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ:

1) просьбу капитана СВ (Интендантской службы) Панталеона Пантохи, согласованную с вышестоящими инстанциями Сухопутных войск о выделении ему в помощь из состава эскадрильи No 42 средств для регулярной переброски персонала недавно сформированной Роты добрых услуг по курсу: командный пункт на берегу реки Итайа — потребительские центры, многие из которых изолированы, особенно в период дождей, вследствие чего единственным средством сообщения является авиация;

2) согласие командования Административной службы и Службы по делам культа Генерального штаба Перуанских военно-воздушных сил удовлетворить вышеупомянутую просьбу из уважения к Сухопутным войскам, но считая, однако, своим долгом заметить, что сдержанно относится к роду деятельности вновь созданной Роты, полагая ее малосовместимой с характером и назначением Вооруженных Сил, а также опасно угрожающей их репутации и престижу; последнее замечание является частным и отнюдь не говорит о намерении вмешаться в дела других родов войск,

ОТДАЕТ РАСПОРЯЖЕНИЕ:

Выделить ЖРДУГЧА во временное пользование для указанных транспортных целей гидроплан «Рекена» типа Каталина No 37 ПВВС после того, как Отделение технического обслуживания эскадрильи No 42 Амазонии приведет его в состояние, годное для полетов.

Прежде чем гидроплан типа Каталина No 37 ПВВС покинет летную базу Моронакоча, его следует должным образом закамуфлировать, чтобы нельзя было определить его принадлежность к Перуанским военновоздушным силам во время выполнения заданий ЖРДУГЧА, для чего необходимо перекрасить фюзеляж и крылья (из голубого в зеленый цвет с красной кромкой) и переменить название «Рекена» на «Далила» в соответствии с пожеланием капитана Пантохи.

Для вождения гидроплана типа Каталина No 37 ПВВС выделить из личного состава эскадрильи No 42 унтер-офицера с наибольшим числом наказаний и денежных штрафов в личном формуляре за прошедший год.

Ввиду плохого технического состояния гидроплана типа Каталина No 37 ПВВС, что является результатом его долгосрочной службы, следует еженедельно подвергать его техническому осмотру, каковой будет осуществлять механик из эскадрильи No 42 (Амазония), прибывая для этого раз в неделю на командный пункт ЖРДУГЧА тайно, в гражданской одежде.

Убедительно просить капитана Пантоху о том, чтобы рота добрых услуг крайне бережно и осмотрительно обращалась с гидропланом типа Каталина No 37, помня, что они будут иметь дело с подлинно исторической реликвией Перуанских военно-воздушных сил, так как именно на этой благородной машине 3 марта 1929 года лейтенант Луис Педраса Ромеро совершил прямой беспосадочный полет между городами Икитос и Йуримагуас.

С настоящим распоряжением ознакомить только лиц, имеющих к нему отношение или упомянутых в нем; ввиду высшей степени секретности документа определить наказание в 60 дней карцера для тех, кто разгласит его или проникнет в его содержание, за исключением упомянутых в нем лиц.

Подпись: полковник ПВВС Андрес Сармиенто Сеговиа.

Летная база Моронакоча, 7 августа 1956 г.

Копии: Командованию Административной службы и Службы по делам культа Генерального штаба Перуанских военно-воздушных сил, Командованию Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск и Командованию V военного округа (Амазония).

Майор СВ (Санитарной службы) Роберто Киспе Салас, начальник Санитарной службы военного лагеря Варгас Герра, на основании закрытых инструкций, полученных от Командования V военного округа (Амазония),

РАСПОРЯЖАЕТСЯ:

Майору СВ (Санитарной службы) Антипе Негрону Аспилкуэте выбрать из числа фельдшеров или санитаров Инфекционного барака лицо соответствующего научного и морального уровня, по его мнению, способное к выполнению обязанностей, которые инструкцией Командования V военного округа (Амазония) вменяются будущему санитарному инспектору Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии (ЖРДУГЧА).

Майору Антипе Негрону Аспилкуэте провести в течение данной недели ускоренный теоретико-практический курс обучения избранного фельдшера или санитара, имея в виду те обязанности, которые ему предстоит выполнять в ЖРДУГЧА и в основном состоящие в определении местонахождения гнид, клопов, вшей, клещей и блох, а также в установлении венерических заболеваний у персонала оперативных групп до момента их отбытия в распоряжение потребительских центров ЖРДУГЧА.

Майору Негрону Аспилкуэте выделить санитарному инспектору аптечку с медикаментами и средствами первой помощи, а также два белых халата, две пары резиновых перчаток и нужное количество тетрадей, в которых тот еженедельно будет составлять рапорт Санитарной службе военного лагеря Варгас Герра о санитарном надзоре (как в качественном, так и количественном отношении), осуществляемом санитарным постом ЖРДУГЧА.

Ознакомить с настоящим распоряжением только заинтересованных лиц и хранить в архиве с грифом «секретно».

Подпись: майор СВ (Санитарной службы) Роберто Киспе Салас.

Военный лагерь Варгас Герра, 1 сентября 1956 года.

Копии: Командованию V военного округа (Амазония) и капитану СВ (Индендантской службы) Панталеону Пантохе, командиру Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии (ЖРДУГЧА).

В соответствии с полученными инструкциями младший лейтенант Альберто Сантана имеет честь доложить Командованию V военного округа (Амазония) о следующих фактах, имевших место в расположении вверенного ему Поста на реке Напо.

По получении информации от начальства о том, что Пост Орконес избран местом проведения первой экспериментальной операции Женской роты добрых услуг длягарнизонов и частей Амазонии, мною была проявлена полная готовность всячески способствовать успешному проведению данной операции и сделан запрос по радио капитану Панталеону Пантохе о том, какие предварительные меры следует принять в Орконесе в целях подготовки к экспериментальной операции. На что капитан Пантоха ответил, что никаких, поскольку он лично прибудет на реку Напо для наблюдения за подготовкой и ходом эксперимента.

Действительно, в понедельник 12 сентября в 10.30 утра на водную поверхность реки Напо у Поста Орконес сел гидроплан зеленого цвета, на фюзеляже которого красными буквами было обозначено имя «Далила»; гидроплан пилотировался лицом по кличке Псих и имел на борту в качестве пассажиров капитана Пантоху в штатской одежде и сеньору по имени Чучупе, которую пришлось выносить, поскольку она находилась в обморочном состоянии. Причиной ее состояния был страх, пережитый при полете от реки Итайа до реки Напо вследствие тряски самолета от ветра, а также того, что пилот, по утверждению вышепоименованной, ради забавы и из желания напугать ее еще больше все время совершал рискованные и бессмысленные виражи, каковых ее нервы не выдержали. Как только упомянутая сеньора пришла в себя, она набросилась на пилота, сопровождая свои действия непристойными жестами и неумеренными выражениями, так что капитан Пантоха был вынужден вмешаться, чтобы пресечь инцидент.

Когда страсти улеглись и все немного остыли, капитан Пантоха и его сотрудница приступили к подготовительным операциям для проведения опыта, который должен был начаться на следующий день, во вторник 13 сентября. Приготовления касались двух сторон: контингента участников и топографии. Имея в виду первую, капитан Пантоха с помощью нижеподписав-шегося составил список потребителей, опросив для этого одного за другим двадцать два сержанта и солдата — унтер-офицеры не были включены в список, — хотят ли они воспользоваться услугами Роты, для чего им был объяснен характер этих услуг. Первой реакцией рядового состава было недоверие и непонимание, вследствие чего все отказались принимать участие в эксперименте, полагая, что речь идет о военной хитрости вроде той, когда командуют:

«Кто хочет в Икитос — шаг вперед!», а вызвавшихся отправляют чистить нужники. Пришлось привлечь упомянутую Чучупе, и та поговорила с мужчинами на своем непотребном языке, отчего сомнения и подозрительность сначала уступили место веселью, а затем столь безудержному возбуждению, что унтер-офицерам и нижеподписавшемуся пришлось действовать чрезвычайно энергично, чтобы их утихомирить. Из двадцати двух сержантов и солдат в список кандидатов в потребители записался двадцать один человек, исключение составил нижний чин Сегундо Пачас, который объяснил свой отказ тем, что опыт будет проводиться во вторник 13 числа, а он суеверный и убежден, что это добром для него не кончится. Согласно указанию фельдшера Поста Орконес, из списка кандидатов в потребители был исключен также капрал Урондино Чикоте вследствие жалоб на чесоточную сыпь, каковой через посредство предстоящего общения он мог заразить остальные войска. Таким образом, в окончательный список вошли двадцать потре-бителей, и они, получив соответствующие разъяснения, согласились на то, чтобы при окончательном расчете в качестве уплаты за оказанные услуги с них были произведены удержания в соответствии с прейскурантом ЖРДУГЧА.

Топографическая обработка местности состояла в основном в приспособлении четырех помещений для первой оперативной группы ЖРДУГЧА и была произведена целиком под руководством сеньоры по кличке Чучупе. Она указала, что ввиду возможного дождя помещения должны быть крытыми и предпочтительно несмежными, во избежание звукопроницаемости и ненужной состязательности, чего, к сожалению, не удалось полностью достичь. После осмотра всех крытых помещений Поста, каковых, как хорошо известно командованию, не много, были избраны продуктовый склад, радиобудка и медпункт, как наиболее подходящие. Большой продуктовый склад был разделен на два помещения перегородкой из ящиков от продовольствия. Вышеозначенная Чучупе попросила снабдить каждое помещение кроватью с матрацем, набитым соломой или резиновым, а в случае отсутствия кровати — гамаком, а также клеенкой во избежание порчи вещей. В означенные помещения немедленно были доставлены кровати, взятые из войсковых казарм, с матрацами, и ввиду отсутствия требуемой клеенки — брезент, которым прикрывают машины и оружие от дождя.

Помимо брезента, в помещения были доставлены москитные сетки, чтобы мошкара, которой изобилует это время года, не мешала проведению опыта. Ввиду невозможности обеспечить каждое помещение тазиком, о чем просила сеньора Чучупе, поскольку Пост не располагает вышеназванными предметами, было выделено четыре ведра, в которых кормили скот. Установка в каждом помещении умывальников и сосудов для воды не представила трудностей, равно как и обеспечение помещений одним стулом, ящиком или скамьей для одежды и двумя рулонами туалетной бумаги, причем нижеподписавшийся убедительно просит приказать Интендантской службе как можно скорее пополнить запасы упомянутой бумаги ввиду их скудости, ибо в нашем удаленном районе нечем ее заменить из-за отсутствия газетной и оберточной бумаги, а использование вместо нее листьев растений вызывает в войсках кожные раздражения. Кроме того, упомянутая сеньора Чучупе указала, что необходимо повесить в помещениях занавески, которые, не затемняя полностью помещения, приглушали бы солнечный свет и создавали полутьму, каковая, согласно ее опыту, является наиболее подходящим условием для такого рода занятий. Невозможность достать занавески в цветочек, на которых настаивала сеньора Чучупе, не оказалось помехой: сержанту Эстебану Сандоре пришла в голову гениальная мысль сделать занавеси из военных шинелей и плюшевых одеял, вполне пригодных для этой цели, — они затемняют помещение и создают нужную полутьму. Кроме того, на случай, если ночь наступит до окончания операции, сеньора Чучупе велела прикрыть фонари в упомянутых помещениях красной тканью, поскольку, так она уверяет, красноватый свет наиболее подходит для операции. И наконец, вышеназванная сеньора, упирая на то, что в данных помещениях должно ощущаться присутствие женщины, самолично снабдила каждое букетиками лесных цветов или ветками диких растений, которые она собрала с помощью двух нижних чинов и художественно развесила на спинке каждой кровати. На этом приготовления закончились, и оставалось ждать прибытия оперативной группы.

На следующий день, во вторник 13 сентября, в 14 часов 15 минут к пристани Поста Орконес причалила первая оперативная группа ЖРДУГЧА. Едва показалось транспортное судно — свежевыкрашенное в зеленый цвет с названием «Ева», которое было выписано толстыми красными буквами на носу, — войска прервали текущие дела, разразились радостными криками и стали бросать в воздух головные уборы в знак приветствия. Тотчас же, следуя инструкции капитана Пантохи, был выставлен Дозор с целью воспрепятствовать гражданским лицам приблизиться к Посту во время экспериментальной операции, опасность чего в действительности была равна нулю, поскольку самое близкое к Орконесу селение индейского племени кечуа находится в двух днях плавания вверх по реке Напо. Благодаря решительным действиям нижних чинов высадка была произведена благополучно. Транспортное судно «Ева» вел Карлос Родригес Саравиа (унтер-офицер ПВМФ, переодетый в штатское), на борту находились еще четверо мужчин, которые по приказу капитана Пантохи оставались на судне все время пребывания «Евы» в Орконесе. Оперативную группу возглавляли два вольнонаемных сотрудника капитана Пантохи: Порфирио Вонг и личность по кличке Чупито. Четыре сотрудницы Роты, появление которых на трапе вызвало приветственные аплодисменты войск, носят следующие имена: Лалита, Ирис, Печуга и Сандра. Всех четверых вышеназванные Чупито и Чучупе тотчас же отвели в продуктовый склад для отдыха и получения инструкций, а упоминавшийся ранее Порфирио Вонг остался на страже у двери. Принимая во внимание беспокойство, которое причиняло мужчинам Поста Орконес присутствие оперативной группы, оказалось целесообразным содержать прибывших под охраной до момента начала операции (до пяти часов вечера), хотя это и вызвало незначительный инцидент в ЖРДУГЧА. По истечении некоторого времени, отдохнув с дороги, упомянутые сотрудницы захотели выйти из помещения осмотреть окрестности и прогуляться по территории Поста. Не получив разрешения ответственных лиц, они возмутились и выражали свой протест криками и нецензурными словами, пытаясь силою вырваться наружу. Дабы удержать их в помещении, пришлось явиться на склад самому капитану Пантохе. Кстати, нижний чин Сегундо Пачас через некоторое время после прибытия оперативной группы попросил включить и его в число потребителей, сказав, что готов бросить вызов судьбе, в чем ему было отказано, поскольку список был уже закрыт.

В 16 часов 55 минут капитан Пантоха приказал сотрудницам оперативной группы занять соответствующие помещения, и те разместились следующим образом: продуктовый склад — Лалита и Печуга, радиобудка — Сандра, медпункт — Ирис. В качестве контролеров у дверей склада встал сам капитан Пантоха, у радиобудки — нижеподписавшийся и у медпункта — унтер-офицер Маркос Маравильа Рамос, каждый с хронометром в руках. В 17.00, то есть сразу же по завершении распорядка дня (за исключением караульной службы), были выстроены согласно списку двадцать кандидатов в потребители, которым было приказано выбирать по вкусу; после чего возникло первое серьезное осложнение, поскольку восемнадцать из двадцати решительно высказались за Печугу, а двое — за Ирис, так что остальные две остались без кандидатов. Посоветовавшись предварительно, капитан Пантоха предложил, а нижеподписавшийся осуществил на практике следующее: пять человек с лучшим поведением за последний месяц (согласно записям в их личном формуляре) были направлены в помещение Печуги, на которую они сделали заявку, пять человек с наибольшим количеством штрафов и наказаний — к так называемой Сандре (из четырех сотрудниц оперативной группы в физическом отношении наиболее попорченной — множественные следы оспы). Остальные были разделены на две группы и по жребию направлены соответственно в помещения Ирис и Лалиты. Каждой группе коротко объяснили, что нельзя оставаться в помещении более двадцати минут (максимальное время для нормальной услуги согласно уставу ЖРДУГЧА), и приказали ожидающим очереди сохранять тишину и порядок, дабы не мешать товарищам. Тут возникло второе осложнение: каждый стремился начать опыт первым, в результате чего отмечались потасовки и словесные пререкания. Снова пришлось наводить порядок и прибегать к жеребьевке для установления очереди, что привело к задержке на пятнадцать минут.

В 17.15 была дана команда приступать. Следует сказать заранее, что в целом опыт прошел успешно, в пределах установленных сроков и с минимальными осложнениями. Что касается времени, приходящегося на душу потребителя, то, вопреки опасениям капитана Пантохи, его оказалось в избытке. В качестве примера приводится время, захронометрированное нижеподписавшимся для группы потребителей Сандры: 8 минут, 12, 16, 10 и, наконец, рекордное — 3 минуты. Приблизительно такая же картина наблюдалась и в остальных группах. Однако капитан Пантоха отметил, что эти данные являются относительными и общими, поскольку, ввиду изолированности Поста Орконес, солдаты находятся здесь подолгу (некоторые безвыходно до шести месяцев). Принимая во внимание, что между операциями были интервалы в несколько минут, весь опыт — от начала до конца — длился без малого два часа. Пока длился опыт, произошло несколько эпизодов, не имевших существенного значения, однако забавных и даже полезных, так как они разрядили нервное напряжение в очереди. Так, например, вследствие халатности радиста, который забыл отключить радиосеть Поста, в 18.00 голос Синчи, начавшего свою программу из Икитоса, некстати раздался над Орконесом, что вызвало смех и веселье в очереди, особенно когда из радиобудки, вспугнутые шумом, выскочили в исподнем так называемая Сандра и сержант Эстебан Сандора. Другой короткий эпизод произошел, когда, воспользовавшись тем, что в разделенном надвое продуктовом складе действовали одновременно Печуга и Лалита, нижний чин Амелио Сифуэнтес злонамеренно попытался из очереди к последней проникнуть в помещение Печуги, которая, как, по-видимому, помнит командование, завоевала наибольшие симпатии среди мужчин Поста Орконес. Капитан Пантоха пресек коварные происки нижнего чина и сделал ему строгое предупреждение. В том же продуктовом складе имело место еще одно происшествие, которое, однако, было замечено нижеподписавшимся лишь после убытия оперативной группы ЖРДУГЧА. Оказалось, что в процессе проведения опыта или несколько раньше, пока оперативная группа содержалась в этом помещении, кто-то воспользовался случаем, вскрыл ящик с консервами и изъял семь банок тунца, четыре пачки галет и две бутылки лимонада; найти виновных или виновного до настоящего момента не удалось. В итоге, если не считать этих незначительных происшествий, к семи часам вечера операция была успешно завершена и в расположении Поста царила ат-мосфера глубокого удовлетворения, чувство радости и покоя. Нижеподписавшийся забыл отметить, что некоторые потребители, завершив операцию, допытывались, нельзя ли еще раз встать в ту же самую или в другую очередь, в чем им было отказано капитаном Пантохой. Он разъяснил, что возможность повторений услуги будет рассмотрена после того, как оперативный штат ЖРДУГЧА достигнет максимального уровня.

По окончании эксперимента четыре рабочих единицы оперативной группы и вольнонаемные Чупита, Чучупе и Порфирио Вонг отчалили на борту «Евы» в направлении командного пункта, расположенного на реке Итайа, а капитан Пантоха отбыл на «Далиле». Хотя пилот и заверял вышеупомянутую Чучупе, что он будет вести самолет подобающим образом и ни в коем случае не повторится то, что произошло накануне, вышепоименованная отказалась возвращаться самолетом. Прежде чем отбыть из Орконеса под аплодисменты и возгласы, выражающие признательность со стороны сержантов и солдат, капитан Пантоха поблагодарил нижеподписавшегося за помощь и вклад в дело успешного проведения экспериментальной операции ЖРДУГЧА, отметив, что данный опыт чрезвычайно полезен для него лично и позволит ему в дальнейшем совершенствовать и детально разрабатывать систему деятельности, контроля и размещения оперативных групп ЖРДУГЧА.

Наряду с настоящим рапортом, который, хотелось бы надеяться, будет полезным, нижеподписавшийся осмеливается представить на рассмотрение начальства прошение, подписанное четырьмя унтер-офицерами Поста Орконес, о том, чтобы в будущем и унтер-офицерам дозволили пользоваться услугами ЖРДУГЧА; нижеподписавшийся поддерживает это ходатайство, принимая во внимание положительный психологический и физиологический эффект эксперимента для сержантов и солдат Поста Орконес.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: младший лейтенант Альберто Сантана,

командир Поста Орконес на реке Напо.

16 сентября 1956 года.

Офицеры, начальники Интендантской службы или унтер-офицеры, занимающие эти должности в войсковых подразделениях, лагерях и постах V военного округа (Амазония), уполномочиваются с 14 сентября 1956 года удерживать из жалованья солдат и денежных средств сержантов соответствующую сумму за услуги, оказанные им Женской ротой добрых услуг (ЖРДУГЧА). Удержания должны производиться строго в соответствии с нижеследующим:

1. Прейскурант ЖРДУГЧА, одобренный командованием, будет содержать всего две расценки для всех случаев и обстоятельств:

солдаты: двадцать (20) солей за услугу;

сержанты (от капрала до первого сержанта): тридцать (30) солей за услугу.

Максимальное ежемесячное число услуг — 8 (минимальный предел не ограничивается).

Удержанная сумма будет переводиться уполномоченным офицером или унтер-офицером на счет ЖРДУГЧА, а данное учреждение — выплачивать месячное жалованье сотрудницам в соответствии с числом оказанных ими услуг.

В целях отчетности и контроля за действием настоящей системы вводится следующий порядок: уполномоченный офицер или унтер-офицер Интендантской службы получит вместе с данным распоряжением соответствующее число картонных талонов двух типов, каждый из которых будет окрашен в один из символических цветов ЖРДУГЧА, без какого бы то ни было текста: красные талоны предназначаются для солдат и соответственно стоят двадцать (20) солей один талон, зеленые предназначаются для сержантов и стоят тридцать (30) солей один талон. Первого числа каждого месяца всем солдатам и сержантам войсковых подразделений будут выдаваться талоны в количестве, соответствующем максимальному числу услуг, на которое они имеют право, то есть восемь (8). Этот талон потребитель будет отдавать рабочей единице ЖРДУГЧА в обмен за услугу. В последний день месяца солдат или сержант возвращает уполномоченному Интендантской службы неиспользованные талоны, после чего производятся соответствующие удержания по числу невозвращенных талонов (в случае утери талона ущерб относится на счет конкретной рабочей единицы, а не на счет ЖРДУГЧА).

Ввиду необходимости блюсти приличия и нравственность следует хранить в строжайшей тайне характер услуг, являющихся объектом данных финансовых операций, для чего при ведении счетных книг воинских подразделений надлежит пользоваться соответствующими условными обозначениями. Уполномоченные офицеры или унтер-офицеры могут прибегать к следующим формулировкам:

а) отчисления на обмундирование,

б) удержания за порчу оружия,

в) аванс в счет денежного перевода семье,

г) взнос на спортивные мероприятия,

д) вычеты за дополнительное питание.

Настоящее постановление No 069 не подлежит оглашению перед строем. Уполномоченный офицер или унтер-офицер Интендантской службы должен своими словами изложить его содержание сержантам и солдатам воинского подразделения, одновременно потребовав от них хранить сообщение в строгой тайне, дабы не бросить тень на Вооруженные Силы или не навлечь на них злонамеренной критики.

Подпись: полковник Эсекиель Лопес Лопес, начальник Планово-финансового управления.

Принять к исполнению:генерал Фелипе Кольасос.

Лима, 14 сентября 1956 года.

ПОСЛАНИЕ КАПИТАНА (КАК) АВЕНСИО П. РОХАСА,

КАПЕЛЛАНА КАВАЛЕРИЙСКОЙ ЧАСТИ No 7

АЛЬФОНСО УГАРТЕ, В КОНТАМАНЕ,

КОМАНДОВАНИЮ КОРПУСА АРМЕЙСКИХ КАПЕЛЛАНОВ (КАК)

V ВОЕННОГО ОКРУГА (АМАЗОНИЯ)

Контамана, 23 ноября 1956 года

Командиру КАК

Годофредо Бельтрану Калиле

Икитос, Лорето

Мой майор и дорогой друг!

Повинуясь долгу, информирую Вас о том, что дважды на протяжении текущего месяца мою часть посетила группа проституток, которые прибыли к нам из Икитоса на судне; они были размещены в войсковых казармах и торговали своим телом в войсках у всех на виду при полном попустительстве офицеров. Оба раза команды блудниц возглавлял некий карлик и горбун, известный в злачных местах Икитоса под кличкой не то Чупо, не то Пупо. Не могу сообщить больше никаких подробностей об этом событии, которое известно мне лишь по слухам, так как оба раза майор Сегарра Авалос заранее отсылал меня из расположения части. Первый раз, невзирая на то, что я еще не оправился после гепатита, так терзающего мой организм, о чем Вы достаточно наслышаны, майор Сегарра Авалос отправил меня соборовать якобы умирающего поставщика рыбы для нашей части, который живет в восьми часах ходьбы по зловонной болотистой тропе и которого я застал в стельку пьяным с пустяковой раной на руке, причиненной укусом обезьяны. Второй раз майор послал меня освятить полевую походную лавку в расположении разведчиков, которые находятся в четырнадцати часах пути вверх по реке Уальага, — поручение, лишенное смысла, как Вы можете заметить, ибо во всей истории Сухопутных войск не было случая, чтобы освящались столь недолговечные сооружения. Совершенно очевидно, что оба приказа были лишь предлогом, чтобы устранить меня, помешать мне стать свидетелем того, как кавалерийская часть No 7 превращается в вертеп, хотя, уверяю Вас, сколь бы ни было горестно для меня это зрелище, оно не причинило бы мне такого физического утомления и психологического разочарования, как эти два бессмысленных похода.

Еще раз позволю себе, мой дорогой и глубокоуважаемый майор, просить Вас о том, чтобы, употребив свой вес и влияние, благодаря которым пользуетесь столь заслу-женным авторитетом, Вы помогли бы удовлетворить мою просьбу о переводе в другую, более пристойную часть, где бы я мог с большей пользой выполнять свою миссию служителя Божьего и духовного пастыря. Рискуя наскучить Вам, повторяю, что никакой моральной твердости, никакой нервной системы не хватит сносить бесконечные насмешки и постоянные издевательства, которым я подвергаюсь как со стороны офицеров, так и со стороны нижних чинов. Вся часть будто сговорилась считать капеллана забавой и посмешищем, дня не проходит, чтобы я не стал жертвой какой-нибудь нечестивой подлости, так что, бывает, посреди богослужения я нахожу крысу в дарохранительнице, или вызываю всеобщее веселье непристойным рисунком, который мне незаметно начертали на спине, или же обнаруживаю в кружке мочу, когда меня угощают пивом. Я подвергаюсь и другим, куда более унизительным, оскорблениям, угрожающим даже моему здоровью. Мои подозрения, что майор Сегарра Авалос самолично подзадоривает и подстрекает войска на подобные низости, перешли в твердую уверенность.

Я довожу эти факты до Вашего сведения и умоляю указать, следует ли мне обратиться к Командованию V военного округа с разоблачениями по поводу публичных женщин, или лучше Вам лично взять дело в свои руки, а быть может, в высших целях надлежит хранить благочестивое молчание.

В ожидании Вашего разъясняющего ответа молится о ниспослании Вам крепкого здоровья и прекрасного состояния духа, а также сердечно приветствует Вас Ваш подчиненный и друг

капитан (КАК) Авенсио П. Рохас,

капеллан кавалерийской части No 7

Альфонсо Угарте в Контамане.

V военный округ (Амазония).

ПОСЛАНИЕ МАЙОРА (КАК) ГОДОФРЕДО БЕЛЬТРАНА КАЛИЛЫ,

КОМАНДИРА КОРПУСА АРМЕЙСКИХ КАПЕЛЛАНОВ V ВОЕННОГО ОКРУГА (АМАЗОНИЯ),

КАПИТАНУ (КАК) АВЕНСИО П. РОХАСУ,

КАПЕЛЛАНУ КАВАЛЕРИЙСКОЙ ЧАСТИ No 7 АЛЬФОНСО УГАРТЕ, КОНТАМАНА

Икитос, 2 декабря 1956 года

Капитану (КАК)

Авенсио П. Рохасу

Контамана, Лорето.

Капитан!

Еще раз с сожалением отмечаю, что Вы не от мира сего. Женщины, посетившие кавалерийскую часть No 7 Альфонсо Угарте, представляют Женскую роту добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии (ЖРДУГЧА), которая создана и находится в ведении Сухопутных войск и о которой Вы, как и все капелланы, состоящие у меня под командой, были информированы несколько месяцев назад циркулярным письмом (КАК) No 04606. Факт существования ЖРДУГЧА не доставляет ни малейшей радости Корпусу армейских капелланов, а мне лично — тем более, однако нет необходимости напоминать Вам, что в армии, где мы с Вами служим, как говорится, при живом капитане матрос не начальник, и посему нам остается лишь закрыть на это глаза и молить Бога, чтобы он просветил командование и оно исправило бы то, что с точки зрения католической религии и воинской этики может считаться лишь тяжким заблуждением.

Что же касается жалоб, которым посвящена остальная часть Вашего письма, то я должен самым серьезным образом выдвинуть Вам встречное обвинение. Майор Сегарра Авалос — Ваш начальник, и его, а не Ваше дело судить, полезно или бесполезно задание, которое он Вам поручает. Ваша обязанность — выполнить его как можно скорее и успешнее. Что же до насмешек, объектом которых Вы являетесь, о чем я, разумеется, скорблю, то в них я виню Вашу слабохарактерность в равной, а может быть, даже и в большей мере, нежели дурные инстинкты других. Должен ли я напоминать, что Вам, более чем кому-либо другому, надлежит заставить уважать себя ввиду Вашего двойственного положения священнослужителя и солдата? В бытность мою капелланом лишь единожды — лет пятнадцать тому назад — ко мне было проявлено неуважение, и, уверяю Вас, тот наглец наверняка до сих пор трет щеки. Сутана, капитан Рохас, не юбка, и мы не потерпим в армии капелланов с женским характером. Сожалею, что в силу неверного толкования Вами евангельской кротости, а может, просто из малодушия, Вы поддерживаете недостойные представления, будто мы, люди религии, не истинно отважные мужчины, способные уподобиться Христу, бичом изгнавшему торгующих из храма.

Больше достоинства, больше мужества, капитан Рохас!

Ваш друг

майор (КАК) Годофредо Бельтран Калила,

командир КАК V военного округа.

5

— Вставай, Панта, — говорит Почита. — Пора, Пантосик, уже шесть.

— Ну как кадетик, шевелится? — потирает руки Панта. — Дай потлогать животик.

— Не ломай язык по-дурацки, что тебе вздумалось говорить, как китайцы, — с отвращением кривится Почита. — Нет, не шевелится. Послушай сам — не шевелится?

— Дело принимает серьезный оборот. — Бакакорсо размахивает газетой «Эль Ориенте». — Читали, что натворили в Моронакоче эти ненормальные «братья». Пуля по ним плачет, честное слово. Спасибо, полиция устроила на них настоящую облаву.

— Просыпайтесь, кадет Пантосик. — Панта прикладывает ухо к животу Почиты. — Разве на слышите горна? Чего вы ждете — плоснитесь, плоснитесь.

— Не люблю я, когда ты так разговариваешь, не видишь разве, как я нервничаю из-за того малыша в Моронакоче? — недовольно ворчит Почита. — Не дави так на живот, повредишь ребенку.

— Я же шучу, лапочка, — протирает глаза Панта. — Один мой помощник так разговаривает, вот и ко мне пристало. А тебя раздражает такая чепуха? Ну, поцелуй меня скорее.

— Я боюсь, вдруг кадетик умер, — трет живот Почита. — И вчера вечером не шевелился, и сегодня утром не шевелится. С ним что-то не так, Панта.

— Никогда не видел такой образцовой беременности, сеньора Пантоха, — успокаивает доктор Арисменди. — Все идет прекрасно, не волнуйтесь. Берегите нервы — это главное. А посему ни слова больше о трагедии в Моронакоче.

— Подъем, залядка, сеньол Пантоха, — вскакивает с постели Панта. — Пола, пола.

— Какой кошмар, чтоб тебе было пусто, ты нарочно меня злишь. — Почита швыряет в него подушкой. — Перестань говорить, как китаец, Панта.

— Просто я рад, малышка, дела идут. — Панта поднимает руки, Панта опускает руки, наклоняется, выпрямляется. — Не думал, что мне удастся выполнить это задание. За шесть месяцев такие успехи, сам удивляюсь.

— Сначала эта шпионская работа тебя угнетала, тебе снились кошмары, ты плакал и кричал по ночам, — поддразнивает его Почита. — А теперь, замечаю, ты в восторге от Службы безопасности.

— Разумеется, знаю, какой ужас, — кивает капитан Пантоха. — Представляете, Бакакорсо, все это происходило на глазах у моей бедной матери. Ей стало дурно, а потом она три дня пробыла в клинике, пришлось лечиться — так подействовало на нервы.

— Разве тебе не надо выходить в половине седьмого? — просовывается в дверь голова сеньоры Леонор. — Завтрак на столе.

— Я сейчас, мамуля, мигом, остался только душ. — Панта делает приседания, Панта боксирует с собственной тенью, прыгает через скакалку. — Доблое утло, сеньола Леонол.

— Что творится с твоим мужем, — удивляется сеньора Леонор. — Мы места себе не находим после того, что случилось, а он весел, как кенарь.

— Все дело в Блазильянке, — шепчет Китаец Порфирио. — Клянусь, Чучупе. Он увидел ее вчела, у Аладина, и ошалел. Даже склыть не мог, у него глаза на лоб полезли от восхищения. На этот лаз он попался, Чучупе.

— Она все так же хороша или подурнела? — интересуется Чучупе. — Я не видала ее с тех пор, как она отправилась в Манаос. Тогда ее звали не Бразильянка, а просто Ольгита.

— Умлешь не встанешь, как холоша, и не только глаза, но и глудь, ножки, а ножки-то у ней всегда были хоть на выставку, и задик что надо. — Китаец Порфирио присвистывает, Китаец Порфирио рисует в воздухе округлости. — Ходят слухи, двое из-за нее с жизнью плостились.

— Двое? — Чучупе отрицательно мотает головой, — Насколько мне известно, только один — миссионер, америкашка.

— А студент, мамочка? — утирает рукою нос Чупито. — Сын префекта, адвокат из Моронакочи. Тоже из-за нее покончил с собой.

— Нет, то был несчастный случай. — Чучупе отнимает его руку от носа, Чучупе дает ему платок. — К тому времени сопляк уже утешился и опять стал ходить в Дом Чучупе развлекаться с девочками.

— Но в постели он всех их заставлял называться Ольгитами, — сморкается и возвращает платок Чупито. — Разве не помнишь, мамочка, как мы подглядывали и хохотали? Вставал на колени и целовал им ноги, воображая, что это она. Он умер от любви, я уверен.

— Знаю, почему ты сомневаешься, ледышка. — Китаец Порфирио прикладывает руку к груди. — Потому что у тебя нету того, что у нас с Чупито в излишке: селдца.

— Бедняжка сеньора Леонор, как я вас понимаю, — содрогается Почита. — Я о преступлении знаю понаслышке и то мучаюсь кошмарами: просыпаюсь, и все мне чудится, что распинают моего кадетика, не понимаю, как вы не помешались, ведь все у вас на глазах происходило. Ой, сеньора Леонор, я говорю с вами, а меня всю трясет, честное слово.

— Да, не балует жизнь Ольгиту, — философствует Чучупе. — Не успела она вернуться из Манаоса, как ее накрыли с полицейским лейтенантом в кинотеатре «Болоньези». В Бразилии, верно, такое тоже случалось!

— Ну и женщина, посмотришь — закачаешься, как раз по мне, — кусает губы Чупито. — Все в ней в порядке, что сзади, что спереди, стройна, как тополь, и вроде даже умна.

— Хочешь, чтобы утопила тебя в реке, блошиный выкидыш? — дает ему тычок Чучупе.

— Да я в шутку, тебя позлить, мамочка. — Чупито подпрыгивает, Чупито целует ее, хохочет. — В моем сердечке есть место только для тебя. На остальных я смотрю глазами профессионала.

— Сеньор Пантоха уже нанял ее? — любопытствует Чучупе. — Поглядеть бы, как он попадется в женские сети: влюбленные всегда мягчают. Уж больно он прямолинеен, мягкости ему не хватает.

— Ему не хватает денег, а то бы нанял, — зевает Китаец Порфирио. — Ой, как спать хочется, единственное, что мне не по душе в этой службе, — подыматься ни свет ни заля. А вот и девочки, Чупито.

— Я бы, Почита, могла сообразить сразу, как вышла из такси. — У сеньоры Леонор зуб на зуб не попадает. — Да не сообразила, хоть и заметила, что Хранилище креста, как никогда, было полным-полно и все чуть ли не в истерике. Молились, плакали в голос, а в воздухе будто электричество, и вправду гроза скоро началась, гром, молнии.

— Доброе утро, мои услужливые, доброе утро, мои веселые, доброе утро, мои довольные, — напевает Чупито. — Становитесь-ка в очередь на медосмотр. Очередь живая, не ссориться. Как в казарме, так нравится нашему Пан-Пану.

— Ой, по глазам вижу, совсем не спала, Пичуса, — щиплет ее за щеку Китаец Порфирио. — Видно, нашей лаботы тебе мало.

— Если будешь подрабатывать на стороне, долго тут не продержишься, — предупреждает Чучупе. — Пан-Пан сто раз вам говорил.

— Добрая услуга несовместима с блудом, извините за выражение, — наставляет сеньор Пантоха. — Вы вольнонаемные Сухопутных войск, а не вольные торговки сексом.

— Я ничего такого не делала, Чучупе. — Пичуса показывает Китайцу Порфирио ногти, Пичуса хлопает себя по бедрам, пристукивает каблуками. — Я плохо выгляжу потому, что у меня грипп и пропал сон.

— Не надо больше об этом, сеньора Леонор, — обнимает ее Почита. — Врач велел вам не думать об этом ребенке, и не забывайте: то же самое он велел мне. Боже мой, бедное дитя. Вы уверены, что, когда пришли, он был уже мертвенький? Или еще в агонии?

— Я сказала, что больше не пойду на медосмотр, и не пойду, Чупито. — Печуга упирает руки в боки. — Этот фельдшер — такой живчик, но ко мне он больше не притронется.

— Значит, придется притронуться мне, — кричит Чупито. — Разве ты не читала лозунга? Читай, читай, какого дерьма там написано?

— «Приказы выполняются неукоснительно и без возражений», — читает Чучупе.

— А длугой читала? — кричит Китаец Порфирио. — Больше месяца, как повесили.

— «Обжаловать приказ можно только после того, как выполнишь его», — читает Чучупе.

— Не читала, потому что не умею читать, — смеется Печуга. — Много чести.

— Печуга права, Чучупе, — выступает вперед Лохмушка. — Он самый настоящий развратник, и медосмотр для него, что для козла огород. Только пусти.

— В прошлый раз мне пришлось смазать ему по морде. — Кока проводит рукой по спине. — Куснул меня в то место, где судорогой сводит, ну, вы знаете.

— В очередь, в очередь, и не спорьте, не забывайте, у фельдшера тоже есть сердечко. — Чучупе похлопывает по спинам, улыбается, понукает. — Неблагодарные, ведь это для вашего же блага, для вашего здоровья.

— Входите по очереди, чучупочки! — командует Чупито. — Пан-Пан хочет, чтобы оперативные группы были готовы к его приходу.

— Наверное, уже мертвенький, ведь, говорят, его распяли, как только начался ливень. — Голос сеньоры Леонор дрожит. — Во всяком случае, когда я пришла, он уже не шевелился и не плакал. А ведь я его видела вблизи, близехонько.

— Вы передали генералу Скавино мою просьбу? — Капитан Пантоха прицеливается в птицу, которая греется на дереве, капитан Пантоха стреляет и промахивается. — Он согласен меня принять?

— Он ждет вас в штабе в десять утра. — Лейтенант Бакакорсо смотрит, как птица летит прочь над деревьями, отчаянно хлопая крыльями. — Согласился скрепя сердце, вы же знаете, что он не приветствовал создания Роты добрых услуг.

— Еще бы не знать, за шесть месяцев я видел его всего один раз. — Капитан Пантоха снова подымает ружье, капитан Пантоха стреляет в пустой черепаший панцирь, и тот крутится в пыли. — Вы считаете, это справедливо, Бакакорсо? Я уж не говорю о том, что задание само по себе необычайно трудное, но Скавино меня в упор не видит, держит черт знает за кого. Будто я выдумал эту Роту.

— Не вы ее выдумали, но вы творите с ней чудеса, мой капитан. — Лейтенант Бакакорсо зажимает уши. — Рота добрых услуг стала реальностью, в наших гарнизонах ее не только принимают, но и горячо приветствуют. Глядя на дело рук своих, вы должны испытывать чувство удовлетворения.

— Пока еще до этого далеко. — Капитан Пантоха отшвыривает пустые гильзы, капитан Пантоха отирает пот со лба, снова заряжает ружье и передает лейтенанту. — Разве не видите? Ситуация драматическая. За счет экономии, ценою огромных усилий мы обеспечиваем еженедельно 500 добрых услуг. Но работаем так, что язык на плече, до изнеможения. А каковы потребности, знаете? Десять тысяч услуг, Бакакорсо!

— Со временем все будет. — Лейтенант Бакакорсо целится в кусты, лейтенант Бакакорсо стреляет и убивает голубя. — Я уверен: упорство и труд все перетрут, вы добьетесь этих десяти тысяч, мой капитан!

— Десять тысяч в неделю? — морщит лоб генерал Скавино. — Что за преувеличение, бред какой-то, Пантоха.

— Нет, мой генерал. — Румянец заливает щеки капитана Пантохи. — Научные статистические данные. Посмотрите эти графики. Тщательный расчет, построенный на довольно стабильных исходных данных. Вот, видите: десять тысяч добрых услуг еженедельно соответствуют «первостепенной психо-биологической потребности», а если бы мы попытались удовлетворить мужские потребности во всей полноте, цифра возросла бы до 53 200 услуг в неделю.

— Правда, сеньора, что у бедного ангелочка по ручкам и ножкам текла кровь? — Почита лепечет, Почита таращит от ужаса глаза, раскрывает рот. — И что «братья» и «сестры» кропили себя его кровью?

— Мне дурно, — задыхается отец Бельтран. — Кто вбил вам в голову эту глупость? Кто вам сказал, будто «мужские потребности во всей полноте» удовлетворяются исключительно в постели?

— Самые выдающиеся сексологи, биологи и психологи, святой отец, — опускает глаза капитан Пантоха.

— Я говорил, называйте меня майором, трам-та-ра-рам! — рычит отец Бельтран.

— Простите, мой майор. — Капитан Пантоха щелкает каблуками, капитан Пантоха смущается, открывает чемоданчик, достает бумаги. — Я позволил себе захватить некоторые справки. Извлечения из трудов Фрейда, Хэвлока Эллиса, Вильгельма Штеккеля, а также из «Избранного» доктора Альберта Сегина, нашего соотечественника. Если хотите сами заглянуть в книги, они есть в нашей библиотеке при командном пункте.

— По казармам развозят не только женщин, по казармам развозят порнографию, — стучит по столу отец Бельтран. — Я в курсе, капитан Пантоха. Ваш помощник, карлик, раздавал в гарнизоне Борха отвратительную мерзость: «Две ночи наслаждений» и «Жизнь, любовь и страсть Марии-Тарантул».

— Для ускорения процесса и экономии времени, мой майор, — поясняет капитан Пантоха. — Мы это делаем регулярно. Трудность состоит в том, что литературы не хватает. Издания старые, быстро затрепываются.

— Глазки закрыты, головка свесилась на грудь — точь-в-точь маленький Христосик. — Сеньора Леонор стискивает руки. — Издали можно подумать: обезьянка, только тельце беленькое, в глаза бросается. Потому я и подошла поближе, к самому кресту, и тут до меня дошло. Ой, Почита, и в смертный час будет стоять у меня перед глазами бедный ангелочек.

— Так, значит, это не единственный случай, не частная инициатива дьявольского карлика. — Отец Бельтран отдувается, отец Бельтран потеет, задыхается. — Выходит, Рота добрых услуг дарит брошюрки солдатам.

— У нас нет средств, чтобы дарить, только во временное пользование, — поясняет капитан Пантоха. — Оперативная группа в три-четыре рабочие единицы должна за день оказать от пятидесяти до восьмидесяти добрых услуг. Эти брошюрки дают хорошие результаты, вот мы ими и пользуемся. Если нижний чин, стоя в очереди, успевает прочесть такую брошюрку, время потребления сокращается на две-три минуты. Все эти данные приводятся в докладных записках, мой майор.

— О господи, умирать буду — не забуду. — Отец Бельтран шарит рукой на вешалке, отец Бельтран берет свой головной убор, надевает его и застывает по стойке смирно. — В жизни не думал, что Сухопутные войска моей Отчизны могут докатиться до такого. То, что я сегодня услышал, весьма прискорбно. Позвольте мне удалиться, мой генерал.

— Ступайте, майор, — отпускает его генерал Скавино. — Видите, Пантоха, до чего довела Бельтрана злосчастная Рота добрых услуг. Я вполне его понимаю. И прошу вас на будущее: избавьте нас от скабрезных подробностей вашей работы.

— Как я сочувствую твоей свекрови, Почита. — Алисия подымает крышку кастрюли, Алисия пробует с ложечки, улыбается, гасит плиту. — Вот ужас-то, наверное, все это видеть. Она все еще «сестра»? Ее не беспокоили? Говорят, полиция ищет виновных и арестовала всех, кто ходил в Хранилище креста.

— Зачем вы просили аудиенции? Вам известно, я не хочу, чтобы вы тут показывались. — Генерал Скавино смотрит на часы. — Чем яснее и чем короче вы доложите, тем лучше.

— Мы лезем вон из кожи, — расстраивается капитан Пантоха. — Прикладываем нечеловеческие усилия, стараясь быть на высоте возложенной на нас ответственной задачи. И ничего не можем поделать. По радио, по телефону, по почте нас засыпают просьбами, а мы не в силах удовлетворить их.

— Каким дерьмом вы там занимаетесь — три недели в Борхе не было ни одной оперативной группы. — Полковник Петер Касауанки приходит в ярость, полковник Петер Касауанки встряхивает телефонную трубку, кричит. — Из-за вас, капитан Пантоха, мои солдаты как в воду опущенные, я буду жаловаться командованию.

— Я просил оперативную группу, а мне прислали вывеску. — Полковник Давила Максимо грызет ноготь на мизинце, полковник Давила Максимо сплевывает, негодует. — Вы полагаете, две единицы могут обслужить сто тридцать нижних чинов и восемнадцать сержантов?

— Что вы от меня хотите, некого мне послать к вам для услуг. — Чучупе размахивает руками, Чучупе брызжет слюной в радиопередатчик. — Я же не высиживаю девочек, как наседка цыплят! Да, мы послали вам только двух, но одна из них, Печуга, стоит десяти. Кстати, с каких пор ты стал со мною на «вы», Крокодильчик?

— Я буду жаловаться Командованию V военного округа на дискриминацию и необъективность, точка, — диктует полковник Аугусто Вальдес. — Гарнизон на реке — Сантьяго каждую неделю принимает одну оперативную группу, а я получаю оперативную группу только раз в месяц, точка. Если вы думаете, запятая, что в артиллерии мужчины хуже, запятая, чем в пехоте, запятая, то я готов доказать вам противоположное, запятая, капитан Пантоха.

— Нет, свекровь не беспокоили, но Панте пришлось идти в комиссариат и объяснять, что сеньора Леонор не имеет никакого отношения к преступлению. — Почита тоже пробует суп, Почита восклицает: божественно, Алисия. — И еще к нам домой приходил полицейский, расспрашивал про то, что она видела. Какое там «сестра», она и слышать больше про них не хочет, а этого брата Франсиско за такие штучки своими руками распяла бы на кресте.

— Все знаю и очень огорчен, — кивает генерал Скавино. — Но ничуть не удивляюсь: играя с огнем, можно обжечься. Дальше — больше, люди развращаются, аппетиты растут. Лиха беда начало. Теперь эту волну не остановить, требования будут возрастать день ото дня.

— А я день ото дня буду все хуже их удовлетворять, мой генерал, — печалится капитан Пантоха. — Мои сотрудницы измучены, я не могу требовать от них большего, я рискую потерять их. Необходимо пополнить личный состав Роты. Я прошу разрешить мне пополнение в пятнадцать человек.

— Лично я возражаю. — Генерал Скавино упирается, генерал Скавино хмурится, трет лысину. — Но, к несчастью, последнее слово за стратегами из Лимы. Я передам им ваше прошение, но с негативной резолюцией. Десять публичных женщин на содержании у Сухопутных войск более чем достаточно.

— Я приготовил докладную, расчеты и графики на пополнение. — Капитан Пантоха разворачивает листы диаграмм, капитан Пантоха показывает, подчеркивает, старается вовсю. — Тщательное исследование стоило мне многих бессонных ночей. Обратите внимание, мой генерал: при увеличении бюджета на 22 % размах операций возрос бы на 60 % — другими словами, с 500 до 800 добрых услуг еженедельно.

— Принято, Скавино, — решает Тигр Кольасос. — Игра стоит свеч. Выходит дешевле и надежнее, чем добавка брома в пищу — от брома толку не было. В рапортах сообщается: с тех пор как вступила в действие ЖРДУГЧА, инциденты в населенных пунктах резко сократились, да и войска довольны. Дайте ему набрать еще пять сотрудниц.

— А как быть с авиацией, Тигр? — Генерал Скавино крутится на стуле, генерал Скавино вскакивает, снова садится. — Разве ты не видишь, Военно-воздушные силы против? Несколько раз они доводили до нашего сведения, что порицают деятельность Роты добрых услуг. Да и в Сухопутных войсках, и в Военно-морских силах есть офицеры, которые думают так же: это учреждение и армия — вещи несовместимые.

— Бедная моя старушка от всего сердца жалела этих «братьев», сеньор комиссар. — Капитан Пантоха пристыженно опускает голову. — Вот и ходила иногда в Моронакочу отнести кое-что из одежды для их ребятишек. Странное дело, знаете ли, прежде она вообще была равнодушна к религии. Этот случай ее вылечил раз и навсегда, уверяю вас.

— Дай ему деньги и не упрямься, — смеется Тигр Кольасос. — Пантоха хорошо делает свое дело, его надо поддержать. Да не забудь, скажи ему, чтобы новых подбирал поаппетитнее.

— Ваше сообщение безмерно обрадовало меня, Бакакорсо, — облегченно вздыхает капитан Пантоха. — Пополнение позволит нам выйти из трудного положения, столько работы — все с ног валятся.

— Видите, вышло по-вашему, можете набирать еще пятерых. — Лейтенант Бакакорсо вручает приказ, лейтенант Бакакорсо дает подписать чек. — Подумаешь, Скавино и Бельтран против, зато начальники из Лимы, такие, как Кольасос и Викториа, поддерживают.

— Разумеется, мы не станем беспокоить сеньору вашу матушку, не волнуйтесь, капитан. — Комиссар берет его под руку, комиссар провожает его до дверей, пожимает ему руку, прощается. — Должен признаться, трудно будет найти тех, кто распял ребенка. Мы арестовали 150 «сестер» и 76 «братьев», и все говорят одно и то же: «Ты знаешь, кто распял?» — «Да». — «Кто?» — «Я». Один за всех и все за одного, как в «Трех мушкетерах», знаете, этот фильм с Кантинфласом, видели, конечно?

— И кроме того, это позволит мне внести качественные изменения в работу. — Капитан Пантоха перечитывает приказ, капитан Пантоха ласкает бумагу кончиками пальцев, раздувает ноздри. — До сих пор я подбирал персонал, руководствуясь функциональными критериями, исключительно с точки зрения рентабельности. Теперь же впервые вступит в силу эстетико-художественный фактор.

— Одним выстрелом — двух зайцев, — одобряет лейтенант Бакакорсо. — Вы хотите сказать, что отыскали Венеру Милосскую у нас в Икитосе?

— Только с руками и мордашка такая — мертвый поднимется. — Капитан Пантоха откашливается, капитан Пантоха часто моргает, теребит ухо. — Извините, мне пора идти. Жена сейчас у врача, хочу узнать, как ее дела. Два месяца осталось до рождения кадетика.

— А что, если вместо кадетика прибудет нашего полку? — Чучупе хохочет, Чучупе замолкает, пугается. — Не волнуйтесь, да не смотрите на меня так. Пошутить с вами нельзя, уж больно вы серьезный для своих лет.

— Ты что, не видела этого плаката? А ведь должна подавать пример! — указывает на стену сеньор Пантоха.

— «При исполнении служебных обязанностей шутки и игры воспрещаются», мамочка, — читает Чупито.

— Почему рота не построена на поверку? — Сеньор Пантоха смотрит вправо, сеньор Пантоха смотрит влево, цокает языком. — Медосмотр закончили? Чего ждете, стройтесь на перекличку.

— Строиться, строиться, — складывает ладони рупором Чупито.

— В два счета, мамулечки! — вторит ему Китаец Порфирио.

— Каждая называет себя и свой порядковый номер, — хлопочет Чупито. — Ну-ка, попробуем.

— Все, как одна, целиком и полностью, сеньол Пантоха, — склоняется в поклоне Китаец Порфирио.

— Ее избавили от предрассудков, но она опять становится набожной, Панта. — Почита чертит в воздухе крест. — И знаешь, куда она бегала, когда мы так за нее волновались? В церковь Святого Августина.

— Медицинское заключение, — приказывает Панталеон Пантоха.

«Медицинский осмотр показал, что все рабочие единицы находятся в состоянии боевой готовности, — читает Чупито. — У так называемой Коки обнаружены на спине синяки, которые могут снизить ее производительность труда. Подпись: санитарный инспектор ЖРДУГЧА».

— Враки, этот идиот ненавидит меня за то, что я смазала ему по морде, и мстит. — Кока спускает бретельку, Кока показывает плечо, руку, бросает полные ненависти взгляды в сторону медпункта. — Пустяковые царапины, от кота, сеньор Пантоха.

— Все к лучшему, лапонька, — ежится под простыней Панта. — Раз уж положено ей с годами удариться в религию, лучше в настоящую, чем в варварские суеверия.

— От кота по имени Хуанито Маркано, он же Хорхе Мистраль, — шепчет Печуга на ухо Рите.

— Которого ты мечтаешь заполучить хоть раз в жизни, хоть на большой праздник, — извивается змеей Кока. — Свиное вымя!

— Десять солей штрафа с Коки и Печуги за разговорчики в строю. — Сеньор Пантоха не теряет спокойствия, сеньор Пантоха вынимает карандаш, записную книжечку. — Если ты, Кока, считаешь, что можешь ехать с оперативной группой, — пожалуйста, санинспекция разрешает, не устраивай сцен. А теперь рассмотрим план работ на сегодня.

— Три оперативные группы выезжают на 48 часов, и одна вернется сегодня ночью, — появляется позади строя Чучупе. — Они тянули жребий, сеньор Пантоха. Одна оперативная группа из трех девочек отправится в лагерь Пуэрто Америка на реке Морона.

— Кто поведет группу и каков ее состав? — Панталеон Пантоха слюнявит карандаш, Панталеон Пантоха записывает.

— Поведет сей раб Божий, а полетят со мной Кока, Печуга и Сандра. — Чупито тычет в них пальцем поочередно. — Псих уже заправляет свою «Далилу», так что минут через десять отбудем.

— Пусть Псих ведет себя прилично и не выкаблучивает, как всегда, сеньор Пан-Пан. — Сандра показывает на фигурку, оседлавшую покачивающийся на воде гидроплан. — Если я убьюсь, внакладе будете вы. Завещаю вам своих детишек. А у меня их шестеро.

— Десять солей с Сандры за то же самое, что с предыдущих. — Панталеон Пантоха поднимает кверху указательный палец, Панталеон Пантоха записывает. — Веди свою группу на пристань, Чупито. Счастливого пути, работайте вдумчиво и с огоньком, девочки.

— Группа на Пуэрто Америка, пошли, — командует Чупито. — Берите свои чемоданчики. И прямиком к «Далиле», чучупочки.

— Вторая и третья группы отправляются на «Еве» через час, — рапортует Чучупе. — Во второй: Барбара, Пенелопа, Лалита и Лохмушка. Веду группу я, направляемся в гарнизон Болоньези на реке Масан.

— А вдруг от всех этих переживаний из-за распятого ребенка кадетик родится уродом? — готовится заплакать Почита. — Вот ужас-то, Панта, вот кошмар.

— Тлетью веду я по воде в часть Йавали, — пилит рукой воздух Китаец Порфирио. — Здесь будем в четвелг, к полудню, сеньол Пантоха.

— Порядок, отправляйтесь на погрузку и ведите себя как следует, — прощается Панталеон Пантоха с группами. — А вы, Китаец и Чучупе, зайдите на минутку ко мне в кабинет. Поговорить.

— Еще пять девушек? Замечательная новость, сеньор Пантоха, — потирает руки Чучупе. — Как только вернемся из поездки, я вам их достану. Легче легкого, от желающих отбоя нет. Я же говорила, мы становимся знаменитыми.

— Очень плохо, нам не следует выходить из подполья. — Панталеон Пантоха указывает на плакат, гласящий: «В закрытый рот муха не влетит». — Я бы хотел, чтоб ты привела десять кандидаток, я сам выберу пять лучших. Вернее, четырех, потому что одна, я полагаю…

— Ольгита, Блазильянка! — Китаец Порфирио лепит в воздухе пышные формы. — Блестящая идея, сеньол Пан-Пан. Это плоизведение искусства плинесет нам славу. Вот съездим, и вмиг отыщу ее вам.

— Найди тотчас же и веди сюда. — Панталеон Пантоха краснеет, у Панталеона Пантохи меняется голос. — Пока Сморчок не прибрал ее к рукам. У тебя еще целый час, Китаец.

— Ну что за спешка, сеньор Пантоха. — Чучупе укладывает мармелад, сахар, печенье. — Пожалуй, и я взглянула бы на личико прелестной Ольгиты.

— Замолчи, любовь моя, не надо больше об этом думать. — Панта беспокоится, Панта разрезает картон, малюет на нем, вешает на стену. — С этого момента в нашем доме раз и навсегда запрещается говорить о распятом ребенке и о сумасшедших братьях. А чтобы и вы, мама, не забыли об этом запрете, я вешаю плакат.

— Счастлива видеть вас снова, сеньор Пантоха. — Бразильянка ест его глазами, Бразильянка изгибается, наполняет все вокруг ароматом духов, верещит. — Так вот какая она, знаменитая Пантиляндия. Столько о ней слышала, а представить не могла.

— Знаменитая, что? — Панталеон Пантоха вытягивает вперед шею, Панталеон Пантоха подает стул. — Садитесь, пожалуйста.

— Пантиляндия, так люди называют это, — Бразильянка раскидывает руки в стороны, Бразильянка сверкает выщипанными подмышками, заливисто смеется. —

— И не только в Икитосе — повсюду. О Пантиляндии я слышала в Манаосе. Странное название, наверное от Диснейляндии?

— Боюсь, скорее, от Панты. — Сеньор Пантоха оглядывает ее с головы до ног, сеньор Пантоха оглядывает ее справа и слева, улыбается, становится серьезным, опять улыбается, потеет. — Но ты ведь не бразильянка, ты перуанка? По крайней мере по разговору.

— Я родилась здесь, а прозвали Бразильянкой за то, что жила в Манаосе. — Бразильянка садится так, что юбка задирается еще выше, Бразильянка вынимает пудреницу, проводит пуховкой по носу, по ямочкам на щеках. — Но, сами знаете, все возвращаются на землю, где родились, это как в вальсе.

— Лучше сними ты этот плакат, сыночек. — Сеньора Леонор прикрывает глаза. — Мы с Почитой, как только увидим «Запрещается говорить о мученике», так ни о чем другом не можем говорить весь божий день. Ну и выдумаешь ты, Панта.

— Что же рассказывают о Пантиляндии? — Панталеон Пантоха барабанит пальцами по столу, Панталеон Пантоха раскачивается на стуле, не знает, что делать со своими руками. — Ну, так что ты слышала?

— Преувеличивают страшно, верить людям нельзя. — Бразильянка закидывает ногу за ногу, Бразильянка скрещивает руки на груди, жеманится, подмигивает, облизывает губы, говорит: — Представляете, в Манаосе рассказывали, будто это целый город в несколько кварталов и его охраняют вооруженные часовые.

— Ну что ж, не разочаровывайте, мы только начинаем. — Панталеон Пантоха улыбается, Панталеон Пантоха оказывается любезным, общительным собеседником. — Учти, мы только начали, а у нас уже есть гидроплан и судно. Однако мне не по вкусу эта международная известность.

— А еще говорили, будто работы у вас хватит на всех и условия сказочные. — Бразильянка подымает и опускает плечи, Бразильянка поигрывает пальцами, взмахивает ресницами, выгибает шею, отбрасывает назад волосы. — Я загорелась и села на пароход. В Манаосе восемь моих подружек из прекрасного заведения складывают чемоданы и готовы в любой момент отправиться в Пантиляндию. И наряды захватят с собой — как я.

— Если тебе не трудно, очень прошу, называй это место интендантским центром, а не Пантиляндией. — Сеньор Пантоха старается казаться серьезным, сеньор Пантоха старается казаться уверенным и деловым. — Порфирио объяснил, зачем я тебя звал?

— Он дал мне задаток. — Бразильянка морщит носик, Бразильянка опускает ресницы, обжигает взглядом. — Правда, что у вас есть для меня работа?

— Да, мы будем расширять штат. — Панталеон Пантоха преисполняется гордостью, Панталеон Пантоха оглядывает диаграммы на стенах. — Мы начали с четырех, потом их стало шесть, восемь, десять, а теперь будет пятнадцать. Как знать, может, в один прекрасный день и превратимся в то, чем нас считают.

— Просто замечательно, а то я уже собиралась возвращаться в Манаос, тут, мне подумалось, ничего не светит. — Бразильянка кусает губы, Бразильянка вытирает рот, разглядывает ногти, снимает пылинку с юбки. — Когда нас познакомили в «Лампе Аладина Пандуро», у меня было впечатление, что я вам не показалась.

— Ты ошибаешься, ты мне показалась, и даже очень. — Панталеон Пантоха складывает карандаши, блокноты, Панталеон Пантоха открывает и закрывает ящики письменного стола, откашливается. — Мы бы тебя раньше взяли, да бюджет не позволял.

— А можно узнать, каков оклад и в чем состоят обязанности, сеньор Пантоха? — Бразильянка вытягивает шею, Бразильянка сплетает пальцы, нервничает.

— Три выезда в неделю в составе оперативной группы, два самолетом, один по воде, — перечисляет Панталеон Пантоха. — Каждый выезд — минимум десять услуг.

— Выезд в составе оперативной группы — это значит просто-напросто в казармы? — Бразильянка удивляется, Бразильянка хлопает в ладоши, прыскает со смеху, подмигивает, строит глазки. — А услуги — это, верно… Ой, надо же, вот смеху-то.

— Послушай, что я тебе скажу, Алисия. — Сеньора Леонор целует картинку с изображением младенца-мученика. — Да, они совершили чудовищное злодеяние, которому нет имени. Но, по сути, ими руководило не зло, а страх. Они были в ужасе от бесконечных ливней и думали, что этой жертвой Богу они отсрочат конец света. Они не собирались причинять ему зло, они думали, что посылают его прямо на небо. Ты же знаешь, во всех Хранилищах креста, найденных полицией, ему воздвигнуты алтари.

— В процентном отношении это выглядит так: пятьдесят процентов полученного от сержантов и солдат при расчете идет тебе. — Панталеон Пантоха записывает цифры на листочке, Панталеон Пантоха для вящей убедительности вручает ей листок, уточняет. — Остальные пятьдесят идут на твое содержание. А теперь, — хоть в данном случае и нет такой надобности, потому что с первого взгляда видно, чего ты стоишь, но правила есть правила — разденься, пожалуйста, на минутку.

— Ай, какая жалость, сеньор Пантоха, как раз сегодня… — Бразильянка строит траурную мину, Бразильянка встает, прогуливается походкой манекенщицы, ломается. — Как раз сегодня… Но в Бразилии это не помеха, есть способ…

— Я хочу только взглянуть, осмотреть тебя, как положено. — Панталеон Пантоха выпрямляется, Панталеон Пантоха бледнеет, сводит брови, четко выговаривает: — Такой осмотр проходят все. У тебя чересчур воспаленное воображение.

— Ах, ну конечно, а я-то думаю, как же, ведь здесь даже коврика нет. — Бразильянка топает ножкой о пол, Бразильянка улыбается с облегчением, раздевается, складывает одежду, принимает позу. — Ну как я вам? Немного худа, но за неделю войду в тело. Вы думаете, я буду пользоваться успехом у солдатиков?

— Без сомнения. — Панталеон Пантоха оглядывает ее, Панталеон Пантоха утвердительно кивает, вздрагивает, прокашливается. — Большим, чем Печуга, наша звезда. Порядок, ты принята, можешь одеваться.

— И не только это, сеньора Леонор. — Алисия рассматривает изображение, Алисия осеняет себя крестом. — Знаете, не только изображения и молитвы, посвященные ему, появились и статуэтки младенца-мученика. И говорят, «братьев» становится не меньше, а больше.

— Что вы тут делаете? — Панталеон Пантоха вскакивает со стула, Панталеон Пантоха кидается к лестнице, вне себя от ярости. — Кто позволил? Разве не знаете, что категорически запрещено подниматься на командный пункт, когда я лично произвожу осмотр?

— Там какой-то сеньор Синчи, он спрашивает вас, — бормочет и застывает с открытым ртом Синфоросо Кайгуас.

— По срочному и важному делу, — как загипнотизированный, не может отвести глаз Паломино Риоальто.

— Вон отсюда оба. — Панталеон Пантоха своим телом заслоняет от них видение, Панталеон Пантоха ударяет кулаком по перилам, жестом велит им убираться. — Этот субъект пусть подождет. Прочь, смотреть запрещено.

— Ах, не волнуйтесь, пожалуйста, мне все равно, я от их взглядов не смылюсь. — Бразильянка надевает нижнюю юбку, Бразильянка застегивает блузку, оправляет юбку. — Так, значит, вас зовут Панта? Теперь понятно, почему Пантиляндия. Ах, чего только люди не придумают.

— Меня нарекли Панталеоном в честь отца и деда, двух знаменитых военачальников. — Сеньор Пантоха воодушевляется, сеньор Пантоха подходит к Бразильянке, тянет пальцы к пуговицам на ее кофточке. — Давай помогу.

— А ты не мог бы увеличить мне до семидесяти процентов? — Бразильянка мурлычет, Бразильянка отступает, пятится, подступает к нему вплотную, дышит в самое лицо, шарит рукой. — Фирма сделала хорошее приобретение, я докажу тебе это. Войди в мое положение, Панта, не пожалеешь.

— Пусти, пусти, не хватай. — Панталеон Пантоха отскакивает в сторону, Панталеон Пантоха вспыхивает, заливается краской, гневается. — Я должен предупредить тебя о двух вещах: тыкать нельзя, ты должна обращаться ко мне на «вы», как все остальные. И подобных штучек со мной не смей повторять.

— Разве что не так? Я вам добра хотела, вижу — вы мучаетесь, я не думала обидеть. — Бразильянка сокрушается, Бразильянка огорчается, пугается. — Простите, сеньор Пантоха, клянусь, больше— никогда в жизни.

— В порядке исключения назначаю тебе шестьдесят, поскольку твое сотрудничество — крупный вклад в наше дело. — Панталеон Пантоха раскаивается, Панталеон Пантоха успокаивается, провожает ее до лестницы. — Кроме того, ты приехала издалека. Но смотри — ни слова, не то перессоришь меня со своими подружками.

— Ни звука, сеньор, это будет наш с вами маленький секрет, тысячу раз спасибо. — Бразильянка снова источает улыбки, Бразильянка опять полна грации, кокетничает, спускается по ступенькам. — Ну, я ухожу, вас ждут. Можно, когда никто не слышит, называть вас сеньор Пантосик? Гораздо лучше звучит, чем Панталеон и чем Пантоха. Ну, до скорого!

— Конечно, то, что они сделали, ужасно, Почита. — Сеньора Леонор замахивается мухобойкой, сеньора Леонор выжидает несколько мгновений, хлопает и смотрит, как мушиный трупик падает на пол. — Но если б ты знала их, как я, ты поняла бы, что, в сущности, они неплохие. Невежественные — да, но не злобные. Я бывала у них дома, разговаривала с ними: это сапожники, плотники, каменщики. Большинство не умеет даже читать. А с тех пор как они сделались «братьями», они перестали пить и обманывать жен, не едят больше мяса и риса.

— Рад с вами познакомиться, счастлив видеть вас. — Синчи отвешивает церемонный поклон, Синчи, словно японский император, прохаживается по командному пункту, мусолит сигару, цедит сквозь зубы табачный дым. — К вашим услугам, готов на все.

— Добрый день. — Панталеон Пантоха потягивает носом воздух, Панталеон Пантоха огорчается, заходится в кашле. — Садитесь. Чем могу служить?

— В дверях я столкнулся с такой феминой — ноги подкосились. — Синчи кивает в сторону лестницы, Синчи присвистывает, входит в раж, дымит еще сильней. — Мне говорили, черт подери, что Пантиляндия в смысле женщин — райское местечко, и, выходит, правда. Прелестные цветы произрастают в вашем саду, сеньор Пантоха.

— У меня много работы, мне некогда тратить время попусту, покороче, пожалуйста. — Панталеон Пантоха недоволен, Панталеон Пантоха берет тетрадь, разгоняет табачное облако. — Что касается Пантиляндии, должен вас предупредить: мне это название не по вкусу. Я лишен чувства юмора.

— Не я его придумал — народное творчество. — Синчи раскидывает руки в стороны, Синчи витийствует, словно перед рычащей толпой. — Острая, сочная, неистощимая фантазия лоретан. Не принимайте так близко к сердцу, сеньор Пантоха, проявите чуткость к народным талантам.

— Вы меня пугаете, сеньора Леонор. — Почита прикладывает руки к животу. — Вы говорите о них с такой любовью, что, видно, хоть вы и отошли от них, но в глубине души остались «сестрой». Как бы вам не вздумалось распять кадетика.

— Не вы ли тот Синчи, что ведет программу на «Радио Амазония»? — Панталеон Пантоха кашляет, Панталеон Пантоха задыхается, вытирает слезящиеся глаза, — В шесть часов вечера?

— Я, собственной персоной, знаменитая программа «Говорит Синчи». — Синчи настраивает голос, Синчи сжимает в руке невидимый микрофон, декламирует. — Гроза продажных чиновников, бич подкупленных судей, сокрушитель несправедливости, глас, несущий в эфир народные чаяния.

— Да, мне доводилось слушать ваши передачи, довольно популярные, не так ли? — Панталеон Пантоха встает, Панталеон Пантоха ищет, где бы глотнуть чистого воздуха, еле дышит. — Ваш визит— честь для меня. Чем могу служить?

— Я человек своего времени, без предрассудков, прогрессивный, пришел подать вам руку. — Синчи встает, Синчи подходит к нему вплотную, окутывает облаком дыма, протягивает вялые пальцы. — К тому же вы мне симпатичны, сеньор Пантоха, я знаю: мы станем друзьями. Я верю в дружбу с первого взгляда, нюх никогда не подводил меня. Хочу быть вам полезен.

— Крайне признателен. — Панталеон Пантоха дает пожать себе руку, Панталеон Пантоха позволяет похлопать себя по плечу, смиренно идет назад к столу, кашляет. — Но, право же, я не нуждаюсь в вашей помощи. Во всяком случае, в данный момент.

— Это вам так кажется, мой чистый, мой невинный друг. — Синчи широким жестом обводит помещение, Синчи возмущается наполовину в шутку, наполовину всерьез. — Видно, живя в своем эротическом уединении, вдали от мирского шума, вы не очень-то в курсе дела. Не знаете, что говорят на улицах, какие опасности вас подстерегают.

— У меня мало времени, сеньор. — Панталеон Пантоха смотрит на часы, Панталеон Пантоха проявляет нетерпение. — Или говорите прямо, что вам надо, или уходите.

— Если ты сейчас же не попросишь прощения, ноги моей больше не будет в этом доме. — Сеньора Леонор плачет, сеньора Леонор запирается в своей комнате, отказывается есть, угрожает. — Распять своего будущего внучка! Может, ты и нервничаешь в твоем положении, но грубостей я терпеть не намерена!

— На меня страшно давят. — Синчи гасит сигару в пепельнице, Синчи расплющи-вает сигару, сокрушается. — Домашние хозяйки, отцы семейств, школы, культурные учреждения, религиозные организации всех расцветок и мастей, вплоть до колдунов и знахарок. Я всего лишь человек, и моя стойкость не беспредельна.

— Что за чепуха, о чем вы, — улыбается Панталеон Пантоха, глядя на последнее, тающее облачко дыма. — Ничего не понимаю, выражайтесь яснее и переходите наконец к сути.

— Городу желательно, чтобы я предал позору Пантиляндию, а вас бы отправил к черту на рога, — улыбаясь, подводит итог Синчи. — Разве вы не знали, что Икитос — город, прогнивший изнутри, но с пуритански чистым фасадом? Рота добрых услуг — скандал для города, только прогрессивный и современный человек вроде меня может понять это правильно. А весь город в ужасе и, говоря откровенно, хочет, чтобы я с этим покончил.

— Покончить со мной? — Панталеон Пантоха становится очень серьезным. — Со мной лично? Или с Ротой добрых услуг?

— Во всей Амазонии нет крепости, которую программа «Говорит Синчи» не могла бы обратить в руины. — Синчи дает щелчок в пустоту, Синчи фыркает, напускает на себя важность. — Не буду скромничать: стоит мне взять вас на прицел — и через неделю Рота добрых услуг прикажет долго жить, а вы сами со свистом вылетите из Икитоса. Такова печальная действительность, мой друг.

— Ах, значит, вы пришли с угрозами, — выпрямляется Панталеон Пантоха.

— Ничего подобного, наоборот. — Синчи наносит удары невидимым врагам, Синчи, словно тенор, прижимает руку к сердцу, пересчитывает несуществующие купюры. — До сих пор я противился давлению из бойцовского азарта, к тому же я принципиальный. Но ведь и мне жить надо, а воздухом сыт не будешь, поэтому впредь я буду бороться за небольшую мзду. Вы не находите это справедливым?

— Так, значит, вы пришли шантажировать? — Панталеон Пантоха встает, Панталеон Пантоха спадает с лица, опрокидывает мусорную корзину, бросается к лестнице.

— Я пришел помочь вам. Спросите кого угодно. — у моих передач ураганная мощь. — Синчи напрягает мускулы, Синчи выпрямляется, прохаживается взад-вперед, размахивает руками. — Они сокрушают судей, помощников префектов, супружеские узы; все, что попадает под их обстрел, рассыпается в прах. За несколько жалких солей я готов с дорогой душой защищать Роту добрых услуг и ее мозговой центр. Принять великий бой за вас, сеньор Пантоха.

— Пусть старая ведьма просит у меня прощенья за то, что не понимает шуток. — Почита бьет об пол чашки, Почита бросается на постель, царапает Панту, рыдает. — Вы меня доведете, вы добьетесь — я потеряю ребенка. Идиот несчастный, разве я всерьез сказала? Я пошутила.

— Синфоросо! Паломино! — Панталеон Пантоха хлопает в ладоши, Панталеон Пантоха кричит. — Фельдшер!

— Что с вами, не стоит нервничать, успокойтесь. — Синчи затихает, смягчает тон, встревоженно оглядывается. — Можете не отвечать сразу. Посоветуйтесь, наведите обо мне справки, а через недельку встретимся, поговорим.

— Уберите этого проходимца, сбросьте его в реку, — приказывает Панталеон Пантоха взбегающим по лестнице людям. — И больше не пускать его в интендантский центр.

— Послушайте, вы — самоубийца, вы же не знаете, я в Икитосе — первый человек. — Синчи размахивает руками, Синчи сопротивляется, защищается, падает, удаляется, пропадает, намокает. — Пустите, что это значит, послушайте, вы пожалеете, сеньор Пантоха, я пришел помочь вам. Я вам друуууг!

— Это страшный проходимец, но его программу слушают даже камни. — Лейтенант Бакакорсо с любопытством разглядывает журнал, забытый на столике в «Баре Луче». — Как бы это полосканье в Итайе не причинило вам хлопот, мой капитан.

— Лучше хлопоты, чем гнусный шантаж. — Заголовок, вопрошающий «Знаете ли вы, кто такой и чем занимается Йакуруна?», привлекает внимание капитана Пантохи. — Я послал рапорт Тигру Кольасосу и уверен, он меня поймет. Гораздо больше меня волнует другое, Бакакорсо.

— Десять тысяч услуг, мой капитан? — «Не то принц, не то водяной, закручивающий водовороты и омуты на реках», — удается прочитать лейтенанту Бакакорсо. — С жарой цифра поднялась до пятнадцати тысяч?

— Разговоры! — «Верхом на кайманах или на гигантских речных удавах», — написано под картинкой, над которой склонилась голова капитана Пантохи. — Неужели так много говорят у нас, в Икитосе, о нашей Роте, обо мне лично.

— Сегодня мне опять приснилось то же самое, Панта. — Почита трет висок. — Нас с тобой распяли на одном кресте, тебя с одной стороны, меня — с другой, И сеньора Леонор вонзила копье мне в живот, а тебе — в птенчика. Какой-то сумасшедший сон, правда, любовь моя?

— Конечно, вы теперь самый знаменитый человек в городе. — «На ногах он носит черепашьи панцири», — утверждает фраза, наполовину закрытая локтем лейтенанта Бакакорсо. — Вас больше всех ненавидят женщины, вам больше всех завидуют мужчины. Все разговоры в городе ведутся вокруг Пантиляндии, прошу прощения.

— Но поскольку вы ни с кем не общаетесь и живете исключительно интересами дела, вас это не трогает.

— Меня не трогает, а семью задевает. — «Ночью он спит под покровом из крыльев бабочек», — дочитывает наконец капитан Пантоха. — Жена у меня очень чувствитель-ная, к тому же она в положении, если что раскроется, на нее подействует ужасно. Я уж не говорю о матери.

— Кстати, о сплетнях. — Лейтенант Бакакорсо швыряет журнал на пол, лейтенант Бакакорсо поворачивается, вспоминает: — Должен рассказать вам одну занятную вещь. На днях Скавино принимал депутацию знатных граждан города Наута во главе с алькальдом. Они пришли с петицией, ха-ха.

— Мы считаем несправедливым, что Рота добрых услуг является исключительной привилегией казарм и военно-морских баз. — Алькальд Пайва Рунуи поправляет очки, алькальд Пайва Рунуи оглядывает своих товарищей, принимает торжественную позу, читает. — Мы требуем, чтобы гражданам солидного возраста, служившим в армии, а ныне живущим в отдаленных точках Амазонии, также было предоставлено право пользоваться услугами Роты по ценам со скидкой, установленной для солдат.

— Эта Рота существует лишь в вашем воспаленном воображении, друзья мои. — Генерал Скавино прерывает его, генерал Скавино улыбается, смотрит на них благо-желательно, по-отечески нежно. — Как вам пришло в голову просить аудиенцию по столь вздорному поводу? Если газеты пронюхают об этой петиции, вам не удержаться на своем посту, сеньор Пайва Рунуи.

— Мы подаем дурной пример штатским, сея искушение среди людей, которые жили в библейской чистоте, — меняется в лице отец Бельтран. — Надеюсь, прочтя эту петицию, лимские стратеги сгорят со стыда.

— Слушай, Тигр, это конец. — Генерал Скавино сокрушает телефон, генерал Скавино вне себя от ярости зачитывает петицию. — Слухи разнеслись, видишь, чего просят ходоки из Науты. Надвигается скандал, о котором я предупреждал тебя.

— Ну, что вам там сосчитали на пальцах. — Лейтенант Бакакорсо подносит ко рту цыпленка, лейтенант Бакакорсо откусывает кусочек. — Как говорит Скавино, вы, интенданты, кончаете математическими психозами.

— Ну и пройдохи, раньше они были недовольны, что пехота топчет их женщин, а теперь недовольны, что пехота не дает им топтать женщин, — поигрывает промокашкой Тигр Кольасос. — Все им не так, лишь бы протестовать. Дай им хорошего пинка и не принимай больше идиотских прошений, Скавино.

— Кошмар. — Капитан Пантоха повязывает салфетку, капитан Пантоха приправляет салат маслом и уксусом, сжимает вилку, ест. — Если охватить и штатских, то потребность возросла бы с десяти тысяч услуг по крайней мере до миллиона ежемесячно.

— Пришлось бы набирать рабочую силу за границей. — Лейтенант Бакакорсо доедает мясо, лейтенант Бакакорсо дочиста обгладывает косточку, отпивает глоток пива, вытирает рот и руки, грезит. — Вся сельва от края до края превратилась бы в сплошной бордель, а вы у себя в кабинетике на берегу Итайи хронометрировали бы этот блуд. Признайтесь, мой капитан, это вам по душе.

— Ты только представь себе, Почита. — Алисия ставит корзинку, Алисия достает пакетик, протягивает Почите. — В булочной Абдона Лагуны, а он тоже «брат», начали выпекать хлебцы в память о мученике из Моронакочи. Называется «хлебец-крошка», вовсю раскупают. Я принесла тебе один.

— Я просил десять, а ты мне тащишь двадцать. — Панталеон Пантоха, стоя у перил, смотрит вниз на гладкие, кудрявые, темные, рыжие, каштановые головы. — Хочешь, чтобы я убил целый день на осмотр претенденток, Чучупе?

— Я не виновата. — Чучупе спускается вниз по лестнице, держась за перила. — Я бросила клич, что есть четыре вакантных места, а женщины, как мухи, слетелись отовсюду. Даже из Святого Хуана Мюнхенского, и из Тамшийако. Что вы хотите, сеньор Пантоха, любая девочка в Икитосе счастлива была бы работать с нами.

— По правде говоря, я не понимаю. — Панталеон Пантоха спускается за нею следом, Панталеон Пантоха разглядывает округлые спины, упругие ягодицы, крепкие икры. — Зарабатывают мало, работы по горло. Что их привлекает? Не добряк же Порфирио?

— Уверенность в завтрашнем дне, сеньор Пантоха. — Чучупе кивает на пестрые платья, на пчелиным роем гудящие группки. — На улице такой уверенности нет. У «прачек» день везет, три — мимо, без отпуска, и по воскресеньям не отдыхают.

— А Сморчок — сущий работорговец. — Чупито свистит, разом заставив всех замолчать, Чупито велит им подойти ближе. — Морит голодом, обращается как со скотиной, а чуть что — пинком под зад. Понятия не имеет ни об уважении, ни о гуманности.

— А здесь совсем иначе. — Чучупе источает мед, Чучупе поглаживает карманы. — В клиентах нет недостатка, восьмичасовой рабочий день, к тому же вы все так хорошо организовали, они в полном восторге. Заметили, даже штрафы платят — не пикнут.

— Признаюсь, первый раз мне было немного не по себе. — Сеньора Леонор отрезает кусочек, сеньора Леонор мажет его маслом, сверху повидлом, откусывает, жует. — Но что поделаешь, «хлебец-крошка» самый вкусный в Икитосе. Как ты считаешь, сынок?

— Порядок, будем выбирать четырех, — решает Панталеон Пантоха. — Ну, чего ты ждешь, Китаец, пускай строятся.

— Отойдите немножко, девочки, издали вы лучше. — Китаец Порфирио берет за руки, подталкивает в спины, выводит вперед, заставляет отойти, отступить, наклониться, ставит на место, измеряет. — Ну-ка, недолостки, впелед, дылды назад.

— Вот они, сеньор Пантоха. — Чупито кидается из стороны в сторону, Чупито велит замолчать, сам подает пример серьезности, выравнивает строй. — Чисто и аккуратно. Ну-ка, девочки, повернемся направо. Вот так, очень хорошо. А теперь налево, покажем себя в профиль.

— По одной в ваш кабинет для осмотла тела, сеньол? — подходит и шепчет в самое ухо Китаец Порфирио.

— Нет, это займет все утро. — Панталеон Пантоха смотрит на часы, Панталеон Пантоха размышляет, воодушевляется, делает шаг вперед, оказывается лицом к лицу со строем. — Для экономии времени я буду производить коллективный осмотр. Слушайте хорошенько: те, кому не по душе раздеваться на людях, пусть выйдут из строя, я осмотрю их отдельно. Нет таких? Тем лучше.

— Мужчины, убирайтесь отсюда. — Чучупе открывает дверь, Чучупе понукает мужчин, подталкивает, возвращается. — Ну живее, вы что, не слышали? Синфоросо, Паломино, фельдшер, Китаец. И ты, Чупон. Пичуса, запри дверь.

— Снять юбки, кофточки, лифчики, будьте любезны. — Панталеон Пантоха закладывает руки за спину, Панталеон Пантоха прохаживается, очень серьезно изучает, сопоставляет, сравнивает. — Трусики можете не снимать, у кого они есть. А теперь поворот на месте. Вот так. Ну-ка, посмотрим. Рыжая — ты, смуглая — ты, восточного типа — ты, мулатка — ты. Порядок, вакансии заняты. Все остальные оставят адрес Чучупе, скоро может представиться еще возможность. Спасибо, до свидания.

— Отобранные явятся завтра ровно в девять утра сюда, на медосмотр. — Чучупе записывает названия улиц и номера домов, Чучупе провожает до двери, прощается. — Да вымойтесь хорошенько, девочки.

— Ну-ка, ну-ка, ешьте, пока горячий, а то невкусно будет, — раздает тарелки с дымящимся супом сеньора Леонор. — Знаменитый местный суп тимбуче, наконец-то я собралась его сварить. Ну, как получилось, Поча?

— Отменный вкус, сеньор Пан-Пан, как вы их подобрали. — Бразильянка лукаво улыбается, Бразильянка смотрит насмешливо, напевает. — Всех мастей для любых гостей. Успокойте мое любопытство, скажите, вы не боитесь, что, наглядевшись на голое тело, в один прекрасный день вы привыкнете и перестанете чувствовать женщину? Такое, говорят, случается с докторами.

— Пальчики оближешь, сеньора Леонор. — Почита пробует кончиком языка, не горячий ли, Почита глотает первую ложку. — Очень похож на суп, который у нас на побережье называется чилкано.

— Хочешь взять меня на слабо, Бразильянка? — хмурит брови Панталеон Пантоха. — Учти, серьезный — не значит идиот, не заблуждайся.

— Разница в том, что этот супчик из рыбы, выловленной в Амазонке, а не в Тихом океане, — подливает в тарелки сеньора Леонор. — Пайче, паломета и гамитана. Ой, как вкусно.

— Это вы заблуждаетесь, я не беру вас на слабо, я просто шучу. — Бразильянка опускает ресницы, Бразильянка выпячивает бедро, выставляет грудь, играет голосом. — Почему вы не позволяете мне быть вашим другом? Стоит мне рот открыть, сразу букой становитесь, сеньор Пан-Пан. Осторожно со мной, я, как краб, обожаю идти против течения. Будете меня отталкивать, возьму и влюблюсь в вас.

— Уф, как от него жарко. — Почита обмахивается салфеткой, Почита щупает у себя пульс. — Подвинь мне вентилятор, Панта. Я задыхаюсь.

— Тебе жарко не от супа, а от кадетика. — Панта дотрагивается до ее живота, Панта гладит ее по щеке. — Он, наверное, там зевает, потягивается. Может, даже сегодня ночью, лапонька. Прекрасное число: четырнадцатое марта.

— Хорошо бы дотянуть до воскресенья, — смотрит на календарь Почита. — Пусть сначала Чичи приедет, хочу, чтобы она была при родах.

— По моим подсчетам, еще не время. — Сеньора Леонор потеет, сеньора Леонор тянется багровым лицом к шепчущим лопастям. — Тебе еще ходить не меньше недели.

— Конечно, мама! Вы же видели диаграмму у меня в комнате? Наиболее вероятный срок между сегодняшним днем и воскресеньем. — Панта обсасывает рыбьи косточки, Панта подбирает остатки кусочком хлеба, запивает водой. — Ты слушаешься доктора, гуляла сегодня? Со своей неразлучной Алисией?

— Да, мы ходили в «Ла Фавориту» есть мороженое, — отдувается Почита. — Кстати, ты не знаешь, что такое Пантиляндия, дорогой?

— Как, как? — Взгляд, руки, лицо Панты застывают. — Как ты сказала, дорогая?

— Мне кажется, это какая-то мерзость, — жадно вбирает в себя прохладный воздух Почита. — Какие-то типы в «Ла Фаворите» отпускали сальности насчет женщин, ой, слушай, вот смешно: Пантиляндия вроде как от Панты!

— Кхх, гмм, апчхи! — Пантосик давится, Пантосик чихает, на глазах выступают слезы, душит кашель.

— Выпей водички. — Сеньора Леонор щупает его лоб, сеньора Леонор подает ему платок, поднимает ему руки. — Все оттого, что торопишься, я всегда говорю: не спеши за едой. Дай-ка похлопаю по спине, да выпей еще водички.

6

Настоящая инструкция для гарнизонов и частей Амазонии при строгом ее соблюдении обеспечит рациональное и плодотворное пользование услугами ЖРДУГЧА, а также возможность данному учреждению эффективно и быстро выполнять поставленные перед ним задачи:

1. Получив сведения о предстоящем прибытии оперативной группы, командир подразделения должен выделить прибывающим помещения в соответствии со следующими требованиями: помещения должны быть крытыми, не смежными, снабженными занавесками, которые защищали бы от нескромных взглядов, одновременно создавая полусвет или полутьму, а также светильниками либо фонарями с красными абажурами или прикрытыми тканью или бумагой указанного цвета, в случае оказания услуг в ночное время. Каждое помещение должно быть снабжено: койкой с набивным матрацем, клеенкой, простыней, стулом, скамейкой или гвоздем для одежды; тазиком или сосудом вроде ведра или большой консервной банкой, умывальником, соответственно наполненным чистой водой, куском мыла, полотенцем, рулоном туалетной бумаги. Рекомендуется добавление эстетической, чисто женской детали, вроде букета цветов, картинки или художественного эстампа для создания приятной обстановки. Целесообразно заранее, до прибытия оперативной группы, приготовить помещения, однако ответственный за это офицер в целях наведения полного порядка может обратиться за советом к начальнику оперативной группы, который окажет ему необходимое содействие.

Ответственному офицеру следует принять меры, чтобы оперативная группа находилась в расположении подразделения только то время, которое требуется для выполнения задания, и не задерживалась без серьезных на то оснований. С момента прибытия и до момента убытия члены оперативной группы должны находиться в расположении подразделения, ни в коем случае не вступая в контакт со штатскими лицами из соседних населенных пунктов и не общаясь — исключая время оказания услуг — с солдатами и сержантами подразделения. До и после оказания услуг члены оперативной группы должны содержаться в приготовленных для них помещениях; им воспрещается принимать пищу вместе с войсками, беседовать с солдатами и заходить в другие помещения воинского подразделения. Во избежание присутствия штатских во время пребывания оперативной группы рекомендуется не пускать в расположение подразделения каких бы то ни было посторонних лиц. Подразделению вменяется в обязанность обеспечить трехразовым питанием (завтрак, обед, ужин) всех членов оперативной группы.

Не рекомендуется уведомлять заранее сержантов и солдат о предстоящем прибытии оперативной группы, поскольку опыт показал, что заблаговременное уведомление вызывает в войсках нервное возбуждение, отрицательно сказывающееся на выполнении воинского долга. По прибытии оперативной группы командир подраз-деления должен составить список потребителей (только из сержантов и солдат), включив всех желающих в число кандидатов. Затем из списка кандидатов следует исключить всех страдающих заразными заболеваниями, особенно венерическими, а также тех, у кого будут обнаружены паразиты (вши, клопы, блохи и другие кровососущие). Рекомендуется произвести предварительный медицинский осмотр всех кандидатов.

Составив окончательный список потребителей, следует ознакомить последних с составом оперативной группы, не давая, однако, проявлять пристрастия. Поскольку опытом установлено, что спонтанный выбор не дает возможности обеспечить справедливое распределение рабочих единиц между потребителями, командиру подразделения следует, используя по своему усмотрению способ жеребьевки или способ учета заслуг и провинностей, занесенных в личный формуляр, разделить потребителей на одинаковые группы, принимая во внимание, что каждая рабочая единица в соответствии с условиями договора должна оказать как минимум десять услуг за одну поездку. В исключительных случаях, когда число потребителей оказывается больше преду-смотренного, можно нарушить принцип численного равенства групп, добавив потребителей наиболее старательной или менее уставшей рабочей единице.

После того как подразделение разбито на группы, следует жеребьевкой установить очередь внутри каждой группы и у дверей каждого помещения выставить контролеров из числа потребителей. Максимальное время потребления — двадцать минут. В порядке исключения, когда число потребителей не обеспечивает минимальной занятости каждой рабочей единицы (десять услуг), и только в этом случае, можно увеличить время потребления до тридцати минут. Потребителей следует предварительно проинструктировать о том, что им будут оказаны услуги нормального типа и что они не должны предъявлять никаких необычных требований, проявлять противоестественные фантазии, извращенные наклонности и прочие сексуальные причуды. Повторное потребление категорически запрещается.

С целью занять ожидающих своей очереди и подготовить их должным образом начальнику оперативной группы надлежит распространять среди них наглядные пособия в виде фотографий, а также тексты, которые каждый, подойдя к двери, должен сдать контролеру в том виде, в каком он их получил. За порчу рисунков и текстов — денежный штраф и лишение в будущем услуг ЖРДУГЧА.

ЖРДУГЧА приложит усилия к тому, чтобы оперативные группы прибывали в потребительские центры во время, наиболее подходящее для оказания услуг (под вечер или вечером), то есть когда распорядок дня будет завершен, однако, если это окажется невозможным по погодным условиям или из-за отдаленности, командиру подразделения следует позволить оказание услуг в дневное время, не откладывая до наступления темноты.

По окончании оказания услуг командиру подразделения следует направить в ЖРДУГЧА тщательно составленный статистический отчет, содержащий следующие данные:

а) точное число услуг, оказанных каждой рабочей единицей;

б) имя и фамилию каждого потребителя, номер его личного формуляра и номер военного билета с отметкой о соответственном денежном удержании;

в) краткий отчет о поведении членов оперативной группы (начальника, рабочих единиц, лиц, обслуживающих транспортные средства) во время их пребывания в расположении воинского подразделения и

г) конструктивную критику и предложения относительно улучшения деятельности ЖРДУГЧА.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы)

Панталеон Пантоха.

Утверждаю: генерал СВ Фелипе Кольасос,

начальник Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск.

Лагунас, 2 сентября 1957 года

Капитан СВ Альберто X. Мендоса Р. с удовлетворением направляет ЖРДУГЧА следующий отчет о пребывании оперативной группы No 16 во вверенном ему военном лагере Лагунас (на реке Уальага).

Оперативная группа No 16 прибыла в лагерь Лагунас из Икитоса в четверг 1 сентября в 15 часов на речном судне «Ева» и убыла в 19 часов того же дня в направлении лагеря Пуэрто Артуро (также на реке Уальага). Оперативную группу возглавила сеньора Леонор Куринчила, или Чучупе; в состав группы входили рабочие единицы: Дульсе Мариа, Лунита, Пичуса, Барбара, Пенелопа и Рита. В соответствии с инструкцией 83 потребителя были разделены на 6 групп (пять групп по четырнадцать человек и одна — тринадцать человек), которым упомянутые рабочие единицы оказывали услуги в рамках установленного времени и в высшей степени удовлетворительно. Поскольку наименьшее число заявок поступило на Дульсе Марию, ей назначили группу из тринадцати человек. К настоящему отчету прилагается список 83 потребителей: имена, фамилии, номера личных формуляров и военных билетов с отметкой о денежном удержании.

Поведение оперативной группы во время пребывания на территории лагеря Лагунас было положительным. Отмечено лишь одно чрезвычайное происшествие, имевшее место во время прибытия судна, когда нижний чин Рейнальдино Чумбе Киски узнал среди рабочих единиц свою родную сестру (так называемую Луниту), набросился на нее и, прежде чем его схватили, успел оскорбить ее и нанести ей телесные повреждения, к счастью незначительные. Нижний чин Чумбе Киски был лишен услуг и посажен на шесть дней в карцер за дурной характер и несдержанность, но затем освобожден от второй части наказания по ходатайству его родной сестры Луниты и остальных членов оперативной группы. Нижеподписавшийся позволяет себе внести предложение о том, чтобы ЖРДУГЧА, чью деятельность чрезвычайно высоко оценивают все сержанты и солдаты, изучила бы вопрос о возможности распространения своих услуг и на унтер-офицеров, учитывая их неоднократные просьбы, и создала бы специальную бригаду из рабочих единиц высшего класса для одиноких офицеров и тех, чьи семьи живут далеко от мест, где эти офицеры несут службу.

Подпись: капитан СВ Альберто X. Мендоса Р.

Главная тема: Рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии.

Конкретная тема: Празднование первой годовщины и подведение итогов первого года существования ЖРДУГЧА. Гимн Роты добрых услуг.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 16 августа 1957 года.

Нижеподписавшийся, капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, командир Роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, почтительно приветствует генерала Фелипе Кольасоса, начальника Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск, и докладывает:

I. В связи с исполняющейся 4 числа текущего месяца первой годовщиной ЖРДУГЧА нижеподписавшийся позволил себе организовать для мужского и женского персонала оной скромный товарищеский обед в расположении ЖРДУГЧА на реке Итайа, который, дабы не обременять излишне скудный бюджет, был приготовлен группой добровольцев из числа вольнонаемных ЖРДУГЧА под руководством начальницы персонала доньи Леонор Куринчилы (она же Чучупе). Дружеское застолье, проходившее в здоровой обстановке веселья и шуток, — меню превосходной амазонской кухни включало знаменитый местный суп из земляного ореха, инчик-капи, рис с курицей, мороженое с ягодой коконной и пиво в качестве напитка — не только укрепило чувства братства и сотрудничества, но и было использовано как привал в пути, с тем чтобы, обратив мысленный взор на пройденное, проанализировать плоды деятельности Роты за первый год ее существования, обменяться мнениями, внести предложения и высказать конструктивную критику, неизменно имея в виду совершенствование методов выполнения порученного нам армией задания.

В общих чертах итог первого года существования ЖРДУГЧА, который ниже-подписавшийся подвел в краткой речи перед сотрудниками за десертом, выразился в цифре 62 160 добрых услуг сержантам и солдатам Сухопутных войск и Военно-морских сил, служащим в пограничных областях Амазонии; данная цифра, хотя и ниже уровня существующего спроса, тем не менее символизирует скромный успех ЖРДУГЧА и доказывает (если разложить 62 160 услуг на количество рабочих единиц), что ЖРДУГЧА постоянно работала на полную мощность и с максимальной производительностью труда, что является пределом мечтаний всякого предприятия. Действительно, в течение двух первых месяцев, когда в ЖРДУГЧА насчитывалось всего четыре рабочих единицы, число услуг достигало 4320, что составляло ежемесячно 540 добрых услуг на одну рабочую единицу, или 20 услуг ежедневно (см. докладную записку No 1), а значит, свидетельствовало о высокой производительности каждой из них. На протяжении четвертого и пятого месяцев, когда штат увеличился до шести рабочих единиц, число добрых услуг возросло до 6480, что составляло те же ежедневные два десятка добрых услуг на рабочую единицу. Пятый, шестой и седьмой месяцы дали цифру 13 560, то есть в среднем ежедневно двадцать добрых услуг на каждую рабочую единицу ЖРДУГЧА. На протяжении восьмого, девятого и десятого месяцев сохранялся тот же рабочий ритм и максимальный уровень производительности, ибо 16 200 добрых услуг, оказанных за этот период, дают в среднем те же двадцать ежедневных услуг на каждую из десяти рабочих единиц, точно так же 21 600 услуг за два последних месяца показали, что двадцать рабочих единиц, входящих теперь в штат ЖРДУГЧА, сумели удержаться на том же высоком уровне производительности без всяких срывов. Нижеподписавшийся позволил себе закончить краткую торжественную речь поздравлением в адрес всего персонала ЖРДУГЧА, отметив его дисциплинированность, упорство в работе, и призвал удвоить усилия, с тем чтобы в будущем добиться еще более высокой производительности труда, не снижая при этом качества.

После завершающего тоста, который был поднят за ЖРДУГЧА, рабочие единицы вышеупомянутой очень мило исполнили перед нижеподписавшимися музыкальную вещицу, которую они тайком сочинили специально для этого случая и которую предложили принять в качестве гимна Роты добрых услуг. Нижеподписавшийся удовлетворил их просьбу, прослушав гимн, спетый всем коллективом с подлинным энтузиазмом, и надеется, что он будет одобрен и командованием, принимая во внимание, что целесообразно приветствовать инициативу, как и в данном случае cвидетельствующую об интересе и любви, с какими относится персонал к учреждению, частью которого является, инициативу, пробуждающую дух братства, необходимый для успешного совместного выполнения поставленных задач, а также выявляющую высокий моральный дух, юный задор и остроумие, каковые, в небольших дозах разумеется, никогда не лишни и могут служить уместной приправой в нашем деле.

Ниже приводятся слова вышеупомянутого сочинения, которые исполняются на мотив широкоизвестного бразильского танца — распы:

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы)

Панталеон Пантоха.

Копии: генералу Висенте Скавино, главнокомандующему V военным округом (Амазония).

РЕЗОЛЮЦИЯ: Сообщить капитану Пантохе, что Командование Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск лишь временно соглашается с его решением принять гимн Роты добрых услуг, созданный женским персоналом ЖРДУГЧА, поскольку уместнее исполнять эти слова на мотив какой-нибудь перуанской народной песни, а не зарубежной мелодии вроде распы; данное предложение следует учесть на будущее.

Подпись: генерал Фелипе Кольасос,

начальник Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск.

МЛАДШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА СВ АЛЬБЕРТО САНТАНЫ, КОМАНДИРА ПОСТА ОРКОНЕС (НА РЕКЕ НАПО), ПРИНЯТАЯ В ВОЕННОМ ЛАГЕРЕ ВАРГАС ГЕРРА (ИКИТОС) И ПЕРЕДАННАЯ ПО НАЗНАЧЕНИЮ (КОПИЯ — КОМАНДОВАНИЮ V ВОЕННОГО ОКРУГА, АМАЗОНИЯ).

Прошу передать капитану СВ (Интендантской службы) Панталеону Пантохе, командиру Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, следующее сообщение:

1. От имени унтер-офицеров, сержантов и солдат Поста Орконес, а также от себя лично шлю ему наши искренние поздравления по случаю рождения дочурки Гладис и пожелания счастья и успехов в жизни его новорожденной наследнице; поздравляем с опозданием, поскольку узнали о счастливом событии только вчера от прибывшей в Орконес оперативной группы ЖРДУГЧА No 11.

2. От имени всех солдат, находящихся у меня под командой, и от себя лично выражаю ему нашу братскую солидарность; мы позором клеймим и даем решительный отпор предательским нападкам и мерзким инсинуациям, которые допускает с некоторых пор по адресу Роты добрых услуг радиопрограмма «Говорит Синчи», каковую в знак нашего негодования в расположении Поста Орконес больше не слушают, подключая на это время к трансляционной сети программу национального радио «Музыка и песни вчерашнего дня».

С благодарностью

младший лейтенант СВ Альберто Сантана,

командир поста Орконес (на реке Напо)

КОМАНДИРА ГАРНИЗОНА БОРХА ПОЛКОВНИКА СВ ПЕТЕРА КАСАУАНКИ ЖЕНСКОЙ РОТЕ ДОБРЫХ УСЛУГ ДЛЯ ГАРНИЗОНОВ И ЧАСТЕЙ АМАЗОНИИ

Борха, 1 октября 1957 года

Полковник Петер Касауанки, командир гарнизона Борха, с сожалением вынужден довести до сведения Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, что во время пребывания в расположении гарнизона оперативной группы No 25 (во главе с субъектом по прозвищу Чупито и в составе Коки, Флор, Макловии и Лохмушки), которое продолжалось восемь дней по причине непогоды, препятствовавшей гидроплану «Далила» подняться в воздух с водной поверхности реки Мараньон, имели место следующие чрезвычайные происшествия, которые ниже излагаются в подробностях:

По окончании оказания услуг, завершившихся нормально в день прибытия оперативной группы, во избежание непредусмотренных контактов между членами оперативной группы и войсками, первые были расквартированы в помещении, предназначенном для унтер-офицеров и соответственно для этого приспособленном. Благодаря своевременному донесению командование узнало о том, что пилот «Далилы» по кличке Псих собирается осуществить недопустимую сделку, предложив унтер-офицерам гарнизона Борха воспользоваться за деньги услугами сотрудниц оперативной группы. Три унтер-офицера части, застигнутые среди ночи за делом, были строго наказаны, субъект по кличке Псих помещен в карцер до отбытия оперативной группы, а на сотрудниц наложен денежный штраф.

На третий день пребывания оперативной группы в гарнизоне Борха, невзирая на строгое наблюдение за помещением, где были расквартированы сотрудницы опера-тивной группы, произошел совместный побег одной из них — Макловии — с начальником стражи, несшей караульную службу у помещения, первым сержантом Теофило Гуалино. Тотчас же были приняты необходимые меры, организована погоня за беглецами, каковые, как обнаружилось, преступно захватили один из гарнизонных катеров. В результате двухдневных усиленных поисков они были найдены в местечке Санта-Мариа-де-Ньева, где получили кров и приют в одном из тайных убежищ «братьев» после того, как им чудом удалось (как полагает наивная парочка, благодаря заступничеству младенца-мученика из Моронакочи) переправиться через разыгравшуюся реку Мараньон. Местонахождение убежища фанатиков было выдано жандармам, которые устроили облаву, к несчастью безуспешную, поскольку «братьям» и «сестрам» удалось скрыться в горах. Оба дезертира из Борхи были задержаны, хотя на первых порах пытались оказывать сопротивление, однако поисковая группа под командой младшего лейтенанта Камило Бооркеса Рохаса без труда преодолела его. Из документов, которые были конфискованы у беглецов, выяснилось, что утром того же дня их сочетал гражданским браком Военный губернатор Санта-Мариа-де-Ньевы, а перед тем — церковным браком капеллан миссии. Первый сержант Теофило Гуалино был лишен воинских наград и разжалован в рядовые, а также посажен в карцер на хлеб и воду сроком на двадцать дней; в личный формуляр сержанта было занесено строгое порицание. Рабочая единица Макловия возвращена в ЖРДУГЧА, с тем чтобы командование подвергло ее наказанию по своему усмотрению.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: полковник СВ Петер Касауанки,

командир гарнизона Борха (на реке Мараньон).

Икитос, 12 октября 1957 года

Друг Пантоха!

Терпение, как и все человеческое, имеет предел. Мне не хочется намекать Вам, что Вы злоупотребляете моим терпением, но любой беспристрастный наблюдатель скажет, что Вы его топчете, ибо как еще истолковать то могильное молчание, каким Вы удостаиваете все мои устные и дружеские послания, которые я на протяжении последних недель передаю Вам через Ваших служащих — Чупито, Чучупе и китайца Порфирио? Все очень печально и очень просто, Вы должны понять это и научиться раз и навсегда различать, кто вам друг, а кто — нет, иначе, простите, сеньор, Пантоха, Ваше процветающее предприятие пойдет ко всем чертям. Город требует, чтобы я набросился на Вас, а в Вашем лице на все то, что достойные люди Икитоса считают беспрецедентным и не имеющим оправдания скандалом. Вы знаете, я человек своего времени, не стану зря рисковать головой, готов взглянуть в лицо реальности и способен в интересах прогресса согласиться с тем, чтобы на нашей прекрасной земле, где я увидел свет, процветало бы предприятие, подобное Вашему. Однако даже я, человек широких взглядов, не могу не понять тех, кто приходит в ужас, яростно негодует, поднимает крик до небес. Вначале их было всего четыре, друг Пантоха, а теперь двадцать, тридцать, пятьдесят? — и Вы таскаете этих блудниц туда-сюда по водам и небесам нашей Амазонии. Так знайте же, народ требует, чтобы Ваше предприятие прикрыли. Семейные очаги не знают покоя с тех пор, как у них под боком, на глазах их малолетних дочерей, появился этот гнойник разврата и порока, и, полагаю, Вам известно, что любимое занятие ребятишек в Икитосе — ходить на берег Итайи смотреть, как отправляется и прибывает судно или гидроплан со своим разноперым грузом. Как раз вчера мне со слезами на глазах рассказывал об этом директор Колледжа Святого Августина, этот многомудрый, святой старец, отец Хосе Мариа.

Поймите же, как обстоит дело: жизнь и смерть Вашего приносящего миллионы предприятия находится в моих руках. До сих пор я противился давлению, которое на меня оказывают, и ограничивался тем, что время от времени, дабы унять немного негодование общественности, сдержанно предостерегал Вас, но если Вы и дальше будете упорствовать в своем непонимании реальной действительности и если до конца месяца я не получу того, что мне причитается, то Вашему предприятию и Вам лично, как его мозговому центру и управляющему, будет объявлена война не на жизнь, а на смерть, война без жалости и сострадания, которая кончится для вас обоих роковым образом.

Об этом и о многом другом мне бы хотелось побеседовать с Вами, сеньор Пантоха, в дружеской обстановке. Но опасаюсь Вашего характера, Вашей несдержанности, Ваших дурных манер, и, кроме того, позвольте мне с улыбкой напомнить Вам, что два вынуж-денных купания в грязных водах Итайи — это максимум, который Ваш покорный слуга может счесть шуткой и простить: на третью попытку я бы ответил как мужчина, хотя насилие мне не по душе.

Вчера, друг Пантоха, я видел Вас под вечерок прогуливающимся по проспекту Гонсалеса Вихила, неподалеку от Приюта для престарелых. Я хотел подойти поздороваться, но заметил, что Вы в приятном обществе, к тому же я угодил бы в самый неподходящий момент, и я не подошел, ибо умею быть скромным, умею войти в чужое положение. Я был рад узнать прелестную дамочку, которую Вы обнимали за талию в то время, как она нежно покусывала Вас за ушко. Ну и ну, сказал я себе, ведь если это не его прелестная супруга, так, значит, то бесценное сокровище со славным прошлым, которое импортировали из Манаоса для процветающего предприятия.

У Вас изысканный вкус, сеньор Пантоха, и знайте, что мы, мужчины города, все, как один, завидуем Вам, потому что Бразильянка самое соблазнительное, самое прелестное существо, которое когда-либо ступало на землю Икитоса, — вот какое счастье выпало Вам и всем подряд солдатикам нашей армии. Вы, должно быть, направлялись на берег красивейшего озера Морона поглядеть, как сгущаются сумерки, и поклясться в вечной любви, как это теперь стало модно среди местных влюбленных, на краю оврага, где распяли младенца-мученика.

Сердечно жмет Вашу руку, сами знаете кто.

XXX

Главная тема: Женская рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии.

Конкретная тема: Чрезвычайные происшествия, имевшие место в оперативной группе No 25 в Борхе в период с 22 по 30 сентября 1957 г.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 6 октября 1957 года.

Нижеподписавшийся, капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, командир Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, почтительно приветствует генерала Фелипе Кольасоса, начальника Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск, и докладывает:

1. По поводу чрезвычайных происшествий, имевших место в гарнизоне Борха, о которых сообщается в объяснительной записке полковника СВ Петера Касауанки, прилагаемой к настоящей докладной, ЖРДУГЧА провела тщательное расследование, которое позволило установить следующие факты:

а) В течение восьми дней пребывания оперативной группы No 25 в Борхе (с 22 по 30 сентября) погода там стояла превосходная, все время светило солнце, не выпало ни одного дождя, и река Мараньон была спокойна, о чем сообщается в сводке метеорологической службы Перуанских военно-воздушных и военноморских сил, которая прилагается.

б) Показания всех членов оперативной группы No 25 решительно совпадают в том, что задержка в Борхе была вызвана намеренным повреждением гидроплана «Далила», которое произвело неизвестное лицо с целью воспрепятствовать отлету и задержать оперативную группу в Борхе; через восемь дней гидроплан таким же таинственным образом был починен.

в) Точно так же все члены оперативной группы одинаково показывают, что на протяжении всех восьми дней вынужденного пребывания в Борхе рабочие единицы Кока, Флор, Макловия и Лохмушка (Макловия, разумеется, лишь когда она находилась в расположении гарнизона) ежедневно и неоднократно принуждались к оказанию добрых услуг всем офицерам и унтер-офицерам подразделения вопреки уставу ЖРДУГЧА, исключающему из сферы ее услуг старший и средний офицерский состав, при этом за упомянутые услуги не было получено материального вознаграждения.

г) Пилот «Далилы» утверждает, что причиной его заключения в карцер гарнизона Борха послужило его намерение, и только оно, помешать оперативной группе оказывать добрые услуги, противоречащие уставу и ad honores [5], которых от нее требовали и число которых, согласно ее собственным приблизительным подсчетам, составляет 247.

д) Нижеподписавшийся хотел бы подчеркнуть, что докладывает о результатах настоящего расследования не для того, чтобы опровергнуть свидетельство полковника Петера Касауанки — выдающегося командира, которого сам он высоко ценит и уважает, — но исключительно из стремления внести свой посильный вклад, пополнив всесторонне сообщение вышеназванного военачальника, а также во имя торжества правды.

2. С другой стороны, нижеподписавшийся имеет честь довести до сведения командования, что проведенное ЖРДУГЧА расследование обстоятельств побега и последующего бракосочетания рабочей единицы Макловии с бывшим первым сержантом Теофило Гуалино совпадает по всем параметрам с версией, изложенной в объяснительной записке полковника СВ Петера Касауанки, с тем лишь дополнением, сделанным по просьбе вышеупомянутой Макловии, что она и бывший первый сержант Гуалино завладели гарнизонным катером заимообразно, поскольку уйти из Борхи можно только по реке, и что они были твердо намерены вернуть его при первой же возможности. Упомянутая Макловия за безответственное поведение уволена из рядов ЖРДУГЧА без выходного пособия и рекомендательного письма.

3. Нижеподписавшийся позволяет себе обратить внимание Командования на то обстоятельство, что причины данного чрезвычайного происшествия, как и большинства других, имевших место, несмотря на все старания ЖРДУГЧА и ответственных лиц в гарнизонах и частях, коренятся в трагической нехватке рабочих единиц. Штат в количестве двадцати (20) рабочих единиц (а в настоящее время девятнадцати, поскольку упоминавшейся Макловии еще не найдена замена) при всей самоотверженности и доброй воле всех сотрудниц ЖРДУГЧА недостаточен для удовлетворения неуемно растущего спроса со стороны потребительских центров, которые мы при всем нашем желании не можем обслужить должным образом, выдавая им, да простят мне это выражение, в час по чайной ложке, а такой рацион способен лишь возбудить, породить чувство фрустрации, а иногда стать причиной опрометчивых, достойных сожаления поступков. Нижеподписав-шийся снова позволяет себе обратиться к Командованию с убедительной просьбой решиться на смелый шаг — дать согласие на увеличение оперативного штата ЖРДУГЧА с двадцати (20) до тридцати (30) рабочих единиц, что явилось бы существенным про-грессом в деле еще далекого от реальности осуществления того, что в науке называется «полным удовлетворением мужских потребностей» наших войск, служащих в Амазонии.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха.

Приложение: объяснительная записка полковника СВ Петера Касауанки, командира гарнизона Борха (на реке Мараньон) и две (2) сводки метеорологической службы ВМФ и ВВС. РЕЗОЛЮЦИЯ:

Направить докладную записку капитана Пантохи генералу Висенте Скавино, главнокомандующему V военным округом с нижеследующими указаниями:

Произвести немедленно тщательное расследование чрезвычайного происшествия с оперативной группой No 25 ЖРДУГЧА, имевшего место в гарнизоне Борха в период между 22 и 30 сентября, и строго наказать виновных. Удовлетворить просьбу капитана Пантохи и выделить ЖРДУГЧА средства, необходимые для увеличения оперативного штата с двадцати до тридцати рабочих единиц.

Подпись: генерал Филипе Кольасос,начальник Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск.

Лима, 10 октября 1957 года.

КОНТР-АДМИРАЛА ПФ ПЕДРО Г. КАРРИЛЬО, КОМАНДУЮЩЕГО РЕЧНОЙ ФЛОТИЛИЕЙ АМАЗОНКИ, ГЕНЕРАЛУ СВ ВИСЕНТЕ СКАВИНО, ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ V ВОЕННЫМ ОКРУГОМ (АМАЗОНИЯ)

База Святая Клотильда, 2 октября 1957 года

Заверяя в своем глубоком уважении, имею честь довести до Вашего сведения, что с различных военных баз, расположенных в Амазонии, до меня дошли сигналы об удивлении и недовольстве как со стороны матросов, так и офицерского состава по поводу гимна Роты добрых услуг. Люди, облаченные в незапятнанный мундир Перуанского флота, выражают сожаление по поводу того, что автор текста вышеупомянутого гимна не счел нужным даже упомянуть Перуанский флот или морскую службу вообще, как если бы они вовсе не покровительствовали этому начинанию, между тем как — надо ли напоминать? — мы содействовали ему, выделив транспортное судно с соответствующим экипажем и приняв долевое участие в расходах по его содержанию, а также аккуратнейшим образом выплачивая гонорары, причитающиеся за оказываемые нам услуги.

Будучи убежден в том, что такое упущение является исключительно результатом недосмотра и возникло случайно, а ни в коей мере не продиктовано намерением оскорбить Флот или недооценкой морской службы со стороны наших коллег из Сухопутных войск, я направляю Вам эту служебную записку одновременно с моим дружеским приветом и прошу исправить, если это в Ваших силах, допущенную неточность, ибо, сколь бы банальной и незначительной она ни была, все же может стать причиной обид и досады, которым не следует омрачать отношений между братскими родами войск.

Да хранит Вас Бог.

Подпись: контр-адмирал ПФ Педро Г. Каррильо, командующий Речной флотилией Амазонки.

РЕЗОЛЮЦИЯ: Ознакомить с содержанием служебной записки капитана Пантоху, вынеся ему порицание за непростительную бестактность, которую проявила ЖРДУГЧА в этом вопросе, и распорядиться немедленно должным образом искупить вину перед контр-адмиралом Педро Г. Каррильо и нашими товарищами, служащими в Перуанском флоте.

Подпись: генерал Висенте Скавино,главнокомандующий V военным округом (Амазония).

Икитос, 4 октября 1957 года.

Рекена, двадцать второе октября

одна тысяча 957

Атважный Синчи!

Откликнись в своих разячих несправедливости передачах по амазонскому радиу которые мы всю дорогу слушаим за что тебя приветствуим потому как морячки с базы Святой исабелиты притащили к нам сюда потаскушек из Икитоса на раскошном пароходе по имени ева и плещутся себе в наших водах вместе с ними а нам нельзя и мы прогрессивная молодежь Рекены ничего поделать не можем. Где же справедливость Атважный Синчи? Мы уже избирали комиссию из себя горожан под водительством алькальда Теофило Морея чтобы протестовать самому начальнику базы святой Исабелиты но этот трус отказал нам по причине мол каких я могу позволить вам услуг если никаких таких услуг не существует и при том поклялся еретик на образке младенца мученика. Вот те на будто мы ничего не видим ничего не слышим что скажешь Синчи как тебе это нравится? Почему морякам можно, а нам нет? Вставь про это в свою передачу Атважный Синчи дай им в поддых сотри в порошок!

Твои слушатели которые уважают

Артидоро Сома

Непомусено Килка

Кайфас Санчо

С письмецом посылаем тебе и подарочек попугая у него язык подвешен не хуже твоего.

Главная тема: Женская рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии.

Конкретная тема: Объяснение побудительных причин и доработка текста гимна Роты добрых услуг.

Характер документа: Секретно.

Дата и место: Икитос, 16 октября 1957 года.

Нижеподписавшийся, капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха, командир Женской роты добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, почтительно приветствует контр-адмирала ПФ Педро Г. Каррильо, командующего Речной флотилией Амазонки, и докладывает:

1) что глубоко сожалеет о непростительной небрежности, в силу которой в тексте гимна Роты добрых услуг не оказалось четкого упоминания славного Перуанского флота и его отважных моряков. Не из желания оправдаться, но лишь в порядке информации следует сообщить, что гимн, написанный не по заданию командования ЖРДУГЧА, но возникший стихийно, как творчество ее личного состава, был хотя и без дурного умысла, но несколько легкомысленно одобрен без предварительного критического рассмотрения как с точки зрения формы, так и в отношении содержания. Ибо даже если это не нашло отражения в тексте, но в духе самого гимна, равно как в умах и сердцах тех, кто трудится в ЖРДУГЧА, всегда присутствует образ Перуанского флота и морской службы, как таковой, к которой у нас в Роте питают особую любовь и самое глубокое уважение;

2) что недостатки, имевшиеся в гимне, устранены, он обогащен следующими изменениями:

а) Припев, или рефрен, который повторяется пять раз, после каждой новой строфы, три раза (первый, третий и пятый) будет исполняться согласно первоначальному варианту, то есть:

Второй и четвертый раз будет исполняться второй вариант припева:

б) Первая строфа претерпела коренные изменения: убрана четвертая строчка первоначального варианта «Пусть служат — не тужат», и вместо нее написана новая:

Да хранит Вас Бог.

Подпись: капитан СВ (Интендантской службы) Панталеон Пантоха.

Копии: генералу Фелипе Кольасосу, начальнику Административной, Интендантской и других служб Сухопутных войск и генералу Висенте Скавино, главнокомандующему V военным округом (Амазония).

Полковник СВ Максимо Давила имеет удовольствие направить ЖРДУГЧА следующий сводный отчет о пребывании оперативной группы No 32 в гарнизоне Барранка (на реке Мараньон):

Дата прибытия оперативной группы No 32: 3 ноября 1957 года.

Транспортные средства и состав оперативной группы: судно «Ева».

Начальник оперативной группы: Китаец Порфирио.

Рабочие единицы: Кока, Печуга, Лалита, Сандра, Ирис, Хуана, Лорета, Бразильянка, Роберта и Эдувихес.

Время пребывания в гарнизоне: шесть (6) часов, от 14.00 до 20.00.

Число потребителей и процедура оказания услуг: Сто девяносто два (192) потребителя были разделены на группы и обслужены следующим образом: группа из десяти (10) потребителей — Бразильянкой (невзирая на то, что на нее поступило наибольшее количество заявок от личного состава полка, было учтено распоряжение ЖРДУГЧА о предоставлении этой рабочей единице установленного минимума потребителей); группа из двадцати двух (22) потребителей — Печугой (поскольку она стоит на втором месте по популярности в нашем полку) и восемь групп по двадцать (20) потребителей — остальными рабочими единицами. Разделение на группы было осуществлено после того, как покончили с непредвиденными обстоятельствами, о которых будет сказано ниже. Поскольку «Ева» должна была отчалить до темноты, а в это время года в нашей местности темнеет быстро, максимальное время потребления было сокращено с двадцати минут до пятнадцати, дабы закончить всю операцию до захода солнца, что и удалось осуществить.

Оценка результатов: Потребители были вполне удовлетворены оказанными им услугами, лишь некоторые жаловались на сжатость сроков, которая имела место по причине, изложенной выше; поведение оперативной группы No 32 было вполне корректным, что вообще отличает все оперативные группы ЖРДУГЧА, которые мы имели удовольствие принимать в гарнизоне Барранка.

Непредвиденные обстоятельства: Медицинская служба нашего полка обнаружила, что вместе с оперативной группой No 32 обманным образом в женском платье зайцем прибыл некий субъект, который был сдан патрулю и, как выяснилось в результате допроса, оказался Адрианом Антунесом (он же Стомордый), который является покровителем, или сутенером, рабочей единицы, известной под именем Печуга. «Заяц» признался, что попасть на судно ему помогла его протеже, вышеупомянутая Печуга, и что он угрозами добился согласия начальника оперативной группы и молчания остальных рабочих единиц. Благодаря женскому платью ему удалось обмануть экипаж, будто он — новая рабочая единица по имени Адриана, и мошенничество раскрылось лишь по прибытии в гарнизон Барранка, когда новоявленная Адриана, сославшись на нездоровье, предложила первому же клиенту, нижнему чину Рохелио Симонсу, вместо нормальной услуги — противоестественную. У нижнего чина Симонсы зародились подозрения, он донес о случившемся, и лже-Адриана была насильно подвергнута осмотру дежурным фельдшером, который и установил ее истинный пол. «Заяц» сначала уверял, будто замыслил этот маскарад только для того, чтобы самому проверить, каковы заработки рабочей единицы Печуги (75 % поступает ему), поскольку подозревал, что она занижает цифры, отчитываясь перед ним, и урезает его долю. Но потом, натолкнувшись на недоверие со стороны тех, кто его допрашивал, признался, что уже много лет как извращенец и истинное его намерение состояло в том, чтобы предаваться этому пороку с войсками и доказать самому себе, будто он свободно может заменить женщину в составе ЖРДУГЧА. Все это было подтверждено его сожительницей Печугой. Поскольку не в нашей компетенции принимать какие бы то ни было решения по поводу случившегося, субъект по имени Адриан Антунес (он же Стомордый) в наручниках и под охраной был возвращен на судне «Ева» в интендантский центр для того, чтобы командование ЖРДУГЧА приняло в отношении его меры, которые сочтет нужным.

Предложения: Изучить возможность чаще направлять в потребительские центры оперативные группы ЖРДУГЧА, принимая во внимание положительный эффект доброй услуги для войск.

Подпись: полковник СВ Максимо Давила, командир гарнизона Барранка (на реке Мараньон).

Приложение: список потребителей (имена, фамилии, номера личных формуляров и карточек с отчислениями), а также «заяц» Адриан Антунес (он же Стомордый).

Икитос, 1 ноября 1957 года

Уважаемая сеньора Пантоха!

Сколько раз я подходила к Вашей двери, хотела постучать, но потом раскаивалась и вся в слезах возвращалась к своей сестре, Росите, потому что твой муж всегда грозился: раньше, мол, провалитесь в ад, чем подойдете близко к моему дому. Но я совсем отчаялась, и без того живу как в аду, сеньора, сжальтесь надо мной, хоть сегодня, в День поминовения усопших. А я сейчас пойду в церковь Пунчаны помолиться за дорогих тебе покойников, сеньора Пантоха, прояви доброту, я знаю, Вы добрая, и я видела, какая у тебя хорошенькая доченька, личико у нее ангельское, как у младенца-мученика из Моронакочи. Скажу Вам, когда родилась твоя доченька, мы все в Пантиляндии были уж так рады, уж так рады, мы устроили праздник твоему мужу и подпоили его, чтобы ему от вина стало еще лучше, вот, говорили мы друг дружке, наверное, она, что твой ангелочек, с чистой душою явилась к нам прямо с неба. Так, видать, и есть, я знаю, мне сердце подсказывает. Вы меня знаете, один раз видели год назад или больше, я та прачка, которую Вы по ошибке впустили в дом, думали, мол, я пришла белье постирать. Это я и есть, сеньора. Помогите мне, проявите доброту к бедняжке Макловии, я помираю с голоду, а несчастный Теофило там, в Борхе, его гноят в карцере, посадили на хлеб и воду, он мне описал все в письме, которое передал один друг, а весь грех-то его, несчастного, в том, что он любит меня, помогите хоть чем-нибудь, а уж я по гроб жизни буду тебе благодарная. А как Вы думаете, я могу жить, сеньора, если Ваш муж выкинул меня из Пантиляндии? Сказал, что я плохо вела себя в Борхе, мол, подговорила Теофило убежать. Это не я, это он сказал: давай убежим в Ньеву, сказал, простит мне, что я была гулящей, что, когда мы приехали в Борху, как только увидел меня, мол, сердце ему сказало: «Вот она, женщина, которую ты ищешь всю жизнь».

Благодаря доброму сердцу сестры моей Роситы у меня есть кров, но она сама тоже бедная и не может кормить меня, сеньорита, это она пишет тебе письмо за меня, я не умею. Сжальтесь надо мною ради Христа, он тебя наградит за это, наградит на небе и тебя и доченьку твою, я видела ее на улице, как она топала своими ножками, и подумала, ну чистый ангелочек, глазки-то какие. Мне надо вернуться в Пантиляндию, скажи своему мужу, пусть простит меня и возьмет обратно. Разве я плохо работала? Разве чем огорчила сеньора Пантоху, пока была там? Ничем, ни разочка, только это одно за весь-то год. Я что же, не имею права полюбить человека? А сам он как слюни пускает, когда к нему подступается Бразильянка со своими штучками? Поостерегись, сеньора, это плохая женщина, она жила в Манаосе, а гулящие оттуда все, как одна, бандитки, она, видно, опоила твоего мужа, околдовала, чтобы вить из него веревки. Ведь убились же из-за нее двое мужчин, один американец — прямо святой, говорят, а другой студент. И разве с сеньором Пан-Паном уже не получилось так, что она вытягивает из него все, что ей надо? Поостерегись, сеньора, эта женщина может его отнять, тогда наплачешься, сеньора. Я буду молиться за тебя, чтобы такого не вышло.

Попроси его, умоли за меня, сеньора Пантоха. Моего Теофило будут держать за решеткой много месяцев, а я хочу повидать его, потому что, чудное дело, по ночам плачу во сне и все о нем думаю. Он муж мой перед Богом, сеньора, нас повенчал старичок, святой отец в Ньеве. В Хранилище креста мы распяли куренка ради нашей любви и верности. Теофило не был с братьями, а я была с тех пор, как в Икитос пришел брат Франсиско, благослови его Бог, я ходила слушать его, и он меня обратил. А я обратила Теофило, и он сделался братом», увидел, как в Ньеве «братья» нам помогли. За то, что дали нам пищу и уступили свой гамак, им, беднягам, пришлось уйти в горы, бросить дома, бросить всю живность, все, что имели. Какая же это справедливость — преследовать хороших людей, которые верят в Бога и творят добро?

Как я могу поехать к Теофило повидаться, если у меня нет денег на дорогу? А где взять работу, если Сморчок жутко злопамятный и не хочет брать меня к себе, потому как я ушла от него в Пантиляндию. И обратно в прачки не хочу: смерть как устаешь там и полиция вытягивает все, что заработаешь. Некуда деваться, сеньора. Поцелуй его да исхитрись как-нибудь, ведь мы, женщины, умеем, сделай, чтоб он простил меня, а уж я на коленях приползу целовать тебе ноги. Подумай о моем Теофило, как он там в Борхе, а я тут на себя руки хочу наложить, воткнуть бы себе в сердце шип чимбиры, как делают люди в племени чунчо, и конец печалям, да вот сестричка Росита не дает, и еще знаю, что Господь наш Бог и брат Франсиско, наместник его на земле, не простят мне этого, они любят всякую тварь живую, они даже гулящую любят. Сжальтесь надо мною, пусть он возьмет меня обратно, в жизни больше не прогневлю его, клянусь тебе твоей доченькой, буду молиться за нее, пока не охрипну, сеньора. Меня зовут Макловия, он знает. А уж я так тебя благодарю, сеньора Пантоха, награди тебя Бог, целую твои ножки и ножки твоей доченьки,

по гроб жизни тебе преданная Макловия.

МАЙОРА КАК ГОДОФРЕДО БЕЛЬТРАНА КАЛИЛЫ, КОМАНДИРА КОРПУСА АРМЕЙСКИХ КАПЕЛЛАНОВ V ВОЕННОГО ОКРУГА (АМАЗОНИЯ)

Икитос, 4 декабря 1957 года

Бригадному генералу Висенте Скавино,

главнокомандующему V военным округом (Амазония)

Мой генерал!

Повинуясь тяжкому долгу, прошу Вас о моей немедленной отставке из Перуанской армии, в рядах которой я имею честь служить восемнадцать лет, с тех пор как был рукоположен в священники, и где получил, хотелось бы верить — заслуженно, звание майора. Повинуясь также с прискорбием велению совести, возвращаю армии через Вас, моего непосредственного начальника, три награды и четыре благодарности, объявленные в приказе, которыми за годы моей службы в обойденном вниманием и почестями Корпусе армейских капелланов (КАК) Вооруженные силы желали поддержать мои старания и выразить свою признательность.

Чувствую себя обязанным откровенно заявить, что причиной моего ухода из армии и отказа от наград и благодарностей является существование в Сухопутных войсках пагубного полуподпольного учреждения под эвфемистическим названием Рота добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, на деле прикрывающим активную, приобретающую все больший размах поставку проституток в военные лагеря и речные базы Амазонии. Ни как священник, ни как солдат я не могу смириться с тем, что армия Болоньези и Альфонсо Угарте, украсившая историю Перу столькими благородными делами и славными героями, так низко пала и покровительствует продажной любви, субсидируя ее из своего бюджета и предоставляя в ее распоряжение свою Интендантскую службу. Хочу привести лишь один вопиющий парадокс: за восемнадцать лет, несмотря на все мои настойчивые просьбы и ходатайства, мне не удалось добиться, чтобы в Сухопутных войсках была создана передвижная команда капелланов, которые бы могли периодически навещать солдат отдаленных гарнизонов, где нет своих священников, — а таких гарнизонов большинство, — привозя туда святые дары и исповедуя, в то время как упомянутая Рота добрых услуг уже теперь, не просуществовав и полутора лет, имеет в своем распоряжении гидроплан, речное судно, грузовик и самые современные средства сообщения для того, чтобы заражать всю нашу сельву, из конца в конец, грехом, развратом и, без сомнения, сифилисом.

Хочу, наконец, обратить Ваше внимание на то, что эта вызывающая удивление Рота возникла и процветает в то время, как католической вере, официальной религии Перу и Вооруженных сил, у нас в Амазонии угрожает чума суеверия, которое под личиной так называемых «братьев» обрушивается на селения, вербуя все больше адептов среди наивных и невежественных людей, а чудовищный культ ребенка, зверски распятого в Моронакоче, распространяется повсюду, проникая даже, как стало известно, в военные казармы. Нет необходимости напоминать Вам, мой генерал, что всего два месяца назад в расположении поста Сан-Бартоломе, на реке Укайали, группа фанатиков новобранцев, тайно объединившихся в братство, пыталась распять заживо индейца, заклиная таким образом бурю, что удалось пресечь офицерам части, лишь прибегнув к оружию. И в то самое время, когда Корпус армейских капелланов отважно борется против этой губительной чумы, поразившей гарнизоны и части Амазонии, командование полагает целесообразным создание учреждения, расшатывающего мораль и подрывающего дух наших войск, и, более того, способствует его деятельности. Тот факт, что наши Сухопутные войска поощряют проституцию, принимая на себя позорную роль посредника, является симптомом глубокого разложения, к которому нельзя оставаться безучастным. И коль скоро эта нравственная гангрена поразила становой хребет, каковым является армия, она в любой момент может перекинуться на весь священный организм нашей Отчизны. Но я, скромный священник-солдат, не желаю быть соучастником, не желаю ни способствовать, ни попустительствовать этому чудовищному процессу.

С воинским приветом

майор (КАК) Годофредо Бельтран Калила,

командир Корпуса армейских капелланов V военного округа (Амазония).

РЕЗОЛЮЦИЯ: Передать настоящее прошение в Военное министерство и в Генеральный штаб Сухопутных войск со следующими рекомендациями:

1. Принять прошение об отставке майора (КАК) Бельтрана Калилы, поскольку его решение окончательно.

2. Мягко пожурить его за некоторые неумеренные выражения, в которых он аргументирует свою просьбу.

3. Поблагодарить за верную службу.

Подпись: генерал Висенте Скавино,главнокомандующий V военным округом (Амазония).

7

На часах нашей студии — восемнадцать ноль-ноль, Амазонское радио с удовольствием предлагает нашим слушателям самую популярную программу, слушайте наши позывные:

Звучат первые такты вальса «Контаманина», стихают, продолжают звучать фоном.

ГОВОРИТ СИНЧИ!

Звучат первые такты вальса «Контаманина», стихают, продолжают звучать фоном.

Полчаса комментариев, критических высказываний, анекдотов, информации во имя правды и справедливости. Голос, несущий в эфир народные чаяния всей Перуанской Амазонии. Живая и поистине гуманная программа составлена и ведется известным журналистом Германом Лаудано Росалесом, СИНЧИ.

Звучат первые такты вальса «Контаманина», затихают, резко обрываются.

Добрый вечер, дорогие радиослушатели! Я снова с вами на волнах Амазонского радио, первый канал Восточноперуанского вещания, и постараюсь, чтобы житель космополитической столицы и женщина из далекого племени, делающего первые шаги на пути цивилизации, процветающий коммерсант и скромный земледелец — другими словами, все те, кто борется и трудится во имя прогресса на непокорной земле Амазонии, побыли полчаса в обстановке дружбы и веселья, услышали нелицеприятные разоблачения и возвышенные дискуссии, сенсационные репортажи и сообщения исторической значимости, я обращаюсь к вам из Икитоса, очага истинно перуанского духа, Икитоса, оправленного в бескрайнюю зелень нашей сельвы. Но сначала, дорогие радиослушатели, несколько советов из области коммерции:

Торговая реклама, магнитофонная запись: 60 секунд.

Итак, начинаем, как всегда, нашим разделом НЕМНОГО О КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ. Стоит ли повторять, дорогие радиослушатели, что необходимо повышать наш интеллектуальный и духовный уровень, углублять наши знания, особенно о том, что нас окружает, о нашем крае, о городе, приютившем нас. Давайте же познавать его тайны, знакомиться с традициями и легендами, украшающими его улицы, с жизнью и подвигами тех, кто дал им свои имена, историей домов, в которых мы живем и многие из которых были колыбелью великих людей либо местом событий неувядающей славы, ставших гордостью нашего края. И чем больше мы узнаем о своих земляках и своем городе, тем больше будем любить нашу Родину, наших соотечественников. Сегодня мы расскажем вам историю одного из самых славных зданий Икитоса. Я имею в виду, вы, конечно, уже догадались, хорошо всем известный Железный дом, как его называют в народе, так непохожий на другие, так изящно возвышающийся на нашей Пласа-де-Армас, — дом, в котором помещается изысканный и благородный Городской клуб Икитоса. Синчи спрашивает: кому из вас известно, кто построил этот Железный дом, поражающий и приводящий в восторг иноземцев, ступающих на землю современного Икитоса? Кому из вас известно, что прекрасный дом из металла спроектирован одним из самых знаменитых архитекторов и строителей Европы и мира? Кому до сегодняшнего дня было известно, что этот дом был рожден гением великого француза, который в начале века воздвиг в прекрасном Париже всемирно известную башню, носящую его имя? Эйфелеву башню! Да, дорогие радиослушатели, именно так: Железный дом на Пласа-де-Армас — создание дерзкого выдумщика и знаменитейшего француза Эйфеля, другими словами, это величайший исторический памятник нашей страны, да и всего мира. Значит ли это, что знаменитый Эйфель бывал в нашем жарком Икитосе? Нет, он не был тут ни разу. Как же объяснить в таком случае, что его замечательное произведение сияет красотой в нашем любимом городе? Вот об этом-то Синчи и расскажет вам сегодня вечером в разделе НЕМНОГО О КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ…

Короткие арпеджио.

Промчались годы каучукового бума, и великие пионеры наших земель, те самые, что с севера на юг и с востока на запад избороздили амазонские дебри в поисках желанного каучука, достойно, как истинные спортсмены, стали соревноваться на благо нашего города: кто построит дом из самых высокохудожественных и дорогих современных материалов. Тогда-то и появились на свет мраморные особняки с фасадами и портиками, украшенными изразцами, с резными балконами, так красящими улицы нашего Икитоса и напоминающими нам о золотых годах Амазонии и о словах поэта нашей матери-Родины, сказавшего: «Любое прошлое — лучше настоящего». Итак, одним из этих пионеров, одним из великих Господ каучука и авантюры был миллионер и наш славный соотечественник дон Ансельмо де Агила, который, как и многие ему подобные, имел обыкновение путешествовать по Европе для удовлетворения томившего его беспокойства и жажды просвещения. Итак, в одну прекрасную и суровую европейскую зиму — вот, наверное, дрожал там наш лоретанин! — дон Ансельмо де Агила прибыл в немецкий городок и поселился в небольшой гостинице, которая властно привлекла его внимание и очаровала современным комфортом, дерзостью очертаний и своеобразной красотой, ибо была построена целиком и полностью из железа. Что же сделал наш земляк, дон Агила? Ничтоже сумняшеся и всем сердцем любя свое милое отечество, что вообще характерно для наших соплеменников, он сказал себе: это замечательное произведение архитектурного искусства должно находиться в моем родном городе, Икитос достоин его, и оно нужно Икитосу, дабы увенчать его изящество и величие. И наш расточительный лоретанин взял да и купил немецкую гостиницу, построенную великим Эйфелем, отвалив за нее столько, сколько запросили. Потом велел разобрать ее на части, погрузил на корабль и привез в Икитос со всеми гайками и шайбочками. Это был первый в истории дом из готовых конструкций, дорогие радиослушатели. Здесь его снова собрали самым тщательным образом под любовным присмотром дона Агилы. Теперь вы знаете, как очутилось в Икитосе это удивительное, не имеющее себе равного в мире произведение искусства.

И в качестве анекдотического комментария можно лишь добавить, что в своем симпатичном и благородном стремлении украсить лицо родного города дон Ансельмо де Агила действовал несколько опрометчиво, не смекнув, что материал, из которого сделан дом, вполне годится для полярных стуж высокообразованной Европы, но вовсе не так хорош для Икитоса, где здание из металла при наших температурах, как известно, может породить серьезную проблему. Так оно, к несчастью, и получилось. Самый дорогостоящий дом в Икитосе оказался негодным для жилья, ибо солнце превращает его в раскаленный котел, и невозможно притронуться к его стенам, чтобы не обжечься до волдырей. Дону Агиле ничего не оставалось, как продать этот дом одному своему другу, каучуковому дельцу Амбросио Моралесу, который полагал, что сможет вынести адское пекло Железного дома, но и у него ничего не вышло. Итак, каждый год здание переходило из рук в руки, пока не нашли идеального выхода: превратили его в Городской клуб Икитоса, который пустует в дневные часы, когда Железный дом раскаляется, словно печь, и оживает, наполняясь нашими прелестными дамами и замечательными кавалерами по вечерам, в прохладное время суток, когда он остывает и становится гостеприимным. Однако Синчи полагает, что из уважения к его славному создателю Железный дом следует передать муниципалитету и превратить в своего рода музей, посвященный тем славным временам, которые некогда знавал Икитос, поре каучукового бума, когда это драгоценное черное золото сделало Лорето экономической столицей страны. На этом, дорогие слушатели, мы заканчиваем наш первый раздел НЕМНОГО О КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ.

Короткие арпеджио. Объявления, магнитофонная запись:

60 секунд. Короткие арпеджио.

А сейчас наши КОММЕНТАРИИ. Прежде всего, дорогие радиослушатели, поскольку тема, которую я хочу затронуть сегодня (вопреки собственному желанию, но повинуясь долгу истинного журналиста, лоретанина, католика и отца семейства), чрезвычайно серьезна и может оскорбить ваш слух, убедительно прошу увести от радиоприемников малолетних дочерей и сыновей, ибо с прямотой, свойственной мне и сделавшей программу «ГОВОРИТ СИНЧИ» оплотом правды, которую плечом к плечу отстаивают все амазонцы, я буду говорить о недостойных фактах и называть вещи своими именами, как это делал всегда. Я заявляю об этом во весь голос и спокойно, как человек, за которым — весь народ, как человек, выражающий молчаливое, но недвусмысленное мнение большинства.

Короткие арпеджио.

Несколько раз деликатно, чтобы никого не обидеть, ибо таково было наше желание, мы намекали в нашей программе на обстоятельство, ставшее причиной скандала и вызвавшее негодование всех честных, достойных и высоконравственных жителей нашего города. Мы не хотели впрямую и открыто нападать на это позорное обстоятельство, потому что наивно верили — в чем не стыдимся признаться, — что повинные в этом надругательстве поразмыслят и поймут раз и навсегда, какой огромный моральный и материальный ущерб нанесло Икитосу их неумеренное выколачивание прибыли, их меркантильный дух, не знающий преград и ни перед чем не останавливающийся во имя достижения своекорыстных целей, во имя того, чтобы без устали обогащаться, набивать мошну, даже если для этого приходится прибегать к запретным средствам — торговле похотью и развратом, своими собственными и чужими. Некоторое время назад мы, натолкнувшись на непонимание ограниченных людей, проявили наше единство на этих самых волнах, где я выступаю, и повели кампанию в интересах цивилизации с тем, чтобы положить в Лорето конец обычаю во имя очищения сечь детей после Славной недели. И думаю, мы внесли свой вклад, свою крупицу, чтобы этот обычай, стоивший стольких слез нашим детям, а некоторых даже нравственно изуродовавший, был искоренен в Амазонии. Случалось, мы выступали и против заразы суеверий, которая под личиной Братства охватила Амазонию и усеяла нашу сельву распятыми невиновными тварями, в чем повинны глупость и невежество определенной части нашего населения, которыми пользуются лжемессии и псевдо-Иисусы, набивая собственные карманы и удовлетворяя болезненное стремление к популярности, неуемное желание завладеть и управлять толпою в угоду своим садистским, антихристианским наклонностям. Мы выступали, не боясь быть распятыми на Пласа-де-Армас, что предрекали нам трусливые анонимки, которыми нас ежедневно забрасывали, полные орфографических ошибок, оставленных рукой храбрецов, привыкших из-за угла швырять камни, и мастеров лаять из подворотни. Не далее как позавчера у дверей собственного дома, когда мы выходили, направляясь на работу — в поте лица добывать хлеб насущный, — мы наткнулись на распятого котенка — варварское и коварное предупреждение. Но ироды нашего времени ошибаются, если думают, будто могут заткнуть рот Синчи, запугать его. На волнах нашей передачи мы будем продолжать и дальше сражаться с невежественным фанатизмом, с религиозными преступлениями этой секты, заклиная власти арестовать так называемого брата Франсиско, этого амазонского антихриста, который, мы надеемся, в скором времени будет гнить за решеткой, как рьяный и сознательный вдохновитель детоубийства в Моронакоче, а также различных неудавшихся убийств путем распятия на кресте, имевших место в последние месяцы в разных селениях на территории нашей сельвы, зараженной фанатизмом «братьев», и отвратительного распятия на прошлой неделе в миссии Санта-Мариа-де-Ньева старого Аревало Бенсаса, что тоже является делом рук преступных «братьев».

Короткие арпеджио.

Ныне, с той же твердостью и точно так же рискуя, Синчи спрашивает: доколе мы, достойные радиослушатели, будем терпеть в нашем родном городе постыдное явление, а именно так называемую Роту добрых услуг, более известную в народе как Пантиляндия и поименованную так в насмешку над ее создателем? Синчи спрашивает: доколе мы, отцы и матери семейств цивилизованного Лорето, будем с обливающимся кровью сердцем пытаться воспрепятствовать тому, чтобы наши дети, невинные, неопытные, не ведающие о грозящей им опасности, бегали как в какой-нибудь цирк смотреть на торговлю блудницами, бесстыдными шлюхами, проститутками — если не прибегать к эвфемизмам, — которые без стыда и совести уезжают и возвращаются в притон, сооруженный у ворот нашего города человеком, не знающим ни законов, ни принципов, человеком по имени Панталеон Пантоха? Синчи спрашивает: что за могущественные и темные силы покровительствуют этому субъекту, который в течение почти двух лет совершенно безнаказанно на глазах у всего честного народа ведет столь же грязное, сколь и процветающее, столь же позорное, сколь и доходное дело? Нас не запугать угрозами, нас не подкупить, и никому не остановить нашего священного похода в защиту прогресса, нравственности, культуры и нашего горячего перуанского патриотизма. Настал момент выйти навстречу чудовищу и, как апостол в свое время, одним ударом отсечь ему голову. Мы не желаем терпеть этот гнойник в Икитосе, нам всем ест глаза стыд, мы все живем в постоянной тревоге и кошмаре, оттого что у нас под боком существует этот индустриальный комплекс по производству проституток во главе с современным вавилонским султаном, печально известным сеньором Пантохой, который в погоне за богатством и наживой, не колеблясь оскорбляет и бесчестит самое святое, что у нас есть, — семью, религию и казармы защитников территориальной целостности и независимости нашей Отчизны.

Короткие арпеджио. Торговая реклама, магнитофонная запись:

30 секунд. Короткие арпеджио.

Эта история началась не вчера и не позавчера, она тянется уже без малого полтора года — восемнадцать месяцев, на протяжении которых мы, не веря глазам своим, наблюдали, как разрасталась и приумножалась похотливая Пантиляндия. Мы говорим так не ради красного словца, мы прежде изучили дело, исследовали, проверили все, не зная устали, и теперь Синчи может вам первым, и только вам, дорогие радиослушатели, раскрыть всю потрясающую правду. Правду, от которой содрогаются стены, а люди теряют сознание.

Синчи спрашивает: как вы думаете, сколько женщин — если только можно назвать этим достойным именем тех, кто недостойно торгует своим телом, — сколько женщин работает в настоящее время в гигантском гареме сеньора Панталеона Пантохи? Сорок, ровно сорок. Ни больше ни меньше: у нас есть даже их имена. Сорок проституток составляют население этого моторизованного лупанария, поставившего на службу утехам, о которых не говорят даже на исповеди, последние достижения эпохи электроники и развозящего по всей Амазонии на кораблях и гидропланах свой товар.

Ни одно промышленное предприятие нашего передового города, всегда славившегося своим деловым духом, не располагает такой технической оснащенностью, как Пантиляндия. Не верите — давайте посмотрим, вот неопровержимые данные: правда или нет, что печально известная Рота добрых услуг владеет собственной телефонной линией, пикапом марки «додж», номер «Лорето — 78-256», рацией (приемник-передатчик) с антенной, которая заставила бы побледнеть от зависти любую радиовещательную станцию Икитоса, гидропланом Каталина No 37, который носит имя, само собой, библейской куртизанки Далилы, судном водоизмещением 200 тонн, цинично названным «Евой», и помещением на реке Итайа с самыми современными и вожделенными удобствами, как, например, установка кондиционированного воздуха, которая есть лишь в очень немногих почтенных учреждениях Икитоса? Кто же этот везунчик, этот сеньор Пантоха, этот креольский Фарук, всего за полтора года сумевший создать эту великолепную империю? Ни для кого не секрет, что длинные щупальца мощной организации, центром которой является Пантиляндия, оплели всю нашу Амазонию, поставляя стада шлюх, как вы думаете, куда, уважаемые радиослушатели? Куда, почтенные радиослушатели? В наши воинские казармы. Да, дорогие сеньоры, таково доходное дело сеньора Пантохи — превратить гарнизоны и военные лагеря, базы и посты, расположен-ные в сельве, в миниатюрные содомы и гоморры с помощью своих портативных борделей. И это именно так. В моих словах нет ни малейшего преувеличения, а если я не прав, пусть сеньор Пантоха придет сюда и попробует опровергнуть меня. В лучших традициях демократии я дам ему столько времени, сколько он попросит в моей завтрашней программе или послезавтрашней — словом, когда он захочет, — пусть возразит Синчи, если Синчи солгал. Но он не придет, разумеется, не придет, потому что он лучше всех знает, что я говорю чистую правду, разящую правду и ничего, кроме правды.

Но я еще не все сказал, уважаемые радиослушатели. Есть еще кое-что, и это довольно серьезно, если вообще можно себе представить. Этому типу без стыда и совести, этому Императору Порока мало того, что он торгует сексом в наших военных казармах, в этих храмах чистого перуанского духа, на чем же, вы думаете, развозит он свой товар? Что это за гидроплан, столь зловеще названный «Далилой», выкрашенный в зеленый и красный цвета, который мы столько раз с колотящимся от гнева сердцем видели в прозрачном небе Икитоса? Я бросаю вызов сеньору Пантохе — пусть он явится сюда и перед этим микрофоном ответит, не тот ли это самый гидроплан типа Каталина No 37, на котором 3 марта 1929 года в день, славный для Перуанских военно-воздушных сил, лейтенант Луис Педраса Ромеро, которого так чтят в нашем городе, совершил первый беспосадочный перелет из Икитоса в Йуримагуас, преисполнив всех лоретан счастьем и энтузиазмом. Да, дорогие соотечественницы и соотечественники, это правда, горькая правда, но лучше горькая правда, чем ложь. Сеньор Пантоха злонамеренно попирает и предает поруганию историческую реликвию, священную для каждого перуанца, используя ее как средство транспортировки своих гастролирующих шлюх. Синчи спрашивает: знают ли об этом осквернении национальной святыни военные власти Амазонии и всей страны? Задумались ли, к чему приведет такое истребление перуанского духа, высшие начальники Перуанских военно-воздушных сил, и в первую очередь Командование эскадрильи No 42 (Амазония), призванное ревностно охранять воздушный корабль, на котором лейтенант Педраса совершил свой незабываемый подвиг? Не хочется верить всему этому. Мы хорошо знаем наших военачальников, знаем, сколь достойно, сколь самоотверженно выполняют они поставленные перед ними задачи. И мы думаем, хотим думать, что сеньор Пантоха обманул их бдительность, что они пали жертвой грубых махинаций, в результате которых случилось страшное: с помощью продажных обольстительниц исторический памятник был превращен в походный дом свиданий. Ибо если это не так, если они не были обмануты, не были обведены вокруг пальца Великим Сутенером Амазонии, это бы означало, что они вступили с ним в некую сделку, и тогда, дорогие радиослушатели, нам не остается ничего иного, как лить слезы и никогда больше ни во что не верить, милые радиослушатели, никогда и ничего больше не уважать. Но этого не может быть. Очаг морального разложения должен прекратить свое сущест-вование, Халифа Пантиляндии нужно выкинуть из Икитоса и из Амазонии вместе с его продажными одалисками, потому что мы, лоретане, люди простые и чистые, работящие и здоровые, и мы такого не любим, нам такого не нужно.

Короткие арпеджио. Торговая реклама, магнитофонная запись:

60 секунд. Короткие арпеджио.

А теперь, уважаемые радиослушатели, переходим к нашему разделу СИНЧИ НА УЛИЦЕ: ИНТЕРВЬЮ И РЕПОРТАЖИ! И в этом разделе мы не оставим затронутую тему, дабы Царь Пантиляндии не почил на своих взращенных в борделе лаврах. Вы знаете Синчи, уважаемые слушатели, и знаете также: когда он начинает кампанию за справедливость, правду, просвещение или высокую мораль в Икитосе, он не остановится, пока не достигнет цели — иными словами, пока не положит своей соломинки в пламя прогресса нашей Амазонии. Итак, сегодня вечером в качестве наглядного добавления и живого, драматического и глубоко человечного свидетельства того зла, которое мы обличаем, в КОММЕНТАРИЯХ Синчи предлагает вам две магнитофонные записи, сделанные специально и только для вас ценою неимоверных усилий и риска, — записи, которые сами по себе обличают мрачную Пантиляндию, а также сколотившую на ней свое состояние темную личность, которая в погоне за прибылью, не колеблясь, пожертву-ет самым священным, что есть у человека, достойного так называться, — собственной семьей, своей уважаемой супругой и малолетней дочуркой. Два ужасающих в своей обнаженной и отвратительной правде свидетельства Синчи предлагает вашему вниманию, дорогие радиослушатели, с тем чтобы вы узнали все внутренние пружины макиавеллиевского механизма повседневной торговли плотской любовью, которая ведется в презревшей мораль Пантиляндии.

Короткие арпеджио.

— Итак, перед нами сидит, испытывая стеснение — поскольку не привыкла иметь дело с микрофоном, — женщина, еще молодая и недурная собой. Ее зовут МАКЛОВИЯ. Не будем называть ее фамилию, она не имеет значения, и к тому же сама Макловия предпочитает остаться неизвестной, и по-человечески это объяснимо: она не желает, чтобы близкие узнали ее и страдали бы, поняв, что она занимается или, прошу прощения, занималась ПРОСТИТУЦИЕЙ. Не надо бросать в нее камень, не надо рвать на себе волосы. Наши слушатели хорошо знают, что, как бы низко ни пала женщина, она всегда может подняться, если ей помогут, если ей хватит нравственных сил, если ей протянут дружескую руку. Чтобы вернуться к честной жизни, перво-наперво надо хотеть этого. Макловия, вы сами скоро убедитесь, этого хочет. Она была «прачкой», в кавычках разумеется, и на это трагическое занятие — предлагать себя на улицах Икитоса — ее толкнули голод, нужда, роковое стечение жизненных обстоятельств. Потом, и как раз эта сторона ее жизни нас интересует, она работала в развратной Пантиляндии. А значит, сможет рассказать нам, что скрывается под этим затейливым именем. Жизненные невзгоды ввергли Макловию в этот вертеп, и там некий сеньор эксплуатировал ее и наживался за счет ее женской чести. Но лучше пусть она сама нам все расскажет, расскажет с откровенностью простой женщины, которой не довелось учиться и приобщиться к культуре, зато в результате жизненных передряг она приобрела огромный опыт. Подвинься поближе, Макловия, и говори вот сюда. Не бойся, не стыдись, правда не оскорбляет и не убивает. Вот тебе микрофон, Макловия.

Короткие арпеджио.

— Спасибо, Синчи. Знаешь, насчет фамилии я не из-за родственников, по правде говоря, а из-за Роситы, близких родственников-то у меня почти и нету. Мама умерла, я еще не работала по этой части, про какую ты тут рассказывал, отец утонул во время плавания, а мой родной брат подался в горы лет пять назад, чтобы не идти в армию, и я все жду, когда он вернется. Так даже лучше, не знаю, как это сказать, Синчи, но ведь и Макловия я только на работе, это не настоящее мое имя, а настоящее у меня для всего остального, например для друзей. Но ты же привел меня, чтобы говорить только о том, так? Выходит, во мне вроде как бы сразу две женщины: каждая занимается своим делом и у каждой свое имя. Я уже к этому привыкла. Я вижу, не очень-то понятно объясняю. Что ты говоришь? А ясно, не буду отвлекаться. Ну так вот, про это, Синчи.

— Значит, до того как я поступила в Пантиляндию, я была «прачкой», как ты сказал, а потом работала у Сморчка. Некоторые думают, что «прачки» загребают кучу денег и живут припеваючи. Вранье это, Синчи. Работка не приведи Бог, и частенько все впустую, возвращаешься домой, находившись, ноги так и гудят, а несолоно хлебавши, так и не поймав клиента. И вдобавок твой покровитель тебя же и прибьет за то, что ничего не принесла. Ты спросишь, зачем тогда покровитель? А как же без него, если у тебя нет покровителя, никто тебя не уважает, всякий норовит обидеть, обобрать, и чувствуешь себя беззащитной, да и потом, Синчи, кому нравится жить одной, без мужчины? Да, опять я заговорилась, сейчас расскажу про это. Я к тому, что, когда пронесся слух, будто в Пантиляндию нанимают на твердый оклад, а в воскресенье — выходной и даже ездят кудато, то все «прачки» просто с ума посходили. Это все равно как выиграть в лотерею, Синчи, понимаешь? Работа обеспечена, не надо бегать искать клиентов, их хоть от-бавляй, и к тому же относятся к тебе с полным уважением. Не жизнь, а мечта. Но меня выставили за дверь. Мы все сбежались, а наняли всего ничего, остальных же — в три шеи, ой, прости. Через эту Чучупе, начальницу, никак было не пробраться. Сеньор Пантоха всегда слушался ее советов, а она выбирала тех, которые работали в ее заведении, в Нанае. Бывало, что брала и из других домов, например от Сморчка, но потом вешала на них всех собак и комиссионные драла зверские. А с «прачками» и того хуже было, мы совсем перестали надеяться, потому как она сказала сеньору Пантохе, что не любит брать с улицы, мол, это же не собачку взять, а будет набирать из приличных заведений. Значит, из Дома Чучупе, сам понимаешь. Мне эта злыдня четыре раза дорогу преграждала. Пройдет слух, что на Итайе есть места, я сразу — туда, и каждый раз натыкаюсь, как на гору, на Чучупе. Вот и пришлось наняться к Сморчку, не в старое его заведение, а в то, которое он перекупил у Чучупе, в Нанае. Там я двух месяцев не проработала, и снова разнесся слух, что есть места в Пантиляндии, я сразу помчалась, и сеньор Пан-Пан заметил меня во время осмотра и говорит: ты принята, детка, вставай в эту сторону. Выбрал за красивое тело. Так я поступила в Пантиляндию, Синчи. Как сейчас помню, пришла я первый раз на Итайю, уже нанятая, на медосмотр. Счастливая, как в день первого причастия, клянусь тебе. Сеньор Пантоха сказал нам речь, мне и еще четверым, которых наняли вместе со мной. Говорю тебе, мы все плакали, он сказал: вы теперь не то что раньше, вы теперь не гулящие, а рабочие единицы, вы выполняете задание, служите родине, сотрудничаете с Вооруженными силами и, уж не помню, что еще. Так красиво говорил, совсем как ты, Синчи, помню, мы с Сандрой и Лохмушкой тоже один раз плакали от твоих слов. Плыли мы на «Еве» по реке Мараньон, и вдруг ты начал говорить по радио про сироток из Дома младенца, так мы просто обревелись.

— Спасибо, Макловия, за то, что ты сказала о нас. Нам радостно знать, что наш голос доходит до всех уголков и что программа «ГОВОРИТ СИНЧИ» заставляет дрожать тайные струны сердец самых заскорузлых, самых огрубевших от житейских невзгод. Твои слова дороже всех наград и значат для нас гораздо больше, чем вся неблагодар-ность, с которой мы встречаемся. Итак, Макловия, ты попала в сети Халифа Пантиляндии. Что же произошло потом?

— Представляешь, Синчи, как я была счастлива. Целыми днями мы ездили по сельве, повидали все казармы, базы и лагеря. А раньше-то я и на самолете ни разу не летала. Первый раз, как посадили меня на «Далилу», помню, струхнула, прямо в дрожь бросает, в животе щекотно и тошнит. А потом, наоборот, так понравилось, что, как услышу: кто хочет в оперативную группу на самолет? — так сразу кричу: я, сеньор Пантоха, возьмите меня! А вот я хочу спросить тебя, Синчи, про то, о чем была речь раньше. Ты так хорошо выступаешь по радио, такие у тебя шикарные передачи, как тогда про сироток, и никто понять не может, за что ты нападаешь на братьев, за что без конца возводишь на них напраслину и всю дорогу зря обижаешь. Это несправедливо, Синчи, мы же сами хотим, чтобы все было хорошо и чтобы Господь был доволен. Что ты говоришь? Сейчас буду про это, прости, я только сказала тебе от всего общественного мнения. Так вот, значит, стали мы ездить по казармам, и вояки принимали нас, как принцесс. Они бы и насовсем оставили нас у себя, чтобы мы помогли им коротать службу. Устраивали нам прогулки, катали на глиссере по реке, угощали жаренным на вертеле мясом. А уж такого уважения при нашем занятии, Синчи, нигде и не встретишь больше. И можешь быть спокойной, потому что работаешь по закону, не надо бояться полиции, что, того гляди, схватят тебя и за минуту вытянут все, что заработала за месяц. С военными иметь дело — одно удовольствие, спокойно, под защитой Армии, разве не так? Кто захочет с тобой связываться? Даже сутенеры притихли, теперь они два раза подумают, прежде чем поднять на нас руку, боятся, что пожалуемся солдатикам, а те их — за решетку. Сколько нас было? При мне — двадцать. Но теперь-то их сорок, живут припеваючи, как в раю. И даже офицеры из кожи лезут вон, стараются угодить нам, Синчи, представь себе. Гос-поди, да какое же это было счастье, как вспомню, тоска берет, что вылетела я из Пантиляндии из-за такой глупости.

— Правду сказать, я сама виновата, сеньор Пантоха выбросил меня за то, что я, когда мы были в Борхе, сбежала с одним сержантом и мы поженились. Всего несколько месяцев прошло, а по мне, как будто века. Разве это грех — жениться? Конечно, плохо, что в Роту замужних не принимают, сеньор Пантоха говорит: это, мол, несовместимо. По-моему, они тут пересолили. Скажу тебе честно, Синчи, в недобрый час надумала я идти замуж, потому как Теофило, похоже, немного тронулся. Ну да ладно, не дело говорить о нем худо, когда он за решеткой и сидеть ему еще долго. Говорят, даже могут расстрелять, и других «братьев» — тоже. Ты думаешь — могут? Надо же, я его, беднягу, и видела-то всего четыре или пять раз, смех, да и только, если б не слезы. Подумать страшно — ведь это я его сделала «братом». Он-то, бедняга, и думать не думал ни о Братстве, ни о самом брате Франсиско, ни о спасении через крест, пока не встретился со мной. Это я ему рассказала про Братство и показала, что люди те хорошие и пекутся о благе ближнего, а не творят зло, как твердят дураки, а ты эти глупости повторяешь, Синчи. Поверил он в это до конца, когда сам узнал братьев, в Санта-Мариа-де-Ньеве они так помогли нам, когда мы сбежали. Накормили нас, дали денег, открыли нам свои сердца и свои дома, Синчи. И потом, когда Теофило сидел под стражей в казарме, ходили к нему, каждый день носили еду. Там ему и открылась истина. Но мне, конечно, и в голову не приходило, что он так ударится в религию. Представляешь, он выходит из карцера, я землю рою, чтобы купить билет и поехать к нему в Борху, приезжаю и вижу совсем другого человека. Я, говорит, больше до тебя не дотронусь, я, мол, теперь буду апостолом. Мол, если хочешь, можем жить вместе, но только как брат и сестра, апостолы должны быть чистыми. Так ведь это же для обоих одно страдание, лучше каждому идти своей дорогой, раз мы такие разные и он выбрал божественное.

— В общем, видишь, Синчи, я осталась и без Пантиляндии, и без мужа. Вернулась в Икитос и тут узнаю, что распяли дона Аревало Бенсаса — как раз там, в Санта-Мариа-де-Ньеве, и что руководил этим делом Теофило. Ой, Синчи, как же я переживала. Я ведь знала того старичка, он был главою Братства в селении, он больше всех нам помог, а какие хорошие советы давал. Не верю я в россказни журналистов, а ты их еще повторяешь, будто Теофило заставил распять старика, чтобы самому сделаться главою Братства в Санта-Мариа-де-Ньеве. Мой муж теперь святой, Синчи, он хочет стать апостолом. Я уверена, что «братья» сказали правду, что так оно и было: старичок почувствовал, что умирает, позвал их и попросил распять его, чтобы кончиться, как Христос, и они для его удовольствия так и сделали. Бедный Теофило, я надеюсь, что его не расстреляют, а то бы я чувствовала себя виноватой, ведь я же его втянула в эти дела, Синчи. Но кто бы мог подумать, что этим кончится, что религия за-падет ему в самое сердце. Да, да, сейчас скажу и про это.

Так вот, я уже говорила, сеньор Пантоха не простил мне, что я убежала с беднягой Теофило, и не пускал меня обратно в Пантиляндию, сколько я его ни просила, а теперь, думаю, после того, что я тебе рассказала, туда мне и вовсе путь закрыт. Но ведь надо же на что-то жить, Синчи? Второе, что нам строго-настрого запрещал сеньор Пан-Пан, — это говорить о Пантиляндии. Никому, даже своим родным и друзьям, а если что спросят, отвечать, что ничего такого нету. Разве это не глупость? В Икитосе даже камни знают, что такое Пантиляндия и какие такие добрые услуги. Но что поделаешь, Синчи, каждый по-своему с ума сходит, и сеньор Пантоха — тоже. Нет, ты неправду сказал один раз, будто он расправляется в Пантиляндии кнутом, как надсмотрщик на плантации. Надо быть справедливым. У него все до капельки организовано, он просто помешан на порядке. Мы между собой так и говорим: это не бордель, а казарма. Заставляет строиться, делает перекличку, и, когда сам говорит, надо стоять смирно и молчать. Не хватало только горна и маршировки, просто прелесть. Но это все чепуха и мелочи, мы не против, потому что вообще-то он человек справедливый и добрый. Вот только когда втрескался, когда по уши влюбился в Бразильянку, тогда пошли несправедливости, стал потакать ей во всем, например на «Еве» выделил единственную отдельную каюту. Клянусь, он у нее под каблуком. Ты что, и это хочешь вставить? Лучше не надо, не хочу связываться с Бразильянкой, она настоящая ведьма, у нее дурной глаз. Вспомни-ка, на ее совести уже две смерти. Выбрось все, что сказала про нее и про сеньора Пантоху, в конце концов, каждый христианин имеет право влюбиться и любить того, кто ему по вкусу, и каждая христианка — тоже, разве не так? Сеньор Пантоха, наверное, простил бы мне, что я убежала с Теофило, не напиши я письма его жене, да я и не писала, я просто диктовала своей сестренке Росите, она учительница. Сунула я нос не в свое дело, Синчи, за то и схлопотала, сама себя погубила. А что ты хочешь, я совсем отчаялась, умирала с голоду и готова была сделать что угодно, лишь бы взял меня обратно сеньор Пан-Пан. И потом я хотела помочь Теофило, его морили голодом в карцере в Борхе. По правде говоря, Росита меня предупредила: «На безумное дело идешь, сестра». Но я-то не так думала. Думала, неужели не трону ее сердца, конечно, она сжалится, поговорит с мужем, и сеньор Пантоха примет меня обратно. Раз в жизни я его видела таким злым, чуть не убил. Я-то, дура, думала, его жена за меня вступится, он помягчает, и отправилась в Пантиляндию, уверена была, что он скажет: я тебя прощаю, мол, штраф плати, отправляйся на медосмотр и приступай. Только что револьвер не вытащил, Синчи. Уж так ругался, так ругался, это он-то, от которого, бывало, дурного слова не услышишь. Глаза кровью налились, голос срывается, на губах пена. Мол, я разрушила его семью, мол, жене всадила нож в сердце, а мать свела с ума. Помню, пробкой вылетела из Пантиляндии — думала, прибьет. Ему тоже не сладко, Синчи. Жена, оказывается, ничего не знала, и мое письмо вывело сеньора Пан-Пана на чистую воду. Надо же такому случиться, но разве я провидица, откуда мне было знать, что она такая невинная, что и понятия не имеет, чем ее муж зарабатывает кусок хлеба? Есть же на свете чистые люди, разве не так? Кажется, жена ушла от него и доченьку с собой в Лиму забрала. Подумать только, какая жуткая каша заварилась, и я в этом виновата. Вот я и опять, видишь, в «прачки» подалась. Сморчок не захотел взять меня, потому что я от него ушла в Пантиляндию. Он такой закон придумал, чтобы заведение не осталось без женщин: если какая уходит к сеньору Пан-Пану, дороги назад, к Сморчку, ей нет. Приходится все начинать сначала, протирать подметки на улицах, и даже нечем заплатить сутенеру. Все бы еще ничего, да вот ноги замучили, расширение вен, посмотри, Синчи, видишь, как набухли? По такой жарище приходится носить толстые чулки, чтобы незаметно было, а то клиента не подцепишь. Ну вот, не знаю, что еще рассказать тебе, Синчи, вроде как все.

— Спасибо, Макловия, большое спасибо за твою откровенность и непосредствен-ность, спасибо от имени всех радиослушателей программы «ГОВОРИТ СИНЧИ» Амазонского радио, которые, мы уверены, все понимают и сочувствуют твоей драматической судьбе. Мы очень благодарны тебе за твои мужественные признания, в которых ты обличаешь постыдную деятельность Синей Бороды с берегов Итайи, хотя нам не слишком верится, будто твои бедствия начались с уходом из Пантиляндии. Нам думается, что эта темная личность, этот сеньор Пантоха, уволив тебя, сослужил тебе добрую службу, сам того не желая, ибо дал тебе возможность подняться и вернуться к честной, нормальной жизни, чего, мы надеемся, ты хочешь и в скором времени достигнешь. Еще раз спасибо, Макловия, до свидания.

Короткие арпеджио. Торговая реклама, магнитофонная запись:

30 секунд. Короткие арпеджио.

— Последние слова несчастной женщины, чье свидетельство мы только что дали вам услышать, дорогие радиослушатели, — я имею в виду бывшую сотрудницу Пантиляндии Макловию — являются драматическим разоблачением отвратительной и болезненной язвы и лучше любой фотографии или цветного фильма рисуют характер персонажа, на счету которого мрачный подвиг создания в Икитосе тайно действующего в самых широких масштабах по всей стране, а может, и по всей Южной Америке, дома терпимости. А ведь у этого человека, у сеньора Панталеона Пантохи, есть семья, точнее, была, но он вел двойную жизнь: с одной стороны, погружаясь в зловонную трясину торговли сексом, а с другой — создавая видимость достойного и честного семейного очага, пользуясь неведением своих близких — супруги и малолетней дочурки — и скрывая от них свою истинную бурную деятельность. Но в один прекрасный день правда вышла наружу, стала известна и несчастной семье, и супруге, и неведение сменилось ужасом, стыдом и совершенно справедливым гневом. Достойно и благородно, как подобает оскорбленной матери, супруге, обманутой в самых святых чувствах, эта уважаемая дама приняла решение покинуть обесчещенный скандалом очаг. В городской аэропорт «Лейтенант Бержери», чтобы стать свидетелем ее горя и проводить достойную даму до трапа современного лайнера «Фосетт», которому предстоит унести ее из нашего любимого Икитоса, ПРИБЫЛ СИНЧИ!

Короткие арпеджио, шум моторов нарастает, стихает, остается фоном.

— Добрый день, уважаемая сеньора. Вы сеньора Пантоха, не так ли? Счастлив приветствовать вас.

— Да, это я. А вы кто? Что это у вас в руке? Гладис, доченька, тихо, не терзай мне душу. Алисия, дай-ка соску, может, она замолчит.

— Синчи из Амазонского радио к вашим услугам, уважаемая сеньора. Позвольте похитить несколько секунд вашего драгоценного времени для интервью, всего два слова.

— Интервью? У меня? О чем?

— О вашем супруге, сеньора. Знаменитейшем и популярнейшем Панталеоне Пантохе.

— Вот у него и берите интервью, сеньор, я этого типа знать не желаю и не хочу больше слышать ни про его популярность, от которой меня смех разбирает, ни про этот мерзкий город, надеюсь, я его больше не увижу, даже на картинке. Прошу прощенья, отойдите, сеньор, вы так на ребенка наступите.

— Я разделяю ваше горе, сеньора, все слушатели разделяют его, и, знайте, наши симпатии — на вашей стороне. Мы понимаем, что страдания вынудили вас так отозваться о жемчужине Амазонии, которая ни в чем перед вами не виновата. Наоборот, это ваш супруг причинил зло нашему краю.

— Прости меня, Алисия, дорогая, я знаю, ты из Лорето, но клянусь, я так настрадалась в этом городе, что теперь ненавижу его всей душой и никогда больше сюда не вернусь, так что тебе придется приезжать ко мне в Чиклайо. Надо же, опять я плачу, Алисия, на глазах у всех, стыд какой.

— Не плачь, Почита, дорогая моя, крепись. Ах я, дура, даже платка не захватила. Дай мне малышку, я подержу ее.

— Позвольте предложить вам свой платок, уважаемая сеньора. Возьмите, пожалуйста, умоляю вас. И не стыдитесь слез, слезы для дамы все равно что роса для цветов, сеньора Пантоха.

— Что вам еще надо? Послушай, Алисия, что это за тип к нам привязался? Я же сказала, никаких интервью о своем муже давать не стану. Не долго ему осталось быть моим мужем, клянусь тебе, Алисия, как приеду в Лиму, сразу же пойду к адвокату, потребую развода. Пусть попробуют не отдать мне Гладис после всех мерзостей, которые тут творил этот несчастный.

— Именно это заявление мы и надеялись услышать от вас, сеньора Пантоха, хотя бы и такое короткое. Ибо, как мы видим, вы не остались в неведении относительно того необычайного дела, которое…

— Уходите, уходите, не то я позову полицию. Я сыта по горло и предупреждаю, что не в настроении терпеть грубости.

— Лучше его не оскорблять, Почита, а то станет нападать на тебя в своих передачах, что скажут люди, еще больше разговоры пойдут. Пожалуйста, сеньор, поймите ее, она убита горем, бежит из Икитоса, и у нее нет сил рассказывать по радио о своих хождениях по мукам, Вы должны ее понять.

— Конечно, мы все понимаем, достойная сеньорита. Мы наслышаны о том, что сеньора Пантоха собралась уезжать и причиной тому — малопочтенная деятельность ее мужа, которую он развил в нашем городе и которая вызвала дружное порицание со стороны нашей общественности, мы…

— Ах, какой стыд, Алисия, все были в курсе, все знали, одна я, дура несчастная, не догадывалась, ненавижу этого бандита, как же он мог так со мной поступить. В жизни слова с ним больше не скажу, клянусь тебе, и не дам ему видеться с малышкой, не то он и Гладис замарает.

— Успокойся, Поча, уже зовут на посадку, самолет отправляется. Как грустно, что ты уезжаешь, Почита. Но ты правильно поступаешь, детка, этот человек так отвратительно вел себя, он тебя не стоит. Гладис, крошка, солнышко мое, поцелуй тетю Алисию, ну, поцелуй скорее.

— Я тебе напишу, как приеду, Алисия. Огромное тебе спасибо за все, не знаю, что бы я без тебя делала, в эти ужасные недели только ты мне облегчала сердце. Как мы договорились — часа два-три ни слова ни Панте, ни сеньоре Леонор, а то еще сообщат по радио и вернут самолет. Чао, Алисия, чао, дорогая.

— Счастливого пути, сеньора Пантоха. Наши слушатели шлют вам наилучшие пожелания, мы вас прекрасно понимаем, это трагедия не только ваша, в определенном смысле это и наша трагедия, это трагедия и нашего любимого города.

Короткие арпеджио. Торговая реклама, магнитофонная запись:

30 секунд. Короткие арпеджио.

На часах нашей студии 18.30, мы заканчиваем передачу этим потрясающим радиодокументом, в котором рассказали, как во время своей черной одиссеи сеньор Пантоха не колеблясь разрушил собственную семью, принеся ей горе, как он продолжает свое грязное дело на нашей земле, чье единственное преступление состояло в том, что она гостеприимно приняла его. До свиданья, дорогие друзья, вы слушали программу

Первые такты вальса «Контаманина» звучат громче, стихают и остаются фоном.

«ГОВОРИТ СИНЧИ»!

Первые такты вальса «Контаманина» звучат громче, стихают и остаются фоном.

Полчаса комментариев, критических высказываний, анекдотов, информации во имя правды и справедливости. Голос, несущий в эфир народные чаяния всей Амазонии. Живая и поистине гуманная программа составлена и ведется известным журналистом Германом Лаудано Росалесом, СИНЧИ, ежедневно, кроме воскресений, с 6 до 6.30 вечера по Амазонскому радио, первый канал Восточноперуанского вещания.

Начальные такты вальса «Контаманина» звучат громче, стихают, обрываются.

Звучит гонг, эхо дрожит в воздухе, и Панталеон Пантоха думает: «Она ушла, она тебя бросила и увела с собой дочь». Он стоит на командном пункте, опершись на перила, застывший и мрачный. Он старается забыть Почиту и Гладис, силится не заплакать. Его охватывает ужас. Снова звучит гонг, и он думает: «Опять этот проклятый парад двойников, опять». Он потеет, дрожит, и сердце его тоскует по тому далекому времени, когда он мог прибежать и уткнуться лицом в юбку сеньоры Леонор. Он думает: «Тебя бросили, ты не увидишь, как будет расти твоя дочь, они никогда не вернутся». Но, скрепя ушедшее в пятки сердце, все же сосредоточивается на том, что происходит перед ним.

На первый взгляд тревожиться нечего. Двор интендантского центра вполне может служить ареной или стадионом, он только увеличился в размерах, а в остальном такой же, как был: вот они, высокие перегородки, украшенные плакатами и лозунгами, пословицами и инструкциями, вот они, балки, выкрашенные в символические цвета — красный и зеленый, гамаки и шкафчики сотрудниц, белая ширма медпункта и обе деревянные двери с опущенными засовами. Никого нет. Но вид знакомого и обезлюдевшего пейзажа не успокаивает Панталеона Пантоху. Его опасения растут, а в уши вползает настырное жужжание. Выпрямившись, он застывает в ожидании и страхе и твердит: «Бедная Почита, бедная крошка Гладис, бедный Пантосик». Тягучий и вязкий звук гонга заставляет его подскочить: пора начинать. Он призывает на помощь всю свою волю, весь свой юмор, а еще, потихоньку, святую Розу Лимскую и младенца-мученика из Моронакочи, чтобы не броситься вниз по лестнице и не вылететь опрометью из интен-дантского центра, как душа, которую уносит дьявол.

Но вот мягко открывается калитка, ведущая к причалу, и Панталеон Пантоха различает неясные фигуры, застывшие в ожидании приказа вступить в интендантский центр. «Двойники, двойники», — думает он, и волосы у него встают дыбом, а по телу от ног к голове бегут мурашки: по ступням, по щиколоткам, по коленям. Но парад уже начался, и, кажется, ужас его был напрасным. Их всего пятеро, солдат, они гуськом движутся от калитки к командному пункту, и у каждого в руке — цепь, на которой скачет, подпрыгивает, вертится — что? Сгорая от любопытства — ладони намокают, зубы стучат, — Панталеон Пантоха вытягивает голову, напрягает зрение, жадно всматривается: да это же собачки. Вздох облегчения вырывается из груди: сердце встало на место. Нечего больше бояться, опасения не подтвердились, это вовсе не двойники, просто различные представители лучшего друга человека. Нижние чины подошли ближе, но они все еще довольно далеко от командного пункта. Теперь Панталеон Пантоха лучше различает их: между солдатами просветы в несколько метров, а собачонки, все пять, как на подбор, прибраны, будто на выставку. Сразу видно, их помыли, подстригли, расчесали и надушили. У каждой на шее, кроме ошейника, красно-зеленые ленты, кокетливо завязанные бантом. Нижние чины шагают, серьезные, глядя прямо перед собой, не спеша и не отставая, и на некотором расстоянии от каждого — послушно идет собака. Все они разного цвета, вида и размера: такса, датский дог, сторожевая, чиуауа [6], овчарка. Панталеон Пантоха думает: «Я потерял жену и дочь, но по крайней мере то, что сейчас случится, будет не так страшно, как раньше». Он смотрит, как подходят нижние чины, и чувствует себя униженным, грязным, отвратительным, и ему кажется, будто все его тело разъедает чесотка.

Когда снова звучит гонг — на этот раз кисло, ползуче, — Панталеон Пантоха мучительно вздрагивает и беспокойно вертится на месте. Он думает: пригрей воронье, и тебе выклюют глаза. Он напрягается и смотрит: глаза его вылезают из орбит, а сердце колотится так отчаянно, что, того гляди, лопнет, как пластиковый пакетик. Он впивается в перила, до боли в пальцах сжимает деревянные поручни. Нижние чины уже совсем близко, и он может различить их лица, если посмотрит. Но глаз хватает только то, что спотыкается, крутится, вертится на другом конце поводка, там, где раньше были собаки, а теперь — что-то большое, одушевленное и страшное, — противно смотреть и в то же время нет сил отвести взгляд. Ему хочется рассмотреть их хорошенько, чтобы запали в память, прежде чем исчезнут их грубые черты, но он никак не может уловить, чем они отличаются друг от друга: взгляд скользит по ним и охватывает всех разом. Они огромны — не то люди, не то обезьяны, — хвосты бьют по воздуху, множество глаз, сосцы метут по земле, рога пепельного цвета, чешуя топорщится, а кривые когти скрежещут, как железная лохань по плите, волосатые хоботы, слюнявые клыки облеплены мухами. У них заячьи губы, кровавые струпья, под носами повисли сопли, ноги в заскорузлых мозолях, в подагрических шишках, ногти изъедены, а в волосах гигантские вши раскачиваются и скачут, как обезьяны в лесу. Панталеон Пантоха решает зажмуриться и бежать. Ужас с корнем выдергивает зубы, и они сыплются ему на колени, как кукурузные зерна; за руки и за ноги он привязан к перилам и не может сойти с места, пока они не пройдут перед командным пунктом. Он умоляет, чтобы кто-нибудь выстрелил, чтобы ему размозжили череп, раз и навсегда покончили с этой пыткой.

Но снова звучит гонг — звук нескончаемым эхом отзывается в каждом его нерве, — и вот уже первый нижний чин, как в замедленной съемке, проходит перед командным пунктом. Связанный по рукам и ногам, дрожа как в лихорадке, с кляпом во рту, Панталеон Пантоха видит: это вовсе не собака и не чудище. Существо на цепи, лукаво улыбающееся ему, — сеньора Леонор, вернее, какая-то странная помесь с Леонор Куринчилой, к худощавой фигуре первой добавлены — «опять», глотая желчь, думает Панталеон Пантоха, — груди, бедра, округлости, вихляющая походка Чучупе. «Ничего, что Поча ушла, сыночек, я буду о тебе заботиться», — говорит сеньора Леонор. Раскланивается и уходит. У него нет времени одуматься, потому что перед ним уже тот, у кого лицо Синчи и его сложение, его животная развязность и микрофон в руке. Но форма и звездочки, как у генерала Тигра Кольасоса, и та же манера бить себя в грудь, почесывать усы, та же веселая, самоуверенная улыбка и нескрываемое умение повелевать. Он останавливается на миг лишь для того, чтобы поднести микрофон ко рту и прорычать: «Воспряньте духом, капитан Пантоха, Почита станет звездой Роты добрых услуг в Чиклайо. А крошка Гладис — амулетом наших оперативных групп». Нижний чин дергает за поводок, и Синчи Кольасос скачет прочь на одной ножке. А вот перед ним лысенький, маленький, в зеленой форме генерал Чупито Скавино. Он грозит обнаженной шпагой, сверкание которой меркнет под его саркастическим взглядом. Он лает: «Вдовец, рогоносец, глупец!» И уходит легким шагом, изящно покачивая головой в ошейнике. Затем суровый и серьезный, в черной сутане, майор Бельтран холодно благословляет конфетным голосом: «От имени мученика из Молонакочи облекаю вас навсегда оставаться без жены и доченьки, сеньол Панталеон». И, путаясь в сутане, давясь от смеха, отец Порфирио уходит вслед за остальными. А вот и она, заключающая парад. Панталеон Пантоха бьется, хочет выпростать руки, чтобы попросить прощенья, хочет выплюнуть кляп, чтобы умолять, но все его потуги тщетны, а изящная фигурка с черной копною волос, золотистой кожей и пунцовыми губами — там, внизу, окутанная бесконечной печалью. Он думает: «Я ненавижу тебя, Бразильянка». Та невесело улыбается, голос ее полон грусти: «Ты уже не узнаешь свою Почиту, Панта?» И, повернувшись, удаляется, потому что нижний чин, что есть сил дергая цепь, волочит ее за собой. А он, пьяный от одиночества, гнева и ужаса, слышит, как гонг, точно молот, стучит в ушах.

8

— Вставай, сынок, уже шесть, пора. — Сеньора Леонор стучится в дверь, сеньора Леонор входит в спальню, целует Панту в лоб. — Ах, ты уже встал.

— Час назад, успел помыться и побриться, мама. — Панта зевает, Панта жестом выражает отвращение, застегивает рубашку, наклоняется. — Опять плохо спал, кошмары замучили. Ты мне все приготовила?

— Положила белья на три дня. — Сеньора Леонор кивает, сеньора Леонор выходит, возвращается с чемоданом, показывает уложенное белье. — Хватит?

— Еще останется, я дня на два, не больше. — Панта надевает жокейскую шапочку, Панта смотрится в зеркало. — Еду в Уальагу, к Мендосе, своему однокашнику. Вместе учились в Чорильосе. Тысячу лет не виделись.

— До сих пор я не придавал этому большого значения, мне не казалось это столь важным. — Генерал Скавино читает телеграммы, генерал Скавино совещается с офицерами, изучает документы, сидит на заседаниях, сносится по радио. — Уже несколько месяцев, как жандармы просят нашей помощи: не могут справиться с фанатиками. Ну да, с этими «братьями». Ты получил докладные? Дело принимает скверный оборот. На этой неделе были еще две попытки распятия. В селениях Пуэрто-Америка и Второе мая. Нет, Тигр, их не поймали.

— Выпей молочка, Пантосик. — Сеньора Леонор наливает молока, сеньора Леонор кладет в него сахар, бежит на кухню, приносит хлебцы. — А греночки хочешь? Я помажу маслицем, а сверху — повидлом. Прошу тебя, сыночек, скушай что-нибудь.

— Чашку кофе, и все. — Панта не присаживается, Панта отпивает глоток, смотрит на часы, нервничает. — Не хочется есть, мама.

— Так свалишься, сынок. — Сеньора Леонор озабоченно улыбается, сеньора Леонор мягко настаивает, ведет его под руку, усаживает. — В рот ничего не берешь, кожа да кости остались. И я вся измоталась, Панта. Просто беда, не ешь, не спишь, день-деньской на работе. Помяни мое слово, так и до чахотки недолго.

— Успокойся, мама, все это чепуха. — Панта уступает, Панта выпивает залпом всю чашку, кивает головой, съедает гренок, вытирает рот. — После тридцати лет пост — залог здоровья. Я в полном порядке, не волнуйся. Вот тебе немного денег, мало ли что.

— Опять ты свистишь распу, — затыкает уши сеньора Леонор. — До чего же я ненавижу этот мотив. И Поча от него тоже из себя выходила. Ты не можешь насвистывать что-нибудь другое?

— А я свистел? Даже не заметил. — Панта краснеет, Панта закашливается, идет в спальню, удрученно смотрит на фотографию, берет чемодан, возвращается в столовую. — Кстати, если придет письмо от Почи…

— Не лежит у меня душа впутывать в это дело армию. — Тигр Кольасос задумывается, Тигр Кольасос размышляет, колеблется, хочет поймать муху, но промахивается. — Сражаться с ведьмами и фанатиками — дело священников или полиции. А не солдат. Неужели все так серьезно?

— Ну конечно же, сохраню в неприкосновенности до твоего возвращения, обойдусь без советов. — Сеньора Леонор сердится, сеньора Леонор опускается на колени, начищает до блеска его ботинки, чистит щеткой брюки, стряхивает что-то с рубашки, притрагивается к его лицу. — Дай я тебя благословлю. Ступай с богом, сыночек, да поостерегись, постарайся…

— Знаю, знаю, не буду на них смотреть, слова им не скажу. — Панта закрывает глаза и сжимает кулаки, лицо у Панты искажается. — Буду отдавать им приказания в письменной форме или повернувшись к ним спиной. Я, мама, тоже без твоих советов обойдусь.

— Что я сделала, господи, за что мне такое наказание. — Сеньора Леонор всхлипывает, сеньора Леонор тянет руки к потолку, раздражается, топает ногой. — Мой сын двадцать четыре часа в сутки проводит с падшими женщинами, подумать только — таков военный приказ. Мы посмешище всего Икитоса, на меня пальцем показывают.

— Успокойся, мамуля, не плачь, умоляю тебя, мне некогда. — Панта дотрагивается до ее плеча, Панта гла-дит ее, целует в щеку. — Прости, что я повысил голос. Немного нервничаю, не обращай на меня внимания.

— Будь живы твой отец и дед, они бы умерли от стыда. — Сеньора Леонор вытирает глаза краем юбки, сеньора Леонор указывает на пожелтевшие фотографии. — Бедняжки, наверное, в гробу переворачиваются. В их времена офицеры так низко не опускались.

— Восемь месяцев ты твердишь мне одно и то же с утра до ночи. — Панта орет, Панта раскаивается, замолкает, выдавливает улыбку, объясняет. — Я военный, я обязан выполнять приказ, и, пока мне не дадут другого задания, мой долг как можно лучше выполнять это. Я тебе уже говорил, мамуля, если хочешь, я могу отправить тебя в Лиму.

— Да, довольно неожиданно, мой генерал. — Полковник Петер Касауанки роется в сумке, полковник Петер Касауанки вынимает пачку открыток и фотографий, вкладывает в пакет, запечатывает сургучом, велит отправить в Лиму. — Во время последней проверки личных вещей мы обнаружили у половины солдат молитвы брата Франсиско или изображения младенца-мученика. Посылаю вам образчики этой продукции.

— Я не из тех, кто бросает семью при первых же трудностях, я не как некоторые. — Сеньора Леонор выпрямляется, сеньора Леонор трясет указательным пальцем, принимает воинственную позу. — Я не из тех, кто смывается потихоньку, не попрощавшись, не из тех, кто крадет у отцов дочерей.

— Оставь Почу в покое. — Панта идет по коридору, Панта натыкается на цветочный горшок, чертыхается, трет щиколотку. — У тебя это превратилось в пунктик, мама.

— Если бы она не украла Гладис, ты не стал бы таким, — открывает дверь сеньора Леонор. — Разве я не вижу, что ты извелся по малышке, Панта? Ну иди, ступай же наконец.

— Скорей, скорей, не могу больше. — Пантосик взлетает по трапу «Евы», Пантосик вбегает в каюту, бросается на койку, шепчет: — Ну, как я люблю. В шейку, в ушко. Ты просто щекочешь, а ты кусни потихоньку. Ну-ка.

— С большим удовольствием, Пантосик. — Бразильянка шепчет, Бразильянка смотрит на него без всякого удовольствия, указывает в сторону причала, опускает шторы на иллюминаторе. — Подождем хотя бы, когда «Ева» отчалит. Унтер-офицер Родригес и матросы ходят туда-сюда. Я не о себе забочусь, а о тебе, неуемный.

— Не могу ждать ни минуты. — Панталеон Пантоха срывает рубашку, Панталеон Пантоха сбрасывает брюки, носки, задыхается. — Запри дверь, иди ко мне. Ну, укуси скорее, укуси.

— О господи, какой ты ненасытный, Пантосик. — Бразильянка запирает дверь на задвижку, Бразильянка раздевается, лезет на койку. — С тобой работы больше, чем с целым полком. Как я в тебе ошиблась. Когда увидела в первый раз, подумала, что ты в жизни не изменишь своей жене.

— Так оно и было, а ну, замолчи. — Пантосик задыхается, Пантосик трудится, старается, пыхтит. — Я же сказал, что пытаюсь отвлечься. Ну, давай, в ушко.

— Знаешь, так ты можешь заработать чахотку. — Бразильянка смеется, Бразильянка работает, скучает, разглядывает ногти, спохватывается, наверстывает. — И вправду, худой стал, как доска. И все тебе мало, только распаляешься. Да, да, молчу, ладно, давай ушко.

— Ну вот как хорошо. — Пантосик отдувается, Пантосик бледнеет, переводит дух, успокаивается. — Сердце, того гляди, выскочит, и голова кружится.

— Еще бы, Тигр, что за радость впутывать войска в дела полиции. — Генерал Скавино летит на самолете, генерал Скавино бороздит реки на катерах, предпринимает инспекционные поездки по селениям и лагерям, требует подробностей, шлет донесения. — Потому-то я и терпел до сих пор. Но то, что случилось в селении Второе мая, внушает тревогу. Ты читал рапорт полковника Давилы?

— Сколько раз в неделю, Пантосик? — Бразильянка встает, Бразильянка наливает воды в кувшин, моется, полощется, одевается. — Ты перевыполняешь нормы рабочих единиц. А при отборе новых кандидаток — считать устанешь. Как называется твое нововведение — экзамен по специальности? Ну и свинья ты, Пантосик.

— Не ради развлечения, а ради дела. — Панта потягивается, Панта садится на койке, взбадривается, шаркает в уборную, справляет нужду. — Не смейся, я правду говорю. Ты сама виновата, ты подала мне идею вместо осмотра устраивать экзамен. Я бы не додумался. По-твоему, это легко?

— Смотря с кем. — Бразильянка бросает простыни на пол, Бразильянка оглядывает матрац, встряхивает его, поправляет. — Многих, гляжу, у тебя и желания нет экзаменовать.

— Конечно, таким я сразу от ворот поворот. — Панталеон Пантоха моется, Панталеон Пантоха вытирается, отодвигает задвижку на двери. — Лучший способ отобрать достойнейших. Никогда не подведет.

— Видно, отплываем, «Ева» заплясала. — Бразильянка отдергивает шторку, Бразильянка возится с постелью. — Ну-ка, отойди, я открою окно, а то задохнемся. Когда наконец ты купишь вентилятор? Вижу, опять тебя совесть терзает, Пантосик.

— На центральной площади селения Второе мая распяли старуху Игнасию Курдимбре Пелаес, это случилось в двенадцать ночи, все двести четырнадцать жителей селения присутствовали при этом. — Полковник Максимо Давила диктует, полковник Максимо Давила перечитывает написанное, подписывает и отсылает рапорт. — Двоих жандармов, которые пытались удержать «братьев», избили. Как утверждают свидетели, старуха находилась в агонии до рассвета. Самое худшее было потом, мой генерал. Люди кропили лица и тела ее кровью, говорят, даже пили кровь. А теперь они почитают жертву. Уже появились изображения святой Игнасии.

— А ведь я таким не был. — Панталеон Пантоха садится на койке, Панталеон Пантоха хватается за голову, вспоминает, сетует. — Я ведь не был таким, будь она проклята, моя судьба, не был я таким.

— Ты никогда не наставлял рогов своей верной супруге и вообще быть мужчиной отваживался раз в две недели. — Бразильянка встряхивает простыни, Бразильянка их стирает, выжимает, развешивает. — Наизусть выучила, Панта. А потом попал сюда и распустился. Здорово распустился, — можно сказать: бросился в другую крайность.

— Сначала я во всем винил климат. — Панталеон Пантоха надевает трусы, Панталеон Пантоха надевает рубашку, носки, обувается. — Думал, жара и влажность влияют. А потом обнаружил странную вещь. Оказывается, все от моей работы.

— Хочешь сказать, слишком близко от искушения? — Бразильянка ощупывает свои бедра, оглядывает грудь, Бразильянку распирает тщеславие. — Хочешь сказать, что со мной ты таким шустрым стал? Надо же, какой комплимент.

— Ты этого не поймешь, да и я сам не понимаю. — Панта смотрится в зеркало, Панта приглаживает брови, причесывается. — Просто загадка, такого никогда и ни с кем не бывало. Нездоровое чувство долга, все равно как болезнь. Потому что оно не морального, а биологического, плотского свойства.

— Видишь, Тигр, во что нам обходятся фанатики. — Генерал Скавино садится в джип, генерал Скавино пробирается через топи, присутствует на похоронах, утешает пострадавших, наставляет офицеров, говорит по телефону. — Это не отдельные группки. Их тысячи. Вчера вечером я проезжал мимо креста младенца-мученика в Моронакоче и поразился. Море народу. Даже солдаты в форме.

— Ты хочешь сказать, что способен заниматься этим с утра до ночи из чувства долга? — Бразильянка застывает, пораженная, Бразильянка открывает рот от изумления, хохочет. — Послушай, Панта, я знала многих мужчин, в этих вещах опыта у меня больше. И уверяю, нет на свете мужчины, которому бы чувство долга помогло в постели.

— Но и такого, как я, на свете нет, в этом мое проклятье, у меня все не как у людей. — Панталеон Пантоха роняет расческу, Панталеон Пантоха задумывается, размышляет вслух. — Мальчишкой я плохо ел, совсем аппетита не было. Но как только получил первое назначение— следить за питанием полка, во мне сразу проснулся зверский аппетит. Целыми днями ел не переставая, изучал рецепты, научился стряпать. Перевели на другую должность, и — прощай еда, я заинтересовался портновским ремеслом, одеждой, модами, начальник даже подумал, что я педик. А все потому, что мне поручили ведать обмундированием, теперь понимаю.

— Надеюсь, тебе не поручат сумасшедший дом, Панта, а то первым делом ты бы свихнулся. — Бразильянка кивнула на иллюминатор. — Смотри, эти бандитки подглядывают.

— Убирайтесь отсюда, Сандра, Вирука! — Панталеон Пантоха бросается к двери, Панталеон Пантоха отпирает дверь, рычит, действует. — Пятьдесят солей штрафа с каждой, Чупито!

— Для чего же тогда священники, за что мы платим капелланам? — Тигр Кольасос мерит шагами кабинет, Тигр Кольасос изучает отчеты, складывает, вычитает, возмущается. — Чтобы они бездельничали, брюхо чесали? Как получилось, что гарнизоны Амазонии наводнены «братьями», Скавино?

— Не высовывайся, Пантосик. — Бразильянка берет его за плечи, тащит назад в каюту, Бразильянка запирает дверь. — Ты же полуголый, забыл?

— Забыл тебя?! — Капитан Альберто Мендоса расталкивает матросов и солдат, капитан Альберто Мендоса прыгает через борт на палубу, раскрывает объятья. — Как тебе могло прийти в голову такое, братец? Иди сюда, дай пожать твою руку. Сколько лет, сколько зим, Панта!

— Как я рад, Альберто. — Капитан Пантоха хлопает его по плечу, капитан Пантоха ступает на землю, пожимает руки офицерам, отвечает на приветствия унтерофицеров и солдат. — Какой был, такой и остался, ничуть не изменился с годами.

— Пойдем пропустим по глоточку в офицерской столовой. — Капитан Мендоса берет его под руку, капитан Мендоса ведет его по лагерю, толкает дверь с металлической сеткой, выбирает столик у самого вентилятора. — А за мероприятие не волнуйся. Все готово и будет разыграно как по нотам. Младший лейтенант, поручаю все вам, когда праздник кончится, известите нас. Пока нижние чины развлекаются, мы побалуемся пивком. Как я рад тебя видеть, Панта.

— Слушай, Альберто, чуть не забыл. — Капитан Пантоха смотрит в окно, как сотрудницы расходятся по палаткам, капитан Пантоха видит, как солдаты встают в очередь, как контролеры занимают свои места. — Ты, конечно, знаешь, что одной рабочей единице, которую зовут, ну…

— Бразильянка, конечно, знаю, ей — не больше десяти, думаешь, я не читаю твоих инструкций? — Капитан Мендоса шутливо ударяет его кулаком, капитан Мендоса отдает приказания, открывает бутылки, наливает пиво, поднимает стакан. — Тебе тоже пиво? Два, похолоднее. Какая глупость, Панта. Если женщина тебе по вкусу и ты не хочешь, чтобы ее трогали, почему не снимешь ее с работы? Начальник ты или нет?

— Этого я не могу. — Капитан Пантоха кашляет, капитан Пантоха краснеет, заикается, пьет пиво. — Чувство долга не позволяет. И потом, уверяю тебя, мы с этой сотрудницей на самом деле…

— Все офицеры знают об этом, и нам нравится, что у тебя есть возлюбленная. — Капитан Мендоса всасывает осевшую на усах пену, капитан Мендоса закуривает сигарету, пьет, просит еще пива. — Но никто не понимает твоих принципов. Все ясно, ты не испытываешь радости оттого, что солдаты употребляют твою любовницу. Но к чему этот смешной формализм? Какая разница, братец, десять раз или сто.

— Десять ей полагается по уставу. — Капитан Пантоха видит, как из палаток выходят солдаты, как входят другие, а за ними третьи, капитан Пантоха глотает слюну. — Как я могу нарушить собственный приказ?

— Конечно, ты такой, твои электронные мозги тебе не позволяют. — Капитан Мендоса откидывает голову назад, капитан Мендоса прикрывает глаза, задумчиво улыбается. — Помню, в Чорильосе ты был единственным кадетом, который перед маневрами, когда грязь по колено, начищал ботинки до блеска.

— По правде говоря, после того как священник Бельтран подал в отставку, Корпус армейских капелланов оставляет желать лучшего. — Генерал Скавино выслушивает жалобы, генерал Скавино прислушивается к советам, посещает богослужения, скачет верхом, играет в кегли. — В конце концов, Тигр, это общая беда всей Амазонии, и казармы тоже не удалось уберечь от заразы. Но как бы то ни было, не стоит так волноваться. Мы заняли жесткую позицию. За картинку с младенцем-мучеником или святой Игнасией — тридцать дней карцера, за фотографию брата Франсиско — сорок пять.

— В Лагунас меня привело чрезвычайное происшествие, случившееся на прошлой неделе. — Капитан Пантоха видит, как выходят четвертые и входят пятые, капитан Пантоха видит, как входят шестые. — Читал твой рапорт, конечно. Дело показалось мне достаточно серьезным, вот я и приехал, чтобы осмотреть место происшествия.

— Не стоило труда. — Капитан Мендоса распускает ремень на брюках, капитан Мендоса просит сандвич с сыром, ест, пьет. — Все очень просто. Когда в нашу глушь прибывает оперативная группа, все просто как одержимые. При вести об этих курочках у всех петухов в округе одно на уме. Вот и совершают глупости. Проникнуть на территорию военного лагеря, пожалуй, самая большая глупость. — Капитан Пантоха смотрит, как Чупито отбирает картинки и брошюрки у нижних чинов. — А что, не был выставлен караул?

— Усиленный, как сегодня. Когда прибывает оперативная группа, всегда выставляем усиленный караул. — Капитан Мендоса тащит его на улицу, капитан Мендоса показывает вооруженных часовых, ограду и гроздья штатских на ней. — Пошли, сам посмотришь. Видишь? Со всей округи живчики сбежались. Теперь понимаешь? Все деревья облепили, все глаза проглядели. Ничего не попишешь, дело житейское. Уж если с тобой так получи— лось, а кто бы мог подумать…

— А не замешаны тут эти ненормальные «братья»? — Капитан Пантоха видит, как выходят седьмые, капитан Пантоха видит, как входят восьмые, девятые, десятые, и шепчет: — Не пересказывай мне рапорта, Альберто, расскажи, как было на самом деле.

— Восемь человек из Лагунаса пробрались в лагерь и намеревались похитить пару сотрудниц, — крушит рацию генерал Скавино. — Нет, на этот раз я не о «братьях», на этот раз о Роте добрых услуг, другой язве здешних мест. Ты понимаешь, к чему это может привести? Чем все может кончиться, Тигр?

— Такого больше не повторится, брат. — Капитан Мендоса расплачивается, капитан Мендоса надевает фуражку, темные очки, пропускает в дверях Панту. — Теперь я накануне, с вечера, удваиваю караул и выставляю часовых вокруг лагеря. Перевожу лагерь на военное положение, чтобы нижние чины могли спокойно забавляться с девками, ну не смех ли?

— Успокойся да говори потише. — Тигр Кольасос сопоставляет донесения, Тигр Кольасос приказывает допросить свидетелей, перечитывает письма. — Не устраивай истерики, Скавино. Я все знаю, рапорт Мендосы передо мной. Войска отбили женщин, и дело с концом. Ладно, не стреляться же из-за этого. Обыкновенное ЧП. «Братья» творят дела похуже, так ведь?

— Это не первый случай, Альберто. — Капитан Пантоха видит, как из палатки выходит Бразильянка, капитан Пантоха смотрит, как она под свист солдат идет по лагерю, поднимается на «Еву». — Штатские повсюду не дают покоя. С прибытием оперативной группы во всех селениях черт знает что начинается.

— Из-за этих женщин солдаты со штатскими устроили страшную свалку. — Генерал Скавино отвечает на телефонные звонки, генерал Скавино идет в тюрьму, лично допрашивает арестованных, мучится бессонницей, принимает успокоительное, пишет, звонит по телефону. — Хорошо слышишь? Сол-да-ты со штат-ски-ми. Похитителям удалось вытащить женщин из лагеря, и драка шла в селении. Четверо ранены. Из-за этой проклятой Роты в любой момент могут быть серьезные неприятности, Тигр.

— И мало того, братец. — Капитан Мендоса указывает на зевак, капитан Мендоса кивает на женщин, которые под вооруженной охраной возвращаются на пристань. — Местным дикарям, которые даже Икитоса не видели, эти женщины представляются едва ли не ангелами, посланными с небес. Солдаты сами виноваты. Ходят по селению, рассказывают, других разжигают. Запретили им, а они все равно рассказывают.

— И надо же такому случиться именно в тот момент, когда я готовился поднять дело на новую высоту, какая досада. — Капитан Пантоха сует руки в карманы, капитан Пантоха шагает, опустив голову и поддавая носком камешки. — Лелеял гордый замысел, столько дней обдумывал, столько расчетов сделал. Мой проект решил бы проблему штатских живчиков.

— Но проблему священников и новой секты, которая так досаждает Скавино, эту проблему мы только осложнили бы, капитан. — Тигр Кольасос зовет ординарца, Тигр Кольасос посылает его за сигаретами, дает на чай, просит огня. — Нет, это слишком. Пятьдесят рабочих единиц вполне достаточно. Больше набирать мы не можем, во всяком случае сейчас.

— Если у меня будет оперативный штат в сто рабочих единиц и три судна, непрерывно курсирующих в бассейне Амазонки, — капитан Пантоха наблюдает за подготовкой к отплытию «Евы», — то никто не сможет угадать точно прибытие оперативной группы в потребительский центр.

— Он свихнулся. — Генерал Викториа хватает зажигалку и подносит к лицу Тигра Кольасоса. — Сухопутным войскам придется отказаться от покупки оружия ради того, чтобы нанять новых шлюх. Никакой бюджет не выдержит его неуемной фантазии.

— Изучите план, который я вам послал, мой генерал. — Капитан Пантоха стучит на машинке двумя пальцами, капитан Пантоха делает вычисления, чертит графики, не спит ночами, вычеркивает написанное, дописывает, упорствует. — Мы смогли бы создать «особую систему обеспечения по скользящему графику». Неожиданное прибытие оперативных групп исключило бы возможность инцидентов. Дата прибытия была бы известна лишь командирам подразделений.

— Подумать только, какого труда стоило убедить его в необходимости создания Роты. — Полковник Лопес Лопес идет по кабинету за пепельницей и ставит ее перед Тигром Кольасосом. — А теперь будто он всю жизнь с одними шлюхами и имел дело. Как рыба в воде.

— Это правда, только с воздуха возможен эффективный контроль. — Капитан Пантоха составляет докладные, капитан Пантоха наливает кофе в термос, умножает, делит, скребет затылок, отправляет приложение. — Нужен еще самолет. И по крайней мере еще один офицер Интендантской службы. Достаточно младшего лейтенанта, мой генерал.

— У него, без сомнения, не все дома. — Генерал Скавино читает «Эль Ориенте», генерал Скавино слушает программу «Говорит Синчи», получает анонимки, опаздывает в кино и уходит, не досмотрев фильм до конца. — Если ты и на этот раз доставишь ему удовольствие и одобришь проект, предупреждаю, я подам в отставку, как Бельтран. Эта его Рота вместе с фанатиками «братьями» вгонят меня в гроб. Я, Тигр, держусь только на валерьянке.

— Очень сожалею, но я с дурными новостями, мой генерал. — Полковник Аугусто Вальдес отправляется на место, полковник Аугусто Вальдес входит в опустевшее селение, матерится, помогает снять тело с креста, приказывает возвращаться форсированным маршем. — Позавчера вечером в селении Фрайлесильос, в двух часах ходьбы от моего гарнизона, распяли унтер-офицера Авелино Миранду. Он был в увольнении, одет в штатское, и они, наверное, не знали, что он военный. Нет, еще не умер, но врачи говорят, это вопрос нескольких часов. Да, все скрылись в горах, было их человек сорок.

— Не волнуйся, Скавино, все не так страшно. — Генерал Викториа слушает, что говорят, генерал Викториа в военном казино сам отпускает шутки по адресу Роты, успокаивает свою мать, встревоженную новыми жертвоприношениями в сельве. — Неужели девицы капитана Пантохи и в самом деле так возбуждают мирных жителей?

— Возбуждают, мой генерал? — Генерал Скавино щупает пульс, генерал Скавино разглядывает свой язык, рисует крестики на промокашке. — Сегодня утром ко мне явился епископ со своим генеральным штабом священников и монахов.

— С тяжелым чувством я должен заявить вам, что, если так называемая Рота добрых услуг не прекратит своего существования, я отлучу от церкви всех, кто состоит в этой Роте, и всех, кто пользуется ее услугами. — Епископ входит в кабинет, епископ еле кланяется, не улыбается, не садится, протирает свой перстень, протягивает руку. — Перейдены все границы элементарных правил приличия и пристойности, генерал Скавино. Ко мне, вся в слезах, пришла мать самого капитана Пантохи, бедная женщина переживает истинную трагедию.

— Я полностью с вами согласен, и Ваше преосвященство знает это. — Генерал Скавино встает, генерал Скавино опускается на колени, целует перстень, говорит мягко, предлагает минеральной воды, провожает посетителей до двери на улицу. — Если бы зависело от меня, этой Роты вообще бы на свете не было. Прошу вас, немного терпения. А что касается Пантохи, даже имени этого при мне не упоминайте. Какая там трагедия! Сыночек этой сеньоры, которая ходит вся в слезах, больше всех повинен в происходящем. Наладил бы дело так себе, как водится, ни шатко ни валко. Но нет — этот идиот превратил Роту добрых услуг в самое совершенное учреждение во всей армии.

— Что говорить, Панта. — Капитан Мендоса поднимается на борт, капитан Мендоса разглядывает с любопытством капитанский мостик, компас, крутит руль. — Ты Эйнштейн постельного дела.

— Да, разумеется, я выслал несколько групп в погоню за фанатиками. — Полковник Аугусто Вальдес идет в лазарет, полковник Аугусто Вальдес подбадривает пострадав-шего, метит карту флажками на булавках, инструктирует, желает удачи отправляющимся на задание офицерам. — И приказал доставить мне всех до единого жителей, мы с ними сквитаемся. В этом не было необходимости, мой генерал. Мои люди возмущены, унтер-офицера Авелино Миранду в полку очень любили.

— Рано или поздно Тигр примет мой план. — Капитан Пантоха показывает капитану Мендосе каюты на «Еве», трюм и машинное отделение, капитан Пантоха сплевывает и растирает плевок. — Роту неизбежно придется пополнять. С тремя судами, двумя самолетами, оперативным штатом в сто рабочих единиц и двумя унтер-офицерами я буду творить чудеса, Альберто.

— Мы в Чорильосе всегда говорили, что тебе не военным быть, а счетной машиной. — Капитан Мендоса спускается по трапу, капитан Мендоса под руку с Пантой возвращается в лагерь, спрашивает: вы приготовили мне статистический отчет, младший лейтенант? — Но вижу, мы ошибались. Твоя мечта — стать Великим сводником Перу.

— Ты ошибаешься, всю жизнь с рождения я хотел быть только солдатом, но солдатом-администратором, это не менее важно, чем артиллерист или пехотинец.

— Армия у меня вот тут. — Капитан Пантоха разглядывает незамысловатый кабинет, капитан Пантоха осматривает керосиновую лампу, москитные сетки, траву, про-бивающуюся в полу меж досок, прикладывает руку к груди. — Вот ты смеешься, и Бакакорсо смеется. А я говорю: в один прекрасный день вы глазам своим не поверите. Мы развернемся на всей территории страны, у нас будет своя флотилия, свои поезда и сотни рабочих единиц.

— Во главе поисковых групп я поставил самых энергичных офицеров. — Полковник Аугусто Вальдес следит за продвижением экспедиций, полковник Аугусто Вальдес руководит поисками по радио, перемещает флажки на карте, разговаривает с врачами. — Солдаты так распалились, приходится сдерживать. Как бы не линчевали фанатиков. А унтер-офицер Миранда, кажется, выкарабкивается, мой генерал. Это — да, без руки останется и хромой.

— Придется, наверное, вводить в армии новый род войск. — Капитан Мендоса берет статистический отчет, капитан Мендоса перечитывает его, правит. — Артиллерия, пехота, кавалерия, инженерные войска, интендантская служба, постельная служба? Или лучше — походные бордели?

— Лучше, наверное, держаться поскромнее. — Капитан Пантоха смеется, капитан Пантоха видит сквозь металлическую сетку горниста, играющего сигнал на ужин, солдат, входящих под деревянный навес. — Да зачем скромничать, может, когда-нибудь и введут.

— Ну вот, праздник окончен, твои курочки уже поют распу. — Капитан Мендоса кивает в сторону «Евы», капитан Мендоса показывает на сотрудниц, толпящихся на палубе, на пароходную сирену, на унтер-офицера Родригеса, стоящего на капитанском мостике. — Каждый раз, когда слышу их гимн, подыхаю с хохоту. Ты прямо в Икитос?

— Прямо сейчас. — Капитан Пантоха обнимает Мендосу, капитан Пантоха в два скачка подымается на «Еву», запирается в каюте, бросается на койку. — В ушко, в шейку, в грудку. Царапни, скорее, ущипни, как я люблю, укуси.

— Ой, Панта, какой ты зануда. — Бразильянка упирается, Бразильянка топает ножкой, опускает занавеску, вздыхает, уставившись в потолок, со злостью швыряет одежду на пол. — Не видишь, я устала после работы? А потом еще сцену ревности устроишь, я тебя знаю.

— Молчок, молчок, закрой клювик, повыше, повыше, знаешь, куда. — Панта сжимается, Панта распластывается, переворачивается, стонет. — Вот так, ох, хорошо.

— Я должна сказать тебе одну вещь, Панта. — Бразильянка лезет на койку, Бразильянка сворачивается в клубочек, выпрямляется, прижимается, отстраняется. — Не хочу я больше терять из-за тебя деньги, из-за твоей прихоти ограничивать себя десятью услугами.

— Пффф. — Панта потеет, Панта хватает воздух ртом. — Хоть бы в такой момент помолчала.

— Из-за тебя я теряю в заработке, а мне надо и о себе позаботиться. — Бразильянка отстраняется, Бразильянка моется, одевается, открывает иллюминатор, высовывается, вдыхает чистый воздух. — Все, что тебе так нравится, с годами уходит. А что потом? У всех сегодня по двадцать, в два раза больше, чем у меня.

— Черт подери, будто эта Рота уже не обходится нам дорого. — Полковник Лопес Лопес получает телеграмму, полковник Лопес Лопес читает ее, размахивает ею в воздухе. — Знаете, чего теперь хочет Пантоха, мой генерал? Хочет, чтобы изучили возможность, как оградить от риска оперативные группы. Они, видите ли, боятся фанатиков.

— Но ты получаешь двойной процент по сравнению с ними, это покрывает разницу, я тебя опробовал и оценил по высшей ставке. — Панталеон Пантоха выходит на палубу, Панталеон Пантоха видит Вируку и Сандру, накладывающих крем на лицо, Чупито, спящего в качалке. — Как я устал, даже перебои в сердце. Ты что, потеряла диаграмму, которую я тебе вычертил? Забыла, что, кроме всего прочего, я каждый месяц отдаю тебе пятнадцать процентов своего оклада?

— Это я все знаю, Панта. — Бразильянка опирается о борт, Бразильянка разглядывает деревья на берегу, мутную воду, пенный хвост за кормой, розовеющие облака. — Только оклад твой слова доброго не стоит. Не сердись, я правду говорю. И потом, из-за твоих заскоков все меня ненавидят. У меня даже подруг нет. Чучупе и та, стоит тебе отвернуться, обзывает меня привилегированной.

— Ты — великий позор всей моей жизни. — Сеньор Пантоха расхаживает по палубе, сеньор Пантоха спрашивает: «Засветло приедем в Икитос?» — слышит, как унтер-офицер Родригес отвечает: «Конечно». — Не ной, ты не права. Это мне надо жаловаться. По твоей вине я нарушил принцип, который уважал всегда, с тех пор как стал жить своим умом.

— Ну вот. Начал. — Бразильянка улыбается Лохмушке, которая слушает радио под навесом на корме, Бразильянка улыбается матросу, который убирает концы.

— Почему ты вместо рассуждений о принципах не хочешь откровенно признаться, что просто-напросто ревнуешь к тем десяти солдатикам из Лагунаса.

— Думаешь, их стало меньше? Ничего подобного, Тигр, они разрастаются, как лесной пожар. — Генерал Скавино переодевается в штатское, генерал Скавино снует в толпе, слышит запах лука и ладана, видит сыплющие искрами лампады, вдыхает тяжелый воздух подношений. — Ты не представляешь, что было в годовщину младенца-мученика. Я такой процессии никогда в Икитосе не видел. Все берега Моронакочи были усыпаны людьми, лагуна битком набита лодками, барками — яблоку негде упасть.

— Я никогда не пренебрегал своим долгом, будь я проклят. — Панталеон Пантоха говорит «привет» Печуге и Рите, которые на солнышке играют в карты, Панталеон Пантоха устраивается на спасательном круге, смотрит на заходящее солнце. — Я всегда был прямым, справедливым человеком. Пока тебя не было, даже этот разлагающий климат не мог разрушить моих принципов.

— Если ты оскорбляешь меня из-за несчастных десяти солдатиков, я готова терпеть. — Бразильянка смотрит на часы, Бразильянка строит гримаску, говорит: — Ну вот, завелся, опять за свое. Но если ты будешь разглагольствовать о своих принципах, катись к такой-то матери, а я пойду в каюту отдохну.

— Ты и эта работа меня погубили. — Панталеон Пантоха меняется в лице, Панталеон Пантоха не отвечает на приветствие матроса, беседующего с Пичусой, косится на реку, заводит глаза к темнеющему небу. — Если бы не вы, я не потерял бы своей жены, своей дочурки.

— Какой ты зануда, Панта. — Бразильянка берет его под руку, Бразильянка ведет его в каюту, дает ему бутерброды, наливает кока-колу, чистит апельсин, выбрасывает шкурки в реку, зажигает свет. — Теперь начнешь лить слезы по своей жене и дочурке? Всякий раз, как ты со мной, потом тебя мучит совесть, не знаю, кто бы это вынес. Ладно, не будь дураком.

— Мне их не хватает, я страшно по ним скучаю. — Панта ест, пьет, надевает пижаму, ложится, у Панты дрожит голос. — Без Почи и малышки Гладис дом опустел. Никак не могу привыкнуть.

— Ну ладно, ладно, глупенький, кончай кукситься. — Бразильянка остается в нижней юбке, Бразильянка ложится рядом с Пантой, гасит свет, обнимает его.

— Просто ты ревнуешь к солдатикам. Иди сюда, ложись поудобней, давай почешу головку.

— Прошел слух, будто сам брат Франсиско предстанет перед нами собственной персоной. — Генерал Скавино разглядывает толпящихся вокруг креста апостолов в белом, генерал Скавино разглядывает коленопреклоненных верующих, с простертыми кверху руками, калек, слепцов, прокаженных, карликов, умирающих.

— Хорошо, что он не сделал этого. Поставил бы нас в затруднительное положение. Невозможно было арестовывать его на глазах у двадцати тысяч человек, готовых отдать за него жизнь. Где его теперь черт носит. Никаких следов этого сумасшедшего.

— Спи, бай-бай в своей постельке, я — Почита, ты — малышка. — Бразильянка напевает, Бразильянка покачивается, смотрит на луну, ползущую за стеклом иллюминатора и серебрящую край койки. — Моя детка, моя мышка. Я малышку покачаю, я малышку приласкаю. Баю-бай.

— Вот она, у вас на голове, вот, а-а-а, улетела. — Лейтенант Бакакорсо толкает дверь Зоологического музея и аквариума Амазонки, лейтенант Бакакорсо пропускает вперед капитана Пантоху. — Не укусила? Похоже на осу.

— Пониже, потише. — У Пантосика меняется настроение, Пантосик чувствует себя маленьким, отходит, смягчается, свертывается в клубочек. — Спинку, спинку, шейку, ушко. Вот здесь, здесь.

— Хоп, убил. — Лейтенант Бакакорсо машет руками, стоя перед рвом с морской коровой. — Нет, не оса, черная муха. Они вредные, люди говорят, переносят проказу.

— У меня, наверное, кислая кровь, меня насекомые никогда не кусают. — Капитан Пантоха идет мимо Сумасшедшего Дельфина, капитан Пантоха минует Пепельного Дельфина, Рыжего Дельфина, останавливается около Куруиского Муравья, читает: «Ночное насекомое, вредоносное, за одну ночь может разрушить целую ферму, способно совершать переходы в сотни километров, достигнув взрослого состояния, выбрасывает крылья и раздувается». — А вот мою мать, наоборот, ужасно жрут, — только она выйдет на улицу, сразу набрасываются.

Зн— аете, этих муравьев здесь жарят и едят с сольцой и жареными бананами. — Лейтенант Бакакорсо проводит пальцем по хребту сушеной игуаны, по разноцветным перышкам тукана. — Обратите на себя внимание, вы очень похудели. За последние месяцы килограммов десять потеряли. Что с вами, мой капитан? Работа или переживания?

— И то и другое понемногу. — Капитан Пантоха наклоняется и тщетно ищет восемь глаз у огромного ядовитого скачущего Паука-вдовца. — Раз все в один голос твердят, значит, правда. Перейду на усиленное питание, чтобы набрать вес.

— Мне очень жаль, Тигр, но пришлось отдать распоряжение войскам помочь жандармерии в преследовании фанатиков. — Генерал Скавино принимает петиции, генерал Скавино выслушивает жалобы, доносы, расследует, колеблется, советуется, принимает решение, информирует. — Четыре распятия за шесть месяцев более чем достаточно, эти сумасшедшие обращают Амазонию в язычество, пора принять жесткие меры.

— Не умеете вы снимать пенки со своей холостяцкой жизни. — Лейтенант Бакакорсо сжимает в руке увеличительное стекло и разглядывает под ним Осу Уайранга, Осу-колокол, Осу широ-широ. — Не радуетесь вы свободе, не веселитесь, ходите скучный, как летучая мышь.

— Я в холостяцкой жизни не вижу особой радости. — Капитан Пантоха идет вперед, в угол, где собрано семейство кошачьих, капитан Пантоха дотрагивается до Черного ягуара, до Оторонго, Князя сельвы, до Оцелота, до Пумы, до Пятнистого ягуаренка. — Я знаю, что большинству мужчин через некоторое время надоедает однообразная семейная жизнь, и они на все готовы, лишь бы отделаться от жен. Со мной такого не было. Я действительно страдаю оттого, что Поча ушла. А главное оттого, что она забрала с собой дочку.

— Что и говорить, по лицу видно, страдаете. — Лейтенант Бакакорсо слышит: «Детенышами хамелеоны живут на деревьях, а взрослыми уходят в воду». — В конце концов, жизнь есть жизнь, мой капитан. Вести от супруги имеете?

— Да, она пишет мне каждую неделю. Живет у сестры Чичи, в Чиклайо. — Капитан Пантоха пересчитывает змей — Йакумама, или Мать вод, Черный удав, Мантона, Сачамама, или Мать сельвы. — Я на Почу не обижаюсь, я ее понимаю. Моя миссия оказалась для нее слишком тяжелой. Ни одна честная женщина такого не вынесла бы. Что вы смеетесь? Я не шучу, Бакакорсо.

— Простите, но все равно это звучит смешно. — Лейтенант Бакакорсо закуривает сигарету, лейтенант Бакакорсо выдыхает дым меж прутьев, в клетку птицы Паукар, читает: «Подражает пению всех птиц, смеется и плачет, как ребенок». — Вы такой щепетильный в вопросах морали, просто помешаны на нравственности, а слава у вас самая худая, какую только можно представить. В Икитосе все, как один, считают вас закоренелым преступником.

— Как же ей было не уйти, сеньора, не будьте слепой. — Алисия отдает моток шерсти сеньоре Леонор, Алисия сматывает шерсть в клубок, вяжет. — Матери запирают своих дочерей на ключ, стоит вашему Пантосику показаться на улице, крестятся и заклинают, как нечистую силу. Знайте же и посочувствуйте Поче.

— Думаете, я этого не знаю? — Капитан Пантоха развлекается, бросая корм живописным рыбкам, капитан Пантоха смотрит, как отсвечивает и переливается красками неоновая Тетра. — Армия этим заданием сослужила мне дурную службу.

— Видя, с каким пылом вы трудитесь, никому и в голову не придет, что вы переживаете. — Лейтенант Бакакорсо разглядывает прозрачную синюю Тетру, лейтенант Бакакорсо смотрит на чешуйчатого Мойщика стекол, на прожорливую Пиранью. — Да, знаю, у вас высоко развито чувство долга.

— Первые два патруля возвратились, мой генерал. — Полковник Петер Касауанки встречает группы у ворот казармы, полковник Петер Касауанки поздравляет их, угощает пивом, утихомиривает кричащих пленников, велит запереть их в караульном помещении. — Захватили полдюжины фанатиков, один из них — с приступом лихорадки. Все они присутствовали на распятии старухи в селении Второе мая. Оставить их здесь, передать полиции или отправить в Икитос?

— Послушайте, Бакакорсо, вы до сих пор не сказали, зачем вы назначили мне встречу в этом музее. — Капитан Пантоха измеряет взглядом Пайче, Самую Большую Пресно-водную Рыбу из Всех Известных в Мире Рыб.

— Чтобы здесь, среди рептилий и членистоногих, сообщить вам плохую новость. — Лейтенант Бакакорсо окидывает равнодушным взглядом Угря, Ската, Чарапу, или Водяную черепаху. — Скавино желает срочно видеть вас. Ждет в штабе к десяти. Будьте осторожны, предупреждаю, он мечет громы и молнии.

— Только импотенты, евнухи и сексуально апатичные лица могут желать, — Синчи завывает и смолкает, прерываемый арпеджио, Синчи декламирует, негодует, — чтобы бесстрашные защитники Родины, которые, жертвуя собой, служат на дальних границах, жили бы в целомудрии, как вдовцы.

— Для меня у него всегда одни громы и молнии. — Капитан Пантоха выходит на набережную, капитан Пантоха смотрит на реку, сверкающую под убийственным солнцем, на моторные лодки и плоты, входящие в Вифлеем. — А из-за чего он сейчас разошелся, не знаете?

— Из-за проклятой вчерашней передачи «Говорит Синчи». — Генерал Скавино не отвечает на приветствие, генерал Скавино не предлагает садиться, ставит пленку, включает магнитофон. — Этот прощелыга говорил только о вас, одному вам посвятил получасовую программу. Вы считаете, это пустяки, Пантоха?

— Неужели наши мужественные солдаты должны предаваться пагубному для организма пороку? — Синчи сомневается, Синчи пританцовывает в ритме вальса «Контаманина», ждет ответа, вопрошает снова: — Вернуться к детскому греху самоудовлетворения?

— Передача «Говорит Синчи»? — Капитан Пантоха слушает, как трещит, заикается, спотыкается пленка, капитан Пантоха смотрит, как генерал Скавино вытаскивает бобину, щелкает по ней, нажимает на все подряд кнопки. — Неужели, мой генерал? Он снова напал на меня?

— Он защищал вас, он снова защищал вас. — Генерал Скавино обнаруживает, что выскочила вилка, генерал Скавино бормочет: «Чушь какая», наклоняется, снова включает магнитофон. — А это в тысячу раз хуже, чем если бы он на вас нападал. Не понимаете? Он выставляет на посмешище и пятнает Сухопутные войска.

— Я выполнил все в точности, мой генерал. — Полковник Максимо Давила разговаривает с интендантом, полковник Максимо Давила делает ревизию продуктового склада, вместе с сержантом-поваром составляет меню. — Однако возникла серьезная продовольственная проблема. Если я буду кормить всех пятьдесят арестованных фанатиков, то придется урезать рацион солдатам. Не знаю, что и делать, мой генерал.

— Я ему строго-настрого запретил даже называть мое имя. — Капитан Пантоха видит, как загорелась желтая лампочка, как закрутились бобины, капитан Пантоха слышит металлический щелчок, отзвук, приходит в ярость. — Я не понимаю, уверяю вас, что…

— Молчите и слушайте. — Генерал Скавино приказывает, генерал Скавино скрещивает руки на груди, закидывает ногу на ногу, смотрит на магнитофон с ненавистью. — Мерзость, да и только.

— Правительству следовало бы наградить сеньора Пантоху орденом Солнца. — Синчи разражается, Синчи рассыпает блестки между Мылом «Люкс» с Замечательной Отдушкой, Кока-колой, дарящей Свежесть и Отдых, и Помадой «Чарующая улыбка», нагнетает напряжение, требует. — За достойный восхищения труд на поприще удовлетворения интимных потребностей Часовых Перу.

— Моя супруга слушала передачу, и дочерям пришлось потом приводить ее в чувство нюхательными солями. — Генерал Скавино выключает магнитофон, генерал Скавино, заложив руки за спину, мерит шагами кабинет. — Своими проповедями он делает из нас шутов гороховых в глазах всего Икитоса. Разве я не приказывал принять меры к тому, чтобы не трогали Роту добрых услуг?

— Заткнуть рот этому типу могут только деньги или пуля. — Панталеон Пантоха слушает радио, Панталеон Пантоха видит, как рабочие единицы собирают чемоданчики, как Чучупе поднимается на «Далилу». — Прибить его — хлопот не оберешься, придется дать на лапу. Сходи, Чупито, скажи ему. Пусть чешет сюда, чем скорей, тем лучше.

— Вы хотите сказать, что часть бюджета Роты добрых услуг тратите на подкуп журналистов? — Генерал Скавино оглядывает его с головы до ног, генерал Скавино раздувает ноздри, морщит лоб, обнажает зубы. — Очень интересно, капитан.

— Они все у меня, все, кто распинал унтер-офицера Миранду. — Полковник Аугусто Вальдес шлет во все стороны патрульные группы, полковник Аугусто Вальдес удваивает часы караульной службы, отменяет отпуска и увольнительные, изматывает, озлобляет своих людей. — Да, он опознал большинство. Беда в том, что мы все силы бросили на «братьев» и совсем обнажили границу. Я знаю, опасности нет, но, если бы враг задумал вдруг напасть, он добрался бы до Икитоса за один переход, мой генерал.

— Нет, не из бюджета, бюджет — дело святое. — Капитан Пантоха видит, как в нескольких сантиметрах от генеральской головы по подоконнику пробегает мышонок. — У вас есть копии всех наших счетов, можете проверить. Из собственного жалованья. Приходится ежемесячно жертвовать пятью процентами своих доходов, чтобы заставить этого шантажиста молчать. Не понимаю, почему он так поступил.

— Из профессиональной щепетильности, нравственного негодования, человеческой солидарности, друг Пантоха. — Синчи входит в интендантский центр, хлопнув дверью, Синчи, как шквал, взлетает по лестнице на командный пункт, пытается обнять сеньора Пантоху, сбрасывает пиджак, садится на стол, смеется, грохочет, разглагольствует. — Ибо не могу выносить, что есть еще у нас в этом городе, где мать произвела меня на свет, люди, которые недооценивают ваш труд и вешают на вас всех собак.

— Наш уговор был прост и ясен, и вы его нарушили. — Панталеон Пантоха швыряет линейку о стену, у Панталеона Пантохи на губах выступает пена, глаза мечут искры, зубы лязгают. — Какого черта я плачу вам пятьсот солей ежемесячно? Чтобы вы навеки забыли о моем существовании. Чтобы вы забыли, что на свете есть я и Рота добрых услуг.

— Я ведь тоже человек, сеньор Пантоха, я знаю свои обязанности. — Синчи соглашается, Синчи успокаивает его, машет руками, слушает, как рокочет гидроплан, смотрит, как «Далила» бежит по реке меж двух водяных стен, как она поднимается и пропадает в небе. — Я тоже не чужд переживаний, и мне знакомы порывы и эмоции. Куда ни приду, всюду слышу, как вас поносят, и выхожу из себя. Я не могу позволить, чтобы клеветали на такого благородного человека, тем более что мы Друзья.

— Я хочу сделать вам серьезное предупреждение, уважаемый подонок. — Панталеон Пантоха берет его за ворот рубахи, Панталеон Пантоха встряхивает его как следует и, видя, как тот пугается, краснеет, дрожит, отпускает Синчи. — Помните, что было в прошлый раз, когда вы попробовали напасть на Роту? Я еле удержал сотрудниц, они собирались выколоть вам глаза, а вас распять на Пласа-де-Армас.

— Помню, очень хорошо помню, друг Пантоха. — Синчи поправляет рубашку, Синчи пытается улыбнуться, восстановить апломб, застегивает пуговицы. — Думаете, я не знаю, что на воротах Пантиляндии они повесили мою фотографию и каждый раз, входя и выходя, плевали на нее?

— Ты прав, Тигр, это, действительно, проблема. — Генералу Скавино рисуются народные волнения, генерал Скавино представляет расстрелы, убитых и раненых, окровавленных вожаков, отставки, суды, приговоры и слезы. — За три недели нам в руки попало около пятисот фанатиков, которые прятались в сельве. Но теперь я не знаю, что с ними делать. Отправить в Икитос — начнется скандал, пойдут демонстрации, на свободе остались тысячи «братьев». Что на этот счет думает Генеральный штаб?

— А теперь они в восторге от комплиментов, которые я расточаю им по радио, сеньор Пантоха. — Синчи надевает пиджак, Синчи идет к перилам, прощально машет рукой Китайцу Порфирио, возвращается к письменному столу, трогает за плечо сеньора Пантоху, складывает пальцы крестом, клянется. — Теперь, встретив меня на улице, они посылают мне воздушные поцелуи. Ладно, дружище Пан-Пан, не делайте из этого трагедии, я думал вам услужить. Но если вы так желаете, Синчи о вас больше словом не обмолвится.

— Потому что, если вы еще раз упомянете меня или Роту, я спущу на вас всех пятьдесят сотрудниц и предупреждаю, у каждой длинные ногти. — Панталеон Пантоха открывает ящик письменного стола, Панталеон Пантоха вынимает револьвер, заряжает его и разряжает, вращает барабан, целится в грифельную доску, в телефон, в балки. — А если они вас не прикончат, я добью сам, пущу вам пулю в лоб. Ясно?

— Яснее ясного, друг Пантоха, не будем тратить слова. — Синчи отвешивает поклон за поклоном, Синчи расточает улыбки, прощается, задом пятится вниз по лестнице, пускается наутек, исчезает на тропинке к Икитосу. — Ясно как божий день. Кто такой сеньор Пан-Пан? Знать не знаю, нет такого, слыхом не слыхал. Что такое Рота добрых услуг? Понятия не имею, что это такое, с чем ее едят. Правильно? Ну вот, мы прекрасно друг друга понимаем. Пятьсот кругленьких за этот месяц, как всегда, через Чупито?

— Нет, нет, только не это. — Сеньора Леонор секретничает с Алисией, сеньора Леонор бежит к августинцам, выслушивает доверительное признание настоятеля, задыхаясь, возвращается домой, встречает Панту, разражается протестами.

—  — Явиться в церковь с одной из этих. И куда — в церковь Святого Августина! Отец Хосе Мариа рассказал мне.

— Выслушай и постарайся понять меня, мама. — Панта швыряет шапочку на вешалку, Панта идет на кухню, пьет сок папайи со льдом, вытирает рот. — Я этого никогда не делаю, ни с кем из них в городе не показываюсь. Но тут особые обстоятельства.

— Отец Хосе Мариа видел, как вы вошли под руку, будто так и надо. — Сеньора Леонор наполняет ванну холодной водой, сеньора Леонор срывает обертку с мыла, вешает чистые полотенца. — В одиннадцать утра, когда в церкви все порядочные женщины Икитоса.

— Потому что именно в одиннадцать утра крестят младенцев, я не виноват, дай мне объяснить. — Пантосик снимает гуайаберу, Пантосик сбрасывает брюки, рубашку, трусы, надевает халат, тапочки, входит в ванную комнату, раздевается, лезет в ванну, прикрывает глаза, бормочет: «Как прохладно». — Печуга — одна из самых старых и добросовестных сотрудниц, я не мог отказать ей.

— Мы не можем фабриковать мучеников, довольно с нас и тех, кого они сделали. — Тигр Кольасос просматривает папки с газетными вырезками, помеченными красным карандашом, Тигр Кольасос совещается с офицерами из Службы безопасности, из сыскной полиции, предлагает план Генеральному штабу, проводит его в жизнь. — Подержи их в казармах пару недель на хлебе и воде. Потом припугни и отпусти, кроме десяти-двенадцати заводил, их пришли нам в Лиму.

— Печуга! — Сеньора Леонор мечется по спальне, сеньора Леонор мечется по гостиной, заглядывает в ванную, видит, как Панта бьет ногой по воде и брызги летят на пол. — Посмотри, с кем ты работаешь, с кем водишься. Печуга! Это же значит — оторва! Как могло получиться, что ты явился в церковь с падшей женщиной, у которой вдобавок такое имя. Я не знаю, какого святого молить, я уж и к младенцу-мученику ходила, на коленях просила, чтобы он вытащил тебя из этого вертепа.

— Она попросила меня быть крестным отцом ее сынишки, и я не мог отказать ей, мама. — Пантосик намыливает голову, лицо, тело, Пантосик плещется под душем, заворачивается в полотенце, выскакивает из ванны, вытирается, опрыскивается дезодорантом, причесывается. — Печуга и Стомордый поступили очень мило — дали малышу мое имя. Его зовут Панталеон, я крестил его.

— Какая честь для нашей семьи. — Сеньора Леонор идет на кухню, сеньора Леонор приносит щетку с тряпкой, вытирает пол в ванной, идет в спальню, подает Панте рубашку, отутюженные брюки. — Уж если тебе приходится выполнять эту ужасную работу, выполняй по крайней мере и то, что ты мне обещал. Не ходи с ними, чтобы люди вас вместе не видели.

— Знаю, мамуля, не томи мне душу, оп! До потолка, оп! — Пантосик одевается, Пантосик бросает грязное белье в корзину, улыбается, подходит к сеньоре Леонор, обнимает ее, приподымает. — Ах, чуть не забыл показать. Смотри, письмо от Почиты. И фотографии малышки Гладис.

— Ну-ка, подай мне очки. — Сеньора Леонор оправляет юбку, сеньора Леонор поправляет кофточку, отнимает у него конверт, идет к свету, к окну. — Ой, ну что за прелесть, до чего хороша моя внучка и как поправилась. Когда же ты пошлешь мне то, что я у тебя прошу, святой Иисус Багасанский. Целыми днями простаиваю в церкви, молюсь, чтобы нас перевели отсюда, — и никакого толку.

— Какой набожной ты стала в Икитосе, моя старушка, а в Чиклайо, бывало, и в церковь не заглядывала, все в карты играла. — Панта садится в плетеную качалку, Панта листает газету, решает кроссворд, смеется. — Молитвы, наверное, не помогают потому, что ты путаешь веру с предрассудками: младенца-мученика со святым Иисусом Багасанским, господа-чудотворца со святой Игнасией.

— Не забывайте, что придется бросить людей и деньги на охоту за сумасшедшими «братьями». — Полковник Лопес Лопес садится на самолет, в джипы, на катера, полковник Лопес Лопес разъезжает по Амазонии, возвращается в Лиму, заставляет работать сверхурочно офицеров из Счетно-финансового отдела, диктует докладную, является в кабинет к Тигру Кольасосу. — Довольно значительные расходы для Сухопутных войск. Да еще Рота добрых услуг — чистое кровопускание, работает в убыток. Не говоря уж о других проблемах.

— Вот письмо от Почи, всего четыре строчки, я тебе прочитаю. — Панта слушает музыку, Панта гуляет по Пласа-де-Армас с сеньорой Леонор, работает до полуночи у себя в кабинете, спит шесть часов, поднимается с зарей. — На лето они поехали с Чичи в Пиментель, там пляж. И ни слова о возвращении, мама.

— Словно никакой Роты и не было. — Тигр Кольасос нахлобучивает фуражку, Тигр Кольасос пропускает вперед генерала Викториа и полковника Лопес Лопеса, вслед за ними выходит из кабинета, в машине садится на переднее сиденье, велит шоферу гнать в «Росита Риос». — Да, разумеется, это один из выходов, именно его выбрал бы Скавино. Но не слишком ли мы спешим? Не вижу причин и необходимости объявлять опыт с Ротой добрых услуг неудавшимся. Отрицательные стороны, имеющиеся в ее работе, не так уж значительны.

— Меня не беспокоят отрицательные стороны в ее работе, меня беспокоят положительные, Тигр. — Генерал Викториа выбирает столик на открытом воздухе, генерал Викториа садится во главе, отпускает узел галстука, внимательно изучает меню. — И особенно ее фантастические успехи. По-моему, дело в том, что мы, сами не зная того и не ведая, запустили адский механизм. Лопес только что объехал все гарнизоны в сельве, его доклад вызывает тревогу.

— Считаю необходимым как можно скорее набрать еще десять рабочих единиц, — телеграфирует капитан Пантоха. — Не ради расширения масштабов, но во имя сохранения достигнутого уровня.

— Дело в том, что услуги, предоставляемые Ротой капитана Пантохи, стали главной заботой всех гарнизонов, лагерей и постов Амазонии. — Полковник Лопес Лопес заказывает для начала жаренное на вертеле мясо с кукурузой, потом утку в маринаде с перцем. — Я ничуть не преувеличиваю, мой генерал. И офицеры, и унтер-офицеры, и солдаты только об этом и говорят, поверьте. Даже о преступлениях «братьев» забывают, едва дело касается услуг.

— Причиной тому — многочисленные патрули и поисковые группы, снаряженные в погоню за убийцами на религиозной почве, — вскрывает суть капитан Пантоха. — Как известно Командованию, эти отряды находятся в горах, выполняя задание первостепенной важности полицейско-гражданского характера.

— Этот чемодан, Тигр, полон доказательств. — Генерал Викториа останавливается на маринованной рыбе с луком и перцем и на почках по-креольски с рисом. — Угадай, что в нем за бумаги. Докладные о боевой готовности воздушных, наземных и речных оборонных сооружений на эквадорской, колумбийской, бразильской и боливийской границах? Холодно. Предложения и проекты улучшения наших средств обороны и нападения в районе Амазонии? Холодно. Исследования в области коммуникаций, интендантского дела, этнографии? Холодно, холодно.

— Рота добрых услуг полагала своей обязанностью послать оперативные группы туда, где находятся эти отряды, — радирует капитан Пантоха. — И мы выполнили эту задачу благодаря усилиям и энтузиазму всего без исключения персонала.

— Сплошные заявки на ЖРДУГЧА, мой генерал. — Полковник Лопес Лопес на десерт берет медовую халву из арахиса и охлажденное как следует пльзеньское пиво, полковник Лопес Лопес заключает: — Все унтер-офицеры Амазонии подписали прошение о предоставлении им возможности пользоваться услугами Роты. Вот они тут: сто семьдесят две страницы.

— Для них мы специально создали летучие бригады из двух-трех рабочих единиц, но такое дробление персонала лишает меня возможности полностью обеспечивать потребительские центры, — телефонирует капитан Пантоха. — Надеюсь, я не слишком превышаю свои полномочия, мой генерал.

— Опрос, проведенный Лопес Лопесом среди офицеров, дал невероятные результаты. — Генерал Викториа управляется с едой, помогая себе корочкой хлеба, генерал Викториа запивает каждый кусок пивом, отирает лоб салфеткой.

— От капитана и ниже — девяносто пять процентов офицеров — тоже требуют услуг. А от капитана и выше — пятьдесят пять. Что ты скажешь на это, Тигр?

— В соответствии с цифрами, которые сообщил мне полковник Лопес после проведения неофициального опроса, я должен полностью пересмотреть наш план-минимум и расширить деятельность ЖРДУГЧА, мой генерал. — Капитан Пантоха оживляется, капитан Пантоха исписывает тетрадь за тетрадью, принимает таблетки, засиживаясь до рассвета на командном посту, отправляет объемистые заказные пакеты. — Убедительно прошу не принимать во внимание проект, который я вам направил. Сейчас день и ночь я работаю над новым графиком. Надеюсь скоро выслать его вам.

— Мне очень жаль, Тигр, но я должен сказать, что Пантоха хоть и псих, но при этом воплощение здравого смысла. — Генерал Викториа набрасывается на почки, генерал Викториа шутит, что французы правы, главное — попасть в ритм, а там можно съесть сколько угодно — восемнадцать, двадцать блюд. — Его аргументы неопровержимы.

— Ввиду возможного удвоения числа потребителей в случае включения в их число унтер-офицеров, — капитан Пантоха совещается с Чучупе, Чупито и Китайцем Порфирио, капитан Пантоха производит осмотр кандидаток, отсеивает «прачек», беседует с сутенерами, подкупает сводней, — должен сообщить вам, что, согласно минимальному плану, обеспечивающему уровень потребления ниже жизненно необходимого сексуального минимума, понадобится четыре судна того же водоизмещения, что и «Ева», три летательных аппарата типа «Далилы» и оперативный штаб в двести семьдесят две рабочие единицы.

— Почему сержантам и солдатам эти услуги предоставляются, а унтер-офицерам — нет? — Полковник Лопес Лопес отодвигает на край тарелки лук и косточки и в два приема приканчивает утку под маринадом, полковник Лопес Лопес улыбается, оглядывает проходящую мимо женщину, подмигивает, восклицает: — Какая лепка! А если предоставить унтер-офицерам, то чем офицеры хуже? И так далее. Возразить нечего.

— Разумеется, если в сферу деятельности Роты включить офицеров, то и цифры будут другими, мой генерал. — Капитан Пантоха идет к знахарям, капитан Пантоха принимает айауаску, и в его галлюцинациях армии женщин, распевая распу, проходят парадом по Марсову полю, капитана Пантоху рвет, он работает, ликует. — Я провел небольшое исследование, так, на всякий случай. Придется, по-видимому, создать специальный отряд для чрезвычайных заданий.

— Разумеется. — Генерал Викториа отказывается от десерта, генерал Викториа просит кофе, вынимает пузырек с сахарином, бросает две таблетки, залпом выпивает чашку, закуривает сигарету. — И если допустить, что для биологического и психологического здоровья войск необходима Рота, то, наверное, из месяца в месяц надо увеличивать и число услуг. Потому что, ты сам прекрасно знаешь, Тигр, инструмент совершенствуется в процессе труда. И в данном случае спрос всегда будет превышать предложение.

— Вот именно, мой генерал. — Полковник Лопес Лопес просит счет, полковник Лопес Лопес делает попытку вынуть бумажник, слышит: «Вы что, с ума сошли, сегодня угощает Тигр». — Хотели заткнуть дыру, а разворотили такую брешь, что сквозь нее, как сквозь решето, уйдет весь бюджет Интендантской службы.

— И вся энергия наших солдат. — Генерал Скавино отправляется с особой миссией в Лиму, генерал Скавино наносит визиты политическим деятелям, просит аудиенции, советует, интригует, хитрит, возвращается в Икитос.

— Эту жажду услуг, пробудившуюся в сельве, Тигр, не может остановить даже Христос. — Генерал Викториа открывает дверцу машины, генерал Викториа выходит первым, говорит: жаль, нельзя вздремнуть после такого обеда, велит ехать обратно в министерство. — Даже — не будем отставать от моды — младенец-мученик. Кстати, вы знаете, что его почитают уже и в Лиме? Вчера я у своей невестки обнаружил маленький алтарь с изображением младенца-мученика.

— Для начала — отборный отряд из десяти рабочих единиц специально для офицеров, мой генерал. — Капитан Пантоха разговаривает сам с собой на улице, капитан Пантоха засыпает за письменным столом, грезит, пугает сеньору Леонор своей худобой. — Для гарантии качества мы, разумеется, набрали бы их в Лиме. Как, по-вашему, звучит: «Особый отряд Женской роты добрых услуг для офицеров — ОО ЖРДУГЧА»? Высылаю вам подробный проект.

— Да, черт возьми, они, пожалуй, правы. — Тигр Кольасос входит в кабинет, Тигр Кольасос думает, ломает голову, вскрывает почту, грызет ногти.

— Эта свистопляска принимает мрачный оборот.

9

(Икитос, 5 января 1959 года),

ПОСВЯЩЕННЫЙ ПЕЧАЛЬНЫМ СОБЫТИЯМ В НАУТЕ

Специальный репортаж подготовлен всей редакцией газеты «Эль Ориенте» по инициативе и под идейным руководством ее директора Хоакина Андоа с целью дать читателям департамента Лорето самое живое и точное описание трагедии, приключившейся с Бразильянкой, начиная с налета в Науте и кончая погребением, состоявшимся в Икитосе, с подробным изложением обстоятельств, приковавших к себе внимание общественности. Плач и сюрпризы сопровождали останки прелестной жертвы

Вчера утром, ровно в одиннадцать часов, бренные останки той, что была Ольгой Арельано Росаурой, в дурном обществе известной как Бразильянка, поскольку некоторое время она прожила в городе Манаосе (см. ее биографию на с. 2-4 и 6 столбцы), были захоронены на историческом кладбище города среди скорби и печали, проявленных ее товарищами по работе и друзьями, что тронуло сердца многочисленных собравшихся на похороны жителей. Перед погребением покойной были возданы воинские почести пехотным подразделением из военного лагеря Варгас Герра, и этот жест вызвал немалое удивление даже среди тех, кто был крайне удручен трагическими обстоятельствами гибели юной и заблудшей лоретанской красавицы, которую капитан (sic!) Панталеон Пантоха в своей надгробной речи назвал «несчастной жертвой долга и людской низости и вероломства» (полный текст речи читайте на с. 3, 1 столбец).

Те, кому было известно, когда состоятся похороны юной несчастливицы, спозаранку собрались около кладбища (улицы Альфонсо Угарте и Рамона Кастильи), и очень скоро толпа любопытных блокировала главный вход и подступы к монументу Павшим за Родину. Приблизительно в десять тридцать присутствующие могли видеть, как прибыл грузовик из военного лагеря Варгас Герра и из него вышло подразделение из 12 солдат в касках, в полном боевом снаряжении и с винтовками, под командой пехотного лейтенанта Луиса Бакакорсо, расставившего своих людей по обе стороны от главных кладбищенских ворот. Это вызвало жгучий интерес среди присутствующих, которые не в силах были догадаться, что привело воинское подразделение в этот час в это место и в данных обстоятельствах. Загадка разрешилась чуть позже. Видя, что скопление зевак и публики почти полностью закрыло доступ к кладбищу, лейтенант Бакакорсо приказал солдатам расчистить путь, что те и исполнили без промедления и не колеблясь.

Без пятнадцати одиннадцать известный всем нам роскошный катафалк лучшего похоронного агентства Икитоса «Модус вивенди», весь в цветах, показался на улице Альфонсо Угарте, а следом за ним — эскорт такси и частных автомобилей. Процессия медленно следовала из местечка на реке Итайа, где находится так называемая Рота добрых услуг, в просторечье более известная как Пантиляндия, — там накануне ночью свершался обряд бдения над телом безвременно погибшей Ольги Арельано Росауры. Толпа застыла в молчании, а потом сама расступилась, пропуская процессию на кладбище. В последний путь злополучную Ольгу провожало много народу — по мнению наблюдателей, около ста человек, большинство были в трауре, а ее подруги по работе и «прачки» Икитоса — с выражением скорби на лицах. Эта группа женщин из печально известного заведения на реке Итайа скорбела больше всех — что вполне объяснимо, — заливаясь слезами под темными густыми вуалями и черными мантильями. Особую взволнованность и драматизм событиям придавало то обстоятельство, что среди этих женщин в первых рядах находились шестеро, вместе с усопшей Бразильянкой пережившие печальную историю в Науте, которая последней стоила жизни, а Луиса Канепа (она же Печуга), как известно нашим читателям, во время прискорбного происшествия получила довольно серьезные ранения от руки налетчиков (см. с. 4, где рассказывается в подробностях о засаде, устроенной в Науте, и ее кровавом завершении). Но главный сюрприз поджидал общественность позже — когда из похоронного экипажа в военной форме и темных очках вышел капитан Сухопутных войск, создатель и руководитель так называемой Роты добрых услуг, широкоизвестный и малоуважаемый сеньор Панталеон Пантоха, о котором до тех пор никто, во всяком случае у нас в газете, не знал, что он является офицером Перуанских вооруженных сил, что, само собой, вызвало в публике разнообразные толки.

Когда гроб сняли с катафалка, то заметили, что он имеет форму креста, принятую для покойников, при жизни принадлежавших к Братству по кресту, и это чрезвычайно удивило многих, поскольку подозревали, что смерть Бразильянки была делом рук этой религиозной секты, хотя, с другой стороны, это предположение энергично отвергалось главным пророком Братства (см. «Послание добрым людям о людях злых» брата Франсиско, которое мы помещаем на с. 3-3 и 4 столбцы). Гроб был снят с катафалка и перенесен на кладбище самим капитаном Пантохой и его сотрудниками из пресловутой Роты добрых услуг, каковые все до одного были в глубоком трауре, а именно: Порфирио Вонгом, в Вифлеемском квартале известным под кличкой Китаец, первым унтер-фицером ПМФ Карлосом Родригесом Саравиа (который вел судно «Ева» во время нападения в Науте), унтер-офицером ПВВС Алонсо Пантинайа (он же — Псих), в прошлом мастером высшего пилотажа, нижними чинами Синфоросо Кайгуасом и Паломино Риоальто, а также санитаром Вирхилио Пакайа. Ленты от гроба, на крышке которого красовалась одна-единственная элегантная орхидея, несли знаменитая Леонор Куринчила (она же Чучупе), девушки из злополучного заведения на реке Итайа: Сандра, Вирука, Пичуса, Лохмушка и другие, — а также широко популярный Хуан Ривера (он же — Чупито), весь забинтованный, со следами многочисленных ран, полученных во время нападения в Науте, когда он отбивался со свойственным лоретанину мужеством. Ленты несли еще две подавленные горем сеньоры в возрасте, скромного происхождения, которые отказались назвать свои имена и сказать, какое отношение они имеют к усопшей; по слухам, они являются близкими родственницами Ольги Арельано Росауры, но предпочли остаться неизвестными ввиду малопочтенности занятий, которым посвятила свою жизнь юная девица, варварски распятая на кресте. Когда гроб подняли и процессия двинулась, по знаку капитана Пантохи лейтенант Луис Бакакорсо по-военному отдал команду сопровождавшим его солдатам: «Клинки наголо!», которую они мгновенно выполнили, обнаружив ладную выправку и изящество. Итак, на плечах своих коллег и друзей, меж двух рядов солдат, воздавших ей воинские почести, на городское кладбище Икитоса вступила Бразильянка, расставшаяся с жизнью неподалеку от того места, где рождается наша широкая, как море, река.

Гроб поднесли к невысокой стене у монумента Павшим за Родину, где всякого входящего встречает печальное обращение, высеченное на плите: ВОЙДИ, ПОМОЛИСЬ, С ЛЮБОВЬЮ ВЗГЛЯНИ НА ЭТОТ ПРИЮТ, МОЖЕТ, ОН БУДЕТ ТВОИМ ПОСЛЕДНИМ ПРИСТАНИЩЕМ. Там в явно дурном настроении и необъяснимом нерасположении духа (чего не могли не заметить собравшиеся) находился бывший капеллан Сухопутных войск, а ныне священник Икитского городского кладбища, отец Годофредо Бельтран Калила. Священнослужитель с преувеличенной поспешностью выполнил погребальный обряд, не произнеся при этом проповеди, которую от него хотели услышать, и, не дождавшись окончания церемонии, удалился. По завершении церковного обряда капитан Пантоха, встав у гроба безвременно почившей Ольги Арельано Росауры, произнес речь, которую мы помещаем на другой полосе газеты (см. с. 3, 1 столбец), ставшую патетической кульминацией погребальной церемонии, тем более что она то и дело прерывалась сдерживаемыми рыданиями самого капитана Пантохи, которым скорбным эхом вторили упомянутые выше его сотрудницы и многочисленные собрав-шиеся на кладбище женщины легкого поведения.

Сразу же после этого гроб снова подняли на плечи те, что внесли его на кладбище, а остальные, главным образом сотрудницы уже упоминавшегося заведения и «прачки», поочередно несли ленты: Процессия прошла через кладбище, в его южный конец, и там, в Павильоне Святого Фомы, в верхней нише No 17, были захоронены останки усопшей. Захоронение гроба и установка плиты (на которой скромно, золотыми буквами написано:

Ольге Арельано Росауре, по имени Бразильянка, (1936-1959) от неутешных друзей) вызвали новые взрывы чувств и скорби по поводу ее кровавой кончины, и многие женщины разразились безудержным плачем. Затем, после того как по инициативе Леонор Куринчилы (она же Чучупе) были хором прочитаны молитвы за упокой души почившей лоретанки, собравшиеся стали расходиться. И тут, когда все уже направились к своим очагам, хлынул ливень, словно и небеса решили присоединиться к скорбевшим. Было двенадцать часов дня.

КАПИТАНА ПАНТАЛЕОНА ПАНТОХИ ПРИ ПОГРЕБЕНИИ ПРЕКРАСНОЙ ОЛЬГИ АРЕЛЬАНО, РАБОЧЕЙ ЕДИНИЦЫ, РАСПЯТОЙ В НАУТЕ

Ниже мы приводим, полагая, что это представляет интерес для наших читателей, а также потрясает своей щемящей искренностью и удивительными откровениями, надгробную речь, которую произнес на похоронах распятой Ольги Арельано Росауры (она же Бразильянка) тот, кто был ее другом и начальником, а именно широкоизвестный дон Панталеон Пантоха, оказавшийся, как выяснилось вчера ко всеобщему удивлению, капитаном Интендантской службы Перуанской армии.

Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная и горячо любимая Бразильянка, как любовно называли тебя мы, тебя знавшие, и как ты значилась в нашем журнале!

Мы облачились сегодня в славный офицерский мундир Перуанской армии, дабы проводить тебя к твоему последнему земному приюту, ибо наша обязанность пред лицом всего мира — с высоко поднятой головой и глубоким чувством ответственности заявить, что ты пала, как мужественный солдат, служа любимой родине — Перу. Мы пришли сюда, чтобы не стыдясь и с гордостью показать, что мы были твоими друзьями и вышестоящим начальством и что для нас было честью служить вместе с тобой нелегкому делу, требующему самопожертвования (что ты, почитаемая всеми нами подруга, доказала собственной жизнью), на благо нашим соотечественникам и родине. Ты — несчастная жертва долга и людской низости и вероломства. Презренные трусы, подстрекаемые демоном алкоголя, низменными инстинктами похоти или сатанинским фанатизмом, соревновались в ущелье Касика Кокамы близ Науты в подлом обмане и вероломстве, чтобы, захватив пиратским путем наше речное судно «Еву», затем со зверской жестокостью утолить свои скотские желания, и не ведали, что красу, которой они преступно овладели, ты не скупясь, щедро дарила нашим труженикам-солдатам.

Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная Бразильянка! Эти солдаты, твои солдаты, не забудут тебя. И сейчас, в самых отдаленных уголках нашей Амазонии, в ущельях, где царствует владыка болотной лихорадки анафелес, на самых затерянных лесных прогалинах — повсюду, где стоят Перуанские войска, утверждая и защищая нашу независимость, везде, куда ты, не колеблясь, добиралась, невзирая на насекомых, болезни и неудобства, неся свою красоту, заразительную, открытую веселость в дар часовым Перу, везде есть такие, что вспоминают тебя со слезами на глазах, и сердца их преисполняются гневом к садистам-убийцам. Они никогда не забудут твоего очарования, твоего веселого лукавства и свойственного тебе стремления делить с ними тяготы походной жизни, которая благодаря тебе становилась для наших сержантов и солдат гораздо более сносной и приятной.

Оплакиваемая нами Ольга Арельано Pocaypa, незабвенная Бразильянка! Мы называли тебя так потому, что тебе привелось жить в этой братской стране, куда тебя увлекли свойственные юности мятежные порывы, мы называли тебя так, хотя — и это следует сказать — все в тебе, до последней капли крови, до тончайшего волоска, было исконно перуанским.

Знай же, что вместе с опечаленными солдатами, рассеянными по просторам нашей Амазонии, тебя оплакивают, скорбя, твои товарищи по Роте добрых услуг для гарнизонов и частей Амазонии, в интендантском центре на реке Итайа, где ты была роскошным, благоуханным цветком, и мы все восхищались тобой, уважали тебя и любили за высокое понимание долга, за никогда не изменявшее тебе расположение духа, замечательное чувство товарищества и сотрудничества и еще за множество других твоих удивительных достоинств. От имени всех этих людей я хочу сказать тебе, сдерживая плач скорби, что твоя жертва не будет напрасной: твоя юная, зверски пролитая кровь отныне свяжет нас священными узами еще теснее, а твой пример будет изо дня в день вести нас за собой, повелевая выполнять долг с тем же совершенством и бескорыстием, с какими выполняла его ты. И наконец, позволь, приложив руку к сердцу, поблагодарить тебя от себя лично за твое расположение и понимание и за то многое, глубоко личное, чему ты меня научила и чего я никогда не забуду.

Оплакиваемая нами Ольга Арельано Росаура, незабвенная Бразильянка,

МИР ПРАХУ ТВОЕМУ!

ПРЕСТУПЛЕНИЕ В УЩЕЛЬЕ КАСИКА КОКАМЫ, ИЗЛОЖЕННОЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО И В ПОДРОБНОСТЯХ: КРОВАВАЯ ЛЮБОВЬ, СТРАСТЬ, САДИСТСКАЯ НЕКРОФИЛИЯ И РАЗГУЛ ИНСТИНКТОВ

Наута, район Рекены: «Эль Ориенте» публично выражает горячую благодарность полковнику Гражданской гвардии Хуану Амесаге Риофрио, начальнику V полицейского округа и старшему инспектору Перуанской сыскной полиции (ПСП) в Лорето Федерико Чумпитасу Фернандесу, ответственным за расследование трагических событий в Науте, за то, что они, жертвуя своим драгоценным временем, любезно помогли нам получить информацию об этих событиях.Мы хотели бы отметить ту готовность сотрудничать со свободной и демократической прессой, которую обнаружили эти выдающиеся полицейские руководители, с коих другим представителям властей нашего департамента следовало бы брать пример.

В ходе расследования событий, имевших место в Науте, обнаруживаются обстоятельства, которые подтверждают первоначальные предположения, распространявшиеся в печати и по радио. Так, все менее вероятным выглядит утверждение, согласно которому нападение в Науте, смерть и распятие Ольги Арельано Росауры (она же Бразильянка) были обрядом «жертвоприношения и очищения кровью», совершенным Братством по кресту, а семеро субъектов, его осуществивших, были всего лишь орудием в руках этой секты. Таким образом, пламенная кампания, которую наш коллега Герман Лаудано Росалес вел в программе «Говорит Синчи» в защиту Братства и отвергающая как лживые заявления преступников о том, что они якобы подчинялись приказанию брата Франсиско, кажется все более правдивой. Предположение Синчи, что эти признания всего лишь хитрость, к которой прибегли арестованные, чтобы смягчить собственную вину, похоже, имеет фактическое подтверждение. Равным образом первые допросы, которым были подвергнуты в Икитосе заключенные, — вчера по реке они были доставлены в Икитос из Науты, где содержались под стражей со 2 января, — также позволили руководству Гражданской гвардии и ПСП отвергнуть имевшую хождение версию, согласно которой нападение в Науте было осуществлено под влиянием момента, в алкогольном опьянении, и подтвердили, без сомнения, что оно было замышлено заранее и спланировано во всех мельчайших и ужасающих деталях.

Все началось, по-видимому, за пятнадцать дней до зловещей даты во время встречи, носившей светский характер (а вовсе не религиозный, как утверждалось) под невинным предлогом дружеской вечеринки в селении Рекена. Она состоялась, вероятно, 14 декабря в доме бывшего алькальда селения Теофило Морея в связи с тем, что ему исполнилось пятьдесят четыре года. В ходе застолья, в котором принимали участие все обвиняемые, а именно Артидоро Сома, 23 лет, Непомусено Килка, 31 года, Кайфас Санчо, 28 лет, Фабио Тапайури, 26 лет, Фабрисиано Писанго, 32 лет, и Ренан Маркес Куричимба, 22 лет, было выпито немало спиртного, и все поименованные опьянели. На этой вечеринке сам бывший алькальд Теофило Морей — личность, хорошо известная в Рекене своими чувственными наклонностями, любитель поесть и выпить, — предложил, как заявляют некоторые из обвиняемых, устроить засаду на оперативную группу, когда та будет направляться в какой-нибудь военный лагерь, и, захватив ее, насладиться прелестями падших женщин. (Как помнят наши читатели, налетчики сначала утверждали, что мысль о нападении якобы возникла во время вечерней службы в Хранилище креста в Рекене и будто бы жребием было решено, что именно эти семеро «братьев» выполнят миссию, задуманную всеми присутствующими на церемонии, каковых, по их словам, было более сотни.) Предложение с энтузиазмом было принято остальными обвиняемыми. Все они признали, что эта тема — женщины из Роты добрых услуг — вообще была у них очень популярной и что они неоднократно обращались с письменными протестами к военному Командованию, прося разрешить вышеупомянутым дурным женщинам обслуживать и гражданскую клиентуру в тех селениях Амазонии, которые они посещали по долгу службы, и однажды даже, создав комиссию из молодых людей Рекены, отправились к начальнику речной базы Санта-Исабель, расположенной по соседству с селением, чтобы заявить протест против, по их мнению, несправедливой монополии вооруженных сил на женщин легкого поведения. Если учесть все это, то понятно, что предложение бывшего алькальда Морея, обещавшее им исполнение долго сдерживаемых желаний, было принято арестованными с восторгом и неистовой радостью.

Точно неизвестно, были ли семеро заговорщиков последователями брата Франсиско и часто ли посещали они тайные обряды в Хранилище креста в Рекене, как они утверждают, или все это ложь, на чем настаивает кое-кто из апостолов секты в посланиях, которые они рассылают в редакции газет и радио из своих укромных убежищ, и о чем заявил даже сам брат Франсиско (см. с. 3-3 и 4 столбцы). На этой самой пирушке семеро друзей набросали примерный план, договорившись, что осуществят свои преступные намерения подальше от Рекены, дабы не компрометировать доброго имени селения, а также для того, чтобы сбить с толку власти, если начнется расследование. Они решили тайком разузнать ближайшие даты прибытия оперативных групп в Науту или в Багасан, сочтя эти близко расположенные пункты наиболее удобными для совершения налета. Бывший алькальд Морей сам предложил добыть нужные сведения через офицеров речной базы Санта-Исабель, с которыми у него были служебные связи.

Не раздумывая долго, обвиняемые взялись за дело и усовершенствовали свой план, для чего собирались еще два или три раза. Теофило Морей на самом деле хитростью дознался у младшего лейтенанта Вооруженных сил Германа Уриосте, что оперативная группа из шести рабочих единиц прибудет по реке из Икитоса, с тем чтобы в первые дни января объехать части, расположенные в Науте, Багасане и Рекене, причем в первом из этих пунктов она будет 2 января около полудня. Собравшись вновь в доме бывшего алькальда, семеро злоумышленников уточнили свой преступный план, договорившись подкараулить оперативную группу в окрестностях Науты, чтобы жертвы и полиция подумали, будто сексуальный разбой совершили жители этого исторического селения. С целью запутать следы родилась идея оставить на месте засады крест с распятым на нем зверьком, чтобы казалось, будто нападение — дело рук братьев из Науты. Они запаслись гвоздями и молотками, не подозревая, как утверждали, что случай будет чудовищным образом поспешествовать их планам и они получат возможность распять не зверька, а тело юной и прекрасной, но заблудшей женщины. Семеро заговорщиков порешили разбиться на две группы, и каждая группа по-разному объяснила друзьям и родным, почему их не будет в Рекене. Так, например, группа, состоявшая из Теофило Морея, Артидоро Сомы, Непомусено Килки и Ренана Маркеса Куричимбы, ушла из селения 29 декабря на лодке с подвесным мотором, принадлежащей первому из поименованных, сказав всем, что направляется на озеро Карауите, где они хотят провести новогодние праздники, занявшись здоровым спортом — ловлей рыбы бешенки и гамитаны. Другая группа — Кайфас Санчо, Фабио Тапайури и Фабрисиано Писанго — ушла только на рассвете 1 января на глиссере, принадлежащем последнему из названных, уверив знакомых, что отправляются на охоту в сторону Багасана, где незадолго до того в окрестностях селения видели ягуаров.

На самом же деле обе группы, как и было задумано, направились вниз по реке в сторону Науты и проплыли мимо этого селения, не останавливаясь, точно так же, как они проплыли и мимо Багасана, ибо их целью было добраться незамеченными до места, расположенного километра на три ниже истока Амазонки, нашей широкой, как море, реки, а именно до ущелья Касика Кокамы, носящего это название благодаря легенде, которая гласит, будто здесь в период ливней плавает у самого берега призрак знаменитого касика дона Мануэля Пакайи, пионера, 30 апреля 1840 года основавшего при слиянии рек Мараньон и Укайали селение Науту. Семеро обвиняемых выбрали это место, несмотря на страх, который внушали некоторым из них вышеупомянутые предрассудки, потому что речное русло тут частично скрыто обильной растительностью и можно было остаться незамеченными. Обе группы встретились в ущелье Касика Кокамы под вечер 1 января, разбили лагерь в низине и всю ночь пировали. Ибо, будучи людьми бывалыми, каждый из них запасся не только револьвером, карабином, гвоздями и одеялом для ночевки, но и анисовой водкой и пивом, которые они пили, и пьянели, приходя в возбуждение и не переставая зубоскалить, и в нетерпении ожидали дня, когда сбудутся их злокозненные замыслы.

Утром спозаранку семеро заговорщиков уже были настороже и, забравшись на деревья, следили за рекой. Для этой цели они запаслись биноклями, которые передавали друг другу, чтобы видеть, что происходит на воде. Так они просидели большую часть дня, и только в четыре часа пополудни Фабио Тапайури разглядел вдали красно-зеленое судно «Ева», которое со своим вожделенным грузом плыло по охранным водам нашей широкой, как море, реки. Злоумышленники тут же приступили к осуществлению своих вероломных планов. Меж тем как четверо из них — Теофило Морей, Фабио Тапайури, Фабрисиано Писанго и Рене Маркес Куричимба — прятали среди прибрежной растительности лодку с подвесным мотором и укрывались сами, Артидоро Сома, Непомусено Килка и Кайфас Санчо сели в глиссер и поплыли на середину реки, чтобы там разыграть коварный спектакль. Они подошли к «Еве» на малой скорости, и Сома с Килкой стали размахивать руками и кричать, что, мол, Кайфасу Санчо срочно нужна медицинская помощь, потому что его укусила ядовитая змея. Первый унтер-офицер Карлос Родригес Саравиа, услыхав их вопли, приказал застопорить машины и принять больного на борт «Евы"( где имелась аптечка) с похвальным намерением оказать медицинскую помощь симулянту Кайфасу Санчо.

Как только эти трое при помощи коварной уловки оказались на борту, они сбросили мирные маски, выхватили спрятанные револьверы и подступили с угрозами к унтер-офицеру Родригесу Саравиа и четырем его подчиненным, требуя повиновения. Пока Артидоро Сома держал группу из шести женщин (Луису Канепу, Печугу; Хуану Барбичи Лу, Сандру; Эдувихес Лаури, Эдувихес; Эрнесту Сипоте, Лорету; Марию Карраско Лунчу, Флор, и несчастную Ольгу Арельяно Росауру, Бразильянку), а также Хуана Риверу, Чупито, возглавлявшего группу, запертыми в каюте, Непомусено Килка и Кайфас Санчо, мерзко сквернословя и угрожая смертью, требовали, чтобы команда снова запустила двигатель и направила судно к ущелью, где дожидались в засаде остальные. И вот в то время как налетчики бесчинствовали, сметливому рулевому Исидоро Ауанари Лейве удалось, находчиво солгав (мол, по естественной надобности), на минуту выйти из каюты и, проникнув в радиорубку, послать отчаянный SOS на базу в Науту, где, не поняв как следует сигнала бедствия, все же решили немедленно отправить вниз по реке катер с санитаром и двумя солдатами на борту, чтобы выяснить, что случилось с «Евой». А между тем судно стояло в ущелье Касика Кокамы, в стратегически избранном месте, наполовину скрытое обильной растительностью, и нелегко было обнаружить его рыбачьим лодкам и моторкам, снующим по середине нашей широкой, как море, реки.

С математической точностью, шаг за шагом осуществлялся макиавеллиевский план преступников. В ущелье Касика Кокамы четверо, остававшихся на берегу, поспешили подняться на борт «Евы» и вместе с тремя своими сообщниками безжалостно связали и заткнули кляпом рот унтер-офицеру Родригесу Саравии и четверым членам команды, которых затем пинками и побоями затолкали в трюм, наспех сказав, что они находятся тут по велению Братства, что все это — кара за греховные деяния Роты добрых услуг. Потом семеро пиратов — которые, по свидетельству жертв, все больше входили в раж и дрожали от возбуждения — направились к каюте, где были заперты женщины, чтобы удовлетворить свои разнузданные страсти. Тут пролилась первая кровь. Поняв преступные намерения этих типов, запертые в каюте искательницы легкой жизни оказали им стойкое сопротивление, последовав мужественному примеру Хуана Риверы, Чупито, который, ничуть не тушуясь и невзирая на свой малый рост и физическую немощь, набросился на пиратов, бодая их головой, брыкаясь и бранясь, но, к несчастью, его донкихотское упорство скоро было сломлено — он был повержен, пираты избили его рукоятками револьверов, пинали ногами и разбили лицо в кровь. Подобная участь постигла и Луису Канепу (она же Печуга), которая тоже энергично, как настоящий мужчина, схватилась с налетчиками, царапаясь и кусаясь, и те избили ее зверски, до потери сознания. Подавив сопротивление, пираты, угрожая револьверами и карабинами, принудили падших женщин удовлетворить их порочные желания, для чего каждый выбрал себе жертву, при этом между ними произошла потасовка, поскольку каждый хотел завладеть несчастной Ольгой Арельано Росаурой, которую в конце концов уступили Теофило Морею, приняв во внимание его превосходство в возрасте.

Пока семеро насильников вершили кровавый разгул, катер, отправленный с базы в Науте, обошел довольно большой участок реки и, не обнаружив никаких следов «Евы», уже собирался возвращаться, как вдруг вдалеке багрянец заката чудесным образом сверкнул на укрытом густой растительностью ущелья Касика Кокамы зелено-красном судне. Катер тут же направился к «Еве» и, к всеобщему удивлению, был встречен градом пуль, одна из которых пробила левую ляжку и внутреннюю часть ягодицы нижнему чину Фелисио Танчива. Оправившись от изумления, солдаты ответили на огонь, завязалась перестрелка, длившаяся несколько минут, в ходе которой была смертельно ранена — пулями солдат, как установило вскрытие, — Ольга Арельано Росаура (она же Бра-зильянка). Видя, что они находятся в худшем положении, солдаты решили возвратиться в Науту за подкреплением. Заметив, что патруль удаляется, преступники, охваченные страхом из-за приключившейся на их глазах смерти, растерялись. Первым, похоже, спохватился Теофило Морей, он призвал своих приятелей сохранять спокойствие, убеждая, что, покуда патруль доберется до Науты, у них будет время не только убежать, но и выполнить свой план до конца. И вот тогда кто-то (неизвестно, был ли это сам Теофило Морей, как говорят некоторые, или Фабиан Тапайури, как утверждают другие) предложил распять Бразильянку вместо зверька. Преступники взялись за осуществление своего кровавого плана, выбросили на берег труп Ольги Арельяно и решили для экономии времени не делать крест, а использовать вместо него какое-нибудь дерево. Они были заняты этим черным делом, когда на горизонте показались четыре катера с солдатами. Преступники тотчас же пустились наутек и углубились в заросли. Только двоих — Непомусено Килку и Ренана Маркеса Куричимбу — удалось поймать сразу. Солдатам, поднявшимся на «Еву», предстало страшное зрелище: по судну в истерике метались охваченные ужасом полуголые женщины, некоторые со следами жестокого обращения на лице и на теле (Печуга), а на берегу, на стволе дерева, было распято прекрасное тело Ольги Арельано Росауры. Пули настигли несчастную в самом начале перестрелки, поразив основные органы — сердце и головной мозг, что вызвало мгновенную смерть. Несчастную сняли с дерева, накрыли одеялами и подняли на судно, где как безумные рыдали остальные жертвы.

Как только первый унтер-офицер Родригес Саравиа и остальной экипаж были освобождены, по радио передали в Науту, Рекену и Икитос тревожное сообщение о случившемся, и тотчас же все посты, речные базы и гарнизоны округа были мобилизованы в погоню за пятерыми бежавшими. В течение суток были выловлены все.

Трое — Теофило Морей, Артидоро Сома и Фабио Тапайури — попались вечером неподалеку от Науты, куда они пытались пробраться тайком после того, как пробежали много километров по зарослям, разодрав в клочья одежду и до крови расцарапав тело. Двое других — Кайфас Санчо и Фабрисиано Писанго — были схвачены на рассвете следующего дня, когда они переплывали Укайали на глиссере, который украли в порту в Науте. Один из них, Кайфас Санчо, оказался довольно серьезно раненным — схватил пулю ртом.

Жертвы нападения были переправлены в Науту, где Луисе Канепе и Чупито была оказана необходимая помощь, оба они в своем горестном положении проявили большое мужество и твердость духа. Там же были получены от жертв первые показания о только что пережитых ими ужасных событиях. Труп несчастной Ольги Арельано Росауры из-за юридических формальностей смогли доставить в Икитос лишь 4-го числа на гидроплане «Далила», а в Науту сопровождал ее останки тогда еще лишь сеньор Панталеон Пантоха, и он же проводил первые расследования. Остальные женщины вернулись в Икитос по реке на судне «Ева», которое не пострадало особенно во время налета, а семеро арестованных еще несколько дней пробыли в Науте и были подвергнуты властями изнурительным допросам. Вчера под усиленным конвоем они прибыли в Икитос на гидроплане ПВВС и в настоящее время находятся в центральной тюрьме на улице Сержанта Лореса, откуда, без сомнения, преступники выйдут очень нескоро.

Она родилась 17 апреля 1936 года в тогда еще заброшенном селении Нанай (в те времена не было шоссе, которое теперь соединяет курортное местечко с Икитосом) и была дочерью Эрменехильды Арельано Росауры и неизвестного отца. Ее крестили 8 мая того же года в церкви Пунчаны и нарекли Ольгой, дав еще два имени матери. Мать Ольги, по словам тех, кто ее помнит, занималась в Нанае чем придется — служила уборщицей на речной базе в Пунчане, а также в местных барах и ресторанах, откуда ее всякий раз выгоняли за пристрастие к спиртному, так что в конце концов соседи привыкли видеть, как нетвердо держащаяся на ногах Рюмочка Гермеса — так ее прозвали — бродит по кварталу вместе со своей малолетней дочуркой Ольгитой, а прохожие, глядя ей вслед, пересмеиваются. Девочка была невезучей: когда ей исполнилось всего восемь или девять лет, Рюмочка Гермеса пропала из Наная, бросив дочь на произвол судьбы, ее милосердно подобрали адвентисты седьмого дня и поместили в свой маленький сиротский приют, что стоял на углу Саманес Окампо и Напо, где теперь осталась только церковь. В этом заведении бедняжка, до той поры росшая, как дикий зверек, в грязи и невежестве, стала учиться читать, писать, считать и вела жизнь простую, но здоровую и чистую в соответствии с твердыми моральными правилами этой церкви.

(«Не так уж они, видно, были тверды, как расписывают, если судить по послужному списку барышни», — заметил один из наших редакторов, с характерной для него строгостью, добрый католик, в прошлом связанный с армией и знаменитый тем, что в его проповедях постоянно звучит ирония по адресу многочисленных протестантских церквей Икитоса; своего имени он просил не называть.)

«Я хорошо ее помню, — сказал нам адвентистский пастор, его преподобие Авраам Мак-Ферсон, который стоял во главе сиротского приюта в те времена, когда там находилась маленькая Ольга Арельано Росаура. — Это была веселая смуглянка, смышленая и живая, послушно выполнявшая распоряжения учителей и наставников, и мы от нее ожидали много хорошего. Погубила ее, без сомнения, великая красота, которой ее одарила природа с отроческих лет. Но как бы то ни было, помолимся за нее и, думая о ее участи, постараемся исправить нашу жизнь, ибо зачем вспоминать о вещах грустных и горьких, добра от этого не будет и ни к чему это не приведет». Тем самым преподобный Авраам Мак-Ферсон прозрачно намекнул на случай, наделавший много шуму в Икитосе: на сенсационный побег из сиротского приюта адвентистов седьмого дня тринадцати-летней красавицы, какой была тогда Ольгита Арельано Росаура, с одним из ее наставников, молодым пастором Ричардом Джей Пирсом, незадолго до того прибывшим в Икитос со своей далекой родины, Северной Америки, чтобы получить боевое крещение на поприще миссионерства. Случай этот окончился трагически, как, должно быть, помнят многие читатели «Эль Ориенте», ибо как раз в нашу газету, тогда самую уважаемую в Икитосе, мучимый совестью миссионер, прежде чем покончить с собой, направил письмо, умоляя о прощении общественность Лорето и терзаясь тем, что не устоял перед юной красой Ольгиты, а потом он повесился на пальмовом дереве, неподалеку от селения Сан-Хуан. («Эль Ориенте» в сентябре 1949 года публиковала полностью его письмо, написанное наполовину по-английски, наполовину по-испански.)

После этой скороспелой и неудачной любовной авантюры Ольга Арельано Росаура покатилась по наклонной плоскости легкой жизни, чему, безусловно, способствовала ее физическая привлекательность и огромное обаяние. С той поры ее прелестная фигурка стала мелькать в ночных заведениях Икитоса, в таких, как «Мао-Мао», «Сельва», и теперь уже не существующем притоне «Роскошный цветник», который в один прекрасный день властям пришлось закрыть, так как они поняли, что бар полностью отвечает своему названию, поскольку в этом подпольном доме свиданий с четырех до семи ежедневно расставались с целомудрием школьницы города Икитоса. Хозяин заведения — почти легендарный Умберто Сипа (он же Сморчок), проведший несколько месяцев в тюрьме, — сделал затем, как всем хорошо известно, блистательную карьеру на этом поприще.

Долго пришлось бы излагать все любовные перипетии несчастной Ольгиты Арельано Росауры: молва ей приписывала бесчисленных покровителей и могущественных друзей, многие из которых были женаты и с которыми девушка, не стесняясь, появлялась на людях. Один из таких непроверенных слухов утверждал, будто в конце 1952 года Ольгита была потихоньку выслана из Икитоса тогдашним префектом департамента Мигелем Торресом Саламино, причиной чему была страстная любовь между сбившейся с пути Ольгитой и сыном префекта, студентом инженерного института Мигелито Торресом Сааведрой, чью кончину в мутных водах лагуны Кистокоча считали самоубийством — так многочисленны были свидетельства глубокого отчаяния, в которое впал молодой человек после исчезновения из города возлюбленной, хотя его семья самым решительным образом опровергала этот слух. Как бы то ни было, неуемная Ольгита отбыла в бразильский город Манаос, и о ней было известно лишь одно: вместо того чтобы исправиться, она с головой окунулась в беспутную жизнь, пустилась во все тяжкие — другими словами, целиком посвятила себя — в лупанариях и домах свиданий — древнейшей профессии проституции.

Поднаторевшая в непристойном ремесле и красивая, как никогда, Ольга Арельано Росаура, которую наши земляки с лоретанской находчивостью тотчас же окрестили Бразильянкой, года два назад возвратилась в родной Икитос и почти сразу через посредничество местного вербовщика женщин Китайца Порфирио из Вифлеемского квартала поступила в Роту добрых услуг — учреждение, поставлявшее женщин легкого поведения так, словно это скот или предметы первой необходимости, воинским частям Амазонии. А незадолго до того неисправимая Ольгита стала героиней шумного скандала: во время вечернего сеанса ее застали в последнем ряду кинотеатра «Болоньези» за неописуемыми занятиями с лейтенантом Гражданской гвардии, которого после этого пришлось перевести из Икитоса в другое место. Со стороны супруги этого офицера была даже попытка нападения, и наши читатели, должно быть, помнят, как в один прекрасный чертверг, после вечерней зори, она набросилась на Бразильянку и как они — в скверике на Пласа-де-Армас — сцепились, осыпая друг дружку оскорблениями.

Ольга Арельано Росаура благодаря своей красоте очень скоро стала звездой первой величины в дурно прославившемся заведении на реке Итайа и подругой сердца тамошнего директора-распорядителя, которого мы до вчерашнего дня наивно считали человеком штатским, дона Панталеона Пантохи, и каковой на самом деле оказался — к смущению и замешательству многих — ни более ни менее как капитаном наших Вооруженных сил. Ни для кого в нашем городе не секрет, что имела место тесная и интимная связь между усопшей красавицей и сеньором, пардон, капитаном Пантохой, и нередко можно было видеть, как эта нежная парочка прогуливалась по площади 28 Июля или же страстно обнималась в сумерках на набережной Тарапака. Говорят, что эта не-вольная губительница, источник трагедий, соблазнительная Бразильянка, Ольгита Арельано Росаура, была причиной отъезда из Икитоса покинутой супруги капитана Пантохи, причиной ужасной семейной драмы, которую раскрыл наш коллега, выдающийся радиокомментатор.

Вот мы и подошли к кровавой развязке: под вечер второго дня нового, 1959 года в ущелье Касика Кокамы, близ Науты, в расцвете молодости оборвалась ее жизнь, преждевременно и страшно, от предательских пуль, быть может зачарованных той самой красою, которая привлекала стольких мужчин, и в своем смертоносном полете нашедших именно ее, пронзенную затем гвоздями не то преступных выродков, не то фанатиков. Тот, кто посетил — а таких было немало — пользовавшееся дурной славой место на реке Итайа, где было выставлено тело покойной Ольги Росауры и куда похоронное агентство «Модус вивенди» отрядило свой первоклассный катафалк, подойдя к гробу, восхищались нетронутой, сверкавшей за прозрачным стеклом в свете погребальных свечей смуглой красою Бразильянки.

Исключительное право публикации принадлежит «Эль Ориенте».

Ниже наша редакция публикует, имея на то исключительное право, текст, поступивший к нам вчера вечером и написанный собственноручно знаменитейшим братом Франсиско, пророком и главой Братства, которого разыскивает полиция четырех стран, полагая, что он инспирировал распятия, вот уже столько времени орошающие кровью нашу любимую Амазонию. «Эль Ориенте» гарантирует подлинность этого сенсационного документа.

Во имя Отца, Святого Духа и СЫНА, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, я обращаюсь к общественному мнению Перу и всего мира, чтобы с дозволения и по вдохновению небесных голосов, ожидавших ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ, опровергнуть и отбросить как злостные, клеветнические и чуждые всякой правде наветы ЛЮДЕЙ ДУРНЫХ, которые пытаются приписать БРАТЬЯМ и СЕСТРАМ ПО КРЕСТУ насилие, смерть и последующее распятие сеньориты Ольги Арельано Росауры, к несчастью имевшие место в ущелье Касика Кокамы близ Науты.

Из своего уединенного убежища, где я продолжаю нести КРЕСТ, который Владыке угодно было мне назначить по его щедрой и безграничной мудрости, удерживая меня вдали от нечестивых рук, которые не могут и никогда не смогут схватить меня и оторвать от верующего люда, от люда святого и ДОБРОГО, от СЕСТЕР и БРАТЬЕВ, нашедших божественное единение во имя любви к Господу и во имя ненависти к ЗЛУ, я подымаю руку и, решительно потрясая ею слева направо и справа налево, восклицаю: НЕТ! Неправда, будто это сотворили сестры и братья по кресту, чья цель — творить ДОБРО, приготовляясь взойти на небо, когда Отец, Святой Дух и СЫН, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, решат, что этому миру, полному ЗЛОБЫ и жестокости, должен прийти конец от огня и воды, как предрекается ДОБРОЙ книгой Библии, и произойдет это очень скоро — так возвестили мне голоса, которые я слушаю, голоса нездешнего мира, которым ведомо о преступлении, совершенном ЗЛЫМИ ЛЮДЬМИ, приписывающими его нам, дабы спрятать свою вину и сделать еще толще, еще острее наши ГВОЗДИ и еще шершавее ДЕРЕВО наших КРЕСТОВ.

Ни один из обвиняемых в смерти сеньориты Арельано никогда не принадлежал к нашему БРАТСТВУ ДОБРЫХ людей и никогда не присутствовал даже в качестве зрителя или любопытствующего на собраниях в наших ХРАНИЛИЩАХ КРЕСТА ни в Науте, ни в Багасапе, ни в Рекене, где они жили, в чем уверили меня ДОБРЫЕ апостолы этих хранилищ. Никогда и никто не видел их на наших собраниях воздающими хвалу Отцу, Святому духу и СЫНУ, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ, и молящими их о прощении за грехи, дабы душа была чиста и омыта, когда настанет КОНЕЦ. Сестры и братья не убивают, не совершают насилия, не нападают, не крадут, они ненавидят насилие, которое вершит ЗЛО, и этому их наставляет небо моими устами. Кто может бросить нам в лицо обвинение хотя бы в одном поступке, противоречащем ДОБРУ. Неверно, будто мы проповедуем преступление, в чем нас обвиняют те, кто нас преследует и вынуждает скрываться и жить, подобно кровожадным хищникам, в глухой чаще. Но мы прощаем им, ибо они — всего лишь послушное орудие неба, и оно использует их как КРЕСТЫ, которые даруют нам бессмертие и вечную славу. А бедную Ольгу Арельано, хоть она и не слышала нашего слова, мы отныне включаем в свои моления и станем поминать вместе с нашими мучениками и святыми, которые нас видят, нас слышат, говорят с нами, нас охраняют и заслуженно вкушают там, наверху, небесный мир и покой, вместе с Отцом, Святым Духом и СЫНОМ, КОТОРЫЙ УМЕР НА КРЕСТЕ.

БРАТ ФРАНСИСКО

Примечание от редакции: Во время погребения на городском кладбище Икитоса действительно у некоторых из присутствующих видели изображения Ольги Арельано Росауры, подобные изображениям других лиц, распятых членами Братства, например знаменитого младенца-мученика из Моронакочи и святой Игнасии.

(редакционная статья газеты «Эль Ориенте» от 6 января 1959 года)

«Послание добрым людям о людях злых» (исключительное право публикации принадлежит «Эль Ориенте»), напечатанное во вчерашнем выпуске и направленное нам из тайного убежища в сельве братом Франсиско, вождем и высшим духовным наставником Братства по кресту, было причиной того, что наш директор, знаменитый журналист, пользующийся международной известностью Хоакин Андоа, стал объектом неслыханного произвола со стороны полицейских властей департамента Лорето и пополнил собою и без того длинный список жертв свободы слова. Дело в том, что наш директор был вызван вчера утром полковником Гражданской гвардии Хуаном Амесагой Риофрио, начальником V полицейского округа (Лорето) и старшим инспектором Перуанской сыскной полиции (ПСП) Федерико Чумпитасом Фернандесом. Ответственные чиновники потребовали сообщить, каким образом газета «Эль Ориенте» получила послание брата Франсиско, этого разыскиваемого законом серого кардинала, инспирировавшего распятия, имевшее место в Амазонии. В ответ наш директор вежливо, но твердо заявил, что источники журналистской информации — такая же профессиональная тайна, святая и нерушимая, как тайна исповеди, на что оба полицейских чина разразились неслыханно грубой бранью в адрес сеньора Хоакина Андоа, грозя ему даже телесным наказанием («Вот накостыляем тебе как следует» — так буквально и выразились), если он не ответит на их вопрос. А поскольку наш директор, как и подобает, отказался нарушить профессиональную этику, его заперли в камере, где продержали восемь часов — другими словами, до семи вечера, пока его не освободил оттуда префект департамента. Вся редакция «Эль Ориенте», как один человек, единодушно выступает в защиту свободы слова, профессиональной тайны и журналистской этики, негодует по поводу злоупотреблений властей в отношении выдающегося лоретанского интеллектуала и журналиста, а также сообщает, что уже направлена телеграмма протеста в Перуанскую национальную федерацию журналистов и Национальную ассоциацию журналистов Перу, высшие профессиональные объединения нашей страны.

Икитос, 6 января.

Из хорошо информированного источника, близкого к командованию V военного округа (Амазония), сегодня утром поступило опровержение упорно циркулирующих в Икитосе слухов о том, что семеро налетчиков из Науты якобы будут переданы военным властям и предстанут перед военно-полевым судом.

Как сообщает вышеупомянутый источник, Вооруженные силы никогда не заявляли о своем намерении возложить на себя обязанности по производству суда и вынесению приговора преступникам, и, следовательно, преступники будут судимы обычным гражданским судом.

По-видимому, источником опровергнутых слухов явилось поданное в военные инстанции капитаном Панталеоном Пантохой — род занятий которого хорошо известен в городе — прошение о том, чтобы военно-полевой суд затребовал следственные материалы по делу обвиняемых в нападении близ Науты под предлогом, что судно «Ева» и его команда принадлежат Военно-морскому флоту Перу, а оперативная группа из публичных женщин входит в состав военизированного подразделения, а именно малопочтенной Роты добрых услуг, которой данный офицер командует. Вооруженные силы охарактеризовали как «в высшей степени странное» — определение, употребленное информировавшим нас источником, — прошение капитана Пантохи, отметив, что ни судно «Ева», ни его команда, подвергшиеся нападению, не выполняли никакого военного задания, но были облечены обязанностями чисто гражданского характера, и что так называемая Рота добрых услуг не является и ни в коей мере не может быть признана военизированным подразделением, а представляет собой коммерческое предприятие гражданского характера, которое имело чисто случайные и не поощрявшиеся связи с армией. Тот же источник сообщил нам, что в настоящее время подходит к концу проводившееся с должной тщательностью расследование, начатое по приказу Генерального штаба Вооруженных сил, с целью определить происхождение, состав, род деятельности и доходы Роты добрых услуг, а также ее правомочия и если таковые окажутся недостаточными, то меру ответственности за содеянное и необходимые санкции.

10

— Ах да, ты уже встал, сынок. — Сеньора Леонор дурно проводит ночь, видит во сне, будто таракана съела крыса, крысу — кот, кота — кайман, каймана — ягуар, а ягуара распяли и его внутренности сожрали тараканы, сеньора Леонор поднимается ни свет ни заря, ломая руки, ходит в потемках по гостиной и, дождавшись, когда пробьет шесть, стучится в спальню к Панте. — Как, ты опять надеваешь форму?!

— Весь Икитос видел меня в мундире, мама. — Пантосик убеждается, что гимнастерка выцвела, а брюки висят на нем, как на вешалке, Пантосик принимает позы перед зеркалом, грустнеет. — Какой смысл играть теперь комедию с сеньором Пантохой.

— Это решать начальству, не тебе. — Сеньора Леонор путается в ключах от кухни, сеньора Леонор проливает молоко, вспоминает, что забыла хлеб, не может утихомирить дрожащий в руках поднос. — Ну выпей хотя бы кофейку. Не уходи из дому, не евши.

— Ладно, ладно, полчашечки. — Панта спокойно проходит в столовую, Панта кладет головной убор и перчатки на стол, садится, пьет кофе. —Ну до свиданья, поцелуй меня. Да не делай такого лица, мамуля, а то и я затоскую.

— Всю ночь такие кошмары снились. — Сеньора Леонор бросается на софу, сеньора Леонор прикрывает рукой рот, говорит срывающимся, сдавленным голосом:— Что теперь с тобой будет, Панта? Что будет с нами?

— Ничего не будет. — Панта достает из бумажника деньги, Панта кладет их сеньоре Леонор в карман халата, поднимает штору, разглядывает людей, идущих на службу, нищего на углу, с тарелкой и с флейтой. — А если и будет — мне наплевать.

— Слыхали радио? — Ирис, потрясенная, подскакивает на сиденье, Ирис слышит, как шофер такси вскрикивает и повторяет: «Не может быть, вот беда-то!», расплачивается, хлопая дверьми, влетает на территорию Пантиляндии, орет во весь голос: — Брата Франсиско схватили! Он прятался на реке Напо, около Масана. Ужас, что с ним теперь сделают.

— Я ничуть не жалею о том, что делал. — Панта смотрит, как из дому выходит владелец фабрики надгробных плит, как выходит муж Алисии, как мимо проезжают машины, проходят ребятишки в школьной форме, с учебниками, старушка с лотерейными билетами, Панта чувствует себя не в своей тарелке, застегивается. — Я поступал так, как мне велела совесть, это и есть солдатский долг. И спокойно встречу то, что меня ждет. — Верь в меня, мама.

— Я всегда в тебя верила, сынок. — Сеньора Леонор чистит его щеткой, сеньора Леонор наводит на него лоск, поправляет на нем одежду, раскрывает объятия, целует его, обнимает, обращает взгляд к усачу на старой фотографии. — Слепо верила. Но на этот раз просто не знаю, что и думать. Ты совсем свихнулся, Панта. Надеть мундир, чтобы произнести речь над гробом женщины легкого поведения! Разве твой отец, твой дед поступили бы так?

— Мама, пожалуйста, хватит об одном и том же. — Панта видит, как продавщица лотерейных билетов здоровается со слепцом, как по улице идет человек, на ходу читая газету, как пес обильно мочится на углу, Панта поворачивается и идет к двери. — По-моему, я уже говорил, что раз и навсегда запрещаю касаться этой темы.

— Ладно, молчу, уж я-то умею слушаться начальства. — Сеньора Леонор благословляет его, сеньора Леонор прощается с ним на крыльце, возвращается к себе в спальню, бросается на постель, сотрясаясь в рыданиях. — Дай Бог не раскаяться тебе, Панта. Только об этом и молюсь, но уверена: то, что ты натворил, грозит нам бедой.

— Разумеется, так и будет, во всяком случае со мной. — Лейтенант Бакакорсо чуть улыбается, лейтенант Бакакорсо прохаживается среди родственников, столпившихся у тюремных ворот в ожидании свидания, отстраняет ребенка, который громким голосом зовет черепах и обезьянок. — Я не получу повышения, которого ожидал в этом году, тут уж сомневаться не приходится. Но что говорить, дело сделано, назад ходу нет.

— Это я приказал привести эскорт солдат, я приказал воздать воинские почести несчастной женщине. — Капитан Пантоха наклоняется завязать шнурок на ботинке, капитан Пантоха читает над дверями Амазонского банка девиз: «Деньги сельвы — для сельвы». — Вся ответственность на мне, и только на мне. Об этом я напоминаю в письме к генералу Кольасосу и то же самое лично скажу Скавино. Вы ни в чем не виноваты, Бакакорсо: устав есть устав.

— Его застали спящим. — Пенелопа садится в гамак Синфорсо Кайгуаса, Пенелопа рассказывает окружившим ее женщинам: — Он сделал себе шалашик из ветвей, целыми днями молился, ни крошки в рот не брал из того, что ему приносили апостолы. Одними корнями кормился и травой. Ну чисто святой, святой, да и только.

— По правде говоря, мне не следовало вас слушаться. — Лейтенант Бакакорсо опускает руки в карманы, лейтенант Бакакорсо входит в кафе-мороженое «Рай», просит кофе с молоком, слышит, как капитан Пантоха спрашивает: «Это не тот самый профессор-колдун?», отвечает: «Он самый». — Между нами говоря, то, что вы мне велели, — верх глупости. Другой бы, у кого шариков побольше, сразу подался к Скавино и рассказал бы, что вы собираетесь делать, и вас бы успели удержать. Может, теперь вы мне спасибо сказали бы, капитан.

— Теперь поздно жалеть. — Капитан Пантоха слышит, как профессор советует какой-то сеньоре, если она хочет, чтобы ее новорожденный вовремя заговорил, пусть разжует и даст ему маисовые зерна. — Раз так думали, какого же черта не сделали, Бакакорсо. Я бы теперь не мучился совестью, что из-за меня вам не дадут повышения.

— Шариков не хватило. — Лейтенант Бакакорсо дотрагивается до лба, лейтенант Бакакорсо пьет кофе с молоком, расплачивается, слушает, как профессор советует своей клиентке, если ее ребенка укусит гадюка, пусть лечит его желчью какого-то зверька, выходит на улицу. — Вот и жена мне то же самое говорит. Но если серьезно, вы были так убиты смертью этой женщины, что у меня дрогнуло сердце.

— Директор «Эль Ориенте» казнится, говорит, он не выдавал Брата, льет слезы, клянется, что ничего не рассказывал полиции. — Кока последней приходит в Пантиляндию, Кока возвещает: — У меня новости, — тоже садится в гамак и, никому не давая рта открыть, продолжает: — Как вам это нравится? Уже сожгли его автомобиль и, того гляди, подожгут газету. Если он не уберется из Икитоса, братья его прикончат. Вы думаете, сеньор Андоа знал, где скрывается брат Франсиско?

— К тому же идея воздать воинские почести проститутке привлекла меня своим безумием. — Лейтенант Бакакорсо хохочет, лейтенант Бакакорсо идет мимо лотошников и лавочек, торгующих по патенту на улице Лимы, замечает, что на «Современном базаре» появилась новая реклама: «Товары особой прочности и элегантности». — Не знаю, как это вышло, только вы заразили меня своим безумием.

— При чем тут безумие, я принял решение в здравом уме и твердой памяти. — Капитан Пантоха подшибает консервную банку, капитан Пантоха переходит на другую сторону улицы, пропускает грузовичок, вступает в тень Пласа-де-Армас. — Но это уже другой разговор. Я обещаю сделать невозможное, чтобы отвести от вас удар, Бакакорсо.

— Будет что рассказать внучатам, только вряд ли они поверят. — Лейтенант Бакакорсо улыбается, лейтенант Бакакорсо прислоняется к колонне Героев, замечает, что имена не то стерты, не то загажены птицами. — Хотя для этого и существуют газеты. Знаете, я никак не привыкну видеть вас в форме. Все кажется, что другой человек.

— Мне самому так кажется, самому странно. Три года — срок немалый. — Капитан Пантоха огибает Кредитный банк, капитан Пантоха сплевывает в сторону Железного дома, различает вдали владельца отеля «Империаль», догоняющего девушку. — Вы уже видели Скавино?

— Нет, не видел. — Лейтенант Бакакорсо смотрит на окна комендатуры, облицованной сверкающими изразцами, лейтенант Бакакорсо идет по набережной Тарапака, останавливается перед отелем «Турист»-посмотреть на группку иностранцев с фотоаппаратами. — Он прислал сказать, что мое особое задание, ну, словом, моя работа с вами, завершено. В понедельник я должен явиться к нему в кабинет.

— У вас четыре дня, чтобы собраться с силами и подготовиться к буре. — Капитан Пантоха наступает на банановую кожуру, капитан Пантоха разглядывает облупившиеся стены старинного колледжа Святого Августина, траву, которая его пожирает, ногой стирает в порошок муравьиное семейство, тащившее листик. — Итак, последний раз мы с вами встречаемся по службе.

— Сейчас расскажу вам одну сплетню — посмеетесь. — Лейтенант Бакакорсо закуривает сигарету, проходя мимо «Ротари-клаб», лейтенант Бакакорсо замечает школьниц, играющих на набережной в волейбол. — Знаете, что говорили люди, заставая нас с вами в уединенных местах? Что мы — педерасты, представляете? Ну вот, даже это вам не смешно.

— Его держат в Масане, селение окружено солдатами. — Пичуса прилипла ухом к радио, Пичуса громко повторяет все, что слышит, бежит к причалу, указывает на реку. — Видели? Все спешат в Масан — спасать брата Франсиско. Сколько лодок, сколько катеров, а плотов-то! Смотрите, смотрите.

— За эти годы наших наполовину секретных бесед я оценил вас, Бакакорсо. — Капитан Пантоха кладет ему руку на плечо, капитан Пантоха смотрит, как школьницы прыгают, бьют по мячу, бегают, и, чувствуя, как щекочет в ухе, чешется. — В этой дикой ситуации с самого начала до конца вы были моим единственным другом. Хочу, чтобы вы это знали. И что я вам очень благодарен.

— Да и вы мне понравились с первого взгляда. — Лейтенант Бакакорсо смотрит на часы, лейтенант Бакакорсо останавливает такси, открывает дверцу, садится в машину, уезжает. — Мне кажется, я единственный, кто понял, какой вы на самом деле. Ну, удачи вам у начальства, дело серьезное. Пожмите эту руку, капитан!

— Входите, я вас ждал! — Генерал Скавино встает, генерал Скавино идет ему навстречу, не подает ему руки, смотрит на него без ненависти, без злости, начинает ходить вокруг как наэлектризованный. — И с нетерпением, представьте себе. Посмотрим, что вы скажете в оправдание своих подвигов. Ну, начинайте же.

— Добрый день, мой генерал. — Капитан Пантоха щелкает каблуками, капитан Пантоха здоровается, думает: «Вроде не так уж и зол, странно». — Убедительно прошу вас передать мое письмо вышестоящему начальству, но сначала прочтите. Всю вину за происшедшее на кладбище я целиком возлагаю на себя. Другими словами, лейтенант Бакакорсо ни в чем…

— Отставить, об этом типе — ни слова, он у меня в печенках сидит. — Генерал Скавино на мгновение застывает, генерал Скавино подымает руку и снова начинает ходить кругами, а в голосе чуть проскальзывает раздражение. — Запрещаю вам даже упоминать о нем в моем присутствии. Я считал его своим доверенным лицом. Он должен был следить за вами, сдерживать вас, а он превратился в вашего приспешника. Клянусь, он пожалеет, что привел эскорт на похороны проститутки.

— Он выполнял мой приказ. — Капитан Пантоха стоит на своем, капитан Пантоха говорит мягко, не спеша и четко выговаривая слова. — В письме все подробно объяснено, мой генерал. Я принудил лейтенанта Бакакорсо привести на кладбище эскорт.

— Не спешите бросаться на защиту, вы сами нуждаетесь в защите. — Генерал Скавино снова садится, генерал Скавино смотрит на него долгим победным взглядом, ворошит газеты на столе. — Полагаю, вы уже видели плоды своих трудов. Это вы, конечно, читали. Но лимских газет у вас еще нет, редакционных статей в «Ла Пренсе» и «Эль Комерсио» вы еще не читали. Шум на всю страну из-за этой вашей Роты.

— Если мне не пришлют подкрепления, будет худо, мой полковник. — Лейтенант Сантана выставляет часовых, лейтенант Сантана приказывает примкнуть штыки, отдает команду: по посторонним стрелять после первого предупреждения; возится с портативной радиостанцией, пугается. — Позвольте мне отправить этого сумасшедшего в Икитос. Народ прибывает, один за другим высаживаются на берегу, а мы тут, в Масане, никак не защищены, сами знаете. В любой момент могут напасть на хижину, где он у меня сидит.

— Не думайте, я не собираюсь отказываться от своих поступков, мой генерал. — Капитан Пантоха чувствует слабость, чувствует, что у него потеют ладони, капитан Пантоха не смотрит в глаза, а лишь на генеральскую лысину в темных родинках, бормочет: — Позвольте напомнить, что газеты и радио говорили о Роте добрых услуг и до эпизода в Науте. Своим появлением на кладбище я не совершил никакого разоблачения. О существовании Роты знали все.

— Выходит, появиться в офицерском мундире в компании публичных девок и сутенеров — обычное дело? — Генерал Скавино принимает театральную позу, генерал Скавино говорит понимающе, благожелательно, почти добродушно. — Выходит, отдать воинские почести проститутке, словно речь идет о…

— Солдате, павшем в бою. — Капитан Пантоха повышает голос, капитан Пантоха взмахивает рукой, делает шаг вперед. — Очень сожалею, но с Ольгой Арельано Росаурой дело обстоит именно так, а не иначе.

— Как вы смеете кричать на меня! — Генерал Скавино рычит, генерал Скавино багровеет, колышется на стуле, сокрушает порядок на письменном столе, неожиданно стихает. — Сбавьте-ка тон, а не то велю арестовать вас за дерзость. Вы что, черт подери, забыли, с кем разговариваете?

— Простите, ради Бога. — Капитан Пантоха отступает, капитан Пантоха вытягивается по стойке «смирно», щелкает каблуками, опускает глаза, шепчет чуть слышно: — Виноват, мой генерал.

— Командование думало продержать его там до получения распоряжений из Лимы, но раз в Масане дело оборачивается так скверно, лучше переправить его в Икитос. — Полковник Максимо Давила совещается с заместителями, полковник Максимо Давила изучает карту, подписывает накладную на горючее для воздушного транспорта. — Хорошо, Сантана, высылаю вам гидроплан, заберем у вас пророка. Сохраняйте спокойствие и постарайтесь избежать кровопролития.

— Так, значит, вы и на самом деле верите в глупости, которые наговорили в своей речи? — Генерал Скавино снова становится официальным, генерал Скавино снова улыбается, держится начальственно, чеканит каждый слог. — Чем дальше, тем больше я узнаю вас. Да вы просто циник, Пантоха. Думаете, мне неизвестно, что эта непотребная женщина была вашей любовницей? Вы устроили этот спектакль в минуту отчаяния, потому что расчувствовались, влюблены были в нее по уши. Какого же черта вы разглагольствуете теперь о солдатах, павших на поле брани?

— Клянусь вам, что мои чувства к этой рабочей единице ничуть не повлияли на то, что произошло. — Капитан Пантоха краснеет, чувствует, как щеки пылают, капитан Пантоха заикается, впивается ногтями себе в ладонь. — Если бы жертвой оказалась другая, все было бы точно так же. Это мой долг.

— Долг?! — Генерал Скавино весело кричит, генерал Скавино поднимается, ходит по кабинету, останавливается у окна, видит, что за окном льет как из ведра и река скрыта в тумане. — Выставить на посмешище армию? Клоуна из себя разыгрываете? Показать всему свету, что офицер выступал в лучшем случае в роли сводника? Это ваш долг? На кого вы работаете? Да это же чистый саботаж, подрывные действия!

— Ну что? Я спорила, что братья его выручат. — Лалита хлопает в ладоши, Лалита распинает на картонном крестике лягушонка, встает на колени, смеется. — Только что слышала, Синчи сказал по радио. Его хотели посадить на самолет, чтобы отвезти в Лиму, а братья накинулись на солдат, отняли его и убежали в сельву. Как здорово! Да здравствует брат Франсиско!

— Всего два месяца назад армия с воинскими почестями провожала в последний путь военврача Педро Андраде, который ушибся до смерти, упав с лошади, мой генерал. — Капитан Пантоха вспоминает, капитан Пантоха смотрит, как дождь струится по оконным стеклам, слышит, как грохочет гром. — Вы лично на кладбище произнесли возвышенную речь.

— Вы намекаете, что проститутки из Роты добрых услуг то же самое, что военврачи? — Генерал Скавино слышит, как стучат в дверь, генерал Скавино говорит: «Войдите», берет у ординарца пакет, кричит: «Не мешайте мне!» — Ах, Пантоха, Пантоха, вернитесь на землю.

— Служба, которую несут рабочие единицы Роты добрых услуг, ничуть не менее важна, чем служба военврачей, военных юристов или армейских капелланов. — Капитан Пантоха видит, как в свинцовых тучах дрожит и вспыхивает свет, капитан Пантоха ждет и дожидается раската грома. — Прошу прощенья, мой генерал, но это так, и я могу доказать.

— Хорошо еще, отец Бельтран не слышит. — Генерал Скавино разваливается на диване, генерал Скавино листает принесенные бумаги, швыряет в мусорную корзину, смотрит на робеющего, смущенного капитана Пантоху. — Нужна немалая смелость, чтобы сказать такое.

— С тех пор как существует Рота добрых услуг, солдаты и сержанты старательнее и веселее несут службу, стали более дисциплинированными и более стойкими к тяготам полевой жизни, мой генерал. — Капитан Пантоха думает, что в понедельник малышке Гладис исполняется два годика, капитану Пантохе взгрустнулось, он расчувствовался, вздохнул. — Все исследования, все тесты, которые проводились, подтверждают это. А женщинам, самоотверженно делающим свое дело, никогда не выражали признательности.

— Так, значит, вы на самом деле верите в эти бредни. — Генерал Скавино вдруг начинает нервничать, генерал Скавино расхаживает из угла в угол, морщится при каждом слове. — На самом деле верите, что армия должна быть благодарна проституткам за то, что те ублажают нижних чинов.

— Свято верю, мой генерал. — Капитан Пантоха смотрит, как по опустевшей улице метет водяной смерч, смывая грязь с крыш, окон, стен, капитан Пантоха видит, как даже самые толстые деревья сгибаются, словно бумажные. — Я работаю с ними и вижу их в деле. Поминутно наблюдаю за их тяжкой, требующей большой отдачи, неблагодарной и, как мы теперь знаем, полной опасностей работой. После того, что случилось в Науте, армии следовало хотя бы в малой мере воздать им должное. Необходимо было поднять боевой дух.

— Я так поражен, что не могу даже злиться. — Генерал Скавино притрагивается к ушам, ко лбу, к лысине, генерал Скавино трясет головой, пожимает плечами, строит страдальческую мину. — Злости на вас не хватает. У меня ощущение, будто я сплю, Пантоха. Все будто во сне, будто в кошмаре, и сам я как идиот: не понимаю, что вокруг творится.

— Стреляли, есть убитые? — Печуга приходит в ужас, Печуга молится, созывает подружек, ждет, чтобы ее утешили. — Святая Игнасия, лишь бы со Стомордым не случилось беды. Да, он там, отправился в Масан, как все, посмотреть на брата Франсиско. Да не брат он, так пошел, из любопытства.

— Я предполагал, что эта инициатива не получит поддержки командования, и поступил так самовольно, не испросив разрешения у начальства. — Капитан Пантоха видит, что ливень прошел, капитан Пантоха видит, как небо светлеет, деревья зеленеют, народ высыпает на улицы. — Разумеется, я заслуживаю наказания. Но делал я это не ради себя, а во имя армии. И прежде всего во имя будущего Роты. После того, что случилось, рабочие единицы могли пасть духом, разбежаться. Надо было поднять их настроение, впрыснуть заряд бодрости.

— Во имя будущего Роты. — Генерал Скавино говорит по слогам, генерал Скавино подходит совсем близко, смотрит на него с сожалением и ликуя — того гляди, поцелует. — Выходит, вы верите, что у Роты добрых услуг есть будущее? Нет ее больше, Пантоха, приказала долго жить, проклятая!

— Рота добрых услуг? — Капитана Пантоху кидает в озноб, у капитана Пантохи земля пошатнулась под ногами, он видит, как по небу раскинулась радуга, и ему хочется сесть, закрыть глаза. — Ее больше нет?

— Не будьте же наивным. — Генерал Скавино улыбается, генерал Скавино ищет его взгляд, говорит с удовольствием: — Вы думаете, она способна пережить такой скандал? В день событий в Науте моряки забрали назад свое судно, ВВС — свой самолет, и до Кольасоса с Викторией дошло наконец, что пора кончать с этой чушью.

— Я отдал приказ стрелять, но они не повиновались, мой полковник. — Лейтенант Сантана дважды стреляет в воздух, лейтенант Сантана осыпает руганью солдат, видит, как скрываются последние «братья», зовет радиста. — Слишком много было фанатиков, особенно женщин. Может, и к лучшему, могло кончиться кровопролитием. Далеко им не уйти. Как прибудет подкрепление, сразу организуем погоню: всех переловим, вот увидите.

— Это надо срочно исправить. — Капитан Пантоха бормочет без всякой убежденности, капитан Пантоха чувствует головокружение, прислоняется к письменному столу, смотрит, как люди ведрами вычерпывают воду из домов. — Рота добрых услуг на небывалом подъеме, три года упорного труда наконец начинают давать плоды, мы способны уже охватить офицеров и унтер-офицеров.

— Приказала долго жить и похоронена, слава Богу. — Генерал Скавино встает.

— Я представлю подробный анализ, статистические выкладки, — не унимается капитан Пантоха.

— Немалую роль, конечно, сыграло убийство этой девки и скандал на кладбище. — Генерал Скавино смотрит на освещенный солнцем, весь в дождевых каплях город. — Эта проклятая Рота чуть было не доконала меня. Но, слава Богу, с ней покончено, я снова могу ходить спокойно по улицам Икитоса.

— Диаграммы, анкеты. — Капитан Пантоха бормочет беззвучно, капитан Пантоха не может шевельнуть губами, видит все как в тумане. — Не может быть, чтобы окончательно, решение еще можно отменить.

— Если нужно, поднимите на ноги всю Амазонию, но этого мессию поймайте мне в двадцать четыре часа. — Тигр Кольасос выслушивает выговор от министра, Тигр Кольасос сам выговаривает командующему V военным округом. — Хочешь, чтобы над тобой смеялась вся Лима? Что у тебя за офицеры, если четыре ведьмы отбили у них арестованного?

— А вам я советую подать в отставку. — Генерал Скавино видит, как первые моторки уходят по реке, генерал Скавино смотрит на дымки, подымающиеся над хижинами Падре Исла. — По-дружески советую. Ваша карьера окончена. Номер на кладбище был равносилен самоубийству. Если с таким пятном в послужном списке вы решите остаться в армии — сгниете капитаном. Что с вами? Плачете? Будьте мужчиной, Пантоха.

— Простите, мой генерал. — Капитан Пантоха сморкается, капитан Пантоха всхлипывает, вытирает глаза. — Перенапряжение сказалось. Не сдержался, прошу прощенья за минутную слабость.

— Сегодня же запрете помещение на реке Итайа и до полудня сдадите ключи в Интендантское управление. — Генерал Скавино жестом дает понять, что аудиенция окончена, генерал Скавино видит, что капитан Пантоха весь обращается в слух. — Завтра самолетом отправитесь в Лиму. Кольасос и Виктория ждут вас в министерстве в шесть вечера, расскажете им о своих подвигах. И если вы еще не окончательно потеряли рассудок, послушайтесь моего совета. Просите отставку, ищите работу на гражданке.

— Ни за что, мой генерал, я никогда по собственной воле не покину армию. — Капитан Пантоха еще не справился с голосом, капитан Пантоха еще не подымает глаз, с лица еще не сошла бледность, еще мучит стыд. — Я уже говорил вам, что армия для меня — самое главное в жизни.

— Тогда валяйте. — Генерал Скавино снисходит, генерал Скавино торопливо подает ему руку, открывает дверь, смотрит ему вслед. — Но прежде чем выйти, вытрите сопли и смахните слезы. Так-разтак, кто мне поверит, что я видел капитана наших Вооруженных сил плачущим из-за того, что прикрыли публичный дом. Можете идти, Пантоха.

— С вашего позволения, мой капитан. — Синфоросо Кайгуас взбегает на командный пункт, орудует молотком, отверткой, вытягивается по стойке «смирно», халат у Синфоросо Кайгуаса в земле. — Большую карту со стрелочками тоже снимать?

— Тоже, но ее не рви. — Капитан Пантоха открывает письменный стол, капитан Пантоха вынимает кипу бумаг, листает, рвет, бросает на пол, приказывает: — Вернем ее в Картографический отдел. С диаграммами и графиками закончил, Паломино?

— Господи, о Господи, преклоните колена, плачьте, осените себя крестным знамением. — Сандра трясет волосами, Сандра складывает руки крестом. — Он умер, его убили. Правда, чистая правда. Говорят, брата Франсиско распяли где-то вблизи Индианы. О-о-о-о!

— Да, мой капитан, все снял. — Паломино Риоальто спрыгивает со скамейки, Паломино Риоальто подымает битком набитый ящик, идет к грузовичку, стоящему у дверей, ставит ящик, легким шагом, пританцовывая, возвращается. — Вот еще целая гора карточек, тетрадей, папок. Что с ними делать?

— Порвать. — Капитан Пантоха отключает свет, капитан Пантоха отключает рацию, прячет ее в чехол, вручает Китайцу Порфирио. — А еще лучше — отнесите все на открытое место да запалите костер. Только поскорее, ну, живей. Что такое, Чучупе? Опять слезы?

— Нет, сеньор Пантоха, я обещала, не буду. — На Чучупе платок в цветочках, белый фартук, Чучупе пакует вещи, складывает простыни, запихивает подушки в баул. — Знали бы, чего мне стоит сдерживаться.

— Раз-два — и столько трудов псу под хвост, сеньор Пантоха. — Чупито выныривает из-за узлов, ящиков, чемоданов, Чупито показывает на пламя, на дым, поднимающийся над огромным костром. — Как подумаю, сколько ночей вы провели над этими графиками, над картотекой.

— И мне так жалко, ну нету сил, сеньор Пантоха. — Китаец Порфирио берет на плечо стул, Китаец Порфирио взваливает на спину связанные гамаки, свернутые в рулон плакаты. — Полюбил этот дом как лодной, клянусь.

— Ничего не поделаешь, надо — значит, надо. — Панталеон Пантоха вывинчивает лампу, Панталеон Пантоха упаковывает книги, разбирает полку, несет грифельную доску. — Такова жизнь. Поторопимся, помогите-ка мне вытащить это и выбросить все ненужное. До полудня я должен сдать помещение Интендантскому управлению.

— Ну-ка, грузите письменный стол.

— Нет, не солдаты, а сами братья. — Лохмушка плачет, Лохмушка обнимает Ирис, хватает за руку Пичугу, смотрит на Сандру. — Те самые, что вызволили его. Он попросил их, приказал: не дайте им схватить меня снова. Распните меня, прибейте гвоздями.

— Скажу вам одну вещь, сеньол Пантоха. — Китаец Порфирио наклоняется, Китаец Порфирио считает «лаз-два, взяли», распрямляется. — Чтобы вы знали, как я тут был доволен всем. В жизни я не мог вынести ни одного начальника больше месяца. А сколько я с вами? Тли года. И будь моя воля, остался бы до конца дней.

— Спасибо, Китаец, я знаю. — Панталеон Пантоха берет ведро, Панталеон Пантоха замазывает известкой девизы, пословицы и советы на стене. — Осторожней на лестнице. Вот так, старайтесь в ногу. И я тоже привык тут, привык к вам всем.

— Вот увидите, ноги моей долго здесь не будет, сеньор Пантоха, слезы сами льются из глаз. — Чучупе укладывает в баул горшки, полотенца, халаты, тапочки, панталоны. — Ну что за идиоты, и кому это в голову пришло закрывать дело в самом расцвете. Какие планы у нас были!

— Человек предполагает, Бог располагает, Чучупе, что поделаешь. — Панталеон Пантоха снимает шторы, Панталеон Пантоха сворачивает циновки, пересчитывает ящики и тюки в грузовичке, гонит прочь зевак, толпящихся у входа в интендантский центр. — Ну-ка, Чупито, хватит сил вытащить эту картотеку?

— Это все Теофило Молей со своими собутыльниками, если бы не они, мы бы и дальше жили-поживали. — Китаец Порфирио пытается и не может закрыть баул, Китаец Порфирио просит Чупито сесть на крышку, застегивает ремни. — Плоклятые, это они нас погубили, так ведь, сеньол Пантоха?

— Отчасти — да. — Панталеон Пантоха схватывает веревкой баул, Панталеон Пантоха завязывает узлы, проверяет, прочно ли. — Но конец рано или поздно все равно пришел бы. У нас были могущественные враги внутри самой армии. Я вижу, Чупито, тебе уже сняли повязку, двигаешь рукой как ни в чем не бывало.

— Сорную траву вытоптать трудно. — Чупито видит, как на лбу у Китайца Порфирио вздулись вены, Чупито видит, что сеньор Пантоха весь в поту. — Ничего не поймешь. Откуда у нас враги. Сколько народу мы осчастливили, как при виде нас радовались солда-ты. Я себя в казармах чувствовал прямо добрым волшебником.

— Он сам выбрал дерево. — Рита сцепляет руки, Рита закрывает глаза, пробует варево, бьет себя в грудь. — Это, говорит, рубите его и делайте крест. И сам место выбрал, такое симпатичное, у самой реки. Остановитесь, говорит, здесь, здесь, говорит, меня призывает небо.

— Завистников всегда хватает. — Чучупе приносит и раздает кока-колу, Чучупе смотрит, как Синфоросо и Паломино подбрасывают в костер бумаги. — Невмоготу им было видеть, как ладилось у нас дело, каких успехов мы добились, сеньор Пантоха, благодаря вашим выдумкам.

— Да, на выдумки вы мастак. — Китаец Порфирио пьет из горлышка, Китаец Порфирио рыгает, сплевывает. — Все девочки в один голос заявляют: выше сеньола Пантохи только блат Флансиско.

— А шкафчики, Синфоросо? — Сеньор Пантоха сбрасывает халат и швыряет его в огонь, сеньор Пантоха бензином смывает краску с рук. — А ширму из медпункта, Паломино? Скорее, быстренько, на грузовик. Пора ехать, ребята, живее.

— Почему вы не хотите принять наше предложение, сеньор Пантоха? — Чупито укладывает туалетную бумагу, Чупито собирает пузырьки со спиртом и склянки с ртутной мазью, бинты, вату. — Уходите из армии, которая отплатила за все ваши труды черной неблагодарностью, и идите к нам.

— И скамейки тоже, Китаец. — Сеньор Пантоха проверяет, не осталось ли чего в медпункте, сеньор Пантоха срывает красный крест с аптечки. — Нет, Чупито, я уже говорил: нет. Я не покину армию, пока она сама меня не покинет или же пока не умру. И картинку, пожалуйста.

— Мы разбогатеем, сеньор Пантоха, не упускайте такой возможности. — Чучупе собирает щетки, швабры, гвозди, белье, ведра. — Оставайтесь с нами. Будете у нас начальником, а над вами — никаких начальников. Мы будем вас во всем слушаться, сами станете назначать комиссионные, жалованье, все, что вам угодно.

— Ну вот, и топчан давайте сюда, вот так, Китаец. — Панталеон Пантоха отдувается, Панталеон Пантоха видит, что зеваки опять набежали, пожимает плечами. — Я тебе объяснял, Чучупе, я организовывал это дело по приказу свыше, а коммерческая сторона меня не интересует. И потом, мне нужен начальник. Без начальства я бы не знал, что делать, мой мир рухнул бы.

— Мы все плакали, а нас утешал его святой голос: «Не плачьте, братья, не плачьте, братья». — Стомордый утирает слезы, Стомордый не видит Печугу, к которой прижимаются Моника и Пенелопа, наклоняется, целует землю. — Я все видел, я там был и взял каплю его крови, она дала мне силы идти по горам много часов. Никогда в жизни я больше не притронусь ни к женщине, ни к мужчине. Вот опять слышу: он зовет меня, зовет на небо, я должен принести себя в жертву.

— Не оболачивайтесь к судьбе спиною, сеньол. — Китаец Порфирио видит, что зеваки подступают все ближе, Китаец Порфирио берет в руки палку, слышит, как сеньор Пантоха говорит: «Пускай, теперь нам нечего скрывать». — Будем поставлять девочек солдатикам и штатским, наживем кучу денег.

— Купим катера, моторки и, глядишь, самолетик, сеньор Пантоха. — Чупито свистит пароходной сиреной, Чупито рычит самолетным мотором, напевает распу, марширует, отдает честь. — А вклада вашего не нужно. Чучупе с девочками отдадут свои сбережения, хватит с избытком для начала.

— А нужно будет — возьмем в долг, попросим ссуду в банке. — Чучупе снимает фартук, Чучупе сбрасывает платок с головы, трясет завивкой. — Девочки согласны.

— Ни в чем отчета не будем спрашивать — делайте, что душе угодно. Оставайтесь с нами, помогите, проявите доброту.

— К нашему капиталу да ваш ум — целую импелию воздвигнем, сеньол Пантоха. — Китаец Порфирио моет в реке руки, лицо, ноги. — Ну, соглашайтесь.

— Я уже сказал: нет. — Панталеон Пантоха оглядывает голые стены, пустые помещения, сгребает оставшиеся ненужные вещи в угол у двери. — Ну пошли, да не стройте такие лица. Если горите желанием, открывайте дело сами, думаю, у вас получится, желаю вам от всего сердца. А я возвращаюсь к своей прежней работе.

— Я верю, что у нас получится, сеньор Пантоха. — Чучупе достает висящий на груди медальончик и целует. — Я дала обет младенцу-мученику, он нам поможет. Ну конечно, если бы вы согласились быть у нас начальником, — совсем другое дело.

— И, говорит, он не вскрикнул, ни слезинки не уронил, даже боли не почувствовал. — Ирис несет в Хранилище креста своего новорожденного, Ирис просит проповедника крестить его, смотрит, как младенец слизывает капельки крови, которыми его окропили.

— Его прибивали гвоздями, а он говорит: «Крепче, братья, не бойтесь, братья, вы делаете мне благо, братья».

— Придется нам продолжать это дело, мамочка. — Чупито мечет камешек в цинковую крышу, Чупито смотрит, как всполошился и рассыпается в разные стороны курятник. — А что остается? Снова открывать бордель в Нанае? Хоть тресни, а конкуренции со Сморчком нам не выдержать, он нас обскакал.

— Заведение в Нанае, вернуться к прежнему? — Чучупе стучит по дереву. Чучупе крестится. — Снова запереться в четырех стенах, вести дела по старинке? Скучно. Гнуть хребет, а легавые будут высасывать из нас всю кровь до капли? Ни за что, Чупон, хоть убей.

— Тут мы привыкли работать с размахом, как люди современные. — Чупито раскидывает руки, словно обнимая небо, город, сельву. — При свете дня, с высоко поднятой головой. Весь смак в том, что тут я постоянно чувствовал, что делаю доброе дело, все равно как милостыню подаю, или утешаю человека в несчастье, или хожу за больным.

— И только просил: «Поскорей, поскорей прибивайте, пока не пришли солдаты, когда они придут, хочу быть уже наверху». — Пенелопа подцепляет клиента на площади 28 Июля, Пенелопа обслуживает его в отеле «Рекена», берет с него 200 солей, отпускает. — А сестрам, которые бились в рыданиях, говорил: «Успокойтесь, я и там, наверху, не покину вас, сестрички».

— Девочки в один голос твердят, сеньор Пантоха, — Чучупе открывает дверцу грузовика, лезет в машину, садится, — он научил нас чувствовать себя полезными, гордиться своим делом.

— Все, как одна, были убиты известием, что вы уходите. — Китаец Порфирио надевает рубашку, Китаец Порфирио садится за руль, разогревает мотор. — Когда отклоем свое дело, главное — вдохнуть в них оптимизм, боевой дух. Это самое главное, плавда?

— А где же они? Исчезли куда-то. — Панталеон Пантоха закрывает борт грузовичка, проверяет запоры, бросает прощальный взгляд на индендантский центр. Хотел попрощаться, поблагодарить за работу.

— Пошли в «Каса Мори» покупать вам подарочек. Чучупе шепчет, показывает в сторону Икитоса, улыбается, расчувствовавшись. — Серебряный медальон с рабыней, а на нем золотыми буквами — ваше имя, сеньор Пантоха. Не говорите им, что я рассказала, притворитесь, будто ничего не знаете, они хотят сделать вам сюрприз. Принесут в аэропорт.

— Черт возьми, вот так штука. — Панталеон Пантоха крутит в руках ключи, проверяет, хорошо ли захлопнулась дверца, лезет в кузов. — Они меня доконают своими фокусами, совсем загрущу. Синфоросо, Паломино! Скорей, а то оставлю тут, мы уезжаем. Прощай, Пантиляндия, до свиданья, Итайа. Трогай, Китаец.

— И в тот момент, как он умер, говорят, небо померкло, а дело было в четыре часа, сгустилась тьма, и полил дождь, народ ослеп от молний и оглох от грома. — Кока ходит в бар «Мао-Мао», Кока в поисках клиентов ездит по стоянкам сплавщиков леса, влюбляется в точильщика. — И все дикие звери завыли и зарычали, а рыбы выпрыгивали из воды проститься с братом Франсиско, который возносился.

— Вещи сложены, сыночек. — Сеньора Леонор складывает тюки, свертки, постели, сеньора Леонор составляет список вещей, сдает дом. — Не уложены только пижама, бритвенные принадлежности и зубная щетка.

— Очень хорошо, мама. — Панта несет чемоданы в агентство «Фосетт», сдает вещи в багаж. — Удалось поговорить с Почей?

— С трудом. — Сеньора Леонор телеграммой заказывает номер в пансионе на фамилию Пантоха. — Было плохо слышно. Приятная новость: завтра она едет в Лиму вместе с малышкой Гладис показать ее нам.

— Приеду, пусть Панта повидается с малышкой, но предупреждаю, этой последней пакости я вашему сыночку в жизни не прощу, сеньора Леонор. — Почита слушает радио, Почита читает журналы, выслушивает сплетни, чувствует, как на улице на нее указывают пальцем, думает, что стала посмешищем всего Чиклайо. — Все газеты только и пишут о том, что было на кладбище, и знаете, как его называют? Сутенером. Да, да, сутенером. — Никогда не помирюсь с ним, сеньора. Никогда в жизни.

— Как хорошо, я так хочу повидать малышку. — Панта обегает магазины на улице Лима, Панта покупает игрушки, куклу, нагруднички, платьице из органди с небесно-голубой лентой. — Изменилась она, наверное, за год, как ты думаешь, мама?

— Поча говорит, Гладис как пышечка, толстенькая, здоровенькая. Я слышала по телефону, как она играла, моя милая внученька. — Сеньора Леонор идет в Хранилище креста в Моронакоче, сеньора Леонор обнимает «сестер», покупает медальончики с изображением младенца-мученика, открытки со святой Игнасией, крестики брата Франсиско. — А как Почита обрадовалась, когда узнала, что тебя переводят из Икитоса, Панта.

— Вот как? Ну что ж, это естественно. — Панта входит в цветочный магазин «Лорето», Панта выбирает орхидею, идет на кладбище, кладет орхидею в нишу Бразильянки. — Но уж, наверное, не так, как ты. Ты, как узнала эту новость, помолодела на двадцать лет. Того гляди, пойдешь петь и плясать по улицам.

— А вот ты, наоборот, ничуть не рад. — Сеньора Леонор переписывает рецепты амазонской кухни, сеньора Леонор покупает ожерелья из семян, из чешуи, из клыков, цветы из птичьих перьев, луки и стрелы из разноцветных ниток. — Никак этого не пойму, сыночек. Вроде как опечален, что бросаешь грязную работу и снова становишься настоящим военным.

— Тут пришли солдаты и прямо рты раскрыли, бандиты, как увидели его, мертвого, на кресте. — Пичуга играет в лотерее, Пичуга переносит воспаление легких, работает служанкой, просит милостыню на папертях. — Иуды, ироды проклятые. Что вы наделали, сумасшедшие, что натворили, казнился этот, из Орконеса, который теперь лейтенант. А братья его и не слушают, все на коленях, руки кверху и молятся, молятся.

— Не то чтобы опечален. — Пантосик всю последнюю ночь бесцельно бродит понурившись по пустынным улицам Икитоса. — Как ни говори, три года жизни. Мне дали трудное задание, и я его выполнил. Несмотря на все сложности, на непонимание, с которым встречался, я, можно сказать, хорошо поработал. Создал живое дело, оно росло, приносило пользу. А теперь его одним ударом разбивают вдребезги, и мне даже спасибо не сказали.

— Значит, грустишь? Просто привык якшаться с этими разбойницами, с этим сбродом. — Сеньора Леонор не знает, что делать с гамаком, и решает забрать с собой в ручную кладь, вместе с чемоданчиком и папкой. — Другой бы радовался, что уезжает отсюда, а ты грустишь.

— А ты зря размечталась. — Панта вызывает лейтенанта Бакакорсо попрощаться, отдает стоящему на углу слепцу ношеную одежду, заказывает такси, чтобы в полдень ехать в аэропорт. — Очень сомневаюсь, что место, куда нас пошлют, будет лучше Икитоса.

— Я рада куда угодно, лишь бы тебе не пришлось заниматься таким свинством, как здесь, — сеньора Леонор считает часы, минуты, секунды, остающиеся до отъезда. — Хоть на край света, сыночек.

— Хорошо, мама. — Панта ложится на рассвете, но так и не смыкает глаз, Панта встает, принимает душ, думает: «Сегодня я буду в Лиме» — и не чувствует радости. — Я выйду на минуту проститься с приятелем. Тебе надо что-нибудь?

— Вижу, он выходит, сеньора Леонор, и думаю, вот случай подвернулся. — Алисия дает ей письмо для Почи и подарочек для малышки Гладис, Алисия провожает ее в аэропорт, целует на прощанье и обнимает. — Заскочим на минутку на кладбище, чтобы посмотреть, где похоронена эта девка? Давай, Алисия, заскочим. — Сеньора Леонор пудрит нос, сеньора Леонор надевает новую шляпку, вся трясется от гнева в аэропорте, садится в самолет, пугается при взлете. — А потом давай сходим к Святому Августину попрощаться со святым отцом Хосе Марией. Только вас двоих из всего Икитоса я и буду вспоминать с любовью.

— Голова свесилась на грудь, к самому сердцу, глаза закрыты, лицо заострилось и побелело. — Рита устраивается к Сморчку, Рита работает семь дней в неделю, за год делает две чистки, три раза меняет сутенера. — Дождем всю кровь с креста смыло, но братья собирали эту святую воду кто чем — кто ведрами, кто платками — и пили ее, очищались от грехов.

— К удовольствию одних и к слезному горю других, ненавидимый и любимый расколовшимся надвое обществом, — декламирует Синчи на фоне рокочущих моторов, — сегодня в полдень отбыл в Лиму ставший причиной стольких споров капитан Панталеон Пантоха. Его сопровождала мать и противоречивые эмоции лоретанской общественности. Мы же, со своей стороны, со свойственной жителям Икитоса вежливостью ограничимся пожеланием: счастливого вам пути, капитан, приличного пути!

— Какой стыд, какой срам. — Сеньора Леонор видит внизу под собой зеленую простыню, сеньора Леонор видит густые тучи, снежные пики Кордильер, песчаные пляжи, море. — Все икитосские девки в аэропорту и ревмя ревут, обнимают тебя. Этот город и напоследок припас мне подарочек. До сих пор все лицо горит. Надеюсь, никогда в жизни не увижу больше никого из Икитоса. Ой, смотри-ка, снижаемся.

— Прошу прощения, что опять беспокою вас, сеньорита. — Капитан Пантоха берет такси до пансиона, капитан Пантоха отдает выгладить форму, является в Управление Административной, Интендантской и другими службами Сухопутных войск, просиживает в приемной три часа, наклоняется. — Вы уверены, что мне следует ждать дальше? Меня вызвали к шести, а теперь уже девять. Нет ли тут ошибки?

— Никакой ошибки, капитан. — Сеньорита на минуту перестает полировать ногти. — Они там совещаются, а вам велели ждать. Потерпите немного, скоро вызовут. Может, дать вам еще один фотороман Корин Тельадо?

— Нет, спасибо. — Капитан Пантоха листает все журналы подряд, читает все подряд газеты, тысячу раз смотрит на часы, его бросает в жар, в холод, знобит, хочется есть, пить. — По правде говоря, что-то не читается, нервничаю немного.

— Конечно, а как же иначе, — строит глазки сеньорита. — Решается ваше будущее. Надеюсь, наказание не будет суровым, капитан.

— Спасибо, но дело не только в этом. — Капитан Пантоха краснеет, капитан Пантоха вспоминает праздник, на котором он познакомился с Почитой, как ухаживал за ней, как в день свадьбы товарищи чествовали их. — Я думаю о жене и дочке. Наверное, они уже приехали из Чиклайо. Я так давно их не видел.

— Так точно, мой полковник. — Лейтенант Сантана прочесывает сельву, лейтенант Сантана доходит до Индианы, теряет дар речи, связывается по телефону с начальством. — Уже несколько дней как умер и разлагается. Смотреть страшно, волосы дыбом встают. Оставить, пусть его заберут фанатики? Или похоронить на этом самом месте? Перевозить его никуда нельзя, дня два или три он тут, вонь такая — тошнит.

— А вы не дадите мне еще один автограф? — Сеньорита протягивает ему тетрадку в кожаном переплете, ручку, сеньорита улыбается ему с обожанием. — Совсем забыла про двоюродную сестру Чаро, она тоже собирает знаменитостей.

— С большим удовольствием, раз я уже дал три, почему не дать четвертый. — Капитан Пантоха пишет «Чаро — с уважением и наилучшими пожеланиями» и расписывается. — Но, уверяю, вы ошибаетесь, я вовсе не знаменитость. Давать автографы — дело певцов.

— Вы знаменитее любого артиста, такими делами ворочали, ха-ха. — Сеньорита вынимает губную помаду, сеньорита красит губы, глядясь в настольное стекло, как в зеркало. — Кто бы мог подумать — с виду такой серьезный.

— Можно позвонить по вашему телефону? — Капитан Пантоха еще раз смотрит на часы, капитан Пантоха идет к окну, видит уличные фонари, смотрит, как сгущаются сумерки, представляет, как сыро на улице. — Хочу позвонить в пансион.

— Давайте номер, я наберу. — Сеньорита нажимает кнопочку, сеньорита крутит диск. — Кого позвать? Сеньору Леонор?

— Это я, мамуля. — Капитан Пантоха берет трубку, капитан Пантоха говорит очень тихо, искоса поглядывает на сеньориту. — Нет, еще не приняли. Поча с малышкой приехали? Ну, как девочка?

— Правда, что солдаты прикладами расчищали путь к кресту? — Печуга орудует в Вифлееме, в Нанае, Пичуга открывает собственное заведение на шоссе в Сан-Хуан, у нее нет отбоя от клиентов, дело процветает, счет в банке растет. — И что крест рубили топором? А потом брата Франсиско вместе с крестом выбросили в реку на съедение пираньям? Ну расскажи, Стомордый, что видел, хватит молиться.

— Алло, Панта? — Поча играет голосом, как кафешантанная певица, Поча счастливо улыбается, смотрит на свекровь, на заваленную игрушками крошку Гладис. — Милый, как ты? Ой, сеньора Леонор, я так волнуюсь, прямо не знаю, что сказать ему. Гладис тут, рядом со мной. Она такая лапочка, Панта, вот увидишь. С каждым днем все больше на тебя похожа, Панта.

— Как ты, Поча, дорогая. — Панта чувствует, что сердце у него забилось, Панта думает: я ее люблю, она моя жена, мы больше не будем разлучаться. — Целую малышку и тебя очень крепко. С ума сойти, как хочу вас видеть. Прости, никак не мог приехать в аэропорт.

— Я знаю, что ты в министерстве, мама мне объяснила. — Почита воркует, Почита роняет слезы, обменивается заговорщическими улыбками с сеньорой Леонор. — Раз не приехал, значит, не мог, глупыш. Что тебе сказали, дорогой, что они с тобой сделают?

— Не знаю, посмотрим, сам жду не дождусь. — Панта видит, как за окнами движутся тени, Панта теряет терпение, пугается. — Как только закончу, примчусь. Ну все, Поча, кончаю, дверь открывается.

— Входите, капитан Пантоха. — Полковник Лопес Лопес не подает ему руки, не здоровается, поворачивается к нему спиной, говорит приказным тоном.

— Добрый вечер, мой полковник. — Капитан Пантоха входит, капитан Пантоха кусает губы, щелкает каблуками, здоровается. — Добрый вечер, мой генерал. Добрый вечер, мой генерал.

— Мы думали, вы мухи не обидите, а вы оказались таким пройдохой. — Тигр Кольасос качает головой за клубами табачного дыма. — Знаете, почему вам пришлось так долго ждать? Сейчас объясним. Как вы думаете, кто только что вышел через эту дверь? Расскажите ему, полковник.

— Министр обороны и начальник Генерального штаба, — полковник Лопес Лопес взглядом мечет молнии.

— Невозможно было переправить останки в Икитос, он уже разлагался, Сантана и его люди могли заразиться трупным ядом. — Полковник Максимо Давила визирует докладную, полковник Максимо Давила отправляется в Икитос на моторке, идет к генералу Скавино, на обратном пути в гарнизон покупает молочного поросенка. — К тому же эти сумасшедшие последовали бы за нами, похороны могли вылиться черт те во что. Я думаю, это был самый разумный выход. А как вы считаете, мой генерал?

— Догадываетесь, зачем они приходили? — Генерал Викториа ворчит, генерал Викториа растворяет в стакане таблетку, пьет, морщится. — Вынесли порицание за скандал в Икитосе.

— Выговаривали нам, как новобранцам, капитан, отчитывали, невзирая на наши седины. — Тигр Кольасос теребит ус, Тигр Кольасос прикуривает от окурка новую сигарету. — И не впервые мы имеем честь принимать этих господ. Сколько раз они побеспокоились прийти отодрать нас за уши, полковник?

— Четырежды министр обороны и начальник Генерального штаба почтили нас своим визитом. — Полковник Лопес Лопес вытряхивает окурки из пепельницы в мусорную корзину.

— И всякий раз приносит нам в подарок кипу газет, капитан. — Генерал Викториа прочищает голубым платком уши, нос. — Где, разумеется, расписаны ваши художества.

— В настоящий момент капитан Пантоха — один из самых популярных людей Перу. — Тигр Кольасос берет газетную вырезку, Тигр Кольасос показывает заголовок:

— «Армейский капитан восхваляет проституцию», «Воинские почести лоретанской шлюхе». — Где, вы думаете, был напечатан этот фельетончик? В Тумбесе, ну как вам нравится?

— Без сомнения, за всю историю страны это единственная речь, которую читали с таким вниманием. — Генерал Викториа ворошит, тасует, разбрасывает по столу газеты. — Люди декламируют ее наизусть целыми абзацами, она стала темой анекдотов. А вы известны теперь даже за границей.

— Наконец-то, наконец-то с двумя страшными кошмарами Амазонии покончено раз и навсегда. — Генерал Скавино расстегивает штаны. — Пантоху прикончили, пророк помер сам, Роту добрых услуг рассеяли в прах, Братство рассыпается. И снова этот край станет спокойным, как в старые добрые времена. Ну-ка, Лохмушка, давай, я заслужил награду.

— Я очень сожалею, что своей инициативой причинил неприятности начальству, мой генерал. — У капитана Пантохи мускул не дрогнул, капитан Пантоха стоит не дышит, смотрит не мигая на фотографию Президента Республики. — У меня не было дурного намерения, наоборот. Просто я неверно рассчитал все «за» и «против». Признаю свою вину. И готов понести любое наказание.

— Хуже всего, что нет достойного наказания за ту чудовищную нелепость, которую вам взбрело в голову выкинуть в Икитосе. — Тигр Кольасос скрещивает руки на груди. — Вы причинили такой вред армии, что даже расстреляй мы вас, и то не смыть позора.

— Чем больше я, Пантоха, ломаю голову над этим делом, тем меньше понимаю. — Генерал Викториа опирается головою на руки, генерал Викториа смотрит на него лукаво, с удивлением, завистью, подозрением. — Скажите откровенно, как на духу. Почему вы пошли на такую глупость? Обезумели от горя, потеряв любовницу?

— Клянусь Богом, мои чувства к этой рабочей единице абсолютно не повлияли на решение, мой генерал. — Капитан Пантоха стоит вытянувшись, капитан Пантоха, не двигая губами, считает: шесть, восемь, двенадцать — ордена на мундире Президента. — В своем рапорте я написал чистую правду: я поступал так, думая о благе армии.

— Поэтому, воздавая воинские почести проститутке, величал ее героиней, благодарил за то, что она не жалела тела для солдат. — Тигр Кольасос выбрасывает клубы дыма, Тигр Кольасос кашляет, с ненавистью смотрит на сигарету, шепчет: сам себя убиваю. — Ты, приятель, служишь нам дурную службу. Еще что-нибудь в этом духе, и опозоришь нас на веки вечные.

— Поспешил я в отставку, надо было дать последний бой. — Отец Бельтран откидывается в гамаке, отец Бельтран смотрит на небо, вздыхает. — Признаюсь тебе, я скучаю по лагерной жизни, по караулам, по нашивкам. Все эти месяцы мне каждую ночь снятся шпаги и сигнальный рожок. Пытаюсь снова вернуть мундир, и, кажется, дело идет на лад. Не забудь таблеточки, Лохмушка.

— Мои сотрудницы были так потрясены смертью этой рабочей единицы. — Капитан Пантоха чуть косит взглядом, капитан Пантоха видит карту Перу, а на ней — большое зеленое пятно сельвы. — И я решил поднять их боевой дух, подбодрить ради будущего. Я и подумать не мог, что Рота добрых услуг будет распущена. Особенно теперь, когда она на таком подъеме.

— Вы бы лучше подумали, что эта Рота может существовать только в обстановке строгой секретности! — Генерал Викториа ходит по кабинету, генерал Викториа зевает, скребет затылок, слушает бой часов, говорит: «Как поздно-то». — Вас предупреждали тысячу раз, что главное условие вашей работы — секретность.

— О существовании и назначении Роты в Икитосе знал каждый, и давно. — Капитан Пантоха стоит: каблуки вместе, руки по швам, капитан Пантоха, не поворачивая головы, пытается найти на карте Икитос, думает: наверное, вон та черная точка. — Вопреки моим стараниям. Уверяю вас, я принял все меры, чтобы этого не случилось. Но в таком маленьком городке это невозможно, через несколько месяцев все вышло наружу.

— Разве это причина, чтобы обывательские слухи превращать в каноническую истину? — Полковник Лопес Лопес открывает дверь, полковник Лопес Лопес жестом показывает: можете уходить, Анита, я сам запру. — Если вам захотелось произнести речь, могли произнести ее от собственного имени и в штатском платье.

— Значит, все о нем скучают? Я тоже, мы были большими друзьями, вот, бедняга, мерзнет, наверное, там, в Лиме. — Лейтенант Бакакорсо ложится на спину. — Хорошо еще, из армии не выгнали, он бы не вынес такого. Ну-ка, руку на бедро, голову назад и давай, Кока.

— Ошибся при расчете последствий, мой полковник. — Капитан Пантоха не поворачивает головы, капитан Пантоха не косит глазом, думает: как теперь все это далеко. — Меня мучила мысль, как бы не расклеились дела в Роте после Науты. К тому же с каждым разом все труднее становилось набирать рабочие единицы, во всяком случае высококачественные. Я хотел удержать их, оживить их веру в любовь к учреждению. Очень сожалею, что так ошибся при расчетах.

— Ваша ошибка стоила нам целой недели неприятностей и бессонных ночей. — Тигр Кольасос закуривает новую сигарету, Тигр Кольасос затягивается, выпускает дым через рот и нос, волосы у него взъерошены, глаза покраснели, налились усталостью. — Правда, что вы лично опробовали всех кандидаток в Роту добрых услуг?

— Это входило в экзамен по специальности, мой генерал. — Капитан Пантоха краснеет, капитан Пантоха немеет, путается, заикается, впивается ногтями в ладонь, прикусывает язык. — Проверка способностей. Не во всем можно доверяться сотрудникам. Были случаи подкупа, да и пристрастия.

— Не понимаю, как вы не допрыгались до чахотки. — Тигр Кольасос сдерживает смех, смеется, становится серьезным, опять смеется, смеется до слез. — До сих пор не пойму, кто вы — наивный до глупости или отпетый циник.

— Рота добрых услуг пошла ко дну, Братство — тоже, некого теперь защищать, и ни у кого не выудишь и гроша. — Синчи хлопает себя по животу, Синчи наклоняется, распрямляется, щелкает языком. — Всеобщий заговор, хотят, чтобы я умер с голоду. Вот почему я не ответил тебе, а вовсе не потому, что ты мне не нравишься, дорогая Пенелопа.

— Итак, покончим же наконец, — ударяет ладонью по столу генерал Викториа. — Правда, что вы не хотите подавать в отставку?

— Решительно, мой генерал, — снова преисполняется энергией капитан Пантоха. — Армия — моя жизнь.

— Мы предоставим вам возможность уйти спокойно, — генерал Викториа открывает папочку, генерал Викториа дает капитану Пантохе страницу с машинописным текстом, ждет, пока тот прочитает, прячет ее обратно. — А ведь могли бы передать ваше дело на рассмотрение дисциплинарного совета, приговор можете себе представить: разжалуют и с позором выгонят.

— Но мы решили не делать этого, потому что сыты по горло скандалом и потому что принимаем во внимание ваши прежние заслуги. — Тигр Кольасос дымит, Тигр Кольасос кашляет, идет к окну, открывает его, сплевывает на улицу. — Хотите остаться в армии — пожалуйста. Но учтите, при наличии этого документа в вашем послужном списке долгонько придется ждать новых нашивок.

— Я сделаю все, чтобы реабилитироваться, мой генерал. — У капитана Пантохи веселеет голос, веселеет на сердце, оживает взгляд. — Нет наказания страшнее мысли, что ты причинил невольный ущерб армии.

— Ну хорошо, и никогда больше не надрывайтесь так, не лезьте куда не надо. — Генерал Викториа смотрит на часы, генерал Викториа говорит: «Десять, я пошел». — Мы дадим вам назначение подальше от Икитоса.

— Отправляйтесь завтра же утром и по меньшей мере год никуда оттуда не выезжайте, даже на сутки. — Тигр Кольасос надевает френч, Тигр Кольасос затягивает узел галстука, приглаживает волосы. — Если хотите остаться в армии, надо, чтоб люди забыли о существовании знаменитого капитана Пантохи. А потом, когда забудут, по-смотрим.

— Ручки связаны вот так, ножки — вот так, головка склонилась вот так, на грудку. — Лейтенант Сантана задыхается, лейтенант Сантана подходит, укладывает, раздевается, примеривается. — А теперь закрой глаза и притворись мертвой, Пичуга. Вот так. Ах ты, моя бедняжечка, ах ты, моя распятенькая, моя «сестричка», курочка моя.

— В гарнизоне Помата нужен интендант. — Полковник Лопес Лопес задвигает шторы, полковник Лопес Лопес запирает шкафы, приводит в порядок письменные столы, берет чемоданчик. — Вместо реки Амазонки у вас там будет озеро Титикака. А вместо тропической жары — холод горных вершин. — Генерал Викториа открывает дверь и пропускает остальных.

— А взамен рабочих единиц — маленькие ламы и викуньи. — Тигр Кольасос надевает головной убор, Тигр Кольасос гасит свет, протягивает руку. — Да, странное вы насекомое, Пантоха. Можете идти.

— Брррр, ну и холодина. — Почита передергивается. — Где же спички, где эта проклятая свечка, какой ужас жить без электричества. Панта, просыпайся, уже пять. Ты просто ненормальный, не понимаю, зачем тебе самому ходить смотреть, как завтракают солдаты. Такую рань, окоченеть можно от холода. Вот дурак, опять ты меня оцарапал своей рабыней, почему ты не снимаешь ее на ночь? Говорю тебе, уже пять. Просыпайся, Панта.

1

Никаких затруднений (фр.)

2

Целый рабочий день(англ.)

3

Маринера — перуанский народный танец. — Здесь и далее примечания переводчика

4

В общих чертах(лат.)

5

Без вознаграждения (лат.)

6

Мексиканская порода собак, взрослые особи достигают 1-2 кг