ГЛАВА VIII. Семейное предание

Подняв занавес вьющихся растений, перенесемся теперь, читатель, в грот, где Гуша-Нишин принимал Морица и его сестру, и, миновав его, во вторую пещеру, служащую гебру рабочим кабинетом…

Дед и его внучка работают за длинным каменным столом, загроможденным различными странными предметами: кабалистическими амулетами, символическими перстнями, манускриптами из пожелтевшей бумаги, покрытой клинообразными надписями. На полках, приделанных к гранитным стенам пещеры, расставлены кубы, тигли, компасы, угломеры — целый научный арсенал. Там же виднеются: человеческий череп, чучела крокодила, обезьяны и змеи; разное оружие: кинжалы, ятаганы, стрелы, палаши и множество других предметов самых различных эпох и стран.

Уже несколько минут, как Гуша-Нишин, отбросив книгу, которую читал, погрузился в глубокое раздумье.

Его внучка, согнувшись над рукописью из пергамента, занята перепиской каких-то ученых отрывков. Всецело поглощенная своим занятием, она не замечает, что дед остановил на ней свой глубокий взгляд.

— Леила! — сказал он наконец торжественным тоном.

Молодая девушка подняла голову.

— Что, отец?

— Оставь эти письмена, дочь моя. Я хочу с тобой говорить.

Леила встала со своего места и, пересев к ногам старика, приготовилась слушать его речь.

— Леила, — сказал Гуша-Нишин, — ты чувствуешь большое расположение к этим иностранцам, фарангам?

— О, — отвечала девушка, внезапно покрываясь румянцем, — я люблю от всего сердца молодую фаранги Катрин!.. И знаешь ли, отец, она также меня любит!.. Мы с ней друзья…

— К чему это? — строго перебил девушку старый гебр. — Пойми, дитя мое, что ты оказываешь честь этой иностранке своею дружбой.

— Ах, отец мой, ты известен своими познаниями и мудростью, кроме того, твой почтенный возраст, твои добродетели… Но я, бедная девушка, разве я смею думать о себе столь же высоко?.. Вспомни то униженное положение, в каком находится у нас женщина… Я нахожу, что, напротив, молодая фаранги оказывает мне честь, обращаясь со мной, как с равной…

— Дочь моя, — отвечал гебр голосом более торжественным, чем обыкновенно, — приблизилось время, когда я должен передать тебе великие тайны. Ты достигла возраста благоразумия. Заботливым воспитанием я старался укрепить в тебе здравый смысл и ум, которыми природа так скупо наделяет ваш несовершенный пол. Так как слабость сердца составляет непременное свойство женской натуры, то я и не буду упрекать тебя за это…

— Отец, — печально проговорила Леила, — разве я не старалась всеми моими силами заменить тебе сына, которого ты так оплакивал?

— «Старалась»… — с горечью повторил старый гебр. — Напрасные старания! Ты не могла мне его заменить и не заменила!.. Может ли слабая голова девушки вместить в себя великие тайны священных знаний, которые едва может объять человеческий ум?.. Нет, вы созданы лишь для того, чтобы смотреть за домашним очагом и укачивать на своих коленях детей. Вам не по силам, хрупкие создания, высокая судьба!..

— Мое единственное желание — быть тебе угодной, отец, и я всегда старалась повиноваться тебе, — с покорностью сказала Леила.

— Я и не жалуюсь на тебя, Леила, — более мягким тоном проговорил старик. — Ты девушка неглупая, достаточно образованная и не ветреная. Не ты виновата, но неумолимый рок… В нашем роду уже много веков сменялось, не прерываясь, мужское поколение, но Владыка жизни прекратил этот порядок!.. Таинственны и непостижимы веления твои, могучий Митра!..

Старый гебр замолчал и с подавленным видом, опустив голову, погрузился в глубокие размышления. Молодая девушка, уважая его печаль, также замолчала.

— Покоримся же неизбежности, — вдруг снова заговорил старик, поднимая голову, — и исполним наш долг до конца. Леила, пришло время, когда ты должна знать, какая страшная ответственность лежит на твоих слабых плечах. Узнай, что ты — последняя представительница рода, знаменитейшего из всех существующих под солнцем. Наш род был первым из тысячи других жреческих родов. Столетия служили наши предки у алтаря божественного Митры, храня, вместе с тем, тайные знания, открытые только избранным. Астрономия, философия, магия, сокровенная политика, история, литература, великая наука о природе — всем этим владели наши предки, постепенно накопляя сокровища знания и свято передавая их потомкам.

— Долгое время члены нашего рода были в чести, славясь могуществом и святостью. Потом настали тяжелые времена упадка и гонений, а далее еще более тяжелое время полного распада. Наконец, ты сама видишь, дочь моя, какую судьбу влачат теперь последние представители некогда славного рода. Невидимые, презираемые всеми, вынужденные скрываться в глубине пещер, мы кажемся побежденными, и наши враги думают, что некогда славные маги теперь совершенно обессилены… Они не знают, невежды, что мы еще твердо держим в руках свои главные сокровища — сокровища науки, передаваемые неизменно от отца к сыну, и наши огромные богатства…

— Как, отец!.. Ты живешь в такой бедности, отказываешь себе в самом необходимом, а на самом деле ты богат? — сказала удивленная Леила.

— Да, в моих руках находятся огромные богатства. Но не прерывай меня; я открою тебе все по порядку… В те времена, когда великий бич Востока, Александр, сын Юпитера, появился на земле и подчинил мир своему мечу, Экбатана, царица Азии, славилась еще во всем свете своими богатствами, своими науками, своими искусствами и роскошью. Между всеми памятниками, свидетельствовавшими о ее великолепии, главным был храм Горящего Солнца, где мы, то есть мои и твои предки, были служителями. Но вот явился победитель и нагло потребовал дань. Пожары и грабежи сопровождали его шествие. Надо было покориться. Со смирением вручили наши предки гордым победителям ключи от сокровищниц, где хранились богатства храма Митры. Драгоценные каменья, дорогая утварь, богатые одежды из пурпура и шелка, художественные вазы, благоухающие смолы, редкие коренья, золото и серебро в монетах и слитках, — все это досталось пьяным македонским солдатам. Прекрасный Гефестион, любимец своего господина, получил львиную часть сокровищ, которые и стал разбрасывать направо и налево.

— Печально, печально!.. — со вздохом произнесла Леила.

— Но они не все взяли, — продолжал гебр торжествующим тоном. — То, что захватил победитель, не составляло и сотой доли того, что удалось сохранить от его ненасытной жадности.

— Слава Митре!.. Но как же спасли наши предки от грабежа и жадного взора победителя свои сокровища?

— Под основанием храма, открытого похитителю, был, он существует и теперь, обширный дворец, еще более роскошный, чем даже сам храм. Его подземелья изобиловали сокровищами, добровольно пожертвованными верными в течение столетий. Зная в совершенстве прошедшее, мудрые маги умели предугадать и будущее: они заранее предвидели, какое искушение могут представить для людской жадности собранные сокровища, и предусмотрительно придумали средство обмануть эту жадность — менее ценное они оставили в храме, а главнейшие богатства поместили под ним, в отдельном подземном помещении. Рабочие, которые строили этот второй дворец, самыми страшными клятвами обязались свято хранить в тайне его существование…

— Удивительная предусмотрительность!.. — заметила Леила.

— Да, хотя в делах человеческих часто бывает и так, что излишние предосторожности только вредят. Но продолжаю… Тайна эта передавалась из рода в род и сохранялась во всей строгости много столетий. Ключ к ней хранил старейший из всех магов и передавал его своему старшему сыну. Когда последний, после тщательного изучения наук, достигал совершеннолетия, его облекали в звание жреца Митры, а перед смертью отец открывал ему то место, где находятся сокровища, и указывал средства, как туда проникнуть… Таким образом из поколения в поколение нерушимо хранилась великая тайна. Тем временем политическая жизнь Азии шла своим чередом. Династии возникали и исчезали. Древнее наследство Кира, обширная империя Александра, разделенная и раздробленная на части, переходила из рук в руки. За Селевкидами следовали парфяне, арабы, монголы, турки… Передняя Азия, место избранное, колыбель человечества, где находился рай, где человек в первый раз возвел глаза к небу, чтобы поклониться божественному Митре, — эта земля, видевшая цветущие города Илион и Тир, Гомера и Фалеса, все богатства и все силы древнего мира, — была опустошена и разграблена ордами варваров, покрылась развалинами и в конце концов сделалась добычею турок. Даже в Фарсистане не сохранилось первоначальных имен некогда цветущих городов, которые падали один за другим, и там, где раздавался радостный шум человеческой жизни, теперь слышны только жалобные крики совы, да вой шакалов… Под действием воды, ветра, огня рушились стены, распадались храмы. Песок пустыни засыпал все скважины, сравнял и покрыл однообразным покрывалом еще недавно горделивые памятники цивилизации. Такова была судьба нашей славной Экбатаны. Лишь несколько холмов и посейчас обозначают местоположение царицы городов…

— Едва верится в возможность таких переворотов! — вставила Леила.

— … Ислам заменил в Иране культ солнца, рушился прежний порядок, гебры удалились в изгнание, откуда и следили за падением царств. Сильные верою в свое возвышенное призвание, они терпеливо ожидали времени, когда Митре будет угодно возвратить своим верным их древнюю славу…

— Ну, а тайна? — перебила Леила.

— Сейчас скажу… В начале царствования Фет-Али-Шаха, — это было много лет тому назад, — я был в дороге, когда получил важное известие, внезапно призывавшее меня к одру смерти моего отца. Прежде чем умереть, старец, по стародавнему обычаю, пожелал доверить мне путеводную нить, которая должна была провести меня в чудный подземный дворец Митры. Из глубины Халдеи, где я тогда был по поручению своих родных, отыскивая себе невесту, я поспешил домой, но увы! — бесполезно. Было слишком поздно!.. Мой отец умер, унеся с собою в царство мертвых тайну, которая так долго хранилась в нашем роде.

— Великий Боже!.. И ничего нельзя сделать, чтобы найти какой-либо след к ее открытию?

— Всю мою жизнь я ищу, но напрасно. К этому несчастью присоединились еще и другие. «Несчастье, — говорит мудрая народная поговорка, — никогда не приходит одно»… На моих глазах один за другим умерли в раннем возрасте мои сыновья. Последний, твой отец, достиг зрелого возраста, но он умер, дав жизнь лишь тебе, его единственному дитяти. С какой надеждой ожидали мы твоего рождения!.. И какова была горечь разочарования!.. Какие упреки пришлось выслушать твоей матери! Но вскоре и она унесла свою печаль в страну теней…

— Отец мой, прости меня…

— Воля Митры священна! — не дал девушке договорить старик. — Надо без ропота преклониться перед его велениями. Прямая линия окончилась, но мы привьем хрупкую ветвь, которая нам осталась, к ветке другой фамилии. Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев. А в минуту моей смерти ты узнаешь от меня те тайны, которыми я владею, и в свою очередь передашь их своему старшему сыну.

— Но эти тайны, отец мой, не будут ли бесполезны, раз путеводная нить ускользнула из твоих рук?

— Я не теряю надежды ее найти и не откажусь от надежды, пока жив. У меня есть довольно точные указания о месте, где находится обширный подземный храм. Одно затруднение — Я не знаю, как найти вход. Теперь пришли фаранги. Знания молодого ученого, его способности, средства, проницательность, его неукротимая энергия родили в моей усталой душе цветок новой надежды.

— Ты хочешь открыть свою тайну иностранцу? — спросила удивленная Леила.

— Да сохранит меня от этого Митра!.. Он будет только рукою, а я — головою. Я укажу ему след, но лишь сам войду в святая святых!..

— Но это будет обман! — оживленно сказала девушка.

— Нисколько. Разве имеет право этот иностранец знать наши тайны? Я скажу более: не есть ли дерзость, достойная наказания, само желание молодого фаранги наложить свою руку на развалины нашей священной столицы? Но я не буду ему препятствовать в этом. Пусть он откроет семь стен, окрашенных семью цветами радуги, пусть камень за камнем унесет дворцы, где жили Дейок, Астиаг, Киаксар, Камбиз, Кир. Что касается меня, то для себя я сохраню лишь вход в подземелье, а с моей смертью ты укажешь этот вход твоему сыну… Но даже твой супруг не должен никогда знать этой тайны… Теперь ты видишь, дочь моя, как высок наш жребий и какие важные обязанности возлагаются на тебя!

ГЛАВА IX. Неожиданные затруднения

Раскопки шли превосходно. Старый Гуша-Нишин каждый день приходил наблюдать за их результатами и казался очень довольным успехом работ. Со стариком часто приходила и его внучка.

Последней оказывалось со стороны хозяев самое любезное внимание. Под руководством сестры Морица молодая девушка делала быстрые успехи в изучении французского языка и мало-помалу привыкла к обществу. Беседуя со своей новой подругой, мадемуазель Кардик вскоре заметила, что в душе Леилы кроется какая-то тайна, которая ее мучает. Однако сестра Морица, со свойственной ей деликатностью, не старалась проникнуть в секрет девушки и только удвоила свою доброту и внимательность по отношению к ней. Тронутая этим выражением симпатии, Леила в свою очередь с удвоенным чувством доверия стала относиться к молодой француженке.

Подобно всем женщинам Востока, внучка старого гебра была воспитана в духе подчинения и покорности; но она выгодно отличалась от прочих женщин своей страны солидным образованием. Это превосходство предохранило ее от узости взглядов и позволило ей более критически отнестись к предстоявшей ей судьбе. Надо заметить, что объяснения деда и его намерения пали, как свинец, на сердце Леилы. Тяготили ее и эти предстоявшие ей обязанности, которые сам Гуша-Нишин назвал ужасными; но особенно тревожили девушку слова старика: «Скоро я выдам тебя замуж за одного из твоих двоюродных братьев». Ах, зачем родилась она в этой стране, зачем принадлежит к этой касте, где девушка не может сама выбрать любимого человека!.. Как жесток Митра, вручая в слабые женские руки тайну стольких поколений!.. И насколько лучше ее судьбы та спокойная, свободная жизнь, которую вела Катрин!

Чтобы рассеять свою грусть, Леила обращалась к своей подруге с бесконечными вопросами о Европе и европейцах. И Катрин не уставала описывать ей чудеса европейского искусства, величественные сооружения европейских городов, широкие улицы, освещенные магазины, театры Парижа и так далее.

Иногда лейтенант Гюйон оставлял на время траншеи и принимал участие в беседе молодых девушек. Даже Мориц, отчасти сердившийся на дружбу сестры с Леилой, отнимавшую у него лучшего работника, часто не в состоянии был отказаться от соблазна поболтать с подругами, освежаясь стаканом шербета и лакомясь сочными фруктами. Только старый гебр предпочитал по-прежнему одиноко бродить по траншеям, да не было веселого доктора Арди, отправившегося в Тегеран к своим больным.

Тем временем работы шли не прерываясь. Старый гебр объявил, что скоро можно будет приняться за раскопку цитадели, а затем и храма Митры. К сожалению, отпуск Луи Гюйона приближался к концу, и молодому офицеру вскоре предстояло возвратиться к месту своей службы.

Накануне своего отъезда, чтобы воспользоваться последними минутами пребывания с друзьями, лейтенант с удвоенным усердием работал рука об руку с Морицем. Пришедшая к ним Катрин радостно рассказывала офицеру и брату, каким образом, благодаря счастливому удару кирки, она сейчас открыла превосходную погребальную урну. Леила, не отлучавшаяся от своей подруги, также явилась в траншею. В разговоре, против обыкновения, принял участие даже старый маг… Вдруг вдали показался бежавший со всех ног и крайне взволнованный Гаргариди.

— Господа, господа!.. идите… идите скорей! — кричал грек задыхающимся голосом.

— Что там такое? — хладнокровно спросил, не прерывая работы, Мориц, слишком привыкший к бурным выходкам своего слуги, чтобы придавать им значение.

— Будьте так добры, господин, положите кирку и зайдите на минуту в свою палатку, чтобы переодеться…

— Переодеться? Да вы с ума сошли, Гаргариди?! Я нахожу, что мой костюм вполне хорош для работ.

— Для работ — да, совершенно верно. Но для приема представителей власти!..

— Каких там представителей? Если приехали гости, скажи им, пусть идут сюда, я не могу бросить работу.

— Но, господин, — с безнадежной миной проговорил Гаргариди, — я вам повторяю, что это очень важно…

— Что важно? Да объяснитесь же наконец!..

— Увы!.. Я сильно опасаюсь, что дело идет о прекращении раскопок.

— О прекращении раскопок? Ничего не понимаю!

— А работы в таком прекрасном положении! — жалобно произнес Аристомен. — Такое хорошее место! И все это, все пропадет! Боже мой!..

Аристомен прослезился и принялся усердно тереть глаза платком сомнительной чистоты. Как ни привык Мориц к выходкам своего слуги, но тут его терпение лопнуло.

— Да какой там черт хочет явиться? — нетерпеливо вскричал он. — Мне некогда с тобой болтать. Говори прямо или оставь меня в покое!

— Господин, — с обиженным видом возразил Гаргариди, положив платок в карман. — Я желал приготовить вас к неприятной новости, — и смею уверить, никто более меня не способен к столь деликатной обязанности; так, по крайней мере, думал мой бедный папа. Но если вам угодно, я прямо скажу вам, что два полицейских сыщика пришли из Хамадана и требуют вас к ответу.

— Полицейские! — воскликнула Катрин. — Что им здесь надо?

— Не могу вам этого сказать, мадемуазель, но думаю, что это не предвещает хорошего! И фигуры их… брр!.. Я еще ел тогда курицу! — сказал Гаргариди с трагическим содроганием.

— Как!.. потомок мессенского героя испугался простых полицейских? и еще персидских?.. — смеясь заметил лейтенант.

— Что поделаешь, господин лейтенант! Это выше моих сил.

— Ну, ладно, постарайтесь теперь хоть на минуту вдохновиться героизмом предков и подите, приведите сюда персидских стражей порядка! — приказал Мориц.

Гаргариди медленно удалился.

— Что бы это могло значить? — с беспокойством спросила брата Катрин.

— О, совершенно ничего, уверяю тебя. Какой-нибудь придира просто хочет сорвать с меня несколько туманов. Я привык к этому еще в Сузе.

Через несколько минут к траншей снова приблизился благородный Аристомен. За ним шли два субъекта с отталкивающими физиономиями, одетые в персидскую полицейскую форму.

Мориц сделал несколько шагов им навстречу, но, взглянув на подозрительные лица гостей, заменил приготовленные слова приветствия холодным вопросом:

— Что вам от меня нужно, господа?

Вместо всякого ответа один из полицейских вытащил из кармана бумагу и гнусавым голосом начал читать длинный фирман, в котором объявлялось, что данное Морицу Кардику разрешение производить раскопки в окрестностях Хамадана теряет свою силу, все работы его должны быть немедленно прекращены, и местность очищена.

— Прекратить работы! — запальчиво вскричал Мориц, с такой силой ударяя киркой, что комья земли полетели во все стороны. — Кто вы такие, что смеете говорить со мной подобным образом? Разве вы не знаете, что плохие шутки не всегда оканчиваются удачно?

— Мы и не думаем шутить, — возразил один из полицейских, человек мрачной, угрожающей наружности. — Знайте, что если вы откажетесь подчиниться фирману, мы вынуждены будем силой заставить вас повиноваться.

— Что такое? — вскричал Мориц. — Разве вы не знаете, что миссия моя официальная: я послан своим правительством, и повелитель Ирана дал мне свое разрешение!

— Он дал свое разрешение, — с усмешкой сказал полицейский, — но в его власти и взять его обратно. Не может же «Убежище Вселенной» спрашивать вашего позволения, чтобы переменить свое мнение!

— Так что же, вы посланы сюда его величеством? — спросил Мориц.

— Нет, но мы посланы его превосходительством принцем Абдул-Азисом, светлейшим губернатором Хамадана, — надменно отвечал перс.

— Вот как! Но скажите мне, бывает ли слуга могущественнее своего господина? Что мне ваш губернатор, когда я имею в кармане фирман самого шаха!

— Повторяю вам, — угрожающе сказал посланец, — что если вы осмелитесь не повиноваться приказанию его светлости, то берегитесь!

— Смеюсь я над его светлостью и его угрозами! Французский посланник сумеет заставить его уважать права французов.

— Ну, а те, что работают у вас, — со злостью заметил перс, — они тоже будут смеяться, когда их за ослушание будут сажать на кол, вешать, бить палками? Подчинитесь, повторяю вам!

Угрозы полицейского, действенность которых Мориц хорошо знал, сильно поколебали его решимость. Но, с другой стороны, возможно ли было без сопротивления выполнить это наглое требование, разбивавшее все его надежды? Не зная, что делать, Мориц раздумывал, когда к нему подошел старый гебр.

— Нечего колебаться, — сказал он вполголоса, — нужно подчиниться и прекратить работы.

— Как! — вскричал Мориц, не веря своим ушам, — ты ли говоришь мне это, Гуша-Нишин?

— Подчиниться на время, — сказал гебр на ухо молодому человеку. — Верь мне, это единственный выход. Прошу тебя, не теряй времени.

Но так как Мориц продолжал еще раздумывать, то Гуша-Нишин добавил строгим голосом:

— Обманывал ли я тебя когда-нибудь, молодой человек? Ведь ты достаточно проницателен, чтобы догадаться, что главная ответственность падет на меня… Я тебе повторяю, подчинись для вида…

Чувствуя, что по совести он не имеет права подвергать гебров гневу губернатора, Мориц наконец согласился на предложение мага.

— Я оставляю работы, — сказал он посланным, — но знайте, что прекращаю их лишь на время. Я протестую против насилия и немедленно явлюсь объясниться с вашим губернатором; если же он не удовлетворит мою жалобу, я еду в Тегеран.

— Дело! — сказал полицейский. — Но знайте еще, что мне приказано оставаться здесь до тех пор, пока рабочие не очистят траншей и не возвратятся в свои дома. Я жду!

— Дети! — вскричал тогда Гуша-Нишин, обращаясь к рабочим. — Владыка всех живущих желает, чтобы вы немедленно оставили работы. Возвратитесь в свои жилища и поклонитесь Ему, Оку мира, не вопрошая Его судьбы!

Услышав эту речь, гебры тотчас приостановили работу, сложили инструменты, собрали все пожитки, и выстроившись в ряд, направились мимо своего пастыря в горы.

— Хорошо! — сказал посланец губернатора. — Теперь данное мне поручение исполнено.

— Больше вам нечего здесь делать, — сказал Мориц. — Гаргариди, проводи их!

Когда полицейские скрылись, Катрин с плачем бросилась на шею брата.

— Какое насилие, какая чудовищная несправедливость! — говорила она. — Но ты протестуй, Мориц! Господин Гюйон, нет ли у вас влиятельных знакомых в Тегеране?

— Дорогая мадемуазель Катрин, — сказал лейтенант, — будьте уверены, что я сделаю все от меня зависящее для того, чтобы эта проблема была решена. И думаю, что мои хлопоты не останутся без успеха.

Тем временем Гуша-Нишин отозвал в сторону Морица, который, казалось, не разделял оптимистических надежд лейтенанта.

— Молодой человек, — сказал он, — я читаю твои мысли. Ты не надеешься ни на путешествие в Тегеран, ни на объяснения с губернатором Хамадана. Твои опасения вполне основательны. Но не падай духом!