ГЛАВА XI. Эпидемия сумасшествия

Пять дней прошло с тех пор, как потерпевших крушение выбросило на этот негостеприимный берег, а никакой корабль не показывался вдали. Тщетно всматривались они в беспредельную водную пустыню и днем, и ночью жгли костер на высоком прибрежном утесе. Никто не проходил мимо.

Согласно правилам морской дисциплины, принятым во всех европейских флотах, капитан Марстон собирал каждый день весь оставшийся в живых экипаж «Сома» и трех французов для совместного обсуждения событий дня и мер, которые надлежало принять.

На этот раз речь шла о трудности доставать необходимый для поддержания огня горючий материал.

— Нужен ли, в конце концов, этот сигнальный огонь и днем, и ночью? — спросил Анри. — Положим даже, что какое-нибудь несчастное судно зайдет в эти края в погоне за китами, — что маловероятно, так как за все время нашего пребывания здесь мы не видели ни одного кита, — но кто нам поручится за то, что наш огонь не примут за извержение вулкана? А в таком случае корабль поспешит даже удалиться. И кому придет в голову мысль, что на этом острове живут люди?

— Но все-таки кому-нибудь эта мысль может прийти, — горячо возразил Жерар, — и мне кажется, что, как ни мало шансов, мы должны поддерживать огонь. Подумайте только, как мы будем проклинать себя, если по нашему упущению какое-нибудь судно пройдет мимо, не заметив нас!

— Конечно, — сказал и капитан, — как ни мало шансов, не нужно никогда упускать случая!

— Еще бы! Я не дождусь минуты, когда мы оставим этот ненавистный остров. Здесь невыносимая тоска! Что касается «начертаний» в пещере, хотя они представляют несомненный интерес, я нахожу, что в достаточной мере насладился их созерцанием. Кроме того, если желаете знать мое мнение, кто знает, дождемся ли мы желанного корабля, а тем временем не мешало бы подумать об изыскании других способов спасения!

— Да, но какие могут быть способы? — вскричал капитан. — Назовите нам хоть один, мы примем его с радостью. — Механик объявил, что не в состоянии исправить здесь повреждения «Сома», иных же способов я, право, не вижу!

— Ну, уж эти специалисты вечно таковы, страшные рутинеры! — горячо воскликнул Жерар.

— Хотел бы я знать, что бы вы делали на моем месте? — обиженно возразил капитан.

— Почем я знаю? Попробовал бы, быть может, восстановить «Эпиорнис», чтобы выслать разведчиков…

— «Эпиорнис»! — печально сказал Анри. — Неужели ты думаешь, что мы с Вебером забыли о нем? Да я только и мечтаю о нем! Но у нас нет ни материала, ни необходимых для починки инструментов. Я внимательно осмотрел бесформенные обломки несчастного аэроплана. Остов изломан, винт не действует, правое предплечье раздроблено, механизм сломан, крыло повреждено. Только левое крыло сравнительно мало испорчено. У нас нет ни меди, ни алюминия, ни чугуна, ни молота, чтобы выковать необходимые части. Из гранита ведь не сделаешь остов. Будь у нас остов, остальное я сделал бы с помощью кузницы «Сома» и имеющихся на нем материалов. Мотор цел, но и мотор ни к чему, когда нет рычага!

Все угрюмо молчали, сидя кружком на песчаном полу пещеры.

Вдруг Жерар, сидевший лицом к морю вскочил с радостным криком.

— Нет, я не ошибаюсь!.. Смотрите!.. Парус!..

Все вскочили со своих мест и посмотрели в указанном Жераром направлении.

Вдали, на темном горизонте, что-то смутно белело.

— Корабль!.. Наверное корабль! — повторял Жерар. Потом он выбежал из грота и, тысячу раз рискуя сломать себе шею, как серна, вскарабкался на утес, где стоял приставленный для поддержания огня часовой.

— Скорее костер побольше!.. Корабль!.. Ради Бога, скорее!.. — кричал он.

И, не теряя времени, он сам сгребал сухие водоросли и подбрасывал их в горевший уже костер, раздувал пламя, в то время как матрос неподвижно уставился на горизонт.

— Where about, sir, where?.. (Где? Где?) — спрашивал он, и лицо его судорожно подергивалось от волнения.

Когда он наконец увидел вдали белое пятнышко, радость выразилась у него странным образом. Он упал на колени, простирая руки к кораблю, и крупные слезы катились по его смуглому лицу. А другие матросы внизу пели, плясали, обнимали друг друга, как в бреду. Для моряка пет ничего более ужасного, как быть выброшенным на пустынный остров. Они уже отчаялись получить помощь, а теперь, видя эту возможность так близко, несчастные потеряли голову. Жестикулируя, как сумасшедшие, они друг за другом взбирались на утес.

Вебер и Анри последовали за ними. Вот они все— сосредоточенно ждут спасителей. Сердце так и бьется в груди. Капитан и Вильсон, держа наготове винтовки, собираются выстрелить, когда корабль подойдет ближе, чтобы привлечь внимание экипажа.

Хотя корабль был еще далеко, с каждой минутой он виднелся все яснее и яснее. Капитан не отрывался от подзорной трубы. За маленькой группой людей белым пламенем в тихом воздухе спокойно горел костер. Черный дымок взвивался над ним. Издалека этот огонь должен был казаться каким-то призраком, одним из тех явлений природы, которые так часто встречаются в океане, что моряки под конец привыкают к ним и относятся к ним безразлично.

Корабль все приближался, его серебристый парус выделялся на голубом небе и синеве волн.

Потерпевшие крушение ожидали молча, они, казалось, все обратились в зрение…

Вдруг корабль как будто изменился, он удлинился, должно быть, повернулся боком, потом снова превратился в точку и медленно-медленно, как призрак, стал удаляться.

— Ушел!..

Этот крик вырвался из груди всех, как неудержимый вопль. Капитан и лейтенант выстрелили из ружей. Эхо повторило звук. Потеряв всякое самообладание, люди стонали, кричали, с проклятиями потрясали кулаками, умоляли, угрожали, требовали, чтобы корабль вернулся.

В эту минуту с «Сома» раздался выстрел. Это Жерар бросился на корабль и выстрелил из пушки.

Увы! Это была современная пушка с бездымным порохом, и выстрел ее делал меньше шума, чем ружье. Его не услышали.

Корабль продолжал удаляться и наконец исчез вдали.

Капитан, офицеры и французы стояли бледные и, стиснув зубы, смотрели вслед уходившему судну. Но вот трагический инцидент заставил их прийти в себя. Несчастные матросы были вне себя от бешенства и отчаяния. Один из них, Гарри Лоджен, неразвитой и тупой от природы малый, бросился с высоты утеса, крича, что он вплавь догонит корабль и воротит его. Несчастный черепом ударился о скалу и, как бомба, был отброшен в море, на пятьдесят метров от берега. Зрители увидели, как его тело выплыло уже через несколько М1шут на поверхность. Вокруг него расплывалось красное пятно. Волны уносили труп, как разломанную игрушку…

— Молчать! — приказал капитан, окинув суровым взглядом группу шумевших матросов. — Пусть пример этого несчастного научит нас мужественно вынести жестокое разочарование!

Он пошел большими шагами к берегу; матросы виновато шли за ним, как послушное стадо овец.

— Вы правы, — сказал Анри, — они приняли наш костер за огнедышащую гору и повернули обратно!

— Могли же они вглядеться внимательнее! Есть же у них на корабле подзорные трубы, черт возьми! — сердито ворчал Жерар. — Но вооружимся терпением: если один корабль приблизился к берегу, может подойти и другой… Будем надеяться, что пассажиры следующего корабля едут с научной целью и заинтересуются этим явлением!

— Будем надеяться! — повторил Анри, пожав плечами.

Наученные этой первой неудачей, потерпевшие крушение решили временно погасить огонь, который не только не привлекал, но еще пугал случайно зашедшие в эти воды корабли. Трудно было особенно рассчитывать, что придут другие суда. Эти островки в антарктическом море не могли привлекать китобоев.

Но сильна надежда в сердце человека! Все изгнанники то и дело вглядывались в горизонт, остававшийся по-прежнему пустынным. Откуда ждать спасения? Как обратить на себя внимание, если покажется вдали корабль? Вот единственные мысли, которые гвоздем засели в голове каждого.

Но дни проходили за днями, а помощь все не шла. Съестные припасы должны были вскоре мало-помалу истощиться. Что станут они делать тогда? Один за другим они умрут от болезней и голода. Как ужасна будет участь того, кто последний переживет своих товарищей! Дисциплина уже ослабела среди матросов. Только железная воля капитана могла еще сдерживать их. Страшная тоска по родине овладела ими. Долгими часами просиживали они на берегу, блуждая безумным взглядом по неумолимому морю, окружавшему их со всех сторон. Скоро они стали передавать друг другу легенду: тень Лоджена появляется по ночам и знаком зовет за собой того, чья очередь настала умереть. На десятый день после смерти Лоджена бросился в море другой матрос, Белли Смит, крича, что Гарри Лоджен зовет его. Он также разбился о скалы и упал у подножия утеса бездыханный. Ле Ген покачал головой и сказал Жерару, что недалеко то время, когда все оставшиеся в живых таким же образом лишатся рассудка.

ГЛАВА XII. Охота и рыбная ловля

После испытанного жестокого разочарования невольные пленники изменили свой образ жизни. На первых порах они не хотели и думать об устройстве своего жилища для продолжительного пребывания. Они жили, как на бивуаках: тюки не развязывались, некоторые ящики оставались не раскрытыми; утром, когда они вставали, койки складывались, одеяла свертывались, приготовлялись тюки, как бы к приезду поезда по назначению, с минуты на минуту ждали возможности уехать…

Но желанное освобождение все не приходило. Вид корабля, этого уголка цивилизованного мира, причинил им минутную безумную радость, чтобы повергнуть их в еще большее отчаяние.

На помощь извне не оставалось надежд. Придет корабль — тем лучше, но жить в вечном напряжении ожидания нельзя. На судьбу, на счастье рассчитывать нечего, остается рассчитывать только на свои личные силы, смелость, изобретательность, настойчивость, с этой стороны не может быть разочарований. Надо работать, искать способы бегства; но в то же время не мешает как можно лучше обставить жизнь, потому что Бог знает, удастся ли когда-либо покинуть остров.

Итак, начали расставлять вещи. Вебер тщательно осмотрел «Сома» и подтвердил мнение механика, что повреждения подводной части корабля непоправимы. Нечего было, значит, оберегать неприкосновенность судна. Капитан приказал матросам перевести с корабля всю мебель, оружие и утварь в грот. Дикая пещера приобрела вид довольно уютного жилья. Печальная действительность, обнаруживающая обыкновенно самые сокровенные черты характера людей, которые уже перестают притворяться, в данном случае только сблизила товарищей по несчастью. Не было и следа обычной между англичанами и французами враждебности отношений. Нельзя было опасаться и случающихся в подобных условиях мятежа и открытого неповиновения со стороны матросов, потому что их оставалось только двое, а начальства шесть человек. Авторитет капитана ничуть не ослабевал. Так, один из матросов, Джо Фрост, которому поручено было перенести с «Сома» в грот бочонок коньяка, решил было, что настали разгульные дни, и залпом влил в себя огромное количество желанного напитка. Такое неумеренное угощение имело печальное последствие: Джо Фрост упал, как безжизненная масса, в момент, когда входил в грот с бочонком в своих объятиях.

Вторым последствием этой невоздержанности было лишение провинившегося в течение трех дней обычной порции рома. Этого наказания было достаточно, чтобы восстановить дисциплину.

В свою очередь, изобретатели осмотрели кают-камеру «Эпиорниса» и нашли в ней многое, что им пригодилось Анри и Вебер нашли книги и карандаши, так что могли погрузиться в свои научные вычисления. Ле Ген отыскал плиту, которую и поставил в пещере. Корабельный кок принялся стряпать, а Жерар, капитан Марстон и лейтенант Вильсон увлеклись охотой. Единственную добычу составляли, впрочем, морские птицы, жесткое, жирное мясо которых не особенно украшало стол, и повар часто жаловался на то, что расточает свои таланты над таким неблагодарным материалом.

Жерар не забывал своих планов рыбной ловли. У него не было только под руками из чего сделать сеть. Но он вспомнил случайно, что как-то раз он поспорил с Колеттой, Мартиной и Линой. Тогда он смеялся над массой лишних, по его мнению, предметов, которыми женщины снабжали путешественников в дорогу.

— Иголки! Нитки! Наперсток!.. Булавки! Ножницы! Да ты меня за портниху, что ли, принимаешь, Лина? Я, право, не умею обращаться с этими вещами!

— Каждый должен уметь пользоваться иголкой и нитками, — отвечала Колетта. — Помнишь, как нам не хватало всего этого у Матабелов; мы ходили в лохмотьях, а с нами не было ни Мартины, ни ее искусной иглы, чтобы починить платье. Каждый солдат должен брать с собой ящичек со всеми этими принадлежностями и должен уметь шить. Хочешь, я и тебя научу? Ты так хорошо плетешь сети, я уверена, легко научишься шить!

— Отчего бы мне не научиться прясть? Плести сети — это занятие мужское. Но шить!..

— Чистейший предрассудок! — возражала Лина. — Маршал Гош, прежде чем на его долю выпала военная слава, вышивал жилеты в Версале. Разве он, по-твоему, потерял от этого?

— Сознаюсь, мои возражения глупы. Посвящайте же меня скорее в тайны шитья, учите меня подрубать, стегать, пристрачивать…

Урок шитья начался при общем смехе. Теперь Жерар не мог сдержать свое волнение, свои сожаления, вспоминая эти мирные и счастливые часы, прелюдию ужасных бедствий. Но вот, развернув пакетик со швейными принадлежностями, он чуть не вскрикнул от радостной неожиданности: он нашел все нужное для изготовления сети — большой моток шнурков и челнок.

— Это добрая волшебница! — воскликнул удивленный Жерар.

Джальди, с восхищением разглядывавший эти сокровища, был того же мнения. С того момента, когда Жерар отнял Джальди из рук колотившего его Джека Тара, мальчик стал верным сеидом молодого француза, служил ему, как раб, и следовал за ним повсюду как тень.

— О, сагиб! Какие красивые вещи! Точно на базаре. Теперь у нас все есть. А что в этих флакончиках? Это можно пить?

— Нет, но если у тебя сделается лихорадка, здесь найдется лекарство против нее. Это наша дорожная аптека. Моя мать составляла ее. У тебя тоже ведь есть мать, Джальди?

— Есть. И отец тоже, и братья, и сестры, — задумчиво сказал ребенок, — только они не такие, как твои, сагиб!

— Чем же они не похожи?

— Не знаю. Они все думают, думают, зевают. И когда злые люди увезли Джальди, я уверен, что они даже не горевали. Они не умеют также приказывать, как вы. У них нет таких инструментов и книг, как у сагиба Анри… Он очень ученый, не правда ли? Ученый, как бонза, да? — спросил ребенок, смотря на Жерара наивными детскими глазами.

— Как несколько бонз, вместе взятых! — отвечал Жерар. — Ты не можешь составить себе ни малейшего понятия о его знаниях в механике!

— Знаю, — кивнул головой Джальди, — это он дал жизнь огромной птице, которую убила граната «Сома»!

— Да. Если бы на этом несчастном острове были хоть какие-нибудь средства под руками, мой брат и Вебер снова выстроили бы «Эпиорнис», дали бы ему, как ты говоришь, жизнь, и мы улетели бы отсюда…

— Я вижу, что они волшебники! — серьезно заявил Джальди, не выражая ни малейшего удивления, потому что в этом возрасте волшебники и волшебницы кажутся вещью заурядной.

— Пожалуй, можно их назвать и так: они все время трудятся и думают, как бы вырвать у злых гениев, которые хотят оставить людей краснеть в невежестве, их самые сокровенные тайны!

— Ах! Зачем же они тогда не велят всем материалам, которые им нужны, явиться по мановению волшебной палочки? — спросил Джальди, крепко задумавшись.

— Волшебники не могут создать что-нибудь из ничего. Ты слышал, как одна волшебница превратила тыкву в карету (или паланкин, по-твоему). Эта сказка есть у всех народов. Должно быть, и к нам она пришла из Индии, твоей колыбели. Так вот, видишь, даже этой сильной чародейке нужно было из чего-нибудь сделать карету!

— Правда! — согласился Джальди.

Между тем сеть была сделана. Жерар, Ле Ген и Джальди отправились рано утром на берег моря. Жерар нес на плече сети, Ле Гея — оставшиеся от вчерашнего ужина куски жареных пингвинов, а Джальди — корзину для пойманной рыбы.

Ручей до своего впадения в море образовывал большой, почти круглый бассейн приблизительно площадью в пятьдесят квадратных метров. С двух сторон его огибали утесы, так что он представлял из себя род маленькой гавани.

— Сядь на этом мысе, — сказал мальчику Жерар, — и бросай время от времени остатки мяса по нашему направлению. А мы с Ле Геном будем сидеть на противоположном мысе. Да смотри, сиди тихо, не шуми!

Довольно долго сидели они неподвижно и внимательно смотрели в воду. Маленький индус молча бросал приманку. Прошло десять минут, четверть часа, двадцать минут, в воде не замечалось ни малейшего волнения. Джальди уже реже бросал кусочки мяса, боясь, что скоро израсходует весь запас. Жерар и Ле Ген были опытные охотники и рыболовы, в Африке им доводилось подстерегать всякого рода дичь и рыбу; они знали, что рыба очень подозрительна, но в то же время и очень жадна, и доверчиво ждали теперь, когда же наконец жадность восторжествует над осторожностью.

Случилось то, чего они и ожидали. Долго куски мяса плавали на поверхности воды. Рыба, вероятно, наблюдала алчными глазами, спрятавшись за какой-нибудь камень, но не трогала их. Наконец одна не выдержала: послышался всплеск воды, большой, точно стеклянный глаз уставился на наиболее заманчивый кусок; рыбья пасть раскрылась, но промахнулась, и рыба испуганно метнулась прочь. Секунд через двадцать снова покушение на мясо, на этот раз более удачное: кусок быстро проглочен. Ободренные примером, являются и другие охотники на готовую добычу, они убедились, что это сходит им безнаказанно. Но это не нравится разведчику, он самый сильный, самый смелый, как и самый жадный среди товарищей, которых и принимается разгонять ударами хвоста… Некоторых рыбок поменьше он даже проглатывает. Теперь-то можно закинуть сети!

Ловким движением, не спеша, Жерар развертывает сети и бросает их в воду. Вся компания рыб попалась. Продолжая борьбу, они погружаются в воду, а сеть оцепляет их непроницаемой стеной… Вот рыболовы притянули сеть к берегу. Жерар и Ле Ген вместе едва вытащили невод: так много в нем было рыбы. Мелких рыбок побросали обратно в воду, чтобы не истреблять бесполезно драгоценную пищу, оставили только крупную рыбу, но и той было так много, что рыболовы гнулись под ее тяжестью, когда победоносно Несли домой свою добычу.

Кок был в восторге. Он так грустил, что ему не над чем показать свое искусство! Тщетно изощрялся он, поджаривая пингвинов и чаек: гримасы, с которыми господа ели за обедом его стряпню, доказывали ему, что из такой дичи хорошего жаркого не приготовишь. Богатый запас рыбы обрадовал его.

— Не радуйся преждевременно, — предостерег Жерар. — Сначала надо убедиться, не ядовито ли мясо этих рыб?

— Ядовито! — сказал метрдотель не без иронии. — Сейчас видно, сударь, что вы не повар. Поверьте, едва ли вам часто случалось есть более здоровое и нежное блюдо!

Обед был целым торжеством для всех участвовавших в рыбной ловле. Рыба разных сортов и различно приготовленная оказалась превосходной. Но особенно вкусным оказалось какое-то морское чудовище, со страшной вилообразной губой.

ГЛАВА XIII. Находка

Несмотря на все старания потерпевших крушение, положение с каждым днем становилось все более и более ужасным. Как вырваться из этой антарктической тюрьмы, из этой могилы, как вернуться снова к людям? Никто не мог решить эту задачу. Спасаться морем — нечего и думать, потому что нет корабля или лодки. «Эпиорнис» сломан — нельзя искать спасения и на нем. Ближе к полюсу больше льда, можно было бы пуститься вплавь на льдине, но здесь, вокруг гранитного островка, даже льда мало. Оставалось только ждать, что случайно придет китобойное судно или выбросит какой-нибудь обломок разбитого волнами корабля.

Питая все еще тайную надежду, Жерар взбирался на вершину утеса, как он это проделывал каждодневно.

«Ничего не поделаешь, — думал он, поднимаясь по скалистому крутому склону, — мы пропали. Не может быть никаких иллюзий. Спасти нас может только чудо. Но почему бы оно случилось? Почему непоколебимые законы природы изменились бы ради нас? Потому только, что нам хочется жить, увидеть близких нашему сердцу людей, не хочется умирать в этой трущобе, как загнанной лисице. Причины уважительные! Но ведь миллиарды человеческих существ, предшествовавших нам в вечности, с тех пор, как земной шар вращается в пространстве, так же, как и мы, жаждали жизни, любили своих ближних, не желали бесследно исчезнуть с лица земли. Они должны были преклониться перед неизбежностью. Болезнь ли, или насильственная смерть, славная смерть на поле битвы, или безвестная смерть на одре, все равно уносит каждого человека. Расставаться с жизнью приходится помимо собственного желания, как и рождаться. Никакие протесты не помогут, надо покориться. Да и не все ли равно, в конце концов, когда смерть схватит свою добычу, немного раньше, немного позже, через неделю или через сорок лет? Если этот конец — единственное, что мы наверное знаем в нашей жизни, встретим его хладнокровно, без детских жалоб…

…Но все же не легко!..

…Да, мне трудно примириться с мыслью, что я не увижу никого из моих родных, ни мать, ни отца, ни милую сестру. Мне жаль видеть, как погибнет брат, перестанет биться его благородное сердце, не станет работать его светлый ум, раньше чем он успел исполнить свою задачу. Кажется мне, что и сам я мог бы сделать что-нибудь полезное».

— Ну, все равно, пусть я мало жил, зато жизнь мою никто не назовет заурядной! — продолжал Жерар уже вслух, достигнув вершины гранитной скалы и опускаясь на какую-то глыбу, чтобы перевести дух: подъем был крутой, а воздух холодный, так что ему стиснуло виски и грудь, как в тисках. — Не всякому доводится в пятнадцать лет объехать всю Африку, а в двадцать три года погибнуть на каком-то необитаемом антарктическом острове. А между тем я мог бы быть нотариусом, адвокатом, судьей, доктором, купцом, как многие мои школьные товарищи, которые сидят теперь в конторе или в судейских креслах и даже не думают обо мне и моих приключениях!

…Откровенно говоря, я им не завидую, не завидую их спокойной судьбе. Только бы мне еще раз обнять мою бедную матушку!..

Жерар почувствовал, что слезы навернулись у него на глаза, но он решительно встряхнул головой:

— Ну, что еще за нежности! Нечего распускать себя! Посмотрим-ка на море!

Он окинул взглядом горизонт. Море казалось беспредельным. Вдали однообразной процессией плыли айсберги. Вокруг острова образовалась блестящая ледяная кора. Казалось, остров находится в центре окаменелого мира.

«Кончено. Мы умерли для света и скоро будем окончательно погребены в этих льдах! — думал Жерар, скрестив на груди руки. — Ах! Если бы нам крылья, чтобы улететь отсюда!..»

Оглянувшись, он вдруг отступил на несколько шагов с невольным криком.

Направо он увидел большую нишу, должно быть, опустевшее орлиное гнездо, а в глубине ее виднелось что-то неподвижное, какой-то огромный призрак, белевший, как слоновая кость, на фоне серого гранита.

Когда Жерар пришел в себя, он бросился к пещере и, разглядев хорошенько свое открытие, смутился.

То был прекрасно сохранившийся, совершенно целый скелет какой-то исполинской птицы. Могучая грудная кость выдавалась вперед, как киль большой лодки. Крылья были раскрыты и, казалось, готовы были объять пространство. Огромные согнутые лапы придавали ископаемому вид сидящего великана. Череп был несоразмерно велик даже относительно тела этого огромного животного и поддерживался длинной шеей, сильные позвонки которой непрерывной цепью шли от хвоста до затылка, без малейшего повреждения. Ребра закруглялись к груди. Казалось, птица вот-вот полетит.

Жерар, несмотря на свой высокий рост, казался маленьким мальчиком перед этим огромным скелетом. Он любовался размерами величественного гиганта, который дремлет здесь уже много столетий, и ни разу человеческий глаз не нарушил его покоя.

— Ископаемый Эпиорнис! — прошептал Жерар. — Наверное, Эпиорнис! И каких размеров! Он вполне заслуживает названия сверхптицы. Вот бы доставить этот экземпляр в Jardin des Plantes, если только мы когда-нибудь…

Вдруг он ударил себя по лбу.

— Доставить! — воскликнул он, уже сам не свой. — Доставить?.. Какой же я олух, однако, не мы его доставим, а он нас доставит домой!.. Невозможно найти более прочный, лучше приспособленный для полета аэроплан!.. Ах, наконец-то мы у цели!.. Эврика!.. Мой бедный Анри ломает себе голову, из чего бы ему выстроить новый аппарат!.. Вот он, готовый аэроплан — приди и возьми! Сама мать природа создала его, чтобы выручить нас из беды… Ура!.. Да здравствует Эпиорнис! Да здравствует Франция! Мы спасены! Мы выйдем сухими из воды! Ура! Ура! Ура!..

Так кричал Жерар, упоенный восторгом и надеждой.

Вдруг страх овладел им. А что как эта диковинная птица развалится, лишь только прикоснешься к ней? Вот было бы несчастье. Раньше, чем звать сюда других, недурно убедиться самому…

Жерар, дрожа от волнения, приближается, взбирается на уступ ниши, в глубине которой приютилась ископаемая птица, дотрагивается опасливо до гигантского остова. Окаменевшие кости, затвердевшие как камень хрящи неподвижны под его рукой. Он трогает их уже посмелее, пошатывает, трясет, они остаются непоколебимы в своем мраморном оцепенении. Одним прыжком он вскакивает внутрь птицы, усаживается на одном из ее ребер. Он смерил глазами размеры скелета и находит, что в нем прекрасно могут поместиться четыре человека со всеми необходимыми припасами и инструментами. Эта птица ничуть не меньше искусственной птицы Вебера. Жерар, не помня себя от радости, замечтался: «Это спасение, — думает он о своей находке. — Достойный предок современных птиц! Если даже ты сыграешь с нами злую шутку, если мы упадем вместе с тобой и сломаем себе шею, сознаюсь, я предпочитаю такую смерть медленной агонии здесь, на острове… Впрочем, я ничего не страшусь! Ты, кажется, здоровенный и, наверно, сам будешь радешенек снова полетать, так зачем бы тебе губить нас, старина?.. Но какой же я, однако, эгоист! Я здесь упиваюсь своим открытием, а брат тем временем ждет меня… До свидания, Эпиорнис! До скорого!.. Ты думал, что твоя карьера кончена, нет, еще поживем! Придет и на нашу улицу праздник!..»

Жерар бегом пустился в обратный путь. Скоро он прибежал в пещеру, где Анри, тщетно помучившись над неразрешимой задачей, сидел и молча курил.

Жерар влетел как бомба, бросился брату на шею и стал душить его в своих объятиях. Тот ничего не понимал. Тогда, отстранив от себя Анри и положив ему руки на плечи, Жерар обратился к нему:

— Прости, не сердись! — сказал он, а глаза его так и блестели, улыбка озаряла лицо. — Но ты сейчас поймешь, почему я так взволнован… Я пришел сказать тебе, чтобы ты собирался уезжать отсюда! Да, сударь, мы улетим из этого заколдованного места. Локомотив уже топится, и я надеюсь, что мы не опоздаем к поезду…

— Я тебя не понимаю, — сказал Анри, невольно побледнев, — корабль?.. Наконец-то!..

— Эпиорнис, милый мой!.. Подлинный Эпиорнис, такой, какого никогда не видывал в музее, о каком им там никогда не снилось!.. Окаменелый остов исполинской птицы, гигант, говорю я тебе, точно нарочно созданный для нас!.. Это идеальный остов для твоего мотора! Мы искали материала для устройства аэроплана, а между тем воздух и солнце, очистив и отполировав в течение нескольких сот лет остов птицы, любезно предоставили его к нашим услугам. Я нашел скелет Эпиорниса, назови меня кретином, если я ошибаюсь!..

— Эпиорнис! — сказал Анри. — Совсем целый и достаточных размеров, чтобы вместить нас всех?

— Ах, нет! Он не настолько велик, чтобы в нем могли усесться и мы, и англичане. . Будем благоразумны, милый… Но он может вместить трех или четырех пассажиров. Он почти такой же, как наша искусственная птица. Самый великолепный ископаемый экземпляр, какой можно себе представить. Да ты только посмотри сам!..

— Ах, если бы нам это удалось! — воскликнул Анри. — Пойдем скорее, я хочу видеть его своими глазами.

В эту минуту к ним подошел капитан.

— Что случилось? — спросил он. — Матросы говорят, что вы, милый Жерар, как сумасшедший, сбежали с горы с сияющим лицом; они убеждены, что у вас есть какая-то добрая весть!

— А вот какая новость, капитан, — почтительно отвечал Жерар, обращаясь к старику. — Я нашел там наверху, скелет допотопной гигантской птицы, который может, пожалуй, заменить весь или отчасти сломанный остов нашего авиатора, так что несколько человек могли бы подняться на аэроплане, достигнуть цивилизованных стран и позвать людей на помощь остальным!