Атлантида
ModernLib.Net / Приключения / Лори Андре / Атлантида - Чтение
(стр. 6)
Архитас любил свое отечество пламенной любовью, и мысль о необходимости отдать его во власть слепой стихии была ему невыносима. Он решил бороться до последней возможности и предложил изумленному народу план, поразительный по своей смелости: этот план состоял в том, чтобы выстроить подводный город, в котором свет, воздух и все необходимое доставлялись бы искусственно.
Ты видишь, чужестранец, своими собственными глазами выполнение этого великого плана, который был созданием гениальности одного человека, руководившего всеми работами при выполнении его.
Весь народ принимал участие в постройке нашего теперешнего жилища, но далеко не все изъявили согласие опуститься на дно океана. С каждым днем увеличивалось число семей, желавших эмигрировать, однако они покинули Атлантиду только тогда, когда их помощь стала более не нужна.
Судьба распорядилась с ними безжалостным образом: страшная буря разразилась во время их путешествия к Европе и морская бездна поглотила свои жертвы. Вот почему, вероятно, предприятие Архитаса осталось тайной для всего земного шара, как ты называешь нашу планету, которую я с детства привыкла считать за простой диск.
Впрочем, я невежественна во многих отношениях и с благодарностью воспользуюсь твоими уроками, чужестранец, если ты пожалеешь ребенка, проведшего всю свою жизнь в самых исключительных условиях и для которого весь мир окутан тайной.
Между тем около Архитаса осталось только двадцать семей, заключенных в хрустальном ковчеге, откуда они наблюдали за постепенным наступлением океана. Берега исчезали, за ними — луга, здания, храмы. Мало-помалу начал погружаться в воду и хрустальный купол Новой Атлантиды; воды медленно ползли по стенам и вскоре добрались до верхушки. Лучезарный Феб в продолжение некоторого времени еще освещал своими золотыми лучами вершину купола, но наконец волны окончательно сомкнулись над ним, — и Атлантида исчезла с лица земли.
В эти тяжелые минуты Архитас поддерживал всех своим примером; Атлантида продолжала погружаться все глубже и глубже и остановилась наконец на той глубине, где находится в настоящее время. Она напоминает собой гигантскую жемчужину, затерянную среди вод океана. Атланты постепенно привыкли к своей новой жизни, которую Архитас старался устроить с возможным комфортом. Ты видишь, каких он достиг блестящих результатов: человеческое искусство заменило божественную природу.
Архитас довел все ремесла до высшего совершенства; каждый день он изобретал что-нибудь новое. Ты любовался нашими одеждами, которые по своей мягкости подобны шелку, а между тем это не более как лен, доведенный культурой до такой тонкости. Архитас повторял постоянно, что воздух и почва содержат в себе всевозможные элементы, и химику достаточно извлечь их для того, чтобы доставить все необходимое для жизни, но главное чудо Архитаса заключалось, конечно, в создании искусственного воздуха, способного питать и людей, и растения.
Что касается лично меня, последней представительницы нашего племени, я могу сказать, что никогда не сожалела о внешнем мире до момента твоего прибытия сюда, чужестранец. Ты первый напомнил мне, что я существо, чуждое всему живущему, пленница, заключенная в хрустальную клетку!
ГЛАВА XVI. Пение сирены
Атлантис замолкла. Ее глаза, пристально устремленные вдаль, казалось, видели перед собой только что описанные ею образы, впечатление от которых слишком сильно для ее молодого воображения.
Рене был взволнован не меньше самой рассказчицы; он читал на лице волновавшие ее чувства и восторгался наивной чистотой ее души. «Какой странный каприз судьбы! — думалось ему. — Создать этот перл красоты, способный восхищать самые черствые сердца, достойный божественного поклонения, для того только, чтобы скрыть его в глубине морей!
И что за существование ведет она! Вечно одна, в обществе старика, способного говорить только о серьезных и важных материях, бедное дитя не имеет понятия ни о веселой шутке, ни о молодости, а между тем ей необходимы и радость, и солнечный свет, и общество подходящих для нее сверстниц. О, если бы я мог познакомить ее с матерью и Еленой! — продолжал думать Рене. — Какое бы это было счастье! Но как это устроить?
Патрис, без сомнения, явится сюда, но он, как мужчина, не сумеет окружить Атлантис теплотой и лаской, в которых она так нуждается!»
Слова любви и участия невольно просились на язык Рене, но боязнь оскорбить этим Харикла, а, может быть, и саму молодую девушку, заставляла его молчать.
Он решился только отвлечь ее от печальных мыслей и посредством искусно поставленных вопросов направить воображение на более веселые темы. Атлантис вскоре очнулась от своей задумчивости и, отвечая на вопросы молодого человека, постепенно рассказала ему всю историю их подводной жизни, где человеческое искусство вполне заменило природу, удовлетворяя всем требованиям людей. Она рассказала также, что предание о происхождении Атлантиды и о постигшей ее участи передавалось как святыня из уст в уста и таким образом сохранилось во всей первоначальной чистоте. Припомнила она и свое детство, когда ужасная непонятная эпидемия разразилась над атлантами, оставив в живых только двоих: Харикла и ее. Рене слушал внимательно, не давая молодой девушке долго останавливаться на мрачных страницах этой истории и стараясь подчеркивать веселые и счастливые события. Его остроумные замечания не раз вызывали улыбку на строгих устах красавицы, для которой постепенно открывался новый мир чувств и мыслей.
Рене пользовался каждым удобным случаем, чтобы сообщить Атлантис какие-либо сведения о современной жизни о ее дурных и светлых сторонах, касаясь, по возможности, самых разнообразных вопросов: от мод до политики и так далее. Вместе с тем, он старался выучить ее французскому языку и с удовольствием замечал, что его прелестная ученица обладала недюжинными способностями, умом тонким и впечатлительным.
«Какие чудеса оказало бы на нее влияние матушки И Елены! — думал Рене. — Она схватывает все на лету и в короткий срок обратится в современную развитую девушку. Прежде мне казалось, что было бы преступлением одеть ее в парижский костюм, но это не более, как предрассудок. В какую-нибудь неделю она вполне освоится с этим костюмом и придаст ему особую прелесть благодаря своей жизни и красоте. Красота платья зависит от того, кто его носит, следовательно, на Атлантис все будет превосходно!»
Молодые люди проводили вместе целые часы, которые всегда казались им слишком короткими. Они улетали воображением то в область древнего античного мира, то возвращались к современной действительности, которая сулила им целый океан блаженства!
Между тем, во время рассказа дочери, Харикл снова впал в бесчувственное состояние. Сперва он слушал внимательно, но вскоре глаза его закрылись, а грудь начала тяжело подыматься от прерывистого дыхания. Атлантис не понимала опасности положения отца, но Рене сознавал, что надежды на его выздоровление оставалось очень мало. Тем не менее он испробовал все известные ему медицинские средства, чтобы оживить больного: он влил ему в рот несколько капель эликсира, растирал его холодеющее тело, но все эти усилия были напрасны: старик проявлял только слабые признаки нетерпения и желание, чтобы его оставили в покое. Временами, впрочем, по его неподвижному лицу пробегала какая-то тень, сообщавшая ему выражение озабоченности и, может быть, сожаления о покидаемом им мире, от которого он добровольно отказался. Трудно понять, что выражает лицо умирающего в его последние минуты!
Атлантис и Рене сидели у изголовья больного, следя за каждым его вздохом. Волнение вызвало на щеках красавицы яркий румянец, который делал ее еще очаровательнее, так что Рене не мог оторвать от нее восхищенных глаз.
— Я не могу понять, — невольно вырвалось у него, — как такой роскошный цветок мог распуститься без солнечных лучей…
— Простите, — тотчас добавил он, видя, что румянец еще сильнее заиграл на лице красавицы при этих словах. — Подобная выходка непростительна с моей стороны, но уверяю вас, что это было непреднамеренно.
Атлантис, видимо, не поняла причины его извинений.
— Почему, — возразила она, — вы не имеете права назвать меня прекрасной, если вы действительно находите, что это так? Красота — дар богов, и я благословляю их за то, что они сделали меня такой в глазах отца и ваших. Не думайте, впрочем, что я никогда не видела света златокудрого Феба!
— Что вы говорите! — воскликнул Рене. — Неужели искусство этого великого старца простирается так далеко, что солнечные лучи проникли к вам даже через темную массу воды? Это поразительно!
— О, нет! — возразила Атлантис. — Я любовалась Фебом не с помощью какого-либо инструмента, а видела его собственными глазами!
— Возможно ли?! Значит, вы были на земле? Может быть, вернетесь туда? Мне кажется, я брежу! Ради Бога, расскажите мне о вашем путешествии; вы не можете себе представить, как это меня интересует!
— На земле! — повторила Атлантис с какой-то безотчетной грустью. — Нет, я там не была; отец никогда не разрешил бы мне этого, да и я не рискнула бы его просить. Он непреклонен, как боги, он знает лучше меня, что нужно для моего счастья. Но когда мучительное любопытство зародится в сердце, лишит вас сна и покоя, то тут бессильна всякая власть! Я узнала историю моих предков, когда Феб в пятнадцатый раз от моего рождения обошел вокруг земли, и отец нашел, что настало время сообщить мне наше происхождение. До тех пор я не подозревала о существовании другого мира, в котором когда-то жили мои предки. О, зачем это не осталось для меня тайной навеки! С того дня душа моя переполнилась беспокойством и недовольством всем окружающим. Я поняла, что я не более чем пленница! Напрасно Харикл прославлял величие моих предков, стараясь заставить меня понять все преимущества нашей подвод-НОЙ жизни вдали от мира, полного жалкой борьбы за существование и свободу: я завидовала тем несчастным, которых он называл рабами. Он рисовал мне ужасные картины нищеты, а мне представлялось лазурное небо, блеск солнца, шум и движение жизни.
— Я таила в себе свои чувства, но трудно было скрыть их от проницательных глаз Харикла; тоска грызла и убивала меня. Однажды отец обратился ко мне со следующими словами: «Атлантис! В твое сердце закрался змей недовольства!» — «Отец! — отвечала я, — прости мне мою слабость! Черная тоска душит меня с некоторых пор».
Я рассказала ему тогда все, что пережила и перечувствовала со дня открытия мне тайны моих предков. Отец ничего не возразил на мою исповедь, но, вероятно, был тронут моим отчаянием, хотя лицо его оставалось так же спокойно, как и всегда.
Через несколько дней он начал готовиться к путешествию. Он был отличным механиком и знал прекрасно все ремесла.
Своими благородными руками он построил герметически закрывающуюся лодку с запасом водорода, благодаря которому мы могли подняться на поверхность океана. Судно это было образцом изящества.
— О! — воскликнул Рене. — Как бы мне хотелось видеть это произведение Харикла!
— Верю, — возразила молодая красавица с улыбкой. — Но стоит ли вам расхваливать его, когда вы сами создали такое же чудо искусства? Увидеть это судно вам, к сожалению, никогда не удастся, так как Харикл уничтожил его собственными руками.
— О небо! Верно, он совершил это в припадке помешательства!
— Нет, — возразила Атлантис, отрицательно качая головой. — Рассудок Харикла оставался всегда ясен, мрачные фурии никогда не овладевали им. Этот поступок он совершил совершенно обдуманно. Вот как это произошло! Когда все было готово к нашему путешествию и я, вся дрожа от волнения, ждала только приказания отца, чтобы занять свое место, он взял меня за руку и торжественно произнес:
— Атлантис, цель, к которой ты стремилась с такой болезненной страстностью, почти достигнута, но прежде чем мы поднимемся в неведомые для тебя области. я должен предупредить тебя, что наше путешествие ограничится водной равниной; мы не пристанем ни к какой земле, заселенной варварами. Затем, при встрече с судами мы постараемся не привлекать к себе их внимания, и, наконец, мое главное условие состоит в том, что ты не должна стремиться к этому новому миру. Если я замечу, что твое сердце изменило своей родине, то я не колеблясь уничтожу свое произведение!
— Я обещала все, что требовал отец. Мне казалось тогда так легко исполнить его волю, да вряд ли я и слышала хорошо все, что он говорил.
— Наконец мы отправились в путь; судно наше поднялось как стрела, и очутилось на поверхности. Боги! какое зрелище представилось моим глазам! Феб почти уже скрылся на своей золотой колеснице, и первые звезды засветились на небе. Слабый ветерок скользил по поверхности воды. Отец указывал мне созвездия, объяснял их, но я слушала, как во сне; мне казалось, что я превращаюсь в божество. Однако слова Харикла:
«Пора опускаться», заставили меня очнуться. Сердце сжалось от отчаяния, я готова была умолять его остаться, но вовремя опомнилась и удержала мольбу, готовую сорваться с моих уст. Первый раз в жизни я лукавила и с непонятной себе самой силой скрывала свои чувства. Отец остался доволен мной и через некоторое время предложил новое путешествие, которое в награду за мое благоразумие продолжалось несколько дольше. Эти прогулки повторялись время от времени, и я жила только ими. Однажды, в тихую лунную ночь, мы скользили по волнам, как вдруг на небольшом расстоянии от нас показался корабль. Он приближался к нам, и мне показалось, что я различила на палубе человеческую тень. Если бы вы знали, какое волнение охватило меня! Отец, казалось, дремал и не замечал ничего окружающего, и вдруг меня охватила муза гармонии и помимо моей воли, почти вопреки моему сознанию, с уст моих полилась песня, выразившая всю мою тоску. Она успокоила меня, но каково было мое волнение, когда невдалеке от меня раздался звучный голос, как бы отвечавший на мой призыв. Я не могла разобрать слов, но зато хорошо запомнила мелодию; она умрет только со мной.
— Атлантис, Атлантис! — воскликнул Рене, который уже некоторое время едва сдерживал свое волнение, — я знаю эту мелодию и спою вам ее…
И своим звучным, красивым голосом он пропел первые строфы следующего гимна:
«Lea deux immenses racontent».
Атлантис была поражена; ее глаза наполнились слезами, которые тихо покатились по щекам, но это были слезы радости.
— Так это были вы? — проговорила она прерывающимся голосом.
— Да, я и вы! — повторял Рене, взволнованный не менее красавицы. — Это произошло во время моего плавания на яхте «Синдерелья», когда я исследовал дно Саргассова моря. Ровно в полночь я, находясь на палубе, услыхал ваше божественное пение! Сколько раз я пробовал воспроизвести ту несравненную мелодию, но безуспешно!
— Я сама не помню ее; помню, что она вылилась из моего сердца, как молитва, и навсегда закрыла для меня доступ в тот божественно-прекрасный мир!
— При звуке вашего голоса Харикл сразу пришел в себя.
«Несчастная! — воскликнул он. — Что ты сделала? Ты пользуешься дивным даром природы для того, чтобы очаровывать собственного отца и усыплять его бдительность! Разве ты забыла свои клятвы? Все кончено для тебя! Простись навсегда со звездным небом и морем. Ты их никогда больше не увидишь!» Наше судно закрылось, и мы погрузились на дно. На другой день Харикл уничтожил свое произведение. Язык не в силах выразить моего отчаяния, я потеряла всякую надежду.
ГЛАВА XVII. Перерождение Харикла
Взволнованные, потрясенные только что сделанным ими открытием, в котором невольно видно было указание самой судьбы, соединившей их, Рене и Атлантис всецело отдались воспоминанию о прошедшем, припоминая мельчайшие подробности своей первой встречи; они не замечали, что глаза больного давно устремлены на них.
— Внимание! — произнес он неожиданно. Молодые люди бросились к нему; его твердый голос, ясные глаза, свидетельствовавшие о возврате к жизни, бесконечно обрадовали их, но еще более поразила их перемена в выражении его лица. Они не могли бы объяснить почему, но им казалось, что перед ними находится другой человек. Причина этой перемены скоро выяснилась, когда больной заговорил.
— Дети мои, — сказал он, — мне нужно с вами поговорить. Я слушал вас уже в продолжение нескольких часов и отлично понимаю ваши чувства. Несколько раз хотел я вмешаться в ваш разговор, но язык не повиновался мне. Теперь пелена спала с моих глаз и я благодарен юному чужестранцу за урок; он внушил мне сострадание к людям. Атлантис, старцу не подобает унижаться перед молодежью, а тем более отцу перед дочерью, но я не хочу отправиться к праотцам, не сознавшись в своей вине: я был жесток к тебе, но думал, что этого требуют справедливость и предания наших предков.
— Отец, отец! — простонала молодая девушка, бросаясь на колени и прижимая к своим губам исхудалую руку старца. — Не говори так, прости мне мою дерзость! Твои слова пронзают мое сердце. Не осуждай себя из-за меня и забудь мои неосторожные слова! Беру богов в свидетели, что мое уважение и благодарность никогда не изменятся!
Рыдания прервали ее речь.
— Успокойся, дитя мое! — проговорил Харикл, ласково проводя рукой по златокудрой головке дочери. — Твое горе свидетельствует о твоем великодушном, добром сердце. Охотно прощаю тебе твои маленькие грешки. Но я должен высказаться, и тебе необходимо выслушать меня.
— Я слышал, что мудрость гласит иногда устами младенцев. Это великая истина! Ваши юные уста открыли мне то, что было сокрыто от меня, несмотря на всю мою ученость. Я думал прежде, подобно моим праотцам, что достиг высшего совершенства, и все прочее неизмеримо ниже меня, я не хотел знакомиться «с варварами», как окрестили греки все остальные народы, а теперь убедился, что они опередили нас во многих отношениях. Ты убедил меня в этом, чужестранец, несмотря на скромность, с которой ты рассказывал о прогрессе человека. Я понял, что заблуждался всю свою жизнь, что мои взгляды были не более, как призрак, отживший свой век. Что значит все наше искусство, науки, если им суждено умереть вместе с нами, не принеся никому пользу? Но ужаснее всего то, что я хотел заставить разделять свое заблуждение и мою дочь, принудив ее вести жизнь, которая казалась ей невыносимой. Ни слова, дети мои! Выслушайте до конца!
— Да, — продолжал больной, — я был жесток и несправедлив, но я поступал так, не сознавая этого. Я слепо исполнял заветы старцев, но теперь мои глаза открылись. Ты принес сюда новый свет, чужестранец, ты принес с собой очарование, которым дышит все твое благородное существо, околдовавшее меня с первого дня твоего прибытия. Я чувствовал перемену, происходившую во мне, но последний лед в моем сердце растопился только тогда, когда я услышал ваш разговор. Я окончательно понял черты, отличающие современную цивилизацию: альтруизм, уважение к правам слабых и женщин. Ты, чужестранец, своим примером более, чем словами, подействовал на всех нас. Атлантис уже не та, какой я ее знал раньше; я — ее воспитатель и отец, — безжалостно помял лучшие цветы ее души, которые роскошно расцвели при первом твоем прикосновении. Неискусный садовник, я оказался бы безжалостным палачом, так как хотел обречь ее молодую жизнь на вечное заключение в этой душной темнице. Но, повторяю, я был слеп. Теперь, Атлантис, я возвращаю тебе свободу. Если мое сердце было оковано до сих пор тройной броней гордыни, завета старцев и привычки, то все-таки главным интересом моих действий была любовь и желание добра тебе, Атлантис! Уходи же отсюда с этим великодушным чужестранцем, Атлантис, покинь без сожаления дом отцов твоих!
Исполняя приказание отца, молодая красавица оставалась неподвижна во все продолжение его речи, стараясь ни движением, ни словом не выдать своего волнения, но при последних словах она не в силах была более бороться с собой.
— Отец, отец! — воскликнула она голосом, прерывающимся от рыданий. — Неужели ты хочешь разбить сердце твоей дочери? Покинуть тебя! О, боги! Если я осмеливалась мечтать о наслаждении солнцем и воздухом, то вместе с тобой. Вдали от тебя ничто не радовало бы меня. О, скажи, отец, что ты знаешь это и не приказываешь мне больше покинуть тебя!
— Ты плохо поняла меня, дочь моя! — проговорил старик с тихой улыбкой. — Не ты должна удалиться отсюда, а я, так как часы мои сочтены.
И, видя, что рыдания Атлантис усилились, он добавил:
— Мы должны подчиняться неизбежному, дитя мое! Постараемся же не смущать напрасными воплями последний великий час, когда мы должны бросить взгляд на наше прошлое и приготовиться к переходу в другую жизнь.
— Но это не последний ваш час, благородный Харикл, — энергично воскликнул Рене. — С минуты на минуту я ожидаю прибытия сюда моего друга, искусного в исцелении разных болезней, он наверное поможет вам. Не говорите о смерти, Харикл! Будем надеяться, что наши заботы и любовь вдохнут в вас желание жить. Я никогда не знал своего отца; будьте же им для меня и забудьте ваши грустные мысли!
— Напрасно было бы убаюкивать себя этими иллюзиями! — с твердостью возразил старик. — Я чувствую над собой веяние смерти, и все искусство твоего друга не в состоянии спасти от нее; он, может быть, отдалит только на некоторое время мою кончину. Я хочу воспользоваться этими последними минутами, чтобы исправить совершенное мною при жизни зло и устроить будущее Атлантис.
Харикл замолчал, видимо, утомленный длинной речью. Атлантис все так же стояла на коленях и держала руку отца, обливаясь тихими слезами. Рене стоял около и ожидал, когда больной соберется с силами и выразит яснее свою мысль. Молодой человек чувствовал, что приближается решительная минута, недаром Харикл сказал своей дочери знаменательные слова: «Уходя отсюда, следуй за этим великодушным чужестранцем!»
В качестве кого же, как не невесты, могла она последовать за ним? Очевидно, умирающий поручит ему Атлантис, для которой Рене должен заменить и родину, и родных.
По правде сказать, такая быстрая развязка превзошла все ожидания Рене. Отправляясь в свое подводное путешествие, он, без сомнения, рассчитывал добиться любви старика и красавицы и прийти постепенно к тому же событию, на пороге которого он стоял в настоящую минуту, но все же оно являлось для него неожиданностью, сопряженной с некоторыми затруднениями.
Мысли Рене невольно обратились к нежно любимой им матери, ему припомнились ее планы на его женитьбу и ее взгляды на жизнь, вследствие которых она наверно отказалась бы принять такую невестку, как Атлантис. Без сомнения, молодой человек надеялся победить со временем это предубеждение и добиться добровольного согласия матери на его брак с морской красавицей, но болезнь Харикла изменяла все его планы. Оставалось только набраться мужества и терпения подчиниться обстоятельствам и приготовиться отразить все нападки, которые ожидают, вероятно, его бедную невесту.
Пока все эти соображения проносились в голове Рене, больной собрался с силами и, видимо, готовился возобновить прерванный разговор. Его прекрасное лицо выражало великодушную решимость, так как он собирался дать своему юному другу высшее доказательство своего доверия к нему, вручить ему бесценный дар — свою дочь! Как был бы поражен бедный старик, если бы мог догадаться о чувствах, волновавших в эту минуту душу его избранника!
— Молодой человек, — проговорил Харикл торжественным голосом, — приблизься!
Он взял руку Рене и вложил в нее руку Атлантис.
— Вручаю тебе ее; вы достойны друг друга. Ты великодушен и силен; ум светится на твоем челе, а храбрость в твоих очах. Ты отдал свое сердце моей дочери, старайся же всегда сохранить его для нее. Будь ей отцом и супругом; она сторицей вознаградит тебя за все, что ты для нее сделаешь!
— Харикл! — отвечал Рене твердым голосом, — принимаю с благодарностью и любовью великий дар, который вы мне вручаете. Да продлится ваша жизнь, но если нам суждено расстаться, будьте спокойны за вашу дочь. Моя жизнь принадлежит ей всецело, и я сделаю все для ее счастья.
Молодая девушка слушала молчаливо этот разговор, решавший ее участь, но ее глаза выражали радость и доверие. Так же, как и отец, она не имела понятия о светских условиях и о тех затруднениях, которые могли быть вызваны ее браком с Рене.
Соображения о приданом, свадебной корзине и других подобных мелочах жизни не приходили, конечно, ей в голову, так как были ей совершенно неизвестны. Для нее на свете существовали только три существа: отец, Рене и она, и остальной мир не имел пока для нее никакого значения.
— Дорогое дитя мое! — продолжал Харикл еще ясным, но ослабевшим голосом, — тот, кого я с этих пор называю своим сыном, рассказал мне, что у них принято, чтобы отец, отдавая свою дочь замуж, руководствовался ее собственным выбором. Этот обычай удивляет меня, но, ввиду твоего будущего счастья, я подчиняюсь ему. Скажи же, с каким сердцем ты принимаешь выбранного мной тебе супруга?
— Мое сердце ликует, — не колеблясь ответила молодая девушка, — и благословляет тебя, отец. Я уверена, что среди всех выбрала бы именно того, с кем ты меня соединяешь. Я говорю это для вас, Рене, — добавила она, обращаясь к жениху, — с той целью, чтобы вы не думали, что мой выбор является следствием случайности. Правда, я никогда никого не видала, но мой отец прекраснейший из людей, а сравнение с ним не уронило вас в моих глазах, следовательно, вы действительно выше других людей. Да, кроме того, Рене, теперь, когда мы соединены навеки, уже не может быть вопроса о наших взаимных достоинствах. Мир остальных людей не существует больше для нас; мы принадлежим всецело только друг другу!
— Дочь моя! — проговорил Харикл, — сама мудрость говорит твоими устами. Но точно ли, сын мой, это дитя отгадало твои сокровенные мысли?
— Да! — отвечал Рене, восхищенный словами своей невесты, — действительно, подобные опасения не раз тревожили меня. Красота Атлантис и мое собственное ничтожество служили тому причиной, но теперь все мои опасения кончены навсегда. Благословляю тебя, Харикл, за то счастье, которое ты вручил мне в лице твоей дочери, прекраснейшей из всех девушек, живущих на земле!
— А я благословляю богов за ниспосланную мне счастливую кончину, — проговорил старик, — и молю к послать вам долгие и счастливые дни! Однако я забыл о материальных вопросах, а силы мои все уходят. Слушайте же, дети, мои последние наставления.
Больной замолчал, видимо, собираясь с силами; затем едва слышным голосом продолжал:
— Мне не нужно другой могилы, кроме этого ложа, на котором я умираю и где испустили дух все мои предки…
— Сын мой, Рене, я тебя прошу принять ради твоей жены драгоценности, которые ты найдешь в сундуке из слоновой кости, стоящем у меня в изголовье. Они составляют приданое, достойное дочери атлантов, и могут быть без труда увезены отсюда. Я желаю, чтобы вы уехали немедленно после моей смерти!
Голос Харикла так ослаб, что Рене и Атлантис едва могли расслышать, что он говорил. Однако он продолжал с усилием:
— Мне остается вам указать…
Но слова замерли на его устах, лицо подернулось мертвенной бледностью и стало совершенно неподвижно.
Атлантис, с отчаянием склонившаяся над отцом, старалась отыскать своей дрожащей рукой его сердце. Рене схватил зеркало и поднес его к бледным губам старика.
— Он дышит! — воскликнул он. — Посмотрите, как затуманилось зеркало! Не будем же отчаиваться! Мой друг спасет его!
ГЛАВА XVIII. Первый звон
Но несмотря на все усилия, употребляемые Рене и Атлантис, им не удалось вывести Харикла из его бессознательного состояния. Им оставалось одно утешение — сознавать, что он жив, что в этом сне, похожем на смерть, он, может быть, почерпнет новые силы и здоровье. Кроме того, они помнили наставление Харикла не предаваться отчаянию, а их личное счастье было настолько велико, что заставляло временами забывать о грустной действительности. Они не отходили от больного, сменяя друг друга около него для принятия пищи и короткого сна; остальное время они проводили вместе в бесконечных разговорах, которые соединяли их все теснее и теснее.
Прошло между тем уже семь дней со времени отъезда Кермадека. Рене не сомневался, что матрос прекрасно исполнит свою миссию и возвратится вместе с Патрисом, на преданность которого Рене мог вполне рассчитывать. Весь вопрос заключался только во времени их прибытия, которое могло быть задержано разными непредвиденными обстоятельствами. Рене был оптимистом по натуре, и его вера в собственные силы действовала гипнотически на окружающих, которые никогда не могли противиться его желанию.
Так проходили часы около изголовья больного, как вдруг тишина была нарушена сильным звоном. Рене бросился к входу и с невыразимой радостью различил корпус «Титании». С бьющимся сердцем повернул он рычаг, открывающий шлюз. Дверь приоткрылась, вода залила внутреннюю комнату, — и «Титания» свободно проникла в нее. Наружная дверь снова заперлась, и с помощью насоса осушилась вся нижняя комната, так что «Титания» очутилась на сухом песчаном дне. Нетерпеливой рукой открыл Рене дверь, ведущую в эту комнату, и бросился к судну, ожидая увидеть перед собой Патриса или Кермадека…
Вместо этого он очутился в объятиях своей матери!
Последовали восклицания, объятия, слезы.
Мадам Каудаль не в силах была оторваться от сына и с радостными слезами обнимала его, беспрестанно повторяя, что не надеялась больше увидеть его. Она то бранила его за безрассудство, то восторгалась его храбростью, осыпала ласковыми словами, которыми привыкла называть его в детстве.
— Тетя! — вмешалась наконец Елена, — было бы недурно, если бы вы уступили на минутку и нам вашего Рене. Мы тоже не прочь обнять его!
— Ты должен благодарить ее! — проговорила мадам Каудаль, освобождаясь от объятий сына.
— Я решилась приехать сюда только благодаря ей. Она внезапно остановилась, как будто пораженная каким-то невиданным зрелищем. Кермадек, тоже стоявший лицом к двери, раскланивался с самой любезной улыбкой. Присутствующие обернулись, и у всех вырвалось невольно восклицание удивления и восхищения: на пороге показалась Атлантис. Привлеченная шумом и веселыми голосами, она остановилась в изумлении перед неожиданной картиной. Такое многочисленное общество было, конечно, непривычно для молодой отшельницы, но более всего ее внимание было приковано к Елене, которая в своем светло-сером дорожном костюме была в высшей степени грациозным существом.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|
|