В два часа пять минут капитан Смит в последний раз зашел в радиорубку:

— Вы до конца исполнили свой долг. Больше вы ничего не можете сделать. Покидайте рубку. Теперь каждый за себя, спасайтесь, если сможете.

Филлипс, на секунду оторвавшись от работы, взглянул на капитана и снова склонился над аппаратом. Капитан Смит опять попробовал уговорить его:

— Побеспокойтесь о себе. Я освобождаю вас. — Он сделал небольшую паузу и тихо добавил: — Так уж получилось, ничего не поделаешь.

Филлипс продолжал работать. Брайд стал собирать документы. Капитан Смит вернулся на шлюпочную палубу и зашагал по ней, то тут, то там попросту заговаривал с членами команды. Обращаясь к кочегару Джеймсу Макганну, он сказал:

— Ну что же, братцы, теперь каждый сам за себя.

Почти то же самое было сказано в присутствии смазчика Алфреда Уайта:

— Я думаю, ребята, теперь вам надо спасаться, если сможете.

Стюарду Эдварду Брауну запомнились такие слова капитана:

— Ну, ребята, сделайте все, что в ваших силах, для женщин и детей, а потом позаботьтесь о себе.

Обратился он и к людям, находившимся на крыше кают для командного состава:

— Вы исполнили свой долг, братцы. Теперь спасайтесь, кто как может. — После этого капитан ушел на мостик.

Некоторые из членов команды тут же воспользовались разрешением капитана и попрыгали за борт. Ночной пекарь Уолтер Белфорд прыгнул как мог дальше от судна и шлепнулся в воду в сидячем положении. Потом у него всегда перехватывало дыхание и возникала дрожь в теле, когда он вспоминал о жгучем холоде океанской воды в ту ночь. Смазчик Фред Скотт, только что поднявшийся из котельного отделения Э4, пытался спуститься в море по лопарю, свисавшему с пустой шлюпбалки, но сорвался и упал на воду животом. Его подобрала шлюпка Э4, еще находившаяся поблизости от «Титаника» и теперь направлявшаяся подальше от падающих в море бочек и шезлонгов. Стюард Каннингэм, прыгнув за борт, очутился на изрядном расстоянии от тонущего лайнера и тоже умудрился добраться до шлюпки Э4.

Большинство же членов экипажа предпочитали пока оставаться на судне. Среди людей, пытавшихся отвязать одну из принайтовленных на крыше складных шлюпок, Лайтоллер заметил фонарщика Хемминга, хотя тот должен был давным-давно покинуть «Титаник» в составе команды шлюпки Э6.

— Ты почему еще здесь, Хемминг?

— О, еще масса времени, сэр.

Неподалеку стояли двое молодых стюардов, праздно наблюдавших за Лайтоллером, Хеммингом и другими занятыми работой людьми. В постепенно меркнущем электрическом освещении шлюпочной палубы белыми пятнами выделялись их накрахмаленные белые куртки; стюарды, прислонясь к перилам леерного ограждения, спорили о том, сколько еще времени лайнер продержится на воде. Столь же непринужденно чувствовали себя на шлюпочной палубе несколько коридорных из первого класса; они, казалось, были довольны тем, что наконец никто не мешает им спокойно покурить. Поблизости инструктор гимнастического зала Т.У. Маккоули — юркий человечек в белом фланелевом костюме — объяснял кому-то, отчего он не захотел надеть спасательный нагрудник: хотя он и поддерживает человека на воде, но замедляет скорость плавания; инструктор полагал, что без спасательного нагрудника он скорее удалится от тонущего «Титаника».

У носового входа на парадную лестницу, между первой и второй дымовыми трубами «Титаника», оркестранты, которые поверх пальто надели теперь спасательные нагрудники, играли рэгтайм во всю мощь своих инструментов.

Столь же спокойными были и пассажиры, хотя среди них тоже нашлись любители прыжков в воду. Фредерик Хойт увидав свою жену в складной шлюпке D, прыгнул за борт и поплыл к, тому месту, где, по его мнению, должна была пройти эта шлюпка. Он не ошибся в своих расчетах: через несколько минут послышался плеск весел шлюпки D, и Хойта втащили в нее. Вымокший, что называется, до костей, он всю оставшуюся часть ночи сидел в шлюпке и интенсивно греб, чтобы не окоченеть от холода.

Остальные пассажиры большей частью стояли в ожидании или спокойно расхаживали по шлюпочной палубе. Члены высшего нью-йоркского и филадельфийского общества продолжали держаться вместе — небольшой кучкой стояли Джон Б. Тэйер, Джордж и Гарри Уайднеры, Дуэйн Уильяме; рядом бродили светила меньшей величины, такие как Клинч Смит и полковник Грейси. Астор почти все время оставался в одиночестве, а супруги Страусы сидели в палубных креслах.

Джек Тэйер и Милтон Лонг обсуждали вопрос: прыгать или не прыгать. Шлюпбалка, которую они избрали своим индикатором, показывала, что «Титаник» стал гораздо быстрее погружаться в море. Тэйер хотел, не мешкая, покинуть тонущий лайнер. Он предлагал спуститься по свисающему со шлюпбалки лопарю в воду и доплыть до шлюпок, которые неясно виднелись примерно в полукилометре от «Титаника». Тэйер был хорошим пловцом. Лонг же, который плавал неважно, возражал ему и уговаривал Джека не делать такой попытки.

Находившийся ближе к носу лайнера полковник Грейси одолжил свой перочинный ножик людям, в поте лица трудившимся над высвобождением складных шлюпок, принайтовленных к крыше кают для командного состава; работа у них не ладилась, и Грейси не мог понять, почему.

Некоторые из пассажиров третьего класса уже кое-как добрались да шлюпочной палубы, другие брели по направлению к понемногу поднимающейся корме. Кормовая часть палубы юта, всегда относившаяся к зоне для пассажиров третьего класса, вдруг стала притягательным местом для пассажиров всех классов.

Среди тех, кто добрался до шлюпочной палубы, находился и Олаус Абельсет. Большую часть ночи он провел вместе со своим двоюродным братом, зятем и двумя норвежскими девушками в кормовой части судна. Он и другие мужчины и женщины из третьего класса безрезультатно ждали дальнейших распоряжений.

Примерно в половине второго ночи один из помощников капитана открыл проход, ведущий в зону первого класса, и велел женщинам подняться на шлюпочную палубу. В два часа ночи мужчинам тоже разрешили выйти наверх. К этому времени многие предпочли остаться там, где они находились: теперь стало очевидным, что корма последней уйдет под воду. Все же Абельсет, его двоюродный брат и зять поднялись наверх в надежде, что там для них еще осталась спасательная шлюпка. Но как раз в это время последняя шлюпка отваливала от борта «Титаника».

И вот они остались стоять на шлюпочной палубе, смущенные не только тем, что попали в зону первого класса, но и обстоятельствами, приведшими их сюда. Абельсет видел, как члены экипажа пытаются высвободить складные шлюпки. Один из помощников капитана в поисках лишней пары рабочих рук спросил:

— Нет ли среди вас моряков?

Из двадцати семи лет своей жизни шестнадцать Абельсет провел в море и подумал, что должен откликнуться на этот призыв, но двоюродный брат с зятем просили его:

— Нет, лучше оставайся с нами.

И он остался. Испытываемая ими неловкость мешала им разговаривать. Смущение усилилось еще больше, когда мистер и миссис Страусы придвинулись ближе к ним.

— Пожалуйста, — говорил своей жене пожилой джентльмен, — садись в шлюпку и спасайся.

— Нет, — отвечала ему супруга, — позволь мне остаться с тобой. — Абельсет отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

Внутри помещений лайнера тягостная тишина сама по себе была драматична. Хрустальные люстры во французском ресторане свисали с потолка под невероятным углом, но все еще ярко горели, освещая желтовато-коричневые ореховые панели и розовый ковер. Некоторые из настольных ламп с их розовыми шелковыми абажурами поопрокидывались, кто-то рылся в буфете в поисках, надо полагать, чего-нибудь подкрепляющего.

Салон Людовика XV с его большим камином был тих и безлюден. «Пальмовый дворик» был также покинут всеми; просто не верилось, что всего четыре часа назад это помещение было заполнено изысканно одетыми леди и джентльменами, неторопливо пьющими послеобеденный кофе, слушающими камерную музыку, исполняемую теми же самыми леди, которые на шлюпочной палубе сейчас играли веселые песенки.

Курительный салон нельзя было назвать совсем безлюдным. Когда в 2 часа 10 минут туда заглянул один из стюардов, то с удивлением увидел стоявшего в одиночестве Томаса Эндрюса. Спасательный нагрудник судостроителя был небрежно брошен на зеленое сукно ломберного столика, руки были скрещены на груди; он имел вид потрясенного человека, от его живости, энергии ничего не осталось. После минуты благоговейного молчания стюард осмелился заговорить:

— А вы разве не собираетесь попробовать спастись, мистер Эндрюс?

Ответа не последовало, Эндрюс и вида не подал, что этот вопрос им услышан. Строитель «Титаника» продолжал стоять, направив свой взор куда-то в сторону кормы. Прямо перед ним на стене, покрытой панелями из красного дерева, висела большая картина под названием «На подходе к Новому свету».

А снаружи, на палубах толпы людей все еще ждали чего-то, оркестр все еще продолжал играть. Некоторые пассажиры молились вместе с преподобным Томасом Р. Байлзом, пассажиром второго класса. Другие казались глубоко погруженными в думы.

Подумать было о чем. Капитан Смит мог размышлять о полученных в течение дня пяти ледовых предупреждениях, в последнем из которых сообщался конкретный район возможной встречи с айсбергом. Можно было думать также и о термометре, который в 19.00 показывал 43o по Фаренгейту (6 oС), а в 22.00 — всего 32o (0 oС), и о температуре забортной воды, которая в 22.30 упала до 31o по Фаренгейту (— 0,5 oС).

Оператор беспроволочного телеграфа Джек Филлипс мог бы поразмышлять о шестом ледовом предупреждении, полученном в 11 вечера, когда радист парохода «Калифорниэн» вклинился в его радиообмен, а Филлипс велел ему отстать. Это предупреждение так и не попало на мостик.

Джордж Клиффорд из Бостона мог испытывать печальное удовлетворение, вспомнив, что непосредственно перед отъездом он дополнительно застраховал свою жизнь на 50 тыс. долларов.

Для Изидора Страуса поводом для раздумий могла послужить ирония его собственного завещания, особый параграф в котором был адресован миссис Страус: «Будь немного эгоистичной, не думай всегда только о других». На протяжении многих лет она проявляла так много самопожертвования, и ему особенно хотелось, чтобы она после его смерти немного пожила в свое удовольствие. И вот теперь те самые качества, которыми он так восхищался в ней, делают его пожелание несбыточным.

В такие минуты человеку могут прийти на ум и превратиться в навязчивые воспоминания какие-нибудь мелочи. Эдит Эванс вспомнила гадалку, которая однажды посоветовала ей «опасаться воды». Уильяма Стида преследовало воспоминание о виденном им сне, в котором кто-то бросал кошек из окон верхнего этажа. Чарлз Хейс всего несколько часов тому назад пророчески предсказал, что скоро придет время для «величайшей в мире и самой ужасной из всех катастроф на море».

Двое мужчин, возможно, раздумывали о том, почему они вообще очутились на «Титанике». Арчи Батт не хотел ехать за границу, но он нуждался в отдыхе, а его друг Фрэнк Миллет своими просьбами добился того, что президент США Тафт отправил Батта с особым поручением к папе римскому; миссия эта хотя и была официальной, но давала Батту возможность насладиться весенними днями в Риме. Старший помощник капитана Уайлд тоже не думал, не гадал оказаться на борту «Титаника». Все время он плавал на «Олимпике», но пароходная компания «Уайт Стар Лайн» в последний момент перевела его на «Титаник» — всего на один рейс. Руководство сочло, что богатый опыт Уайлда окажется полезным в первом рейсе «Титаника», и Уайлд решил, что ему повезло и что для разнообразия будет неплохо сходить в этот рейс.

В радиорубке Филлипс прилагал все усилия, чтобы его аппарат не заглох. В два часа ночи, пытаясь отрегулировать искроразрядник так, чтобы продолжать работу в условиях низкого напряжения, он отстукал две буквы V, и этот слабый сигнал был с трудом принят на пароходе «Вирджиниэн». Брайд в последний раз вышел из рубки, чтобы посмотреть обстановку на лайнере. Когда он вернулся, то увидел принесенную сюда в обморочном состоянии даму. Брайд подал для нее стул и стакан воды. Стоявший тут же муж чем-то обмахивал ее, и она стала дышать глубже. Когда дама окончательно пришла в себя, муж увел ее.

Брайд ушел за занавеску в ту часть рубки, где они с Филлипсом спали. Он собрал лежавшие в разных местах деньги, бросил последний взгляд на свою смятую постель и снова вышел из-за занавески. Филлипс все еще сидел, склонившись над аппаратом, полностью поглощенный работой. Но теперь в рубке находился еще и какой-то кочегар; он тихо отстегивал надетый на Филлипса спасательный нагрудник.

Брайд прыгнул на кочегара, Филлипс вскочил с места, и все трое, сцепившись, закружились по рубке. В конце концов Брайду удалось обхватить кочегара за пояс, а Филлипс стал наносить непрошеному гостю все новые и новые удары до тех пор, пока тот не обмяк в объятиях Брайда.

Через минуту радисты услышали плеск и бульканье воды, поднявшейся до сходного люка на палубе A и перекатывающейся через мостик. Филлипс крикнул:

— Пошли, пора уносить ноги!

Брайд выпустил кочегара из рук, и радисты выбежали на шлюпочную палубу. Кочегар остался недвижимо лежать там, где его бросил Брайд.

Филлипс удалился в сторону кормы судна, Брайд пошел на нос и присоединился к людям на крыше кают для командного состава, где все еще пытались высвободить складные шлюпки A и B. Место для хранения этих шлюпок было выбрано очень неудачно, особенно если учесть, что в указанных каютах жили всего 20 из 2207 человек. При таком, как сейчас у «Титаника», наклоне палубы оказалось весьма трудным спускать на воду шлюпки C и D — две «парусинки», которые были размещены совсем рядом с носовыми шлюпбалками, а что-либо сделать со шлюпками A и B представлялось и вовсе невозможным.

Но моряки не желали отступать перед трудностями. Если эти шлюпки нельзя спустить на поверхность моря, то, возможно, их удастся столкнуть на воду. Словом, моряки продолжали работать — Лайтоллер, Мэрдок, фонарщик Хемминг, стюард Браун, смазчик Хэрст и еще с десяток других людей.

На левом борту Хемминг потел над талями для спуска шлюпки B. Он считал, что если удастся как-нибудь ограничить раскачивание шлюпталей, то шлюпку можно будет спустить на воду. В конце концов он отрегулировал тали и передал блок на крышу шестому помощнику Муди, но тот крикнул ему:

— Нам не понадобятся тали, мы просто оставим шлюпку на палубе.

Хемминг не верил в успех такого способа спуска шлюпки на воду, поэтому он прыгнул за борт, решив спасаться вплавь. Тем временем шлюпку подтолкнули к краю крыши и, используя весла в качестве направляющих, стали спускать ее на палубу. Она свалилась, перевернувшись кверху днищем.

Не меньше трудностей испытали моряки, пытавшиеся спустить на воду шлюпку A. Кто-то к переборке кают для командного состава приставил доски, по которым шлюпку опустили на палубу кормой вперед. Но это еще не означало, что шлюпка будет спущена на воду. «Титаник» очень сильно накренился на левый борт, и люди не смогли подтолкнуть шлюпку «в гору», к краю палубы.

В 2 часа 15 минут, когда моряки все еще тянули и толкали складные шлюпки, мостик ушел под воду и носовая часть шлюпочной палубы стала погружаться в море. Полковник Грейси и Клинч Смит бросились в корму. Сделав несколько шагов, они были остановлены толпой мужчин и женщин с нижних палуб. Это, надо полагать, были пассажиры третьего класса.

Настал момент, когда руководитель оркестра Хартли постучал смычком по своей скрипке. Звуки рэгтайма замолкли, а затем зазвучала мелодия «Осени», одного из гимнов англиканской церкви, и поплыла над поверхностью океана в тихом ночном воздухе.

Находившиеся в шлюпках женщины с удивлением прислушивались к этим звукам. Издали этот момент мог показаться преисполненным трагического величия. Совсем иные чувства испытывали люди на палубе «Титаника». Они могли слышать музыку, но обращали на нее мало внимания. Слишком бурно развивались события.

— О, спасите меня, спасите! — кричала какая-то дама, обращаясь к Питеру Дейли, представителю лондонской фирмы «Хейз энд сонз» в Лиме, следившему за тем, как вода по палубе подбирается к тому месту, где он стоит.

— Спасайтесь сами, милая леди, — отвечал он ей. — Сейчас только господь бог может спасти вас.

Но она продолжала его упрашивать, чтобы он помог ей прыгнуть за борт, и, подумав немного, Дейли решил, что от этой проблемы отделаться не так-то просто. Быстро взяв даму за руку, он помог ей прыгнуть в воду. Когда он прыгнул сам, по шлюпочной палубе прокатилась большая волна, отнесшая его от тонущего судна.

Стюард Браун, стоя по колено в бурлящей и пенящейся воде и обливаясь потом, пытался подтолкнуть складную шлюпку a к краю палубы. Вдруг до него дошло, что никаких усилий больше прилагать не нужно: шлюпка и так уже плавала в воде. Он вскочил в нее, обрезал кормовой фалинь, крикнул кому-то, чтобы отдали носовой, и в следующее мгновение шлюпка была подхвачена той же самой волной, которая унесла в океан Питера Дейли.

Все глубже и глубже нос «Титаника» уходил в воду, а его корма медленно поднималась над поверхностью океана. Похоже было, что «Титаник» к тому же еще движется вперед. Это его движение и вызвало волну, которую ощутили на себе Дейли, Браун и десятки других людей, когда она подкатывалась к корме судна.

Стоя на крыше кают командного состава, Лайтоллер видел эту волну. Он наблюдал за тем, как гонимые ею толпы людей отступали по палубе наверх, как более проворным удавалось избежать соприкосновения с ней, а наиболее неповоротливые не успевали отступать достаточно быстро и поглощались водой. Лайтоллер понимал, что отступление людей к корме — всего лишь продление агонии. Он повернулся лицом к носу судна и прыгнул в воду. Когда он вынырнул, то увидел впереди «воронье гнездо», которое теперь находилось вровень с поверхностью моря. Слепой инстинкт самосохранения заставил Лайтоллера в течение нескольких секунд плыть к «гнезду» как к месту спасения.

Но вскоре он опомнился и начал отплывать от судна. Однако вода, вливавшаяся внутрь «Титаника» через расположенные перед его носовой дымовой трубой вентиляторы, засосала Лайтоллера и прижала к проволочной решетке, расположенной в верхней части вентиляционной шахты. Лайтоллер молился богу, чтобы эта решетка выдержала, не провалилась, и стал гадать, сколько он сможет продержаться, оставаясь припертым к ней.

Угадать он не успел. Волна горячего воздуха вырвалась откуда-то из внутренностей «Титаника» через вентилятор и выбросила Лайтоллера на поверхность моря. Хватая ртом воздух и выплевывая воду, он наконец отплыл от судна на безопасное расстояние.

Хэролд Брайд тоже сохранял хладнокровие. Когда волна пронеслась по шлюпочной палубе, он ухватился за уключину складной шлюпки B, все еще лежащей кверху днищем на шлюпочной палубе возле первой дымовой трубы. Шлюпка, Брайд и с десяток других людей были смыты волной за борт. «Парусинка» плавала на поверхности моря в перевернутом виде, и Брайд оказался барахтающимся под ней.

Полковник Грейси не спешил расставаться с судном. Он оставался в толпе и, когда волна настигла его, прыгнул — почти совсем так, как это делал на пляже в Ньюпорте. Поднявшись на гребень волны, он сумел ухватиться за нижнюю железную перекладину леерного ограждения на крыше кают командного состава, подтянулся на руках и лег ничком у самого основания второй дымовой трубы.

Прежде чем он смог подняться на ноги, крыша, на которой он лежал, тоже ушла под воду. Грейси очутился в водовороте, который затянул его. Он пытался цепляться за поручни леерного ограждения, но в конце концов понял, что так его затянет еще глубже под воду. Сильным толчком ног он оторвался от крыши и, не всплывая на поверхность, отплыл от тонущего судна.

Старший кок Коллинз не мог предпринять никаких действий, когда его настигла волна. Его руки были заняты младенцем. Вот уже пять минут, как он вместе с одним палубным стюардом пытался помочь пассажирке из третьего класса с двумя детьми. Сначала они услышали о том, что на левом борту есть спасательная шлюпка. Они побежали туда, но там им сказали, что шлюпка на правом борту. Когда они перешли на правый борт, кто-то объяснил им, что единственный шанс спастись — это идти на корму. Растерявшись, они стояли в нерешительности (Коллинз при этом держал на руках одного из младенцев), когда нахлынувшая волна смыла их всех за борт. Никого из своих последних попутчиков он больше так и не увидел, а ребенка волной вырвало у него из рук.

Джек Тэйер и Милтон Лонг тоже видели, как набегает волна. Они стояли у поручней правого борта напротив второй дымовой трубы, стараясь держаться подальше от полчищ людей, устремившихся к корме. Они не пытались найти более возвышенное над поверхностью моря место, поскольку считали, что пора прыгать в море и спасаться вплавь. Молодые люди обменялись рукопожатием и пожелали друг другу удачи. Лонг перекинул ноги через леерное ограждение, а Тэйер оседлал поручни и начал расстегивать пальто. Лонг, держась руками за перекладину, повис за бортом, посмотрел на Тэйера и спросил:

— Ты идешь?

— Ступай, я тебя сейчас догоню, — заверил его Тэйер.

Лонг по борту соскользнул в воду. Десять секунд спустя Тэйер перекинул через леера другую ногу и сел на поручень, обратясь лицом к морю. Он находился примерно в трех метрах от поверхности воды. Сильно оттолкнувшись, он прыгнул в море как можно дальше от судна.

Из двух этих способов оставления тонущего судна способ Тэйера оказался более удачным — Джек спасся.

До Олауса Абельсета волна не дошла — он стоял достаточно близко к корме, у четвертой дымовой трубы. Эта часть судна не погружалась, а напротив, все выше и выше вздымалась над поверхностью моря.

До Абельсета доносились звуки хлопков, треска, приглушенных ударов, звон бьющейся посуды, стук скользящих по наклоняющейся палубе кресел.

Наклон палубы сделался таким крутым, что люди больше не могли стоять на ногах, они падали, и Абельсету было видно, как они соскальзывали вниз, в воду, которая находилась тут же, на палубе. Абельсета и его родственников от падения удерживало то, что они уцепились за трос, свисавший с одной из шлюпбалок.

— Давай прыгнем, а то нас засосет под воду, — настойчиво предлагал зять.

— Нет, — возражал Абельсет, — пока не будем прыгать. У нас мало шансов на спасение, так уж лучше нам оставаться здесь как можно дольше.

— Надо прыгать! — снова крикнул зять, но Абельсет упорно стоял на своем:

— Нет, еще рано.

Через несколько минут, когда вода находилась всего в полутора метрах от них, трое мужчин, взявшись за руки, наконец прыгнули. Когда они, фыркая и отплевываясь, вынырнули на поверхность, Абельсет запутался в какой-то веревке, неизвестно откуда взявшейся; чтобы распутать ее, он был вынужден высвободить обе свои руки, и в это время его двоюродного брата и зятя волной отнесло от него. Каким-то образом ему удалось выбраться из веревочных пут, тем не менее он сказал самому себе:

— Я пропал.

В начавшемся затем страшном водовороте, закружившем мешанину из канатов, палубных кресел и досок, никто не мог видеть, что случилось с большинством оставшихся на лайнере людей. Находившиеся в шлюпках наблюдали, как люди маленькими роями лепились к рубкам, лебедкам и вентиляционным шахтам, а корма задиралась все выше и выше. Находящимся же в гуще этих событий трудно было наблюдать за тем, что происходит вокруг, хотя — удивительно! — электрические лампочки все еще горели, освещая происходящее мрачным потускневшим светом.

В циркулировавших впоследствии рассказах сообщалось примерно о дюжине вариантов последних минут жизни Арчи Батта. Во всех вариантах он ведет себя героически, но ни одна из этих версий не подкреплена свидетельствами живых людей. Согласно одной из газетных заметок, мисс Янг, учительница музыки у детей бывшего президента США Теодора Рузвельта, будто бы вспоминала, как Арчи Батт крикнул ей:

— Прощайте, мисс Янг, передайте мои приветы знакомым на родине!

Однако в газете сообщалось также, что мисс Янг видела айсберг за час до столкновения с ним «Титаника».

В одном интервью, якобы данном репортерам миссис Хенри Б. Хэррис, Арчи Батт описывался как столп мужества, успокаивающий малодушных то с помощью кулака, то братской укоризной. Но Лайтоллер, Грейси и другие работавшие у шлюпок люди вовсе не видали Батта. Миссис Уолтер Даглас, видевшая его в 1 час 45 минут ночи у шлюпки Э2, запомнила только, что он спокойно стоял в стороне от всех.

То же самое можно сказать и в отношении рассказов о Джоне Джекобе Асторе. Судовой цирюльник Огаст Х. Вейкман рассказал о последних минутах, проведенных им на «Титанике» в обществе знаменитого миллионера. Переданный Вейкманом диалог представляет собой болтовню, которая если и могла происходить, то лишь в парикмахерском кресле. («Я спросил его, не желает ли он обменяться со мной рукопожатием. „С удовольствием“, — ответил Астор»). Но цирюльник Вейкман, помимо всего прочего, сообщил также, что он покинул «Титаник» на добрые полчаса раньше, чем мог происходить описанный им разговор.

О последних секундах жизни Батта и Астора рассказывалось в одном очерке, приписываемом перу Уошингтона Доджа, видного юриста из Сан-Франциско: «Они пошли ко дну, стоя бок о бок на мостике лайнера. Это несомненно были они, я не мог обознаться», — напечатано в этом очерке. Но доктор Додж находился в это время в шлюпке Э13, на расстоянии доброй полумили от «Титаника».

Нельзя также ничего с уверенностью сказать и о том, что случилось с капитаном Смитом. Впоследствии говорили, будто бы он застрелился, но никаких оснований для такого утверждения нет. Перед самым концом «Титаника» стюард Эдвард Браун видел, как капитан Смит ушел на мостик, все еще сжимая в руке мегафон. Минутой позже на мостик забрел фонарщик Хемминг, но там уже никого не было. После того как «Титаник» затонул, кочегар Хэрри Синиор видел капитана в воде с ребенком в руках. Все перечисленные свидетели рисуют картину, которая гораздо лучше, нежели самоубийство, совместима с мужественным, бойцовским характером капитана Смита, однажды заявившего:

— Можно сказать, что меня никогда не оставляет некоторое удивление, в особенности когда я со своего мостика наблюдаю за тем, как судно, поднимаясь на волны и опускаясь во впадины между ними, пробивает себе путь сквозь огромные водяные валы. Даже с возрастом нельзя избавиться от этого чувства.

Запомнившиеся и оставшиеся незамеченными, знаменитые и безвестные — все они вместе скатывались в одну шевелящуюся массу по мере того, как нос все глубже уходил под воду, а корма все круче задиралась к небу. Мотив «Осени» заглох в беспорядочной мешанине из падающих музыкантов и их инструментов. Огни потухли, опять вспыхнули и погасли навсегда. Продолжал мерцать лишь керосиновый фонарь на кормовой мачте.

Приглушенные удары и звон бьющейся посуды становились все громче. Когда все, что могло быть сдвинуто, сорвалось с места, над океаном, казалось, загремел непрерывный гром.

Какая несусветная мешанина! 29 паровых котлов, украшенный драгоценными камнями манускрипт «Рубайат», 800 ящиков очищенных от скорлупы орехов, 15 тыс. бутылок эля и портера, огромные якорные цепи (каждое звено массой в 80 кг), 30 ящиков гольфовых клюшек для магазина Сполдинга, приданое Элеоноры Уайднер, тысячи тонн каменного угля, шкатулка майора Пошана, 30 тыс. свежих яиц, десятки кадок с пальмами, 5 роялей, небольшие каминные часы в каюте A-38, массивное серебряное пресс-папье в форме утки.

А грохот все не утихал: кувыркались декоративные решетки, кадки с плющом, плетеные кресла из «Кафе паризьен», палочки для игры в шафлборд, коммутатор на 50 телефонов, две паровые машины и революционная по тем временам турбина низкого давления, 8 дюжин теннисных мячей для торгового дома «Р. Ф. Дауни энд Ko», контейнер с фарфором для торговой фирмы «Тиффани», ящик перчаток для магазина «Маршалл Филд», чудесная ледоделательная машина с палубы G, новый английский автомобиль Билли Картера, 16 сундуков семейства Райерсонов с вещами, прекрасно уложенными француженкой Викторин.

Когда наклон, палубы стал еще круче, упала носовая труба «Титаника». Разбрасывая искры, она ударилась о поверхность воды возле правого борта лайнера с грохотом, который заглушил все звуки на тонущем судне. Барахтающийся в бурлящем воронками море смазчик Хэрст был почти ослеплен вылетевшей из трубы сажей. И все же он дешево отделался — другие пловцы были раздавлены этой многотонной стальной конструкцией. Лайтоллеру же, Брайду и другим людям, цеплявшимся за перевернутую складную шлюпку B, труба сослужила добрую службу. Она упала совсем рядом с шлюпкой и метров на тридцать отбросила ее от погружавшегося в море и при этом разворачивавшегося лайнера. Корпус «Титаника» с задравшейся почти перпендикулярно к поверхности моря кормой погрузился в воду по третью дымовую трубу; три гребных винта лайнера, с которых стекала вода, блестели даже в темноте. Леди Дафф Гордон тонущий «Титаник» казался черным перстом, указующим в небо. Хэролду Брайду «Титаник» напоминал собравшуюся нырнуть утку.

Находившиеся в шлюпках люди с трудом верили своим глазам. Свыше двух часов, надеясь на невозможное, на какое-то чудо, они наблюдали, как «Титаник» все глубже и глубже погружается в море. Когда вода подступила к зеленым и красным отличительным огням лайнера, стало ясно, что конец близок. Но ни в каком бреду не могло привидеться то, что последовало: ужасающий грохот и вставший на дыбы под прямым углом к поверхности моря черный корпус «Титаника» на фоне достойного рождественской открытки ночного неба, усыпанного сияющими звездами.

Не все нашли в себе силы смотреть на эту картину. В складной шлюпке C директор-распорядитель пароходной компании Брюс Исмей низко склонился над веслом, чтобы не видеть, как тонет «Титаник». В шлюпке Э1 К.Е. Генри Стенгел повернулся спиной к лайнеру:

— Я больше не могу этого видеть.

В шлюпке Э4 Элизабет Юстис спрятала лицо в ладони.

Прошло две минуты… Грохот наконец стих, и корпус «Титаника» слегка откинулся назад. Затем он начал медленно скользить вниз, входя в воду с крутым наклоном. Скорость погружения постепенно возрастала. Под конец она была достаточно стремительной, и когда над флагштоком «Титаника» сомкнулась вода, послышался своеобразный булькающий звук.