Некоторые из пассажиров оказались еще более «трудными». Подойдя к каюте С-78, Этчес обнаружил, что ее дверь заперта. Лишь после того как стюард громко постучал в нее обоими кулаками, из каюты послышался мужской голос: «Что такое?», а женский голос добавил: «Скажите нам, в чем дело?» Этчес все объяснил и снова попытался заставить их открыть дверь, но не тут-то было. После нескольких минут безрезультатных уговоров стюард оставил эту дверь в покое и перешел к другой каюте.

В другой части судна запертая дверь породила проблему иного рода. Замок заело, и несколько пассажиров выломали дверь, чтобы выпустить находившегося за ней мужчину. К месту происшествия подоспел стюард и пригрозил участникам взлома, что по прибытии «Титаника» в Нью-Йорк все они будут арестованы за порчу имущества пароходной компании.

В 0 часов 35 минут люди еще не знали, шутить им или сохранять серьезность, не ведали, как будет расценен взлом двери — как похвальный поступок или как уголовно наказуемое деяние. Казалось, на всем судне не отыщется и двух человек, одинаково реагирующих на происходящее вокруг.

Миссис Артур Райерсон решила, что нельзя терять ни минуты. Она уже давно отказалась от желания дать мистеру Райерсону выспаться и теперь суетилась и хлопотала, стараясь собрать воедино всех своих домочадцев. Приготовить к выходу на палубу нужно было шесть человек: мужа, троих детей, гувернантку и служанку, а дети, как ей казалось, едва шевелились. В конце концов она оставила попытки одеть свою младшую дочь, накинула на нее поверх ночной рубашки шубу и велела не отставать от взрослых.

Миссис Люсьен Смит, видимо, считала, что располагает для сборов практически неограниченным временем. Медленно и очень обстоятельно она оделась в расчете на любые неожиданности, которые может преподнести ночь: надела толстое шерстяное платье, высокие ботинки, два пальто и теплый вязаный капор. Все время, пока она одевалась, мистер Смит непринужденно болтал о том, как они высадятся в Нью-Йорке, как сядут в поезд и поедут на юг; об айсберге словно и речи не было. Когда они уже было собрались выйти на палубу, миссис Смит вздумала вернуться и забрать драгоценности, но тут мистер Смит решил, что пора наконец подвести черту. Он высказал мысль о том, что отвлекаться на «пустяки» было бы неразумно. Миссис Смит предложила компромиссное решение: взяла два своих «любимых» кольца. Тщательно закрыв дверь, эта молодая супружеская чета направилась к шлюпочной палубе.

Вещи, которые люди брали с собой, дают некоторое представление о чувствах, волновавших в тот момент их владельцев. Адольф Дейкер вручил своей жене сумочку, в которой находились двое золотых часов, два кольца с бриллиантами, сапфировое ожерелье и 200 шведских крон. Мисс Эдит Рассел забрала из каюты музыкальную игрушку в виде свинки, наигрывающую мелодию танца матчиш. Стьюарт Коллит, молодой студент-богослов, путешествующий вторым классом, взял Библию, с которой он обещал своему брату не расставаться до тех пор, пока снова не увидится с ним. Лоренс Бизли карманы своей теплой тужурки набил книгами, которые читал в постели. Норман Кемпбелл Чеймберз положил в карманы револьвер и компас. Стюард Джонсон, подозревая теперь, что ему предстоит нечто более серьезное, чем путешествие «обратно в Белфаст», засунул за пазуху четыре апельсина. Миссис Диккинсон Бишоп, оставившая в каюте на 11 тыс. долларов драгоценностей, послала своего мужа принести ей забытую там муфту.

В каюте С-104 майор Артур Пошан не сводил глаз со стоявшей на столе металлической шкатулки, внутри которой находились облигации стоимостью 200 тыс. долларов и привилегированные акции на 100 тыс. долларов. Он много думал о них, снимая смокинг и надевая два комплекта теплого нижнего белья и другую теплую одежду. Затем он в последний раз оглядел небольшую каюту: кровать из латуни, зеленая сетка вдоль стены, предназначенная для того, чтобы на ночь класть в нее ценные предметы, мраморный умывальник, плетеное кресло, софа с волосяной набивкой, вентилятор на подволоке, звонки и осветительная арматура, которые на судах всегда почему-то выглядят так, словно их установили, вспомнив о них в самый последний момент.

Наконец у него сложилось окончательное решение. Он захлопнул за собой дверь, оставив шкатулку на столе. В следующее мгновение он вернулся в каюту, быстро взял там «счастливую» булавку и три апельсина. Когда он окончательно покинул каюту С-104, жестяная шкатулка так и осталась на столе.

В фойе палубы С казначей судна убеждал всех стоящих возле него не толпиться. Увидев проходившую мимо графиню Ротис, он воскликнул:

— Поспешайте, сударыня, времени осталось немного. Я очень рад, что вы, в отличие от некоторых других дам, не требуете у меня своих драгоценностей.

Пассажиры стекались в проходы, слегка подгоняемые членами экипажа. Один из обслуживающих каюты стюардов заметил на себе взгляд мисс Маргерит Фролишер, проходившей по коридору. Четыре дня тому назад она, шутливо поддразнивая его, спросила, зачем это в ее каюту нужно было класть спасательный нагрудник, если судно и впрямь является непотопляемым. Тогда он лишь посмеялся и заверил ее, что это чистая формальность, что ей никогда не придется надевать этот нагрудник. Сейчас, вспомнив тогдашний разговор, он улыбнулся и решил подбодрить ее:

— Не бойтесь, все будет хорошо.

— Я и не боюсь, — ответила она. — Я просто страдаю от морской болезни.

Пассажиры двигались наверх — присмиревшая, беспорядочная толпа. Джек Тэйер теперь щеголял в зеленом твидовом костюме с жилеткой, под которой у него был надет еще один, мохеровый жилет. Шерстяная пижама — всего только и было одежды на филадельфийском банкире Роберте Дэниэле. Миссис Тарелл Кавендиш поверх халата надела мужнино пальто, миссис Джон К. Ходжбум поверх халата накинула шубу, миссис Эйда Кларк была в одном халате. Миссис Уошингтон Додж не успела надеть чулки, она была обута в высокие ботинки на пуговицах, но, поскольку она не потрудилась застегнуть их. ботинки болтались на ее ногах. Миссис Астор в своем изящном легком платье словно сошла с картинки из журнала мод; не менее элегантно выглядела миллионерша из Денвера миссис Джеймс Дж. Браун в юбке из черного бархата и в черном бархатном жакете с отворотами, отделанными черным и белым шелком.

Автолюбительство в том виде, в каком оно практиковалось в 1912 году, наложило отпечаток на стиль одежды многих дам. Миссис Хенри Стенгел, например, носила вуаль, крепко пришпиленную к ее украшенной цветами шляпе; мадам де Вайер, обутая в домашние туфли, надела поверх халата пальто для автомобильной езды.

Альфред фон Драхштедт, 20-летний юноша из Кельна, остановил свой выбор на свитере и брюках, оставив в каюте новехонький гардероб стоимостью 2133 доллара, в том числе трости и вечное перо, которое он почему-то считал непременным атрибутом безупречно одетого мужчины.

Беспорядок в одежде пассажиров второго класса был менее элегантным. Мистер и миссис А. Колдуэлл, возвращающиеся из Сиама, где они преподавали в бангкокском христианском колледже, в Лондоне купили себе новое платье, но в эту ночь из всей одежды, которая у них была, они выбрали самую старую. Своего младенца Олдена они завернули в одеяло. На миссис Элизабет Най были надеты простая юбка, пальто и комнатные туфли. Миссис Шарлотт Коллиер не стала тратить времени на прическу, она просто стянула лентой волосы на затылке. Плечи своей восьмилетней дочери Марджори она укутала пледом из тех, что выдаются пассажирам вместе с постельным бельем. Мистер Коллиер оделся не очень основательно, так как предполагал вскоре вернуться к себе в каюту; он был настолько уверен в скором возвращении, что оставил свои часы на подушке.

Особая сумятица началась в третьем классе, где строгие ревнители нравов из пароходной компании «Уайт Стар Лайн» отделили одиноких мужчин от незамужних женщин, поселив их в противоположных концах «Титаника»8, и теперь многие холостяки (мужчины были размещены в носовой части судна) спешили к корме на «женскую половину».

Кэтрин Гилнаф, бойкая ирландская девчушка (ей не исполнилось еще и шестнадцати лет), услыхала стук в дверь. Это пришел молодой человек, которого она заприметила на палубе еще днем, когда он играл на волынке. Целью его прихода было разбудить Кэтрин и сообщить ей, что с судном случилось что-то неладное. Восемнадцатилетнюю Анну Сьоблом из Финляндии, ехавшую на Северо-Запад Тихоокеанского побережья США, разбудил молодой парень из Дании, пришедший к ее соседке по каюте. Этот датчанин дал Анне спасательный нагрудник и настоятельно посоветовал ей идти со всеми наверх, но девушка сильно страдала морской болезнью и не испытывала ни малейшего желания встать из постели. В конце концов вокруг поднялось такое столпотворение, что Анна, по-прежнему скверно себя чувствуя, все же поднялась. Альфред Виклунд, ее земляк и школьный товарищ, помог ей быстро надеть спасательный нагрудник.

Только один из всех этих молодых людей, 26-летний норвежец Олаус Абельсет, конечной целью путешествия которого являлся гомстед9 в Южной Дакоте, был не на шутку встревожен и озабочен. Старый друг семейства поручил ему довезти до Миннеаполиса свою шестнадцатилетнюю дочку. Теперь Олаусу, с трудом проталкивающемуся по рабочему коридору палубы Е, Миннеаполис казался недосягаемо далеким

Абельсет разыскал вверенную его попечению девушку в главном коридоре третьего класса на палубе Е. К ним присоединились его двоюродный брат и еще одна девушка, и все вместе они поднялись по крутому и широкому трапу для пассажиров третьего класса на палубу юта в самой корме судна.

Вся эта людская масса, кружа и толкаясь, медленно выливалась в морозную ночь. Каждый инстинктивно придерживался положенной ему по билету палубы: пассажиры первого класса занимали среднюю часть шлюпочной палубы, второго — ее кормовую часть, а пассажиры третьего класса располагались на кормовой палубе позади надстройки перед палубой юта и на носовой палубе между срезом полубака и надстройкой10. Так они и стояли по своим палубам, смирно дожидаясь дальнейших распоряжений, в меру спокойные, но все же испытывающие какую-то безотчетную тревогу. С неловким любопытством рассматривали они, как выглядят остальные в своих спасательных нагрудниках. Кое-кто принужденно шутил.

— Послушайте, — обратился Клинч Смит к проходившей мимо девушке, на руках у которой был шпиц, — я считаю, что вам следовало бы надеть спасательный нагрудник и на вашу собачку.

— Примерьте вот это, — говорил миссис Вере Дик какой-то мужчина, завязывая на ней тесемки ее спасательного нагрудника, — это последний крик моды нынешнего сезона, теперь все их носят.

— Если вам не придется использовать эти нагрудники по назначению, они вас согреют, — балагурил капитан Смит, обращаясь к миссис Александер Т. Комптон из Нового Орлеана.

Примерно в 0 часов 35 минут полковник Грейси наткнулся на Фреда Райта, профессионального игрока в сквош на «Титанике». Вспомнив, что он договаривался играть с ним и для этого забронировал за собой корт на 7.30 утра, Грейси тоже попробовал немного пошутить:

— Не отменить ли нам нашу встречу?

— Пожалуй, — отвечал Райт вялым, лишенным энтузиазма голосом; удивительным было то, что он вообще ответил на эту шутку: ведь он знал, что помещение корта уже полностью затоплено.

В ярком, освещенном гимнастическом зале совсем рядом со шлюпочной палубой на двух недвижно застывших «механических лошадях» бок о бок сидели миссис и мистер Асторы. На них были надеты спасательные нагрудники, а на коленях у мистера Астора лежал еще один нагрудник; с целью скоротать время он разрезал его перочинным ножиком, показывая жене, что находится внутри.

Пока пассажиры шутили, разговаривали и ждали, члены экипажа быстро занимали свои места по шлюпочному расписанию. На шлюпочной палубе суетились посланные сюда снизу матросы, стюарды, кочегары и коки.

С необычным для него опозданием появился здесь пятый помощник капитана Хэролд Годфри Лоу. Это был молодой, темпераментный валлиец, энергия которого, казалось, не знала предела. Когда ему исполнилось 14 лет, отец пытался отдать его в учение к одному ливерпульскому дельцу, но Лоу уперся, заявив, что «не будет ни на кого работать задаром». Он сбежал из дому «в море» и работал там, где ему было по сердцу: плавал на различных парусниках, пять лет провел на пароходах, курсировавших у восточного побережья Африки.

Теперь, когда ему исполнилось 28 лет, он впервые пересекал Атлантику. В эту воскресную ночь он не нес вахты и проспал момент столкновения с айсбергом. Голоса у его каюты, расположенной на шлюпочной палубе, в конце концов разбудили пятого помощника. Когда Лоу выглянул в иллюминатор и увидал, что на всех надеты спасательные нагрудники, он пулей вылетел из койки, мигом оделся и выскочил на палубу.

Пожалуй, он несколько запоздал, однако необходимо принять во внимание то, что Лоу позже объяснял американскому сенатору Смиту:

— Вы должны помнить, что нам не удается по-настоящему высыпаться, поэтому если мы засыпаем, то спим как убитые.

Второй помощник капитана Лайтоллер тоже опоздал, но совершенно по другой причине. Как и Лоу, он был свободен от вахты и спал в своей койке в момент столкновения с айсбергом, но мгновенно проснулся и как был, босиком, выбежал на шлюпочную палубу узнать, что стряслось. По обоим бортам судна ничего нельзя было увидеть; лишь на правом крыле мостика он с трудом различил стоящих там капитана Смита и первого помощника Мэрдока; они тоже пристально вглядывались в ночную тьму. Лайтоллер возвратился в каюту и стал решать, как ему поступить. Несомненно, с судном произошло что-то неладное — сначала этот толчок, а потом остановка машины. Но все же он, Лайтоллер, в данный момент вахты не несет, и пока его не позовут, все это его не касается. Если он понадобится, за ним пришлют. А когда за ним пойдут, он должен находиться там, где его будут искать. Лайтоллер снова лег в постель и не смыкая глаз стал ждать.

Прошло 5, 15, 30 минут. Теперь он мог слышать рев стравливаемого пара, усиливающийся гомон людских голосов, лязг механизмов.

В 0 часов 10 минут к нему в каюту наконец ворвался четвертый помощник капитана Боксхолл:

— Знаете, мы столкнулись с айсбергом.

— Я знаю, что мы с чем-то столкнулись, — отвечал Лайтоллер, вставая и начиная одеваться.

— В почтовой кладовой вода уже дошла до палубы F, — продолжал Боксхолл, чтобы немного подогнать своего собеседника, но тот в этом не нуждался, он уже был готов к выходу на палубу. Невозмутимый, прилежный и исполнительный, осмотрительный Лайтоллер отлично знал службу. Это был превосходный второй помощник.

На шлюпочной палубе матросы начали готовить к спуску 16 деревянных спасательных шлюпок. Их было по восемь с каждого борта: группами по четыре в носовой и кормовой частях шлюпочной палубы. Шлюпки нумеровались от носа в корму, по левому борту — четные, по правому — нечетные. Кроме того, на палубе находились четыре складные парусиновые шлюпки, известные под названием «энгльгардтов». Их можно было подвесить к пустым шлюпбалкам после спуска на воду двух носовых шлюпок. Эти складные «парусинки» обозначались литерами А, В, С и D.

Вместе все указанные плавсредства могли вместить 1178 человек, а на борту «Титаника» в эту воскресную ночь находилось 2207 человек.

О таком несоответствии не знал никто из пассажиров, о нем было известно лишь немногим членам экипажа, но и большинство посвященных не придавало этому никакого значения. «Титаник» был непотопляемым. Все говорили об этом. Когда миссис Элберт Колдуэлл наблюдала за тем, как матросы в Саутгемптоне грузят багаж на «Титаник», она спросила у одного из них:

— Правда ли, что это судно непотопляемое?

— Истинная правда, мэм, — последовал ответ, — сам господь не мог бы потопить этот корабль.

И вот теперь пассажиры смирно стоят на шлюпочной палубе; они спокойны, но совершенно не знают, что им делать. Шлюпочные учения на «Титанике» не проводились. Для пассажиров не было предусмотрено расписаний по шлюпочной тревоге. У членов экипажа такие расписания были, но никто не удосужился хотя бы взглянуть в них, и теперь экипаж, если можно так выразиться, играл по слуху, а не по нотам; казалось, однако, люди интуитивно знают, где они нужны и что необходимо делать — сказывались годы подчинения строгой дисциплине.

У каждой шлюпки копошились небольшие кучки людей. Одни снимали брезентовые чехлы, убирали мачты и ненужные предметы снабжения, укладывали в шлюпки фонари и жестянки с галетами. Другие стояли у шлюпбалок, прилаживая рукоятки и разматывая тросы. Одна за другой стали поворачиваться рукоятки, заскрипели шлюпбалки, завизжали тали, и шлюпки медленно повываливались за борт. Затем матросы стали травить тросы шлюпталей так, чтобы каждая шлюпка остановилась на уровне шлюпочной палубы или, как это было в нескольких случаях, на уровне прогулочной палубы А, расположенной непосредственно под шлюпочной.

Эвакуация пассажиров разворачивалась медленно. Второй помощник капитана Лайтоллер, в чьем ведении находился левый борт, был сторонником строгого соблюдения субординации, а старший помощник Уайлд, которому он в данный момент подчинялся, никак не хотел торопиться. Когда Лайтоллер спросил у него разрешения вывалить шлюпки за борт, Уайлд ответил:

— Нет, погодите пока.

В конце концов Лайтоллер прошел на мостик и непосредственно от капитана Смита получил разрешение вывалить шлюпки. Потом второй помощник спросил у старпома, можно ли начинать посадку, и опять Уайлд ответил «нет». Лайтоллер снова пошел на мостик, и снова капитан Смит утвердительно кивнул головой, сказав при этом:

— Да, сажайте женщин и детей и спускайте шлюпки на воду.

После этого Лайтоллер спустил шлюпку Э4 на уровень палубы А и велел женщинам и детям спускаться на эту палубу для посадки. Так ему казалось безопаснее — меньше шансов, что кто-нибудь свалится за борт, меньше расстояние до воды, к тому же это позволяло немного очистить от людей шлюпочную палубу для предстоящей работы. Он с опозданием вспомнил, что прогулочная палуба в этом месте закрыта, а все окна, выходящие на нее, заперты. Пока кого-то послали открывать окна, Лайтоллер спешно отозвал всех отправившихся вниз пассажиров назад и перешел к шлюпке Э6, расположенной ближе к корме.

Стоя одной ногой в шлюпке, а другой на палубе, Лайтоллер начал сзывать женщин и детей. Его призывы были встречены без энтузиазма. К чему менять ярко освещенные палубы «Титаника» на несколько часов непроглядной тьмы в гребной шлюпке? Даже Джон Джекоб Астор нашел идею об эвакуации смехотворной.

— Мы здесь в большей безопасности, чем на борту этой маленькой шлюпчонки.

Когда миссис Дж. Стьюарт Уайт забралась в шлюпку Э8, ее окликнула приятельница.

— Для возвращения вам понадобится какой-нибудь пропуск. Завтра утром вас ни за что не пустят обратно без пропуска.

А когда миссис Констанс Уиллард наотрез отказалась войти в шлюпку, выведенный из себя помощник капитана в конце концов пожал плечами:

— Не тратьте времени попусту, оставьте ее в покое, раз уж ей так не хочется садиться.

Все это время успокаивающе звучала музыка. Руководитель Уоллас Хенри Хартли собрал свой оркестр, и музыканты принялись играть рэгтайм. Сначала оркестр играл в комнате отдыха первого класса, где до приказа спускать шлюпки находились многие пассажиры, позже музыканты перешли в носовую часть шлюпочной палубы и стояли там рядом с входом на парадную лестницу. Они не очень походили на оркестрантов — некоторые из них были в синих форменных костюмах, другие надели белые пиджаки, — но играли хорошо.

В свое время было сделано все для того, чтобы обеспечить «Титаник» лучшим на атлантических линиях оркестром. Компания «Уайт Стар Лайн» ограбила даже знаменитую кунардовскую «Мавританию», переманив с нее руководителя оркестра Хартли. Пианист Теодор Брейли и виолончелист Роже Брику без особых усилий были сманены с «Карпатии».

— Вы знаете, стюард, — радостно сообщили они Роберту Воону, обслуживавшему их на борту кунардовской «Карпатии», — скоро мы будем работать на приличном лайнере с приличной кормежкой.

Контрабасист Фред Кларк никогда не играл на лайнерах, но был хорошо известен в концертных кругах Шотландии, и его тоже «перекупили». Первая скрипка Джок Хьюм еще не выступал в концертах, но его инструмент обладал жизнерадостным звучанием, которое, похоже, нравилось пассажирам. Итак, восемь превосходных музыкантов знали, что им делать. В эту ночь они исполняли громкую, веселую музыку.

На правом борту дело продвигалось быстрее, но недостаточно быстро для Исмея, владельца пароходной компании, который, подгоняя людей, сновал по палубе взад и вперед.

— Нельзя терять ни минуты! — торопил он третьего помощника Питмана, наблюдавшего за подготовкой к спуску шлюпки Э5. В ответ Питман лишь пожал плечами — он не знал Исмея в лицо и у него не было времени обращать внимание на приказы этого назойливого незнакомца в комнатных туфлях. Исмей велел ему начинать посадку женщин и детей в шлюпку. Это было уж слишком, и Питман заявил Исмею:

— Я жду приказаний капитана.

Внезапно до него дошло, кем мог быть этот незнакомец. Питман подошел к капитану Смиту и сообщив ему о своей догадке, спросил, следует ли ему выполнять распоряжения Исмея. Капитан коротко бросил:

— Выполняйте.

Вернувшись к шлюпке Э5, Питман прыгнул в нее и объявил:

— Дамы, пожалуйте сюда!

Капитан Эдвард Джиффорд Кросби, связанный с судоходством бизнесмен из Милуоки, а в прошлом — шкипер с большим стажем работы на Великих Озерах, решительно настоял на том, чтобы его жена Кэтрин с дочкой сели в шлюпку. Он имел возможность оценить всю серьезность сложившейся обстановки; сразу после столкновения с айсбергом он набросился на жену:

— Если ты сейчас же не встанешь с постели, то пойдешь ко дну!

Несколько позже он сообщил ей:

— Корабль очень сильно поврежден; думаю, однако, что благодаря водонепроницаемым отсекам он останется на плаву.

Но рисковать жизнью близких, уповая на «непотопляемость» лайнера, он не хотел.

Медленно, нерешительно к спасательной шлюпке подходили другие: мисс Хелен Остби, миссис Ф. М. Уоррен, миссис Уошингтон Додж со своим пятилетним сыном, молоденькая стюардесса. Когда среди женщин больше не осталось желающих садиться в шлюпку, были усажены несколько супружеских пар, потом разрешили сесть нескольким мужчинам. На правом борту такой порядок посадки соблюдался все время: сначала садились женщины, но если оставалось место, пускали и мужчин.

Немного ближе к корме первый помощник капитана Мэрдок, под надзором которого находился правый борт палубы, проводил посадку в шлюпку Э7 и встречался с теми же трудностями, что и другие помощники капитана. Сопровождаемая матерью, в шлюпку прыгнула популярная киноактриса Дороти Гибсон. Затем эти две женщины уговорили присоединиться к ним своих партнеров по игре в бридж Уильяма Слоупера и Фреда Сьюарда. Медленно, по одному садились другие пассажиры, пока в шлюпке не собралось человек 19 или 20. Мэрдоку показалось, что больше ждать нельзя. В 0 часов 45 минут он махнул рукой, разрешая спустить на воду шлюпку Э7 — первую в эту ночь.

Затем он приказал Питману отправляться старшим в шлюпке Э5 и велел ему после спуска на воду держаться поблизости от кормового забортного трапа «Титаника», после чего помощники капитана пожали друг другу руки:

— До свидания! Счастливо!

Когда шлюпка Э5 под скрип талей спускалась на воду, Брюс Исмей выходил из себя от нетерпения.

— Спускайте же! Спускайте! Спускайте! — твердил он, одной рукой упершись в шлюпбалку, а другой чертя в воздухе большие круги.

— Если вы к чертовой матери не уберетесь у меня из-под ног, — прорвало пятого помощника Лоу, который руководил людьми, работающими на шлюпбалках, — то я ничего не смогу сделать. Вы хотите, чтобы я быстрее спускал шлюпку на воду? Вы, наверное, хотите, чтобы я утопил всех находящихся в ней людей!

Ошеломленный этой вспышкой, Исмей, не проронив ни слова, повернулся и пошел к шлюпке Э3. Видавшие виды члены команды от изумления пораскрывали рты. Гневная выходка Лоу показалась им самым драматическим событием за всю сегодняшнюю ночь. Какой-то пятый помощник капитана не может безнаказанно обругать владельца пароходной компании, и, конечно же, по прибытии в Нью-Йорк наступит час расплаты. В том, что все прибудут в Нью-Йорк, почти никто еще не сомневался. На худой конец, их всех пересадят на другое судно.

— Пошан, — сказал Чарлз М. Хейс майору Пошану, помогавшему готовить шлюпки к спуску, — наше судно не потонет еще целых восемь часов. Мне только что сообщил об этом один из лучших моряков, мистер Кросби из Милуоки.

Метрдотель французского ресторана на «Титанике», мосье Гати, пребывал в таком же спокойном состоянии духа, что и мистер Хейс. Стоя в одиночестве на шлюпочной палубе, он казался олицетворением достоинства: на голову надежно надвинут шелковый цилиндр, в руке саквояж, через другую руку перекинут аккуратно сложенный дорожный плед.

Мистер и миссис Люсьен Смит, мирно беседуя с мистером и миссис Слипер Харперами, сидели в гимнастическом зале рядом со шлюпочной палубой. «Механические лошади» остались теперь без седоков: супруги Асторы ушли куда-то в другое место. И наконец никого не было на велоэргометрах, столь популярных среди пассажиров, которые любили крутить педали, наблюдая за показаниями красной и синей стрелок на белом циферблате. Находиться в помещении гимнастического зала с покрытыми линолеумом в яркую шашечку полами и удобными плетеными креслами было гораздо приятнее, чем на шлюпочной палубе. Здесь было определенно теплее, да и спешить, казалось, было некуда.

В почти пустом курительном салоне на палубе A возле стола спокойно сидели четверо мужчин: Арчи Батт, Кларенс Мур, Фрэнк Миллет и Артур Райерсон; похоже было, что они намеренно обособились здесь, подальше от шумного столпотворения, царившего на шлюпочной палубе.

Глубоко внизу смазчик Томас Рейнджер, начав выключать некоторые из 45 вентиляторов, обслуживающих машинное отделение, вспомнил о тех вентиляторах, которые ему надо было отремонтировать завтра. Электрик Алфред Уайт, обслуживавший динамо-машины, варил на вахте кофе.

А на корме «Титаника» рулевой Джордж Томас Роу все еще мерил шагами палубу, продолжая нести свою одинокую вахту. Он никого не видел и ничего не слышал с тех самых пор, когда мимо него почти час назад плавно проследовал айсберг. Внезапно он с изумлением увидел спасательную шлюпку на воде неподалеку от правого борта лайнера и тотчас позвонил на мостик: знают ли там, что возле «Титаника» плавает шлюпка? Недоверчивый голос на другом конце провода поинтересовался, кто говорит. Роу объяснил, и до людей на мостике дошло, что о рулевом просто-напросто забыли. Ему велели незамедлительно отправляться на мостик и прихватить с собой несколько ракет. Роу спустился в кладовую, взял дюжину ракет в жестяной коробке, затем стал подниматься наверх, в носовую часть судна. Он оказался последним на «Титанике», узнавшим о том, что произошло.

Другие уже знали об этом слишком хорошо. Пожилой доктор О'Локлин шепнул стюардессе Мэри Слоун:

— Наши дела из рук вон плохи, дитя мое.

Стюардесса Энни Робинсон стояла неподалеку от почтовой кладовой, где было видно, как на палубе F поднимается вода. Покуда она ломала голову над тем, что делать с мужским кожаным саквояжем, брошенным кем-то в коридоре, появился судовой плотник Хатчинсон с лотлинем в руках; он казался озадаченным, сбитым с толку и вне себя от расстройства. Несколько позже мисс Робинсон столкнулась на палубе А с Томасом Эндрюсом. Тот встретил ее по-родительски строго:

— Я, кажется, велел вам надеть спасательный нагрудник!

— Да, — отвечала она, — но мне показалось, что я в нем выгляжу ужасно.

— Позабудьте о красоте. Наденьте нагрудник и ходите в нем, чтобы вас видели пассажиры.

— Но он такой некрасивый.

— И все же наденьте… Если вы дорожите своей жизнью, наденьте его.

Эндрюс очень хорошо понимал людей. Обаятельный, энергичный, он всюду поспевал, всем помогая. И люди, естественно, охотно обращались к нему. К каждому у него было особое отношение, зависящее от того, какого он был мнения об этом человеке. Болтливому стюарду Джонсону он сказал, что все будет в порядке. Мистеру и миссис Элберт Дикам, его случайным компаньонам по обеденному столу, он поведал:

— Разрушена часть корпуса в носу, но «Титаник» не потонет, если выдержат его кормовые переборки.

Опытной стюардессе Мэри Слоун Эндрюс сообщил:

— Положение очень серьезное, но, чтобы не было паники, дурные вести надо от пассажиров скрывать.

Джону Б. Тэйеру, пользовавшемуся его полным доверием, он сказал, что судну «осталось жить немногим более часа».

Некоторым членам команды ничего говорить было не нужно, они и без того уже знали обо всем. Примерно в 0 часов 45 минут матрос первого класса Джон Поингдестр покинул шлюпочную палубу, чтобы взять свои резиновые сапоги. Он отыскал их в надстройке на носовой части палубы Е и отправился было снова наверх, когда деревянная перегородка, отделявшая его кубрик от какого-то помещения для пассажиров третьего класса на правом борту судна, внезапно рухнула и в кубрик хлынула забортная вода; очутившись в ней по пояс, Поингдестр с большим трудом выбрался наружу.

Ближе к корме стюард обеденного салона Рей пошел в свой кубрик на палубе Е, чтобы взять там пальто и одеться потеплее. Возвращаясь наверх, он направился по «большой шотландской дороге» в нос «Титаника» к парадной лестнице. Теперь здесь уже не было шумливой толпы кочегаров и пассажиров третьего класса; в этом широком рабочем коридоре царила тишина, если не считать хлюпанья воды, которая текла по коридору.

Еще ближе к корме помощник второго стюарда Джозеф Томас Уит спустился в свой кубрик на правом борту палубы F, чтобы забрать там кое-какие ценные вещи. Кубрик находился рядом с турецкими банями — сверкающими показным великолепием покоями, в интерьере которых викторианский стиль соперничал с «периодом» Рудольфо Валентино11. Мозаичные полы, покрытые сине-зеленой плиткой стены, золоченые балки на красноватом потолке, колонны с облицовкой из резного тикового дерева — все это было еще абсолютно сухим.

Но когда Уит прошел по коридору несколько шагов и стал подниматься по трапу, его взору предстала странная картина: с находящейся выше палубы Е вниз по ступенькам стекали струйки воды, покрывавшие лишь каблуки зашлепавших по трапу ботинок Уита. Поднявшись на палубу Е, Уит увидел, что вода поступает откуда-то справа и спереди.