Ничто не могло удивить Летти больше, чем появление Дэвида субботним июньским днем у дверей ее магазина в великолепном автомобиле Моррис Оксфорд. Ошеломленная, она разглядывала сверкающую на солнце черную полировку, а Дэвид хвастливо, как школьник, улыбался ей из машины.
      – Отец сделал меня партнером по бизнесу, и мы решили отметить это событие. Сто восемьдесят шиллингов. Прямо из автосалона. Тебе нравится?
      Растроганный ее искренним изумлением, он, казалось, молодел на глазах: сейчас ему никто не дал бы тридцати четырех.
      – О Дэвид, это замечательно! Ты никогда не говорил… что станешь партнером. И это… это замечательно! И машина! – Она заглянула внутрь. – Это просто удивительно!
      – Мы можем прокатиться, – сказал он, оборвав ее бессвязную речь. – Я могу отвезти тебя к Лавинии и Альберту и заодно показать машину.
      Она растерянно посмотрела на него.
      – Но уже поздно…
      Винни и Альберт переехали в Уолтамстоу в новый дом с большими окнами и садом, почти как у Люси.
      С тремя мальчиками – маленькому Артуру скоро будет два – им, конечно, нужен был дом побольше. Но Уолтамстоу! Благодаря сестрам, Летти по крайней мере могла задирать голову, нанося, пусть и нечастые, визиты родителям Дэвида, которые все еще неодобрительно смотрели на ее дружбу с их сыном.
      Новый дом Винни, как и старый, казался недостаточно большим для трех буйных мальчишек. Это было так непохоже на дом Люси, в котором, казалось, никто не жил. Ее две дочки никогда не бегали, не кричали, не доставляли хлопот. Если Элизабет иногда пыталась капризничать, то у Люси сразу начинала болеть голова. Она так давно не подпускала Джека к себе, что Летти небезосновательно считала, что семья Люси вряд ли когда-нибудь станет больше.
      А Винни в ноябре ждала следующего ребенка.
      Летти больше предпочитала хаос дома Винни чистоте и порядку дома Люси, даже несмотря на все возрастающую напыщенность Альберта. Он ей, в общем-то, никогда особенно не нравился, а теперь, с годами, он все больше толстел и становился еще более важным. Интересно, какое у него будет лицо, когда он увидит новую машину Дэвида.
      Дом Винни располагался недалеко от Эппингского леса. Летти давно мечтала побывать там. Теперь они могли съездить туда, и вообще куда угодно, и превосходно провести время, не беспокоясь о расписании поездов, автобусов и трамваев.
      Но сейчас уже так поздно. Если они поедут к Винни, то вряд ли вернутся до темноты. И отец не слишком обрадуется, особенно потому, что его заранее не предупредили.
      – Мы вернемся очень поздно, – произнесла она, но Дэвид только расхохотался.
      Новое приобретение сделало его более беспечным, словно он немного выпил и мог завоевать весь мир. Дэвид небрежно похлопал рукой по спинке кожаного сиденья, приглашая ее сесть рядом с ним.
      – На машине это всего полчаса, – весело сказал он, и Летти, неспособная больше сопротивляться, неуверенно открыла дверцу и скользнула на сиденье. А в Дэвида словно дьявол вселился. – Интересно, какое лицо будет у Альберта!
      – Стемнеет раньше, чем мы вернемся.
      Лицо Летти помрачнело. Должна ли она сказать о поездке отцу? Уехать, не предупредив его, оставив одного дома. Потом несколько дней будут испорчены его ворчанием и упреками. О, как она ненавидела эти дни!
      – Сейчас середина лета, дорогая. Еще не скоро стемнеет. Сейчас только семь часов.
      – Отцу время ужинать.
      По лицу Дэвида Летти сразу поняла, что этого не следовало говорить. Но он быстро взял себя в руки. Ничто не могло испортить ему настроения.
      – Если хочешь, мы можем взять его с собой, – сказал он без особого энтузиазма. В этот вечер он хотел видеть только ее. – Мы вернемся до темноты.
      Полчаса туда. Час у них. Полчаса обратно. Но если ты предпочитаешь…
      Летти бросила на него быстрый взгляд. Она прекрасно поняла, о чем он думает. Его радость быстро угасла при мысли, что нужно пригласить отца поехать с ними, а он, конечно, откажется, и она будет чувствовать себя несчастной.
      Летти видела, что Дэвид изо всех сил старается сохранить бодрый вид, и она сама воспряла духом и мгновенно приняла решение.
      – Необязательно, Дэвид. Он прекрасно пробудет несколько часов один. – Она уже вылезала из машины. – Подожди меня, я только надену шляпку.
      Как всегда, когда она волновалась, в ее речи стал слышен акцент. Дэвид, довольный ее решением, улыбнулся ей.
      Она нашла отца на кухне. В рубашке без воротника и со свисающими на бедра подтяжками, он перед зеркалом над раковиной подстригал свои усы. Ножницы замерли в его руках, он повернулся. Два алых пятнышка симметрично пылали на щеках Летти, от радостного блеска глаза казались еще более зелеными. Все было ясно без слов.
      – Дэвид внизу.
      Казалось, что у нее за спиной выросли крылья, и она вот-вот взлетит.
      Она уже готова уехать со своим бесценным Дэвидом Бейроном, с горечью подумал Артур Банкрофт. Странно, что она вообще потрудилась сказать ему об этом. Его благодушное настроение моментально испарилось. Сегодня вечером он будет предоставлен самому себе, зная, что все ее внимание отдано Дэвиду Бейрону, и плевать, каково ему здесь одному.
      – И угадай, папа, что он сделал! Он купил машину. Пойди посмотри. Она великолепна!
      Отец хмыкнул, повернулся к ней спиной и принялся подстригать торчащие над верхней губой волосы. В маленьком, забрызганном водой зеркале отражались его выцветшие, полные ревности голубые глаза.
      – Я полагаю, ты собираешься с ним уехать?
      – Он хочет, чтобы мы съездили навестить Винни и…
      – Лавинию! – прервал он ее, продолжая заниматься своими усами.
      – Лавинию, – кротко повторила она. Сейчас было не время спорить. – Дэвид спрашивает, не хочешь ли ты поехать с нами? Тебе ведь будет приятно навестить Вин… Лавинию. Доставь себе удовольствие в выходные.
      С таким же успехом она могла разговаривать с глухим.
      – Я уже говорил раньше и скажу еще раз: никто не заставит меня сесть в этот вонючий громыхающий тарантас.
      Краем глаза он увидел, как она напряглась, ее подбородок дерзко задрался. Он пожал плечами и продолжал приводить в порядок усы.
      – Полагаю, тебе все равно, поеду я с вами или нет. Ты все равно поедешь. Хоть на всю ночь.
      – Я никогда не уезжала на всю ночь, – ответила она обиженно. – Я всегда возвращалась до того, как ты пойдешь спать. По крайней мере, если ты шел спать в обычное время. Так ты едешь или нет?
      Она знала его ответ.
      Он коротко покачал головой.
      – Я не собираюсь сидеть сзади вас, как третий лишний. Ты же не хочешь, чтобы я ехал с вами. И он не хочет, я это знаю.
      – Ну… – она запнулась и поджала губы. – Он только спросил.
      Она гордо подняла голову, повернулась на каблуках и решительно пошла в спальню, принадлежавшую раньше ее сестрам.
      Через мгновение она появилась в кремовой шляпке, которая неплохо шла к голубому, цвета морской волны платью. Дэвид купил ей его на день рождения. Очень модное, узкое, достаточно короткое, чтобы были видны ее щиколотки. Летти была без ума от этого подарка.
      Отец старался сделать вид, что не замечает ее, но она выглядела так привлекательно, ее фигура была так изящна, а щеки так пылали, что волна любви захлестнула его.
      – Я ухожу, папа. – Ее резкий голос охладил на мгновение вспыхнувшую нежность.
      Он хмыкнул и уставился в зеркало, наблюдая, как она выходит из комнаты. Ее каблуки сердито застучали по ступенькам.
      – И не позволяй ему ничего делать с собой в его распрекрасной машине! – крикнул он ей вслед. Он услышал, как в магазине звякнул дверной звонок и как хлопнула дверь.
      – Не позволяй ему, – пробормотал он тихо, словно опавшие листья прошелестели по тротуару. – Не позволяй ему забрать тебя у меня. Что я буду делать, если ты уйдешь?
      Мгновение он смотрел на свое отражение в зеркале, потом отвернулся и уныло бросил ножницы на перевернутый медный поднос.
      Мысленно он отправился за ними. Он видел горящие лица влюбленных, слышал их смех, его дочь уже не девушка, а женщина, которая после шести лет знакомства должна знать мужчину, который за ней ухаживает, каждый его дюйм. А знает ли она каждый его дюйм?
      Он постарался не думать об этом, но мысли не слушались. На лице мужчины за рулем, должно быть, блуждала улыбка; он смотрел на дорогу. Женщина откинула голову на спинку сиденья, ее волосы выбивались из-под шляпки. Или нет, она, наверное, сняла шляпку, и ее волосы развевались на ветру.
      У Лавинии они, вероятно, смеялись, болтая за чашкой чая, играли с его внуками, которых он сам редко видел, потому что его старшая дочь не часто приезжала к нему. До него никому нет дела. Чертова семейка! Проклятия проносились в его голове. Ты растишь их, заботишься о них, работаешь, потеешь, чтобы они были чуть лучше одеты, чуть лучше накормлены. И что получаешь взамен? Они превращаются в бесчувственных кукол, которые и знать не хотят дом, в котором выросли. Они слишком заняты, чтобы приехать туда, где родились и где живет их отец.
      Затем, распрощавшись с Лавинией и Альбертом, они покинут их шикарный дом, сядут в автомобиль, медленно поедут в темноте… Артур Банкрофт отдернул на окне в гостиной толстую кружевную занавеску, белоснежную после недавней стирки и жесткую от крахмала. Летиция хорошо крахмалила белье. Небо было покрыто темными облаками, через которые бледно просвечивала зеленоватая луна.
      В сумерках мужчина и женщина будут медленно ехать мимо леса. Деревья отбрасывают на дорогу длинные тени. В одном из тенистых мест мужчина остановит машину, выключит мотор, повернется к женщине, обнимет ее. Прижмет к себе, поцелует, начнет ласкать…
      – Мерзкий грубиян! Своими грязными руками… Мою дочь! Он хочет забрать ее у меня. Но я не позволю ему! Видит Бог, я не позволю!
      Отец сидел в деревянном кресле жены у незажженного камина. В гостиной было темно. Что возраст делает с людьми! Весь его гнев вдруг улетучился. Он следил выцветшими голубыми глазами за тенями на стене.
      – Я старею. Старею. Пятьдесят шесть. Господи, что я буду делать, если он заберет ее у меня?
      С усилием, как человек, страдающий артритом, он медленно поднялся с кресла, пошарил рукой на камине в поисках спичек, встряхнул коробок, проверяя, что они там есть. Вспыхнувшая спичка желтым пламенем осветила его лицо, он прошел в центр комнаты и поднес спичку к газовой лампе. Газ зашипел, затем раздался хлопок, и комната озарилась зеленоватым светом. Газ пошел ровнее, свет стал ярче.
      На краю Эппингского леса Дэвид наклонился и нежно поцеловал Летти. Она лежала в его объятиях, стараясь не думать об отце и желая только нежных поцелуев, которые говорили так много. Но она не могла не думать об отце.
      – Уже поздно, Дэвид.
      – Нет еще, – прошептал он, не замечая ничего вокруг, кроме нее. Легкий ночной ветер освежал их лица, она вернула ему его поцелуй. Его руки сквозь одежду ласкали ее грудь, она вздохнула, ей захотелось избавиться от стесняющего платья.
      Они могли любить друг друга здесь, в тени деревьев. Она знала это. Ее руки обвивали его шею, их губы соприкасались, кровь стучала у нее в висках. Но где-то в глубине сознания билась мысль: уже поздно, отец будет волноваться…
      – Дэвид, нужно возвращаться. – Слова вырвались сами собой, против ее воли.
      – Не беспокойся, дорогая. – Голос Дэвида был прерывистым. Но ее волнение лишь усиливалось, тело напряглось.
      – Дэвид…
      – Не беспокойся. – Его дыхание стало резким, руки требовательными. Она вдруг испугалась, что может забыть все предосторожности, все благоразумие.
      – Нет, Дэвид, не надо.
      Самоконтроль помимо ее сознания владел ею. Как она ненавидела этот самоконтроль, но, подобно беспомощной жертве, была вынуждена подчиняться ему. Может быть, наступит такой момент, когда она станет полностью свободна, забудет все и позволит любить себя со всей страстью. Час назад она бы позволила. Но сейчас…
      – Дэвид, уже поздно!
      Ее резкий голос привел его в чувство. Откинувшись назад, он прочитал в ее глазах, с какой мукой и болью она отвергает его, замер на мгновение, затем осознал: она отвергает не его, это влияние того, кто находился за много миль отсюда, а мог бы тоже сидеть рядом с ними. Тот, с кем он не мог состязаться.
      Он сидел, глядя перед собой в темноту.
      – Хорошо! Я отвезу тебя домой к отцу. Тебя это беспокоит? Я для тебя всегда на втором месте. Во всяком случае, я сейчас отвезу тебя домой.
      Взревел мотор.
      Чуть не плача, Летти хотела крикнуть: нет, она не хочет домой! Она хочет, чтобы он занялся с ней любовью! Но то, что между ними произошло, уже нельзя было исправить.
      Дэвид молча вел машину. Она тоже молчала, считая мили, неумолимо приближающие ее к дому.
      Около магазина он выключил мотор и откинулся на сиденье. Он не смотрел на нее.
      – Летиция. – Его решительный тон испугал ее. – Я приношу извинения за то, что вышел из себя. По дороге домой я все время думал… Ты и я – мы топчемся на месте. Все эти ожидания… Мы… годы уходят. Прошло уже шесть лет, Летиция. Я был очень терпелив, но и мое терпение кончилось. Мне кажется, нам пора принять решение. Либо ты действительно хочешь выйти за меня замуж, либо ты чувствуешь, что должна провести всю жизнь, ухаживая за отцом, и тогда я должен решить – ждать мне тебя всю жизнь или нет. Но, если честно, Летиция, ты просишь слишком многого. Я не знаю, к какому решению ты придешь, но я не могу больше ждать. Теперь все зависит от тебя. Ты должна сказать, что выбираешь.
      Он раньше никогда не говорил с ней так серьезно. Летти мгновенно представила всю пустоту своего будущего. Ее голос эхом разнесся по темной улице.
      – Дэвид, не говори так! Ты не можешь бросить меня… после стольких лет…
      – Да. – Он повернулся к ней. В мерцании редких фонарей она увидела его лицо, искаженное болью, любовью и страхом. – После стольких лет. Сколько еще я могу наблюдать, как ты три четверти себя отдаешь отцу, и лишь оставшуюся четверть мне? Может, я несправедлив, требуя всю тебя, но мне не кажется, что и ты поступаешь справедливо. Я не прошу тебя перестать любить отца. Я прошу тебя любить меня…
      – Но я люблю тебя!
      – Не так, как женщина должна любить мужчину, Летиция. Это смешно. Я больше так не могу. Я не хочу терять тебя, дорогая. Я просто говорю, что мы должны принять решение. Так больше продолжаться не может.
      – О, так не будет продолжаться, Дэвид! Я скажу ему, что он должен смотреть правде в глаза. Я скажу ему, что не могу бегать вокруг него всю жизнь. Я хочу как все выйти замуж, иметь мужа, семью. Я сделаю что-нибудь, Дэвид. Пожалуйста, поверь мне. Я обещаю!
      – Ты уже обещала раньше.
      – Но на этот раз точно. Я обе… – Она уже говорила это. И это для него ничего не значило. – О, Дэвид, дорогой, не пугай меня. Я не смогу без тебя жить.
      Она знала, что ее слова звучат театрально, но это от отчаяния. Она сидела, не шевелясь, смотря невидящими глазами перед собой. Она почувствовала, что он смотрит на нее, но, когда повернула голову, он быстро отвел взгляд.
      – Мне кажется, будет лучше, – сказал он медленно, словно сам себе, – если мы на какое-то время расстанемся.
      – Пожалуйста, не говори так, Дэвид!
      – Я имел в виду пару недель, – закончил он. – Это даст нам обоим возможность понять, что с нами происходит.
      – Дэвид…
      – Я думаю, тебе лучше идти, Летиция, – внезапно сказал он. – Отец ждет тебя.
      Он посмотрел вверх, она тоже подняла глаза. Сквозь коричневую занавеску тускло просвечивал огонь газовой лампы.
      Не дожидаясь ее ответа, Дэвид вылез из машины, обошел вокруг и открыл ей дверцу.
      – Мы увидимся завтра? – Она старалась скрыть дрожь в голосе. Дэвид смотрел под ноги, стараясь не встречаться с ней взглядом.
      – Я еще не знаю, как сложится завтрашний день. Может, в следующую субботу. Я напишу тебе.
      Прежде, чем она согласилась, он быстро поцеловал ее в щеку и пошел к машине.
      Она чувствовала, что задыхается, ее тело словно одеревенело. Она пошла к двери, с трудом попала ключом в замок, осторожно открыла дверь. Звякнул звонок. Невозможно было войти в дом без того, чтобы не предупредить хозяев, неважно, как тихо вы открываете дверь.
      Летти обернулась и посмотрела назад. Дэвид включил зажигание и, не глядя на нее, медленно поехал прочь, в другую часть Лондона, в другой мир, который не хотел принимать ее. И никогда не примет. Она вдруг почувствовала себя обманутой. Все эти годы она обманывала себя.
      С преувеличенной осторожностью Летти закрыла дверь и услышала голос отца:
      – Это ты, Летиция?
      И машинально ответила:
      – Да.
      Кто еще, он думает, это мог быть?
      Она поднялась по лестнице и вдруг услышала внутри себя голос: «Ты увидишь его… на следующей неделе или через неделю, но ты увидишь его. Обязательно увидишь!»
      – Это ты, Летиция? – снова донесся из гостиной голос отца. Она слышала, что он набивает трубку.
      Но она сейчас не могла с ним разговаривать. Лучше завтра, когда она придет в себя.
      – Я иду спать, папа, – сказала она, проходя мимо гостиной. Ее голос звучал так, словно ей сдавили горло. – Я устала.
      – Так устала, что не можешь войти сюда, когда я столько ждал тебя?
      – Да, папа, извини!
      Ей было все равно, что он подумает. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Закрывая дверь в спальню, она слышала его бормотание, слышала, как он подошел к ее двери.
      Она уткнулась головой в подушку. Слезы душили ее. Она слышала, как он пошел в свою комнату, его ворчание, что ей совершенно наплевать на его чувства.
      Отец тихо закрыл свою дверь, и слезы хлынули из ее глаз, образуя мокрые пятна там, где глаза касались наволочки. Никогда в жизни еще не было, чтобы слезы не могли облегчить ее боль. Все было кончено. Дэвид ушел. Он сказал, что напишет ей и известит о субботе. Но она знала, что он не напишет. Он бросил ее и будет строить свою жизнь, в которой ей не найдется места.
      Казалось невероятным, что шесть лет могли окончиться так внезапно. Она все еще не могла в это поверить, старалась убедить себя, что это не так, и знала, что так.
      И это была ее вина. Нет, это была вина отца. Она ненавидела отца всем своим существом за то, что он причинил ей, за его эгоизм. Но еще больше она ненавидела любовь, которую испытывала к Дэвиду и которая только усилилась от предстоящей разлуки, заставив ее сердце болеть так, что ничто не могло облегчить эту боль.

      Дополнительный выходной в понедельник был особенно приятен после душного августовского уик-энда.
      Летти сидела дома и уныло думала о том, как они с Дэвидом могли бы провести эти дни. Сияющее на лазурном небе солнце светило, казалось, специально, чтобы подразнить ее.
      Погруженная в свои несчастья, Летти не задумывалась, что оно дразнит и всех вокруг. Люди семьями отправлялись на берег моря, увешанные корзинами и сумками, полными сэндвичей и пива. Однако на вокзалах они обнаруживали, что поезда отменены, а сами вокзалы заполнены моряками и резервистами.
      Но Летти думала лишь о Дэвиде и о том, как замечательно они могли бы провести эти выходные: смешаться с пестро одетой толпой гуляющих в парке или пойти в зоосад.
      Они могли посетить музей восковых фигур мадам Тюссо, где были выставлены король Георг и королева Мария, пройтись к Букингемскому дворцу и посмотреть смену караула, надеясь случайно увидеть Их Величества, или отправиться в Уайт-Сити на шоу. Вместо этого Летти вынуждена была сидеть дома, когда весь Лондон, казалось, вышел на улицу. Везде было людно, но в воздухе ощущалось ожидание чего-то неопределенного, и каждый чувствовал это.
      Несколько дней назад конфликт на Балканах принял серьезный оборот. В Европе росла напряженность, и это выливалось на страницы газет.
      – Вы читали? – В гостиную со свежим номером «Ивнинг Стандарт» в руках вошла миссис Холл и уселась на диван. – Эти австрийцы объявили войну Сербии из-за своего эрцгерцога. Вот тебе и Балканы! Вечно ссорятся то из-за одного, то из-за другого.
      Благодаря миссис Холл газеты можно было не читать. Она пересказывала им каждое слово с тех пор, как молодой серб убил австрийского эрцгерцога Фердинанда во время его визита в Боснию.
      – «Черная рука», – мрачно сказала миссис Холл. – Так они сами себя называют – эти сербы, которые убили эрцгерцога и его жену, вот бедняжка!
      Миссис Холл недавно наняли сидеть с отцом и читать ему вечерние газеты.
      Она устала от своего одиночества, как и он от своего. Он внимательно слушал ее, стараясь вникнуть в мельчайшие детали происшедшей трагедии.
      Убийства и ограбления отошли на второй план. Все интересовались политикой. Говорили, что министр иностранных дел Австро-Венгрии подозревает Сербию в причастности к убийству и просит у Германии поддержки, настаивая на участии австрийских официальных лиц в расследовании убийства, а Франция и Россия поддерживают Сербию, которая отклонила эти требования.
      – Это все равно, что пустить лису в курятник, – со знанием дела заявила миссис Холл.
      В тот же день она снова пришла к ним и расположилась в деревянном кресле, в котором обычно сидел отец. Плоская шляпка была пришпилена к ее растрепанным седеющим волосам. Она щурилась, поднося газету к лампе, и читала почти по складам:
      – Здесь пишут, что Австро-Вен-грия отклонила пред-ложение сэра Эдварда Грея собрать кон-ферен-цию, чтобы об… обсудить… Я вижу, они хотят вовлечь в эти неприятности как можно больше народу, – добавила она от себя.
      В отличие от миссис Холл, Летти, как и многие другие, скептически относилась к конфликту на Балканах. В газетах писали, что Россия начала мобилизацию, а Германия требует прекратить военные приготовления на границе, но Летти это не волновало. Это было слишком далеко от ее дома.
      Ее также не волновало, что Германия поспешно объявила войну России, требуя от Франции заявить о своем нейтралитете. Ее мысли были заняты другим.
      Дэвид не давал о себе знать уже три недели, с тех пор как они ездили к Винни. С тяжелым сердцем она ждала следующего воскресенья. И когда он снова не появился, ее охватила паника. В понедельник она занялась магазином и старалась не думать о нем. Но в следующие выходные это чувство вернулось, стало почти невыносимым, гораздо более сильным, чем неделю назад, словно вобрало в себя все, что накопилось за предыдущие недели.
      Любое сказанное ей слово вызывало у нее слезы. Она все же ухитрялась не плакать при отце. У нее была своя гордость. Она была резка с ним и затевала ссоры почти не из-за чего, оставляя его растерянным и смущенным.
      Ее гордость также не позволяла ей зайти к мистеру Соломону, жившему рядом, и попросить разрешение воспользоваться его телефоном, который он недавно поставил. Гордость! Как можно уступить первой и попросить Дэвида приехать?! Но она нуждается в Дэвиде больше, чем в своей гордости. Она чуть не попросила совета у миссис Холл, но в последний момент решила не делать этого. Решение надо принимать самой.
      Отец не спрашивал, почему Дэвид не приезжает уже два воскресенья подряд. Когда прошло третье воскресенье и отец опять ничего не спросил, Летти вдруг подумала, почему она должна столько заботиться о нем, если ее дела его совершенно не интересуют?
      Переполненная горькими мыслями и простя Дэвиду его отсутствие, она подошла к двери магазина мистера Соломона, надеясь, что отец наверху в своей комнате не услышит ее.
      Она неуверенно постучала. Мистер Соломон открыл дверь и посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков.
      – Летти? Что ты хочешь, моя дорогая?
      Не подумав, она сделала ему знак говорить тише.
      – Что такое? Твой отец, он нездоров?
      – Нет, мистер Соломон. Я хотела спросить, вы не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном? Мне нужно связаться с моим… женихом. – Это звучало странно, но он действительно был ее жених. Она все еще носила кольцо.
      На исчерченном морщинами лице появилась улыбка. Он кивнул.
      – Вашего жениха я знаю. Приятный, всегда вежливо со мной здоровается по воскресеньям.
      Он почесал пальцами небритую щеку.
      – А я думаю, что-то его не видно. Он болен, ваш жених?
      – Нет, он здоров, мистер Соломон. – Время шло. Отец мог хватиться ее. – Но мне нужно позвонить ему. Это срочно.
      – Конечно! Конечно! – Он отступил назад на несколько шагов. Сверху донесся голос его жены: