Люди танцуют, прыгают, обнимаются от радости. Развеваются флаги, звонят колокола всех церквей.
      Летти, стоя у порога магазина, отчетливо слышала перезвон колоколов в Церкви Святого Леонарда, тонущих в общей какофонии радости и облегчения.
      Война закончилась! Через четыре с половиной года.
      Но были и те, кто не торопился веселиться. Винни, овдовевшая ровно за десять недель до последнего выстрела, или она сама, потерявшая любимого через четыре месяца после начала войны.
      И, улыбаясь радующимся людям, Летти глотала слезы. Многие плакали, некоторые оттого, что их близкие теперь в безопасности, другие – вспоминая погибших, для которых мир наступил так поздно. Кто на этом фоне заметит ее слезы?
      Ты одна из миллионов, говорила она себе. Миллионов жен, матерей и возлюбленных, которые никогда не увидят своих любимых. И ты должна радоваться за других, которым повезло больше. Слезы не вернут Дэвида. Ты только расстраиваешь себя, а он не хотел бы этого. Надо думать о том, как жить дальше. Но было так трудно удержаться от слез.
      Она плакала и из-за Кристофера. Он уже лишился отца, которого и не знал никогда, а сейчас потерял человека, которого называл «папа». О, как ей сейчас хотелось видеть Кристофера рядом. Ему только три года, и он в конце концов забудет о своей потере. Но осмелится ли она рассказать ему о настоящем отце? Рассказать, что он был зачат в любви, хотя и не освещенной браком. Незаконнорожденный. Ее горло сжалось при этой мысли. Нет, нельзя. Сейчас нельзя. Но когда-нибудь… Надо вытереть слезы и думать только о сегодняшнем дне.
      Я верну сына, сказала она себе. Он мой ребенок!
      Стоя на пороге своего дома, наблюдая за проходящими мимо толпами народа, она поклялась: «Я верну его, Дэвид. Когда-нибудь я верну его».
      Наверху Ада Холл и отец танцевали, напившись пива и джина. Потолок над головой Летти ходил ходуном.
      Мимо прошел одетый в военную форму Берт Уилкинс, держа под руку жену. После ранения в ногу его отослали домой на поправку, и он должен был вернуться на фронт на следующей неделе. У них действительно был повод для празднования – и Берт, и его жена сияли от счастья.
      Летти помахала им рукой, глядя, как они растворяются в толпе.
      – Пошли, пошли с нами, – Этель Бок помахала флажком прямо перед носом Летти. Она обнимала за шею вдребезги пьяного канадского солдата, который, наклонившись, пытался поцеловать ее в щеку, однако все время промахивался.
      – Пойдем, посмотрим торжества на Трафальгарской площади.
      Летти покачала головой, и, не тратя больше на нее времени, Этель со своим солдатиком отправились дальше. То, что Этель стала вдовой, ничуть ее не угнетало. В отличие от других, она прекрасно себя чувствовала.
      За спиной Летти раздался голос отца:
      – Мы с Адой сбегаем в пивную. Ты останешься здесь?
      Не ожидая ответа, они прошли мимо. Ада послала Летти глуповатую улыбку и вместе с отцом смешалась с толпой.
      Эта женщина практически поселилась в комнате отца. Приходила, как только открывался магазин, уходила поздно вечером, и он провожал ее.
      Летти, развернувшись на каблуках, захлопнула дверь, приглушив звуки праздника.
      Наверху она присела на край кровати. Как было тихо в комнате по сравнению с улицей. Тихий угол, чтобы спрятаться. Летти улыбнулась, посмотрела на свои руки. Огрубевшие от работы руки – едва ли подобающий вид для владелицы магазина в Вест-Энде. Где те ее давние мечты?
      Улыбка погасла. Она вздохнула, встала и подошла к шкафу, выдвинув верхний ящик и достав оттуда маленькую синюю коробочку в форме сердечка. Вынув кольцо, когда-то подаренное Дэвидом, она надела его на палец.
      «Ты выйдешь за меня замуж?»
      Ей надо было соглашаться еще в первый раз. Как она могла быть такой глупой? Она отказалась от собственного счастья ради отца. Зачем? Он даже никогда и не подумал, чего ей это стоило, никогда не выразил свою признательность, да и не чувствовал ее вовсе. Только презирал дочь.
      – Да, Дэвид, – сказала она громко. – Я выйду за тебя замуж.
      Слова казались мертвыми. Кольцо немного давило, так как она отвыкла его носить. Летти, вдруг испугавшись чего-то, сорвала его с пальца и бросила в коробку.
      «Дэвид, вернись. Позволь мне выйти за тебя замуж».
      Она стояла, замерев, стараясь не думать о своих глупых словах. А потом она вновь дала себе клятву: «Я никогда не надену твое кольцо, Дэвид, пока не верну нашего ребенка. И тогда буду носить это кольцо до самой смерти.
      К полуночи праздник немного утих, хотя то здесь, то там все еще раздавались отдельные возгласы, далеко разносившиеся в прохладном ноябрьском воздухе. Под окном вдруг раздался шум, разбудивший Летти. Голоса людей, желающих друг другу спокойной ночи, прежде чем разойтись в разные стороны. Мусорный ящик, небрежно задетый чьей-то ногой, покатился, издавая приглушенное дребезжание. Короткое ругательство, затем еле сдерживаемый хохот, когда разбуженная соседская собака принялась облаивать ночных прохожих.
      Летти услышала звяканье колокольчика над входной дверью в магазин. Ступеньки лестницы трещали, пока вошедший взбирался наверх. Затем послышался сдавленный смешок. Отец был не один.
      Она было собралась пойти и посмотреть, но потом передумала. Какое ей дело до его развлечений? Может быть, она и ошиблась. Напившись, он был способен смеяться сам с собой.
      Летти долго лежала без сна, думая о Люси, Винни, Билли. Война закончилась, но Билли оставался одной из ее жертв, обреченный на годы страданий. Как он себя чувствует сейчас? Надо бы сходить проведать его, а не прятаться в скорлупе, думая только о своем горе!
      Люси давно не звонила им. Рядом с ней сейчас жила мать Джека – его отец умер два года назад. У нее были дочери. Нет, ей совсем не нужны были сестра и отец.
      Винни тоже не давала о себе знать. Возможно, она сейчас сидит дома, горюя. Но Винни всегда могла обратиться за поддержкой к родным Альберта, к тому же у нее остались сыновья. И сын Дэвида тоже.
      Доносившийся из спальни отца слабый крик заставил Летти вернуться к действительности. Негодуя, она подумала, что ненавидит отца, который даже не вспомнил, что он не один в доме.
      Прислушиваясь, она незаметно уснула. А поднявшись на следующий день, сразу и не поняла, что это яркое утро – первый день без войны. Не будет больше в газетах сообщений о гибели людей – только заметки о том, как все радуются.
      Летти в кухне готовила завтрак, когда из спальни вышел отец, полуодетый и небритый.
      – Как тебе спалось? – спросил он, проходя мимо, чтобы взять бритву. Странный вопрос от человека, который почти никогда с ней не разговаривал.
      – Хорошо, – ответила она коротко.
      – Не слышала, как я вернулся?
      – Что-то слышала.
      Она помешивала овсянку в кастрюльке. Каша была готова. Она разлила ее в две тарелки и пошла накрывать обеденный стол, предпочитая есть подальше от отца, который умывался, расплескивая вокруг воду.
      Дверь его спальни была слегка приоткрыта. Недостаточно, чтобы заглянуть внутрь, но, проходя мимо, Летти заметила какую-то тень, промелькнувшую внутри комнаты. Летти остановилась, но оттуда не доносилось ни звука. Как будто человек, стоящий с другой стороны, тоже прислушивался. Летти перевела дыхание и продолжила свой путь.
      Она накрывала на стол, когда услышала шум – кто-то поспешно перебегал из спальни на кухню. Наклонившись над столом, Летти замерла. Из кухни донесся шепот. Она подошла поближе к двери, стараясь разобрать каждое слово.
      – Как ты думаешь, она слышала нас?
      – Не знаю.
      – Лучше я уйду, пока она меня не видела. Одним – кошачьим – движением Летти пересекла коридор и, немного запыхавшись, встала в дверях кухни.
      Ей хотелось рассмеяться, глядя на выражение их лиц. Словно дети, пойманные с банкой варенья в руках.
      – Надеюсь, вам понравилось? – спросила она медленно, глядя своими зелеными глазами на отца.
      – Летти… – Артур замешкался, не вполне сознавая, что он хочет сказать. Впервые за долгое время он назвал ее уменьшительным именем. – Послушай… мы с Адой… мы хотим тебе кое-что сказать.
      – Могу поспорить, что да. – Она передразнивала его манеру говорить, едва ли осознавая это. – Могу поспорить, что тебе многое есть, что сказать.
      – Сообщили бы это вчера, но ты спала. Понимаешь, Ада и я, мы решили пожениться.
      Летти смотрела на него, пораженная. Ей никогда не приходило в голову, что отец решит снова жениться, она всегда думала, что образ мамы остался для него таким же святым, как и для нее. А он преспокойно объявляет, что собирается жениться на Аде Холл – неряхе Аде Холл. Немыслимо!
      – Мы хотим, чтобы это произошло как можно скорее, – продолжил он. – Я имею в виду, мы ведь уже не молоды и не можем ждать долго. Поэтому решили, чтобы свадьба была в следующем месяце.
      Летти ничего не могла вымолвить, подавленная горьким недоумением. Человек, который препятствовал ее замужеству с Дэвидом, имеет наглость объявить ей о своей свадьбе – и с этой грязной коровой. Чем дольше Летти смотрела на стоящую напротив краснолицую женщину с опухшими от сна глазами, тем больше ее тошнило.
      Она почувствовала подступающую к горлу горечь и поняла, что никогда уже не сможет даже прикоснуться к отцу. Отец, такой привередливый, когда была жива мама, спал с этим существом. И не стыдился!
      Летти отвернулась.
      – Делай, что тебе хочется! – прокричала она через плечо, спускаясь вниз.
      На улице ветер ударил ей в лицо, захлопнув дверь в магазин. Она выскочила из дома без пальто и шляпы. Можно, конечно, пойти к Билли, но у нее была своя гордость. И ей оставалось только повернуть назад и позволить Аде Холл впустить ее.
      Отец и Ада поженились за неделю до Рождества. Это было шумное сборище. Ада привела с собой толпу родственников, включая двух сыновей с супругами и двух дочерей с их мужьями. Был ее дядя, его дети, несколько собутыльников отца, пара постоянных покупателей и соседей. Летти радовалась, что не приехал никто из маминой родни.
      Гости толпились в помещении магазина, бегали вниз-вверх по ступенькам и время от времени принимались выкрикивать поздравления. Подруга Ады принесла бутерброды, а выпивку заказали в ближайшей пивной.
      Ада была в приличном сером платье с накидкой из лисьего меха, волосы аккуратно забраны под серую шляпу с вуалью. По крайней мере, думала Летти, ей хватило ума не одеться в белое.
      Люси, пребывающая в таком же шоке, как и Летти, не пришла. «Воображает из себя Бог знает что», – раздраженно заметил отец, но быстро отвлекся, слишком поглощенный своими отношениями с Адой. Винни также отказалась, сославшись на траур по мужу, что, по мнению отца, было причиной уважительной, поэтому он не стал об этом больше говорить.
      Летти старалась как можно дольше не выходить из своей комнаты и вздохнула с облегчением, когда гости наконец разошлись. Но все же ее не оставляло какое-то чувство брезгливости, так как она знала, что рядом в спальне отца он и Ада Холл, сейчас уже Ада Банкрофт, наслаждаются своими законными правами мужа и жены.
      На следующее утро они уехали на неделю в Маргейт, оставив Летти одну. Отец покинул дом впервые за многие годы, и квартира казалась пустой, но Летти использовала это время для того, чтобы убраться, протереть везде пыль, переставить мелкие вещи. Она даже наслаждалась одиночеством и чувствовала себя необычайно легко, будто ее освободили от тяжелой ноши. И даже жалела, что отец скоро вернется.
      Наклонившись над маленьким столиком, Летти гневно смотрела на Аду. Злость охватила ее внезапно, когда она увидела, как на полированной крышке стола появилась царапина, прочерченная каминной решеткой.
      – Посмотри, что ты наделала. Ты не можешь оставить вещи в покое?!
      – Но я только пыталась помочь. – Лицо Ады покрылось пятнами, когда Летти оттолкнула ее.
      Был апрель. Прошло всего четыре месяца со дня свадьбы отца, но Летти казалось, что прошли годы.
      Ада, теперь уже уверенная в своем положении, вновь вернулась к старым привычкам. Квартира превратилась в свинарник, который Летти приходилось регулярно убирать. Отец действительно стал более общительным, но это ничуть не компенсировало его потворство неряшливости Ады. Сам он по-прежнему оставался аккуратным, но, покоренный веселым и легкомысленным отношением Ады к жизни, не замечал, что ее былое стремление к чистоте оказалось на поверку фальшивкой.
      Правду говорят, что природа всегда берет верх, подумала Летти. И нет больших слепцов, чем те, кто не хочет этого видеть, продолжила она мысль, на этот раз имея в виду отца.
      – Ты мне не помогаешь, – рявкнула Летти, – ты просто мешаешься. Магазин – это моя забота, а не твоя.
      – Довольно, – отец сбежал вниз по ступенькам, – ты не имеешь права так разговаривать со своей матерью.
      – Но она не моя мать! – накинулась Летти и на него, к его немалому удивлению.
      Четыре месяца непрерывных споров измотали ее. А сейчас взрыв произошел из-за такой ерунды. Маленькая царапина – столик и так собирались отдать в ремонт, – но вся неприязнь к Аде, казалось, нашла свое воплощение в гневе из-за этой царапины.
      – Я не назову ее своей матерью, даже если меня будут поджаривать живьем. И я не понимаю, что ты нашел в этой женщине.
      Лицо отца стало ярко-красным.
      – Я не позволю тебе разговаривать так с моей женой. Ты должна ее уважать и извиниться перед ней.
      – Твоей женой? – Летти не сдавалась. – Мама была твоей женой. Ты забыл ее, а я нет.
      – Что ты об этом знаешь? – бросил он в ответ. – Что может знать о браке старая дева, как ты? Посмотри на себя. Тебе еще не исполнилось и тридцати, а ты ведешь себя как сорокалетняя женщина.
      – А кто виноват?
      – Ты должна винить только себя. Испортила жизнь из-за этого парня, который бросил тебя с ребенком на руках. И твоя сестра должна была его взять и выдать за своего…
      – Я не хочу сейчас об этом говорить…
      – Двенадцать лет жизни выброшены на ветер из-за него, – продолжал отец, не собираясь отступать, пока не скажет все, что думает. – Ты могла бы уже давно быть замужем за приличным человеком, иметь детей.
      – У меня есть ребенок!
      Он даже не остановился, чтобы передохнуть.
      – Лавиния сделала все, что было в ее силах – ни слова благодарности с твоей стороны. Ты должна была выйти замуж за человека нашего круга.
      – А ты бы позволил мне вообще выйти замуж? – Летти надвигалась на него, ее красивое лицо исказила ненависть.
      Она была так близко, что видела каждую морщину на лице отца.
      – Тебе нужна была моя компания, чтобы не чувствовать себя одиноким. Я была твоей собственностью, как и эти драгоценные безделушки. Только у меня есть душа, а тебе было все равно. И сейчас, когда появилась эта женщина, ты заявляешь, что мне надо было выходить замуж. Я уже не нужна.
      – Ты мне не нужна уже очень давно, мисс, – отпарировал Артур Банкрофт.
      Он отошел, направляясь к лестнице, но около первой ступени обернулся.
      – Я бы хотел, чтобы ты вышла замуж, Летиция…
      – Не надо изображать доброго папочку! – Летти горько рассмеялась. – Тебя это совершенно не волнует. Я могу уйти отсюда, и никто не заметит.
      Она увидела, как изменилось выражение его лица.
      – Почему же ты не уходишь?
      – Уйду, когда буду готова!
      Так продолжалось все время, скандал за скандалом, каждый раз начинающийся из-за незначительного повода, невзначай оброненного слова. Все в конце концов забывается, думала Летти, но когда-нибудь это переполнит чашу терпения.
      Июнь. Прошла неделя после ее дня рождения. Уже двадцать девять, скоро тридцать, и она действительно становится старой девой, по крайней мере, если судить по словам отца, брошенным еще в апреле.
      Последнее время они не ссорились. Ада даже отметила ее день рождения, приготовив пирог, а отец был исключительно вежлив. Ей уже тогда следовало бы догадаться, что это неспроста.
      Летти убиралась. Пока она переставляла аспидастру на окно, Ада подошла поближе и легонько положила руку ей на плечо. Летти почувствовала запах пота, но постаралась не морщиться.
      – Все нормально? – спросила Ада приветливо.
      Летти, благодарная ей за воцарившийся мир, проигнорировала вонь и кивнула, все же обрадовавшись, когда та отодвинулась.
      – Мы тут с твоим отцом думали, – сказала Ада осторожно, – мы тут думали, что нам не мешало бы завести свой дом, Летти.
      Летти смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Ада принялась старательно расставлять стулья, и без того стоящие довольно ровно.
      – Мы с твоим отцом, мы… нам нужно то, что нужно всем семьям. Ну, ты знаешь, собственный дом.
      Нет, она этого не знала. Никогда не имела возможности иметь свой собственный дом и мужа. Она продолжала молча смотреть на Аду.
      – Ну, у моего брата есть дом в Стратфорде. Он хочет продать его и уехать из Лондона в Эссекс. Собирается продать нам дом со скидкой, как родственникам. Нельзя же упускать такую возможность, правда?
      – А что об этом думает отец? – спросила Летти как можно более спокойно.
      – Думает, что это хорошая мысль. Но решил, что надо сначала спросить у тебя.
      – Никогда бы не поверила, что мое мнение имеет для него хоть какое-то значение, – сказала она, наблюдая, как Ада все еще возится со стульями.
      – И тем не менее, это так.
      – А он не мог спросить сам?
      – Он подумал, что у меня это лучше получится.
      В этом весь отец – всегда позволяет другим работать за него. Раньше все делала мама – думала за него, вела хозяйство, занималась магазином. А он изображал из себя коллекционера, собирая все эти безделушки, которые могли бы помочь им жить с большим комфортом, если бы их вовремя продали.
      – Ну… – Летти пожала плечами. – Пусть делает, что хочет. Это его жизнь.
      Ада кинулась обнимать ее, еще раз окатив запахом пота.
      – Я знала, что ты согласишься, – говорила она. – Тебе будет лучше без нас. Сможешь делать все, что ни захочешь, и отец уже не будет мешать. Он сказал, что ты могла бы управлять магазином.
      Она так и лучилась радостью.
      – Мы выправим нужные бумаги. Ты станешь владелицей магазина, весь доход твой, а выплачивать нам ренту будешь постепенно, каждый месяц. Ну, что скажешь?
      Летти не слушала. Это было то, о чем она всегда мечтала, не так ли? Быть хозяйкой самой себе. Но в глубине души таились и опасения – ведь она впервые остается совсем одна. Она ненавидела отца, хотела, чтобы он куда-нибудь уехал, и в то же время нуждалась в нем, отчаянно надеясь, что он останется.
      – Что скажешь, Летти? – торопила ее Ада.
      – Надеюсь, что вы с отцом будете там счастливы, – выговорила она, едва ли понимая, что говорит.

      Глупо расстраиваться из-за такой ерунды. Всего-навсего сахарница, выскочившая из рук.
      Мгновение Летти смотрела на разбросанные по полу куски сахара и осколки стекла. А потом хлынул поток слез. Это вполне обыденное событие стало последней каплей – Летти прислонилась к двери, тело сотрясали рыдания. Она понимала, что следует остановиться, но не могла, да и не хотела. Сказалось одиночество последних трех месяцев.
      Но в конце концов она взяла себя в руки и посмотрела на валяющиеся осколки. Их надо убрать.
      Зайдя в столовую, она села в старое мамино кресло и, стараясь не обращать внимания на серое декабрьское утро за окном, принялась осматривать комнату. Выцветшие обои в цветочек, безделушки, которых уже не коснутся любящие руки, потертая мебель.
      Нельзя терять голову. Как будто слезы могут отогнать тишину и заполнить пустоту ее жизни. До сих пор она и не понимала, как же ей одиноко.
      – Тебе следовало бы привыкнуть быть одной, – произнесла она вслух. Сейчас Летти могла ходить куда захочется. Например, в кино вместе с Этель Бок, конечно, когда та не принимала у себя очередного поклонника. Они часто виделись с Билли. И был магазин, работа в котором теперь, когда отец или Ада не мешались под ногами, доставляла ей удовольствие.
      Отец поступил действительно щедро, переписав на нее бумаги и требуя для себя только ежемесячную ренту, из-за чего Люси и Винни до сих пор обиженно дулись. А интересно, предпочли бы они ее жизнь своей? Одиночество. Она была совсем одна.
      Надо держать себя в руках. Иногда и слезы помогают, но не тогда, когда ты единственный свидетель.
      Люси, подавая Летти чашку чаю, рассматривала ее весьма критически.
      – Что ты с собой сделала? Выглядишь как замарашка.
      Был март тысяча девятьсот двадцатого года. Наступили иные времена, к которым Люси прекрасно приспособилась. Ее золотистые волосы были подстрижены, короткое абрикосового цвета платье едва прикрывало колени.
      Джек процветал, занявшись издательским делом. Ему бабушка и дедушка оставили в наследство приличную сумму денег, и они с Люси жили на широкую ногу. Дом был заново отремонтирован и прекрасно обставлен. Люси даже наняла садовника присматривать за растениями. Дочки учились в частной школе и не скрывали презрения по поводу проскакивающего в речи Летти акцента.
      – Ну в самом деле, Летти, – заметила Люси, предлагая ей тарелку с пирожными, – ты опустилась с тех пор, как уехал отец. И худеешь, надо лучше питаться.
      – Я так и делаю, – сказала Летти, откусывая краешек бисквита.
      – Мне кажется, ты даже ни разу и не поела по-человечески. Мы тебя неоднократно приглашали, а ты все время отказывалась. Не понимаю, в чем дело.
      А дело было в том, что ни одна из сестер не удосужилась заглянуть к ней в эти последние месяцы, ожидая, тем не менее, что Летти приедет к ним по первому зову. И еще. Чем более одинокой она себя чувствовала, тем меньше ей хотелось расставаться со своим одиночеством. Летти тосковала по Кристоферу; не проходило и дня, когда бы она не думала о нем, радуясь, что Винни к ней не заходит. Увидеть сына сейчас означало бы полностью уничтожить с таким трудом поддерживаемое душевное равновесие.
      – Отец, конечно, учудил, – продолжала Люси, потягивая бурбон, – если вспомнить, что он сделал в прошлом году.
      Летти догадывалась, к чему она клонит.
      – Меня очень удивило, – сказала ее сестра, отпивая также глоточек чая, чтобы выглядеть не слишком заинтересованной, – что он отдал магазин именно тебе.
      – Вовсе не «отдал». Ты же знаешь, что я плачу деньги за аренду магазина и квартиры.
      – Но получаешь всю прибыль!
      – Какую прибыль? – Летти позволила себе усмехнуться. – Я едва-едва свожу концы с концами.
      – Да уж, похоже на то. – Люси окинула взглядом ее старомодную фиолетовую блузку и темно-коричневую юбку. – Выглядишь на все пятьдесят. Хотя, ты ведь никуда и не ходишь. Подозреваю, что ты все полученные в магазине деньги откладываешь в банк, на черный день.
      Она весело, хотя и немного едко, рассмеялась и поторопилась поменять тему разговора.
      Ревность, думала Летти. Как же ее сестры могут ревновать? Люси, со всеми их деньгами, и Винни, которой свекор выплачивал солидное пособие – восемь фунтов в неделю, как говорила Люси, в память о его погибшем сыне. И это не считая государственной пенсии! К тому же он платил и за образование внуков.
      Какое право они имеют упрекать ее, проработавшую всю жизнь на отца?
      То, чего она боялась больше всего, случилось в августе. Кристоферу исполнилось пять лет, и Винни привезла его к ней.
      – Он пойдет в школу в следующем месяце, – похвасталась она.
      Неужели сестра не догадывается, насколько это ее ранит? Или, может быть, все подстроено нарочно? И снова разговор только о магазине. Как мог отец предпочесть Летти? Он должен был разделить между всеми поровну. Летти, конечно же, осталась бы в магазине управляющей.
      Подавив гнев, Летти сладко улыбнулась.
      – Не все потеряно. Ты будешь работать здесь одну неделю, потом неделю Люси и так далее. И мы поделим прибыль поровну.