ГЛАВА 11

Они сидели у камина в глубине огромного пещерного зала, освещенного десятками толстых свечей из желтого воска Около противоположной стены, у длинных столов, возились женщины, прибирая посуду и остатки обильной трапезы, едва ли не пира, в котором принимали участие сотни две человек. За рядами массивных столов вдоль стены пещеры тянулась трехъярусная галерея — прочное сооружение из бревен и толстенных досок с несколькими широкими лестницами. С балконов второго и третьего этажей открывались входы в отдельные пещеры — ниши, где обитали ближние Талхаба со своими семьями, под галереей зияли широкие проемы, что вели в глубь горы — к мастерским и кладовым, к горячим и холодным источникам, к рудникам. Пещерный комплекс был сухим, просторным и теплым — сказывалась близость подземного огня, — и места тут хватило бы на пять поколений талхабовых потомков

Сейчас в пещерах жили тысячи две человек, не больше. Люди все-таки предпочитали селиться снаружи, в прочных бревенчатых домах, в нешироких плодородных долинках, пробитых в горах стремительными водными потоками. Здесь, защищенные от холодных зимних ветров, располагались их усадьбы, их пастбища и пашни, сады, огороды и пасеки, рядом были степь и лес, охотничьи угодья. Пещеры же служили, в основном, складами и, на случай осады, крепостью, в которой обитал Талхаб, вождь, со своими воинами. Однако никто из старожилов не помнил, чтобы великаны из башен когда-нибудь появлялись в этих краях, их князья предпочитав вообще не замечать, что на севере кто-то живет. А меж собой племена сануров не воевали.

Между креслами из темного гладкого дерева, в которых сидели хозяин и гость, располагался столик с кувшином хмельного, огромными бронзовыми чашами и блюдом с медовыми сотами — на закуску. Было часов пять пополудни, спокойное послеобеденное время. Из широкого туннеля, что вел наружу, струился слабый дневной свет, смешиваясь с бликами яркого пламени, игравшего в камине, и сиянием восковых свечей; свежий весенний ветерок беспрепятственно гулял по залам, переходам и балконам галереи, разгоняя застоялый воздух.

У ног Талхаба, на низенькой скамеечке, примостилась Фарна. Она еще не совсем пришла в себя после потери одного брата и обретения другого, с ее лица не сходило изумленно радостное выражение, и зеленоватые хрустальные льдинки глаз то обращались к лицу Талхаба, то останавливались на Блейде. На разведчика она теперь поглядывала с каким-то новым интересом — видимо, произошедшая перемена мест ее нисколько не огорчала.

Пожалуй, тут и вправду было на что поглядеть. Сидевшие у огня мужчины казались будто отлитыми в одной форме, хотя внимательный наблюдатель нашел бы и кое-какие различия между ними. Глаза и волосы Блейда были заметно темнее, чем у Талхаба; нос — изящней, лоб — выше, скулы не выступали так резко и угловато, подбородок был очерчен плавней, жилы на шее не выглядели столь рельефными. Но сходство этих двух человек определялось отнюдь не идентичностью черт, а одинаковым выражением лиц; именно оно подчеркивало подобие и скрадывало различия. Твердый абрис плотно сжатых губ, настороженные глаза, грозно сведенные брови — такими их видел чужой взор; и вряд ли кто-нибудь, заглянув в суровые лица этих воинов, обратил бы внимание, что Талхаб, с его морщинами на лбу и в уголках рта, с обветренной кожей и шрамом на левой щеке выглядит лет на пять старше Блейда. На самом деле, они являлись ровесниками.

Протянув ноги к огню и прихлебывая крепкий медовый напиток, вождь сануров медленно цедил слова, уставившись на игравшие в камине языки пламени.

— Что они знают, там, на юге. И сахралты на островах, и эти князья в башнях, которые только и умеют, что пускать друг другу кровь… Север, говорят, дик и необитаем! Как же! — он пригубил чашу. — Сотни, а может, и тысячи лет сюда бежали все — островитяне, и сануры-изгои, и сами нуры, когда их прижимал собственный владыка…

— Островитяне? — Блейд приподнял бровь. — Им-то что тут делать? Они живут на благодатной земле, в мире и покое…

— Не всегда так было, родич, — Талхаб упрямо именовал своего гостя родичем, ибо не мог поверить в случайность их сходства; возможно ему, как и Фарне, тоже хотелось иметь брата. — Да, не всегда… В старые времена, когда князья нуров делили острова сахралтов, плач и стон стояли в морях Катраза… Многих жителей нуры увозили на материк, селили на побережье — чтобы те оставались всегда под руками… Так возник и Халлот, и другие города. Потом нуры поняли, что шерсть с побежденных лучше стричь помаленьку — это куда выгоднее, братец! — и сахралтам стало жить полегче… Им даже позволили разрабатывать копи в горах, ибо нурским владыкам нужен металл. Теперь они не суются в дела карликов — пока получают свое.

— А в дела сануров?

Талхаб пожал плечами.

— Нас не замечают, пока мы не высовываем носа… — Он покачал чашу в руках, отхлебнул и долил из кувшина. — Возьми хотя бы меня, Ризад. Я ведь нур больше чем наполовину… Моя мать была из этих краев — дочь вождя… стройная, высокая, светловолосая… — Талхаб помрачнел, стиснув сильной рукой подлокотник кресла — Понимаешь, иногда мы шлем людей к сахралтам в Халлот. За оружием… Они — превосходные мастера, и мы многому у них научились… Мать шла с одним из таких караванов. Крались они через удел Мит'Канни тихо, как змеи, но Фарал — тогда совсем молодой — с двумя приятелями наткнулся на них в лесу. И втроем они положили десяток наших… а с матерью моей, совсем девчонкой, потешились вволю и отпустили. Как она добрела домой, не знаю — дело-то случилось зимой!

Фарна прижалась головкой к колену брата, словно хотела утешить его, унять боль воспоминаний, рассеянно поглаживая ее шелковистые волосы, вождь продолжал:

— Ну, родила она меня в положенный срок, сама не зная, кто те трое, и кто из них мой отец… Потом умерла. Дед мой, чьи земли я унаследовал, посылал лазутчиков к башне; те и сказали, что похож я на Фарала… — он заглянул в лицо Фарны, перевел взгляд на Блейда и вдруг улыбнулся. — Теперь-то я знаю это наверняка! А вот откуда стало известно в замке, что у Фарала есть сын-санур… — Талхаб пожал плечами. — Дед говорил, что один из наших лазутчиков попался. Может, у него и допытались… Но Фарал тогда уже был князем, и мог заткнуть рот любому…

По щекам Фарны текли слезы. Талхаб нагнулся к ней и ласково потрепал по плечу.

— Не плачь, сестра! Что было, то было! — Factum est factum, автоматически перевел на латинский Блейд. — Клянусь, — вождь поднял руку, — если б я мог, то стер бы в пыль башню Мит'Канни и все остальные замки князей, но не ради мести Фа ралу! Нур, санур, сахралт — каждый имеет право спокойно жить в своем уделе, коли не мешает жить другим… не грабит и не унижает соседа. Иначе… — он стиснул пальцы в кулак, мысленно сокрушая нурские твердыни, и с внезапной тоской повторил: — Если б я мог…

Блейд прикрыл глаза. Этот человек, столь похожий на него и душой, и телом, все больше нравился разведчику. Он сумел бы помочь Талхабу… помочь санурам… Вот только какое время еще отпущено ему? Он поднял веки и произнес:

— Итак, вы скрываетесь на севере, сахралты покупают покой данью, а хадры скитаются в океане и знать не хотят двуруких безволосых… ни хрылов, ни нурешников, ни нурлов. Чем же занимаются властители башен?

— Я же сказал — пускают друг другу кровь… — Талхаб зло усмехнулся. — Нуры-воины… Сахралты кормят и одевают их, так что не надо заботиться о хлебе насущном… Что тогда делает воин? Воюет… Для чести, для славы, для развлечения… Замки их неприступны, ты сам видел. Снаружи не подняться, а внутреннюю шахту двадцать бойцов защитят от целого войска. Осадой башню тоже не взять, там огромные кладовые… запасов на несколько лет. Вот люди из разных кланов и выслеживают друг друга в приграничных лесах, устраивают поединки, рубятся стенка на стенку… Иногда начинается большая война, князь идет на князя, два войска бьются целый день, потом расходятся, и каждый хвастает, сколько могучих врагов зарубил и скольких искалечил… Веселая жизнь! Волчья!

Талхаб помолчал и вдруг остро взглянул на гостя.

— Но я рассказываю вещи, известные даже нашим мальчишкам, родич. Неужели твой народ забыл обо всем этом?

— Наш остров очень далек, — ответил Блейд после недолгого молчания. — И мы ушли с материка давно. Так давно, что никто не помнит о тех временах.

Талхаб вежливо кивнул головой.

— Что ж, возможно… Нурстад велик, а Катраз еще больше. Однако, у нас с тобой был общий предок — нур или сахралт… не случайно мы так схожи.

— И мне хотелось бы верить в это, брат.

Вождь задумчиво смотрел в огонь, покачивая широкой ладони бронзовую чашу.

— Да, все перемешалось, переплавилось в наших северных горах, словно в кузнечном горне… — наконец произнес он. — Были нуры и были сахралты… а стали — просто люди, как мы с тобой… — как она, — сильная ладонь Талхаба вновь легла на светловолосую головку Фарны. — И пришла пора разобраться, кому же на самом деле принадлежит Нурстад. Хотел бы я, что б это случилось при моей жизни!

— Ты желаешь сокрушить башни? — спросил Блейд.

— Да! И народа у нас хватает! Я созвал бы соседей и двинулся к морю, сметая замки нуров как мусор… А на побережье, в Халлоте, нас ждут, — он потянулся к мечу Блейда, висевшему на спинке кресла, — ждут сахралты, друзья, что делают эти клинки… Жаль, мало! — Вдруг глаза Талхаба погасли, он махнул рукой и тихо произнес: — Э, что говорить… Пустые мечты! Даже если удастся собрать десять или двадцать тысяч бойцов, мы не устоим в открытом бою! Слишком они сильны… Я ведь рассказывал тебе, как Фарал с двумя воинами порубил десяток наших… Играючи!

Усмехнувшись, Блейд откинулся на спинку своего кресла.

— Labor omnia vincit iprobus, — сказал он. — Что значит: поживем — увидим!

На самом деле это означало: «Все побеждает упорный труд». И сануры приступили к работе.

Пылали горны, шумно вздыхали меха, стучали молоты, по-змеиному шипела сталь, охлаждаемая в масле. Долины и склоны гор талхабова удела были затянуты дымом; огни, светившиеся днем и ночью, пугали зверей, тревожил и птиц. На землях соседних племен тоже было шумно — там ковали оружие, готовили возы, собирали бойцов. В этих краях, согретых дыханием подземного огня, обитало семь или восемь многочисленных кланов, и все они горели желанием принять участие в походе.

Ричард Блейд тоже трудился не покладая рук. Войско, которое должно было сокрушить силу Мит'Канни, включало четыре тысячи человек — не так много, если учесть, с кем придется иметь дело. Блейду случалось водить в сражение армии и покрупнее этой, однако сейчас он не гнался за численностью. Во-первых, ему было не справиться с обучением большого количества бойцов; во-вторых, еще со времен своей африканской эпопеи, он твердо усвоил, что воюют не числом, а уменьем.

По правде говоря, ученики ему достались понятливые. Сила и ловкость молодых сануров были выше всяких похвал, и им не уступало их желание освоить новые боевые приемы. Наиболее толковых Блейд определил в саперы. Этот небольшой отряд — всего две сотни мужчин постарше возрастом — занимался сейчас производством пороха. На вулканическом плато имелись достаточные запасы серы и селитры, а технология получение древесного угля была хорошо знакома санурам. Разведчик не помнил точного состава продукта, который требовалось получить, но после нескольких довольно опасных экспериментов дозировку окончательно уточнили. После этого дело пошло на лад — женщины и подростки подвозили на телегах селитру и серу, углежоги доставляли уголь, а новоявленные саперы размалывали сырье и готовили взрывчатую смесь. Порох набивали в стофунтовые бочонки и складывали в дальних пещерах, подальше от жилья.

Со стрелками было проще. Санурские оружейники быстро разобрались с устройством арбалета и теперь выпускали их по сорок-пятьдесят штук в день. Эти орудия по дальнобойности и ударной силе метательного снаряда значительно превосходили изделия Тарконеса; Блейд рассчитывал тут на большую физическую силу сануров. Отряд из пяти сотен стрелков, получив первые арбалеты и освоившись с ними, начал тренироваться самостоятельно. Для этого отвели необитаемую долинку неподалеку от пещерной крепости Талхаба; и, с утренней зари до самого вечера, в ней раздавался свист стрел, протяжный скрежет натягиваемых рычагов и звон металла о металл — мишенями арбалетчикам служили круглые железные диски толщиной в пятую дюйма.

Основную ударную силу армии составляла фаланга из двух с половиной тысяч бойцов. Ей предстояло остановить напор закованных в сталь гигантов, рассечь их строй, уничтожить всех, до кого дотянутся длинные копья, и прикрыть стрелков, когда те начнут добивать оставшихся в живых. Блейд гонял своих солдат в степи, на ровном участке, где впервые встретился со сторожевым отрядом Талхаба; скоро трава в этом месте была вытоптана начисто, и тяжелые сапоги бойцов стали поднимать облака густой удушливой пыли.

Санурам оказалось нелегко освоить искусство маневрирования; они не привыкли сражаться в регулярном строю. Час за часом, день за днем разведчик заставлял своих солдат шагать в ногу, поворачиваться разом, как один человек, ровнять копья и щиты, наваливаться на противника сходу, увеличивая силу удара инерцией движения. Он предпочел классическому македонскому построению норманнский клин; в первом ряду стояли щитоносцы с тяжелыми секирами, во втором и третьем — воины с двенадцатифутовыми копьями. Взаимодействие бойцов в такой группе было достаточно сложным, но Блейд не мог полагаться только на копья. Если нуры выдержат первый удар и пустят в ход свои тяжелые мечи, копья быстро превратятся в простые палки; и пока свежие бойцы из задних рядов не заменят тех, кто потерял оружие, щитоносцам придется поработать секирами.

Со слов Талхаба и других многоопытных мужей он составил довольно ясное представление о тактике врага. В общем и целом воинские приемы всех родов, отточенные веками кровопролитных схваток, не отличались от тех, которые Блейд наблюдал на Тери во время штурма своего форта. Конечно, нуры знали копье и лук, но пользовались ими только на охоте; боевым оружием был меч, и любому виду сражения нуры предпочитали личное единоборство. Хотя им было знакомо эшелонированное построение, применялось оно редко; обычно две армии разворачивались широкими шеренгами, чтобы каждый воин мог показать свою удаль.

Что Блейд мог противопоставить чудовищной силе этих бойцов? Ему не требовалось искать ответ; который лежал на поверхности: дальнобойные арбалеты, плотный строй фаланги и тяжелую кавалерию. Всадники доставляли ему больше всего хлопот, ибо снарядить отряд из восьмисот человек за считанные недели было неимоверно трудно. К счастью, опытных кавалеристов хватало с избытком, так как все сторожевые отряды имели хорошо объезженных манлисов; объединив пограничников пяти соседних племен, Блейд учил их скакать в строю и пользоваться длинными копьями. Постепенно эта буйная орда начала превращаться в конное войско.

Талхаб большую часть времени проводил с ним, и Фарна часто присоединялась к своим братьям — сводному и названному. Она расцвела, как тюльпан весной, и восхищенные пчелы — молодые воины — слетались к ней в надежде, похитить сокровенную каплю нектара. Первым из них был Хасра, которому девушка явно благоволила — особенно тогда, когда это мог заметить Блейд.

Однажды они стояли втроем на невысоком курганчике, наблюдая за учениями. Мимо с мерным топотом двигалась фаланга, выставив копья над стеной квадратных щитов; всадники же имитировали атаку. Они мчались на полном скаку на плотный клин пеших, чтобы потом, разделившись на два отряда, стремительными потоками обойти его с флангов, развернуться, выровнять ряды и напасть с тыла. Этот сложный маневр повторялся раз за разом, пока удовлетворенный Блейд не махнул рукой, разрешая воинам передохнуть.

Фарна, бросив на разведчика лукавый взгляд, помчалась к Хасре, который командовал первой сотней всадников; мужчины остались одни. Глядя вслед сестре, Талхаб задумчиво произнес:

— Пора замуж девчонке. И я не вижу, почему бы тебе…

Блейд прервал его, мягко коснувшись плеча санура.

— Нет, родич. Когда-то я отправился в путь со своего острова и обошел половину Катраза. Поглядел на его, моря и острова, на леса и горы вашего материка, на хадров и на людей… Теперь же мне пора домой.

Вождь с удивлением повернулся к нему.

— Разве ты не свободен? Ты должен возвратиться к какому-то сроку?

— Примерно так… Я сам точно не знаю его, но когда меня позовут, не смогу задержаться ни на мгновение. — Блейд помолчал, потом кивнул в сторону расположившихся на отдых воинов. — Потому я и торопился с этих походом… спешил обучить ваших людей.

— И теперь ты ждешь известия? Приказа вернуться?

— Да, брат.

— Но кто принесет его? Гонец?

Разведчик покачал головой.

— Нет. В моей стране есть мудрый человек, который умеет говорить со мной издалека… — он сделал паузу, подбирая слова. — Он пошлет сигнал, который я почувствую сразу. Появится боль, сильная боль — здесь и здесь, — Блейд коснулся виска и затылка. — Потом… Потом ветры Катраза подхватят меня, и я исчезну…

К его удивлению, Талхаб кивнул.

— Мне приходилось слышать о таком. Некоторые люди говорят с животными и друг с другом без слов… очень редкий дар, таинственный… Они сами не ведают, как это получается. Твой мудрец, видимо из них?

— Да. Только он знает и умеет много больше.

— В удивительном месте ты родился, брат, — взгляд вождя устремился к западу, где за бескрайними равнинами и лесами Нурстада, за горами и морем парил в неведомых далях остров Альбион, край, где жили странные сануры, забывшие о многих простых вещах. Зато им были открыты тайны, неведомые никому на Катразе.

Талхаб посмотрел на воинов, которые уже строились плотными шеренгами, готовые продолжать свои бесконечные маневры. Жаль, если Ризад уйдет… исчезнет без следа, оставив им только малую толику знаний… Но у каждого — своя судьба, свои пути, свои долг, и названный брат должен вернуться туда, куда влечет его сердце. Он и так дал им самое главное — веру в себя, в собственную силу, в победу. — Талхаб, однако, был непрочь получить и кое-что еще, не менее существенное. Он думал о том, что если Фарна постарается…

Командировка затягивалась. В ночь перед выступлением в поход Блейд лежал на груде шкур в отведенной ему нише и вел подсчет. Было довольно тепло, как и повсюду в этом пещерном комплексе, обогреваемом внутренним жаром Катраза; вокруг царила непроницаемая бархатная тьма, недвижный воздух, сухой и чуть затхлый, казался густым, как патока. Почесывая обнаженную грудь, Блейд считал дни, недели, месяцы

Итак, остров Коривалл. Пять дней до того, как он свалился у той проклятой скалы, и неделя в помраченном состоянии — пока его не подобрали хадры… Итого — двенадцать. Теперь на корабле: до убийства Храпуна — двадцатисуточный наряд по чистке сортиров, а затем — две недели плавания к Восточному Архипелагу в приятной компании за карточным столом… Еще тридцать четыре дня. В Териуте он провел в общей сложности чуть больше месяца и сохранил о том времени самые приятные воспоминания. Комфорт, почет, дуэль, хорошенькие женщины и славная драка на закуску… жизнь в стиле «Трех мушкетеров» бессмертного мэтра Дюма. Вот только бедняжку Эдару жаль…

Блейд вздохнул и, нашарив в темноте лежавший у изголовья пояс, вытащил из кошеля газовый шарфик. Легкая ткань еще хранила аромат тела и духов Эдары. Он повязал шарф на шею и продолжил свои вычисления, иногда зарываясь лицом в воздушную материю.

Из Териута он отправился морем в Халлот; пять дней в цепях в вонючем трюме. Потом примерно сутки заняла дорога в башню Мит'Канни… Ну, там он особо не задержался — день, не больше. Побег и странствие на север — опять-таки в приятной компании названной сестрицы — еще пять дней. И вот уже месяц он гостит у Талхаба, выполняя обязанности инструктора по боевой подготовке, военного инженера и химика-взрывника! Получалось, что он провел на Катразе никак не меньше четырех месяцев. И до сих пор — никаких признаков головной боли! Господь Вседержитель! Может, пока он здесь прохлаждался, страны НАТО проиграли третью мировую войну, и Лондон лежит в развалинах?