Глава 3. ОСТРОВ

Но наутро странник не отправился в океан, как обещал накануне своему бывшему шефу. Рана на ноге воспалилась, тело горело от жара, и Блейд понял, что дела его плохи. Весь день он пролежал в кресле, под спасительным колпаком, то прислушиваясь к ровному мерному гудению климатизатора, то впадая в забытье. Солнце огромным оранжевым диском медленно плыло в вышине, безоблачное небо сияло голубизной, вокруг расстилался золотой песок, из которого кое-где торчали окатанные водой валуны. Блейд пил воду — три глотка и час — и ничего не ел. Он чувствовал страшную слабость. Он не мог ни о чем думать — даже о фантастическом происшествии прошлой ночи.

К вечеру ему стало еще хуже. Размотав бинт, он промыл рану, экономно расходуя свой скудный запас пресной воды, приложил к ней новую порцию жвачки из лишайника и снова перевязал. Затем погрузился в странный полусон-полубред; перед ним длинной чередой проходили видения, картины прошлого проплывали перед глазами, то ужасая, то маня, то словно издеваясь над его бессилием и беспомощностью.

Ему казалось, что он окружен табуном таротов — вороных таротов с огненными глазами. Шестиногие звери не приближались к нему, они медленно и плавно, будто танцуя, кружили бесконечной чередой на расстоянии тридцати футов. Их гривы развевались на ветру, огромные рогатые головы мерно колыхались вверх-вниз, мышцы перекатывались под эбеновыми шкурами. На черных, лоснящихся угольным блеском спинах, свесив ноги на одну сторону, сидели обнаженные женщины. Их молочно-белые и смугло-золотистые тела резко контрастировали с темным, как зимняя ночь, фоном — бесконечной круговертью гигантских животных. Казалось, он попал на какой-то нескончаемый парад манекенщиц, демонстрировавших не модные одежды, а самый прекрасный, самый соблазнительный наряд, которым природа одарила женщину, — собственное нагое естество.

Сверкали стройные бедра, округлые колени; покачивались груди — то соблазнительно полные, то маленькие и твердые, как недозревшие яблоки; расцветали соски — тепло-коричневые, розовые, золотистые; тонкие руки манили к себе, губы улыбались, волосы — светлые, как лен, огненно-рыжие, каштановые, черные — волнами спадали на хрупкие плечи, локоны змейками вились меж грудей. Женщины плыли вокруг него нескончаемой чередой: своенравная Талин с гордо вздернутой головкой; изящная, похожая на нефритовую статуэтку Лали Мей, императрица Ката с белоснежной кожей; рыжеволосая мейдака Зулькия с блестящими бирюзовыми глазами; Оома, хрупкая и тоненькая, погибшая от чумы в проклятом городе джеддов; золотокожая крошка Митгу; покорная и страстная Вэлли; Лейя, застывшая в холодном величии своей красоты; неистовая Исма; гибкая смуглая Зия; Тростинка, дочь Альса из Дома Осе; Лидор — в облаке пышных золотых волос, горевших вокруг ее лица словно огненная орифламма… Тут были все — царственные воительницы Тарна, смуглянки Зира, надменные амазонки Брегги и Меотиды, высокие и сильные женщины Хайры, быстроглазые тонкие айденитки…

Нет, не все! Нескончаемая карусель вертелась дальше, демонстрируя все новые и новые образцы соблазнительной женской плоти. Кларисса, Элизабет, Энн, Вики Рэндольф, Стелла, Дорис, Эвелин, Памела, Зоэ Коривалл с молочно-белой кожей и вечно вопрошающими глазами… Символы его земной жизни, его основной ипостаси… Как и женщины далеких миров Измерения Икс, они были обнажены, и руки их, гибкие и гладкие, манили, манили к себе, обещая покой и забвение.

Внезапно он услышал стихи. Кто читал их? Зоэ? Она любила поэзию…

Далеко-далеко,

В том краю, где нет места печали,

Тихо лодка плывет.

Я от берега снова отчалил…

Далеко-далеко

Продолжается жизнь, начинается день,

Я там был бы — далеко-далеко,

Если б смог долететь…

Блейд пошевелился, застонал — и голос смолк, круг черных таротов внезапно распался. Теперь он сидел в своем кабинете, у роскошного стола, заставленного разноцветными телефонами; ни другую сторону стоял лорд Лейтон — щуплый, горбатый, в старом засаленном лабораторном халате. За спиной его светлости хорошо знакомая комната странным образом деформировалась, уходя куда-то в безмерную даль, в пустоту, в бесконечность.

Вдруг кособокая фигура Лейтона начала расти, вытягиваться вверх и в стороны; теперь над столом Блейда нависал гигант, похожий на хромого Гефеста. В его львиных янтарных глазах мерцало звездное пламя; его ладони с узловатыми могучими пальцами безжалостно давили стадо телефонов; его рот с сухими пепельными губами раскрылся, и Блейд услышал слова. Они шли из чрева исполина, словно там крутилась нескончаемая лепта магнитофона: «Дорогой Ричард! Отбывая в мир иной, я не прощаюсь с вами, я говорю — до свидания. До скорой встречи, мой юный друг! Последнее не означает, что я желаю вам поскорее очутиться в дубовом ящике с кисточками по углам. Я надеюсь на вполне реальную встречу, которая может произойти, если вы последуете моим инструкциям. Инструкциям! Инструкциям!!! Доверяйте Джеку Хейджу! Как мне самому!!!»

Внезапно Лейтон уменьшился в росте, но плечи его были попрежнему широки — только теперь на них сидели две головы. Сначала Блейду показалось, что он видит молодого и старого Лейтона; однако вдруг он понял, что более молодое лицо принадлежит Хейджу. Голова американца повернулась, едва не уперевшись носом в морщинистую щеку старого ученого, и презрительно прогудела: «Напрасно стараетесь, шеф! Вам его не спасти! Сгинет! Сгниет заживо! У него начинается гангрена!»

Потом физиономия Хейджа повернулась к Блейду, и он спокойно, словно читал лекцию, начал вещать: «В составе радиации подавляющего большинства звезд можно выделить ультрафиолетовую компоненту, влияние которой на живые организмы нельзя расценить однозначно. С одной стороны, она губительно воздействует на органические ткани, активизируя их деструкцию и необратимый распад. С другой, под влиянием ультрафиолета хромосомы и другие генные структуры, ответственные за воспроизводство, начинают мутировать; существует мнение, что именно такая трансформация привела к возникновению жизни па Земле — в частности, разумной жизни. Следует также отметить, — тут темные глаза Хейджа многозначительно уставились на Блейда, — что воздействие коротковолнового излучения на больные ткани часто приводит к благотворным последствиям. Вот почему в современной медицинской практике…»

Голос Хейджа удалялся, замирал; стол с разгромленными телефонами и торчавшим над ними двухголовым монстром отъехал, оставляя за собой полосу золотого песка. Стены комнаты раздались и начали таять; за ними серело небо с редкими звездами.

Блейд открыл глаза. Приближался рассвет. Яркие точечки на небосводе исчезали одна за другой, облака на востоке порозовели. В воздухе, сравнительно прохладном — не больше тридцати пяти, — носились какие-то огромные птицы с длинными клювами и сизым оперением; их пронзительные резкие крики разбудили его.

Птицы! Подумать только, птицы — в устье Зеленого Потока! Где же они прячутся днем?

Он пошевелил левой ступней, и горячая волна боли прошла от колена к бедру и выше, через все тело, отдавшись под черепом взрывом гранаты. Стиснув зубы, странник подавил стон. Нет, он не умрет на этом пустынном островке от ничтожной дырки в ноге! Сейчас он даже не думал о том, что Ричард Блейд как таковой в принципе не может умереть. Достаточно ввести себя в легкий транс, сказать три слова и…

Нет, такой исход его не устраивал. Это было поражение, бегство! А Ричард Блейд, несмотря на гибкость ума, на потрясающую приспособляемость, на профессиональное умение подстраиваться к любой ситуации и обращать ее и свою пользу, в одном оставался упрям и тверд, как скала: он не признавал поражений.

Первый солнечный луч скользнул но его лицу, невольно обратив мысли к недавнему сновидению, не столь сумбурному, как прочие. «Воздействие коротковолнового излучения на больные ткани часто приводит к благотворным последствиям. Вот почему в современной медицинской практике…» — внезапно он поймал себя на том, что повторяет последние слова этого двухголового и двуликого чудища, Лейтона-Хейджа. И тут же резко приподнял голову, всматриваясь в край солнечного диска, торжественно поднимавшегося над океаном под аккомпанемент птичьих криков.

«Ай да Хейдж!» — подумал он снова, как и в тот раз, когда опознал своего старого шефа в теле Грида. Хейдж ли? Возможно, его подсознание в бреду само подсказало ему путь к спасению? Даже если так, оно не случайно выбрало для этой цели облик Хейджа. Пожалуй, Джеку следует засчитать очко… особенно, если из всей этой затеи что-нибудь выйдет. Сейчас Блейд был даже готов простить научному руководителю проекта «Измерение Икс» дурную шутку, которую тот сыграл с Дж. Впрочем, говоря здраво, так ли виноват Джек? Если бы не проклятая стрела, пробившая горло Грида, Дж. получил бы первосортное тело молодого троглодита…

Странник нашел в себе силы ухмыльнуться и выбрался из флаера. За ближайшие полчаса, передвигаясь ползком со скоростью улитки, он сумел подтащить к порогу кабины несколько валунов величиной с небольшую дыню. Сложив из них нечто вроде помоста вровень с порогом, он содрал бинт, промыл посиневшую, сочившуюся кровью и гноем рану, потом залез внутрь, выставив ногу на солнце. Колено, щиколотку и стопу он заботливо прикрыл плоскими камнями, оставив под облучением только раздувшуюся сизую опухоль размером с две ладони.

Первый сеанс продолжался десять минут — Блейд отсчитывал время но глубоким и равномерным вдохам. Затем, на протяжении дня, он еще пять раз повторял процедуру, не перебинтовывая рану вновь, а все время держа ее открытой. Видимого улучшения не произошло, однако он знал, что говорить об успехе или неудаче еще рано. Его по-прежнему мучила лихорадка, он ничего не ел, но наполовину осушил второе кожаное ведро с водой. Она уже имела неприятный привкус, но все же это было много лучше, чем ничего.

Ночь прошла относительно спокойно. К своему изумлению, под утро Блейд ощутил голод. На ощупь нашарив мешок с сушеной рыбой, он съел несколько кусков и стал с нетерпением ждать рассвета.

Взошло солнце, и в первых его лучах он с нетерпением осмотрел свою рану. Опухоль явно уменьшилась и побледнела, края двухдюймового разреза сошлись, сочившаяся меж них сукровица стала более прозрачной, почти без гноя. Вероятно, вся — или почти вся — микроскопическая каменная крошка вышла вместе с кровью и гноем за ночь: на полу кабины, около своей стопы, Блейд увидел порядочную лужицу мутной жидкости в кровяных разводах.

Весь день он продолжал лечение, ограничиваясь на этот раз пятиминутными сеансами и с радостью чувствуя, как отступает лихорадка. Он несколько раз поел — без жадности, понемногу, тщательно пережевывая опостылевшую рыбу, -и почти прикончил мешок с водой. У него оставались еще две полные кожаные емкости — всего литров десять.

На следующее утро, перед рассветом, Блейд выполз наружу и рискнул ступить на больную ногу. Боли уже не чувствовалось, рана начала рубцеваться, но горячка сильно ослабила его. Тем не менее он вытащил свой хайритский арбалет, с трудом натянул пружину и вставил короткую стальную стрелу. Затем, опираясь на копье — одно из тех, что были захвачены в пещерах Ай-Рита, -он отошел ярдов на пятьдесят от флаера, разложил на плоском камне скудные остатки рыбы и сам улегся на спину с арбалетом под правой рукой.

Он жаждал мяса. Теперь, когда жар и боль отступили, он ощущал страшный голод и знал, что рыбой его не утолить. Птицы, которые в предрассветный час носились над океаном, явно были рыболовами и вряд ли когда-нибудь видели человека. Блейд рассудил, что они должны клюнуть на одну из приманок — либо на сушеную рыбу, либо на него самого. К останкам Грида они не приближались — но, может, их пугал флаер? Блейд лежал, старательно изображая труп, и молился о ниспослании удачи то светлому Айдену, то воинственной Шебрет, то Найделу, третьему из Семи Ветров Хайры, покровителю охотников.

И кто-то из них — или все вместе — снизошел к нему. Захлопали могучие крылья, и большая клювастая птица ринулась к камню — причем человек ее явно не интересовал. Она нацелилась на рыбу.

Блейд, не пытаясь подняться, вскинул арбалет и с четырех ярдов послал стрелу в грудь сизого рыболова. Выстрел был точен; птица рухнула вниз, забилась в туче песка и перьев, издавая протяжные стоны. Подскочив к ней, странник мгновенно свернул длинную шею и потащил тяжелую тушку к флаеру -он не хотел распугивать остальную стаю.

Этот «альбатрос» — так, за неимением лучшего, он назвал сизого летуна — весил фунтов двадцать пять. Выпотрошив и разделав птицу, Блейд закопал перья и внутренности в песок, нарезал мясо полосками и, посолив, положил вялиться на плоском валуне. Недостатка в соли он не испытывал — многое скалы в Потоке были покрыты белесыми горько-солеными отложениями, так что они с Гридом смогли сделать изрядный запас.

На завтрак он оставил ногу — фунта три весом, в два раза больше индюшачьей. Ему пришлось пожертвовать древком одного копья — другого топлива, кроме весел, в его распоряжении не было, — но когда жаркое над крошечным костром поспело, успех превзошел все ожидания. Вцепившись зубами в вожделенный кусок, Блейд рвал полусырое, пахнущее рыбой мясо и глотал почти не пережевывая. Ни роскошные рестораны Пикадилли, ни кабачки Сохо, ни пабы рабочих окраин не могли похвастать таким блюдом! Он съел все, разгрыз кости и высосал мозг; потом забрался в кабину, бросил осоловелый взгляд на поднимавшееся светило и заснул.

Блейд пробыл на песчаном островке еще десять дней, набирая сил перед долгим путешествием. Охота была удачной; он подбил полдюжины птиц, насушив сотню фунтов мяса, и добыл немного рыбы по способу трогов — бродя с копьем в руке по отмели. Но главной охотничьей удачей стали черепахи.

Эти создания с удлиненным выпуклым панцирем действительно очень походили на земных слоновых черепах. Правда, ноги у них были подлиннее, и бегали они весьма резво — но не резвей оголодавшего путника. Хотя он еще прихрамывал, эти морские обитатели не могли конкурировать с ним на суше. Обнаружив их ночью на другой стороне своего островка, Блейд потихоньку вернулся за франом, отсек со стороны моря с полсотни неосторожных черепах и устроил славное побоище.

Словно для того, чтобы облегчить ему эту задачу, черепахи мчались к воде, выставив из-под панцирей головки на длинных змеиных шеях; он перерубал их одним ударом. Спустя десять минут он стал обладателем горы мяса, а еще через двадцать — нескольких сотен крупных, с кулак величиной, яиц, которые зрели в теплом песке. Наверно, он перебил бы всех черепах, которые вылезли на отмель, но ночной полумрак позволил стаду скрыться. Эти твари, вероятно, были достаточно умны, так как больше на берегу не появлялись.

Прикинув положение Баста, Блейд понял, что в его распоряжении часа четыре. До самого восхода он разделывал туши, резал и солил мясо, выскребал панцири — перевернутые, они походили на удлиненные тазы, способные вместить литров двадцать жидкости, и тоже были ценной добычей. Он сложил в них яйца и оттащил к самому берегу, закопав в мокрый песок; потом отправился в кабину, под защиту колпака.

Ему предстояло решить еще одну проблему — пресной воды. Запасы его иссякали, и сколько он ни углублялся в почву, выбрав место посередине отмели, в яме неизменно скапливалась соленая морская влага. Здесь явно не имелось подземных ключей, как на многих скалистых, изрезанных пещерами островках Зеленого Потока, и Блейд уже представлял, как умирает от жажды посреди подаренного судьбой мясного изобилия.

Он отстирал в море заскорузлые от крови бинты — свои и Грида, потом развесил их на веревке, натянутой меж двух копий над самой водой у берега. Ночью с океанской поверхности поднимался туман, и к утру тряпки были влажными. Блейд отжал их и снова повторил процедуру; на третий раз он получил несколько глотков солоноватой воды. Этого хватило, чтобы запить завтрак, не более; он понял, что накопить солидный запас таким образом не удастся.

Если бы он мог охладить этот пар, который вечно висел над океанской поверхностью! Здесь, на экваторе, солнце работало как гигантская опреснительная установка, но чтобы выцедить драгоценную влагу из атмосферы и сконденсировать ее, требовалась какая-то обширная и прохладная поверхность — или пусть маленькая, но очень холодная.

Внезапно Блейд посмотрел на свой летательный аппарат и в задумчивости потер ладонью висок. Пожалуй, стоило, наконец, разобраться с этой машиной. Ведь где-то в ней находился кондиционер, который за пять минут вполне успешно охлаждал воздух в кабине — хотя ее объем составлял никак не меньше сотни кубических футов. Он поднялся и медленно обошел вокруг флаера, фюзеляж которого отливал жидким золотом в свете нарождающегося Баста.