— А тут и думать нечего! Кого побили, кого взяли в плен. Сильные будут работать на карваров, а слабые и раненые… ну, сам понимаешь…

— Не понимаю. Я плыл на лодке и высадился на один островок — там, на востоке. Тоскливое местечко! Скалы, полсотни деревьев да заросли хардары. Но я нашел хижину и скелеты людей, целой семьи. Их просто убили! Не взяли в плен, не пустили на мясо… убили, и все! Кстати, — добавил Блейд задумчиво, — я до сих пор не понимаю, что делали там эти люди. Зачем их туда привезли? Вместе со всем имуществом и скотом?

Ханк поерзал, устраиваясь поудобнее, собеседники висели над бездной на широкой доске, охваченной крупноячеистой сетью — точь-в-точь как две крупные рыбины, попавшие в невод.

— Может быть ты наткнулся на хогнинов, — сказал он. — В той хижине ты не заметил ничего необычного?

— Нет… пожалуй, нет. Постели, корзины с одеждой… ну, еще посуда, что-то вроде очага…

— Очага!

Блейд удивленно воззрился на приятеля, но вопросов задавать не стал. На «Орни», к его изумлению, не обнаружилось ни очагов, ни плит, ни, разумеется, огня. Камбуз — или нечто похожее — был, там трудились корабельные коки, усердно нарезая солонину, размачивая закаменевшие сухари и провяленные на солнце фрукты, разливая вино. Горячая пища отсутствовала, и эта загадка не давала страннику покоя. Впрочем, он решил, что такова местная традиция.

— Очаг! — повторил Ханк — А ты говоришь, что не видел ничего необычного!

— Что необычного в том, чтобы сварить суп или поджарить мясо?

Лейтенант покачал головой.

— Странные вещи ты говоришь! Видно, обычаи на твоей родине сильно отличаются от наших!

— Может быть… Бредонн лежит очень далеко… с изнанки мира.

Изнанкой мира называли здесь другое полушарие. Мореходам Таргала, чьи суда скользили по бирюзовой субстанции, уже было ведомо о шарообразности планеты, и их карты и навигационные приборы казались Блейду ничем не хуже тех, которыми пользовались его соотечественники в девятнадцатом веке. Во всяком случае, у шкипера Силвара имелся и секстант, и механический хронометр — правда, гигантских размеров и весьма примитивный.

— Огонь находятся под запретом, — пояснил Ханк, понизив голос. — У зартов, у халлиотов, у акрийцев… у всех! Так что, дружище, если ты припрятал огниво или зажигательное стекло, не советую вытаскивать его из мешка. Сам станешь хогнином! А могут и просто сбросить за борт…

Блейд припомнил, как горел факел на плоту. Пожалуй, «Орни», с его обшивкой из досок чикры, в случае пожара вознесся бы к небесам сизым дымом минут за двадцать. Что ж, понятно, почему на корабле опасаются огня… Но на берегу? На твердой земле?

Он показал на нож, торчавший у Ханка за поясом.

— Твой клинок сделали в кузнице. И твою кольчугу, и все оружие на корабле, и якоря, и бронзовые кольца, в которых крепятся канаты… Как изготовить все это без огня?

Кузнецы не живут в городах, разве тебе неизвестно? — джарат пожал плечами. — Ну, придем в Сарпату, увидишь… Им можно пользоваться огнем -им, и еще кое-кому из обученных людей. Но не каждому, кто пожелает сварить суп или поджарить мясо! Тот человек, которого убили карвары, нарушил закон и стал хогнином, изгнанником огня… понимаешь? Его должны были сжечь, но проявили милость — отвезли на маленький островок со всем скарбом и бросили там. А спустя месяц или год пришли карвары…

— Пришли карвары… — эхом повторил Блейд. — Кажется, они тоже боятся огня? Почему же этот хогнин не подпалил им шкуры?

— Может не успел… может, их оказалось слишком много… Что гадать об этом? Карвары прикончили его, а потом… Ты говорил, что у него был скот?

— Да. Во всяком случае, я видел загородку и высохший навоз.

— Вот тебе и ответ! Клянусь светом Раннара, эти твари не брезгают людьми, но овцы им больше по вкусу!

С минуту странник размышлял над этим замечанием, потом коснулся сильного плеча Ханка.

— У меня действительно есть огниво… спасибо, что ты предупредил… я совсем не хочу улететь туда, — он выразительно ткнул пальцем вниз, где фиолетовыми бликами мерцал океан.

— Это было бы неприятно, да? И Диона очень бы огорчилась! — джарат расхохотался.

По губам Блейда тоже скользнула улыбка; его отношения с сестрой Ханка развивались весьма многообещающе. Жаль, что на «Орни» негде было уединиться — разве что в этой подвесной люльке. Но она плохо подходила для занятий любовью.

— Значит, в ваших краях с огнем не шутят, — протянул он, прищурившись и повернув лицо к солнцу. Яркий шар светила неторопливо опускался к горизонту и вскоре над океаном должен был расплескаться великолепный закат. — Но огонь нужен не только кузнецам, стеклодувам или тем, кто коптит мясо; огонь, Ханк, нужен солдатам. Любую атаку карваров можно отбить, сбросив на них подожженные бревна чикры. Раз — готово! Их подъемные шары сгорят не хуже дерева, и вся банда этих ублюдков свалится вниз!

— Свалится раз, свалится другой, а на третий они вылезут наверх и пустят огненные стрелы в наши корабли и города, — возразил лейтенант. -Конечно, карвары не любят огня, но они не любят и когда их убивают таким жутким способом. Они хитрые твари! Попробуй мы сделать по-твоему, и ни одно наше судно не доберется до гавани!

Блейд удивленно уставился на приятеля.

— Ты хочешь сказать, что существует какое-то соглашение с этой поганью? Насчет того, чтобы не жечь друг друга?

— Нет, ничего подобного. Просто и они, и мы знаем, чем грозит такая штука. Вспомни, Блейд: человеку долго не выдержать в густом воздухе Римпады, а карвары могут находиться в нашем Среднем Мире четверть дня. Мы никогда не доберемся до них там, — джарат ожесточенно сплюнул вниз, — зато они то и дело подступают к стенам наших городов. И хорошо, что без огня!

— Я понял, приятель, — Блейд похлопал Ханка по плечу. — Наверное, ты прав во всем, кроме одного: что мы никогда до них не доберемся.

— Пустые надежды, — лейтенант пожал плечами. — Нет такого волшебства, такой магии, которая бы позволила нам дышать внизу. Тогда как безносые ухитряются…

Блейд прервал его, внезапно рассмеявшись.

— И все же ты не прав, Ханк! Возможно, карвары и хитры, но кто способен сравниться в хитрости с человеком? Так что дай время… Найдутся и маги, и магия!

Почему-то в этот момент он вспомнил о покойном Лейтоне.

Отпылал закат, горнисты Арколы Байя огласили теплый воздух протяжными трелями, провожая солнце, и они поднялись на палубу. Ночью не требовалось следить за Нижним Миром; оттуда парящее в вышине судно было незаметно -темный призрак в темном небе. Вдобавок «Орни», огибавший северный выступ Халлы, находился сейчас над обширной водной поверхностью, и внезапное нападение кораблю не грозило. Как утверждал шкипер, карвары не любили воды, и над океанами суда и плоты таргальцев могли двигаться в полной безопасности. Как только выяснилось это обстоятельство, Блейд получил возможность описать своим спутникам родной Бредонн более подробно. По его словам, то был обширный архипелаг, возносившийся вверх прямо из мирового океана; его плоскогорья и вершины вырастали прямо из воды, пронзая голубоватую дымку Римпады. Итак, внизу не имелось суши, лишь один бескрайний морской простор, где карвары, разумеется, не водились, и никто из бредоннцев о них слыхом не слыхивал. Подобная легенда вполне объясняла слабую информированность странника по части этих тварей.

Ханкамар Киттала спустился вниз. Блейд же, расстелив тюфяк под планширом, улегся на спину и уставился в ночное небо. Он предпочитал спать на палубе; внизу, в огромном носовом трюме, где койки висели в три этажа и воздух сотрясался от храпа двух сотен ражих молодцов, было душновато. Такого же мнения придерживались и девушки из команды Дионы. По большей части эти рослые статные арбалетчицы являлись белокурыми рирдотками или акрийками и силой немногим уступали мужчинам.

Сейчас они устраивались на ночлег у другого борта «Орни», раскладывая матрасы, набитые сеном, сбрасывая сапожки и тесную одежду, расстилая плащи. Странник старался не глядеть в их сторону. Палубу судна едва озаряли светильники-корзинки, полные крупных жуков — тех самых, которые уже встречались ему на островке Кампалы Эгонды; надкрылья насекомых мерцали зеленоватыми флуоресцентными отблесками. Стоило слегка повернуть голову и скосить глаза, и перед Блейдом мелькали то сильные стройные ноги, то округлые бедра и полные груди, то соблазнительные изгибы талии, плеч или ягодиц. Он уже знал, что нагота в любой из стран Таргала отнюдь не находилась под запретом — чему, видимо, способствовал теплый климат. На девушек, чьи прелести скрывала лишь полутьма, никто не пялился, ни матросы ночной вахты, ни воины Арколы; то ли зрелище было привычным, то ли утонченная вежливость требовала, чтобы в такие моменты женщин как бы не замечали.

Блейд, устроившийся у правого борта, видел только половину небосклона — южную его часть заслоняла плещущая громада парусов, гнавших и гнавших «Орнирантур» все дальше на северо-запад. В этом мире не было луны, и ночи казались более темными, чем на Земле, пока над горизонтом не восходил сияющий Конь. Яркое газовое облако или туманность и в самом деле напоминало поднявшуюся на дыбы лошадь с пышной гривой и хвостом, расплескавшимся на треть неба. Блейд не ведал его местного названия; пока что он даже не знал, водятся ли на плоскогорьях Таргала скакуны, похожие на земных — что, однако, не мешало ему любоваться редкостной красотой этого чуда природы. Сощурив глаза, он смотрел на северный горизонт, ожидая, когда над ним появится золотистое зарево, и стараясь не обращать внимания на девичью болтовню и смешки.

Все же он не выдержал и повернул голову. Сестра Ханка и пара десятков молодых женщин из ее отряда сидели на своих плащах, прижавшись к фальшборту нагими спинами. Одни расчесывали волосы, другие неторопливо ужинали, прихлебывая разбавленное вино из резных деревянных чаш. Отдыхающие валькирии, мелькнуло в голове Блейда, когда он поймал взгляд Дионы. В царившем на палубе полумраке ее зрачки казались бездонными и манящими; поток густых волос падал на обнаженные груди, сквозь их невесомую пелену просвечивали темные острые соски. Диона чуть заметно улыбнулась, и странник отвел глаза.

Он уже многое знал об этой девушке — вернее, молодой женщине, успевшей познать мужскую любовь. Ей было лет двадцать пять или двадцать шесть, и два года, с семнадцати до девятнадцати, она принадлежала рирдотскому воину, другу Ханка и своему законному супругу. Она даже родила ему сына, и, вероятно, молодая чета была вполне счастлива в собственном уютном домике в небольшом поселке рода Киттала, что притулился на гранитных утесах неподалеку от Рирдо. Но в один черный день счастье кончилось — когда две тысячи карваров, поднявшись на своих пузырях к рирдотским скалам, разорили несколько деревень, вырезав и людей, и скотину. Тот набег был особенно жестоким: помощь из города запоздала, пришельцы же не щадили никого и не взяли в плен ни единого человека. Всех убитых, четыре или пять сотен, отправили на дно Римпады вместе с овцами и козами, и лишь дюжине человек удалось скрыться в развалинах или подвалах. Дионе посчастливилось; ее мужу и маленькому сыну — нет.

На память о том дне у нее остались шрам над левой ключицей да дикая, нерассуждающая ненависть к карварам. Она ушла к брату, в Арколу Байя, и скиталась с этим наемным воинством по просторам Таргала уже несколько лет. Стреляла Диона великолепно; да и секирой владела не хуже многих мужчин.

Пару дней назад странник захотел поглядеть на ее самострел. Арбалет оказался настоящим произведением искусства: полированное ложе темного дерева, двухфутовый стальной лук, ворот, которым натягивали тетиву, спусковой крючок и прорезь прицела — почти как у земного карабина. Грозное оружие, сделанное настоящим мастером, но, как показалось Блейду, тяжеловатое для женских рук. Диона, однако, обращалась с ним с завидной сноровкой. Этот смертоубийственный агрегат метал футовые металлические болты толщиной в палец, пробивавшие и кольчугу, и пластинчатые костяные доспехи карваров. На ложе его было десятка четыре зарубок; последние — совсем свежие.

Задумавшись, Блейд не заметил, как сияющая грива Коня поднялась над горизонтом; прихотливо извивавшиеся пряди сначала ослепили странника, а потом, хлынув сверху золотистым водопадом, стали щекотать его лицо. Он вздрогнул от неожиданности и поднял взгляд: над ним склонялась Диона.

— Ты думаешь? Мечтаешь? О чем? О женщине, оставшейся в твоей далекой стране?

Блейд, приподнявшись на локте, покачал головой.

— Нет, девочка. Я размышлял о том, что эти звездные лучи, — он вытянул руку к сияющему облаку, — напоминают твои волосы.

Она улыбнулась, запахнув на груди плащ, и придвинулась ближе.

— Наверно, ты многим девушкам говорил такие слова?

— Многим. Но они далеко, а ты — здесь.

Ладонь Дионы легла на его плечо; она была сильной, изящной формы, с длинными пальцами.

— Это так важно?

— Что именно?

— Ну, то, что я здесь, а они — далеко?

— Дале очи, дале сердце, — пробормотал Блейд. Одна его рука накрыла пальцы девушки, другая скользнула под накидку; ее грудь была твердой и прохладной, с напряженным соском.

— Нет! — Она вздрогнула, и странник поспешно убрал дерзкую руку.

— Боишься брата?

Диона чуть повела плечами.

— Почему же? Я — свободная женщина… и сплю, с кем хочу.

Рука Блейда снова двинулась вперед, проникла под плащ и легла на ее бедро.

— Но только не здесь, милый, — поспешно сказала девушка. — Слишком много людей… На корабле не принято делать такие вещи.

— Да, я понимаю. Если можно одному, почему же нельзя и другому, так?

— Так. У всех моих девушек есть приятели, но они ждут… ждут, когда окончится дорога и «Орни» встанет за воротами Сарпаты к причалам. И тогда… — она смолкла.

— Тогда?..

— Тогда посмотрим! — ее негромкий смех прозвенел хрустальным колокольчиком.

Блейд сел и обнял девушку за талию — очень скромно, стараясь превозмочь возбуждение.

— Ну, если нельзя говорить о любви, побеседуем о войне, — заметил он.

— О войне… — протянула Диона, скорчив недовольную гримаску. — Не слишком интересная тема.

— Почему же? Наверно, ты можешь понять, что войны редко начинаются из-за одной страсти к кровопролитию. Нужны основания посерьезней! Вот я и пытаюсь разобраться…

Вздохнув, девушка положила головку ему на плечо.

— Ты странный, Блейд. Ты воин, но говоришь так, как мудрец Ирнот… Такие дела лучше обсуждать с ним или с нашим джанджаратом. Для меня война начинается на спусковом крючке моего арбалета… а кончается между глаз этих тварей… там, куда я посылаю стрелу.

— И все же, — Блейд погладил ее мягкие шелковистые локоны, — все же — что людям надо от карваров?

— Ничего. Мы не наступаем, мы обороняемся. Нам, бойцам Арколы, война приносит хлеб и вино, мясо и серебро, но всем остальным — только горе и муки.

— Тогда я спрошу иначе: что карварам нужно от людей?

— О! Слишком многое! Наша плоть и наши руки!

— Они нуждаются в рабах?

— Конечно. Там, в Римпаде, нельзя разжечь огонь, нельзя плавить железо и медь, нельзя ковать оружие. Кто же займется всем этим, если не люди? Подневольные люди?

— Значит, карвары не любят трудиться?

— Правильнее сказать — не могут. Они выходят в наш мир на короткое время, достаточное для набега, но работа — не война. За один день можно разрушить город, но строить его надо целый год, верно?

— Верно… — Блейд хмыкнул. — Твой брат сказал мне, что карвары могут жить в Раннаре четвертую часть дня. А что грозит тем, кто задержится дольше?

Он с интересом ждал ответа, но разговор уже наскучил Дионе, и она, взъерошив волосы странника, заявила:

— Может быть, все-таки лучше поговорим о любви? Скажи мне, сколько женщин живет в твоем доме? Там, на изнанке мира, где находится твой Бредонн?

Ирнот-акриец, скальд, лекарь и, по совместительству, казначей Арколы, поведал страннику легенду о сотворении Таргала.

Некогда в пространстве, бесконечном и безмерном, все было перемешано: твердое, жидкое и газообразное, вода и земля, жидкий и густой воздух, живое и неживое. Каждая частица несла в себе зародыши существования и гибели, слитые вместе и нерасторжимые, как олово и медь в бронзе; каждая являла сплав живого и мертвого, связанного друг с другом изначально, от предела времен. Живое не осознавало себя живым, оплетенное и пронизанное паутиной мертвого; все оставалось погруженным в Великое Забвение…

Ирнот говорил, аккомпанируя своим речам ударами в маленький барабан. Их ритм подчеркивал фразы — то рубленые, короткие, отрывистые, то текучие, плавные; иногда скальд начинал петь негромким приятным голосом. Он сидел у мачты, скрестив ноги и опираясь на нее спиной, прикрыв колени полами мантии. Вокруг столпилось десятка три воинов и мореходов; вероятно, они слышали это сказание не один десяток раз, но никто не прерывал певца. Блейд заметил, что головы у всех были обнажены — даже капитан Ронтар снял свою шляпу с задорно торчавшим пером…

Шло время, тянулись миллионолетия, которых некому было измерить и сосчитать. Живое постепенно становилось все более живым, мертвое — все более мертвым; связь их делалась все более зыбкой, неощутимой. Наконец жизнь осознала себя, воспрянула, сбросила узы забвения, и на свет явились боги. Каждая частица смеси, заполнявшей пространство, породила своего демиурга, и было их неисчислимое множество. Они парили среди мертвой материи, изучая устройство мира, породившего их, и мир этот им очень не нравился. Он был слишком скучным, однообразным, монотонным и серым — туман, в котором перемешаны все цвета, все вещества.

И тогда — Ирнот извлек из барабана серию громовых ударов — боги приняли великое решение: навести порядок во вселенной. У них под руками имелся подходящий материал — та самая серая субстанция; надо было лишь правильно рассортировать ее, сложив камни к камням, капли к каплям, воздух к воздуху, пустоту к пустоте. Долгие тысячелетия боги занимались этой тяжелой работой, нескончаемой и нудной; однако у них хватило и времени, и сил, чтобы завершить свой титанический труд. Ведь богов было много, куда больше, чем людей и карваров, и им не требовалось ни еда, ни питье, ни сон. Не заботились они и о воспроизводстве потомства: боги — бесполы и вечны, физическая любовь чужда им.

Так трудились они долгое время — но не ради людей или иных существ, которым предстояло населить создаваемый мир, а лишь исключительно из страсти к порядку. А посему — барабан глухо зарокотал под быстрыми пальцами Ирнота — людям надо запомнить, что мир сей строился вовсе не для них, и если в нем что-то получилось плохо или неудобно с точки зрения человека, то не следует винить в том богов. Они не думали о такой мелочи, как люди и карвары; не думают о них и сейчас. Поэтому каждый должен знать: человек в мире сем получает то, что заслужено им самим, и человеку нужно оставить упования на милость богов. Богам безразличны людские горести.

Блейд почувствовал, как солдаты и мореходы, тесно окружавшие его, вздохнули. То был вздох сожаления; все эти люди знали, что борются с миром один на один и не стоит ждать помощи от сверхъестественной силы. Только их разум, мощь их оружия, мужество и упорство могли послужить защитой…

Итак, продолжал Ирнот, извлекая из барабана мерные звуки, что же получилось у богов, когда они упорядочили все сущее? Они разделили вселенную на пять миров, каждый из коих обладает своими признаками, видимыми глазом и доступными чувствам. Есть три Нижних Мира, Локката, Вантола и Римпада, по большей части недоступные людям. Локката — мир земли и того, что находится под землей; скалы и камни, почва и пещеры, деревья и трава — это все Локката, в недрах которой поселились боги, называемые Локками, властители твердого, неизменного.

Вантола — мир воды. Океаны и моря, лежащие внизу, озера, медленные реки, петляющие по равнинам, быстрые реки, текущие с гор, ручьи и подземные потоки — все это Вантола, населенная неисчислимыми сонмами собственных божеств, водных владык. Как и Локки, они не возражают, чтобы люди использовали их богатства, брали воду для себя, своих животных и своих посевов; говоря откровенно, богов это совсем не волнует. У них так много всего, земель и вод, что человеку хватает самой малости, самой ничтожной части, чтобы быть сытым, довольным и счастливым.

Последний из Нижних Миров, Римпада, заполнен голубоватым густым воздухом. Люди не способны там долги находится, и потому поверхность Локкаты и Вантолы, над которой распростерлась бирюзовая дымка, для них недосягаема. Однако в этом нет ничего дурного; мир таков, каков он есть, и над Римпадой поднимается множество теплых и плодородных плоскогорий, горных цепей и пиков, образующих архипелаги; много места, много земли, много озер и рек. Стоит ли жаловаться на то, что Римпада отделила от людей большую часть двух прочих Нижних Миров? Нет, разумеется, нет! Каждому известно: теряя в одном, выигрываешь в другом. Нельзя надолго опускаться в Римпаду, зато можно построить корабли из легкой чикры и плыть по голубой поверхности густого воздуха все дальше и дальше, пока судно не обогнет огромный шар Таргала и не вернется в гавань, из которой отправилось в путь.

Кроме Нижних Миров, существуют Средний и Верхний, Раннара и Нустала. Раннара заполнена светом и жидким воздухом, пригодным для дыхания; здесь и только здесь могут обитать люди. Раннара и породила их, так же, как Римпада — карваров. Частицы Раннары и Римпады так подвижны, так легки в сравнении с водой и землей, что жизнь не полностью истекла из них в божественной форме, осталась некая крупица, которой хватило для карваров и людей. Каждой из рас назначено жить в своем мире, не вмешиваясь в дела соседей, но карвары нарушают этот естественный порядок. А потому — да будут они прокляты!

Барабан грохнул, грозно зарокотал, люди шевельнулись, зазвенело оружие. Новый вздох пролетел в толпе, молчаливо внимавшей скальду…

Верхний Мир, Нустала, обитель богов-Нустов, безбрежен, холоден и чист. Он распростерся вверху над Раннарой — астральная сфера, пустое пространство, в котором мчатся по своим путям боги, занятые своими божественными делами. В отличие от невидимых созданий, населяющих три Нижних Мира и Раннару, богов-Нустов может лицезреть каждый, ибо тела их светятся и сияют. Каждая звезда — это один из ночных Нустов, там же, где их побольше, в небе видны яркие облака. Дневные Нусты, неведомо по какой причине, предпочитают держаться вместе, и животворное солнце, источник света и тепла, — их зримый облик. Но люди не должны обманываться, не должны считать, что Нусты сотворили для них светило, подобные мысли — тщеславие и суетность. Если богам будет угодно, солнце распадется на мириады звезд, и над Таргалом воцарится ночь.

Ирнот закончил.

Аска Ронтар, вновь водрузив на голову шляпу, окинул внимательным взглядом своих людей и усмехнулся:

— Ну, пока этого не случилось, возблагодарим Нустов за свет и тепло, которые они посылают нам.

Он поднял вверх руки, и все воины и матросы, собравшиеся послушать скальда, повторили этот символический жест. Блейд последовал их примеру. Затем, бросив взгляд на Ирнота, он произнес:

— Стоит ли поклоняться богам, которых не трогают ни человеческое счастье, ни горести? Они сотворили этот мир для себя, они безразличны к людям, их не трогают наши просьбы… Достойны ли они поклонения, почтенный Ирнот?

Скальд поднял на странника темные глаза.

— Ты прав в том, бредоннец, что не следует поклоняться богам и не нужно ничего у них просить. Это бесполезно и унизительно! И если бы боги любого из пяти миров даже оказали нам какие-то милости, то кто знает, было б это к добру или к худу? Нет, ни к чему поклоняться богам, но их надо чтить — чтить без страха в душе и без надежды на благодеяния, чтить за их великий труд, подаривший нам просторы Раннары.

Ирнот склонил голову, и барабан звонко загремел под его пальцами.

Блейд снова находился в люльке под бушпритом «Орни».

Корабль поворачивал к юго-западу, фиолетовое море оставалось справа, слева же простирался скалистый берег. Темные прибрежные утесы тянулись вдаль, становились все выше и выше, переходили в предгорья, потом — в несокрушимое каменное основание огромного хребта Халлы, что простирался на две тысячи миль в меридиональном направлении. Там, на крыше мира, хватало теплых долин, озер и рек, лесов, пастбищ и горных лугов, там было достаточно пространства, чтобы поселиться подальше от границы Римпады, в месте, недосягаемом для пришельцев из бирюзовых глубин. Но люди жаждали путешествовать и торговать, а посему строили корабли, а для их защиты возводили города на самом краю выделенного им мира — и это свое право, эту потребность души к странствиям они были готовы защищать с мечом в руке.

Блейд понимал их. Более, чем понимал! Вскоре — если эта экспедиция успешно окончится — он сам засядет на крохотном островке кабинета в старинном здании на Барт Лэйн, окруженный телефонами и стенами, за которыми находятся другие такие же кабинеты, коридоры, лестницы, переходы… Он будет годами сидеть там и стареть, а время подвигов и славы, эпоха невероятных, фантастических странствий начнет откатываться все дальше в прошлое, пока не сгинет в тумане забвения, осядет на дно маразматической старческой памяти, окончательно лишится жизни, превратившись в гору мертвых ответов и записей на магнитофонной ленте. Разумеется, тот кабинет-остров был частицей острова побольше, называемого Землей — можно сказать, целого мира, весьма обширного и просторного; но тому, кто повидал иные вселенные, весь земной шар представлялся большой тюремной камерой.

Но сейчас Ричард Блейд был счастлив! Над головой его сияло солнце, вокруг расстилался необозримый простор, ветер странствий овевал лицо; неторопливо, торжественно и плавно он парил над неведомым миром, полным еще нераскрытых тайн, загадок, секретов, грядущей любви, грядущих сражений и грядущих дорог — всего того, что он ценил в жизни. И, как ему казалось, здесь, на Таргале, судьба отпустит все перечисленное полной мерой.