Перехватив взгляд, брошенный Ярлом на удаляющиеся галеры, странник пожал плечами; похоже, его приятель слегка завидовал им. Сам же Блейд в деталях мог представить, что ожидает их флот на подходах к Тайту. Корабли Фьодара наверняка наготове: они не могли не заметить приближение врагов. Значит вскоре взовьются в воздух тучи камней и стрел, полетят горящие снаряды из катапульт, сея ужас и смятение в стане противника… Потом галеры подойдут ближе и примутся ломать своими заостренными носами весла на Фьодаровых судах… Этому приему, хорошо известному еще со времен эллинов, он также обучил капитанов Ярла.
Когда враг будет обездвижен и беспомощен, в ход пойдут абордажные лестницы и перекидные трапы с шипами — «вороны». Поток бойцов устремится на те галеры, что еще не объяты пламенем. Воздух наполнится гарью и копотью, крики раненых смешаются с треском лопающегося дерева, падающих мачт и звоном мечей…
Это будет сражение, подобное тысячам и тысячам других… Сейчас Блейд не испытывал уже ни возбуждения, ни сожаления при мысли об этом. Когда-то, бесконечно давно, ему доставляла удовольствие любая битва — как сейчас Ярлу и его капитанам… Ярость и жажда боя горячили кровь, пьянили крепче вина…
Время превратило его в машину смерти, равнодушную, холодную и совершенную. Время научило его убивать, лишь когда это жизненно необходимо. Не из жалости или снисхождения, нет! Просто из соображений разумного эгоизма, не поощрявшего счеты и лишних усилий. Но мудрость подобной позиции пришла к нему лишь с годами, и он не мог осуждать тех, кто чувствует иначе.
Навстречу им с другой стороны острова потянулись суда Фьодара, словно подводя пунктирную черту его размышлениям. Теперь у Блейда появлялся отличный шанс на практике проверить действенность нового оружия.
Всего галер было тринадцать — видно, отборный флот, защищавший подходы к цитадели. Их яркая боевая раскраска, черная с желтым, намалеванные у ватерлинии глаза и разверстые пасти деревянных чудищ на носах призваны были внушать ужас. Выстроившись полукругом, они неумолимо надвигались на флотилию Ярла.
Блейд махнул воинам у катапульт. Гребцы подняли весла. Корабли Канитры замерли, точно стая акул, готовых к броску на добычу.
Первый выстрел странник сделал сам. Он знал, как это важно — не промахнуться, с первого удара ошеломить противника, а главное, показать своим, насколько эффективно их тайное оружие. Потому он целился особенно тщательно, избрав мишенью ближнюю галеру, на носу которой был изображен морской змей — должно быть, флагманскую. И когда спустил наконец рычаг, удерживавший тетиву, и глиняный снаряд со свистом устремился вперед, невольно принялся молиться всем ведомым ему богам, чтобы тот угодил в цель.
И небеса услышали его молитвы!
Горшок разорвался точно посреди палубы, горящее масло расплескалось во все стороны, обрызгав матросов, с дикими криками бросившихся прочь. Мгновенно занялась холстина спущенного паруса, затем пламя перекинулось на дощатый настил… Когда пираты опомнились, вся палуба уже была в огне. А навстречу кораблям летели все новые и новые снаряды. Жуткие вопли, стоны, дым и столбы пламени поднялись над морем.
Не все выстрелы оказались столь же удачны; многие горшки с зажигательным зельем летели мимо и падали в воду. Другие, даже ударившись о борт или палубу, разбивались, не возгораясь, или давали столь слабое пламя, что его без труда удавалось затушить… Но это уже не имело никакого значения.
Внезапность нападения обеспечивала флоту Канитры решающий перевес, лишало противника воли к сопротивлению. Пираты Фьодара были в панике, они казались ошарашенными, сбитыми с толку. Гребцы не могли уберечь свои весла, воины не слышали команд… Большинство даже не пыталось отразить атаку; немногие же — те, кто успел оправиться от потрясения — были не в силах противостоять натиску людей Ярла. Началась кровавая беспощадная резня.
Не прошло и часа, как треть галер была потоплена; догорающие остовы других дымились далеко позади. 471 Блейд мог лишь надеяться, что основной части их флота победа далась столь же легко…
Они вошли в небольшую бухту, откуда прямая дорога вела в замок Фьодара. Блейд оглядел берег и причалы.
Он вспоминал карты, составленные по донесениям лазутчиков. Они с Ярлом изучили их столь тщательно, что, казалось, он может узнать каждый кустик и камешек на острове. И то, что он видел теперь, укрепляло в нем уверенность в победе. Шпионы не солгали; остров Тайт был именно таким, каким и представлялся ему.
Цитадель Фьодара считалась неприступной. Этот замок оседлал скалу, нависавшую над бухтой, и вела к нему лишь одна дорога, по которой, встав в ряд, едва ли могли бы пройти четверо. Несколько десятков человек с легкостью сумели бы защитить тропу и цитадель от сотен и тысяч нападающих…
Но!
Да, неизбежно и несомненно, здесь было «но». И именно на это обратил внимание странник, когда Ярл впервые доказывал ему невозможность взять приступом крепость Фьодара.
Цитадель выстроили из дерева.
Леса на Тайте было достаточно. Отличный корабельный лес, мечта любого строителя судов… Камень же тут добывался из скальных пород, весьма твердых и неподатливых. Владетели Тайта были настолько уверены в себе, считая остров неприступным, а силы свои неодолимыми, что не позаботились о более прочном убежище.
Дробить скалы казалось слишком тяжелым и нелепым занятием. Везти камень с материка — накладно. А дерево было здесь, под рукой…
Узнав об этом, Блейд сказал лишь одну фразу:
— Нам не придется брать замок приступом: Фьодар сам придет к нам.
***
Все было кончено еще до полудня.
Возглавляемый Блейдом отряд из отборных бойцов высадился на берег. Они не стали карабкаться по тропе вверх; они ждали внизу.
И как только все было готово, странник дал сигнал кораблям.
Галеры тем временем заняли позицию, наиболее удобную для обстрела — с той стороны, гас скалы вздымались не очень высоко. Катапульты были развернуты строго под нужным углом, канаты натянуты… И, дождавшись команды, они открыли огонь.
Эта атака не вызвала в крепости такого же полного смятения, как на галерах; без сомнения, сверху Фьодар наблюдал за исходом морского боя и успел принять меры. Первые снаряды его люди успешно гасили, прежде чем огонь успевал распространиться дальше. Блейд на миг ощутил прилив отчаяния. Неужели он просчитался?..
Но катапульты стреляли без перерыва, огненные снаряды градом сыпались на головы осажденных, с каждым разом все точнее накрывая цель.
Вскоре пожары стали вспыхивать слишком часто, повсюду, в разных концах… Загорелись конюшни, и испуганные лошади, вырвавшись на свободу, внесли панику в ряды защитников.
Блейд не мог видеть, что происходит там, наверху, но судя по диким крикам, доносившимся из крепости, полыхающим вовсю башням и стенам, которые никто уже и не пытался тушить, паника в цитадели достигла предела.
Густой жирный дым поднялся над скалами, затянув небо, скрывая солнце. Ночь, вечная ночь наступила для Фьодара…
Но обороняющиеся, как видно, решили, что еще не все потеряно: внезапно горящие ворота цитадели распахнулись, и обезумевшая толпа хлынула вниз. Пять сотен яростных бойцов, опаленных пламенем, предпочитавших смерть от железа мучительной гибели в огне…
Все дальнейшее смешалось в памяти Блейда. Потоки крови, дым, багровые языки пламени, грохот, звон, истошные вопли… Айскалп разил неумолимо; эти безумцы словно сами подставлялись под удар! Узкая дорога к замку сыграла злую шутку с людьми Фьодара; они могли пробиваться вперед лишь по несколько человек — сзади их теснили, сбивали с ног и топтали накатывающие людские волны, спереди нещадно косили клинки и секиры атакующих.
Блейд вновь ощущал себя машиной смерти… Руки его вздымались и опускались с точностью и ритмом часового механизма. Хруст костей, предсмертные хрипы, хлещущая во все стороны кровь… Снова глаза и слух странника переполняли смерть и боль, подобно чашам Судного Дня.
Но вот взгляд его остановился на группе воинов, сражавшихся слаженней и яростнее остальных; путь их отмечали горы расчлененных тел. Они упорно пробивались вперед, тараня противников стеной тяжелых щитов; лезвия залитых кровью секир отливали алым в лучах солнца, и ни звука не доносилось из-под черных шлемов этих вестников смерти. Когда стена щитов на мгновенье разомкнулась, Блейд успел заметить человека в бронзовых черненых доспехах и медном шлеме, навершие которого изображало морского змея с разверзнутой пастью, подобного тому, что он видел на флагманской галере.
Сердце его бешено забилось. Фьодар!
Не помня себя от возбуждения, он рванулся вперед.
Айскалп, с лезвием, потускневшим от крови, взметнулся к небесам — и рухнул, увлекая за собой первого из воинов. Страшный удар рассек грудную клетку, смяв доспехи, как будто они были из картона; щит отлетел в сторону. Мгновение ушло на то, чтобы высвободить оружие, и вот еще один пират упал, не успев увернуться от несущего смерть топора. Голова его покатилась по траве, покрытой бурыми кровавыми брызгами.
Оставшиеся теснее сомкнули ряды, сразу с двух сторон мелькнули клинки. Блейд метнулся в сторону, уходя от атаки, успев молниеносным ударом топора выбить у противника меч. Он заметил недоуменное выражение в его глазах, прежде чем нанес второй удар, и враг рухнул, как подкошенный, грохнув шлемом о щиты своих соратников.
Теперь их осталось восемь, не считая Фьодара. С угрожающими лицами они надвинулись на Блейда: трое с мечами, остальные — с широкими секирами.
Странник оскалил зубы; возбуждение битвы овладело им.
— Ну, собаки, — прорычал он, раскачивая топор, — кто следующий?
Воины, прикрываясь тяжелыми щитами, шли на него стеной, непроницаемой, как панцирь огромной бронзовой черепахи. Блейд попытался сокрушить хотя бы одного из телохранителей Фьодара, пробить брешь в его защите, но тщетно; шеренга неудержимо продвигалась вперед.
Он с яростью молотил Айскалпом по бронзовым щитам, ужасающий лязг резал уши, но с таким же успехом можно было бы пытаться остановить танк. Пот стекал по лицу странника, гнев ярился в сердце, но он был бессилен! Стиснув зубы, Блейд отступил на шаг, потом — еще на один.
Что-то треснуло под его каблуком Метнув быстрый взгляд вниз, он увидел остатки глиняного горшка, в котором плескалась горящая Хейрова смесь. Зарычав, он молниеносно нагнулся и, схватив сосуд, запустил в самую середину черного строя.
Самодельный напалм выплеснулся; три бойца с жуткими криками покатились по земле, пытаясь сбить огонь. Теперь строй распался, открыв главаря в змееподобном шлеме. Его воины катались по земле, и пламя терзало их тела — похоже, адская смесь из древесной смолы и серы намертво прилипла к бронзовым панцирям. Запахло паленым мясом.
За спиной раздался топот сапог, Блейд оглянулся и издал боевой клич. Ярл шел ему на помощь со вторым отрядом! Значит, битва действительно закончена. Пес Канитры загрыз тайтского дракона! Оставалось последнее…
— Сдавайтесь, отродье сервов! — прохрипел он. — Ваш флот разгромлен! Помощи ждать неоткуда. Сдавайтесь!
На лицах воинов, которых пощадил огонь, мелькнула тень сомнения — они не настолько были преданы своему господину, чтобы защищать его в час заведомого поражения. Спасти свою жизнь куда важнее…
Уловив замешательство телохранителей, Фьодар ненавидящим взглядом уставился на них, но те лишь отводили глаза.
— Презренные трусы! — зарычал он. — Жалкие твари, недостойные лизать хозяину сапоги! Так-то вы отблагодарили меня?! Вот она, ваша верность?! — Повелитель Тайта выступил вперед, размахивая мечом. — Что ж! Пусть никто не скажет, что Фьодар умер, как трус!
Его клинок просвистел в воздухе. Блейд отразил удар так яростно, что посыпались искры. Замахнулся сам — но Фьодар ушел из-под удара. Вновь бронза зазвенела о сталь.
— Кто ты такой, чужак? — На губах пирата выступила пена. — Я хочу знать, кто посягнул на мою жизнь!
Блейд не ответил. В отличие от Фьодара, вступившего в бой со свежими силами, он начинал чувствовать усталость. Мышцы гудели, и горячий пот заливал глаза. Он не мог позволить себе тратить силы на перебранку.
Еще удар — и вновь ему удалось парировать вовремя сверкающий изогнутый клинок. Но не успел он перейти в наступление, как Фьодар атаковал вновь. Еще! И еще раз! Под градом сокрушительных ударов трудно было даже помыслить о нападении; Блейду оставалось лишь защищаться.
Но он понимал, что долго не выдержит это состязание на измор. С каждым разом будет все труднее собрать силы для очередного выпада, и с каждым ударом топор покажется все тяжелее… Надо действовать сейчас — или станет слишком поздно!
Приняв это решение, Блейд замер на миг, пытаясь отрешиться от всех посторонних мыслей. То, что он намеревался предпринять, требовало точнейшего расчета и сосредоточения, малейшая ошибка могла оказаться роковой. Но именно в таких ситуациях, когда требовалось высшее напряжение сил, в этом неуловимом равновесии на грани меж жизнью и смертью, сместить которое могло легчайшее дуновение — именно тогда Ричард Блейд полностью обретал себя. То была его личная магия, столь же смертоносная, как забрызганное кровью лезвие Айскалпа.
Крепко упираясь в землю, ощущая стопами ее малейшие неровности и изгибы, он ждал удара пирата. Вот блеснула тусклым лучом сталь… Косой замах… Айскалп взлетел навстречу. Но, как только бронза и сталь соприкоснулись, Блейд крутанул топор, поймал клинок противника на излете, зацепил его выгнутым лезвием и с силой рванул на себя.
Вращаясь и сверкая на солнце, меч Фьодара полетел в сторону. Как зачарованный, тот проследил за ним взглядом и обернулся к противнику.
— Проклятое отродье Канитры! Ты не возьмешь меня!
С хриплым смехом, рвущимся с пересохших губ, Блейд впервые подал голос:
— Ты не девица, чтобы брать тебя… Дай ответ на один вопрос — и сохранишь жизнь.
— Вопрос? Сначала я погляжу на цвет твоей крови! — Пират злобно сплюнул и потянулся к кинжалу. Но к нему, повинуясь команде Ярла, подскочили четверо дюжих хойлов, заломили за спину руки и, как тот ни отбивался, бросили перед победителем на колени.
Раскачивая секиру, Блейд хрипло выдохнул:
— Где мальчик, которого ты похитил по приказанию друсов?
Главарь пиратов упрямо замотал головой, извергая поток проклятий. Подошедший Ярл пнул его сапогом в лицо.
— Тебе был задан вопрос, ублюдок!
Глаза Фьодара полыхнули яростью. Блейд угрожающе склонился над ним.
— Ты не хочешь говорить? Ну что же, пеняй на себя. У нас мало времени…
Фьодар упрямо молчал, но смертельная бледность залила его лицо. Судорогой свела скулы.
Блейд с Ярлом переглянулись. Без слов поняв намерение странника, владетель Канитры обернулся к воинам, с жадным вниманием следившим за происходящим.
— Эй, кто-нибудь! Тащите горшок с Хейровым огнем!
Молодой быстроногий хойл не заставил себя долго ждать, и через несколько минут Блейд держал в руке сосуд с дурно пахнущей смесью. Он ткнул его в лицо бывшему повелителю Тайта:
— Этой штуке ты обязан своим поражением. Ты видел, как заживо горели твои ублюдки? Сейчас ты последуешь за ними! И смерть твоя будет длиться очень долго! Сначала обгорит кожа, потом обуглятся внутренности, огонь станет лизать кости… А чтобы продлить удовольствие, мы будем поливать тебя водой, чтобы ты не покинул нас слишком быстро.
С этими словами он плеснул адское варево на кисти Фьодара.
— Пожалуй, начнем с рук! Они вряд ли тебе пригодятся в этой жизни… Хенрик!
Капитан подошел с пылающим факелом. Фьодар забился в руках стражей, рыча от страха и бессилия, но как только пальцы ощутили жар пламени, обвис безвольно, утратив способность к сопротивлению. Как и рассчитывал Блейд, жестокость предстоящей пытки сломила его быстрее угроз и побоев. Пират поднял залитое кровью лицо.
— Друсы забрали мальчишку… Друсы… На восточное побережье, в Дру Тал! Там… — Голос его прерывался, он бормотал, захлебываясь слюной, торопясь выложить все, что знал, о чем догадывался. — Там их тайное убежище, в прибрежных скалах. Они увели мальчишку туда… — Пират с мольбой взглянул на Блейда. — Что ты сделаешь со мной… господин?
Блейд с отвращением махнул рукой хойлам, державшим Фьодара.
— Убейте его. Он нам больше не нужен. — И, не оглядываясь, зашагал к бухте, где ждали корабли.
Сзади него вспыхнуло пламя и раздался леденящий душу вой. Воины Ярла ринулись в горящий замок — спасать остатки добра.
Глава 9. Жертвоприношение
Ночной лес был полон запахов и звуков. Дневная реальность обретала во мраке странную отчетливость, выпуклую осязаемость — это пробуждались с исчезновением зрения другие чувства, и мир начинал казаться чужим. Почти прежним, и все же словно чуть сдвинутым, искаженным, обманчивым. И даже рассвет не убеждал в ложности ночных видений. Блейд без устали твердил себе, что это не более чем усталость и нервы.
Уже неделя прошла с тех пор, как корабль Ярла высадил его к западу от Сарум Вила, и все эти семь дней Блейд шел к святилищу друсов. Не так-то просто оказалось отыскать дорогу в лесу, к тому месту, где он был всего один раз, четверть века назад. И все же что-то привело его туда, к солнечной поляне, где перед священным дубом высился кровавый алтарь и зияла черная незаживающая рана пепелища. Не память — скорее, инстинкт; чутье вело Блейда, точно дикого зверя. И он уверенно шел на запах зла и колдовства.
С каждым шагом оживали воспоминания. Вот тут они ночевали с Талин, и он согревал ее, озябшую, собственным телом… Здесь напал на огородное пугало, приняв его за разбойника… И с каждым шагом он знал, что цель все ближе.
Блейд пытался воскресить все подробности, связанные с этим местом. И память тела услужливо помогала ему: глаза вспоминали эти огромные деревья, перевитые мощными лианами, дубовые и тисовые рощицы, разделенные полянами, кожа — прикосновение острых шипов колючего кустарника, которые причиняли столько неприятностей бедняжке Талин; ноги сами обходили ямы, заваленные валежником, слух, казалось, вновь проигрывал заунывную литанию друсов, перемежавшуюся мерными хлопками…
Возвращались и иные воспоминания — те, которые он охотно предпочел бы забыть. Восхитительно совершенное, пленительное лицо друзиллы Канаки… Серебристый водопад ее волос… Холодные, жестокие глаза. Он желал эту женщину, как ни одну другую… теперь он мог себе в этом признаться. Но Талин убила ее.
Но сегодня все было иначе. К священному дубу друсов — по преданию, то была сама богиня земли, принявшая облик дерева — Блейда привело не вожделение и не простое любопытство. Эти ведьмы-людоедки похитили его сына! Собирались ли они шантажировать этим Талин либо использовать мальчика для своих омерзительных ритуалов… Блейд боялся и подумать об этом.
Он не имел права оставить Дика в их лапах. Дик — его сын! И друсы не раз еще проклянут тот день, когда забыли об этом.
И все же мыслей о мести и воспоминаний оказалось недостаточно, чтобы заполнить пустоту ожидания.
Отыскав поляну, где друсы совершали свои жертвоприношения, Блейд, со всем искусством бывалого разведчика, соорудил себе убежище неподалеку — не слишком близко, чтобы не быть обнаруженным, но с отличным обзором.
Это было что-то вроде берлоги в корнях огромного древнего вяза. Вход он замаскировал травой и ветвями. Вовнутрь натаскал сухой травы и лапника, так что получилась вполне уютная нора. Пищи у него было достаточно — Ярл снабдил его сушеным мясом, лепешками и крепким скайрским вином.
В остальном же он старался покидать убежище как можно реже: риск был слишком велик. Каждое мгновение он ждал появления друсов. До полнолуния большой луны, когда, по словам Ярла, колдуньи вершили свои кровавый обряд, оставались считанные дни.
По их верованиям, этот багровый диск был дочерью Друззы. Полнолуние есть чреватость ночного светила, а кровавая жертва призвана символизировать разрешение от бремени. Жертва затем поедалась… должно быть, сама Друзза-земля таким образам впитывала жизненную силу, даруемую небом.
Что касается Блейда, то он давно уже считал себя не вправе судить чужую веру и обряды. Да и ему, чаще всего, это было безразлично. И все же ощущалось в обычаях друсов нечто столь чуждое, варварское и безумное, что все в душе его восставало при одной лишь мысли, что ему вновь предстоит стать безмолвным свидетелем адского ритуала.
Вытерпеть помогала лишь надежда, что очень скоро он сможет не только отомстить ведьмам за все, но и положить конец этому кошмару.
Однако, несмотря ни на что, каждый день ожидания давался тяжелее предыдущих…
Ночами, незаметно выглядывая из своего убежища, Блейд следил за растущей луной. Меньшая незаметно скользила где-то у горизонта, не привлекая его внимания, но неудержимо округлявшееся чрево большего спутника вызывало в душе его смутный трепет и дрожь отвращения. Страха он не чувствовав но беспомощность угнетала.
Две луны… Сколько ни вспоминал Блейд первое посещение Альбы, он не мог отыскать никаких подробностей на этот счет в тайниках своего сознания. По-видимому, в прошлый раз у него не доставало времени любоваться красотами местных небес. Он видел другое: искаженные ненавистью лица врагов, сияющее лезвие Айскалпа, тела женщин, пронизанные любовным экстазом…
Он пытался наметить план действий, заставлял себя думать об этом, просчитывать варианты. Тщетно! Мысли кружились бестолково и бессмысленно, точно белки в колесе, и после нескольких часов напряженных раздумий он вдруг обнаруживал, что не в состоянии вспомнить ровным счетом ничего.
Он почти готов был приписать это зловещему влиянию друсов. Может, они вновь пытаются воздействовать на его сознание, подчинить своей воле? Проверить это не представлялось возможным. Но священный пояс по-прежнему приятно согревал кожу, и он сказал себе, что это просто паранойя, мания преследования. Бесконечное ожидание действовало ему на нервы.
***
Пять дней он выдерживал эту муку, но на шестой, проснувшись, как обычно, на закате (в ожидании роковой ночи он старался отсыпаться днем) и даже не выглядывая из убежища, почувствовал, что на поляне что-то изменилось.
Там парило ставшее уже привычным безмолвие. Дневные птицы притихли, ночные еще не подали голос… Ни людской речи, ни конского храпа… Тишина. Но тишина напряженная, насыщенная неким новым качеством, определить которое для себя он мог лишь одним словом: ожидание. Поляна ждала.
Осторожно, стараясь двигаться совершенно бесшумно, Блейд раздвинул ветки, прикрывавшие вход в его пещеру. В серовато-лиловом вечернем свечении мир казался призрачным, почти потусторонним. Абсолютная недвижность сцены лишь усиливала это ощущение. Поляна была как нарисованная. Не шелохнется ни веточка, ни травинка… Блейду почудилось на миг, что он — единственное живое существо во всем этом проклятом лесу.
И вдруг откуда-то слева донесся стук копыт. Сердце странника забилось с перебоями. Теперь пути назад не было! До рези в глазах всматриваясь в сторону, откуда донесся шум, он ждал появления всадника.
Однако стук копыт внезапно стих, так и не приблизившись. Тишина вновь стиснула мир в холодных ладонях. Сердце у Блейда сжалось. Неужели он ошибся, и то был лишь случайный гонец, проезжавший мимо? Мысль эта привела его в отчаяние.
А что, если Ярл ошибался, и обряда не будет? Что, если… Но Блейд тут же запретил себе эти бесполезные мысли. Перед ним лежала священная поляна друсов, и он был готов ждать, сколько потребуется.
Слева опять послышался шорох. Блейд замер. И при виде высокой, стройной, закутанной в серый плащ фигуры ощутил прилив внезапного облегчения. Вот оно. Началось!
Женщина — а это явно была женщина — медленно шагнула на поляну. Подошла к вековому дубу посередине. Опустилась на колени пред ним и замерла на мгновение. Затем медленно, преисполненным почтения жестом опустила ладони на древнюю, почерневшую от времени кору. Тишина нависла над лесом, густая и гнетущая. Блейд затаил дыхание.
Тело женщины вдруг начало бить крупной дрожью — это было заметно даже со стороны. Она застонала от боли. Земля ощутимо содрогнулась, словно трепет жрицы передался и ей, и вдруг женщина отлетела в сторону, словно от удара, и сломанной куклой рухнула на траву. Плащ ее распахнулся. Капюшон, скрывавший лицо, упал…
Поляна в серебристом свете полной луны предстала глазам Блейда ясно и отчетливо, напоминая старинную гравюру. Он посмотрел на распростертую женщину, чувствуя, как перехватывает дыхание. Никогда прежде не видел он столь совершенной красоты! Высокие, тонко очерченные скулы… Огромные, чуть раскосые глаза… Губы, точно лепестки роз… И волосы цвета темного золота, густые, тяжелые, доходившие почти до колен… У него мучительно заныло сердце. Друсы умели выбирать себе жриц…
Но странный блеск привлек его внимание, и он мгновенно вышел из транса. Пола плаща, отлетевшая в сторону, открыла золотой меч на поясе жрицы. Огромный, с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями! Он не забыл бы это оружие и через тысячу лет…
На висках у него выступили капли пота. Перед ним лежала новая верховная жрица друсов, и чресла ее опоясывал волшебный Асквиоль.
Тем временем лес словно пробудился ото сна. Послышался робкий пересвист ночных птиц, потом где-то вдали ухнула сова, затрещали ветки. И внезапно со всех сторон донеслись голоса. На поляну начали выходить люди.
Женщины. Блейд насчитал их не меньше тридцати. Суровые, надменные фигуры в темно-серых балахонах без малейших украшений, с лицами, скрытыми капюшонами; они напоминали средневековых монахинь. Часть из них сгрудилась на другом конце поляны, над каким-то тюком. Блейд никак не мог разглядеть, чем они занимались, пока по сдавленным стонам и рыданиям не догадался, что там, должно быть, готовят к убиению и костру очередную жертву.
На лежащую без чувств Друзиллу пришедшие не обращали ни малейшего внимания — пока та не шевельнулась, и горестный вздох не сорвался с полуоткрытых уст. Три жрицы склонились над ней. До Блейда донеслись обрывки разговора.
— Друзза опять отринула тебя, Высочайшая?
— На то воля богини, — ответила поверженная Друзилла голосом, полным отчаяния.
Одна из жриц горестно застонала; другая что-то с жаром принялась доказывать ей.
— …пропал вместе с Канаки, — вздохнула Друзилла.
— Да, и нам так и не удалось отыскать…
Блейд понял, что они говорят о медальоне прежней верховной жрицы. Рука сама потянулась к нагрудному карману, где лежал амулет, овальный диск с месяцем в венке из дубовых листьев. Если б они только знали…
Одна из колдуний тем временем тревожно вопрошала молодую Друзиллу, вновь скрывшую лицо под капюшоном:
— Но как же обряд? Стоит ли растрачивать юную жизнь, если жертва наша бессмысленна?
— Не смей! — Ответ прозвучал резко, точно удар хлыста, и жрица сжалась от страха. — Твое дело не рассуждать, а повиноваться! Готовьте костер!
На священной поляне началась суета. Часть жриц суетилась над жертвой, остальные кинулись собирать валежник; Друзилла же встала в стороне, опираясь на меч. Никто не осмелился потревожить ее.
В багровом сиянии, заливавшем поляну, стройная неподвижная фигура жрицы казалась обретшим плоть лунным лучом. В ней была строгость ночного светила и его притягательность. Блейд не в силах был отвести глаз.
Окружающий мир перестал существовать для него. Суета жриц, стоны несчастной жертвы, пламя разгорающегося костра справа от алтаря, — все утратило смысл. Реальность сдвинулась на шаг; остался лишь точеный профиль и прядь золотистых волос, выбившихся из-под капюшона…
Внезапно Друзилла, точно ощутив на себе пристальный взгляд чужака, вскинула голову, настороженным взором обводя опушку. Блейд пригнулся, словно она могла разглядеть его во тьме, и на несколько секунд даже прекратил дышать. По коже пошли мурашки. Он чувствовал себя подобно загнанному зверю, к которому приближается охотник…
В этот миг откуда-то справа раздался возглас:
— Госпожа! У нас все готово.
Друзилла откликнулась на зов. Блейд перевел дыхание, отер пот со лба. Кажется, пронесло…
Жрица не спеша направилась к жертвеннику, но на полпути внезапно застыла и обернулась. Взгляд ее, тяжелый и пронизывающий, казалось, уперся прямо в Блейда. Тот готов был поклясться, что она чувствует его присутствие… Но это длилось лишь долю секунды. Друзилла двинулась дальше, и время возобновило свой ход.
Несчастная жертва со спутанными руками и ногами уже была распластана на каменном алтаре перед священным дубом. Лица девушки Блейд не мог разглядеть, но почему-то был уверен, что она молода и красива.
Жрицы встали в круг и затянули песню, чем-то напоминавшую заунывные церковные гимны. Язык был непонятен страннику; похоже, он не имел ничего общего с альбийским наречием. Звуки его показались Блейду слишком резкими, хотя и не лишенными мрачной варварской красоты.
Мелодия, протяжная и напевная, с прерывистым, рваным ритмом, влекла и зачаровывала. Жрицы постепенно впадали в транс, принимались раскачиваться в такт песнопению. Время от временя они поворачивались к священному дубу, простирались ниц пред ним, затем поднимались, и литания возобновлялась с новой силой. Стоны жертвы первое время еще прорывались сквозь голоса жриц, но вскоре и она затихла, покорившись магическому очарованию обряда.
Друзилла пела со всеми вместе, но Блейду казалось, что именно она задает темп, ведет за собой остальных. Он не сводил с нее глаз.
Золотой меч она держала в руках, то касаясь им алтаря, то протягивая вперед, словно подношение Друззе, то поднимая высоко над головой.
Темп мелодии заметно ускорился. Жрицы принялись ритмично бить в ладоши, отбивая такт. Капюшоны у некоторых откинулись назад, обнажая раскрасневшиеся потные лица с горящими безумием глазами.
Странник ощутил что-то почти непристойное в бешеной сатурналии друсов, в их экстазе, который был сродни чувственной страсти. Служительницы Друззы запретили себе обычные плотские утехи, но подавленная мощь естества жаждала выхода — любым, самым странным и извращенным способом. Так Друзза вознаграждала своих прислужниц… У Блейда это зрелище не вызывало ничего, кроме отвращения.