Спустя некоторое время Блейд уже был склонен расценивать свою клетку в святилище как своеобразный санаторий. Никто не тащил его наверх или вглубь подземелья, чтобы отдать на съедение богу — летучей мыши, никто не тревожил его и не посягал на его жизнь. Несколько успокоившись, странник решил извлечь все возможные выгоды из создавшегося положения, поскольку принимали его здесь чуть ли не как почетного гостя. Впрочем, сам себе он скорее напоминал гуся, которого откармливают к Рождеству.
      Он провел в камере не более двух часов, когда решетка открылась, впустив двенадцать жрецов, притащивших набитый соломой матрац, несколько одеял, подушек и ковриков, кувшины из позолоченной бронзы с водой и бронзовое же ведро — для испражнений и отходов.
      Еще они принесли еду. Ни разу за всю жизнь Блейд не ел столько за один присест.
      Для начала ему подали огромную миску с горячей кашей, на вкус напоминавшей подсоленную овсянку с кусочками овощей. Затем пришел черед огромного куска зажаренного с кровью мяса, похожего на свинину, политого густым острым соусом. Кроме того, Блейд получил буханку мягчайшего белого хлеба размером с небольшое щит, а на десерт — три сорта сыра и различные фрукты, нежные и сладкие, как губы гурии из садов аллаха.
      Венчали этот лукуллов пир отличное пиво и терпкое вино, поданные в изукрашенных самоцветами бронзовых чашах, таких тяжелых, что странник мог поднять их только двумя руками.
      Он был очень голоден и постарался не думать о том, что у служителей Айокана может быть принято травить жертву во время последней трапезы. Тем не менее он тщательно осмотрел и обнюхал предлагаемые яства, но, не обнаружив никаких следов яда или наркотика, с наслаждением принялся за еду.
      Все двенадцать жрецов стояли вокруг него, внимательно наблюдая за тем, как он ест. Стоило Блейду остановиться, как ему безмолвно давали понять, что процесс поглощения пищи следует продолжить. Интересно, подумал он, если я перестану есть, они начнут кормить меня силой? Может, Айокан — бог обжорства, и людей приносят ему в жертву, заставляя есть, пока они не лопнут? Или же несчастные просто задыхаются во время принудительного кормления? Так ли, иначе, в одном сомневаться не приходилось — голодная смерть разведчику не грозила.
      После того как Блейд насытился, двое жрецов, по всей видимости, лекарей, тщательно его осмотрели. В целом, если не считать крайне примитивных инструментов, медицинское обследование не уступало стандартной процедуре в резиденции его светлости после очередного возвращения Из Измерения Икс.
      Закончив осмотр, целители добавили в теплую воду какое-то тягучее вещество и, намочив в растворе кусочки чистой ткани, перевязали самые крупные порезы и синяки.
      Блейду показалось, что слабый запах, исходивший от этих импровизированных компрессов, немного напоминает уже знакомый ему наркотик, но полной уверенности у него не было.
      После того как все раны были обработаны, один из жрецов обратился к страннику:
      — Ты должен лежать. Не вставай с постели и не снимай лечебные повязки, пока мы снова не придем. Ты меня понимаешь?
      Блейд кивнул.
      — Очень хорошо, — продолжал жрец. — Ты — великолепная человеческая особь! Братья, отвечающие за Обреченных на Смерть, заметили тебя, как только ты у нас появился, ибо ты мог бы прислать много духов Айокану — больше, чем кто-либо приносил ему с тех пор, как люди построили первый храм Великого Бога во славу его! Но верховный жрец сказал, что будет иначе, а ему следует подчиняться, ибо его устами говорит сам Великий Бог. Мы вызовем недовольство Айокана, если лишим его такого сильного духа, как твой. Айокана же нельзя гневить!
      Последнюю фразу жрец монотонно пропел, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Блейд уже слышал этот мотив, когда лежал связанный в пироге.
      Лекарь развернулся и вышел из камеры, за ним последовали остальные. Разведчик смотрел им вслед, из какой-то странной вежливости сдерживая зевок, пока они не закрыли за собой дверь. Внезапно ему вдруг страшно захотелось спать. Он повалился на свое соломенное ложе, натянул первое попавшееся одеяло и провалился в глубокий сон, не успев подсунуть подушку под голову.
      * * *
      Проснувшись, Блейд окончательно уверился, что в жидкость, которой смочили лечебные повязки, добавили снотворное, впитывающееся сквозь кожу. Только после снотворного и безудержной пьянки так раскалывается голова и так саднит горло. Жадно припав к кувшину с водой, странник вдоволь напился, а затем приступил к самоосмотру. К его удивлению, раны больше не болели. Не в силах справиться с любопытством, он решил нарушить приказание жреца и содрать повязки.
      Под тканью оказалась чистая, неповрежденная кожа.
      Несколько секунд Блейд сидел, не в силах шевельнуться от удивления, а затем схватился за подбородок — выяснить, насколько отросла щетина за время сна. Получалось, что он проспал около двенадцати часов. Конечно, он всегда быстро выздоравливал и раны на нем затягивались, как на собаке, но чтобы с такой скоростью… Это казалось просто невероятным! Вероятно, раствор, в котором были смочены повязки, обладал уникальными заживляющими свойствами.
      «Уже прогресс, — усмехнулся про себя Блейд. — По крайней мере, в этом кровожадном измерении нашлась хоть одна вещь, которую имеет смысл попытаться прихватить с собой». Ему немедленно захотелось выяснить, что это за чудо-мазь.
      Он успел снова замотать раны до прихода священнослужителей. Правда, он не стал затягивать повязки, но жрецы не обратили на это внимания — то ли не заметили, то ли им было все равно. Они внимательно осмотрели кожу Блейда, тщательно прощупали мышцы и суставы и, судя по всему, остались довольны.
      — Как мы и надеялись, ты выздоравливаешь быстро, — заметил старший из лекарей. — Дерево жизни дает силу. Это приятно Айокану. Айокана следует ублажать.
      Два лекаря шепотом посовещались, а потом старший, повернувшись к чужеземцу, уточнил:
      — Среди своих людей ты — воин?
      — Да, — кивнул Блейд, не видя смысла отрицать очевидное.
      — Хорошо. Дух воина силен, но он становится еще сильнее, если у воина могучее тело. Ты должен заниматься физическими упражнениями с того мгновения! как унесут ведро с отбросами, и до того, когда тебе пер! вый раз принесут еду. Если ты пренебрежешь этим, твой дух будет окружать слабая плоть. Айокану это не понравится.
      Следующую фразу оба лекаря произнесли хором медленно и напевно:
      — Айокана нельзя гневить!
      Блейд, как ни старался, не сдержал улыбки. Жрецы восприняли ее как знак согласия.
      — Твой дух уже думает о том дне, когда освободится от тела, дабы напитать всемогущего Айокана. Это хорошо! Ты станешь самой великой жертвой, принесенной! верховным жрецом. Он будет доволен, и Айокан будет доволен. Айокана следует ублажать!
      С этими словами жрецы ушли.
      * * *
      Время Блейд определял по распорядку дня. Утро начиналось с визита жреца, забиравшего ведро с испражнениями, затем разведчик в течение часа разминался — пока не приносили еду.
      При попытке представить, как он валялся бы тут на тюфяке, делая пару отжиманий лишь под угрозой немедленного жертвоприношения, его разбирал смех. Подумать только — ему, профессионалу с многолетним стажем, хилые священнослужители приказывают заниматься утренней зарядкой! Можно подумать, он послушно пойдет под нож, как баран, даже не пытаясь освободиться! Служители Айокана его явно недооценили.
      А чтобы бегство было удачным, нужно не распускаться; и Блейд каждое утро трудился до седьмого пота.
      Завтрак всегда состоял из фруктов, сыра, хлеба и, попеременно, горячей каши-размазни или холодной овсянки со специями и молоком. В конце длинного скучного дня его ждал ужин — весьма обильный, хотя и не такой, как в первый день его пребывания в подземном храме. После ужина Блейда осматривали лекари, не столь дотошно, как прежде, но, тем не менее, внимательно.
      Затем он ложился спать.
      На третий «день» в распорядок было внесено некоторое разнообразие: ему прислали женщину — одну из тех чисто вымытых кукол с пустым взглядом, которых он видел, пока его несли по коридорам. Будь она чуточку поживее, Блейд посчитал бы ее весьма привлекательной — это была красивая, стройная, невысокая блондинка — но она вела себя вяло и инертно. Совершаемые ею эротические движения были замедленны и неестественны, и разведчик не мог отделаться от мысли, что занимается любовью с роботом.
      Если бы притащивший ее жрец не дал понять, что отказ есть свидетельство слабости духа, которая не понравится Айокану, Блейд предпочел бы воздержаться от столь сомнительного удовольствия. Он с радостью продемонстрировал бы свою мужскую силу любой нормальной женщине — или двум, или полудюжине, — но это бедное, напичканное наркотиками создание женщиной можно было назвать лишь с большой натяжкой. К счастью, этим его сексуальные контакты в храме исчерпались. Вероятно, жрецам требовалось всего лишь выяснить наличие или отсутствие у него «силы духа».
      * * *
      «Дни» медленно сменяли друг друга. Металлической ложкой Блейд каждый день делал засечку на камне у изголовья. Он успел сделать десять засечек, а на одиннадцатое «утро» в камеру вошли девять жрецов. Восемь держали в руках носилки, а в девятом разведчик узнал главного священнослужителя, которого видел во время битвы на озерном берегу.
      Поставив носилки на пол и взяв в руки веревки, жрецы жестами показали пленнику, что ему надлежит лечь на носилки, чтобы они могли привязать его перед тем, как отправиться в путешествие. Блейд секунду колебался, раздумывая, стоит ли пытаться бежать прямо сейчас. Решив, что не стоит, разведчик послушно улегся. Даже если он справится с девятью жрецами, находившимися в камере, — а у него просто руки чесались свернуть главному шею, — это совсем не означало, что дело сделано. На поверхности его встретят Священные Воины, жрецы спустят с цепи напичканных наркотиками сумасшедших в масках — и единственный шанс на спасение будет упущен.
      Вытащив его на поверхность, жрецы спустились с холма и отправились к берегу реки. Теперь там стояла еще одна пирога, оказавшаяся длиннее тех девяти, что уже видел Блейд. Высокий нос украшала тяжелая металлическая голова летучей мыши, покрытая голубой эмалью; сама пирога была выкрашена в ослепительно белый цвет, а сидевшие в ней воины носили белоснежные набедренные повязки.
      Блейда быстро, но очень осторожно погрузили в белое суденышко, и вслед за ним на борт поднялся главный жрец. Находившийся на носу Священный Воин вытащил якорь, стоявший на корме отдал приказание, и гребцы опустили весла в воду.
      Пирога двинулась вниз по течению, и Блейд, взглянув на солнце, определил, что они плывут на юг. Холм быстро скрылся из виду, и он, вздохнув, постарался устроиться поудобнее. «Главное — не умереть со скуки раньше, чем мы доплывем, — подумал он. — Это было бы чертовски обидно!»
      Три бесконечных дня пирога плыла на юг. На этот раз странника уложили на мягкие подушки, предохранявшие его от заноз и синяков, что выгодно отличало это водное путешествие от предыдущего, но ничто не могло спасти его тоскующий разум. Блейд лежал на дне лодки связанный по рукам и ногам, перебирая в уме все, что только мог вспомнить — от средневековых поэтов до известных на данный момент моделей стрелкового оружия. Но скука медленно пожирала его мозг, и ему казалось, что еще чуть-чуть, и он сойдет с ума.
      Как и в подземном храме, жрецы кормили его до отвала, тщательно обмывали и ежедневно внимательно осматривали. Два раза в сутки ему развязывали руки и ноги и, накинув на шею скользящую петлю, позволяли слегка размять затекшие мышцы. В первый раз Блейд решил было воспользоваться ситуацией, но отказался — он был один, безоружный, с затекшими до синевы руками и ногами, а вокруг стояли сильные крепкие воины, и их было много. Если б раздобыть хотя бы топор… Но в его состоянии не стоило и надеяться, что ему удастся разжиться оружием. Поэтому он безропотно позволял себя связывать, разумно решив, что от смерти ему пользы никакой, а пока есть жизнь, есть и надежда.
      С наступлением тьмы пирога причаливала к берегу, и ее ставили на якорь, бросая в воду два тяжелых камня, обмотанных длинной веревкой; в предрассветной мгле снова трогались в путь. Разведчик не представлял, где находится, куда они плывут и когда закончится это утомительное странствие. Правда, жрецы постоянно твердили о Великом Жертвоприношении в Цакалане, что позволяло сделать соответствующие выводы.
      На утро четвертого дня Блейд заметил высокие зеленые деревья на речном берегу, качающиеся под порывами теплого ветра. К полудню вдали послышался рокот, приближавшийся с каждым взмахом весел, а через час пирога резко повернула к берегу и уткнулась носом в песок.
      Как только воины вынесли чужеземца из судна, он понял, почему они остановились: в ста ярдах от того места, где причалили пирогу, спокойная, прозрачно-голубая река внезапно исчезала, превращаясь в мутно-бурый ревущий и пенящийся поток, над которым висела плотная стена серо-сизого тумана.
      На берегу возвышался еще один холм, примерно вчетверо меньше того, в котором Блейд провел несколько дней, но воины не пошли к храму, вместо этого они подняли носилки с Блейдом на плечи и двинулись на запад1 своей традиционной рысцой. Так они бежали, не останавливаясь, несколько часов. Пленник пару раз исхитрился глянуть вниз, но не увидел ничего заслуживающего внимания.
      К вечеру они добрались до нескольких выкрашенных в белый цвет деревянных строений, расположенных между деревьями и крутым обрывом. У самого края стояла огромная деревянная штука, которую Блейд окрестил про себя катушкой, высотой более двадцати футов и шести футов в диаметре, — на нее было намотано немыслимое количество толстой оранжевой веревки. Рядом с катушкой стояло нечто, напоминающее две большие плетеные корзины, соединенные огромным коромыслом.
      Блейд уже открыл рот, чтобы спросить, зачем это все собственно, нужно, но в следующий миг догадался сам — его собирались спустить с края обрыва в одной из этих корзин.
      Его догадки подтвердились: чужеземца прямо на носилках поместили в правую корзину, а главный жрец забрался в левую. Посмотрев на священнослужителя, один из воинов спросил:
      — А это не опасно? В конце дня?
      — Оранки не появляются при таком свете, о чем тебе следовало бы знать, да и Сакула будет недоволен, если он — главный жрец ткнул пальцем в Блейда, — не будет присутствовать на Великом Жертвоприношении в Цакадане. Верховному жрецу нужны сильные духи.
      — Разве один день играет какую-то роль, Птерин?
      — Для Сакулы — да. Айокану тоже не понравится медлительность и леность его слуг. Айокана нельзя гневить!
      Последняя фраза заставила воина тут же замолчать.
      Пожав плечами, он отвернулся.
      Когда жрецы и Священные Воины заняли места у гигантской катушки, Блейд решился задать вопрос:
      — Эй, воин, а кто такие оранки?
      Повернувшись к нему, тот в удивлении приподнял брови.
      — Ты, верно, прибыл издалека, если никогда не слышал об оранках. Это…
      Главный жрец Птерин сердито посмотрел на болтливого воина. Тот замялся, но, помолчав несколько секунд, заговорил снова:
      — Ну, скажем так… если тебе когда-нибудь доведется увидеть одного из них, ты не успеешь обеспокоиться по такому поводу.
      С этими словами воин нагнулся к корзине и острым ножом перерезал веревки, связывающие пленника.
      Блейд уставился на него. Птерин тоже.
      — Это сильный дух, Птерин, — сказал воин. — Я уважаю сильных духом, как и Айокан, которому я служу.
      — Ты, богохульник, осмеливаешься сравнивать себя с Айоканом?! — взвизгнул Птерин.
      — Нет. Но что, если ты ошибся насчет оранков, и они заберут сильный дух еще на пути к Нижней Реке? Айокана нельзя гневить!
      По выражению лица Птерина можно было понять что ему совсем не по нраву такой демагогический выверт но он замолчал и больше не произнес ни звука, пока воин отдавал приказания остальным.
      Несколько человек бросились вперед и, подняв коромысло с двумя корзинами, понесли его к краю обрыва — Блейд изо всех сил старался не смотреть вниз. Затем, прочно привязав двойные концы оранжевой веревки к огромным крюкам на коромысле, воины с огромной осторожностью подняли сооружение, а затем опустили его с края обрыва. Коромысло заскрипело, корзины несколько секунд опасно раскачивались над бездной, потом веревка натянулась. Блейд все еще не решался взглянуть вниз.
      Наконец Птерин кивнул воину. Повернувшись к товарищам, стоявшим у огромной катушки, тот крикнул:
      — Поехали!
      И взмахнул рукой.

      Коромысло с подвешенными корзинами снова угрожающе заскрипело: воины, стоявшие у катушки, принялись разматывать веревку. Корзины медленно пошли вниз. Влажный воздух проникал в легкие, дышать становилось все труднее и труднее. Немного привыкнув к плавному покачиванию, Блейд уцепился за край корзины и выглянул наружу, но не увидел ничего, кроме грязно-серых растрескавшихся камней сбоку и плотного тумана вокруг. Тогда он посмотрел вниз — и тут же пожалел об этом.
      Высоты он не боялся и в горах бывал неоднократно — как по долгу службы, так и ради собственного удовольствия; но тогда вокруг пояса был обмотан надежный трос, перекинутый через вбитый в скалу крюк, рука сжимала тяжелый ледоруб, а из-под рубчатых подошв крепких ботинок сыпалась каменная крошка. Тогда он сам был скалой, он чувствовал камень, ощущал его силу и коварство. Но так беспомощно болтаться на высоте… Ему еще не доводилось висеть в воздухе на одном только хлипком канате, который мог в любую минуту оборваться. К тому же там, наверху, разматывали этот канат вовсе не надежные друзья, а проклятые туземцы, которые только пожмут плечами, если канат оборвется. Блейд негромко чертыхнулся, но тут же подумал, что он, пожалуй, не прав: Священные Воины, наверное, проявляют максимум осторожности — ведь если не сам он, то, по крайней мере, Птерин представляет для них большую ценность. Все, что от него требовалось, — это неподвижно сидеть в корзине и ждать, а если очень скучно, то поразмышлять об оранках, кем бы они ни были.
      Расстояние от края обрыва до деревьев внизу составляло около мили. Сквозь бесконечную зелень то здесь, то там проблескивала синяя лента реки, огни у ее вод мерцали знакомым бледно-желтым светом, сквозь кроны деревьев сочился темный дым. Блейд прищурился, пытаясь разглядеть как можно больше. Внезапно откуда-то сбоку раздался пронзительный свист. Птерин выругался, с шипением втянув воздух сквозь сжатые зубы. Разведчик посмотрел в ту сторону и тотчас понял, почему молодой воин не хотел объяснять ему, кто такие оранки.
      Вверх, к корзине, взмахивая широкими черными крыльями, поднималась огромная отвратительная тварь. Несколько секунд Блейд не мог разобрать, что же это такое и что оно все-таки из себя представляет, а когда наконец разглядел, то невольно подумал, что именно такие птички наверняка живут в аду. Тем временем существо поднялось выше, описало круг и зависло над корзинами.
      Размах крыльев бестии был около двадцати футов, от клюва до хвоста было, по меньшей мере, футов десять. Кожа оранка казалась черной и грубой, похожей на слоновью, и блестела, словно смазанная маслом. На монстре не было ни меха, ни перьев, ни чешуек. Он раскрыл длинный костистый клюв, и в пасти показались многочисленные острые белые зубы.
      Теперь Блейд понял, почему воин предсказывал верную смерть после встречи с оранком. Корзины опустились уже на добрую тысячу футов, а значит, воины наверху не могли ни отогнать чудовище, ни поднять их, прежде чем монстр атакует. Блейд был абсолютно безоружен, а у Птерина имелся только бронзовый церемониальный нож с шестидюймовым лезвием. Вытащив клинок из-за пояса, Птерин сжал его в вытянутой руке. Его губы шептали молитву, а глаза, как заметил Блейд, внимательно следили за приближающимся оранком. Это было уже кое-что. По крайней мере, жрец не терял самообладания.
      Оранк медленно спускался к корзинам, описывая гигантские круги. Блейд следил за его полетом, прикидывая, что если чудовище бросится прямо на них, то будет хоть какой-то шанс отбить атаку. Но если у птицы достаточно ума, чтобы перегрызть веревку, они с Птерином обречены: их размажет по камням внизу, а оранк потом спокойно доест что останется.
      Внезапно монстр резко развернулся, изломив кожистые крылья под каким-то немыслимым углом. Блейд успел заметить два огромных горящих красных глаза над острым клювом — и оранк бросился на добычу.
      Подняв обе руки, разведчик приготовился к обороне. Чудовище неслось прямо на него, открыв клюв и выпучив красные глаза; в окружавшей их тишине хорошо слышался шум крыльев, рассекающих воздух, и тяжелое дыхание оранка, несшее с собой вонь разлагающегося мяса. Издав душераздирающий крик, монстр кинулся на Блейда.
      Оранк выставил клюв, явно собираясь одним махом оторвать голову легкой добыче, но та увернулась, и чудище пролетело мимо — лишь жуткие челюсти клацнули в воздухе. Когда шея монстра оказалась прямо над головой разведчика, тот нанес по ней два сильнейших удара ребром ладони — вначале правой рукой, потом левой, понимая, что сломать шею толщиной почти в фут ему не удастся. Но удары могли хотя бы известить чудовище о том, что легкой поживы ему здесь не будет.
      Маневр удался: дико завопив от боли, оранк перевернулся в воздухе и полетел вниз. Примерно сотню футов он падал, подобно камню, беспомощно сложив крылья, но потом пришел в себя и выровнял полет.
      К тому времени, как монстр собрался с силами для новой атаки, Блейд, в свою очередь, был готов ее отразить. Птерин сидел неподвижно, но следил за битвой с большим интересом.
      Оранк бросился на Блейда во второй раз. Увернувшись, странник опять нанес два удара по шее чудовища, вложив в них всю свою немалую силу.
      Он разодрал руки о жесткую шкуру оранка, однако услышал желанный треск: ему удалось повредить монстру позвонки.
      Издав жуткий вопль, от которого у Блейда кровь на мгновение застыла в жилах, оранк полетел вниз. Теперь он падал добрых пятьсот футов, прежде чем несколько опомнился.
      Странник размышлял, не попытаться ли ему в следующий раз задушить оранка или сломать ему шею, но потом пришел к выводу, что тварь слишком сильна и даже в предсмертной агонии вполне способна вытянуть его из корзины.
      Тем временем оранк начал готовиться к третьей атаке. Разведчик принял боевую стойку.
      Оранк обезумел от боли и яростно тряс головой, словно надеялся таким образом облегчить свои страдания. Бросаясь в атаку, монстр неверно оценил положение спускавшейся вниз корзины и пролетел под днищем, со всей силы врезавшись в него головой. Блейда чуть не выкинуло за борт, но он успел ухватиться за плетеный край. Оранк застыл в воздухе и несколько секунд висел, не двигаясь, у самого коромысла.
      Этих секунд оказалось достаточно. Ребром левой ладони разведчик нанес еще один сильнейший удар по уже разбитой шее, затем правым кулаком с размаху врезал по крылу, прижатому к коромыслу. Кость в крыле хрустнула: несмотря на свою толщину, она оказалась слабой, как и у всех птиц. Блейд повторил атаку, снова услышав хруст ломающихся костей.
      Завопив так, что у странника заложило уши, оранк начал падать вниз; его голова безвольно болталась на сломанной шее, одно крыло повисло, а второе судорожно загребало воздух, тщетно пытаясь удержать чудовище в воздухе. Блейд внимательно следил за ним, опасаясь, что тварь вдруг оправится и вернется для новой атаки. Но истерзанный оранк еще раз вскрикнул и скрылся в белой пелене тумана.
      Блейд откинулся назад, судорожно переводя дыхание. И тут же замер, похолодев, потому что услышал треск, который невозможно было спутать ни с чем. Очень осторожно повернувшись, он посмотрел на коромысло.
      — Черт побери!
      Планка треснула в том месте, где в нее врезались крылья оранка. В быстро густеющих сумерках Блейд не мог рассмотреть, насколько серьезно она повреждена, но одно он знал с полной определенностью: их с Птерином жизни повисли на волоске.
      — Птерин! — позвал он.
      — Да, воин, — откликнулся жрец. — У тебя в самом деле сильный дух, и я…
      — Прибереги свои восхваления для другого раза, — перебил Блейд. — Коромысло сломано! Не двигайся. Постарайся не дышать глубоко. Сколько нам еще осталось?
      В другой корзине долго молчали, будто, услышав слова Блейда, Птерин лишился дара речи. Затем жрец еле слышно, словно боясь, что звук его голоса доломает коромысло, проговорил:
      — Наверное, еще полпути.
      «М-да, — подумал Блейд. — Если чертова палка сейчас сломается, нам конец. Какая разница — навернуться с двух тысяч футов или с одной?»
      Медленно вдохнув, разведчик осторожно поменял положение, устраиваясь поудобнее в тесной корзине, и стал ждать, потому что больше ничего не оставалось.
      Они спускались вниз со скоростью примерно футов в минуту. Значит, потребуется еще десять минут чтобы добраться до поверхности земли. Выдержит ли планка столько времени? С другой стороны, если увеличить скорость, коромысло, вероятнее всего, развалится еще быстрее. И так плохо, и эдак нехорошо…
      Тем не менее Блейду показалось, что корзины заскользили вниз немного быстрее. Может, воины наверху заметили еще одного оранка или просто боялись его появления? Блейд тоже этого опасался: его измученное тело не выдержало бы еще одной битвы, а ему совсем не улыбалось окончить жизнь в этом негостеприимном измерении, грохнувшись с огромной высоты.
      Оставалось менее восьмисот футов. Они спускались гораздо быстрее, правда, теперь коромысло раскачивалось из стороны в сторону, словно маятник. Разведчику пришлось ухватиться за борта, иначе он рисковал оказаться внизу значительно раньше, чем корзина. Коромысло зловеще поскрипывало. Блейд с замиранием сердца ждал оглушительного треска, который ознаменует конец скитаний великого странника.
      Но треск все не раздавался. Осталось пятьсот футов. Разведчик заметил, что Птерин уже не такой бледный, как несколько минут назад. Они почти перестали раскачиваться — тяжесть размотанной веревки помогала сохранять равновесие. По крайней мере, Блейд на это надеялся, не переставая прислушиваться к слабому скрипу.
      Четыреста футов. Триста. Двести. Почуяв, что может нормально дышать, странник разжал руки, которыми держался за края корзины. Еще минута-другая — и он в безопасности. Теперь скорость уменьшилась — воины боялись стукнуть их о землю. Блейд с удовольствием вздохнул полной грудью и….
      И в эту секунду раздался долгожданный треск.
      Разведчик почувствовал, как корзина накренилась, разом опустившись на несколько футов. Ему не требовалось смотреть на планку, чтобы понять, что случилось, вместо этого он взглянул вниз. Сгустившиеся сумерки притупили остроту зрения, но ему показалось, что под ними блестит вода. В душе у Блейда зародилась надежда, но он не успел обдумать варианты возможной стратегии, так как чертово коромысло снова затрещало и переломилось пополам.
      Какую-то долю секунды Блейд летел головой вниз. Затем он сообразил, что если здесь не слишком глубоко, то он может размозжить себе голову о дно реки. Разведчик подтянул колени к груди, сгруппировался и резко выпрямился, перевернувшись таким образом на сто восемьдесят градусов.
      Он вытянул руки над головой и напрягся, стараясь по возможности сохранять вертикальное положение — малейший удар о воду при падении с такой высоты грозил смертью. Он посмотрел вверх, и у него промелькнула мысль, не будет ли затянутое тучами черное небо последним, что ему доведется увидеть в этой жизни…
      Он врезался в воду с такой силой, что ему показалось, будто у него треснули все кости и вылетели все суставы, а кожа отслоилась от растерзанного скелета. Но в следующее мгновение Блейд почувствовал холод и понял, что все еще жив, а еще секунду спустя он сильно отшиб себе пятки об илистое дно.
      Полуоглушенный, он погрузился в ил по колено. Ощущение было такое, будто его пытается засосать какая-то гигантская пасть. Разведчик попытался нащупать твердое дно и оттолкнуться, одновременно что было сил загребая руками. Вода была омерзительна на вкус, со дна клубами поднималось густое облако ила, напоминающее навозную жижу. Наконец Блейду удалось вырваться. Едва успев подумать, что его легкие сейчас разорвутся, он вылетел наружу, судорожно хватая ртом воздух.
      Он отер с глаз липкий вонючий ил и потряс головой. Постепенно зрение прояснилось, и он увидел рыжие сполохи на поверхности воды. На берегу стояло двенадцать человек с факелами, пылавшими все тем же бледно-желтым светом. Один из мужчин что-то закричал, вытянув вперед руку и указывая на Блейда.