Со второго дня артиллерия возобновила огонь, не рассчитывая на помощь бомбардировщиков. К тяжелым ударам привыкли как к неизбежному звуковому фону и к грозным разрывам на позициях врага, сотрясавшим почву и на нашей стороне. За четырехдневный период разрушения артиллеристы торопились выпустить расчетное число снарядов, нанести максимальный вред укреплениям. Они спешили, так как паузы между выстрелами тяжелого орудия по техническим условиям составляли 8-10 минут.
      Период разрушения, начатый задолго до артподготовки, был новым и необычным. Раньше он включался в артподготовку между огневыми налетами и продолжался десятки минут, иногда час-полтора, в зависимости от прочности обороны. Здесь же разрушение длилось четыре дня.
      Первоначальная готовность к утру 5 апреля была перенесена из-за плохой погоды на 6 апреля. К исходу 5-го погода улучшилась. Штаб дивизиона с вечера перешел на новое место.
      Мы разместились в небольшом одноэтажном домике неподалеку от переднего края, за которым виднелась роща с фортом.
      С левой стороны домика, рядом, еще до нашего появления встала на прямую наводку 305-миллиметровая гаубица-пушка с проложенной к ней узкоколейкой. Мы видели систему внутреннего освещения приборов, тележку с тяжелой чушкой снаряда, катящуюся по рельсам, как вагонетка в шахте, зарядные мешки с порохом и работу расчета. Соседство огромного орудия неприятно, оно грозило неведомыми нам опасностями, но более подходящего места штаб не нашел. Место было временным - на первый день боя. На случай обстрела рядом с домиком мы отрыли щель для укрытия.
      * * *
      Утро 6 апреля началось хмуро. Как только проявились окружающие предметы и стал виден форт, гаубица сделала первый выстрел.
      Я не сразу понял, что произошло. Упругие газы, пославшие снаряд вперед, увлекли за собой слои воздуха, на мгновение разредив прилегающее пространство, - такой перепад давления не был предусмотрен строителями и не предугадан нами. Закрытые окна и двери домика были высосаны влево, в одну сторону, в сторону гаубицы. Они упали наземь и рассыпались - с рамами и дверными косяками. В ушах зазвенело от грохота и треска стекол, поднялась пыль. Ударная волна подвергла серьезному испытанию барабанные перепонки.
      До второго выстрела столь чудовищной силы оставалось несколько минут, мы прибрали имущество, боясь очередных последствий.
      Артподготовка началась в 9 часов и продолжалась до 12-ти.
      Главный удар армии наносился левее в районе форта No 9. В 10 часов возник грозный гул орудий на севере, по другую сторону города, - это заговорила артиллерия 43-й армии и ее соседей. Сплошной гул с их стороны продолжался до 12-ти.
      Штурм первой позиции, начавшийся по всему фронту в 12 часов, был успешнее слева. А передовые подразделения нашей дивизии встречены сильным артиллерийским и пулеметным огнем из траншей и фортов.
      Мешал крупнокалиберный пулемет - цель седьмой батареи. Мешали огневые точки у форта - цели восьмой и девятой батарей. Огневой вал прекратили. Начало штурма в нашей полосе нельзя было назвать удачным.
      А тут еще разговор по телефону с Каченко:
      - Принимай хозяйство на себя. Я вышел из строя. Болен. Поправлюсь вступлю. Ты - официально.
      Мое положение осложнялось. Этот короткий разговор наложил на меня обязанности командира дивизиона совершенно неожиданно.
      Что такое форт?
      Это подземное сооружение из кирпича и бетона предназначено для долговременной обороны и способно защитить участок местности в нескольких направлениях одновременно. В плане он является сложным многогранником. Перед фортом - семиметровой глубины противотанковый ров, прикрывающий его со всех сторон, недоступный также и пехоте, если она без лестниц и плавсредств. Стены рва покаты и выложены кирпичом, ров метра на три заполнен водой. Боковые стороны форта плавно закругляются и переходят в его тыльную часть, где по центру устроены ворота для общения с внешним миром. Вся крепость огорожена минными полями и проволочными заграждениями, а там, где кончается ров, - надолбами. Форт напоминает замок, глубоко врытый в землю, а потому невидимый с окружной шоссейной дороги, проходящей позади, он присыпан слоем грунта, на котором растут деревья, посаженные 40-50 лет назад. Возвышаясь как случайный холмик, эта крепость не внушает путнику никаких опасений и может оставаться незамеченной.
      Внутри форта есть камеры для боя, они разделены между собой толстыми перегородками, но сообщаются через коридор сзади. Амбразуры для боя посажены низко, из них просматриваются только ближние участки, дальше местность перекрывается искусственными валами и неровностями, ограничивая обзор. Это - отрицательная сторона фортов. Коридоры и лестницы внутри соединяют жилые отсеки-казармы, склады оружия, боеприпасов, продовольствия и кухню, другие службы, в том числе медицинскую, размещенные на трех подземных этажах.
      На боковых сторонах есть площадка для орудий противотанкового и противоавиационного назначения. Орудия запрятаны в капониры и поднимаются по мере надобности. Там же предусмотрены пулеметные площадки. Форт может вести борьбу с наземными силами и противостоять атакам самолетов с воздуха. Он способен жить и бороться автономно в течение нескольких месяцев, располагая гарнизоном в 250-300 человек, представляя собой серьезную силу для любого противника.
      Наша артиллерия четвертый день обстреливает форт из тяжелых орудий.
      Сперва это мало тревожило немцев: снаряды могут попортить деревья, разгрести и выщербить грунт у дорожек, присыпанных песком, и у скамеек, на которых хорошо посидеть в ясную весеннюю погоду. Подземные укрепления не боятся артиллерийского обстрела, только опасны попадания в амбразуры на лобовых стенах - там стоят у пулеметных установок по одному, только по одному дежурному солдату - немного. Попасть в амбразуру чрезвычайно трудно. На худой конец, снаряд может влететь в пулеметное окно - тогда погибнет только постовой, потеря невелика, она почти незаметна для большого гарнизона - боеспособность его сохранится на сто процентов без какой-то малой доли.
      Но снаряды тяжелы, это слышно по звуку разрывов, их можно приравнять к малой авиационной бомбе на 50-100 килограммов, и опасны. Они опасны еще и потому, что методично и настойчиво чередуют короткие паузы с выстрелами уже четвертые сутки. И чем дальше, тем больше опасение и тревога. Разрывы через слой земли и кирпича доходят до людей тяжелым гулом с угнетающим постоянством, почва и стены содрогаются от каждого нового удара. Полутораи двухметровая толща над головами кажется тонкой и ненадежной.
      Дьявольские разрывы все глубже проникают под землю, смещают ее тяжелые массы, рыхлят и уплотняют их, дробят корни деревьев, рвут металлические жгуты кабелей, трубы водопровода, керамику канализации. Не хватает кислорода, воздух становится дурманным, трудно дышать.
      Люди осунулись, побледнели, выражение лиц стало бессмысленным, покраснели белки глаз, а в расширенных зрачках страх, безнадежность, ожидание скорой гибели.
      Время от времени раздается немыслимый грохот, потолок обрушивается, все заволакивает пылью и дымом...
      По свидетельству военнопленных немцев, некоторые солдаты из гарнизона фортов во время обстрела сходили с ума.
      Третий дивизион в течение дня поддерживал курсантов. Ни один из трех фортов взят не был.
      Слева удаляющийся бой гудел все глуше, оставляя нас с противником, сидящим на прежних местах. Почти 8-километровый участок от реки Альтер Прегель до перекрестка окружной и шоссейной дорог Людвигсвальде - Шенфлис атаковался безуспешно. Кавалерийский полк справа, поддерживаемый дивизионом Ширгазина, тоже оставался в своих окопах.
      Вечером третий дивизион переподчинили стрелковому полку Яблокова, а первый и второй дивизионы - 248-му гвардейскому стрелковому полку, ушедшему вперед на левом фланге дивизии. 250-й гвардейский стрелковый полк следовал вдоль дороги Альтенберг - Авайден в готовности к развитию успеха.
      252-й гвардейский стрелковый полк, находясь перед фортом No 10, вторым батальоном втянулся в пробитую слева брешь, используя налет наконец-то начавшей действовать авиации. Огневые точки немцев в это время молчали, их расчеты осели в землю, спасаясь от бомб. Но авиация действовала недолго, и враг ожил. Первый батальон, захватив вражескую траншею, имитировал приготовления для атаки форта в лоб - якобы нечаянно показывал доски и лестницы для форсирования рва, усилил огонь по амбразурам. Пострадавший от огня артиллерии и бомбового удара, форт сопротивлялся. Продолжая имитацию приготовлений лобовой атаки, капитан Федоров, командир батальона-1, главные силы батальона под покровом ночной темноты увел в тыл форта, намереваясь осуществить хитрую задумку. Изготовившийся к отражению натиска с фронта, враг был атакован со стороны входных ворот с тыла.
      Темнота прикрывала маневр, но двигаться приходилось на ощупь по ограниченной колее, чтобы не нарваться на мины. Передовые подразделения ушли вперед, захватили Авайден, Шенфлис, бой шел в деревне Шпайхерсдорф артиллеристам оставаться на старых ОП не имело смысла.
      Старший лейтенант Жигарев вел свою батарею сам. На рубеже перекрестка дорог остановился. К нему подошел офицер из стрелковой роты.
      - Слушай, ты куда?
      - Вперед, а точнее - в хозяйство Яблокова.
      - А мы кто? Считай, что приехал. Помоги своими гаубицами. Здесь действует первый батальон.
      Жигарев прошел к командиру батальона Федорову, а потом отправил на некоторое удаление тягачи и нацелил орудия на неровные пеньки рощи, освещаемые редкими ракетами из форта.
      Ночь ушла на подготовку. Часа в четыре утра батарея открыла огонь по боковой панели форта. По воротам били другие орудия, стоявшие там почти вплотную, пехота подтаскивала мостики и лестницы, сколоченные из досок.
      Капитан Федоров поднял своих гвардейцев и атаковал гарнизон крепости силами в 35 человек!
      Что происходило в крепости, Жигарев не видел. Он оставался у орудий в готовности к причудам этой ночи, подстраховывая извне штурмующую пехоту, оберегая единственный наружу выход. Трескотня и трассы, взрывы гранат внутри форта, как внутри берлоги загнанного вглубь зверя, не имеющего другого выхода, становились глуше и реже и через час затихли. Хитрость капитана Федорова удалась - атака со стороны входных ворот не ожидалась. Враг был обманут.
      В пять утра 7 апреля потянулась оттуда колонна сдавшихся фашистских вояк под конвоем нашего автоматчика. Она насчитывала более ста человек и уходила в наш тыл - форт был взят. Эта важная твердыня перестала сопротивляться.
      Взяв форт, прикрывавший железную дорогу справа, пехотинцы оседлали ее вплоть до развилки у Розенау.
      Начальник штаба дивизиона следил за развитием событий, наносил на карту положение подразделений, отдавал распоряжения - надеяться было не на кого. Штурмовые группы не стояли на месте, а вместе с ними - артиллерийские подразделения дивизиона.
      Днем 7 апреля с восьмой батареей капитана Соловьева, прикрывавшей действия пехоты с фронта, я вышел на дорогу, стрелой уходящую из Шенфлис на Розенау.
      Аккуратные домики справа и слева не назовешь деревенскими. Это был пригород большого населенного пункта с садами и огородами, почти дачное место, но заселенное свободно, на больших участках, приспособленных для постоянного пребывания. Наша артиллерия не тронула этого поселка, дома оставались целыми, а дорога открывала вид на город, на плотные строения старого Кенигсберга.
      Я остановил батарею, рядом находилась пехота, а с ней - капитан Соловьев.
      Навстречу по пустынной улице бежал немец в гражданской одежде. Напуганный, он заговорил, обращаясь ко мне, показывая документ:
      - Я коммунист с 33-го года. Ищу защиту и спасения у русских, прошу оградить меня от репрессий.
      Я пожал плечами. Против гражданских лиц мы не воюем, притеснять их не собираемся.
      Этот гражданский был помехой и контрастировал с нами своей заботой о личной судьбе, лишь о личной. Наши заботы были другими - нужно выбрать ОП для орудий, чтобы контролировать дорогу и весь поселок, закрепиться, не позволить врагу оттеснить наших или выбить их за пределы этого солнечного поселка.
      В ясном безоблачном небе подходили к городу тяжелые бомбардировщики и один за другим пикировали на его центр, освобождаясь от бомб. Мощные взрывы сотрясали воздух, над городом поднялся столб дыма и пыли. Цивильному немцу взмахом руки я приказал уйти с дороги. Это были ночные бомбардировщики, вылетевшие днем, - факт редкий в истории войны.
      Немецкая авиация не появлялась. В небе над городом непрерывно в течение часа кружили наши истребители, прикрывая работу ночных машин. Почти четыре тысячи бомб, сброшенных на укрепления и форты внутри города, возымели свое действие. Враг ослабил сопротивление, а наши войска пошли вперед, используя замешательство в его стане. Бои завязались в Розенау - на юго-восточной окраине Кенигсберга. Предстояло взять внутренний обвод, прикрывающий центр города средневековыми укреплениями.
      К исходу дня 7 апреля полк Яблокова вышел на южный берег Альтер Прегель и тем самым отрезал от Кенигсберга группу немецких войск в районе отдельных домов, находящихся к северу от Зелигенфельда. Два других полка отбили у противника Шпайхерсдорф и южную часть Розенау и вели бой в кварталах этого пригорода и за Спорт-Парк. С наступлением темноты группа полковника Белого овладела фортами No 11 и 12, а также Зелигенфельдом полностью. К исходу дня она вышла на рубеж: господский дом Иерузалем, северная окраина Шенфлис. Долговременная оборона противника внешнего обвода была прорвана на всю глубину 7 апреля. Пали казавшиеся неприступными три форта и 10 дотов и дзотов. Группировка противника на юго-востоке города расчленена на отдельные группы и в основном разгромлена.
      Слева частями армии взяты Понарт и Праппельн - окраины Кенигсберга, его "микрорайоны". От старых границ города их отделяли заболоченные зоны менее одного километра в глубину, - редко заставленные железнодорожными строениями.
      В дверных и оконных проемах каменных зданий, заложенных кирпичом, оставались лишь бойницы, из темноты которых могло появиться дробное мерцание пулеметного огня. Возвышения на перекрестках улиц оказывались дотами. На поворотах улиц мог стоять танк или самоходное орудие, замаскированное киосками, газетными витринами, досками объявлений. Каждое окно обыкновенного жилья грозило превратиться в огневую точку.
      Действия в городе с многоэтажными постройками отличались от боя в полевых условиях. Бой возникал здесь за каждую квартиру и каждый этаж, за каждый дом и каждый квартал. Успех измерялся не расстояниями в метрах, а числом захваченных домов и кварталов, очищенных от врага объектов. В стенах появились пробоины, необычные пути входа и выхода. Мелкие штурмовые группы обходили препятствия, просачивались по задворкам, врывались к засевшим в домах гитлеровцам, сметали перед собой заслоны, уничтожали всех, кто сопротивлялся, и брали в плен, кто поднимал руки.
      Сержант Аркадьев наблюдал за работой своего орудия. Он обязан корректировать огонь при грубом отклонении, но сейчас лучше не мешать; снаряды ложились рядом с целью - не по цели.
      Кому-то может показаться, что цель накрыта, но это не так: она заволакивается дымом и кирпичной пылью, а в стене выковыривает рытвины, вокруг узкого вертикального отверстия, из которого бьет станкач.
      - Спокойнее, Старцев, - говорит Аркадьев наводчику.
      Вот пятый выстрел, а попадания нет - да и попробуй попасть на триста метров в какие-то сорок сантиметров щели или в свою же воронку! Без этого стену не пробить. Стена крепости толстая, хорошей старинной кладки, одним снарядом гаубица не может проломить ее - нужно два-три попадания в одно место.
      Наводчик нервничает: их батарея не часто выходит на прямую наводку, а в городе приходится стрелять первый раз. Но пулемет едва ли оживет сейчас, не осмелится строчить навстречу 122-миллиметровой гаубице.
      Нервничать причины есть. В городе огонь ожидай отовсюду: сверху, с боков, с тыла, хотя развалины прикрывают. А тут этот нелепый случай. Трудно поверить, но это так, против факта никуда не попрешь: сегодня погиб их комбат.
      Старший лейтенант Жигарев учил бойцов осторожности и осмотрительности, чтобы меньше терять людей, а вот пошел в атаку на пулеметную амбразуру вопреки здравому смыслу и своим же доводам.
      Под утро комбат встретился с Рейхманом, начальником разведки 1-го дивизиона, тоже старшим лейтенантом. Они вместе выбирали позиции перед внутренним оборонительным обводом. Офицеры указали места своим управленцам - откуда наблюдать, где поставить телефоны и рации, и места для орудий, и тоже изучали участок предстоящего боя. Что они говорили потом, когда вместе завтракали, неизвестно. Рейхман любил делать подначку, испытывал характер и сообразительность собеседника - это было в его правилах. А Жигарев по натуре заводной и горячий, не терпел пустых слов. Они могли поспорить между собой после того, как позавтракали. Гаубица сильна, конечно, но не точна попробуй угодить в какой-то пулемет, запрятанный в средневековые стены! Проще метнуть в него ручную гранату - по крайней мере дешевле.
      Разойдясь в разные стороны и прикрываясь от огня развалинами кирпича и подбитой техники, с разных сторон они приближались к амбразуре. И подошли довольно близко. За ними наблюдали разведчики. Оставалось 30-40 метров чистой площади, выложенной булыжником, которые нужно преодолеть. Если пробежать их рывком, то попадаешь в мертвое пространство, огонь пулемета там не страшен. А из этого пространства ничего не стоит забросить в открытую щель амбразуры гранату, ту же "лимонку", чтобы с огневой точкой покончить.
      Пулемет тогда молчал. Он и раньше вел огонь временами, по какой-то там своей системе.
      Рейхман и Жигарев поднялись разом, чтобы пробежать 30 метров через булыжную мостовую к крепости.
      Рейхмана пулемет уложил на первых шагах бега - пули отскакивали рядом от булыжника, когда он уже лежал, а Жигарев успел добежать до стены и вдоль нее из-за поворота подкрадывался к пулемету. Комбат держал в одной руке гранату, а в другой автомат. Он приготовился бросить гранату в щель пулеметной амбразуры, но был сражен огнем сбоку, о котором никто не подозревал.
      Немцы хорошо организовали систему огня, прикрывая одну огневую точку другой и до времени не проявляя полной активности. Разве горячий и нетерпеливый Жигарев мог знать об этой второй огневой точке, прервавшей его отчаянный рывок? А вот нет: видя примеры храбрости в подразделениях пехоты, артиллеристы тоже решили пойти на риск. Никто не посылал их и не обязывал. Видимо, они были уверены в успехе задуманного, однако перехитрить немцев им не удалось.
      Химики, чтобы скрыть перегруппировку пехоты, зажгли дымовые шашки. Завеса дыма заволокла крепость и все, что перед ней находилось, перебежками пехота перераспределила силы. Потом дым рассеялся и никого не стало видно. Тела артиллеристов, павших перед амбразурой, тоже исчезли.
      Аркадьев не знал, что за ними сходили свои же разведчики, нашли их и унесли в сторону. Теперь через вновь поднявшуюся завесу копоти, красноватой пыли и дыма Аркадьев не сразу понял, что пехота пошла не по пути Рейхмана и Жигарева, а стала растекаться по сторонам, хотя работа Старцева, его наводчика, была успешной - огонь из амбразуры не велся. Пехота нашла какую-то лазейку. Потеря Жигарева ставила вопрос о новом командире батареи-9. Я доложил об этом командиру полка и распорядился занять место комбата капитану Бровинскому. Связи с Каченко, оставшимся где-то сзади, не было.
      События развивались медленно, но успешно.
      На левом фланге армии в ночь на 8 апреля полки генерала Пронина высадились на северный берег реки Прегель и закрепились там, нанося удар по западным окраинам Кенигсберга. К 14 часам 30 минутам 8 апреля в районе Амалиенау они соединились с частями 43-й армии, наступавшей с севера. Всесторонняя блокада города стала фактом - был перерезан последний путь, соединявший гарнизон Кенигсберга с земландской группой немецких войск. Контратаки немцев с внешней стороны ни к чему не привели, они гасились действиями нашей авиации. Известие о полной блокаде подняло дух и настроение солдат.
      В течение 8 апреля части 83-й гвардейской стрелковой дивизии полностью уничтожили окруженную группировку в районе Зелигенфельда и сопротивлявшуюся группу на окраине Розенау.
      Сводный отряд полковника Белого по приказу командира корпуса вышел из состава дивизии. Наш левофланговый полк очистил от противника три квартала и к исходу дня закрепился на рубеже: пристань - безымянное озеро. Два других полка, преодолев противотанковый ров с водой восточнее Зюд-Парк, подошли к внутреннему обводу укреплений, но встретили огневой отпор из форта и амбразур каменной стены и остановились. Один из них в ночь на 9 апреля, совершив обходной маневр через восточный форт в Зюд-Парк, к этому времени взятый соседями, овладел кварталом 344 и, атакуя с северо-запада, штурмом овладел фортом. Развивая наступление вдоль южного берега реки Альтер Прегель, полк овладел еще шестью кварталами. С утра 9 апреля он на подручных средствах форсировал Альтер Прегель и, ломая сопротивление, штурмом взял форт южнее квартала 318.
      На остров между Альтер и Нойер Прегель к этому полку подошел полк Яблокова, совместными усилиями они очистили от противника весь остров к 18 часам. Одновременно на подручных средствах форсировали Нойер Прегель и сосредоточились на ее северном берегу, взяв еще три квартала.
      Документальная запись тех дней, сделанная в 252-м гвардейском стрелковом полку:
      "После форсирования реки Прегель 3-й батальон продвигался вперед, ведя уличные бои. В одном из трехэтажных зданий в подвале был установлен станковый пулемет противника, откуда велся огонь. В лоб уничтожить его невозможно. Командир 7-й стрелковой роты разбил роту на три группы. Одна группа с ручным пулеметом обошла дом слева, через пролом в кирпичной стене, ворвалась в Него с черного хода и гранатами уничтожила расчет станкового пулемета. Вторая группа обошла дом справа и уничтожила автоматчиков, находившихся в доме. Эти группы дали возможность ворваться в дом с фронта и очистить его от немцев. Взято в плен 15 солдат противника. Рота потерь не имела"{8}.
      Главным узлом сопротивления 9 апреля оставался Королевский замок, северный вокзал и отдельные кварталы в центре города. Возвышалась колокольня кирхи, иглой уходившая в небо, - стройная, готически величавая, с пробитой неровной брешью у основания конусообразной крыши. Кирпич не выдерживал натиска техники, его разрушающей неукротимой мощи. Оболочки из камня, кирпича, асфальта крошились, разлетались в стороны от ударов металла и заложенной в него взрывчатки, открывали новые проходы в стенах, делая непроходимыми старые проезды. Строения рушились, оседая на землю, превращая привычный силуэт в незнакомые нагромождения, изменяя облик и устоявшийся в сознании пейзаж.
      Атака и бой внутри Королевского замка продолжались более трех часов. К 19 часам 9 апреля с ним было покончено, атаковавшие части 1-й Московской дивизии полностью овладели замком.
      В 18 часов от генерала Ляша, командующего немецким гарнизоном, пришла делегация парламентеров в составе двух старших офицеров с предложением прекратить огонь. Она попала в расположение 27-го гвардейского стрелкового полка 11-й дивизии нашей армии.
      Маршал А. М. Василевский через командарма генерал-полковника К. Н. Галицкого поручил вести переговоры начальнику штаба дивизии подполковнику Яновскому.
      Яновский взял с собой помощника начальника штаба артиллерии дивизии капитана Федорко и инструктора политотдела капитана Шпитальника в качестве переводчика.
      К 21 часу советские парламентеры прибыли в немецкий штаб на бывшей университетской площади, спустились в железобетонное убежище, представились начальнику штаба, а несколькими минутами позже - генералу Ляшу.
      Генерал хотел прекращения огня. Огонь наносил урон не только войскам, но и мирному населению. Население несло неоправданные потери от огня артиллерии и авиации. Пусть маршал согласится прекратить огонь, говорил генерал, тогда жители города не станут дополнительным источником сопротивления. Они непричастны к развернувшимся событиям.
      Группа фашистов пыталась проникнуть в штаб, перестрелять парламентеров и тех, кто собрался капитулировать, сорвать переговоры, но охрана штаба оттеснила ее.
      Подполковник Яновский, опираясь на обращение к войскам противника, изложенное в листовке от 8 апреля, предъявил свои требования: обоюдного прекращения огня и полной капитуляции обороняющегося гарнизона. Здесь, в его присутствии, необходимо написать приказ о полной капитуляции, направить этот приказ частям. И - командованию подтвердить капитуляцию самому - сдать огнестрельное оружие, остаться только при холодном и проследовать в распоряжение маршала. Ношение холодного оружия маршал гарантирует.
      Иного выхода не было, генерал Ляш согласился.
      Затем решались практические вопросы - куда сдать оружие, как принимать пленных и другие.
      К 2 часам ночи 10 апреля генерал Ляш с группой ответственных офицеров штаба был доставлен в наше расположение.
      ...10 апреля - тишина.
      И откуда только появились люди?
      Еще вчера пустынные улицы, простреливаемые пулеметным и артиллерийским огнем насквозь, теперь заполнились, стали обитаемы, на них работали разносили кирпич или бросали его на сторону, развозили на тачках, освобождали дороги от разного мусора.
      Улицы превращались в проезжие магистрали. Над городом торжествовала победа, мы полной грудью вдыхали ее воздух, приосанились, считали, что расчистка улиц - для нас, чтобы прокатить по ним побуревшие орудия.
      Весь полк, все наше воинство собралось в одном месте.
      Солнце над городом, пробиваясь через марево дыма от пожаров, свидетельствует о весне, и какое нам дело теперь до мелких групп, до остатков противника, не сложившего оружия, которые обречены? Их добьют специально выделенные подразделения.
      Мы на вершине успеха, а подполковник Бодренко рядом с командиром полка говорит высокие слова:
      - Мы победили. Город и крепость Кенигсберг взяты. Отважные артиллеристы были героями этого штурма. Артиллерия доказала, что она главная ударная огневая сила. Без вашей отличной работы такую крепость не взять. Честь и хвала вам, славные артиллеристы! Ура!
      "Ура!" прокатывается трижды по рядам наших подразделений, собравшихся на короткий митинг.
      Мы оставались в городе еще двое суток!
      Штаб дивизии подводил итоги.
      Штаб артиллерии и оперативное отделение находились в соседних комнатах.
      Соседство удобно - не надо бегать и согласовывать или занимать телефон, все рядом. Взаимодействие пехоты и артиллерии начиналось отсюда, из штаба дивизии, из этих комнат. Взаимодействие соединило, слило в единое целое, стало привычным и продолжалось в полках, доходя до подразделений.
      К утру нужны данные командующему артиллерией дивизии и объединенная сводка в корпус. Оперативники помогли - к ним стекаются сведения из полков, из отдельных батальонов и рот, от всех служб по самым разным вопросам.
      Майор Молов углубился в бумаги.
      Карта для командующего артиллерией дивизии готова. На ней цветными карандашами подняты - ярко разрисованы - объекты, уничтоженные дивизией, подавленные и захваченные. Полоса наступления сужалась к центру города, а вместила много: три форта на внешнем обводе и два - на внутреннем, 14 дотов, 18 дзотов и 12 линий траншей!
      Старшина Карданов спит, укрывшись шинелью, на составленных стульях. Бывший сотрудник конструкторского бюро завода, а теперь чертежник и писарь, нужен здесь не менее, чем на заводе. Вместе с писарем оперативников они ведут журнал боевых действий - тот пишет с черновиков округлым мелким почерком, а Карданов готовит схемы, вклеивает их в журнал, украшает виньетками, изображая военные доспехи в окружении лавровых и дубовых листьев. И не только это... Он поработал над картой вечером, может понадобиться скоро, но будить его рано. Над сводкой следует подумать и подготовить черновик.
      НШ кутается в шинель, наброшенную на плечи. Это привычка. На дворе не холодно - апрель, а Молову зябко.
      Оперативники, те при долгих бдениях пьют крепкий чай с сахаром и много курят. Молов тоже льет чай, а махорочный дым не переносит. Дым через двери проникает в его комнату, табачный смрад мешает, отвлекает от дела - Молов прикрывает дверь и открывает окна. На улице свежее. Чай взбадривает ненадолго, он хорош, пока горячий, а потом снова хочется спать. Но спать нельзя. После полуночи стало тише, винтовочные выстрелы редки, и нужны усилия, чтобы собраться.
      В сводке перечисляются уничтоженные виды вооружения противника и трофеи, отбитые в борьбе за город, всех наименований - 38. И в каждой строке - цифры, цифры...
      Заводы - большие и малые, транспортные средства на железной дороге и на реке, средства личного и коллективного пользования, склады боеприпасов, продовольствия, вооружения, горючего, зерна, медикаментов, обмундирования, другого имущества... И солидный перечень оружия, взятого в бою.
      В списке указаны также потери противника в людях: только убито и ранено 2300. А пленено? В ходе боя - 4100. При капитуляции принято еще 9200. Итого 15600 - полнокровная дивизия военного времени!
      Если говорить о вкладе нашей дивизии, то она полностью разгромила Кенигсбергскйй полицейский полк, батальоны крепостной, саперный, батальон особого назначения и другие.
      Наши потери с начала операции: убито - 134, ранено - 553 человека{9}.
      Конец войне
      Полк ушел из города в лес севернее, в район Штантау, на десяток километров в сторону. Прибыли туда вечером. В опустившихся над Кенигсбергом сумерках поднимался медленный и зловещий столб дыма, подсвеченный снизу багровым пламенем пожара.
      Мы обустраивались и отсыпались в лесу, выйдя во второй эшелон фронта. Отдельные подразделения из состава армии, в том числе от нашей дивизии, ушли на полуостров и усилили 39 армию, получившую задачу ликвидировать земландскую группировку немцев, состоявшую из восьми дивизий.