- А у тиманов он когда-нибудь служил? - интересуется Заммис.
      - Нет. Единственная связь с тиманами, судя по данным, - это его регулярные рейсы к ним. Он перевозит по этому маршруту немногочисленных пассажиров, людей и драков, которым требуется побывать там по делам, а также инструменты и оборудование, отсутствующие на самом Тимане.
      - Он снабжает "Тиман Низак"? - спрашиваю я.
      - Да, и эту компанию среди прочих.
      Я показываю на компьютер Санды.
      - Что известно об экипаже?
      - Второй пилот - женщина по имени Йора Бенерес. Уволилась из армии одновременно с увольнением Мосса и с тех пор летает с ним. Бортинженер мужчина, Гази Мрабет. Работает с Моссом уже три года и зарекомендовал себя настоящим кудесником по части механики. - Санда корчит недовольную гримасу. - До поступления на службу к Моссу Мрабет прославился другим - скандальными сексуальными связями с известными драками, в частности с Ксианом Ти.
      - Он знаком со скульптором Ксианом Ти? - восклицает Джерриба Заммис, не очень понимая, чем недоволен детектив.
      - Да, и весьма близко... - Детектив продолжает нажимать на клавиши. Остается последний член команды - ответственный за груз и стюард Эрнст Брандт, бывший воин тзиен денведах, дослужившийся там до седьмого офицера, а затем нанявшийся в наемническое подразделение, в котором воевал Мосс.
      - Человек в тзиен денведах? - удивленно переспрашиваю я. Санда взирает на меня, как на неразумное дитя.
      - Что тут такого? Люди служат в Денве уже двадцать лет, как и драки в вооруженных силах Земли.
      - На чем этот Эрнст Брандт специализировался во время службы в Денве? - задает вопрос Заммис. Санда тычет пальцем в свой монитор.
      - Он служил в военной разведке и носил кличку Жнец.
      - Как это понять?
      - Сельскохозяйственный термин с неясным для меня смыслом, - признается детектив.
      - Кажется, я понял! - воодушевляется Заммис. - Некоторые из людей называют "Мрачным жнецом" смерть.
      Мне его воодушевление не передается.
      Джерриба Заммис подходит к окну и смотрит на примыкающий к космопорту торговый центр. Там медленно бродят люди и драки, рассматривающие витрины; движущиеся тротуары заполнены покупателями и праздношатающимися.
      - Скажи-ка, Мирили Санда, если бы мы могли выбирать из двух кораблей, то какова вероятность, что второй корабль походил бы на "Эол" и их команды оказались бы похожи?
      - Честно говоря, Джерриба Заммис, я видывал много кораблей похуже "Эола" и совсем немного - лучше.
      - А как быть с контактами капитана-владельца с "Тиман Низак"?
      - Корабль, оборудованный для посадки на Тимане, отличается определенной спецификой, иначе ему там нечего делать. "Низак" - крупнейшая тамошняя корпорация, занимающаяся межпланетной торговлей. Любой дракский или человечий корабль, участвующий в торговле с Тиманом, вряд ли минует "Низак" или ее партнеров.
      Заммис отворачивается от окна.
      - Значит, это простое совпадение?
      Санда разводит руками.
      - Очень может быть.
      Заммис говорит, снова глядя в окно:
      - Санда, передай свои сведения в имение. Дядя уже мог вернуться. Пусть Тай все ему покажет. Решение принимать дяде, а не мне.
      - Откуда он должен вернуться? - удивляюсь я. Заммис бросает на меня непонятный взгляд.
      - С лыжной прогулки. С утра он поехал кататься на лыжах. Мне ясно, что спрашивать с кем и зачем не приходится.
      - Кстати, что означает название корабля - "Эол"? - спрашивает Заммис у Санды.
      - Это название кораблю дал сам Мосс, - рапортует всезнайка Санда. Оно не английское, я выяснял. Оказывается согласно верованиям древнего земного племени греков, Эолом звался бог ветров.
      - А, греки! Зевс, Афины, Аристотель и все такое прочее?
      - Именно.
      Я смотрю на Джеррибу Заммиса и подсказываю:
      - Люди часто присваивают названия своим машинам и прочему имуществу. Я слышал, как они обращаются с нежными словечками к своему оружию, каскам, амулетам, вездеходам, летательным аппаратам, походным кухням, искусственным спутникам. Обычно с помощью такого обращения предмет одушевляется, превращается в друга, товарища. Но специальных правил и традиций, связанных с этим, не существует.
      Заммис задумчиво почесывает подбородок.
      - Вообще-то я заметил нечто подобное и на Земле. Например, первый адъютант Бейна Уитли неизменно обращался к своему компьютеру "сука". Хотя не припомню, чтобы похожая привычка была и у дядюшки. Как называются другие корабли, принадлежащие Моссу? - Вопрос обращен к Санде.
      - Один назван в честь Макса Стирна, служившего вместе с Моссом пилотом. Его корабль и команда погибли в восстании на Булдахке вскоре после увольнения Мосса из ВВС Земли. Третий называется "Эдмунд Фитцджеральд" в честь речного судна компании "Коламбия Лайн", затонувшего вместе со всем экипажем на Земле в 1975 году прошлой эры.
      - Джетах, - говорю я Джеррибе Заммису, - в бизнесе я не смыслю, но навязчивое присвоение кораблям названий в честь погибших пилотов и затонувших судов выдает излишнюю угрюмость характера.
      - Зато еще раз напоминает о необходимости страховки в таком дальнем путешествии, - отзывается Заммис. - В общем, я бы предпочел еще подождать и полететь на другом корабле, пока что не прибывшем на планету. Но окончательное решение - за дядей.
      21
      В имении мы застаем хаос, почти не поддающийся контролю, несмотря на все усилия Тая. Ундев Орин, Мизи Унтав и остальные слуги мечутся с этажа на этаж, из крыла в крыло, таская вещи. Добравшись до своей комнаты, я убеждаюсь, что мои пожитки уже собраны.
      Я возвращаюсь в вестибюль и иду следом за Джеррибой Таем в его кабинет, где застаю Заммиса: тот оседлал дальнюю связь и диктует инструкции одновременно в несколько адресов. Тай приступает к аналогичному занятию. Дождавшись паузы, я интересуюсь, что происходит?
      Сначала Тай глядит на меня так, словно не может сообразить, кто я такой и какое имею отношение ко всей этой суматохе. Потом приподнимает брови, что означает узнавание, и отвечает:
      - Завтра "Эол" отбывает на Тиман. Перед погрузкой надо успеть закончить миллион дел. - И он принимается вводить в аппарат очередной номер.
      - Почему такая спешка? - Я злюсь на них и на себя, потому что меня охватывает паника. - Меня никто не спрашивал, когда я бы хотел вылететь!
      - Совершенно верно, - коротко отзывается Тай.
      - А если я откажусь?
      Тай бросает на меня спокойный взгляд.
      - Откажешься - не полетишь. - Он хмурится и заключает вполголоса, чтобы не расслышал Заммис: - Язи Ро, у меня нет привычки соваться с непрошеными советами, но в твоем случае я сделаю исключение. Тебе просто необходимо изучить Талман.
      После этого выговора Джерриба Тай переключает внимание на своего абонента.
      Мне почему-то не терпится перекинуться словечком с человеком. Ундев Орин подсказывает на бегу, что Дэвидж у себя в пещере. Прогулка до пещеры в сгущающейся вечерней мгле меня не прельщает. Правда, раньше планета Дружба представлялась мне слишком холодной и враждебной, а теперь, когда предстоит перелет на Тиман, ее тающий лед, синие полоски в сером небе и ревущее море кажутся чем-то привычным и совершенно необходимым.
      Еще раньше, обсуждая с Дэвиджем возможность следования талме Зенака Аби и полет на Тиман, я принял решение не отказываться от путешествия. Если существует шанс установить мир, то я не могу не полететь, иначе буду до конца жизни враждовать с самим собой. Вздорная реплика, адресованная Джеррибе Таю, была вызвана недовольством щепки, подхваченной потоком и неспособной повлиять на события. Но мне все равно страшно - что правда, то правда.
      У входа в пещеру я слышу приятный голос, поющий на плохо знакомом мне языке. Скорее всего это японский - человечий язык, на котором изъяснялась большая часть пленных, захваченных нами после битвы в Бутаане-Жи. Язык поющего человека и его дочери.
      Но мелодия, доносящаяся из пещеры, не печальна. Скорее она напоминает мне песни, которые пел Пина перед мгновениями нашей любви. Я побаиваюсь оторвать Киту Ямагата и Дэвиджа от интимного занятия, но страх пропадает, когда раздается рев Дэвиджа: "Черт!" За этим традиционным свидетельством человечьего гнева следует звон бьющейся посуды. Песня Ямагата прервана.
      Войдя в пещеру, я вижу женщину, сидящую верхом на полене. На ней темно-лиловый комбинезон, закрывающий ее целиком, за исключением головы. На шее у нее золотая цепочка, на цепочке висит амулет, похожий на дракский талман. При моем появлении женщина кивает и улыбается.
      В пещере черно от пламени и густого пара, в воздухе сильный химический запах. На камнях у костра установлена аккумуляторная лампа, заливающая все резким синим светом. Прежде чем мы с Ямагата успеваем обменяться приветствиями, из потемок доносится голос Дэвиджа:
      - Предположим, Эша смог избавиться от всех мирских благ, но здесь не тропический рай, здесь это немыслимо! - Он появляется из провала справа от меня, демонстрируя пару почерневших и полурасплавленных башмаков. Полюбуйтесь! Все труды Гаэзни насмарку!
      - Какой же урок Гаэзни может из этого извлечь? - спрашивает Ямагата серьезным тоном, но со смеющимися глазами.
      Дэвидж испепеляет ее взглядом, но тут же смягчается и садится рядом с детективом, продолжая разглядывать ботинки.
      - Благонамеренность - иллюзия. Никакие усилия и намерения не способны повлиять на природу и форму настоящего и будущего. - Он невесело улыбается. - А если искренние усилия бессмысленны, то что толку убиваться и причитать?
      - Люди на Амадине выражают эту мысль иначе, - подхватываю я.
      - Как же? - интересуется Дэвидж.
      - Хреново дело!
      Оба смеются. Дэвидж поднимается и отшвыривает ботинки.
      - Что ж, после предложенной Язи Ро сокращенной версии "Кода Овсинда" единственное, что остается, - найти другую пещеру. - Он указывает на закопченную стену. - Пройдут десятилетия, прежде чем здесь снова можно будет спокойно воспитывать молодежь.
      Подойдя к Уиллису Дэвиджу вплотную, я задаю вопрос, волновавший меня с первой нашей встречи:
      - Зачем воспитывать молодежь в пещере? Почему ты так делаешь?
      Дэвидж хмурится, надевая свое пальто с капюшоном.
      - Потому что усматриваю в этом смысл. Это первый смысл, который я нашел в жизни. Нет ничего важнее. - Он усмехается. - Что касается пещеры, Ро, то из всех, кого я встречал, тебе первому следовало бы понять это без объяснений. - С этими словами он устремляется к выходу.
      - Я не принадлежу к твоим ученикам! - кричу я ему вслед. Кита Ямагата встает и берет меня за руку.
      - Раз так, ты должен задаваться вопросом, зачем ты здесь.
      - Талма! Путь к миру на Амадине. Зачем же еще? - Она задумчиво кивает.
      - Разве ты и Уилл познакомились бы, если бы он не мог ничему научиться от тебя, а ты - от него? Все мы - ученики, Язи Ро, и все - учителя. - Она держит паузу, словно взвешивает слова, которые еще собирается произнести.
      - Договаривай!
      Она размышляет, щурится.
      - Учи Талман, Ро. Возможно, на кону стоит не только мир на Амадине. Она хлопает меня по руке. - Речь идет и о мире в твоей душе.
      Мне хочется стряхнуть ее пальцы, но я не делаю этого, потому что боюсь правды ее слов. Такое тягостно выслушивать даже от драка, тем более от человека. Я смотрю на золотой амулет у нее на шее и вижу, что это талман со странной эмблемой в виде дракона. Я видел такую в сражении при Бутаане-Жи: то была татуировка на спине одного из погибших защитников цитадели. Я наблюдал, как солдат Маведах вырезает лоскут кожи убитого, чтобы превратить татуировку в трофей, и ровным счетом ничего не чувствовал...
      Кита Ямагата еще раз улыбается мне и тоже надевает пальто.
      - Ямагата... - обращаюсь я к ней.
      - Кита, - поправляет она. - У людей имя ставится на первое место. - Ее улыбка становится еще шире. - Но не у всех землян это так: например, у моего народа сначала принято называть фамилию. Поэтому на самом деле я Ямагата Кита.
      - Пусть будет Кита. Ты что, знаешь Талман?
      - Мать с отцом отдали меня на воспитание в земной Талман-ковах. - Она продолжает застегивать пальто.
      Древние мифы и уроки загадочного прошлого не производят на Амадине никакого впечатления. Единственный на Амадине, кто заучил Талман, о котором мне известно, - Зенак Аби, а это изменник, беглец, разбойник. И между прочим, единственное встреченное мной на Амадине счастливое существо... Как ни странно, Аби тоже живет - если он все еще жив - в пещере.
      - Как ты считаешь, Кита, в чем заключается намек Дэвиджа насчет смысла пещеры?
      - Ответ не так важен, как то, что ты познаешь в поисках ответа. - Она обводит рукой пещеру. - Ответы здесь. - Она дотрагивается кончиками пальцев до моей головы. - И здесь.
      После ее ухода я вглядываюсь в закопченные стены, остатки сидений, лежанки, дрова, залитые расплавленной взрывчаткой. Вижу грубо сработанную глиняную посуду, обожженную докрасна, вырезанные из древесины столовые приборы и кухонную утварь. Ветки с одеялами, из которых состояла кровать Дэвиджа, превращены в золу, зато спальное место Гаэзни почти не пострадало, только покрывало засыпано пеплом.
      Я снимаю пальто, вешаю его на покрытый сажей гвоздь и снова поворачиваюсь к кровати, чтобы откинуть покрывало и взглянуть на неиспорченную изнанку. Покрывало сшито из длинных разноцветных полос мягких змеиных шкур. Внутри оно, как мне удается увидеть в небольшую дырочку, набито семенами, обвитыми мягкими белыми волокнами. Эти семена - наглядное свидетельство, что на Дружбе бывает теплое время года, когда оживает природа. Семена поспешно собирают и сберегают зимой.
      Так много холода и льда, злые, пугающие ветры... Как же здесь должно трепетать сердце весной! Тают снега, появляются первые признаки жизни, из темноты выходит первый зверек, прятавшийся от морозов. На сбор семян пришлось, наверное, потратить много часов. А как трудно было ловить змей, снимать с них шкуры, вываривать и размягчать кожу, сшивать...
      Я приглядываюсь к покрывалу. Нить тоже самодельная, из неведомого растительного волокна. Не сомневаюсь, что и иглы применялись кустарные.
      Каково это - в разгар зимы, когда совсем рядом свирепствует мороз, спать на такой постели, под таким одеялом? Все, что носится, съедается, на чем спят, с помощью чего охотятся, - все здесь сделано собственноручно, с помощью смекалки. Ребенок не способен на это, если не знает, что это крайне важно, что его труд ценен, что само его выживание - дело его собственных рук.
      Дэвидж воспитал в пещерах сорок одного дракского ребенка. В первобытной пещерной обстановке эти дети постигали премудрость опоры на свои силы, важность коллективного труда, доверия, учились разбираться в характере ближнего, отвлекаясь от его облика, учились работать, приспосабливаться, импровизировать, переносить трудности. Сживаясь с ледяным ужасом планеты, они превращали ее в обитаемое жилище. Для воспитанников Дэвиджа имение Джерриба со всей его роскошью и излишествами всего лишь промежуточный пункт; им одинаково комфортно и в замке, и в пещере. Им не зазорно браться за любую работу, они бесстрашно принимают любой вызов судьбы.
      А главное, эти дети благодарны жизни за все ее дары, почитаемые другими за должное. Теперь я начинаю понимать, почему все ученики Дэвиджа становятся полноценными личностями, способными преуспеть на любом поприще, пусть даже в роли монахов-созерцателей, живущих на Земле в уединении и в лишениях...
      А что же Язи Ро, умудряющийся найти темные пятна даже на пылающей звезде? Если я чего-то лишен, значит, приходится без этого обходиться, усугубляя окружающую меня мглу. Борясь за выживание на Амадине, я не испытывал ни благодарности, ни энтузиазма по поводу способов, применявшихся в этих целях. Я просто проклинал обстоятельства, из-за которых приходилось выживать, а не жить.
      Я приглядываюсь к башмакам - изделию Гаэзни. Верх у них из все той же змеиной кожи, двухслойный, с утеплением из уже знакомых мне семян. Подошвы тоже сделаны из склеенных кусочков змеиных шкур; в качестве клея использовано вещество, добытое то ли на суше, то ли в море. От сажи у меня начинает щипать пальцы, в горле першит.
      Оставив башмаки на лежанке Гаэзни, я бреду к выходу из пещеры, чтобы вслушаться в шум моря. Ночь более или менее спокойная, если не обращать внимания на вечно завывающий здесь ветер. В дверях я останавливаюсь, обхватив себя руками для тепла, и с улыбкой вспоминаю первые слова, с которыми ко мне обратился Дэвидж.
      Дверь в пещеру закрыта, взгляд мой обращен в сторону моря, лицо обвевается ветром. Мысли уносят меня вдаль: я воображаю себя неотъемлемой частицей всеобщей гармонии, поколебленной досадной случайностью - войной. Я уже готов вернуться в пещеру за своим пальто, как вдруг замечаю над морем пятнышко света. Сначала я принимаю его за звезду, но пятно увеличивается на глазах. Придя в себя, я спасаюсь бегством. Что-то неведомое и грозное проносится у меня за спиной, после чего раздается оглушительный взрыв. Взрывная волна швыряет меня на камни.
      Ничего не соображая, загораживая руками лицо, я вижу, как из пещеры вырывается огненный вихрь. Сначала он красно-оранжевый, потом становится сине-белым. Меня оглушает чудовищный грохот. Вокруг падают куски льда, обломки камней, комья мерзлой грязи. На скале происходит новый взрыв. Пламя, бьющее из пещеры, ослабевает, но раскаленная порода продолжает светиться...
      Услышав позади новый непонятный звук, я в страхе оглядываюсь и вижу Дэвиджа и Киту: они спускаются ко мне по тропе. Дэвидж встает рядом со мной на одно колено и заглядывает мне в лицо. Разглядеть меня ему помогает зарево. У него самого исцарапана в кровь левая щека. Кита тоже замирает. Она, судя по всему, не пострадала, просто напугана. Поняв, что за мое состояние не стоит опасаться, Дэвидж тяжело опускается на камень.
      - Кажется, кто-то додумался наконец, как использовать попавший в пещеру термекс.
      Я гляжу на море, все еще не веря, что уцелел. Сколько еще времени мне суждено выживать вопреки обстоятельствам?
      22
      Вместо того чтобы напугать нас и вынудить опустить руки, ракетный залп ускоряет события. Санда поручает заниматься Тиманом Ките, а сам берется за поиск летательного аппарата, выпустившего по нам ракету. Остальные участники экспедиции той же ночью, опережая график, заторопились в космопорт Первой Колонии.
      Мы еще только устраиваемся в подвесных люльках, а уже начинается чтение первого предания Талмана. Мои спутники, в таких же, как я, обтягивающих дымчато-голубых комбинезонах, прилежно занимают свои места. Я ненадолго задерживаю взгляд на Эстоне Фалне, потом проявляю интерес к показаниям приборов. Капитан Эли Мосс взирает на все недоверчиво и презрительно, что, на мой вкус, делает не очень-то достойным доверия его самого. Впрочем, Тай, действуя на правах агента Дэвиджа, уже выплатил Моссу аванс - половину обговоренной суммы, так что капитан вынужден выполнять свои обязанности. Не пойму, почему эта ситуация устраивает моих спутников: разве можно ожидать истинной преданности от наемника?
      Выслушав мои сомнения, Дэвидж советует не тревожиться, а проверить, запрограммирована ли моя люлька на трансляцию Талмана. Корабельный стюард по кличке Жнец, вводя программу, отпускает шуточки насчет святош, спасения и иллюзорности всего сущего.
      Люльки с пассажирами погружаются в охлаждающие ванны. Мне в ногу впивается игла, через которую в организм поступает жидкость, защищающая от холода, но мне все равно зябко. Бросив прощальный взгляд на Фалну, я закрываю глаза.
      Программа уже запущена, но я отвлекаюсь на устройство люльки и охлаждение, поэтому не сразу ухватываю нить повествования. Приходится мысленно приказать программе начать все с начала.
      "Мир был Синдие. И мир, как сказано, был создан Ааквой, Богом Дневного Света..."
      Расслабленный, сосредоточенный, я жадно внимаю интеллектуальной, философской, политической, духовной саге своей расы.
      Рада и Законы Ааквы.
      Даулта, преподанный Ааквой урок жизни без законов, раздел Синдие.
      Ухе, его новый Закон Войны и объединение народа синдие.
      Шизумаат и открытие Вселенной и талмы.
      Три книги Мистаана, изобретшего письменность и записывавшего жизнь и речения Шизумаата и Вехьи, а также свои собственные.
      Иоа и основание первого Талман-коваха.
      Кулубансу, разрушивший Талман-ковах, и Луррванна, прятавший Талман в памяти своих учеников.
      Айдан, воин Вековой войны, превративший войну в науку и добившийся мира.
      Тохалла и возрождение Талман-коваха.
      Кохнерет, сделавший ради любви то же, что сделал для мира Айдан.
      Малтак Ди, объединивший науки по разрешению проблем в талму - науку выведения правил, выступающих за пределы правил. Фалдаам, Зинеру и его истины, "Кода Сиавида" и Ро, овьетах, применивший талму к преступности и законности. Теперь я понимаю, что имел в виду Дэвидж, когда дал Заммису камень и спросил, не акула ли это.
      "Инструментом действующего становится сам действующий. Убивший не более ответственен за убийство, нежели тот, кто отдал ему приказ, тот, кто снабдил убийцу орудием убийства и оплатил его. Если я брошу камень и он тебя убьет, то отвечать мне, хотя убил не сам я, а камень.
      Перед законом камень и я равны. Перед законом равны убийца и его хозяин..."
      Авату, покинувший Синдие с Кораблями Поколений, Пома и основание Драко, Эам и заселение новых планет, Намваак и Тысячелетняя война, Дитаар, конец войны и образование Палаты драков... Программа повторяется вновь и вновь, и всякий раз я узнаю больше, чем в предыдущий. Но всякий раз, лишь только дело доходит до предания о Дитааре, я думаю о недостающей книге, "Кода Нусинда" - "Глазами Джоанн Никол".
      Лицо горит, все тело окутано теплом; я слышу звуки, различаю слова. В закрытые глаза бьет желтый свет. Я подношу руку к глазам, с трудом шевеля пальцами. Веки склеились и не размыкаются.
      - Подожди, Язи Ро, - слышу я голос Жнеца, - дай-ка мне. Мне на веки брызжет теплая влага, по правой щеке стекают капли.
      - Теперь можешь открыть глаза, - командует стюард.
      Я слышу, как он отходит, и трогаю глаза. Липкого вещества между веками больше нет. Я открываю глаза и вижу какие-то контуры и яркие цвета. Все вместе сливается в физиономию Жнеца.
      - Подъем! - командует он. - Время уборки. Вылезай-ка из люльки, чтобы я мог сменить фильтры.
      Я кошусь на Эстоне Фалну, неподвижно возлежащего в своей закупоренной капсуле. Я вдоволь нагляделся на смерть, поэтому пугаюсь: Фална выглядит безжизненным. Покашляв, я спрашиваю, почему Фална не шевелится. В следующую секунду выясняется, что открыта единственная капсула - моя. Глядя на человека, названного в честь олицетворения погибели, я шепчу:
      - Неужели все?..
      - Можешь выбирать, - откликается Жнец с улыбочкой. - Либо это бойня, либо отказ оборудования, либо уборка по очереди. Сейчас твой черед. - Он сжимает кулак и делает жест большим пальцем. - Живо наружу! Помоешься, поешь, разомнешься, примешь пилюли, чтобы слаще было дрыхнуть дальше в этом стручке.
      Сесть - и то больно. Жнец проверяет датчики состояния моего организма, потом указывает на душевую кабинку. Я тащусь туда и моюсь теплой водой. Потом Жнец снабжает меня полотенцем, свежим комбинезоном и шлепанцами.
      - Прежде чем снова залечь, пару часиков погуляй. Зарядка, еда, безделье - что может быть слаще?
      - Можно задать тебе один вопрос, Жнец?
      Стюард пожимает богатырскими плечами.
      - Валяй.
      Надо полагать, он не возражает. В его глазах вместо ожидаемой склонности к насилию я обнаруживаю ум и отвожу взгляд.
      - Кем ты служил в тзиен денведах?
      Вопрос неожиданный, но он сразу приходит в себя.
      - Ильшеве. - Снова улыбочка. - Ну, ты знаешь - вроде как полицейский... - Он корчит гримасу. - Хотя нет, не так. Представь, что теневые джетахи, вращающие беличье колесо, вздумали кого-нибудь укокошить. Какого-нибудь шишку, ворюгу, ильшеве из враждебной шайки. Вот мне и поручали спускать курок, выследив приговоренного в горячей зоне. Иногда теневые хозяева не знали, кто им пакостит, и тогда мне приходилось самому вынюхивать, кто там такой шустрый. Потом джетах принимал решение убрать голубчика, а дальше мое дело маленькое - то есть главное...
      Я перевариваю эту тарабарщину.
      - То есть начальство поручало тебе убирать неугодных?
      - Ты тоже шустрый. - Гигант кивает. - Так все и было. Ладно, пора за дело. Не забудь размяться и проглотить пилюли.
      Подкрепившись и попотев на самодвижущейся дорожке, я снова чувствую себя нормальным драком. Нескольких минут созерцания спящего в капсуле Фалны достаточно, чтобы мной овладели необузданные фантазии. Жнец объясняет, что корабль летит на автопилоте, так что мне можно даже наведаться в капитанскую рубку и полюбоваться оттуда звездами. Единственное условие ничего не трогать.
      Передо мной горят звезды. Меня завораживает их танец. При этом сюжеты, уроки и образы Талмана сияют перед моим мысленным взором, как драгоценные камни с волшебными свойствами, которые еще только предстоит созерцать, исследовать, постигать.
      В голове у меня тесно от слов, фраз, глав, мыслей, преданий. Я-то воображал, что стоит лишь сделать своим достоянием текст Талмана - и в меня вольются все содержащиеся в нем знания, вся мудрость. Но нет, пока что я располагаю одними словами. Некоторые не дают мне покоя: "Слова - лоции существования. Когда путешествуешь по отрезку реальности, можно постичь смысл ее слов. Но если перед тобой одни слова, то они - всего лишь бессмысленные знаки и звуки".
      Я улыбаюсь, впервые находя изречению из Талмана применение в своей жизни. "Знать, что я не знаю, - уже знание", - изрек Фалдаам в "Кода Сиавида".
      Странное зрелище - звезды и обращающиеся вокруг них планеты. Сколько сотен, сколько тысяч войн, злодейств, бедствий, ужасов минует наш "Эол" за одно-единственное мгновение? Если среди этих планет затерялся мой Амадин, то мне нечего сказать всем остальным. Как тщедушна моя планета, как мало она весит на весах Вселенной! Идите сюда, мои земляки, вознеситесь вместе со мной! Взгляните на звезды и планеты и поймите, что вас занимает презренная суета!
      И все же нам предстоит ступить на одну из планет, вращающихся вокруг одной из этих звезд, и разобраться, нельзя ли повлиять на нашу мелкую войну на Амадине с помощью других мелочей с планеты Тиман. При этом я слишком хорошо помню, что в трясине и крови Амадина мелочей нет.
      До чего трудно понять, что важно, а что нет! Есть ли на свете что-нибудь, обладающее важностью само по себе, независимо от чьего-либо отношения? Порой начинает казаться: учиться предстоит столько, что задача представляется совершенно непосильной.
      Я слышу щелчок, потом еще, оглядываюсь и вижу на капитанском месте Эли Мосса. По его лицу пробегают белые, оранжевые, голубые блики от перемигивающихся приборов.
      Удовлетворенный их показаниями, он устремляет угрюмый взор на звезды. Не хочу ему мешать, ибо мне знакомо это выражение: на моем лице такое же. Я намерен покинуть рубку, но Мосс спрашивает вдогонку:
      - У тебя есть вопросы, на которые я мог бы ответить? - Подумав, я задаю единственный вопрос:
      - Меня интересует другой принадлежащий тебе корабль, "Эдмунд Фитцджеральд". Почему ты назвал его в честь старого ветхого рудовоза?
      Мосс молчит. С одной стороны, он презирает пустую болтовню, с другой соскучился по беседе.
      - Дело не в ветхом рудовозе, а в старой песне Гордона Лайтфута, давшей имя рудовозу. Знаешь, о чем я?
      - Нет.
      Блестя глазами - или это опять блики приборных панелей? - капитан бормочет:
      - "Куда девается Господняя любовь, когда часами кажутся минуты, и волны хлещут..." - Он вытягивается на кушетке. - Ты усвоил что-нибудь из Талмана?
      Мне почему-то кажется, что это нападение, что он осуждает мой метод учебы в бессознательном состоянии.
      - Кое-что усвоил. Но предстоит еще разложить все по полочкам.
      Капитан показывает на звезды.
      - Какой в этом смысл, Язи Ро? В чем цель?
      - Ты о Вселенной?
      Он утвердительно кивает. Я не помню, что говорится об этом в Талмане, и не могу похвастаться собственными умозаключениями, поэтому отвечаю вопросом на вопрос:
      - Разве у всего обязательно должна быть цель?
      Капитан разглядывает меня слезящимися карими глазками, потом снова переводит взгляд на звезды. Его голова клонится вбок.
      - Наверное, нет. Хотя было бы проще, если бы была.
      - Проще?..
      - Проще определить, способствую ли я достижению этой цели или пытаюсь не позволить ей осуществиться.
      Меня уже переполняют странные вопросы и не менее странные ответы.
      - Чего бы тебе хотелось больше, капитан Мосс?
      Мой собеседник усмехается, отворачивается, спускает ноги на пол.
      - Если ответить, что я препятствую осуществлению цели, то это прозвучит слишком горько, верно?
      - Верно. Хотя то, что для одного - горечь, для другого - просто реализм.
      Мосс не обращает внимания на мою усталую шутку.
      - Горечь - не самое худшее, что бывает на свете, - произносит он.
      Сидя на краю ускорительной кушетки, я наблюдаю, как капитан массирует себе шею, крутит головой, разминая затекшие мышцы. Возможно, кому-то Эли Мосс кажется человеком с дурным характером, я же вижу сгусток боли и ощущаю к нему братское расположение.
      - Я вынес из Талмана, что каждый из нас волен выбирать свои цели, но при этом существует и другая, всеобъемлющая цель.
      Мосс оборачивается ко мне.
      - А как быть, если эта всеобъемлющая цель истребляет мою собственную? - Не дожидаясь ответа, он опять отворачивается. - У меня был друг. Его послали на бессмысленную смерть.
      - Макс Стерн, - догадываюсь я. - Восстание в Булдахке.
      - Да уж, вы успели покопаться в моем прошлом...