Пролог

56-й сег, дуга Зена, 504-я натра.

Мерзнут руки. Стило выскальзывает из пальцев, буквы получаются кривые, строки налезают одна на другую. Если мы когда-нибудь вернемся, за этот бортжурнал меня высекут перед всей ментепой.

Но мы не вернемся. Рулевая ось износилась так, что сквозь манжеты проникает снег, корка льда на первой палубе уже в палец толщиной. Вчера Туим пытался на ходу законопатить щели. Сломал помазок, сильно повредил руку. Я наложил ему восемь швов и заставил выпить макового молока, снимающего боль.

Меня зовут Яхмес, я летописец. Раньше я был помощником Нефри, главного масленщика, но после атаки, когда пробили двурогую амфору, масла не осталось. Тогда вспомнили, что я учился на эскулапа и, стало быть, владел грамотой. Синухет приказал мне продолжить журнал исчезнувшего Хатэма.

Теперь на моих плечах лежит груз ответственности. Я пишу историю нашего поражения. И пусть за спиной подшучивают, все равно – когда-нибудь галеру найдут, и мой бортжурнал станет единственным клочком истины среди ледяного поля лжи. Это даже греет немного, если хорошенько представить.

Записи Хатэма разбирать непросто. Почерк у него был мелкий и стремительный, к тому же покойный отличался болезненной лаконичностью. Что, например, может обычный человек сказать о записи «12 сег. Без поворотов. Уклон. Западный сильный»? Лишь развести руками. К счастью, вернее к несчастью, я сам был свидетелем всего, о чем писал Хатэм, и кое– как понимал общий смысл. А тем, кто спустя стонатрии отыщет заледеневшую галеру, такой бортжурнал окажется бесполезен.

Вчера я поделился своими мыслями с Синухетом. Командир молча выслушал, не отрываясь от штурвала. Он редко отходил от штурвала.

– Дельно говоришь, – сказал Синухет, когда я закончил. – Вот и займись этим.

Поэтому сейчас я, закутавшись в меха, сижу в каюте на третьей палубе и готовлюсь начать свою повесть. Я решил писать правду, не утаивая ничего, даже фактов, о которых никто кроме меня не знал. Все равно корабль не вернется назад. Топливо почти закончилось, холод медленно вползает в галеру. Если за ближайшие пять– шесть сегов нам не удастся отыскать месторождение танталовой соли, реактор затухнет, открыв смерти все люки.

Надеюсь, я успею дописать свою историю.

Глава 1

Это началось, когда встретились двое людей, мечтавших о невозможном. Одного звали Синухетом, он был опытным командиром и владел отличной девятиосной галерой. Второго звали Хатэмом. Он был безумцем.

Если бы Хатэм и Синухет встретились как-нибудь иначе, все мы – экипаж галеры – остались бы живы. Но судьба неумолима, а прошлого не вернуть. Нам остается лишь слать проклятия на голову Хатэма и надеяться, что справедливость где-нибудь существует...

Итак, все началось, когда галера Синухета столкнулась со стареньким меркуром Хатэма и раздавила его, словно череп поросенка. Всадник едва уцелел, со сказочной везучестью избежав всех тридцати шести колес нашей галеры и закончив нелегкий путь на верхней палубе, в каюте Синухета. Ему даже не переломало костей, лишь на левой ноге раздробило пальцы.

Я в то время прислуживал командиру, и к тому же был знаком с ремеслом эскулапа, поэтому мне выпало заботиться о раненном. Не скажу, чтобы в последующие сеги это прибавило мне любви среди экипажа, зато, волей– неволей, я стал свидетелем всех разговоров Синухета с Хатэмом. Знать бы тогда, к чему это приведет...

Их первую беседу я помню от слова до слова.

– Как он? – спросил Синухет, заглянув в каюту. Командир недавно вернулся с охоты, его меховой комбинезон был забрызган кровью.

– Лучше, – вместо меня ответил Хатэм. – Благодарю тебя, варвар.

– За что? – резко спросил Синухет. Войдя в каюту, он задвинул дверь и повернул до упора регулятор отопительной системы. – Я едва не стал причиной твоей смерти, юноша.

Здесь надо сказать, что Хатэм был молод и отличался редкой красотой. Он был высок, строен, белокож, как и все центряки, длинные курчавые волосы ниспадали на широкие плечи. На лице выделялся квадратный подбородок, говоривший о примеси древней крови, карие глаза смотрели открыто, даже немного наивно.

Синухет мало чем напоминал Хатэма. Уже немолодой, коренастый и смуглый, командир никогда не строил из себя благородного господина, хотя род его восходил к самим Первопроходцам. Двигался он быстро и точно; говорил кратко, по делу, задиристо смеялся, не терял чувства юмора даже в опасности. Синухета любили все. Его было трудно не любить.

– Я едва не стал причиной твоей смерти, юноша, – сказал командир, снимая перчатки.

– Вина моя, – спокойно ответил раненый. – Я знал, чем рискую.

– Риск? – переспросил Синухет. Его густые черные брови сошлись к переносице. – У любого риска должна быть цель. Риск – это опасность ради пользы. Ехать поперек Движения не риск, а глупость.

Хатэм слабо улыбнулся. Несмотря на маковое молоко, он испытывал сильную боль.

– У меня была цель. Я почти добрался до Обочины...

– Почти? – фыркнул Синухет. – От моей галеры на той развалине, что была у тебя, до Обочины ехать сега три.

Он опустился в кресло и дал мне знак. Я поспешно наполнил пиалу.

– Зачем ты ехал к Обочине? – спросил командир, отпив черного пива.

Хатэм тяжело вздохнул.

– Желая проверить одну теорию. Сомневаюсь, варвар, что тебе она покажется интересной.

– Предоставь мне судить, – отрезал Синухет. – Итак?

Раненый помолчал.

– Вам не кажется, что Дорога становится длиннее с каждой натрой? – спросил он затем. – Я изучил сотни манускриптов и записей, читал журналы Первопроходцев. В древности натра была гораздо короче нынешней...

Мы с Синухетом переглянулись и, не сговариваясь, рассмеялись. Хатэм недоуменно поднял брови.

– Я сказал что– то смешное?

Синухет взял себя в руки и строго на меня посмотрел. Пришлось умолкнуть.

– Как твоё имя, юноша? – спросил командир. Когда Хатэм представился, Синухет вновь едва не рассмеялся.

– Я так и думал, что ты философ. Юноша, видишь ли, все кормчие, а я много дуг был кормчим на другой галере, прекрасно знают об удлинившейся натре.

– Мне известно об этом, – сдержанно отозвался Хатэм. – Но позволь закончить, варвар.

– Говори.

– Я построил теорию, объясняющую причину этого явления.

– Боюсь тебя огорчить, но это тоже не является тайной, – фыркнул Синухет. Однако Хатэм с неожиданной горячностью возразил, даже привстав от волнения:

– Общепринятые теории фальшивы! Я могу доказать!

Синухет умолк и странно посмотрел на раненого.

– Можешь? – спросил он после паузы. Хатэм кивнул. Командир дал мне знак, подождал пока его пиала окажется полной и откинулся в кресле, заложив ногу за ногу.

– Слушаю.

– Варвар, как твоё имя?

Синухет представился. Хатэм жестом приказал мне поправить постель и, когда это было сделано, заговорил негромко, с горячим убеждением в голосе:

– Мною обнаружены доказательства, что известная нам история – не более чем легенда, родившаяся в пьяном уме какого– то кормчего на заре времен. Только полный дурак мог бы вообразить, словно мир – это гигантское искусственное колесо, Станция, в ободе которой проложена бесконечная лента Дороги. На самом деле, мы живем на шаре!

Услышав это в первый раз, я решил, что Хатэм безумен. Но Синухет, к несчастью, был человеком редкого ума и страдал общей болезнью всех умных людей. Любопытством.

– Шар? – насмешливо переспросил командир. – Да– а, такой теории мне пока не встречалось. Ответь, юноша, как в таком случае объяснить натры? Что такое натра?

– Мальчик, – раненый обернулся ко мне. – Что такое натра?

– Ответить, командир? – спросил я. Синухет небрежно кивнул. – Натрой называется сегмент великой Станции, где древнейшие обогреватели перестали действовать. Холод мирового пространства убивает там все живое, поэтому мы вынуждены двигаться против вращения Станции, вечно убегая от натры...

– Достаточно! – прервал Хатэм. – Это чушь! Ерунда! Глупость!

– Ну, ну, потише, – улыбнулся Синухет. – Что глупого в теории мироздания?

– Нет никакой Станции! – горячо сказал философ. – Наш мир – это гигантский каменный шар, такой огромный, что с поверхности невозможно увидеть его кривизну. Шар очень медленно вращается вокруг своей оси, совершая один оборот за срок, сравнимый с натрой.

Я взглянул на Синухета, готовый рассмеяться следом за ним, но к своему изумлению увидел в глазах командира интерес. Огладив бороду, Синухет кивнул мне и указал на полку, где лежали принадлежности для письма.

– Черти, – коротко сказал он. Я поставил перед Хатэмом станок и молча смотрел, как раненый выводит на бумаге странный рисунок. То был смертный приговор всем нам, но тогда я этого еще не знал.

– Смотри, варвар, – философ закончил рисовать и протянул Синухету чертеж. – Видишь? Если представить, что где– то за тучами, всегда на одном и том же месте находится гигантский обогреватель, его тепло будет действовать лишь на половину шара. Но шар вращается – поэтому один раз в натру каждая его точка оказывается на противоположной стороне, где обогреватель не виден и повсюду царит холод мирового пространства.

– Так, так, – Синухет прищурил глаза. – И-и-интересная мысль. Значит, мы вечно движемся по поверхности этого шара, убегая от границы холода?

– Именно! – просиял Хатэм. – Ты очень умен, варвар, другим приходилось объяснять на макетах.

– Любопытно... – Синухет огладил бороду. – Солнце побери, в самом деле любопытно. Конечно, твоя теория в чистом виде – глупость, но идея о шаре... Над этим можно думать, юноша!

– Чем глупа моя теория? – опешил Хатэм.

Тут я почувствовал, что больше не могу молчать, и шагнул вперед:

– Закон всемирного тяготения к движению не позволит мистическому обогревателю висеть в небе на одном месте. Закон гласит: то, что не двигается, гибнет. Поэтому тучи всегда летят в сторону Движения, поэтому вечно дует ветер, а стада животных мигрируют, поэтому брошенный камень летит по дуге и, если его остановить, сразу падает...

– Умница, Яхмес, – улыбнулся Синухет. – Устами младенца... Хатэм, надо и в самом деле быть философом, чтобы придумать такую замечательную идею и не суметь ее развить.

Раненый мрачно смотрел на командира. Тот рассмеялся.

– Ты едешь по старой дороге, юноша. Общепринятая теория мироздания утверждает, что Станция под нашими ногами медленно вертится, и ты придумал вращающийся шар. Но любой человек, знакомый с техникой, сразу скажет – гораздо выгоднее вращать обогреватель вокруг шара!

– Я думал над этим, – возразил Хатэм. – Но такая схема противоречит постулату Диокла о непризнании исключительности нашего места во Вселенной.

– Причем тут место во Вселенной? – Синухет фыркнул. – Хоть шар, хоть Станция, мы где были, там и останемся. Лучше скажи, какие доказательства своей теории ты обнаружил?

Философ вздохнул.

– Их немного, однако они есть. Наблюдения за температурой в разных местах Колонны, отчеты дальних земледельцев и разведчиков, миграции животных – все это говорит в пользу шара. Но, самое главное, моя теория способна объяснить постоянное удлинение натры.

– Шар замедляет вращение? – Синухет поднял брови. И тогда Хатэм сказал фразу, подписавшую всем нам смертный приговор:

– Нет, гораздо проще. Мы движемся по спирали.

Глава 2

За следующие сеги Хатэм сумел убедить в своей идее всех жителей галеры, включая и меня. Что касается командира, то он стал горячим сторонником «шаровой теории» и в свободное от работы время спорил с Хатэмом, покрывая листы сотнями чертежей и математических выкладок. Мы и раньше знали, что Синухет – весьма образованный человек, но лишь с появлением Хатэма стало ясно, как много известно командиру.

Жизнь вскоре вернулась к обычной рутине. Охотничьи меркуры регулярно стартовали под углом к Движению, в погоне за бесчисленными стадами кризонов, вечно опережавших Колонну на несколько сегов. Лесорубы с граничных трирем время от времени стыковали свои неповоротливые, но быстрые корабли к нашей галере и меняли дерево на шкуры. Лесорубам в Колонне приходилось труднее всего; их работу нельзя было делать на ходу, но дерево требовалось постоянно, поэтому, в отличие от дальних земледельцев и разведчиков, лесорубы двигались вместе с главными кораблями. Вынужденные часто останавливаться, их триремы работали на износ: поговаривали, лесорубам приходилось менять корабли едва ли не раз в натру...

Галера Синухета уже больше дуги шла в опасной близости к Обочине. Здесь Дорога была плохо укатана, нас трясло. Однажды мы увидели, как небольшая охотничья барка едет на брюхе, потеряв обе задние оси в каменистой россыпи. Командир приказал остановиться и помочь неудачливым соседям, из– за этого стада кризонов ушли дальше и нам пришлось поставить второй парус. Целый сег затем галера мчалась на предельной для ее шасси скорости, жалобно поскрипывая на каждом ухабе.

От экипажа спасенной барки мы узнали, что рабовладельцы вновь сократили отрыв. Их галеоны видели с гигантских кораблей центряков. Люди роптали и требовали устроить рейд, но могучие пентеры Легиона продолжали с хищной грацией следовать за гражданскими кораблями, не пытаясь замедлить ход. В радионовостях, как обычно, про рабовладельцев хранили гробовое молчание.

– Говорю вам, это неспроста, – ворчал старый Тимн, наш кормчий. – Помяните мои слова, Легион давно в сговоре с пиратами...

– Скажи еще, со сциллами, – фыркнул Хебсен.

Хебсен – охотник, наш лучший добытчик кризонов. Он один из немногих мог похвастать, что видел сцилла воочию. Проверить это никто не мог, но при одном взгляде на его лицо, изуродованное плетьми рабовладельцев, при виде обрубленных ушей и негнущихся пальцев левой руки, сомнения как– то сами собой пропадали.

Хебсен никогда не рассказывал про свою жизнь в рабстве. Но от его брата, Хатшепа, мы знали, что к пиратам они попали случайно, когда разбили меркур далеко в стороне от Колонны и не успели добежать обратно. Неудачники вроде них, да еще преступники, которых ссаживают с кораблей, составляют почти всю добычу рабовладельцев. Открыто нападать на Колонну эти мерзавцы не рискуют, хотя, конечно, не гнушаются ловить отставшие барки и меркуры.

А за пиратскими галеонами, говорил Хебсен, у самых границ натры, идут звери. Падальщики. Бесчисленное множество животных, мигрирующих далеко впереди Колонны, снабжает их обильным источником пищи, даже на Дороге нередко попадаются раздавленные, перемешанные с песком тела. Еще больше пищи создают люди, бросающие на Дорогу мусор, объедки, внутренности, кости своей добычи. Звери очищают за нами путь...

– Сциллы идут нескончаемой стеной, – рассказывал Хебсен. – Они движутся, как натра, не быстро и не медленно. Даже самый маленький сцилл вдвое больше нашей галеры, а встречаются там и такие, что трирема рядом покажется игрушкой. Земля дрожит под их шагами!

Хебсен любил говорить о сциллах.

– Их молодь вылупляется из яиц, которые самки всегда несут на спине, – рассказывал он, оживленно жестикулируя левой рукой.– Пока сцилл молодой, он едет на матери и учится жизни, наблюдая за другими сциллами. Они никогда не останавливаются и никогда не едят живую добычу. Бедуины раньше пробовали бросать им пленников, но сциллы проходили мимо. Они никому не враги...

Здесь надо сказать, что бедуины были нашими врагами. Они передвигались верхом на ламаргах, грациозных родичах кризонов, умевших бегать быстрее галеры и не нуждавшихся в Дороге. Это позволяло бедуинам сильно опережать натру и жить в неподвижности, иногда, целыми дугами.

Они ненавидели дальних земледельцев, особенно тех, кто сажал быстрые деревья для приближающейся Колонны. Старый Тимн говорил, ради скорости земледельцы поливают свои поля особыми жидкостями, которые помогают деревьям расти, но отравляют обычную траву и животных. Бедуины гибнут десятками, если их стада попадают на бывшее поле, поэтому они часто нападают на земледельцев и сжигают их корабли. Легионеры тут бессильны: даже самая лучшая пентера не угонится за отрядом всадников, покинувших Дорогу.

Всякий раз, когда Тимн начинал ворчать про бедуинов, Хебсен вставлял, что сциллы и бедуины делают одно дело. Не знаю, кого он хотел этим оскорбить – бедуинов или сцилл, но в результате всегда обижался Тимн. Старик упорно не верил в сцилл и говорил, что если такие звери существуют, их кости обязательно встречались бы нам на пути. Ведь Колонна уже пятьсот четвертый раз проходит по одному и тому же месту, убегая от натры.

– Сциллы уходят умирать в мировое пространство, – отвечал на это Хебсен.

Кто бы мог подумать, что именно сказки о сциллах подскажут Синухету и его новому другу Хатэму план, как погубить всех жителей галеры?

А начиналось так мирно... Было самое начало сега. Большая часть экипажа еще спала, галера мягко катилась по Дороге: чтобы не рисковать подвеской, мы понизили давление в пневматиках, все равно им скоро предстояла замена. На носу, у штурвала, старый Тимн ворчал на дурачка Рейама, который опрокинул ведро помоев ему на ногу, вахтенные Падиус и Мерхет играли в юлианию. Несколько механиков на второй палубе меняли подгнившую доску с левого борта. Мы с Хебсеном, Хатшепом, Уной и Пахором устроились на корме, рядом с командирской рубкой. В радиоприемнике тихо играла музыка.

– Хебсен, а сциллы умеют говорить? – от нечего делать спросил Пахор. Охотник пожал плечами.

– Не знаю. Может, на своем языке и умеют.

– Их хоть раз ловили живьем?

– Нет.

– А убивали?

– Нет, – Хебсен покачал головой. – Сцилла непросто убить. Разве что прикрепить к пентере гарпун длиною в мачту и с разгона ударить в горло какому– нибудь сцилленку помоложе... Может, тогда и пробьет. Но другие сциллы молча на это смотреть не станут, у них взаимовыручка посильнее, чем у людей. Я видел, как двое молодых помогали идти раненому...

– Кто ж его ранил? – спросил я.

Хебсен загадочно улыбнулся.

– Теневые твари.

– Кто?! – все подались вперед. Этой истории Хебсен еще не рассказывал.

– Твари из Тьмы, – ответил охотник. – Натра приносит не только холод. Еще она приносит Тьму, на границе которой, далеко за линией сцилл, обитают жуткие чудовища.

Он растопырил руки.

– Я видел вот такой зуб, торчавший из песка. А может, это был коготь.

Мы притихли. И тогда я задал вопрос, за который до сих пор не устаю себя проклинать:

– Но почему мы не встречаем кости этих зверей на пути? Ведь мы движемся по кругу...

Уже говоря эти слова, я знал ответ. И все, кто меня слышал, знали. К несчастью, Хатэм как раз открыл дверь каюты и тоже услышал.

– Хороший вопрос, мальчик, – сказал он, выходя на палубу. Хатэм еще хромал, нога была перебинтована. – Быть может, ты сам попытаешься на него ответить?

Ничего не подозревая, я кивнул.

– Мы движемся не совсем ровно, да? С каждым кругом немного в сторону?

– Верно, – тихо сказал Хатэм. И что– то в его голосе заставило всех обернуться и уставиться на молодого философа. Первым, откашлявшись, заговорил Хебсен:

– Думаешь, Дорога не кольцевая и мы всякий раз оставляем наши следы справа или слева?

– Слева, – ответил Хатэм. – Мы движемся по спирали, с каждой натрой уклоняясь на три– четыре фарсаха вправо от нашего прошлого пути. Смотрите.

Он вернулся в каюту и вскоре вышел, держа в руке полосатый кожаный мяч. Все придвинулись.

– Вообразите, что это наш мир, – тихо сказал Хатэм. – Шар вращается вот так... – он показал, – ...а мы движемся против вращения, по верхнему полушарию.

Философ обвел пальцем вокруг шара.

– Если бы мы двигались по кругу, путь всегда имел бы равную длину и натры казались бы нам неизменными. Но мы движемся по спирали, медленно смещаясь вниз, к главной окружности шара, которую геометры называют «экватором».

Хатэм взглянул на наши испуганные лица.

– Шар вращается равномерно, но Дорога с каждой натрой удлиняется. А наша скорость неизменна, и, поэтому, если отметить на модели точки, где побывала Колонна за последние сорок натр, получится плавная кривая.

Он показал тонкую пунктирную линию, пересекавшую несколько полосок на мяче.

– Понимаете? Мы все время приближаемся к границе холода, не успеваем его обгонять. Еще несколько натр, и позади, на горизонте, мы увидим сцилл. А затем... – Хатэм умолк и выразительно посмотрел назад, где облако пыли из– под колес затмевало серое небо.

Повисло молчание. Наконец, сглотнув, молодой Уна осторожно спросил:

– А если повернуть? Вернуться на старую Дорогу?

– Это отсрочит катастрофу, но не решит проблему, – печально ответил Хатэм. – Единственный выход для нас – увеличить скорость движения.

Мы переглянулись.

– Это будет непросто, – заметил Хебсен. Хатэм кивнул.

– Еще бы. Чтобы убедить Легион в опасности, потребуется нечто побольше разрисованного мяча, – он тяжело вздохнул. – Потому– то я и ехал к Обочине. Ваша галера движется очень близко к левому краю Колонны. Если повернуть налево, я уверен – за несколько сегов можно пересечь дикую местность и попасть на старую Дорогу, туда, где Колонна проезжала натру назад.

Он возбужденно взмахнул рукой.

– Если провести там раскопки, мы найдем мусор, обломки старых кораблей и человеческие скелеты. Этого хватит, чтобы доказать Легиону факт спиралевидного движения, а дальше уже любой человек, знакомый с геометрией, сумеет провести расчеты.

– Но почему мы отклонились с пути? – спросил я. – Ведь мы движемся по ветру. Не может же ветер дуть по спирали!

Хатэм улыбнулся. Вытащив из кармана пачку сигарет, он аккуратно оторвал длинную полоску фольги и жвачкой прилепил ее к мячу. Затем, не говоря ни слова, поднял мяч к небу на вытянутой руке и слегка наклонил его. Мы молча смотрели, как ветер треплет фольгу под углом к поверхности.

– Вопросы? – коротко спросил Хатэм.

Вопросов не было.

Глава 3

После этого разговора прошло несколько сегов, и я почти забыл о проекте Хатэма. К несчастью, как уже упоминалось, Синухет был любопытен и смел, а мы, его экипаж, плохо сознавали опасность. И когда на шестой сег к нашему борту с грохотом пристыковалась вызванная по радио ремонтная гексаролла, командир собрал совет.

– Я хочу проверить идею Хатэма, – сказал он, едва старшие по команде расселись вокруг восьмиугольного стола. Меня, конечно, не звали, но я прислуживал Синухету и счел себя вправе спрятаться в уголке каюты. На случай, если командиру что– то понадобится.

– Я давно решил это сделать, но ждал ремонтников, – продолжал командир. – Мы купим у них полный комплект шасси, новые пневматики, поршневые кольца и компрессор. Запаса танталовой соли хватит, чтобы тридцать – тридцать пять сегов идти на моторах против ветра, а согласно нашим расчетам, до старой Дороги не может быть больше десяти фарсахов. За три– четыре сега мы туда доберемся.

Хебсен, старший охотник, в сомнении теребил подбородок.

– Это опасно, Синухет. Отстать от Колонны на десять сегов – попасть к пиратам. А быстрее нам не управиться...

– Мы думали об этом, – быстро возразил Хатэм. – Прежде, чем сворачивать влево, мы прибавим скорость и обгоним Колонну на несколько сегов. А главное, после пересечения диких земель мы вновь окажемся на Дороге, той, где Колонна проехала натру назад. Набрав там скорость, мы параллельным курсом обгоним Колонну и вернемся, не отстав даже на сег.

– А если старой дороги нет? – спросил кормчий Тимн. – Если ваши сказки и в самом деле сказки, как я всегда и говорил?

– Дорога будет, – убежденно ответил Хатэм.

Старший механик, Нефри, покачал головой.

– Нельзя. Нельзя рисковать всем.

– Мы не станем рисковать, – возразил Синухет. – Я не собираюсь подвергать свою команду опасности. Но до старой дороги не может быть более десяти фарсахов, поскольку, иначе, за пятьсот четыре натры мы бы уже достигли экватора.

– Если, проехав десять фарсахов, мы не найдем следов Дороги, галера вернется, – добавил Хатэм. – В этом случае мы отстанем от Колонны на три– четыре сега, и новое шасси позволит с легкостью ее догнать.

Нефри упрямо покачал головой:

– Не вижу смысла в риске. Нет нужды поворачивать галеру. Пусть те, кому интересно, берут охотничьи меркуры и едут, мы их потом подберем...

Синухет скрестил руки на груди.

– Кто согласен с Нефри?

Старый Тимн немедленно положил ладони на стол. Остальные колебались. Видя это, Хатэм резко отодвинул кресло и встал.

– Двести сорок натр тому назад, великий кормчий Хви открыл волшебные свойства танталовой соли и построил первый реактор, – начал он горячо. – С тех пор, его изобретение спасло жизни тысячам людей. Раньше, двигаться быстрее ветра казалось невозможным. Тот, кто терял место в Колонне, навсегда лишался возможности вернуться и рано или поздно становился добычей пиратов. Мы всецело зависели от ветра, охотники и земледельцы гибли сотнями. Во всем мире людей жило не более десятка тысяч!

Хатэм огляделся. Если не считать меня, в каюте он был самым молодым.

– Сегодня нас впятеро больше. Изобретение Хви дало нам независимость и мощь, подарило надежду когда– нибудь построить достаточно мощный реактор, способный согреть воздух под гигантским куполом Первопроходцев, что стоит, по легенде, в начале Дороги.

Философ поднял палец, призывая к вниманию.

– Кормчему Хви была дарована неслыханная честь: после смерти его останки положили в военную пентеру и направили против движения Колонны, на вечный бой с натрой. Имя его стало легендой.

Хатэм посмотрел каждому в лицо.

– Первопроходцы крепко держались друг за друга и выжили, построив Колонну, – сказал он. – Мы их потомки. Бороться со смертью наша судьба. Сейчас перед вами, перед каждым из вас, стоит выбор: рискнуть жизнями ради человечества, или, подобно глупым рамфоринхам, спрятать головы в песок. Это испытание любви к людям. Любви к жизни. Не позорьте предков...

Если бы мы могли тогда предвидеть, что ожидает нас за Обочиной, Хатэма ссадили бы с галеры. Думаю, даже Синухет не стал бы возражать. Но мы ждали от будущего лишь славы и благодарности народа, нового скоростного корабля, места в истории, спасения человечества... В общем, всего кроме истины. Поэтому большинством голосов план Синухета был одобрен. Лишь старый Тимн продолжал ворчать.

А я... Я был в восторге. Здесь надо сказать, что жизнь на маленькой галере казалась очень скучной после огромной, многолюдной ментепы, где мальчиков готовят к отправке на рабочие корабли. Там меня обучали ремеслу эскулапа, и сначала я даже обрадовался, услышав, что менторы избрали мне место на охотничьей галере.

Попасть на охотничий корабль почему– то считалось удачей. Тех из нас, кого миновала завидная участь стать легионером или анхсием, ждал выбор между рабочими кораблями и дальним земледелием. Земледелие меня никогда не влекло, галера показалась отличным шансом... Но скука и рутина быстро избавили от мечтаний.

За две натры, что я провел на галере Синухета, мне даже не дали оседлать скоростной меркур, не говоря уж о том, чтобы взять на охоту. Справедливости ради надо сказать, что четверым мальчикам, принятым на борт вместе со мной, повезло еще меньше; их назначили в трюм, к заготовителям, и беднягам приходилось часами кромсать тяжелые шкуры кризонов. Тем не менее, скука тяготила меня, и грядущее путешествие за Обочину я воспринял как подарок судьбы.

Знать бы тогда, чем все кончится...

Спустя четыре сега после совещания начался разгон. Это время команда трудилась не покладая рук, готовя корабль к экспедиции. Синухет и Нефри приняли решение стартовать на старых, изношенных пневматиках, желая выработать их ресурс до предела, но все остальные механизмы было приказано привести в идеальный порядок.

Меня и других юношей временно отрядили под командование Нефри. Два сега мы работали по горло в масле и мазуте, ползая между главными силовыми торсионами. Наша галера была относительно небольшим кораблем, централизованная система смазки на ней отсутствовала, и время от времени приходилось закачивать масло прямо в кожухи подшипников.

Если б не продуманная сеть страховочных тросов, все мы раз тридцать оказались бы под колесами. Однако галера Синухета, как уже говорилось, была отличным судном, и обошлось без неприятностей. Правда, потом пришлось вызывать по радио бочконосец, чтобы пополнить запасы чистой воды.

Закончив обслуживание шасси, мы еще полтора сега готовили новые пневматики к быстрой замене, смолили корпус, чистили холодный реактор и меняли поршневые кольца на главной машине. Но, наконец, настал час, когда все работы были завершены. Обновленная галера подняла второй парус и мягко покатилась навстречу гибели.

Шесть сегов мы шли быстрее полусотни фарсахов за сег. С кораблей, которые мы обгоняли, часто присылали удивленные радиозапросы. Большинство командиров не одобрило идею Синухета, посчитав путешествие ненужным риском, но мы были возбуждены и не хотели слушать разумных советов.

Впрочем, скоро даже передовые корабли Колонны остались далеко позади, и галера мчалась в гордом одиночестве, словно была не солидным охотничьим судном, а скоростным катамараном земледельцев. Приспущенные пневматики и хорошо смазанные торсионы гасили колебания, независимые колесные тележки обтекали любую неровность. Мы шли под небольшим углом к Движению, сег за сегом приближаясь к левой Обочине.