Телефон молчал, весело подмигивая мне красными цифирками, не имеющими никакого отношения к номеру телефона Писклявого. Волоча по полу тяжелую кастрюлю, я задом толкнула дверь, выдвинулась на лестничную площадку и вытащила туда же последний приют усопшей розы. Тут победно затрезвонил телефонный аппарат. Я бросила неподъемную кастрюлю под дверью чужой квартиры и в два прыжка вернулась в свою прихожую.
      — Где Ирка?! — не своим голосом заорала я на Писклявого, едва он успел вякнуть свое «Алле?».
      — Ну, ты даешь! Так мы тебе это и сказали! — противно засмеялся Пискля. — Нашла фрагмент своей сестрички? То-то же, мы шутить не любим! Если не отдашь нам то, что нужно, будешь получать свою Ирку частями. В другой раз ухо пришлем!
      — Слушай, почему ты все время говоришь о себе во множественном числе? — не выдержала я. Рассвирепела и тоже перешла на «ты»! — Ты разве августейшая особа?
      — Кто?
      — Ты? Или тебе нужно говорить «вы»? — издевалась я. — Ладно, твое писклявое величество, говори, чего тебе от меня нужно.
      — Добро верни! — взвизгнул Пискля. — Два дня тебе сроку, потом мы уши стричь начнем!
      Трубка загудела.
      — «Мы, Николай Второй»! — передразнила я отключившегося собеседника. — Уши он будет стричь! Хоть бы толком объяснил, император хренов, какое добро ему нужно!
      Надеясь на то, что идиотский разговор с Писклей, пугавшим меня обрезанием Иркиных ушей, есть не что иное, как тупой розыгрыш, я набрала номер домашнего телефона подруги. Трубку никто не брал. Настучала номер Иркиного мобильника — какая-то ехидная девица сообщила мне, что абонент находится вне зоны обслуживания. Я попыталась позвонить на сотовый Моржику, и зловредная электронная барышня воспользовалась возможностью повторить свой текст. Тогда я заменила домашние шортики на джинсики, а шлепанцы на босоножки, вздернула на плечо сумку и таким образом приготовилась к походу в отдаленный Пионерский микрорайон, где в большом удобном доме живут Ирка с Моржиком. Авось там я разберусь, что происходит.
      Пятилитровая кастрюля со сложносоставным содержимым — камни, песок, земля, розовый сухоцвет — в мое отсутствие переместилась из-под двери Куропаткиных к квартире других моих соседей, стариков Дунькиных. Причину этого загадочного явления я разгадала без особого труда, потому что в подъезде еще звучали отголоски тяжелых шагов. Очевидно, Гоша Куропаткин не выдержал психической атаки супруги и позорно бежал с поля боя. Моя кастрюля перекрывала ему путь к отступлению, и дюжий Гоша походя передвинул ее подальше.
      Не успела я запереть дверь своей квартиры, как рядом опять зашумели, — на сей раз у пенсионеров Дунькиных. Сильно пьющий старикан, известный населению нашего дома под прозвищем Дядьвась, буянил в прихожей своей персональной «двушки», призывая громы небесные на головы «проклятых колдунов, по которым плачет осиновый кол». Я затруднялась представить себе истекающую слезами палку, но, на всякий случай, вернулась в квартиру, дожидаясь, пока рвущийся на лестничную площадку невменяемый Дядьвась будет увлечен старушкой-супругой в родные пенаты. Кто его знает, вдруг упомянутый осиновый кол уже в руках у пьяного скандалиста!
      Дверь на лестницу я осмотрительно прикрыла, поэтому не увидела, как разбушевавшийся Дядьвась размашисто пнул мою кастрюлю, зато услышала последовавший за этим долгий и во всех смыслах многоступенчатый грохот, а также не заглушенный им болезненный вскрик и усилившуюся ругань.
      — С ума сегодня все посходили! — шепотом пожаловалась я сама себе. — Жара, что ли, на людей действует?
      На лестнице стало тише, Дядьвась переместился в жилое помещение и теперь жалобно матерился в ванной — наверное, отмачивал ушибленную конечность в проточной холодной воде. Я вышла на площадку, заперла за собой дверь и поискала глазами самоходную кастрюлю. Она благополучно скатилась со второго этажа на первый. Засохший куст, образовавший монолитную конструкцию со своим керамзито-грунтовым фундаментом, все так же задорно торчал из кастрюли.
      — Ты че добро расшвыриваешь? — из квартиры на первом этаже выглянула тетка в шелковом халате с драконами.
      Тесно уложенные на ее голове металлические бигуди образовывали подобие шлема и по цвету очень гармонировали с моей кастрюлей.
      Произнесенное с нажимом, это ее «добро» закономерно проассоциировалось у меня со словами Пискли.
      — Где добро? — насторожилась я.
      — Вот добро, — ответила тетка, указывая на кастрюлю. — Ты выбрасываешь, что ли?
      — Ага, — подтвердила я.
      — Так я себе заберу, — сообщила тетка.
      — Там в днище дырка, — предупредила я.
      — И хорошо, что дырка, — тетка кивнула, серебристые бигуди блеснули, как рыбья чешуя. — Мне как раз на дачу бак для летнего душа нужен, этот аккурат сгодится. На дырку муж краник с рассекателем приварит, а сверху я вместо крышки фанерку положу. Есть у меня такая подходящая, бывшая дверка от тумбочки.
      Я почему-то подумала, что фанеркой тетка разжилась по тому же принципу: подстерегла кого-то, кто нес выбрасывать старую тумбочку, и оторвала себе дверцу, но спорить не стала. Честно говоря, мне совсем не хотелось тащить тяжеленную кастрюлю на помойку.
      — А эта ботва тебе не нужна? — спросила еще тетка, пренебрежительно потыкав шлепанцем с помпоном ядовито-зеленые рожки мертвого кустика. — Нет? Тогда я ее выброшу.
      Баба неожиданно легко подняла кастрюлю и вышла из подъезда во двор. Я пошла за ней.
      На подступах к нашей древней трехэтажке уже не первую неделю велись локальные и вялотекущие дорожно-строительные работы. Неторопливые мужики в комбинезонах с нагрудной надписью «Горблагоустройство» меланхолично конопатили ямы и рытвины битым кирпичом и разным мелким мусором с соседней стройки. В неопределенном будущем предполагалось залатать дыры свежим асфальтом.
      — Прям как тут и было! — довольным голосом сообщила бигудястая тетка, вывернув содержимое кастрюли в вакантную ямку.
      Действительно, получилось как нельзя лучше: земля и песок из моей кастрюли доверху заполнили рытвину, похоронив под собой несчастный розовый кустик. Керамзит, лежавший на самом дне кастрюли, стал верхним слоем ямочного заполнителя, и могилка синей розы почти не отличалась от других экс-рытвин, приготовленных к асфальтированию.
      Я слегка притоптала курганчик над захоронением своей синей розы, полюбовалась делом собственных ног и соседкиных рук и заторопилась на остановку маршруток.
      Мы живем вблизи конечной, что очень удобно: в маршрутку еще не успевает набиться народ, можно устроиться поудобнее. Пользуясь возможностью выбора, я уселась впереди, рядом с водителем и начала поедать его глазами, надеясь привлечь к себе внимание и завести разговор на живо интересующую меня тему о похищении общественного автотранспорта малой вместимости вместе с пассажирами.
      За рулем маршрутки сидел седовласый мужчина благородной наружности, очень похожий на Ричарда Гира. Думаю, рядом с голливудской звездой он смотрелся бы как брат-близнец. Особенно если бы Гир тоже надел трикотажную майку турецкого производства, спортивные штаны с лампасами и полуфабрикатный головной убор, состоящий из одного матерчатого козырька на круговой резинке.
      Мой интерес водила понял правильно.
      — Что-то нужно? — поинтересовался он, переключая скорости.
      — Вопрос задать можно? — я с готовностью включилась в беседу.
      — Что я делаю сегодня вечером? — хохотнул мужик.
      — Нет, меня интересует прошедшее время, — я покачала головой и достала из сумки журналистское удостоверение. — Ходят слухи, что в городе угоняют маршрутки. Вы об этом ничего не знаете?
      Водила изумленно посмотрел на меня, недоверчиво покрутил головой в джинсовом получепце и правой рукой, в данный момент свободной от рычага переключения скоростей, звонко хлопнул себя по колену.
      — Ну, журналюги! Ну, акулы пера! Откуда узнали? Кто рассказал?
      — Есть источники, — уклончиво ответила я.
      Не пересказывать же ему мою сумбурную беседу с Писклей!
      — Ну уж нет, я к вам в источники не записывался, — джинсовый козырек протестующе закачался, и на меня приятно повеяло легким ветерком, — спрашивайте самого Михалыча, если он захочет, пусть сам вам рассказывает о своих приключениях.
      — Водителя угнанной маршрутки зовут Михалычем? — уточнила я. — Он тоже на «сорок четвертой» ездит?
      — На этом же маршруте, — кивнул водила.
      — На Лунной остановите, пожалуйста! — попросил кто-то сзади.
      Я немного подумала.
      — Знаете, я, конечно, могу встать на дороге и тормозить каждую встречную «сорок четвертую» маршрутку, поджидая нужную машину, но это несколько затруднит работу общественного транспорта. Не говоря уж о том, как это затруднит меня саму. Может, вы мне просто скажете, где я могу найти этого вашего Михалыча?
      — Да на конечной! Чего уж проще, мы там торчим на кольце, стартуем строго по расписанию, с интервалом в пятнадцать минут, — «Гир» наконец-то разговорился. — У нас там клуб: курим, языки чешем, перекусываем. Обеды нам горячие туда одна баба с Пионерского на тележке привозит, опять же сортир там для нас поставили…
      — Водитель! На Лунной просили! — возмущенно закричали сзади.
      Водила хамски подрезал «Москвич» в правом ряду, по дуге притерся к тротуару и рявкнул, обернувшись назад:
      — Лунная! Кому надо, выпрыгивает! Кто остается, называет остановки заблаговременно и громко! — «Гир» набрал воздуха в грудь и заорал: — Водитель глухой!!!
      — Жалко, что не немой, — пробормотала я, тряся головой, как собака после купания.
      Оглушительный водительский вопль надолго лишил меня слуха и желания разговаривать.
      К Иркиному дому в частном секторе на окраине города я подошла в сиреневых сумерках, после пятнадцатиминутной пробежки по тропинке через поле. Если бы не необходимость спешить, вызванная вполне понятным беспокойством о судьбе подруги, пешая прогулка доставила бы мне удовольствие. Я бы разулась, чтобы шлепать босыми ногами по теплой утоптанной дорожке, и полной грудью дышала бы незагазованным воздухом, за долгий летний день настоявшимся на полевых травах до крепости спиртовой наливки. Однако сейчас меня ничто не радовало, и запах мяты и полыни не успокаивал нервы, а только заставлял чихать.
      Из обитателей дома на месте была только собака, овчарка Томас. Пес безмятежно спал в вольере и при моем появлении даже голову не приподнял, только раза три-четыре негромко стукнул о дощатый пол хвостом: мол, вижу, ты пришла, но мне до этого нет дела. Томкино равнодушие объяснялось жарой и отсутствием у собаки аппетита, будь пес голоден, он уже прыгнул бы в мои объятия прямо через ограду.
      — Дрыхнешь? — спросила я, открывая дверь в собачий загон. — Вот ты тут валяешься без задних ног, а хозяйку твою украли!
      Пес неохотно сел, краем глаза заглянул в миску с остатками овсянки и почесал себя за ухом задней лапой, словно недоумевая, кому и зачем понадобилось красть Ирку. Я тоже никак не могла этого понять и пошла в дом, надеясь увидеть что-нибудь такое, что поможет мне разобраться в ситуации.
      Двери были закрыты, свет нигде не горел, все помещения на двух этажах находились в нормальном состоянии — по всему было видно, что хозяева покидали дом без спешки. Беспорядок наблюдался только в подвальном гараже, но это не было для меня новостью: с неделю назад Иркино и Моржиково предприятие, фирма «Наше семя», получило очередную партию товара, который наскоро свалили в гараж и разбирали постепенно.
      Кстати говоря, моя незабвенная синяя роза была из этой самой партии, Ирка приволокла мне кустик в красивой картонной коробке аккурат в прошлую пятницу. Надо же, всего за неделю растение умудрилось засушиться так, словно стояло не на открытом балконе в городе с субтропическим климатом, а в самом сердце раскаленной пустыни Сахара! Впрочем, у меня на балконе во второй половине дня тоже открытый солнцепек, именно поэтому меня не покидает навязчивая идея затенить балкон красивым вьющимся растением. Идея меня не покидает, а вот растения, наоборот, покидают одно за другим.
      Ирка, которая знает, какой я никудышный ботаник и бесталанный садовод, утверждала, что массовый падеж розовых кустов на моем балконе объясняется несоблюдением должных аграрно-климатических условий. Мол, не туда я свои розы сажала, не тогда и не так. И сами розы тоже были неправильные. Именно поэтому подруга притащила мне полный садоводческий комплект: упаковку специального почвогрунта, дренаж для цветочных горшков, оказавшийся при ближайшем рассмотрении обыкновенным керамзитом, и само растение — полуфабрикат, который нужно было только должным образом совместить с содержимым горшка. Вместо последнего, правда, была использована прохудившаяся кастрюля, которую предыдущие хозяева квартиры использовали для вываривания белья. В остальном же вроде мы все сделали по инструкции, схематично изображенной на коробке. Подписи под картинками были на польском, но сами рисунки не нуждались в объяснении, поэтому я не думаю, что мы с Иркой сделали какую-то роковую ошибку. Скорее это роза была бракованная. Я сразу заподозрила неладное, когда увидела соседствующие на упаковке надписи: «Голландские цветы» и «Произведено в Польше». По-моему, должно быть одно из двух — либо роза голландская, либо польская, правильно? Гибрид, как показала практика, явно нежизнеспособен.
      На мой взгляд, это вообще характерно для гибридов, в том числе технических. Я лично откровенно недолюбливаю многофункциональные приборы типа «мясорубка-соковыжималка-миксер-кофемолка— картофелечистка-точилка для карандашей». Приятно, конечно, по одной цене приобрести с полдюжины полезных машинок в одном флаконе, но зато, если агрегат-многостаночник выходит из строя, вы лишаетесь разом и мясорубки, и миксера, и кофемолки, и картофелечистки, и даже точилки для карандашей.
      С некоторыми оговорками я готова одобрить разве что телефонный аппарат с функцией будильника, но лишь потому, что совмещение этих двух приборов в одном корпусе экономит место на прикроватной тумбочке. При этом манера моего аппарата исполнять в качестве побудки бородинское «Славься!» мне уже не нравится. По-моему, под эту музыку должны просыпаться только государственные чиновники высокого ранга, а простым смертным гораздо больше подходит старый добрый сигнал горна, живо напоминающего о пионерском лагере: «Вставай, вставай, постели заправляй!» Вот Иркин домашний телефон, произведенный и запрограммированный тактичными японцами, не оглушает спящих обитателей дома фанфарами, а деликатно насвистывает птичкой. Правда, неохотно пробуждающийся Моржик, по словам подруги, при этом все-таки ворчит: «Заткни канарейку, пока я ей шею не свернул!»
      Ой! Телефон! Осененная многообещающей идеей, я на одной ножке развернулась посреди заваленного мешками, ящиками, рулонами и коробками гаража и побежала на другой этаж — к телефону, который, помимо способности убедительно подражать птичьему щебету, обладает еще и памятью на два десятка номеров. Мне вдруг пришло в голову, что компания Писклявого, прежде чем похитить мою подругу, вполне могла некоторое время донимать ее тупыми телефонными разговорами так же, как сегодня начала донимать меня. Сейчас я пошарю в памяти японского аппарата, погляжу, нет ли там какого-нибудь незнакомого номера, запечатлевшегося неоднократно за короткий промежуток времени!
      Действительно, такой номер нашелся, кто-то с редким упорством бомбардировал Ирку звонками: я насчитала шесть однотипных вызовов за шесть часов! Недолго думая, я набрала этот номер и услышала приятное женское сопрано, дикцию которого портил распространенный в наших южных широтах дефект — мягкое «гэ».
      — Гостиница «Казбек», добрый день.
      — Здравствуйте, девушка, — сказала я. — Вы администратор?
      — Рецепционист.
      Обалдеть! Рецепционист она! С таким-то кубанским прононсом!
      — Ладно, это неважно, — отмахнулась я. — Я почему вам звоню? С этого номера мне неоднократно звонил какой-то телефонный хулиган…
      — Справок о постояльцах мы не даем, — невежливо перебила меня рецепционистка а-ля рюс, бросая трубку.
      «Ага, значит, тот, кто донимал Ирку звонками, — постоялец „Казбека“! — обрадовалась я. Если он еще там, я его найду и возьму за гланды. Если он имеет какое-то отношение к банде Писклявого, то как миленький расколется, куда его шайка упрятала мою Ирку. И, главное, зачем?
      Однако жаль, что связаться с Писклей мне пока не удалось, ведь этому идиоту не хватило соображения толком объяснить мне, какое такое добро меня вынуждают вернуть. Честное слово, ничего чужого я не брала! Разве что на последней съемке в ГУВД края одолжила у кого-то из аборигенов ручку, да так и унесла ее с собой, но маловероятно, чтобы такой шум поднялся из-за пишущего прибора. Это же не золотой «Паркер» был, а простое пластмассовое стило! Да и мой писклявый собеседник по голосу мало походил на сотрудника органов, у меня много знакомых ментов и все, как один, обладают хрипловатыми мужественными голосами. А не позвонить ли мне, кстати, одному из этих суровых мужчин в погонах?
      Вместо ответа на этот чисто риторический вопрос я быстро набрала номер, который по необходимости давно заучила наизусть.
      — Лазарчук, — голос приятеля-сыщика был особенно хриплым.
      Спал он, что ли? В половине девятого вечера?
      — Лазарчук, когда ты уже выйдешь из органов и займешься частной практикой? — не здороваясь, накинулась я на капитана.
      — Из чьих органов я должен выйти? — съязвил Серега. — Вообще-то как раз сейчас я ничем таким не занимаюсь. Я сижу на больничном.
      — Хорошо, что не на нарах, — съязвила я в ответ. — Твоя болезнь не инфекционного характера?
      — Не знаю, — задумался капитан. — Ангина — это инфекция или нет?
      — Ангина — это ерунда, — заявила я. — Лазарчук, ты должен мне помочь! Мне не велели обращаться в милицию, но ты сейчас не при исполнении, значит, можешь не считаться милицией. Серега, Ирку похитили!
      — Ты с ума сошла? — искренне изумился Лазарчук. — Кто мог похитить стокилограммовую тетку, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»? Бригада «морских котиков»?
      — И песиков, — кивнула я, забыв, что Серега меня не видит. — Один такой собачий сын как раз звонил мне с требованием вернуть чужое добро в обмен на Ирку. Только я не знаю, какое добро ему нужно.
      — Может, золото? — легкомысленно фыркнув, предположил капитан. — Чистым весом — шесть пудов? За меньшую награду я лично не рискнул бы связываться с твоей подругой.
      — Центнер золота? Дурацкая мысль, — сказала я.
      — Но и ситуация дурацкая, разве не так? — резонно заметил капитан.
      Я задумалась.
      — Килограммовый слиток золота я как-то видела на съемках в банке, — вспомнила я. — Он размером с плитку шоколада. Сто шоколадок — это довольно большая коробка или сверток. Может, пойти поискать что-нибудь подобное в кухонных шкафчиках?
      — Глупости, — прохрипел Лазарчук. — Про золото я сказал в режиме бреда. Речь свободно может идти не о нем, а, например, о полном чемодане долларов. Или о пригоршне бриллиантов. Или о термосе с плутонием. Да мало ли, какие могут быть ценности? Антиквариат, ювелирные украшения, всяческие раритеты, просто деньги, акции…
      — И облигации выигрышного займа, — вздохнула я, соглашаясь с приятелем. — Думаешь, не стоит искать то, не знаю что?
      — Разве что скуки ради.
      — А для пользы дела? Вернее, для пользы тела — Иркиного? Похитители угрожают начать резать ее на кусочки, если я не верну проклятое «добро».
      — Знаешь, что я об этом думаю?
      — Не знаю, но хочу знать.
      — Так вот, я думаю, что это какая-то глупая шутка, — безапелляционно заявил Лазарчук. — Розыгрыш.
      — Но…
      — Молчи, я не смогу тебя перекричать, у меня горло болит, — попросил Серега. — Знаешь, что?
      — Уже знаю, — буркнула я.
      — Чудненько. Тогда подожди денек-другой, я уверен, что твоя подружка сегодня-завтра сама объявится и скажет, что неудачно пошутила.
      — А если она не объявится сегодня-завтра?
      — Тогда завтра-послезавтра снова позвони мне. А пока отцепись, ладно? Дай поболеть спокойно.
      — Выздоравливай, — со вздохом сказала я, но Лазарчук уже положил трубку.
      Вот человек, да? Ни тебе сочувствия, ни душевной чуткости! Мент, сухой и черствый, как три корочки хлеба! И это о таких людях слагают хвалебные песни с текстами типа: «Если кто-то где-то там попал в беду, трям-трям-трям — не помню точно, — ему на выручку придут»! Придут они, как же! На могилку с цветами, трям-трям-трям!
      Сердясь на капитана, не пожелавшего серьезно отнестись к истории с похищением моей лучшей и единственной подруги, я громко захлопнула дверь, повернула ключ в замке и начала было спускаться с крыльца, когда услышала жалобный собачий скулеж.
      — Ох! — произнесла я, поворачиваясь, чтобы вернуться в дом.
      Пробежалась в кладовку, взяла там три банки гречки с тушенкой, одну за другой вспорола их консервным ножом и понесла кашу насущную Томке. Не голодать же собаке в отсутствие хозяев, пропавших неизвестно куда!
      Тут мне пришло в голову, что собаке нужно не только регулярно питаться, но и гулять. Если Ирка или Моржик не вернутся в родные пенаты в самом скором времени, придется мне взять заботу о четвероногом друге на себя. Не переселиться ли мне по такому поводу в Пионерский? Все равно, дома меня никто не ждет, мой муж Колян и сын Колюшка, известный также, как Масянька, отдыхают на море. У Коляна уже давно отпуск, а мне до заслуженного отдыха пахать еще неделю, и только тогда я смогу присоединиться к своим любимым мужчинам в теплых краях. Правда, я посещала их в выходные: уехала в пятницу после работы, а вернулась сегодня, в воскресенье, после обеда. Надо же, прошло всего несколько часов, как я приехала с моря, а мне уже кажется, будто безмятежный отдых в кругу семьи был чуть ли не в прошлой жизни!
      Я вывалила кашу с мясом в собачью миску с остатками овсянки, принесла песику свежей водички, погладила мохнатую Томкину башку и жалостливо сказала:
      — Кушай, кушай, мой хороший! Если завтра твоя хозяйка не вернется домой, то я приеду и стану тебе родной матерью. Договорились?
      Пес грустно вздохнул, но возражений не высказал, и я ушла, старательно закрыв дом и двор на все замки.
      В десятом часу вечера фиолетовые сумерки уплотнились, и небо в пятнышках белых звезд сделалось похожим на бархат, проеденный молью. Где-то на полпути, посреди поля, я пожалела, что не осталась ночевать в особняке, но меня гнала домой надежда услышать Писклю, который мог позвонить мне на домашний телефон. Может, поганец объяснит мне толком, чего ему от нас с Иркой нужно?
      Крепко задумавшись, в потемках я немного сбилась с пути и вышла из зарослей полыни не к остановке маршрутных такси, а метров за двадцать до нее, но попала именно туда, куда следовало: на пятачке внутри петли, образованной разворачивающейся обратно дорогой, толпились пустые маршрутки. Небольшое — голов пять-шесть — стадо «Газелей» невнимательно пасли мужики, сгруппировавшиеся вокруг грубо сколоченного стола под одиноким фонарем. На одном краю стола высилась переполовиненная пластиковая бутыль с негазированной минералкой, на другом — двое водил играли в шашки, а третий наблюдал за игрой, и еще кто-то непонятно возился в зарослях, подсвечивая себе фонариком.
      — Добрый вечер, — приветливо сказала я, появившись в круге света перед дядьками.
      — Свят, свят, свят! Сгинь, нечистая! — смешно закрестился маленький лысый живчик лет пятидесяти, одновременно улыбаясь во всю ширь щербатого рта. — Кто ты, ночная гостья?
      — Так, прохожая. Мне бы Михалыча, — попросила я.
      — А в лоб? — хамовито отозвался один из игроков в шашки — тот, который сидел лицом ко мне.
      Смотрел он при этом не на меня, а на доску, но правую руку занес повыше и сложил пальцы для щелчка. Я уже испугалась, что меня хотят стукнуть, но тут мужик опустил руку и громко щелкнул по шашке на доске. Черная шашка шумно врубилась в ряд противостоящих ей белых, пластмассовые кругляшки разлетелись в разные стороны, и из зарослей травы позади игроков, разогнувшись, показался толстый парень с фонариком в руке.
      — Все, мужики, кончай играть! — громко сказал он. — Третий комплект шашек расстреливаете, я уже запарился их собирать, в темноте ничего не видно!
      Я подняла черную шашку, которая стукнула меня по коленке и упала в траву, шагнула вперед и положила похожий на шоколадную конфетку кругляшок на край стола.
      — Спасибо, солнышко! — поблагодарил меня мужик, действия которого произвели фатальное опустошение на клетчатой доске. — Ты, говоришь, Михалыча ищешь? Он там.
      Дядька махнул рукой в сторону припаркованной поодаль маршрутки, на дверце которой была изображена голая девушка, в технике «боди-арт» высокохудожественно раскрашенная под сотовый телефон. Рядом помещался адрес салона сотовой связи «Сотня» и слоган: «Жми, не бойся!» На какие именно места желательно жать, указывали красные стрелочки, пририсованные кем-то от руки в нарушение художественного замысла авторов картины. Расписная дверь была открыта, и за ней в неосвещенном салоне кто-то шумно ворочался. Опасаясь, что там именно в этот момент кто-нибудь безбоязненно жмет на какие-то эрогенные точки, я громко покашляла:
      — Кгх-м, кхе! Извините, пожалуйста, можно видеть Михалыча?
      — И видеть, и слышать, — подтвердил усталый мужской голос.
      — И осязать! — захохотал кто-то из игроков за столом, явно намекая на игривую рекламу «Сотни». — Жми, не бойся!
      — Не смущайте девочку, — укоризненно произнес человек, выглянувший из маршрутки. — Это я Михалыч. Чего ты хочешь, детка?
      Мужик был немногим старше меня, но отеческое обращение в его устах не звучало насмешкой. У дядьки был такой добродушно-основательный вид, что сразу становилось понятно: его начали уважительно называть Михалычем уже лет двадцать назад. Этот человек самодостаточен, спокоен и уверен в себе, пиитета по отношению к прессе от него не дождешься, тут нужна совсем другая тактика!
      Я засунула поглубже в карман удостоверение, которое начала было вытаскивать, вздохнула и жалобно протянула:
      — Помогите мне, пожалуйста! Я тут у вас в машине забыла папку с документами, вы ее не находили?
      — Не помню никакой папки, — секунду подумав, Михалыч покачал головой. — Ты ее точно у меня оставила?
      — Точно-точно, — я закивала, как китайский болванчик. — «Сорок четвертая» маршрутка с голой девицей на двери, я хорошо запомнила. А вы всегда на этой машине сами ездите? Может, у вас есть сменщик?
      — Сменщика нету. Ты когда ехала, сегодня?
      Я немного помедлила с ответом, прикидывая, когда могло произойти двойное похищение Ирки и маршрутки? С одной стороны, вчера в обеденный перерыв подруга звонила мне на работу, она еще была дома, но собиралась по делам в город. С другой стороны, сегодня днем кто-то кормил Томку свежесваренной овсянкой. Хотя это мог сделать Моржик, который к вечеру тоже куда-то запропастился…
      — Честно говоря, это не я забыла у вас папку, а мой растяпа-муж, — я несколько изменила легенду. — Когда — не знаю, может быть, еще вчера, но признался только сегодня.
      — Нет, я никакой папки не видел, — огорчил меня Михалыч. — А если она вчера вечером каталась без хозяина, то вы ее вряд ли найдете. У меня вчера машину угнали.
      — Да что вы? — притворно удивилась я. — Угнали маршрутное такси? Как это возможно?
      Михалыч устало присел на подножку маршрутки и рассказал мне, как можно угнать маршрутку. Оказалось, очень просто!
      Вчера вечером, часу в шестом, Михалыч, как обычно, вел свой транспорт по маршруту, из Пионерского в центр города. Подъезжая к остановке «Торговый центр „Мишень“, где всегда кто-то выходит, а кто-то садится, водитель заранее перестроился в крайний ряд и сбросил скорость. Остановился у тротуара и в этот момент услышал противный чавкающий звук: в лобовое стекло смачно влип спелый красный помидор.
      — Какого хрена? — изумился Михалыч.
      Сквозь исполосованное красными потеками стекло он поискал глазами, откуда прилетел шальной томат, и увидел дохловатого сутулого пацаненка, на вид лет пятнадцати. В одной руке у подростка была корзинка с помидорами, в другой — отдельный красный плод, тут же полетевший в расписную дверь маршрутки. Освободившейся рукой гадкий мальчишка помахал оторопевшему от негодования Михалычу, неторопливо сошел с тротуара на мостовую, встал прямо напротив «сорок четвертой» и приготовился к прицельному лобовому томатометанию.
      — Ну, паскуда, я тебе покажу! — взревел обычно добродушный Михалыч, до глубины души оскорбленный немотивированной хулиганской выходкой тинейджера.
      Прихватив монтировку, водила выскочил из машины. Дрянной мальчишка швырнул в него корзинку с помидорами, повернулся и побежал за угол Торгового центра. Жаждущий безотлагательно провести с маленьким негодяем воспитательную работу, Михалыч помчался следом.
      — Конечно, я не стал бы его бить железякой, — словно оправдываясь, сказал мне водитель. — Я же не изувер какой, чтобы ребенка калечить, даже если он, гад, такой мелкий пакостник! Я бы его просто шлепнул пару раз ладонью пониже спины да сказал бы несколько слов по-отечески!
      Однако никакой беседы с малолетним хулиганом у Михалыча не получилось. Едва суровый водила прижал противно ухмыляющегося подростка к стене между мусорными контейнерами магазина, как получил удар по голове сзади.
      — Тоже не монтировкой били, но и не ладошкой, — хмуро сказал Михалыч, машинально потерев макушку. — Сзади подошли и кирпичом огрели по маковке, не слишком сильно, не до отключки, но паршивца мелкого я, конечно, из виду выпустил. Удрал гаденыш, и напарник его тоже смылся, еще и шапку мою свистнули. У меня на голове такая красная стеганая шляпа была, джинсовая, с дырочками сверху…
      Прижимая ладонью быстро растущую шишку на голове, Михалыч без шапки и монтировки вернулся на остановку, но своей машины там не нашел.
      — Ёж твою! Мужики, не видали, куда маршрутка девалась? Белая «сорокчетверка» с голой бабой на боку? — пометавшись по тротуару, несчастный Михалыч подскочил с вопросом к каменномордым охранникам у раздвижных дверей «Мишени».
      Упоминание обнаженной женской натуры заставило неподвижных секьюрити ожить.
      — Телка-мобилка? Видели такую, прикольно! — ухмыльнулся рыжий детина в наглухо застегнутой белой рубашечке пионера. — Опоздал ты, дядя, на свою маршрутку, укатила тачка по этапу, стереги следующую.