Есть поговорка. На Воздвижение змеи сдвигаются. Такая древняя, что уже не понимают смысл этих слов, произносимых иногда старыми людьми. А нам довелось увидеть этособственными глазами.
 
      Гостили мы однажды в глухой деревне. Туда четыре часа на машине. Последний час – мучительное переползанье с кочки на кочку по неезженому проселку.
      Зато уж какой там лес! Настоящий. Нечто абсолютно несокрушимое в этих сумеречных стволах и ветвях, поросших лишайником-бородачом. Богатырь! Когда-нибудь такой придет на место нынешних городов. Проглотит – и не заметит. Возьмет свое.
 
      Нам не хотелось в этот день собирать ни грибов, ни ягод. Хоть самый был им сезон. (Что до охоты, к слову, так и намерения такого не было. Охота в современном виде, то есть как спорт, есть грех. Не даром говорили в прежние времена: не хочешь есть – не стреляй.)
      А позвала вдруг к себе валежина на краю небольшой полянки. Крепкая еще и уютная. Просто без движения сидеть, не думая ни о чем. Вдыхая это вечное чудо... Верилось, что все деревья вокруг связаны между собой под землей корнями во единое целое. Что общие у них соки. И будто мы во глубине некой живой стихии. Словно в подводном царстве...
      Мы почему-то знали: сейчас в лесу кроме нас – ни единого человека. И позже подтвердилось: мы в этом не ошибались нисколько.
 
      Лес постоянно неспешно что-то шептал самому себе. Что поначалу казалось тишиною – предстало, когда установилась тишина внутренняя, струящейся бесконечной вязью негромких сопрягающихся речей...
      И вот тогда мы впервые услышали этот шорох.
      Змея переползала поляну. Быстро, словно охотилась. Но не видать было ни лягушки, ни лесной мыши, за которыми бы она гналась. И поражал прямой уверенный путь змеи, будто бы она двигалась по какому-то незримому лучу...
      Гадюка проползла от нас совсем близко, чуть не по сапогам. Особенно удивительного тут не было: сидели мы неподвижно. Да и... нас вообще как бы не было.