— Я немедленно переберусь в свою прежнюю комнату.

— Я думаю, что в целях вашей безопасности вам следует держаться подальше от университета до тех пор, пока профессор Мастерс не будет найден и доставлен в клинику. Дело в том, что он может иметь при себе оружие…

— Да будет вам, доктор, — сказал ректор. — Не надо нагнетать панику.

— Но это вовсе не паника, — сказал начальник службы безопасности, впервые нарушивший молчание. — В конце концов, профессор Мастерс — старый солдат и к тому же спортсмен. И, насколько я понимаю, меткий стрелок.

— Господи Иисусе! — испугавшись задним числом, воскликнул Моррис. — Плитки!

— Какие плитки? — спросил ректор.

— Сегодня дважды в меня пытались попасть, а я и не догадался! Просто подумал, опять это чертово новое здание обсыпается. Боже правый, меня же могли убить! Этот чокнутый старикан в меня целился, представляете? Готов поспорить, что он сидел с оптическим прицелом на часовой башне! А мне казалось, что ваша страна считается спокойной! Я сорок лет прожил в Штатах и никогда не слышал, чтобы в кого-то стреляли по злобе! И вот я приехал сюда, и что я вижу! — Моррис вдруг понял, что он перешел на крик.

— Успокойтесь, Цапп, — еле слышно сказал ректор.

— Извините, — пробормотал Моррис. — Когда узнаешь, что весь день был на волоске от смерти, то и удар может хватить.

— Да-да, я вас понимаю, — сказал Страуд. — Почему бы вам сейчас же не пойти домой и не выходить на улицу, пока это маленькое затруднение не разрешится?

— Я думаю, это будет самое разумное, — сказал врач.

— Уговорили, — ответил Моррис, направляясь к двери. Поняв, что его никто не сопровождает, он помедлил и обернулся. Все четверо, стоя вокруг стола, ободряюще ему улыбались. Решив из гордости не просить об эскорте, Моррис сделал рукой прощальный жест, уверенно покинул кабинет, прошествовал через приемную и только спускаясь по лестнице главного здания вспомнил, что оставил в кабинете ключи от машины, так что придется зайти в шестигранник. Сделав замысловатый крюк, чтобы оставаться под прикрытием, он зашел в шестигранник с тыла, в полуподвальный этаж. Погрузившись в «патерностер», который здесь находился в низшей точке, он безмолвно вознесся на восьмой этаж. Первым, кого он увидел, ступив из лифта на лестничную площадку, был Гордон Мастерс, срывающий с двери своего кабинета бумажку с именем Морриса. Моррис оцепенел. Топча бумажку каблуками, Мастерс поднял голову, уставился на Морриса, и в глазах его промелькнуло изумленное узнавание. Взгляд его горел диким огнем. Он рванулся вперед, терзая свои встрепанные усы. Моррис быстро ретировался в «патерностер» и поехал вверх, слыша, как Мастерс галопом несется по лестнице, винтом огибающей шахту лифта. Едва Мастерс добегал до площадки, как Моррис успевал скрыться из виду. На одиннадцатом этаже, рассчитывая обмануть преследователя, Моррис выскочил из лифта и перепрыгнул в кабинку, идущую вниз, но не раньше чем Мастерс успел заметить этот маневр, и услышал у себя над головой тяжелый стук — это Мастерс вскочил в следующую кабинку. На пятом этаже Моррис выпрыгнул и перебежал в кабинку, идущую вверх. Он уже собрался снова выйти на восьмом этаже, как тут в поле зрения появились ноги Мастерса и, повернувшись лицом к задней стенке кабины, Моррис продолжил свое путешествие вверх. Обмерев от страха, он проехал девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый этажи и попал в какую-то клеть на вершине шахты со скрежещущим механизмом и мигающими лампочками. Кабина, в которой он находился, накренилась и начала спускаться. Моррис выскочил на двенадцатом этаже, чтобы обдумать следующий шаг. Стоя в размышлении на площадке, он вдруг увидел перед собой стоящего на голове и медленно движущегося вниз Мастерса. Они с изумлением созерцали друг друга, пока Мастерс не скрылся из виду. И только потом Моррис сообразил, что Мастерс, достигнув высшей точки в маршруте «патерностера» и полагая, что кабина перевернулась вверх ногами, чтобы начать спуск, сделал стойку на голове в надежде, что он успешно спрыгнет с потолка на пол, когда кабина вернется в прежнее положение.

Теперь же, слыша, как Мастерс, точно одержимый, несется вверх по лестнице на двенадцатый этаж, Моррис впрыгнул в кабину, идущую вниз. Когда он проезжал десятый этаж, Мастерс, летя во весь опор, успел заметить его краешком глаза и, затормозив, прыгнул в кабину прямо над Моррисом. Добравшись до шестого этажа, Моррис пересек площадку и поехал вверх на девятый, сменил кабину, спустился на восьмой, убедился, что путь свободен, и вылез на седьмом, чтобы вновь подняться вверх. Пересекая площадку, чтобы запрыгнуть в кабину, идущую вверх, он чуть не задел Мастерса, проворно устремившегося на пересадку в обратном направлении.

Моррис поднялся на девятый этаж, пересел и поехал вниз на шестой, затем вверх на десятый, затем вниз на девятый, вверх на одиннадцатый, вниз на восьмой, вверх на одиннадцатый, вниз на десятый, потом на самый верх и вылез на двенадцатом из кабины, идущей вниз.

Здесь, повернувшись спиной к Моррису и заглядывая в шахту лифта, идущего вверх, стоял Мастерс. Рассчитав бросок, Моррис что есть сил втолкнул Мастерса в кабину, и его унесло в машинное отделение. Когда ноги Мастерса исчезли из виду, Моррис сорвал печать на устройстве аварийной остановки лифта и опустил красный рычаг. Движущаяся лента кабинок вздрогнула и остановилась, и сразу резко зазвенел звонок. Откуда-то сверху послышались едва различимые сдавленные крики и гулкое буханье кулаками.

У Хилари, открывшей ему дверь, был озабоченный вид. Увидев Морриса, она побледнела, а потом покраснела.

— Ой, — тихо сказала она, — это вы. А я как раз собиралась вам звонить.

— Опять звонить?

Она впустила его и закрыла дверь.

— Вы за чем-то пришли?

— Не знаю, может, вы что-нибудь предложите? — Он игриво передернул бровями.

Хилари как-то сникла.

— У вас разве сегодня нет занятий? — спросила она.

— Нет, но это долгая история. Хотите послушать ее здесь, в дверях, или, может, пойдем присядем? — Хилари все еще в нерешительности стояла у входной двери.

— Я просто хотела сказать, что, в конце концов, может быть, вам не стоит сегодня ночевать у нас, — быстро проговорила она, избегая его взгляда.

— Да? И почему же?

— Ну мне просто кажется, что не стоит.

— О'кей. Как хотите. Тогда я сейчас возьму сумку и вернусь к О'Шею. — Он пошел по направлению к лестнице.

— Извините меня.

— Хилари, — остановившись на первой ступеньке и не поворачивая головы, устало сказал Моррис. — Если вы не хотите со мной спать, это ваше право, но ради Бога, перестаньте извиняться.

— Я… — она поперхнулась словом. — Вы обедали?

— Нет.

— Боюсь, у меня в доме ни крошки. Мне надо было сходить утром в магазин. Но у меня есть суп в банке.

— Не беспокойтесь.

— Да что вы, какое беспокойство!

Моррис поднялся в гостевую спальню за чемоданом. Когда он спустился, Хилари была уже в кухне: она разогревала спаржевый суп и поджаривала гренки. Обедать они сели за кухонный стол. Моррис поведал о своих злоключениях с Мастерсом. Хилари реагировала на его рассказ без особого увлечения, да и слушала она вполуха, вежливо, но с некоторым запозданием бормоча «Правда?», «Боже мой!» и «Какой ужас!».

— Да верите ли вы в то, что я рассказываю? — спросил он наконец. — Или вы думаете, что я сочиняю?

— А вы действительно сочиняете?

— Нет.

— Конечно, я верю вам, Моррис. И что было дальше?

— Вас все это как-то не трогает. Можно подумать, такое случается каждую неделю. А что было дальше, я не знаю. Я позвонил в отдел безопасности сказать, что Мастерс застрял в «патерностере», и поспешил унести оттуда ноги… Вкусно!.. — Он с жадностью отхлебнул супа. — Кстати, — сказал он, — вашего мужа повышают.

— Что? — Хилари положила на стол ложку.

— Вашему мужу дают ставку старшего преподавателя.

— Филиппу?

— Ну кому же еще?

— Но почему? Он этого не заслуживает.

— Я мог бы с вами согласиться, но мне казалось, что вы обрадуетесь.

— А откуда вам это известно?

Моррис объяснил.

— Так вот оно что, — медленно произнесла Хилари. — Вы это все подстроили.

— Ну я бы не сказал, что это моих рук дело, — скромно ответил Моррис. — Я только слегка подтолкнул Страуда в нужном направлении.

— По-моему, это отвратительно.

— Что?

— Это бесчестно. Когда подумаешь, что людей вот так можно продвигать или задвигать…

Моррис демонстративно стукнул ложкой об стол и воззвал к кухонным стенам:

— И вот вам, пожалуйста, благодарность…

— Благодарность? Так я должна вас благодарить? Может быть, надо расплатиться натурой? Какие у вас там в Америке расценки? — У Хилари на глаза навернулись слезы.

— Да что с вами, Хилари? — умиротворяюще произнес Моррис. — Сколько раз вы сами говорили, что, умей Филипп работать локтями, как Робин Демпси, он бы давно преуспел. Вот я и поработал слегка за него.

— Ах, какое большое спасибо! Остается только надеяться, что вы не зря старались.

— О чем это вы?

— А если он не вернется в Раммидж?

— Да что вы такое говорите?! Куда он денется?!

— Не знаю, — заплакав, сказала Хилари, и в тарелку с супом, как в лужу капли дождя, стали шлепаться крупные слезы.

Моррис поднялся, обошел вокруг стола, положил руки на плечи Хилари и слегка потряс ее.

— Да что с вами такое, скажите Бога ради!

— Сегодня утром я звонила Филиппу. Вчерашний вечер на меня подействовал… И мне захотелось, чтобы он вернулся. Прямо сейчас. А он так со мной говорил!.. Сказал, что у него роман…

— С Мелани?

— Не знаю. Да и какая мне разница. И я почувствовала себя идиоткой. Меня тут гложет вина за то, что я вас вчера поцеловала… за то, что мне захотелось с вами переспать…

— Вам и в самом деле захотелось?

— И даже очень.

— Тогда чего мы ждем?! — Моррис попытался поднять ее на ноги, но она затрясла головой и вцепилась в стул.

— Нет-нет, теперь уже не хочется!

— Но почему нет? И зачем тогда вы меня просили переночевать у вас?

Хилари высморкалась в бумажную салфетку.

— Я передумала.

— Передумайте еще раз! Не упускайте момента! В доме никого нет. Ну же, Хилари, нам обоим так не хватает тепла!

Стоя позади нее, он стал нежно разминать ей шею и плечи вослед своему вчерашнему предложению. В этот раз она не сопротивлялась и, прислонившись к нему, закрыла глаза. Он расстегнул пуговицы на ее блузе и запустил руки в ее пышный бюст.

— Ладно, — сказала Хилари. — Пойдем наверх.

— Моррис, — сказала Хилари, тряся его за плечо.— Проснись.

Моррис открыл глаза. Хилари с румянцем во всю щеку и серьезным видом сидела в розовом халате на краешке постели. Рядом на тумбочке дымились две чашки чая. Он отцепил с нижней губы жесткую лобковую волосинку.

— Который час? — спросил он.

— Четвертый. Выпей чаю.

Моррис уселся в постели и хлебнул обжигающей жидкости. Поверх чашки он поймал взгляд Хилари, и та покраснела.

— Послушай, — сказал он, — это было потрясающе. Я на седьмом небе. А ты?

— Все было замечательно.

— Это ты замечательная.

Хилари улыбнулась.

— Не надо преувеличивать, Моррис.

— А я серьезно! Ты в постели баба что надо, чтоб ты знала.

— Я толстая и старая.

— И что из этого? Я сам такой.

— Извини, что я тебя по голове ударила, когда ты стал… там… целовать… Опыта у меня маловато…

— Все было хорошо! А вот Дезире…

Хилари несколько помрачнела.

— Давай не будем говорить о твоей жене, Моррис! И о Филиппе. По крайней мере, не сейчас.

— О'кей, — сказал Моррис. — Давай тогда еще немного поваляемся. — Он потянул ее в постель.

— Нет, Моррис! — слабо сопротивляясь, запросила она. — Скоро дети вернутся!

— Времени еще навалом, — ответил он, вне себя от радости, что его снова охватило желание. Внизу в прихожей зазвенел телефон.

— Телефон, — простонала Хилари.

— Пусть звонит.

Но Хилари высвободилась из его объятий.

— Если что-то случилось с детьми, я себе этого не прощу, — сказала она.

— Ну, только в темпе!

Хилари быстро вернулась с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Это тебя, — сказала она. — Ректор.

Спустившись в прихожую в трусах, Моррис взял телефонную трубку.

— Это вы, Цапп? Простите великодушно, что побеспокоил, — забормотал ректор. — Как вы себя чувствуете после всей этой истории?

— Сейчас — просто великолепно! А что с Мастерсом?

— Профессор Мастерс, к нашей обшей радости, снова находится под врачебной опекой.

— Рад это слышать.

— А здорово вы это придумали, голубчик, устроить ему ловушку в лифте. Ловкая работа! Примите мои поздравления.

— Спасибо.

— Вернемся к нашему утреннему разговору. Я только что с заседания комиссии по новым назначениям. Вам будет приятно узнать, что Лоу утвердили на ставку без сучка и задоринки.

— Угу.

— И если вы помните, как раз когда нас прервал доктор Смизерс, я собирался еще кое о чем спросить вас.

— О чем?

— Не догадываетесь?

— Нет.

— Все очень просто. Мне вот что интересно: вы не подумывали о том, чтобы подать заявление на заведование английской кафедрой?

— Вы имеете в виду здешнюю кафедру?

— Именно так.

— Да что вы. И в голову не приходило. Зачем вам на этом месте американец? И кафедра этого не поддержит…

— Напротив, дружище, все члены английской кафедры, которых просили высказаться по этому вопросу, назвали вашу фамилию. Я не исключаю, что за всем этим стоит желание просто свалить все на вас, но, несомненно, вы произвели на них впечатление как человек, способный по-деловому руководить кафедрой. И конечно, стоит ли говорить о том, что, столь ярко проявив себя в разрешении конфликта вокруг сидячей забастовки, вы прекрасно зарекомендовали себя в глазах всего университета. Если говорить откровенно, мой друг, стоит вам захотеть, и кафедра ваша.

— Большое спасибо, — сказал Моррис. — Для меня это высокая честь. Но смогу ли я спать спокойно? Что, если Мастерс снова сбежит? Теперь он вполне может думать, что его подозрения на мой счет оправдались.

— Я бы не стал об этом беспокоиться, голубчик, — тихо стал утешать его Страуд. — Я думаю, вам просто показалось, что Мастерс в вас стрелял. У нас нет свидетельства, что он был вооружен или что он замышлял какой-либо акт насилия по отношению к вашей персоне.

— А зачем он тогда гонялся за мной по всему шестиграннику? — требовательно спросил Моррис. — Поцеловать меня в щечку?

— Он хотел с вами поговорить.

— Поговорить?

— Как выяснилось, несколько лет назад он весьма критически высказался о вашей статье в литературном приложении к «Таймс», и ему показалось, что вы это обнаружили и затаили на него злобу. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Кажется, понимаю. Знаете, господин ректор, я подумаю о месте завкафедрой.

— Уж подумайте, дружище. Можете не торопиться с ответом.

— А какая у меня будет зарплата?

— Этот вопрос можно уладить с помощью переговоров. Университет имеет специальный фонд для целенаправленной выплаты надбавок в особых случаях. Я уверен, что ваш случай будет рассмотрен как самый что ни на есть особый.

Моррис обнаружил Хилари в ванной. Она лежала в огромной старомодной ванне с ножками в форме звериных лап и, когда он ворвался к ней, прикрыла мочалками грудь и низ живота.

— Да ладно тебе! — сказал он. — Брось ты эту свою притворную стыдливость. Подвинься-ка, я тоже влезу.

— Что за глупости, Моррис! Зачем звонил ректор?

— Дай-ка я потру тебе спинку. — Он стянул трусы и забрался в ванну. Вода в ней угрожающе поднялась и начала уходить через верхнее сливное отверстие.

— Моррис! Ты сошел с ума! Я вылезаю.

Но она осталась в ванне и, наклонившись вперед, возбужденно задергала плечами под его руками.

— Брал ли Филипп хоть когда-нибудь книги у Гордона Мастерса?

— Брал постоянно. А почему ты спрашиваешь?

— Да так.

Он притянул ее к себе и, устроив между коленей, стал намыливать пышные дыни ее грудей.

— Ах, Боже мой! — простонала она. — И как мы успеем все это закончить до возвращения детей?

— Расслабься. Времени уйма.

— Так что хотел ректор?

— Он предложил мне место заведующего английской кафедрой.

Пытаясь оглянуться, Хилари скользнула по дну ванны и чуть не ушла под воду.

— Что??? Место Гордона Мастерса?

— Так точно.

— И что ты сказал?

— Сказал, что подумаю.

Хилари смыла пену и выбралась из ванны.

— Как все это странно. И ты думаешь, что сможешь жить в Англии?

— В настоящий момент в этой идее есть масса соблазнов, — многозначительно ответил он.

— Оставь свои шутки, Моррис. — Она стыдливо прикрылась полотенцем. — Ты прекрасно знаешь, что это лишь эпизод.

— Почему ты так думаешь?

Она пристально на него посмотрела:

— И сколько женщин было в твоей жизни?

Он неловко заерзал в уже остывшей воде и открыл кран.

— Это нечестный вопрос. В определенном возрасте мужчина начинает находить удовлетворение с одной-единственной женщиной. Он хочет стабильности.

— Да, но скоро вернется Филипп.

— А ты как будто сказала, что он остается?

— Нет, его надолго не хватит. Вернется как миленький, поджав хвост. Вот уж кто точно хочет стабильности!

— А может, нам его присватать к Дезире? — пошутил Моррис.

— Бедная Дезире. Хватит с нее страданий. — В это время снова зазвонил телефон. — Пожалуйста, Моррис, вылезай побыстрее и одевайся. — Она накинула халат и вышла.

Плавая в ванне и поигрывая гениталиями, Моррис задумался над словами Хилари. Сможет ли он жить в Англии? Полгода назад вопрос был бы неуместен, а над ответом и думать было нечего. Но теперь у него уже не было той уверенности… Некоторым образом это помогло бы решить проблему его дальнейшей карьеры. Раммидж, конечно, не самый лучший в мире университет, но человеку с его энергией и идеями здесь есть где развернуться. И едва ли кто из американских профессоров обладал в Раммидже неограниченной властью заведующего кафедрой. А встав у руля, вы можете крутить его как вам угодно. С его опытом, инициативой и международными контактами он добьется того, что о Раммидже заговорят, и это будет даже занятно… Моррис стал рисовать наполеоновское будущее своей карьеры в Раммидже: сначала он разделается с обветшалой готической программой и заменит ее безупречно логичной системой дисциплин, учитывающей научные достижения в литературоведении с начала 20 века; потом организует аспирантский центр изучения Джейн Остен; введет для студентов обязательное пользование пишущей машинкой, пригласит к себе американских ученых, бежавших от студенческих революций; будет устраивать конференции и издавать новый журнал…

Он услышал, как звякнул телефон, когда Хилари повесила трубку, и пальцем большой ноги вытянул за цепочку пробку. Вода стала постепенно снижаться, образуя островки, архипелаги и затем континенты из его ног. живота, члена, груди и плеч. Что касается семейной жизни, то, оставшись в Англии, он ничего не потеряет. Если Дезире настоит на разводе и возьмет с собой близнецов, Раммидж окажется не дальше от Нью-Йорка, чем Эйфория. А может быть, ее удастся уговорить попробовать начать все сначала в Европе. Не то чтобы Раммидж был на уме у Дезире, когда она говорила о Европе, но, по крайней мере, из местного аэропорта можно за пятьдесят минут долететь до Парижа, если появится такое желание…

Остатки воды с бульканьем исчезли, подергав его за волоски на ногах и ягодицах, и он остался лежать на дне ванны голый и мокрый, будто выброшенный на берег после кораблекрушения. Гулливер. Робинзон Крузо. Впереди — новая жизнь?

В ванную вошла Хилари.

— Да-да, — сказал он. — Я уже вылезаю. — И тут он заметил, что она странно на него смотрит. — В чем дело?

— Этот телефонный звонок…

— И кто же это был? Ректору пришло в голову что-то еще?

— Это была Дезире.

— Дезире! Почему ты меня не позвала? — Он выпрыгнул из ванны и схватил полотенце.

— С тобой она говорить не хотела, — сказала Хилари. — Она хотела поговорить со мной.

— С тобой? И что же она сказала?

— Та женщина, с которой у Филиппа роман…

— Да?..

— Это она. Дезире.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Быть этого не может!

— Почему?

— Почему? Потому что я знаю Дезире. Она мужененавистница. Особенно не выносит таких бесхребетных мужиков, как твой муж.

— Откуда тебе известно, что он бесхребетный? — строго спросила Хилари с некоторым раздражением.

— Да уж известно. Дезире сожрет его с потрохами. Без соли и перца.

— Филипп может быть очень ласковым и нежным. Возможно, Дезире захотелось чего-то необычного, — сухо сказала Хилари.

— Вот стерва! — воскликнул Моррис, шлепнув полотенцем по краю ванны. — Изворотливая стерва!

— А мне как раз показалось, что она очень чистосердечна. Сказала, что слышала мой разговор с Филиппом сегодня утром — правда, я не знаю, каким образом, потому что я позвонила вам домой, а она дала мне другой телефон… Одним словом, ей все известно, и ей показалось, что будет честнее раскрыть мне все карты, потому что у Филиппа не хватало смелости сказать мне о том, что произошло. Естественно, я подумала, что и мне следует быть столь же откровенной.

— То есть ты рассказала ей о том… о сегодняшнем вечере?

— Конечно. Особенно мне хотелось, чтобы об этом узнал Филипп.

— И что же сказала Дезире? — с опаской спросил Моррис.

— Она сказала, — ответила Хилари, — что, наверное, нам надо где-то встретиться и обсудить эту ситуацию.

— Тебе и Дезире?

— Нет, всем нам. И Филиппу тоже. Что-то вроде встречи в верхах, как она выразилась.