7.

Слово «кэб», — если покопаться в словарях, если кроме «Вэбстера» заглянуть еще и в «Оксфордский», — имеет в английском языке целый ряд значений, помимо главного: «наемный автомобиль». «Cab» — это и перевод по подстрочнику, и обман экзаменатора — шпаргалка, а глагол «to cab» — совсем уж блатной, жаргонный смысл которого — «заниматься карманными кражами»… Ну, а я — простаков не грабил; иностранцам не заявлял, что сумму, выбитую счетчиком, должен оплатить каждый из пассажиров в отдельности; не взимал незаконных поборов за пользование багажником; но в аэропорты, был грех, избегал ездить самым коротким из центра маршрутом — по мосту Квинсборо, а все норовил махнуть на мост Трайборо с тем, чтобы газануть потом по широкому, стремительному Гранд-шоссе, превращавшему каждый рейс в праздник (хотя этот, м о й, праздник обходился клиенту в лишние два-три доллара); да еще иной раз баловался я и сигналом «НЕ РАБОТАЮ», когда все остальные желтые кэбы, находившиеся в моем паче зрения, оказывались занятыми, и я был уверен, что первый же чемодан достанется мне!..

Еще минутка терпения, уколов совести, еще парочка злопыхателей запишет мой номер, и я — уйду в «Кеннеди»!

Есть! Вот он — долгожданный, желанный! Сопровождающий чемодан старичок даже не надеется, что попадет в такси под усилившимся ливнем. Прижался к газетному киоску спиной, и во всей его фигуре обреченность. Он, миляга, и не догадывается, что единственный свободный кэб под сигналом «НЕ РАБОТАЮ» продирается по запруженной авеню к нему, и только к нему! Что я углядел его чемодан!..

Я останавливаю чекер у газетного киоска таким образом, чтобы никакой случайный пассажир не смог бы сесть в кэб, и только тогда открываю автоматический замок. Чемодан погружен, счетчик включен, машина тронулась, и тут коварный старикашка вонзает в мою доверчиво подставленную спину нож:

— Челси!

Я проглотил блесну… Мало того, что поездка — трехдолларовая, в скоплении машин она отнимет уйму времени. Чемодан, сыгравший со мной такую неуместную шутку, ездил, как теперь выясняется, в мастерскую: ручка, видите ли, у него оторвалась…

8.

Как улыбка женщины, многообещающи и обманчивы чемоданы. По утрам они чуть ли не через одного сопровождают своих владельцев в офисы с тем, чтобы отправиться в аэропорт во второй половине дня… Так что со всеми ухищрениями и натренированным взглядом не каждую неделю удавалось мне попасть в «Кеннеди»…

— Что ж, — скажет тут самый взыскательный и самый дорогой моему сердцу читатель. Тот, который в с е понимает. Тот, который сам не один год прожил за баранкой такси, — Значит, ты покамест не стал настоящим кэбби…

Значит, не стал.

— Ну, а почему же ты не договаривался с хозяевами едущих в офис чемоданов, что подберешь их во второй половине дня и отвезешь в аэропорт? — спросит иной прыткий знаток желтого бизнеса. Но это уже несерьезно. Как это — «не договаривался»? А откуда же взялся китаец? С неба он, что ли, свалился?..

Китаец оказался в моем чекере накануне, под вечер, когда, потеряв уже всякую надежду попасть в аэропорт (после шести это редкость), я решил еще разок прочесать Парк-авеню и включил сигнал «НЕ РАБОТАЮ». Час «пик» вот-вот должен был утихнуть. но десятки рук все же ко мне тянулись, а я не замечал даже самых отчаянных, что чуть не бросались под колеса, как вдруг на углу Шестьдесят первой улицы заметил на противоположной стороне — чемодан! Воровато оглянувшись: ни полиции, ни встречных машин не было — сделал разворот против стрелки одностороннего движения, выскочил из чекера и схватил поклажу…

Узкоглазый владелец чемодана благодарно кланялся; но когда я включил счетчик, звезданул меня по затылку:

— Тат!

Было ясно, что дело мое плохо, но надежда в душе еще шевелилась. Таксисты любят непонятные слова: за ними кроются неведомые дали малоизвестных городков в Нью-Джерси, в Вестчестере, двойная плата…

— «Тат» — это город в Лонг-Айленде? — спросил я наудачу.

— Но лон-айлен. Тел Тат…

Поняли вы что-нибудь? А я, как ни тягостно было, понял. Фибровому китайскому чемодану оказался не по карману дорогой отель «Ридженси», и он эвакуировался с Парк-авеню на Седьмую, в гостиницу подешевле — в «Тафт». Я был удручен, но тем не менее строжайше допросил китайца. Прилетел он в НьюЙорк, как было установлено, всего на один день, и завтра черти понесут его куда-то дальше. Из какого аэропорта? Простите, но это детский вопрос. Разве, застряв в пробке у Бруклинского моста, стал бы я смотреть свысока на всех остальных кэбби, если бы мой китаец собирался в «Ла-Гвардию»?..

Когда дознание было закончено, оставалось только внушить клиенту, что не он мне, а я ему нужен позарез. Но это для кэбби — сущие пустяки. Я наплел китайцу, что завтра в Америке праздник — день рождения президента Форда, и потому ни автобусы, ни такси не работают. Однако поскольку я лично китайцев очень уважаю, потому что они хорошие люди (опять улыбки), то так уж и быть, отвезу его утречком в «Кеннеди», чтоб он не опоздал к самолету, причем, заеду за ним бесплатно (опять поклоны), но он должен дать мне — тут китаец не на шутку испугался и успокоился лишь тогда, когда до него дошло, что требую я не денег, не задаток, а всего-навсего — визитную карточку…

Карточку бизнесмен с Тайваня мне дал, и теперь, перевалив наконец через Бруклинский мост, я вертел ее в руках и поглядывал на часы. К половине девятого мой кэб оказался на углу Хаустон-стрит. Китайца я должен подобрать в девять, а излишек времени лучше всего истратить на то, чтобы вымыть машину.

9.

Я свернул к мойке, и пока мыльная пена и острые струи смывали с чекера недельную грязь, подсчитал, что к девяти часам, когда китаец сядет в машину, мой долг хозяйке достигнет 22 долларов 30 центов. Но это не беда. Китайца я поволоку через мост Трайборо, и вместе с чаевыми требуемая сумма наберется.

Пока я проделывал эти вычисления, трое мексиканцев вытирали тряпками чекер. Без сочувствия глядеть на них было нельзя. Всегда на ветру, всегда мокрые… Любой из этих, н е л е г а л ь— н ы х иммигрантов был бы рад поменяться со мной местами: стать водителем желтого кэба. Я бросил монету в лейку, на которой было написано «Спасибо», и, устыдившись своей скаредности, добавил еще одну… За все заплатит китаец. Я пообещал, что заеду за ним бесплатно, но возить бесплатно свой фибровый чемодан он будет у себя на Тайване. На сей раз за чемодан в счет будет поставлен доллар. Не имею права? Ничего. Чем меньше кэбби рассуждает о мировой справедливости, тем больше он зарабатывает денег…

По Пятьдесят первой улице я выехал на Седьмую авеню, поставил чекер у входа в отель «Тафт», впереди двух дожидавшихся работы такси, и показал визитную карточку негру-швейцару.

Швейцар кивнул, ему, мол, все равно. Куда важней для меня было сейчас то, как поведет себя таксист, чья очередь была первой. Ведь именно ему предстояло отдать выгодного пассажира водителю, который специально за этим пассажиром приехал. Рослый голубоглазый американец вполне мог предъявить претензии на моего китайца, если и не по праву, то — силой. Но таксист этот не стал нахальничать, а вот стоявший за ним дед с торчавшим из уха слуховым аппаратом зашкандыбал ко мне — выяснять отношения:

— Почему ты тут стал?

Молча показываю визитную карточку.

— По договоренности, — сообразил старик. — Куда поедешь?

— В «Кеннеди», папаша, в «Кеннеди», — покровительственно отвечал я.

Дед вздохнул, завидуя чужому счастью, и поплелся обратно.

— Такси! — из дверей отеля выпорхнули две черные девчонки.

— Я не работаю, — сказал водитель-американец.

Черный швейцар достал из кармана свисток; он состоял в преступном сговоре с голубоглазым янки.

Мимо катили пустые кэбы. Белые водители, черные водители не хотели брать черных девчонок. От обиды у них вытянулись лица. Но доллар, который черный швейцар намылился получить с белого кэбби, дожидавшегося клиента в аэропорт, был сильнее расовой солидарности…

Мне случалось видеть драки таксистов и, бывало, жесткие. Но такого зрелища я еще не видал: с глухим рыком ссохшийся старичок ринулся на голубоглазого, по сравнению с ним — великана! И — кулачонком его, кулачонком: «Работать не хочешь!» — кричит старичок и дерется…

Рослый кэбби не знал, куда деваться. Ответить он боялся. Стоит ему ненароком задеть старичка — тот рассыплется. Он уворачивался, убегал, а старик наседал!.. У отеля собрался народ, все смеются. Таксист сообразил, наконец, спрятаться в своем кэбе, закрылся изнутри, а старик тарабанит по крыше:

— Убирайся отсюда!

Откуда-то из-за спин зевак возник полисмен. Белый. Понимающе глянул на черных девчонок, и тяжелая дубинка коснулась дверцы кэба… Стало тихо, таксист опустил стекло.

— Ты возьмешь работу? — спросил полисмен. — Предупреждаю: если ты скажешь хоть слово…

Лязгнул, открываясь, автоматический замок, швейцар поспешно распахнул дверцу.

— Мы не поедем с ним! — негодовали девчонки.

Дубинка коснулась капота:

— Убирайся! — и кэб исчез…

— Возьми работу! — повернулся полисмен к старику, но дед, скандалист, уперся руками в бока:

— А ты со мной так не разговаривай! Я тебя не боюсь. Я в тридцать первом году, бывало, дрался с тремя такими, как ты, — старик стал считать, загибая пальцы. — С полисменом. С диспетчером. С менеджером. Когда кэбби возвращались в гараж, они каждый вечер поджидали нас, чтоб отобрать деньги. Но если после целого дня работы у меня в кармане был всего один доллар, я его им не отдавал: меня дома ждали голодные дети!.. — Старик кивнул в сторону съежившихся девчонок. — Конечно, я их возьму. Но не потому, что испугался твоей дубинки, а потому, что я никогда не выбираю работу!

Старик указал на меня:

— Вот еще один «артист» дожидается «Кеннеди». Только в Кеннеди он поедет. А я — всех беру!

Словно лужа бензина, в которую бросили спичку, вспыхнула аплодисментами толпа.

Девчонки уселись в машину, полицейский шагнул ко мне. Я предъявил визитную карточку китайца.

— Сейчас проверим! — заюлил швейцар. Теперь он выхватил у меня карточку и скрылся в вестибюле.

Было четверть десятого. Ну, китаец, держись! Чрезвычайный Таксистский Трибунал, совещаясь на месте, определил: за опоздание, за разгильдяйство и нервотрепку приговорить тебя к высшей мере наказания — к Кольцевой дороге! Ты, голубчик, теперь поедешь по Западному шоссе; мы нырнем в туннель Баттери и почешем по берегу океана вокруг всего Бруклина. 26 долларов на счетчике гарантированы! Подсудимый, вам приговор понятен?..

— Он уехал, — прервал швейцар бесстыдные мои фантазии.

— Не может быть! — взвился я.

— Выписался в шесть утра и уехал…

Вот тебе и «договоренность»… Вот тебе утренний «Кеннеди», Кольцевая дорога — еще один мыльный пузырь… Только долг хозяйке оставался объективной реальностью.

Солнечные блики лежали на тротуарах, час «пик» кончился. В десять часов я отвалил от «Тафта» — пустым.

Глава девятая. КЛАД ПОСРЕДИ ПАРК-АВЕНЮ. 10:00 — 17:00

1.

Наконец-то докопались мы до правды. А то слишком уж я расхвастался. И прибаутки у меня таксистские, и психология, и замашки — все это пыль в глаза. До настоящего кэбби мне было пока далеко…

Работы на улицах нет. И еще часа два-три не будет. Об отрицательном балансе лучше не вспоминать. Дайте мне Бронкс, Гарлем, Бруклин — я поеду, куда угодно!… Минут двадцать пришлось мне отстоять в очереди у Пенсильванского вокзала, прежде чем получить первого в этот день пассажира:

— Отель «Доралл».

Уже не новичок, я помнил, что пока «загорал» у «Тафта», на остров Манхеттен влилось не менее миллиона машин. Самое сильное скопление их поджидает меня в улицах — от Сорок второй и выше. Поэтому я выехал на Парк-авеню по Тридцатой и юркнул в туннель, проложенный под зданием «Пан-Ам».

Это была простая работа, но и выполнил я ее безупречно: обошел пробки, выиграл минут десять и тем самым сберег своему клиенту полтинник. На углу Пятидесятой улицы я остановился:

— Отсюда вам лучше пройти пешком. Всего один квартал.

— Нет, вы уж пожалуйста…

— Там затор, мы потеряем четверть часа.

— Сэр!

Черт с тобой. Поворачиваю направо и немедленно застреваю. Счетчик тикает, мы стоим…

Сказать по совести, предложил я своему клиенту прогуляться не потому, что его деньги для меня — святыня. Квартал Пятидесятой улицы между Парк-Авеню и Лексингтон — уникальное для таксиста место. В этот квартал нужно въезжать пустым. Здесь расположен грузовой подъезд отеля «Вальдорф-Астория», предназначенный исключительно для постояльцев с багажом — приезжающих или уезжающих, — чтобы груды чемоданов не портили вид у центрального входа знаменитой гостиницы. И хотя таксистам не разрешается тут стоять, хотя их вечно гоняет полиция, проходя или проезжая по Пятидесятой улице, вы всегда увидите несколько желтых машин: они поджидают пассажиров в аэропорт…

Не доехав метров десять до грузового подъезда, стоя в заторе, я видел три желтых кэба: среди них не было чекера!..А что, если в эту самую минуту там, в старомодном лифте с литыми медными ручками, спускается компания из пятерых бизнесменов, спешащих в «Кеннеди»?.. Ни в одном из кэбов, караулящих у подъезда, разместиться они не смогут…

Счетчик тикает, мы стоим. 2.45. На светофоре на Лексингтонавеню загорелся зеленый свет, но мы не движемся. 2.55.

Из подъезда доносится свист, и в мое сердце входит тупая игла.

— Сэр, зачем вы напрасно, — говорю я, — теряете деньги и время? До гостиницы «Доралл» полминуты ходьбы…

2.65. В зеркале заднего обзора — молодое, искривленное ухмылкой лицо. Мой пассажир не из тех, кто позволит какому-то кэбби командовать. Свист повторяется, но ни одна из желтых машин не трогается с места, и я понимаю, что это значит…

Это значит, что, не выпуская свистка изо рта, швейцар широко развел руки — нужен «большой кэб»! Я не вижу швейцара, не вижу его жеста, но я знаю, что происходит внутри грузового подъезда…

— Сэр, вы же слышите: там зовут чекер. Люди опаздывают на самолет…

Машины тронулись, мы проезжаем мимо… Это последний мой шанс! Я нажимаю на тормоз и оборачиваюсь. Я смотрю на своего клиента в упор. 2.75. Он ведь все равно не дотянет до своей гостиницы. Он ассигновал на поездку три доллара, и сейчас нарочно, назло мне тянет время, пока счетчик не съест мои чаевые: брать сдачу ему все же неловко… 2.85. Сзади сигналят машины, и я вынужден проехать еще несколько метров, освободившихся в моем ряду…

— Чекер! — кричит швейцар, но — поздно. Даже если мой пассажир и отпустит меня теперь, я уже не смогу подать назад и попасть в подъезд. Машина позади уперлась своим бампером — в мой, я заперт…

2.95. В кормушке шуршат деньги. Иронический молодой человек заранее приготовил три бумажки по доллару, а у меня в кулаке уже зажаты пять монет по одному центу: — Эй, ты забыл взять сдачу! — кричу я и швыряю медяки на асфальт…

Зеленый свет, нужно трогать.

— Чекер! — орет швейцар.

Ну и денек…

2.

Все жестче и жестче скопление машин на улицах. Даже при включенном счетчике ездить по городу со скоростью пять миль в час — не удовольствие, еще тяжелей пробираться сквозь толпы обтекающих кэб пешеходов, но совсем невыносимо торчать в заторах пустым. К полудню заработал я долларов 18, а сил уже не было никаких.

Двигаясь на север по Парк-Авеню, по направлению к Центральному вокзалу, я включил «НЕ РАБОТАЮ». Это было глупо, потому что никто не покушался на мой чекер, но я твердо решил добраться до какой-нибудь «обжорки», выпить кофе и передохнуть. Я уже собирался свернуть на Сорок вторую улицу, как вдруг кто-то постучался в окно… Ну что тебе от моей души нужно?

Пожилой бруклинский еврей. Такие обожают беседовать с кэбби. О чем мне с тобой говорить?.. Нет, открой ему окно! Да еще — правое, до которого дотянуться невозможно. Мне пришлось лечь на сиденье, чтобы покрутить ручку и опустить стекло.

— Что надо? -лежа спрашиваю я.

— Хотите поехать в «Кеннеди»?

Только теперь я — болван! — заметил, что он держитит в руках портплед. Ох, моя профессиональная интуиция!

— Конечно, СЭР!

— Я потому спрашиваю, что у вас включен сигнал «НЕ РАБОТАЮ».

— Спасибо, что напомнили: я просто забыл…

Хитрая, всепонимающая улыбочка:

— Я так и подумал…

А портплед-то уже на переднем сиденье! Только почему свет моих глаз, нечаянное мое спасенье в потрепанных брюках с мешками на коленях, не садится в кэб? Тревожно мне от этого: ну, как передумает?..

— Станьте за углом и подождите меня пару минут: я предпочитаю платить в складчину…

— В складчину — с кем?

— С попутчиками…

Свихнулся ты, что ли, дорогуша?

— Где же вы их возьмете?

— Здесь.

Хотя клиент плел какую-то несуразицу, я послушно отъехал и остановился за углом. Не знаю, может, вы способны постигнуть полет этой мысли? Стоят на улицах орды спешащих к самолетам путешественников и ждут-не дождутся, пока явится некий предприимчивый тип в неглаженных брюках и пригласит их составить ему компанию, чтоб добраться на такси в аэропорт за полцены? Так это понимать?

Но с какой стати я должен что-то понимать, если портплед — у меня? И время работает на меня. Пусть прогуляется по улице, поспрашивает. Самолет-то не будет ждать, пока этот обалдуй найдет попутчиков. Никого он, разумеется, не найдет, вернется и — поедем…

3.

Однако, хотите — верьте, хотите — не верьте, предприимчивый тип вернулся с д в у м я! пассажирами… Если бы он вынул из своего портпледа живого верблюда, это не произвело бы на меня равносильного впечатления. Обратился же ко мне этот организатор групповой поездки так, словно ничего необычного не произошло. Джентльмены поедут в «Ла-Гвардию» и заплатят по пять долларов. Он заплатит еще десять, О'кэй?

Я не ответил. Жестом велел им всем садиться в кэб, и мы поехали…

Какой дорогой?

Разумеется, по мосту Квинсборо.

Через сто светофоров?

А за каким лешим потащился бы я на Трайборо — накручивать на счетчик лишние полтора доллара, зная заранее, что мне их все равно не оплатят? Если за рейс назначена твердая цена, кэбби всегда поедет самой короткой дорогой.

Но ведь ты же сам какие слова говорил про маршрут по Гранд-шоссе — «любимый», «стремительный», «праздник»…

Все так. Только эти мои слова наполняются содержанием лишь при условии, что «любимый», «стремительный» приносит парочку липших долларов. От них и на душе — праздник…

Так что же, ты ехал молча? Не сказал пассажирам приветливого слова?

Нет, не сказал.

И ни о чем не спросил сидевшего рядом с тобой волшебника? Каким образом нашел он двух попутчиков?

Нет, не спросил. Спугнуть боялся. Выжидал. Кто знает: может, он при посторонних не захочет сказать. Да и не очень-то верилось в чудо. Мало ли какие бывают совпадения?.. Однако, когда в «Ла-Гвардию» те двое, что ехали на заднем сиденье, выйдя из чекера, кивнули на прощанье друг другу и разошлись в р а з н ы е с т о р о н ы — я почувствовал, что мне нечем дышать. Меня било, как в лихорадке…

Мой пассажир, оказывается, не случайно набрел на этих двух попутчиков, а нашел каждого из них п о о д и н о ч к е. Таких совпадений не бывает! Но, если по какой-то неизвестной причине туда, на юго-восточный угол Парк-авеню и Сорок второй улицы, действительно, стекаются пассажиры, направляющиеся в аэропорты, — тогда вся моя таксистская жизнь изменится! Тогда выискивание чемоданов, черные пятнадцатичасовые рабочие дни — все это немедленно станет прошлым!..

4.

Я вытер выступивший на лбу пот и игриво подтолкнул локтем сидевшего рядом пригорюнившегося еврея:

— Ну-ка, признавайтесь!

— В чем?

— Каким образом вы нашли этих двух «ла-гвардейцев»?

— А что тут особенного? Я всегда так делаю…

Понимаете: тысячи таксистов изо дня в день, с утра до вечера рыщут по Нью-Йорку в поисках пассcaжира в аэропорт и ведь не всегда находят, а он «всегда так делает» и — «что тут особенного»?

— Вы считаете меня дураком?! — еле сдерживая злобу, брякнул я, а этот вытаращился на меня ч е с т н ы м и глазами:

— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь..

Скользкий тип!

— Почему эти двое там оказались?

— Откуда мне знать. Я вообще живу не в Нью-Йорке, а в Олбани. Здесь бываю проездом…

Темнит, выкручивается…

— Допустим. Но сами-то вы, что делали на углу Парк-авеню и Сорок второй улицы?

— Покупал билет.

— Какой билет?

— На самолет, в Израиль…

Осторожненько, словно ловя бабочку редчайшей красоты и боясь повредить ее нежные крылышки, я прикоснулся к тайне.

— А те двое тоже покупали билеты на самолет?

— Там все покупают билеты…

Дивная бабочка затрепыхалась в сомкнутых ладонях… Эврика! Значит, где-то там, на углу Парк-авеню и Сорок второй улицы расположены городские АВИАКАССЫ!..

Пассажир мой тоже смекнул, что сообщил мне нечто исключительно важное и растревожился:

— А почему тебя все это так интересует?

Сказать ему, что теперь я буду работать, как все нормальные люди, по 9-10 часов? Что вставлю, наконец, зубы?.. Вообразите себе эту сценочку: таксер, мурло, со слезами на глазах благодарит клиента: вы, дескать, сэр, не догадываетесь, что сейчас для меня сделали!.. А «сэр», расчувствовавшийся от того, что облагодетельствовал беднягу (сэкономив одновременно десяточку на поездке в «Кеннеди»), похлопывает кэбби по плечу и при этом нравоучительствует: люди, мол, должны помогать друг другу… Черта лысого я ему откроюсь!

— Извините, мистер, но мне в общем-то все равно, кто и в какой кассе покупает билеты. Я просто так спросил, чтобы вас развлечь… Расскажите-ка лучше, если не секрет, зачем вы летите в Израиль?

Не очень-то он мне поверил, но приосанился и сказал:

— Я часто там бываю. Я оказываю государству Израиль помощь…

Последние слова он произнес с таким важным видом, что я рассмеялся. Это было, конечно, нехорошо, но и поставлен на место я был чересчур уж спесивым тоном:

— Вам смешно при мысли, что есть на свете люди, которые занимаются подобной ерундой?

— Вы неправильно меня поняли. Помощь Израилю — вовсе не ерунда. Но мы ужасно смешные люди…

— Кто это — «мы»?!

— Евреи.

— Почему же евреи «смешные»? — Он так обиделся, что не желал признавать во мне соплеменника.

— Потому что мы — хвастуны.

— Гм!.. — только и выдавил он из себя, а я уж задал ему перцу:

— Ну, неужели нельзя сказать, что вы собрались повидать родственников или что-то купить-продать?.. Нет, у вас — особая миссия! Я не стыжусь своей бедности: вы видите, кто я. Но какую помощь Израилю можете оказать вы, если жизнь заставляет вас беречь каждый доллар: искать попутчиков на такси до аэропорта?

Тут пассажир мой совсем уж ударился в амбицию:

— Я инженер! Я оказываю государству Израиль техническую помощь.

Опять: не заводу, не проектному бюро, не какой-то фирме — государству. Только на таком уровне!

— Охотно верю, что вы инженер. Что вы хороший инженер. Но почему бы вам не сказать, что вы едете поработать, продвинуть техническую новинку?..

Затоптал я, высмеял сделавшего мне добро человека, а сам оказался фанфароном похлеще его… Мало мне было мечтать, как, едва вернувшись в город, начну я разрабатывать «золотоносную жилу». Мало мне было грез, как я стану сколачивать партии пассажиров в «Кеннеди»… Я не собирался ни драть с них втридорога, ни запихивать по шесть клиентов в свой чекер, как сардины в банку. Пусть едут с комфортом, по пятеро. Пусть платят всего по шесть долларов. Пусть их! Тридцать долларов за ходочку — не вкусно?.. Но всего этого мне было мало! Хотелось еще и возвыситься над себе подобными: над таксистами.

Дожидаясь своей очереди на стоянке «International», ни минуты не мог усидеть я на месте. Перепрыгивая через лужи, бродил между рядами желтых машин, приставая чуть ли ни к каждому кэбби:

— Где ты взял «Кеннеди»?

— В отеле «Принц Джордж».

(Это третьесортная гостиница на Двадцать восьмой улице).

— И долго пришлось ждать?

— Часа два…

— Как же ты сегодня деньги сделаешь? — ханжеским сочувствием прикрываю я бушующее во мне ликование и прыг-скок — к другому:

— А ты где взял «Кеннеди»?.. В «Ла-Гвардии»? Ждал полтора часа и приехал за девять долларов?!..

Не повезло парню, радуюсь я, а русских даже не спрашиваю. Эти торчат под «Мэдисоном» по полдня…

Дубогрызы! Тупицы! Годами сидят за баранкой и не знают, как нужно работать! И смешно глядеть на них, и жалко. Меня так и подмывало облагодетельствовать какого-нибудь кэбби, поделившись своим открытием. И если бы я это сделал. Бог уберег бы меня от беды, но я ни с кем не поделился…

5.

Мой чекер уже стоял на выезде из загона-стоянки, готовый по команде диспетчера подрулить под навес, где клиенты усаживаются в кэбы, когда через дорогу, стуча каблучками, от здания аэровокзала перебежала гибкая огненно-рыжая женщина лет тридцати. И — ко мне:

— Поедем? Лексингтон и Тридцать пятая.

От этого места до моей «золотоносной жилы» — рукой подать!..

— Леди, разве есть на свете человек, который способен в а м сказать «нет»?

Хохочет. Но и у меня прилив веселья. Когда это я был таким смелым, таким напористым?

— Ну-ка, выкладывайте, — отчаянно флиртую я, — что у вас сегодня за событие?

— Ничего особенного…

— Отчего же вы так сияете?

Раскинула руки по спинке сиденья — яркая, неотразимая.

— Я всегда такая…

— Ой ли?!.. Что вы делали в аэропорту — без вещей?

— Провожала мужа.

Вот так номер.

— Чему же вы радуетесь? Он у вас старый, нудный?

— Наоборот, молодой и очень славный…

Жмурится от солнышка:

— Через два дня муж вернется, привезет наших детишек. Я уже больше недели их не видела.

— Соскучились?

— Конечно…

— Не верю ни одному слову.

— Как хотите…

— Скажете правду, если я угадаю?

— Скажу.

— Эти два дня — ваши!

Нахмурилась:

— Мои…

Едва она созналась, бесшабашное настроение мое пропало. Несколько минут мы молчали. Я закурил свою сигарету, она — свою. Потом я сказал:

— Откуда это приходит? Что — толкает?

— Не знаю…

— А чем занимается ваш муж?

— Он дантист.

Я обрадовался до неприличия:

— Тогда так ему и надо! Дантист засадил меня в этот проклятый кэб. Чему вы улыбаетесь?

— Тот, кого я люблю, тоже дантист, — сказала она, и для меня все ее очарование — исчезло…

«Так, так, так, — задумался я: — а не подлежит ли это дело немедленному разбирательству в Чрезвычайном Таксистском Трибунале?…» И, собравшись с мыслями, тотчас же вынес приговор: «За то, что у подсудимой не хватило ни вкуса, ни взбалмошности влюбиться в лохматого саксофониста, в спортсмена, в красавца-актера, в соседского, наконец, мальчишку-студента, рассматривая факт одновременного сожительства с двумя дантистами как отягчающую вину пошлость, Таксистский Трибунал приговаривает вас, мадам, к маршруту повышенной дальности — через мост Трайборо!».