Отец Андрей тоже улыбнулся.
      - Песню не слышал, а как отреагировали... Не верили, что это может помочь - кротость, терпение, самоотверженность, послушание. Как обойтись без упреков, обличений и поучений мужа? Да никак! А настойчивая Моника продолжала жить по-своему и добилась, в конце концов, уважения мужа. Познакомила его с верой. Семнадцать лет не просто ждала, а молитвенно трудилась - и Патрикий добровольно крестился и умер как благочестивый и убежденный христианин. Зато сын Моники, которого она с детства водила в церковь и наставляла в вере, возмужав, отрекся от Православия и совратился в ересь.
      Ксения тоскливо вспомнила про сына. Митя... Как это всегда больно, как мучительно... Она словно отказалась от сына - сама, добровольно... Зачем она это сделала?..
      - Семнадцать лет... Да у кого терпения хватит? Просто несерьезно... Треть жизни...
      - У нее хватило. Ведь что такое брак? Тоже крест. Ну, подумайте, разве супружество - сплошные радости? Это и болезни, и ссоры, и непонимание. У всех без исключения. А Моника снова не стала пилить сына, спорить с ним, заставлять ходить в церковь. Опять молилась... Вы, конечно, сейчас идете и думаете, чего там можно достичь с помощью какой-то молитвы! Но прошло немало лет, и, осознав грех, покаявшись и возвратившись в Православие, блаженный Августин, сын Моники с благодарностью напишет: "Я обязан тем, что я есть, моей матери, ее молитвам, ее достоинствам". У родителей святого Григория Богослова была похожая ситуация - жена-христианка и муж-язычник. И сколько она всего перепробовала для обращения мужа - упреки, увещания, услуги, отчуждение - ничего не получалось. Но все удалось с помощью собственной нравственности и молитв.
      - Вы говорите о святых. И их цитируете, - заметила Ксеня. Она раздражалась все сильнее. - Но это совершенно иной духовный уровень, нам недоступный. А как жить всем простым грешным?
      Отец Андрей раскланялся с проскользнувшей мимо худенькой женщиной. Та одарила Ксеню хмурым недобрым взором.
      - Ксения, безгрешных нет. А многие святые, как это ни странно, считали себя великим грешниками. И когда Бог глядит на нас, Он не замечает наших несуществующих добродетелей или несуществующих успехов, а видит в нашей глубине спрятанный за мишурой и грязью Свой собственный образ. Свет во тьме... Так нужно глядеть и на своего врага. Да, человек труден, но он - все равно святыня. Помните, у Шмелева, мальчику объясняют, как страдает ангел-хранитель другого человека, когда мальчик смеется над его подопечным, его обижает? Господь хотел, чтобы человек походил на Него. Предложил пример... Все всегда равняются на лидера соревнований. В нравственности тем паче.
      - Это понятно, - сказала Ксеня. - Но зачем нам всем покаяние?
      Опять веселый въедливый взгляд...
      - Вам не в чем каяться? И вы сумеете бросить в грешницу камень, если нет греха? Простите, не верю. Это у вас невоспитанные мысли. Для простоты объяснения можете вспомнить хотя бы русскую пословицу: "Повинную голову меч не сечет". Но пока человек сам не поймет, что Бог - рядом, не надо спешить с крещением и приходов в Православие. Не стоит и непрерывно искать в себе грехи. Лучше спросить себя: в чем я уже подобен Богу? Неужели ни в чем? Тогда нужно работать над собой дальше.
      Ксеня мрачно улыбнулась. Она, Ксения? Та самая, которая?.. И в чем-то подобна Богу?! Это даже не смешно.
      Отец Андрей легко угадал дорожку ее мыслей.
      - Вы неправы. Опять невоспитанные мысли. Не только человек нуждается в Боге, но и Бог в человеке. И если тот правильно воцерковляется, ссоры в семье должны затихнуть, а любовь окрепнуть. Но, к несчастью, многие неофиты выбирают для себя внешние хлопоты. Не научились еще жизни духовной, но спешат учить других. Ни одной страсти не победили в себе, но торопятся исправлять ближних. Замечательно сказал преподобный Серафим Саровский: "Стяжи мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся". Ведь неофит добровольно и свободно уверовал в Бога, но других пытается силой притащить в Церковь, лишает их Божественной свободы выбора. И каков результат? Вскоре родственники неофита начинают ненавидеть все, что связано с Православием. А сами неофиты? Недавно я прочитал в книге одного священника из Подмосковья один и грустный, и смешной эпизод. Дело было в храме православного вуза. В день памяти небесного покровителя института служится торжественная литургия. После службы священник радуется, что пришло много студентов. "Это в основном первокурсники и второкурсники", - сообщают ему. - "А почему нет студентов старших курсов?" - "А они уже "воцерковились..." - с горькой иронией отвечают ему.
      Ксения засмеялась. Отец Андрей тоже.
      - Господь говорит: "Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч". Вы не слышали о жизни одного из самых знаменитых неофитов - преподобного Антония Великого? Он вошел однажды в храм и услышал, как читают Евангелие. И загорелся желанием исполнить все Христовы заповеди, отказался от всего прежнего. И исполнил все. За пятьдесят лет. Его пример воодушевил многих - так возникли первые монастыри и наше монашество. Пятьсот лет спустя жил другой неофит - преподобный Прокопий Декаполит. И он также, желая исполнить по-настоящему евангельские заповеди, в юности ушел в монастырь. Но монастыри в то время уже были другие. И наблюдая монастырскую жизнь, молодой инок начал отчаиваться. Нет, никаких особых грехов там не было. Но и добродетелей тоже. Вся братия оказалась подстать нам, "выздоровевшим от неофитства". И однажды святой Прокопий спросил игумена: "Отче, истинно ли то, что в Евангелии написано?" - "Да, чадо, потому что это слова не человека, но Бога". - "Отче, а почему мы тогда не исполняем этого?" - И ответила ему все братия: "Так ведь никто не в силах соблюсти их".
      - Ну, если в монастыре так считали... - протянула Ксеня. - Куда уже нам, грешным...
      - Но сказано в житии, что последовало наказание - неудержимая скорбь овладела игуменом и всей братией за напрасную трату времени. Зато Прокопий решил в точности следовать записям и наставлениям святых отцов. Провел в пустыне семь лет. А современное неофитство со своими соблазнами... Например, неофит часто, увлекаясь и не зная своих подлинных сил, берется за подвиги, которые ему не по плечу. Тут важна осторожность, чтобы не натворить в порыве того, о чем потом придется жалеть, - скажем, скоропалительно принять решение уйти в монастырь или раздать все свое имущество.
      - А у меня как раз у подруги муж стал монахом, - и Ксения рассказала об Ольге.
 
      15
 
      - Не плакай и не печаль бровей, - повторил Олег. - Что случилось? Я хочу тебя видеть...
      - Ничего не случилось... Я тоже хочу... Без вариантов... - проревела в трубку Ксения. - Ты где?
      - Далеко, - глухо ответил он. - Очень далеко от тебя... Но скоро отправлюсь в обратный путь. И тогда мы увидимся... Я позвоню. Очень странно... Я и не заметил, как привык к тебе, так что уже не понимаю, сумею ли дальше жить без тебя.
      И они увиделись.
      Но разве так Ксеня представляла себе эту встречу?.. Человек предполагает, а Господь располагает.
      Отец, хотя ему было уже хорошо за восемьдесят, оставался на плаву и энергии не терял. Любил повторять стихи из фильма "Добро пожаловать или Посторонним вход запрещен":
      - "Мы бодры, веселы..."
      Нередко спрашивал:
      - А сколько там Сергею Михалкову? Девяносто три или четыре? Ну, мне еще до его возраста жить и жить! Я против него мальчишка.
      Однажды со смехом сообщил:
      - У меня двадцать семь болезней! Ночью подсчитал - целая копилка болячек. А от болезней лекарства нет. Кто это сказал: "А старость ходит осторожно и подозрительно глядит?"
      Ксения, в тот день заехавшая проведать родителей, передернула плечами. Отец был поразительно здоровым человеком. И когда у него лет в сорок пять впервые заболела голова, решил, что умирает. Матери стоило больших трудов заставить его выпить простой цитрамон, чтобы голова прошла. Он никому не верил и требовал немедленно "скорую".
      - А еще говорят о прекрасной памяти артистов, - тотчас съязвил Георгий Семенович. - Мне за восемьдесят... Это прескверная болезнь. От нее вылечиться нельзя. Буквально еле хожу и еще буквальнее ничего не ем и все ненавижу.
      Ксеня покосилась иронически: всем бы так еле ходить за восемьдесят!
      А потом отец взялся пересказывать свой недавний сон:
      - Ко мне привязался черт.
      - Страшный? Рогатый? - с любопытством спросила Ксения.
      - Конечно. Я стал с ним драться, но, в конце концов, после нешуточной борьбы, он меня одолел: дьявол все-таки сильнее человека. И говорит: "Я тебя отпущу, если ты меня вкусно накормишь. А нет - плохи твои дела". Ладно, думаю, я тебя накормлю. И размышляю на ходу: надо хитрость придумать, верить рогатому нельзя - обманщик. А он не дурак, словно прочитал мои мысли, и объявляет: "Только отравить меня можешь не пытаться! Я не то, что вы, люди. Могу серную кислоту пить - и мне ничего не будет!" Ну, начал я его кормить. Всякой дрянью. Набрал углей, битума, проволоки - и даю ему. А он себе все разжевывает и ест спокойно, да еще нахваливает. И родилась тогда у меня идея: надо его взорвать.
      - В эпоху терроризма это не ново, - заметила Ксеня.
      - Ничто не ново под луной! Потчевал я его всяким хламом, и вместо макарон, наконец, подсунул бездымного пороха, он ведь как макароны делается - длинными такими палочками. Кормил его порохом, кормил и подсунул в него охотничий пистон. А сам ненавязчиво начинаю тихонько все дальше и дальше от черта отходить. А тот жует, жует порох и - сунул в рот и пистон. Я отошел на приличное расстояние, жду... И - рвануло! Взорвался черт, по воздуху полетели черные клочья во все стороны, все затмило дымом, и летят эти черные клочья, и летят... И тут я проснулся.
      - Забавно... - пробурчала Ксения. - К чему бы это тебе черти стали сниться?
      Георгий Семенович прямо помешался на снах. Он вообще их видел чересчур часто, по единодушному мнению родственников, но когда вдруг начал излагать сны стихами... Обалдела даже мать, ко всему привычная в своей сумасшедшей семейке.
      А Леднев с выражением декламировал:
 
      Очень странный сон приснился мне
      Иль в бреду пригрезилась картина,
      Будто нету горя на Земле,
      Будто люди счастливы отныне.
 
      На вокзалах больше нет бомжей,
      Нет путан на улицах столицы,
      Для машин хватает гаражей,
      И улыбки украшают лица.
 
      Обогрет далекий Сахалин,
      Есть вода в домах Владивостока,
      А чеченец, русский и грузин -
      Братья нынче - на века, без срока.
 
      В школах не случается пожар,
      Слух о бомбе не сорвет занятий.
      А Чубайс, Бурбулис и Гайдар
      В Магадане - городе-расплате.
 
      Абрамович по миру побрел,
      И Зурабов сам ушел в темницу.
      Взяток нет, исчез и произвол,
      Суд решил по-честному трудиться.
 
      И чиновник больше не хамит,
      И никто отныне не ворует,
      ВВП правительство растит,
      Цены падают, враги тоскуют.
 
      Слово "киллер" умерло навек,
      Дети без родителей гуляют,
      Стал такой счастливый человек,
      Как и в сказках не всегда бывает.
 
      Очень странный сон приснился мне:
      Будто бы Россия обновилась,
      Будто нету горя на Земле,
      Будто правдой стало то, что снилось.
 
      - В политики тебе уже идти поздновато, - хмыкнула Ксеня. - В поэты тоже. Так что будешь хоббистом. Почти хоббитом.
      На старости лет Георгий Семенович увлекался военными мемуарами, как все в его возрасте грезят молодостью. Воспоминания - это как раз те волшебные одежки, которые от употребления не изнашиваются, а наоборот, становятся все ярче и ярче. Леднев часто рисовал на бумаге и анализировал, где позиции разных частей. Показывал родным:
      - Здесь - наши, а вон там - фаши.
      От него все отмахивались.
      - А как там наша дача? - вдруг спросил отец.
      Ксения сморщилась.
      Ух, как ненавидела она этот дом: огромный, роскошный, прямо особняк в таком же элитном поселке! Отец выстроил там дом довольно давно, когда еще подобной элитарностью окрестные дворы и сады не блистали. Зато позже, под ярким капиталистическим солнцем, вся округа засияла и начала вовсю поражать взоры и потрясать психику незакаленных граждан, неготовых к зрелищам подобного рода. Высились кирпичные двух- и трехэтажные коттеджи, темнели свежей краской громадные гаражи на несколько машин, утонченно тянулись грациозные дорожки и аллейки, ведущие прямиком к тяжелым мощным калиткам, впаянным в несгибаемую крепость заборов.
      Отец свой загородный дом лелеял, как все москвичи, убежденные, что за городом жить и дышать полезнее, вычеркивавшие из памяти за ненадобностью Обнинск, Дубну, Электросталь... Не желавшие знать, что Подмосковье задыхается от мусорных свалок, что вода большинства рек и озер там не пригодна ни для купания, ни для питья... Все равно - леса, пруды и луга манили придурковатых горожан зеленью и грибами-ягодами, которыми тоже, кстати, угощаться не стоило. Но угощались. Вволю. Обманывались. Хотели обманываться.
      Ксения дачу не любила. Не потому, что так уж боялась отравленного воздуха - в столице он еще хуже. Просто не выносила гонора соседей, всегда встречавших ее ласково-снисходительно:
      - А вот и наша артистка! Как успехи? Есть новые роли?
      - Как не быть, - бурчала Ксеня, торопясь укрыться в доме от надменных, насмешливо-холодных взглядов.
      Нередко Ксения удивлялась: надо же, что получилось в результате отцовских трудов и стараний, то есть денег, из их ветхого домушки, где когда-то Ксеня чуть не убила Варьку. И мама, стиравшая во дворе... И огромные старые деревья с разлохмаченной, кусками висящей корой... Грядки в дальнем углу, возле сараюшки... Каждый год сестры упоенно отгадывали, на какой этой весной мама посадила огурцы, а на какой - лук. Спорили. Проигрывали друг у друга и выигрывали. Скрипели, неохотно распахиваясь, старенькие окна, темнели деревянные полы... Те самые, с занозами...
      И вот теперь вместо всего этого огромного чуда - каменные высокомерные хоромы из светлого кирпича, паркет в комнатах, стеклопакеты и телефон. Кот-тедж... Звучит выразительно.
      Но последние годы загородный чванный а-ля дворец жил самостоятельно, без хозяев. Отец, несмотря на бодрость, ездить туда перестал, мать одна - тем более. Варвара предпочитала кататься всей своей семьей за рубеж, Ксения... О ней и говорить нечего.
      Но отец довольно часто вспоминал загородный дом, заводил о нем речь. Как в тот памятный день.
      - Почему бы тебе не съездить туда? - загудел Георгий Семенович. - Заодно отдохнешь от города, проветришься... И дачку навестишь.
      - Через почему... - пробубнила Ксения, аккуратно обходя отца глазами. - А там с твоим Альбертом не отдохнешь.
      Этот Альберт был колоритной, чересчур оригинальной личностью, награжденной к тому же точно такой же своеобразной судьбой.
      Георгий Семенович приспособил его стеречь дачу. Жить Альберту все равно было негде.
      На старости лет его жена, перешагнув за пятый десяток, внезапно ошалела и сделала цирковой кульбит - влюбилась в тридцатипятилетнего ДЭЗовского электрика. Обольститель был высок и атлетичен. С электропроводкой обращался на "ты". Нехватка одного резца справа вверху даже его красила, придавала выразительный штришок к очевидной харизме.
      И Альберт стал грустно напевать слова известной песенки, поменяв там женское имя:
 
      Полюби, Аленушка, электрика,
      Пока его током не убило...
 
      Взрослая дочь тоже оказалась материнской "электрической" любви не помеха. Тем более что давно намыливалась замуж. И жена объявила Альберту:
      - Павлу жить негде. Он из Тулы. Так что съезжай отсюда! И нам не мешай!
      Альберт совсем загрустил. Характера у него не водилось никогда, даже в молодые годы, а уж теперь, когда он превратился в облысевшего, чуток пузатого коротышку-старикашку, Альберт и вовсе не знал, как жить дальше. По профессии он был музыкант, кларнетист. Но из оркестра его вежливо попросили давно, потому что Альберт много болел, без конца опаздывал и иногда посреди репетиции вдруг застывал, погружаясь в свои мысли.
      - Или музыка, или думы! - изрек руководитель.
      И Альберт остался без работы.
      Он ничуть не расстроился, а засел писать. Пальцы зудели уже давно - Альберт мечтал создать эпопею о своей фамилии, описать всех предков-дедков, глобальный труд, так сказать. А вечерами бегал по концертам. Особенно уважал джаз. Домой он возвращался счастливым, напевая и пританцовывая по дороге. В метро люди смотрели на него, смеялись и радовались, что есть на свете такой забавный веселый старикашка.
      - Кто будет это печатать? - иронически справилась однажды жена, с возмущением оглядывая кучу исписанной бумаги.
      Писал Альберт по старинке, шариковой ручкой, не помышляя не то что о компьютере, но даже о пишущей машинке.
      - Издам за свой счет, - сказал Альберт. - Маленьким тиражом.
      Это было роковой ошибкой. С женой случилась истерика.
      - Нахлебник! - кричала она. - Сидишь на моей шее и еще собираешься на мои деньги издавать свои паршивые творения!
      - Почему они паршивые? - искренне удивился непонятливый Альберт - Ты ведь не читала...
      - И не собираюсь! - орала жена. - Выметайся вон!
      Георгий Семенович наткнулся на лысоватого, отощавшего, прямо-таки желто-серого человечка возле магазина. Коротышка стоял понуро, с большой сумкой, и тоскливо глядел перед собой, ничего не видя. Шерстяная детская смешная шапка с помпоном упала на снег. Куртка был чем-то выпачкана.
      - Кто это? - спросил Георгий Семенович продавщицу.
      Его здесь все знали.
      Продавщица хихикнула в ладошку.
      - В грузчики приходил наниматься...
      Леднев изумился.
      - Вот этот?! В грузчики?!
      - Ага! Его жена выгнала, а на его место, в супружескую постель, молодого хахаля привела. Он у нас тут электриком. А Альберт - мужик хороший, безропотный. Роман пишет.
      - Вот этот?! Роман?! - снова изумился Георгий Семенович, кинув взгляд в окно.
      Лысый мужичок по-прежнему смотрел перед собой. Лицо - как засунутое на время в бутылку.
      - А чего такого? - вдруг обиделась продавщица. - Нынче все пишут. А он не хуже других, даже лучше, не верите вы мне!
      Георгий Семенович сделал покупки и вышел на улицу. Подошел к странному мужичку.
      - Вас как звать-величать?
      Мужичок молчал.
      - Альберт, а дальше? По батюшке-то как?
      Коротышка молчал.
      - В сумке-то у вас что? Тяжелая, кажется. Вы бы ее поставили.
      - Роман... - вдруг хрипло выговорил он. - Дело всей жизни...
      - Ладно, подбирай шапку, писатель. Я тебя усыновляю! - объявил Леднев. - Были две девки, теперь еще сынок прибавится.
      И Альберт, отчества которого никто так и не узнал, попал на дачу. И зажил там в свое удовольствие, работая сторожем и сочиняя свою бесконечную эпопею.
      - Что характерно - эти неравные браки, когда двадцатипятилетний внезапно женится на даме в возрасте своей матери. Мужчины системы "старушатник". Одна из форм материнского комплекса, - объяснял отец дома. - Есть и женщины системы "стариканщица". Пример - странный второй брак вдовы президента Кеннеди, Жаклин, выскочившей замуж за мультимиллионера Онассиса, годившегося ей не то что в отцы, а в дедушки.
      Альберт страшно радовался, когда приезжали хозяева. Во-первых, благодетели, во-вторых, развлечение. Он немного скучал - сторожа соседних дач его игнорировали, словно им брезговали и презирали. За что - непонятно.
      А потому, когда Ледневы выбирались за город, они готовились к длинным беседам с оживленным летописцем, спешившим поделиться творческими успехами и планами. А планов у него было - громадье! При этом он привычно весело подпрыгивал, напевая. Последняя жалкая, выцветшая от невзгод и годочков прядочка на его голове - двадцать три волосенка - тоже подскакивала в такт Альбертиным прыжкам. Он холил, ревностно лелеял, из последних сил берег этот кустик оставшихся волос, старательно и нежно расчесывал, ласково мыл, хотя с точки зрения любого здравомыслящего человека, владеющего бытовой логикой, уцелевшие хилые волосенки следовало давным-давно сбрить, чтобы не мучиться и не смешить народ.
      - Каждый писатель должен помнить о докторе Франкенштейне, - рассуждал Альберт. Он любил пофилософствовать. Особенно располагала к этому загородная тягучая жизнь. - Увлекшись эстетикой, неконтролируемыми чувствами и творческими образами, ты можешь создать такое, от чего потом смерть покажется избавлением, если твое создание выйдет в мир и натворит там дел в силу своих способностей. А все из-за чего? Из-за того, что ты не в меру увлекся и не подумал о нравственной стороне и о том пределе, который нельзя переступать. Голем - очень поучительная еврейская легенда. Она повествует, как мудрый раввин Лев бен Безалил, из средневековой Праги, вылепил из глины слугу, при помощи каббалы вдохнул в него душу и поручил ему защищать евреев от антисемитизма. Но оживший Голем вдруг почему-то начал лупить самих евреев. И так же, как Голем, повернулась против евреев и советская власть, которую они создали своей марксистской каббалой. А потом, несколько веков спустя, другой ученый создал другого монстра, по сути - тоже голема, только более мощного. И фамилия этого ученого была - Франкенштейн.
      Отец тоже начинал впадать в ненужные размышления по поводу:
      - Для чего пишет писатель? Прежде всего, чтобы достичь известности, чтобы его читали. Но этой известности сотни недостойных быстро добиваются случаем, происками и родственностью натур, в то время как один достойный идет к ней медленно и доходит поздно. Первые имеют друзей, потому что сволочь всегда есть в толпе и тесно придерживается друг друга. Второй наживает лишь врагов, потому что умственное превосходство везде и при всех условиях - самая ненавистная вещь на свете, особенно для бездарных тружеников, тоже мечтающих что-нибудь значить на том же поприще.
      - Ты бы уж Альберту все это не высказывал! - советовала Ксения. - Возомнит себя великим, а потому и непечатаемым.
      Но отец не слушал.
      - Ведь не видит червяк птицы в небе! А люди, несчастные и бестолковые, ждут похвал их уму и творениям. От кого? От тех, у большинства которых столько же способности к правильному суждению и оценке, сколько у кастрата к оплодотворению. Они не могут отличить истинного от неистинного, зерна от мякины. И потому все правдивое и отличное, появляясь на свет, прежде всего, встречает на пути дурное, которое занимает его место и считается превосходным. И здесь главное - не обращать никакого внимания ни на своих современников, ни на их мнения и воззрения, ни на их похвалы и порицания. Знатность и богатство всегда могут рассчитывать на почет в обществе, но никак не духовные способности.
      Георгий Семенович на старости лет увлекся Шопенгауэром. И твердил:
      - На свете существует три аристократии: аристократия рождения и ранга, денежная аристократия и аристократия ума и таланта.
      К какой он относил себя, Леднев скромно умалчивал.
      Ксеня вспомнила все это и вздохнула.
      - Съезди, пожалуйста... - канючил отец. - Что тебе стоит на машине? Здесь недалеко. Мы так давно там не были. Проведаешь дом и моего "сыночка".
      И Ксения сдалась.
 
      16
 
      Что сказал тогда, осенью, отец Андрей, выслушав рассказ об Ольге?
      - Это несчастье... Как сложно порой складываются и как раскалываются судьбы людские... Надо же, какой способ выдумал - будто погиб! Пришло ведь такое в голову... И вроде с благими, высокими целями... Господу послужить... Знаете, Ксения, это очень тяжкий вопрос - как и почему вдруг разумное и доброе, не успев стать вечным, перерождается в свою полную противоположность. Вопрос об относительности благих наших намерений и деяний... И вечная опасность фарисейства. Апостол Павел говорил, что он не творит добра, которого хочет, зато все время творит зло, которое ненавидит. Когда-то фарисейство не имело никакого негативного смысла. Наоборот, считалось нравственно высоким и чистым, почти вершиной в религии иудеев. Но выше и нельзя было подняться на основе окаменевших законов Ветхого завета. Фарисеи - это ведь религиозные наставники еврейства.
      - И против этого высокого и чистого фарисейства, как вы говорите, восстал Христос? - фыркнула Ксения и столкнулась глазами с батюшкой. - Разлюби твою... ой, простите, отец Андрей.
      Отец Андрей хитровато улыбнулся в бороду.
      - Да, представьте себе, восстал. И тогда столкнулись два Завета, две правды, два закона - старый и новый. Здесь еще налицо парадокс евангельской морали, его сразу трудно осмыслить. В Евангелии мытари и грешники - выше фарисеев, нечистые выше чистых, не исполнившие закон выше его исполнивших, последние выше первых, погибающие выше спасенных... Помните притчу о мытаре и фарисее? Мытарь - то примерно то же самое, что полицай в Великую Отечественную. Человек, перебежавший к врагу и собирающий для оккупантов со своих соотечественников дань. Пример человеческого падения. Так почему же мытарь прощен? Этот парадокс часто объясняют так: грешник смиренен, фарисей горд, а христианство - религия смирения. Но это объяснение неполно. Неожиданно выяснилось, что исполнение закона не спасает. Да, закон появился в результате греха, но он не в силах вывести человека из того мира, в который он попал, сорвав плод с древа познания добра и зла. Фарисейство потому и осуждается в Евангелии, что не нуждается в Спасителе и спасении, как нуждаются мытари и грешники. Фарисейство - это отрицание искупления и Искупителя. Согласно этике закона, человек становится хорошим, потому что исполняет закон. В действительности человек делает добрые дела, потому что он хорош. Вера в то, что внешние средства спасут, - настоящее обрядоверие, почитание буквы, а не духа. Ох, эти ритуалы и требования! - отец Андрей поморщился. - Эти предписания: с какой ноги вставать, какой рукой держать святую воду, как есть просфору... Разве это главное? Суть в том, меняется человек или нет. И не надо заковываться в форму, потому что она тебя задушит, если она не твоя естественная. Я слышал об одном послушнике, "порадовавшем" настоятеля тем, что научился класть по триста поклонов подряд. Настоятель иронически справился: "Ну, и что? Разве ты от этого стал лучше? Ты нелепое дело брось - триста поклонов! Над душой трудись!" А как вы думаете, в какую эпоху мы живем?
      - Капитализма, - выпалила Ксения.
      Батюшка расхохотался.
      - Сейчас все только об этом! Невоспитанные мысли. А я о другом. Мы с вами живем не в эпоху атеизма и не в эпоху христианства, а во времена новой волны язычества. Да-да, не удивляйтесь. Именно оно снова предлагает нам, истосковавшимся без Бога, самые простые, даже примитивные методы завоевания власти в духовной сфере. Власти, порабощающей личность, ведь оккультизм - уход от личной ответственности. Православие обладает глубиной и сложностью, отличается от других конфессий традицией нелегкого, творческого и таинственного становления личности. А в оккультных книгах все пересыпано обещаниями о мировой гармонии, познании тайн Вселенной, обретении счастья... Настоящая идиллия. Только когда вы прочитываете подобную книгу от и до, убеждаетесь, что она на редкость пуста и туманна. А тайна осталась тайной.
      Тайна... Сияющие на солнце купола Лавры... Торговцы на площади... Сашка...
      "Ты не умеешь любить..." А что вообще она умеет делать?
      И это смирение... Почему она должна подчиняться? И кому? Для чего?
      - А вы и не должны, - спокойно сказал отец Андрей. - Бытует представление, что смирение - это разрешение кому-то затоптать себя в грязь. Вовсе нет. Смирение - это, прежде всего, реализм. Насмешливое, критическое отношение к себе. И смиренным человек может стать лишь тогда, когда свободен, покорность воле Божьей - всегда осмысленная, добровольная, основанная на умении различать добро и зло. Без этого умения нельзя достичь высшей нравственной ступени - любви, без рассудительности трудно пробудить совесть. Понятия "совесть" и "сознание" близки по этимологии. "Совесть" значит "советоваться с самим собой", или "со" и "весть" - совместная весть, или "соведать", то есть "сознавать" - "сознание". Святитель Григорий Богослов напоминал нам, что низко думать о себе нельзя, ты - Христова тварь, Христово дыхание. А священномученик Ириней Лионский сказал так: "Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом".
      Ксения слушала и старалась осмыслить и запомнить хоть что-нибудь. Получалось плохо. Правильно насмехался отец над отличной актерской памятью...
 
      Их первый разговор... В лицо бросалась дорожная пыль, забивая глаза и ноздри, мешая идти. Отец Андрей ее словно не замечал.
      Пыль... дорога... маленький городок... и человек рядом... к которому Ксеня давно так рвалась... и вот приехала... но зачем?.. если ли в этом смысл?.. и какой?.. и где он скрыт?..
      Как изменилась жизнь человеческая после грехопадения... труд, болезни, страдания... Но несчастья и беды идут не от людей: все кресты от Господа, как беспредельно милостивого, так и беспредельно премудрого. Так утверждал отец Андрей.
      - Милостивого? И посылающего нам страдания?- не выдержала Ксения. - И за что нам такое? Если Он милостив...
      Отец Андрей опять глянул весело, въедливо.
      - Да как за что? За нашу греховность. И посылаются они как средство излечения от того вреда, который приносит грех душе нашей. Вот, например, рожающая женщина. Ее муки и боль... Но они принимаются как положенные, как оправданные ради рождения ребенка. Точно так же рождение истины. Оно не может произойти без боли. У людей, к несчастью, весьма неопределенны и расплывчаты представления и о зле, и о добре, а потому под лозунгом любви и терпимости нередко культивируются гомосексуализм, педофилия и вообще любая безнравственность. Поверить, что Бог на твоей стороне, легче, чем вообще понять, на чьей стороне Он на самом деле. Католики отрекли протестантов от истинной церкви, а те, когда противостояли католикам, шли на них, говоря, вероятно, вполне искренне: "С нами Бог!