И третья торговка: в нелепой розовой шапке с помпоном и ярко накрашенным, криво и наспех, ртом, лузгающая семечки - шелуха во все стороны! - и что-то говорящая единственному покупателю - старичку с палкой...
      И яблоки, яблоки, яблоки... круглые, румяные, гниловатые, одноцветные, пятнистые, с листиками и ветками... Изобилие плодов и корзин, к которым склонилось тонкое, сломанное почти пополам дерево, осыпающее на землю последние листья...
      Потом появились "Цыганята".
      Черные, заскорузлые от грязи, дерзкие, с привычным нахальством пристающие к прохожим и не просящие и выклянчивающие, а требующие милостыню, босые, полуголые, мальчики и девочки в лохмотьях, с живыми и нехорошими, ярко блестящими глазами... И малыши, спящие прямо на горячем летнем асфальте.
      "Цыганят" купил бизнесмен из Штатов. Он долго громко смеялся, глядя на картину, потом поведал на ломаном русском - нам бы так болтать по-английски! - что его в России два раза ограбили, сильно избив, и увез картину за океан. Заплатил в валюте.
      Летними полднями в Опалихе Виктор задумчиво изображал березки и осины, не понимая хорошенько своих замыслов. Но очень скоро, почти подряд, появились еще две знаменитые работы Крашенинникова.
      "Ночная смена".
      Голубой вагон первого поезда метро - пять тридцать пять утра. Они едут с работы домой, отдохнуть до вечера - уставшие, поникшие, сонные жрицы любви, "ночные бабочки" с размытой, расплывшейся косметикой и в мятых дорогостоящих туалетах. Возможно, у девочек впустую, понапрасну прошла ночь, даром только время тратили, старались, завлекали, кокетничали... Модно причесанные головки бессильно клонились на тонкие плечики. Они невероятно устали, вымотались, выдохлись... их никто никуда не повел, не накормил, не напоил, спать не уложил, и совсем ничего не удалось заработать... Завтра или даже сегодня они снова выйдут на работу в ночь...
      "Новый Арбат" повторял излюбленную тему художника.
      Две красавицы неразлучной парочкой стояли недалеко от глобуса. Нежные, изящные, в тончайших кожаных пальто, которые свободно можно протащить через обручальное кольцо, со вкусом накрашенные... На безмятежных лицах - выражение ожидания и уверенности в себе, чувство собственного достоинства... И только где-то в самой глубине глаз пряталось то сокровенное, что удивительно умел передавать Виктор: тоска, страх, смятение...
      - Чего они ждут, папа? - задумчиво спросила подросшая Танюша.
      - Алых парусов, - с ходу сориентировался Виктор. - Грина читала?
      - На Новом Арбате? - усомнилась неглупая девочка.
      - Да их можно ждать где угодно! - махнул рукой Виктор. - Даже на борту космической ракеты.
      - Ты всегда четко понимал, что такое социальный заказ, - сказал ему Гера, рассматривая новые полотна. - Как сильно он теперь изменился...
      - Да, - подтвердил Виктор, - стал жестким и жестоким. Совсем таким, как я... Нынче, Добрыня Никитич, все на продажу.
      Гера искоса взглянул на него.
      - "Но если звезды зажигают...", - медленно начал он.
      - "Значит, это кому-нибудь нужно"! - со смехом подхватил Виктор. - Прифартило мне в одном когда-то, Герка: ни за что ни про что выиграл у судьбы друзей! Они мне слишком многое прощали... Но хоть в чем-то мне должно было повезти!
      Георгий ничего не ответил, пристально изучая гетер Крашенинникова.
      В выходные дни в Опалиху часто приезжали гости: Оксанины подруги, Гера с Ниночкой и сыном, большим приятелем Танюши, еще кто-нибудь...
      Алексей тогда почти два года жил у Виктора - Оксана не возражала - и с удовольствием возился с Танюшкой. Из-за большой семьи брата Алеше приходилось ютиться с родителями в восьмиметровой комнатенке, и Виктор долго этого не выдержал.
      Татка не появлялась: на какое-то время она исчезла из жизни Виктора и возникла позже, уже в послеоксанины и преданютины времена.
      К приезду гостей Оксана готовилась тщательно, наряжала Таньку и говорила Виктору одно и то же:
      - Оденься, пожалуйста, прилично!
      Приличным на ее языке назывались джинсы с металлическими заклепочками и обязательным лейблом на правой ягодице и свитер, связанный Оксаной на спицах наугад от рукава без всякого фасона и размера. Но к бороде Виктора это шло как нельзя лучше и полностью соответствовало Оксаниному представлению о стиле и облике начинающего приобретать известность художника.
      - Так надо, Крашенинников! - было любимой фразой Оксаны, и возражать и спорить дальше становилось бесполезно.
      За годы жизни с Оксаной у Виктора не появилось ни ненависти к ней, ни озлобления. Одна только бесконечная усталость, постоянное плохо скрываемое раздражение и желание пореже бывать дома.
      Как все нервные, эмоциональные, вспыльчивые люди, Виктор часто менялся буквально на глазах: пропадала вдруг словно смытая улыбка, появлялись резкие, глубокие морщины на лбу, лицо темнело, превращалось в неподвижное, деревянное, сухое. Оксана, хотя и привыкла к таким резким изменениям, все равно всегда пугалась, умолкала и напряженно, недоуменно смотрела на это любимое, странно изменившееся, ставшее чужим и непонятным лицо. Что не мешало ей повторять привычное: "Так надо, Крашенинников..."
      Однажды Виктор услышал, как Оксана на кухне спокойно сказала дочери, видимо, в ответ на какую-то просьбу:
      - А я не жена Форда и не дочь Рокфеллера. Ты считаешь, отец много зарабатывает?
      Из кухонного крана ритмично капала вода - его давно пора было чинить, но у Виктора никак не доходили руки.
      - Прикрути кран, Ксеня, умоляю! - крикнул Виктор. - Не могу слышать эту вечную монотонность! И вообще пойди сюда!
      Оксана неторопливо вошла в комнату.
      - Немного вари мозгами, когда говоришь! - злобно посоветовал Виктор жене, когда она плотно закрыла дверь. - Что ты там плетешь ребенку о моих заработках?
      Оксана изобразила холодное недоумение.
      - Ты отлично знаешь, Витя: я давно одеваюсь по принципу "донашиваю то, что имею". Таньке в ее возрасте этого недостаточно. И ее можно понять.
      "Да, пора завязывать", - подумал Виктор.
 
      Таня прекрасно ориентировалась в отношениях родителей, легко оценив сложившуюся обстановку. Избалованная и матерью, и отцом, каждый из которых совершенно бессознательно стремился захватить дочь целиком, она четко усвоила свою роль: роль девочки, пылко любящей родителей лишь поодиночке и разграничила их роли. В шесть лет она потребовала от отца доминанты в отношениях с ней и попутно объяснила ему, что он совсем не знает жизни, а дом - это всего-навсего стены. Отец доминанты не пообещал, а вспылил. Таня осталась довольна.
      Впервые попав на дачу, Таня, городское дитя, была ошеломлена. До сих пор она пребывала в твердой уверенности, что первые, вторые и третьи петухи - совсем разные птицы, что они просто точно сумели распределить между собой очередность и разделились на всю жизнь на первых, вторых и третьих...
      "Нет, Танюша, - подумал тогда Виктор, - они не смогли бы такого сделать. Это мы сумели сейчас разыграть свои роли и хотим играть их до конца. И - никаких других ролей... И какую же роль играют здесь наши желания? Мое? Или Оксаны? И мои безответные проклятые вопросы..."
      Виктор понимал, что в браке с Оксаной им не хватило именно игры. Жена воспринимала все чересчур серьезно, сложно и вместе с тем односторонне, однозначно. А ему, абсолютно иному по натуре, нервному и непостоянному, тяжело было жить, втиснувшись в узкую схему, строго очерченную бестрепетной рукой ни в чем не сомневающейся Оксаны. Это была воплощенная доминанта.
      Оксана прекрасно знала, что Крашенинников ей изменяет. Постоянно и с кем попало. Но смотрела на это сквозь пальцы. Бесконечные измены были в ее представлении обязательной составляющей нравственного облика и сути художника, его творческой натуры. Куда же без них? Зато позже Оксана с наслаждением играла роль - надо успеть отыграться за всю жизнь! - несчастной в замужестве женщины, целиком посвятившей себя ребенку, Виктор - роль честного человека, который хоть и не любит жену, но должен остаться формально порядочным по отношению к ней.
      Иногда повышенное, больное чувство долга доводило его почти до крайностей: он шел по улице, сжимая в руке автобусный билет, не решаясь бросить его на асфальт и озираясь в поисках урны. С этих истерзывающих его дурацких мелочей начинались более серьезные, почти трагические, психологические дебри.
      Было - а потом прошло...
      Семейная жизнь явно не сложилась, и длить ее долее стало мучительно и бессмысленно для всех. Любовь исчезла давно, но оставалась привязанность, привычка, прочная спаянность тоской, которую усиливала и усугубляла четкость, налаженность и бесполезность их совместного существования. За годы их запутанных и сложных отношений, одновременно и вязких и радостных, им не раз приходила в голову мысль об окончательном разрыве и невозможности жить под одной крышей. "Душа - увы - не выстрадает счастья, но может выстрадать себя..."
      - "Товарищ, я вахту не в силах стоять", - сказал как-то вечером Виктор Оксане. - Ты ведь умная баба...
      Да, она была куда понятливее Анюты. Они разошлись.
      В последнее время Виктор стал с удивлением и настороженностью присматриваться к Тане, изредка посещавшей его в мастерской.
      Пятнадцатилетняя Таня за полгода из девочки превратилась в непонятное, загадочное, пугающее своей суровостью и недоступностью существо. Вытянувшись за одно лето, узкокостная, словно иголка, изумляющая уже одной неестественной худобой и поразительным сходством с отцом, Таня несла себя осторожно, как хрустальную, будто постоянно прислушивалась к чему-то в себе и боялась разбить что-то хрупкое и нежное. Она смотрела вокруг с надеждой и тревогой, сама вся воплощенная надежда и трепетное ожидание... Это была новая, тихая Таня. Она бесшумно усаживалась на табуреточку в мастерской и внимательно рассматривала новые работы отца.
      - Тебе нравится? - осторожно интересовался Виктор.
      Дочка молча кивала и отводила глаза. Ее явно шокировали обнаженные женщины на картинах отца. Она сжималась, втягивала голову в плечи, с пренебрежением отворачивалась, стараясь не смотреть, но ничего не могла с собой поделать: взгляд поневоле словно прилипал к этим голым, спокойно сидящим или лежащим красоткам, и Таня, с ужасом замечая собственную бесконтрольность, продолжала пристально, внимательно, исподлобья разглядывать их прелести.
      Виктор наблюдал за ней с улыбкой. Дочка выросла и вот теперь настойчиво, упрямо пыталась осознать окружающее и близких, оценить их характеры, поведение, поступки, постичь мысли и желания, проникнуться их ощущениями и чувствами. Понять отца, которого что-то упорно заставляет писать этих женщин, а их - безмятежно раздеваться перед ним чуть ли не ежедневно. Вон их сколько!
      Таня вздрагивала, окидывая взглядом мастерскую, и снова непроизвольно втягивала голову в плечи. Крашенинников незаметно улыбался. Он часто отдавал дочке все деньги, которые имел при себе, чем приводил Аньку в состояние безудержной ярости. Выслушав ее очередную злобную тираду в свой адрес, Виктор односложно флегматично ронял:
      - Это диагноз, Анюта! И достаточно точный! Говорят, у нас в поликлинике есть хороший психотерапевт.
 
      13
 
      Облачко тихонько коснулось лица Виктора.
      - Тебя по-прежнему одолевают женщины?
      Виктор досадливо сморщился.
      - Простаивают!.. "Посмотришь с холодным вниманьем вокруг" и увидишь, "как много девушек хороших" у нас не занято, Танюша... Ну и жалко становится! Но теперь они уже только искушают без нужды и ничего не пробуждают... Мрак!
      - Разве? - лукаво спросила Таня.
      - Это факт. А когда-то, казалось, молния в джинсах не выдержит и полетит ко всем чертям! Но поезд ушел, ручками помахали, - и Виктор опять попробовал обнять ее. - Скажи мне, Танька, - он вдруг осип и глотнул с трудом, - а с тобой... никак нельзя?.. Ну, ты сама понимаешь...
      Таня засмеялась.
      - Ты же сказал, что никто ничего не пробуждает!
      - Ты к этому "никто" не относишься! Так, значит, никак? Невозможно?..
      Танька легко вздохнула и отлетела от него.
      - Дурачок! - нежно сказала она. - Ты двигай своей бестолковкой, шевели!
      Крашенинников размял в пальцах новую сигарету.
      - Знаешь, Танюша, что я понял: жена - вовсе не женщина для постели!
      Таня фыркнула.
      - Ты сделал потрясающее научное открытие! Как в известном анекдоте про лошадь.
      - Да нет, ты не въехала! - махнул рукой Виктор. - Просто всякое чувство, если оно даже и было, улетучивается, испаряется очень быстро, моментально, а дальше поем песню: "Что нам остается от любимых? Что нам остается от любви?" Там и ответ имеется: "остается что-то непонятное..." Или ни фига не остается. Поэтому нельзя рассматривать жену как любовницу, заметь! Это товарищ по оружию, соратник в борьбе. А не получилось товарища - не получилось семьи. Неплохо?
      - Да, сильно сказано! - согласилась Таня. - Ты молоток!
      - Есть такое дело! - с удовольствием подтвердил Виктор. - У Ксении я давно засветился, но она, повторяю, умела молчать. Анюта не умеет. А чувихи - они прелесть! Самое оно! У них налицо главное - естественность, непринужденность. Они свободны и раскованны. Чего еще желать? И вообще шлюхой нужно родиться, это не профессия, а призвание. Надо ли закрывать глаза на природу? Несколько лет назад там, где мы снимали дачу, перегородили плотиной речушку. Воду, конечно, загрязнили, рыбу отравили, кругом - мрак, запустение. Думали, видать, речку похерили. Ан нет, фига! Смотрела на эту хреновину речка, смотрела и плюнула. "А пошли бы вы все!.." - сказала речушка и потекла себе в обход плотины метров эдак за пять. Теперь сухая плотина идиотически торчит посреди старого русла сама по себе, а речка преспокойно течет сама по себе. Улет! "Умница, речка, сударыня речка!" Это к вопросу о норме поведения. А вот еще послушай:
      Шейх блудницу стыдил: "Ты, беспутная, пьешь,
      Всем желающим тело свое продаешь!"
      "Я, - сказала блудница, - и вправду такая,
      Тот ли ты, за кого мне себя выдаешь?"
      - Ты полюбил Хайяма? - спросила Таня.
      - Не то слово, - протянул Виктор. - Не полюбил, а просто не мыслю себе ни дня без его строчки... "По образу и духу своему!" Вот еще:
      Тот, кто следует разуму, - доит быка,
      Умник будет в убытке наверняка!
      В наше время доходней валять дурака,
      Ибо разум сегодня в цене чеснока.
 
      Чтоб мудро жизнь прожить,
      Знать надобно немало.
      Два важных правила запомни для начала:
      Ты лучше голодай, чем что попало есть,
      И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
 
      Это обо мне. И всех касается... Могу продолжить:
 
      Луноликая! Чашу вина и греха
      Пей сегодня - на завтра надежда плоха,
      Завтра, глядя на землю, луна молодая
      Не отыщет ни славы моей, ни стиха.
 
      - Ищешь себе оправдания? - резковато поинтересовалась Таня. - Неплохо устроился!
      - С этим не поспоришь! - согласился Крашенинников. - А что? Дело хорошее! Все ищут, и я тоже. Не вижу в том греха... Все путем! Знаешь, Танюша, когда я сделал предложение Оксане? Я ведь тогда по-настоящему спивался, сейчас это просто лютики-цветочки, детские забавы, Анька не понимает... Я напивался до того, что Оксане приходилось водить меня в сортир... Атас! Сам я не справлялся. Да-да, ни со штанами, ни со своей штукой. Не гримасничай и не морщи нос... В один такой вечер я и сказал ей: "Выходи..." Выходи - это от слова "выход". Выход из положения.
      - Значит, ты просто искал человека, который бы тебя водил в сортир? - жестко спросила Таня. - И нашел, наконец! Красавицу Оксану с сиреневыми глазами. Неплохой вариант, заметь! Беспроигрышный!
      - Да, я мужик не промах! - подтвердил Виктор. - Только не нужно делать из меня скотину! Я сам прекрасно знаю, что представляю из себя - дуб дубом! - но не более того! Ты куда это намылилась? - с тревогой крикнул он.
      - Мне пора, Витя, - отозвалась Таня. - К тебе собирался сегодня зайти Алеша...
      - Да, Алексей, божий человек, - пробормотал Виктор. - Как же я виноват перед ним... Иногда мне кажется, Танюша, что на свете больше не осталось людей, перед которыми я бы оказался не виноват! "В чем был и не был..." Ты, Алеша Попович, Гера, Татка, Оксана, дети, Анна, в конце концов... Когда ты придешь?
      - Завтра, как всегда, - ответила Таня.
      Облачко медленно таяло, исчезая в воздухе.
      - Покорми Алешу, он голодный, - шепнула Таня, уходя. - И не пейте слишком много... Пожалуйста.
 
      Алексей почему-то явился вместе с Анькой. Виктор выразительно крякнул.
      - "Визит дамы"! - прокомментировал он. - Чему обязан вашему посещению? Ты зачем из дома замелась?
      Аня молча кивнула на Алексея.
      - "Но разведка доложила точно", - заверил Виктор. - А кому ты подкинула татаро-монгольское иго, ласточка?
      - Что это тебя вдруг взволновали дети? - мгновенно вспылила Анна. - Неужели ты еще помнишь об их существовании?
      - Поневоле, - объяснил Крашенинников. - Хотя бы по тем "кускам", что я тебе ежемесячно отстегиваю. И немалые, заметь!
      - Трогательно! - сказала Аня, села и закурила, закинув ножку на ножку. - Деньги - это единственное, о чем ты не забываешь! И то счастье.
      Виктор внимательно осмотрел ее. Надо признать, вполне прилично выглядит, запросто может произвести впечатление. В общем, у него довольно интересная на вид молодая жена, а что глуповата - так это сразу не заметно. Только если откроет рот.
      - "Лишь бы ты была довольна", - нежно промурлыкал Виктор и глазами показал Алексею на укромный уголок: там пряталась заветная бутылка.
      Алексей развел руками и моргнул в сторону Анны. Ну и дурак! Зачем привел? Далась ему эта дурында!
      Крашенинников подошел к чистому холсту и неторопливо стал его догрунтовывать. Не терять же с Анютой время зря!
      - Что-то новое? - спросил Алексей.
      - Собираюсь, - неопределенно ответил Виктор. - Все-таки попробуй сосредоточиться и ответить на мой вопрос, Нюся. Что тебя привело ко мне? Ты здесь нечастый гость.
      - Ты сам в этом виноват! - заявила Аня.
      - Не обольщайся! - охладил ее пыл Виктор. - У тебя просто странная манера обращать мои прекрасные поступки и благие намерения в страшные преступления перед тобой, а также перед лицом моей собственной совести.
      - Благими намерениями ад был вымощен! - выпалила Анька.
      Виктор хмыкнул и взглянул на нее, довольно талантливо изобразив уважение. Начитанная! Понахваталась где-то. Алексей сидел у стола и улыбался. Блаженненький! Чего он там наболтал про Виктора Аньке, что она сразу же сюда прилетела, как оглашенная? Дура серая!
      - Ну, ребята, - сказал Крашенинников, - мне эта игра в прятки или в жмурки надоела! В третий раз спрашиваю, чего примчались? Я вроде в порядке, и баб здесь, Анюта, как ни странно, нет. Так что никаких очевидных поводов для ревизии не усматривается...
      Анна беспокойно завозилась на стуле и переглянулась с Алексеем явно в поисках помощи и поддержки.
      - По-моему, ты устал, - неуверенно начала она. - Выставка отняла у тебя много сил. Нервное и физическое перенапряжение. Тебе нужно отдохнуть, Витя...
      Виктор посмотрел на нее с искренним изумлением. Что за необычная забота о человеке? Подозрительно... Ох, этот Алексис! Чего он ей там только наплел?
      - Так недолго и заболеть, - настойчиво продолжала Аня. - Тебе нужно взять отпуск и куда-нибудь уехать...
      И вовсе неожиданно! Что происходит?
      - А как же девки? - задумчиво спросил Виктор. - Окстись, Нюся! Можно ли спокойно и равнодушно отправлять мужа прямо в объятия разных вертихвосток? Вот уж не предполагал, что ты способна искушать судьбу! Это рисковое дело, Анюта, игра с огнем! Я могу в момент сорваться с катушек долой и загулять в хвост и в гриву! А тогда все - с концами! Смекаешь, мать?
      Аня посмотрела на мужа как-то непривычно грустно и даже с некоторой лаской. Алексей молчал.
      - Ты уже давно с катушек долой, - прошептала Анна. - С кем ты тут один разговариваешь по вечерам, Витя?
      Ах, вот оно что! Дело прояснилось! Крашенинников с досадой оттолкнул мольберт, едва не свалив его, и с ненавистью взглянул на Алексея. Хитрый, черт, и как здорово притворяется! Просто мастерски! Недаром в цирковом училище обучался!
      - Что ты несешь, Анюта? Офонарела? - взвился Виктор. - Бестолковкой-то хоть немного шевели! Сама знаешь, запойный я, а с пьяного какой спрос!
      - Почему ты отказался ехать в Италию? - спросила Анна. - Два раза такие предложения не делают!
      - "Не нужно мне солнце чужое", - пооткровенничал Виктор и снова придвинул к себе мольберт. - А насчет предложений тебе виднее. У тебя в данной области очень богатый опыт.
      Это был удар ниже пояса, запрещенный прием. Алексей перестал улыбаться и провел ладонью по краю стола. Крашенинников искренне проклял себя в душе и пожелал самому себе поскорее сдохнуть. Но его опять заносило, теперь никак не остановиться.
      - Хороший человек, Алексис, - это не профессия! - заявил он. - И напрасно ты на нее рассчитывал! На дивиденты Сонечки Мармеладовой в наше время не проживешь. И ни в какое другое тоже.
      - Виктор, прекрати! - крикнула Аня. - Я напрасно к тебе пришла! Но я очень беспокоилась!
      Далось ей проклятое беспокойство!
      - Ты лучше озадачивайся детьми, - порекомендовал Виктор. - Чем они там у тебя целый день занимаются?
      - Ползают по-пластунски! - заявила Анюта. - Их Алеша научил, и они теперь в восторге от нового занятия. А тебе их даже научить нечему! Разве что водку жрать!
      - Ну, этому и Алексей научит запросто, в два счета, не боись! - обнадежил ее Виктор. - Только чуточку позже. У вас еще есть время для других мероприятий!
      Анька встала и выпрямилась. В глазах у нее мерцали прозрачные слезинки, которые делали ее краше и привлекательнее. Виктор снова с удовлетворением осмотрел ее.
      - А ты молоток, мать! - сообщил он. - Можно сказать, отбойный! Не в том смысле, что отбоя нет, а в том, что любой выпад свободно отобьешь одной левой. Впрочем, - он еще раз внимательно оглядел Анну, - я, кажется, немного не в ту степь... Ты еще и в том самом смысле вполне ничего. Самое оно! Раздевайся, я чего-нибудь с тебя быстренько набросаю. Дело хорошее! На Алексиса внимания не обращай, кроме того, он давно уже все это видел и хорошо знает!
      - Клоун! - крикнула Аня.
      - Не по адресу! - холодно ответил Крашенинников. - Клоун вон сидит! - и он кивнул в сторону Алексея, который даже не изменился в лице и по-прежнему добродушно улыбался. - Не дрейфь, я еще не сошел с ума! И детей пока могу обеспечивать, малюя свои бесконечные картинки, которые так впечатляют толпу и идут нарасхват. Я там опять загнал кое-что... Деньги на кухне, можешь взять.
      - Неужели ты так никогда и не научишься разговаривать со мной по-человечески, Витя? - тоскливо спросила Анна.
      На мгновение ее даже стало жалко. Виктор вовремя поймал себя на этом опасном чувстве и пресек его на корню.
      - Чтобы разговаривать по-человечески, нужно по-человечески жить, - объяснил он. - А я живу как попало. И с кем попало!
      Этого Анька не вынесла. Всхлипнув в голос, она рванулась к дверям, наспех накинула роскошную дубленку - между прочим, подарок Виктора! А что, он шубенку бабенке купить не может? - и хлопнула дверью.
      Наступила тишина. Виктор спокойно, меланхолично догрунтовывал холст. Алексей все так же неподвижно тихо сидел у стола.
      - Выпьем? - предложил ему Крашенинников, не глядя в его сторону.
      - Давай, - согласился Алексей.
      Они молча сели напротив друг друга.
      - Тебе что, больше всех надо? - спросил Виктор. - Объясни, Алеша Попович, зачем ты сеешь панику в женских ранимых сердцах? Или ты и впрямь решил, что я сдвинулся?
      - Я ничего не решил, Витя, - осторожно сказал Алексей. - Но мне вас обоих очень жалко...
      - Да ты лучше себя пожалей! - заорал, срываясь, Виктор. - Ты посмотри на себя, Алексис! Ни кола, ни двора, вечно гастроли дурацкие, какие-то фокусы! Пьянки бесконечные! И не улыбайся задумчиво, я прекрасно понимаю, что не мне бы такое говорить, да ведь больше сказать это некому. Кто, кроме меня, выскажет тебе правду-матку в глаза?
      - А зачем мне правда-матка, Витя? - удивленно пожал плечами Алеша. - Да и тебе она тоже как-то ни к чему.
      - "Все говорят, нет правды на Земле, но правды нет и выше", - прокомментировал Виктор, залпом отхватывая полстакана. - Ты веришь в привидения, Алексис?
      Алексей пристально посмотрел на приятеля.
      - Нет, Витя, - честно сказал он. - Я вообще мало во что верю.
      - А я так вообще ни во что, - хмыкнул Крашенинников. - И уже довольно давно. Слушай, Алексис, давай я тебя женю! Тебя и Веньку Туманова заодно. Ему тоже пора. Сыграем сразу две свадьбы! У меня кадров - навалом!
      - Ну, какая жена выдержит мои бесконечные гастроли? - резонно возразил Алексей.
      - Да, твои гастроли даже я не выдерживаю, - согласился Виктор и допил стакан до конца. - Тебе нужно с ними завязывать. Ты бы подумал на досуге!
      - Витя, - вдруг решившись, сказал Алексей. - Я бы хотел поговорить с тобой об Ане...
      О, какие повороты! Об Ане! Мало он, видно, Алексея расчихвостил! Крашенинников постарался взять себя в руки и разлил остатки водки.
      - Я весь внимание, - сдержанно сказал он. - Говори. Совсем достал! Или ты как раз на ней хочешь жениться? Оптимальный вариант. Детей можете забрать себе. И вам больше стараться не нужно!
      - Витя, - повторил Алексей, не обращая внимания на его тон. - Ане тяжело с тобой, но она тебя любит...
      Юродивый! Алексей - божий человек...
      - А мне с ней легко? - начал закипать Виктор. - Конечно, я не подарок, но ведь и Анна - девушка с характером! Живет по принципу: "Тот, кто громче скажет "Гав", тот всегда и будет прав!" Попробовал бы ты сам!
      - Я пробовал, - тихо отозвался Алексей. - Ничего страшного...
      Крашенинников покраснел и опустил голову. И в кого он только уродился... Нет, у него действительно чересчур опасные для людей закидоны... Может, прогуляться к психиатру?..
      - Быть буфером - самое неблагодарное занятие, Алексис. И лучше не берись за него. Долго не продержишься. Тем более между мной и Анькой. "Боливар не вынесет двоих..." Я кругом виноват, я знаю, но мое знание ни хрена не меняет, а наоборот, завязывает узлы круче и круче. Раз пошла такая пьянка... Я тебе расскажу. Чтобы ты больше никогда впредь не возникал с подобными глупостями. Я с Анькой не сплю уже столько времени... сам давно забыл, когда в последний раз это было. По-моему, со дня зачатия Ваньки. Я окончательно схожу с круга, Алексис, совсем спиваюсь и как мужик давно ни на что не гожусь. Хана мне, каюк! Выпал в осадок! Анюта думает, что у меня тут содержится небольшой гаремчик... Бред! Мне уже девки не нужны, если так что-нибудь, по хозяйству... С женой-то вон не справляюсь! Ну, не могу же я, в самом деле, посоветовать ей найти себе нормального мужика! Что же девушке зря простаивать: молодая баба, в конце концов! Не получается у меня больше ничего, Алексис! Пить надо меньше! А у тебя как с этим делом?
      Виктор с интересом взглянул на приятеля и прочитал:
      - Брось молиться, неси нам вина, богомол,
      Разобьем свою добрую славу об пол.
      Все равно ты судьбу за подол не ухватишь -
      Ухвати хоть красавицу за подол!
      А может, ты меня выручишь? На предмет Аньки?.. Глядишь, она малость подуспокоится...
      Алексей пристально рассматривал клеенку на столе.
      - Ей не нужен никто другой, Витя, - тихо сказал он.
      - Тьфу! - плюнул Крашенинников. - А ты у нее об этом спрашивал? Спрашивал?! Нет?! Тогда что же лепишь свои заключения? Нужен, не нужен! Она сама не знает, кто ей нужен! Уж во всяком случае, она мне не нужна! Ни в каких отношениях!
      Он опять не рассчитал силу своего удара. Приятель понурил лысоватую голову с унылым носом.
      - Не привык к несовпаденьям? - спросил Виктор. - А давно уже пора!
      - А Тата? - вдруг спросил Алексей, не поднимая головы. - Как же ты с Татой?
      Виктор дернулся, как от пощечины, и снова покраснел.
      - Ну что Тата?! Что Тата? - заорал он, бабахнув кулаком по столу. Пустые стаканы испуганно вздрогнули. - Ты лучше этой темы никогда не касайся, Алешка! Тата - это совсем другое, и не нужно ее ни с кем путать! И вообще это была чистая случайность, понимаешь, урод, абсолютная неожиданность, не имеющая ни малейшего отношения ко всему остальному в моей, в ее и в твоей биографии! И в Анькиной тоже! Чернобыльский взрыв!
      - Он как раз имел самые страшные последствия для всех, - отозвался Алексей.
      Ох, и умен! И рассуждать умеет! Сколько их, таких, выискалось на голову Крашенинникова!
      - Ну ладно, ты хоть закуси чем-нибудь! - остывая, поторопился он сменить тему. - Ты совсем ничего не ел!
      Виктор вспомнил, что Таня просила накормить Алешу. В кастрюльке, заботливо укутанной кем-то из девок в полотенце, что-то оставалось со вчерашнего дня. Виктор распеленал кастрюлю и задумчиво поковырял вилкой в макаронах: вдруг там притаилась котлета? Котлеты не было. Пустые макароны приятель жрать не станет. Придется ему остаться голодным, не судьба...
      Виктор вернулся в комнату. Алексей встал, собираясь уходить.
      - Куда ты? - попробовал удержать его Крашенинников. - Посиди еще, может, я какую жратву еще обнаружу...
      - Нет, мне пора, - отказался Алексей. - Извини меня, Витя, за дурацкий разговор. Не нужно было... Что-нибудь передать Ане?
      - "А жене скажи, что в степи замерз", - машинально порекомендовал Виктор. - Я в полном порядке, приятель, не бери в голову! Проехали! Когда придешь?
      - Через два месяца, - ответил Алексей. - Я завтра уезжаю на Волгу: Ярославль, Нижний Новгород, Самара, Саратов, Волгоград...
      Знать бы тогда, что Виктор видит Алешку последний раз в жизни...
 
      14
 
      Вечером заявилась одна из очередных шалашовок Виктора, и следом за ней - возник Венька Туманов с бутылкой.
      - Вы сговорились? - с интересом спросил Виктор, любовно и нежно оглядывая Веньку. - Что-то ты давно не заглядывал, дружище! Тебя, как всегда, непросто отнять от женской груди. Как продвигается роман с Наташей?