Ну что ж, нас рассудит пара
      Стволов роковых Лепажа
      На дальней глухой полянке,
      Под Мамонтовкой, в лесу.
      Два вежливых секунданта,
      Под горкой два экипажа,
      Да седенький доктор в черном
      С очками на злом носу.
 
      Петр ошалело открыл рот.
      - Стреляться хочешь? - спросил он. - А пистолеты где брать?
      - Ну, это не проблема! - успокоил его Виктор. - Было бы желание, а пушки всегда найдутся. Пришли иные времена: стрелялок на любом рынке навалом! И как мы с тобой в юности росли: ствола приличного не укупишь! Сплошная поножовщина! На курок-то нажать сумеешь? Иначе плохо твое дело: я дуэлянт известный, чуть что - и за пистолет, уже многих запросто уложил!
      - А не боишься? - спросил совершенно замороченный, обалдевший Петр. - Ведь поймать могут! За это статья полагается!
      - От судьбы не уйдешь, Петруха, - сказал Крашенинников, закуривая. - Как не верти! Только статьи о дуэлях в Российском уголовном кодексе пока еще нет: не придумали. Я ведь хитрый! Ну, бутылку мы с тобой уговорили, давай начнем другую. А то скучно сидеть без дела!
      Он достал из сумки вторую.
      - Пьешь ты... - поежился Петр. - Прямо как лошадь. Куда столько влезает!
      - Не твоя забота! - ответил Виктор. - Тебе повезло - ну и пей на халяву, пользуйся.
      - В церковь надо ходить, Витюха, - вдруг брякнул Петр. - Богу молиться...
      - Хрен ли! - флегматично ответил Виктор, наливая два стакана доверху. - Ишь, опомнился! Это еще когда надо было делать!.. Нынче поздно, умирать пора, и, к несчастью, без покаяния... Да и грехов-то прорва, кто их теперь отпустит!
      И в ту же минуту позвонили в дверь.
 
      17
 
      Крашенинников вздрогнул от неожиданности. Кого черти несут? Впрочем, оно, может, и к лучшему.
      Облачко быстро переместилось под потолок. Виктор открыл и похолодел: в дверях стояла Танюша.
      - Ты, конечно, совершенно забыл, папа, что мы с тобой сегодня идем в театр, - сказала она, входя и снимая шубку. - На "Женитьбу Фигаро". А после третьего звонка, между прочим, в зал не пускают.
      Только "Женитьбы Фигаро" Виктору сегодня недоставало...
      - Ты права, Танюша, я действительно совсем забыл, - растерянно пробормотал он, входя за ней следом в комнату. - Просто вылетело из головы, как всегда... Извини...
      Дочь посмотрела очень недовольно, нарядная и торжественная.
      - Я так и знала! - сказала она. - У тебя опять неубрано и водка на столе. Здравствуйте! - поздоровалась она с Петром. - У меня к тебе очень серьезный разговор, - сказала она, подняв на отца строгие Оксанины глаза. - До театра. Тет-а-тет!
      - Ничего. Можешь говорить при нем, - разрешил Виктор. - А в театр-то мы поспеем? До третьего звонка?
      - Не беспокойся, я все рассчитала, - серьезно сказала дочь и подозрительно покосилась на Петра. - Дело в том, что звонил Петя.
      - Кто-о? - изумился Виктор. - Какой еще Петя?
      - Ты совсем допился! - сурово сказала дочь с осуждающими материнскими интонациями в голосе. - Петя Крашенинников, твой старший сын и мой младший брат! Дошло, наконец?
      - Петька? - еще больше изумился Виктор. - Ничего не понимаю... Да он с телефоном-то едва справляется... И что он сказал, если уж смог набрать номер?
      - Он сказал, - отчеканила дочь, - ты только не волнуйся, что пришла телеграмма из Саратова, из гостиницы... Там в случайно уцелевшей записной книжке нашли твой адрес... Вчера ночью дядя Алеша сгорел в номере... Насмерть... Тетя Аня легла и не встает. Петя не знает, чем кормить Ваньку и как включать газ. Туда мама сразу поехала. И тебе тоже, наверное, нужно туда ехать, папа...
      Облачко под потолком тихо шевельнулось.
      - Да нет, зачем, раз туда уже мама поехала, - пробормотал Виктор. - Мы пойдем с тобой смотреть "Женитьбу Фигаро"... Не пропадать же билетам... За такие-то деньги... "Ленком" здорово накручивает, чересчур высоко воспарил в волнующих эмпиреях стихии свободного рынка... Алексис, значит, пьяный заснул и забыл погасить сигарету... Проснуться не успел... Божий человек... Алеша Попович... Танюша! Значит, теперь ты будешь приходить ко мне вместе с Алешкой!
      Облачко прижалось к стене. Петр совершенно обезумел, дико вытаращив глаза.
      - Какая Танюша? Я? - строго спросила дочь. - Ты это о чем, папа?
      - Все о том же, - пробормотал Виктор. - О том же самом - о любви... Хочешь, Танечка, я расскажу тебе кое-что?.. Когда мне было немножко больше лет, чем тебе сейчас, я встретил девушку... Только не полумесяцем бровь... У нее все было совсем не так. Глаза цвета подсолнечного масла и родинка между ключиц... А шапка почему-то без конца съезжала набок... Ты читала такие стихи:
      Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
      Очертанья столицы во мгле.
      Сочинил же какой-то бездельник,
      Что бывает любовь на Земле!
      Тем бездельником оказался я. Ее звали так же, как тебя - Таня. Но потом вот этот подонок, - Виктор вытянул руку по направлению к Петру, - да-да, не удивляйся, тот самый, что сидит сейчас рядом с тобой! - встретил нас в лесу... И... - Виктор замолчал. - Это долго рассказывать, Танюша. "Жил-был художник один, домик имел и холсты..." Я убил свою Таню - так получилось. А теперь она приходит ко мне по вечерам. В виде облачка. Вон, посмотри! - он указал рукой вверх.
      Дочка подняла голову и внимательно, серьезно вгляделась в потолок. Виктор не знал, что она там увидела, но взгляд у нее остался по-прежнему спокойным и задумчивым.
      - Бедный папа! - вдруг сказала она в первом женском прозрении. - Ты бы все-таки бросил пить! Или хотя бы немножечко поменьше... Сразу отказаться трудно.
      Виктор озадаченно уставился на нее. Откуда у него, недоделанного кретина и алкаша, и Оксаны, этой железной леди, появилось неземное волшебное создание, сотканное из воздуха, запаха листьев и утреннего лучика солнца? Какая-то необъяснимая загадка природы! Или, скорее, ошибка! Это, пожалуй, точнее.
      - Хочешь поговорить с ней? - спросил Виктор.
      - С Таней? - без всякого удивления спросила дочь и тут же сама себя поправила: - С тетей Таней?
      Таня-большая тихонько засмеялась.
      - Смотри-ка, Танюша, ты для нее уже тетя! - изумленно протянул Виктор. - И она совершенно права! Только для меня ты навсегда останешься такой, какой была много лет назад...
      - Дочка, значит? - вдруг спросил Петр, о котором они почти забыли, и нехорошо завозился на стуле. - Танюша? Старшенькая?
      - Ну да! - кивнул Виктор, не понимая, к чему он клонит. - Я же тебе говорил.
      Внезапно Петр вскочил и бросился к Тане. Он схватил ее левой рукой за шею, ловко и умело прижав сразу оба плеча, а правой занес над ней нож, которым хозяин подвала недавно открывал бутылку.
      Облачко испуганно метнулось к Виктору. Он медленно встал и напряженно выпрямился.
      - Эй, ты, кубик Рубика, кончай балаган! - осторожно, еще не успев испугаться, сказал Виктор, собираясь с мыслями. - Обрыдло, понимаешь? Меня прямо на месте чуть родимчик не хватил!
      Дочка сидела бесстрастная и твердая, как стена, и смотрела отцу прямо в глаза ничего не выражающим взглядом.
      - Ты! - истерически завопил Петр. - Ты, художник, блядь!
      Хоть бы ребенка постеснялся!
      - Если ты сейчас же не пойдешь со мной к прокурору и не расскажешь обо всем, я ее прирежу у тебя на виду! Мне все едино!
      - Шагать на ночь глядя? - стараясь не сорваться, спросил Виктор. - Это не миниатюрная мыслишка, но надо ее додумать до конца... Ты соображай хоть немного, в темноте выросший, какие сейчас могут быть прокуроры? С утра и пойдем!
      - А-а, обмануть хочешь! - заорал Петр, продолжая сжимать Таню. - Не проведешь, не выйдет! Или мы его сейчас найдем, или я ее так до утра и продержу под ножом! Только шевельнись - твоей девки тут же не станет!
      Мгновенно протрезвевший Крашенинников быстро прикидывал, как ему лучше поступить. Облачко тревожно реяло над головой.
      - Что посоветуешь, Танюша? - тихо спросил он.
      - Тяни время! - шепнула она. - Тяни, Витя, из последних сил! Разговори его снова, у тебя это получается! Попробуй! Он на испуг берет, я думаю, все равно не решится... Или не так сразу...
      - Не сразу... От этого не легче! - усмехнулся Виктор. - Попробую... Хотя лучше всего сейчас молчать, чтобы ничего опасного не ляпнуть и одновременно давить на психику... Кажется, это называется держать паузу по Станиславскому. Во ВГИКе не проходили? А как к прокурору пойдем, дружище? - спросил он, снова спокойно садясь. - Я впереди, а ты с девочкой и ножом сзади? Что и говорить, картина впечатляющая! А дорогу ты знаешь, приятель? Адресок прокурора имеешь?
      Виктор посмотрел Тане в глаза и улыбнулся. Не бойся, доченька, ничего страшного не случится! Дядя так шутит, пугает. Он заядлый шутник, известный!
      Таня ответила таким же невозмутимым взглядом. Я не боюсь его, папа, он меня вовсе не испугал, но мы опаздываем в театр! А там моя любимая Шура Захарова...
      Что поделаешь, доченька, придется поступиться Шурой Захаровой. Кто знал, что все так нескладно получится... У тебя вообще очень неудачный отец... Тебе шибко не повезло с ним, доченька...
      Таня моргнула и снова уставилась материнскими глазищами. Ишь, лупелки какие!
      Да нет, папа, мне с тобой очень повезло. Ты напрасно на себя наговариваешь. И твое облачко - чудное, прелестное, необыкновенное... Действительно похожее на молодую женщину со светлыми волосами. А скоро вырастут Петька с Ванькой!.. Знаешь, как будет тогда нам всем хорошо!..
      Петр немного растерялся, видимо, представив себе картину, живо обрисованную Виктором. Он, безусловно, слишком многого не учел, вариант был до конца не отработан, хорошенько не обдуман. Да и когда ему было додумывать! Времени же ни на что не оставалось! Действовал больше по вдохновению, по наитию - ну и прокололся, конечно!
      - Ты... это... - забормотал Петр. - Я тебе на слово поверю. И девку твою отпущу... Но только ты должен поклясться, что пойдешь со мной немедленно!
      Виктор слушал его с видимым удовольствием.
      - Съешь еще пирожка! - предложил он, подвинув Петру тарелку. - Утром одна известная художница принесла, ты ее не знаешь. Да это неважно! Пирог больно вкусный! Хочешь, я тебя покормлю, а то у тебя обе ручонки заняты!
      Перебор! Петр посерел от злобы.
      - Ты мне зубы не заговаривай! - прошипел он. - Чего ты тут про пирог плетешь? Лапшу на уши вешаешь! Облака всякие, бабы голые! - Никак они ему покоя не давали! - Совсем чокнулся? Ты лучше давай говори: идешь к прокурору или нет?
      - А что, возможны варианты? - спросил Виктор, погладив бороду, и голос его отвердел.
      Петр почувствовал это и тоже в ответ напрягся.
      - Ты мне, приятель, альтернативы не предлагал, - продолжал Виктор, недобро поигрывая пустой бутылкой.
      Петр покосился на нее с опаской.
      Смотри, смотри, сволочь, а ты не бойся, доченька, я тебя в обиду не дам!
      - Так что, конечно, иду, но, повторяю, поздновато сегодня для чистосердечных признаний, лучше бы отложить все раскаяния на завтра. С утречка и отправимся, чаю откушав. И пирожок заодно доедим.
      Прости, доченька, но в театр мы сегодня все равно не попадем. Нам больше там ничего не покажут. Так вышло! Прости, Шура Захарова! Когда в театрах дают третий звонок?
      Петр переминался с ноги на ногу. До утра ему, разумеется, не продержаться. А сегодня и впрямь поздно...
      Облачко прикоснулось ко лбу Виктора, и он нежно и благодарно потерся об него, зажмурившись.
      - Потерпи немного, Танюша, - шепнул он. - Скоро этот шут расколется, вот увидишь...
      Но Петр пока все-таки сдаваться не собирался. Он тоже пытался тянуть время.
      - Ты похож сейчас на надувшегося голубя возле Манежа, - сказал ему Виктор. - Грудь колесом, а ткнешь пальцем - и ничего нет, пусто! Дутыш! Фыр-фыр-фыр - и отлетел в сторону нахохлившийся серый комочек из обтрепанных грязных перьев!
      Таня-большая усмехнулась.
      - Это идея, Витя! - сказала она. - Ты еще не создал своего собственного столичного голубя на манер птички Пикассо. Подумай!
      Виктор согласно кивнул и сжался, сосредоточенно приготовившись к броску: Петр мог снова взбелениться и выкинуть новый фокус. К счастью, до Петра не очень дошло - он лишь внимательно осмотрел свои руки, и Виктор догадался, что Петр начал уставать. Затекли кисти, одеревенели ноги, ныли сведенные судорогой напряженные мышцы. Битва выходила на финишную прямую.
      Осталось еще немного, - безмолвно уговаривал дочку Виктор. - Потерпи чуточку, Танюша, совсем чуть-чуть! Главное - выиграть сейчас! На повторение этот дохляк ни за что не решится!
      Но дохляк держался молодцом. Он повертел нож в воздухе и неожиданно прижал лезвие к Таниной шейке. Виктор замер. Выбить нож не успеть!
      Облачко в страхе заметалось над головой.
      - Не убью, так порежу! - изменил свое решение Петр. - Чтоб тебе неповадно было над людьми измываться!
      - Да над кем я измывался, Петр! - не выдержал и возмутился Виктор. - Мы ведь с тобой твердо договорились: утром идем к прокурору! Чего тебе еще от меня надо? Отпусти девочку и ложись спать! Ну, я тебя как человека прошу!
      Это было жестоким просчетом: Петр сразу почувствовал свою силу и значительный перевес.
      - С тобой договоришься, как же! - заявил он. - Облапошить хочешь! Отпусти! - передразнил он Крашенинникова. - Чего захотел, держи карман шире! До утра стоять буду - и все дела!
      - Слушай, родной, да ведь даже почетный караул у Вечного огня меняют каждый час! - воззвал к его логике Виктор. - И ребята там все молодые, здоровые, тебе до них далеко! Ну где тебе ночь простоять! Сам подумай! Об этом только мальчиш-Кибальчиш мечтал. И потом, Петро, ты бы обратил внимание на ноги: в нашем возрасте и тромбофлебит схватить недолго! Вообще нижние конечности - главное. Неслучайно эта проблема остро стояла даже в сказках. Золушка потеряла именно башмачок, андерсеновская русалочка из-за любви согласилась быть не только немой, но и ступать по ножам, а Герда босиком бежала по снегу за Каем! Но они хоть страдали за любовь, а ты за что мучаешься? Тяжело ведь? Конечно, тяжело, как говаривал красноармеец Сухов.
      - Не твое дело! - буркнул Петр, чувствуя правоту художника. - Пей и закусывай! И из комнаты ни на шаг!
      Виктор в отчаянии поднял глаза вверх: Таня, милая, выручай! Научи, помоги, что же делать? Хорошо еще, что Оксана занята с Анютой и мальчишками и не будет очень беспокоиться за дочку. Знает, что та с отцом.
      Облачко металось в смятении, не зная, что предпринять. Таня-маленькая сидела молча и спокойно, изредка косясь на приставленный к горлу нож. Стойкий оловянный солдатик. Зазвонил телефон.
      - Не подходи! - истерически завизжал Петр. - Не бери трубку, прирежу!
      - Да я и не собирался, ты что! - успокаивающе сказал Виктор. - На хрен мне все телефоны! Я вообще давно уже в театре, заметь! На улице Чехова.
      Петр немного повертелся и на время успокоился. Телефон умолк.
      - У тебя нет машины, Петр? - спросил Виктор, снова закуривая.
      - Нет, - удивленно отозвался тот. - А на кой она мне?
      - А ты русский?
      - Русский, - ошеломленно ответил Петр. - Ты чего пристаешь?
      - До утра далеко, поговорить охота, - объяснил Крашенинников. - "А какой же русский не любит быстрой езды..." По-моему, ты ее тоже любишь.
      Петр неловко потоптался на месте.
      - Заткнись, а? - попросил он. - Добром прошу!
      - Не хочешь разговаривать - не надо, - согласился Виктор. - Стой себе пень пнем. Я с Таней говорить буду, - и он протянул вверх руку. - Танюша, я не успел тебе рассказать: я ведь родился и вырос в Киеве, где "чуден Днепр..." Ну, Петро об этом тоже, конечно, не читал. И от всех своих печалей и неудач всегда уезжал потом именно туда. Там рвется вверх гордо закинутой головой Андреевская церковь, капризная, надменная, сине-белая. Во Владимирском соборе весело протягивает навстречу пухлую руку в перевязочках васнецовский малыш Христос, такой непохожий на всех младенцев Христосов и такой похожий на всех младенцев. А Кирилловскую церковь расписывал Врубель. На бульваре Леси Украинки шуршат и бросаются под троллейбусы листья, с печальным шорохом погибая под толстыми шинами. А Владимир держит крест над Днепром... И смотрит на город Лавра. Но нынче, Танюша, мне уже некуда спасаться бегством от своих разочарований - Киев не больно гостеприимен к бывшим горожанам и видеть их вовсе не рвется. И кто теперь утолит мои печали?
      Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка.
      - Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени!
      Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет - и суда нет...
      - Раньше у тебя существовала совсем иная версия, - заметила Таня.
      - Правильно говоришь, - вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями. - Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей - это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль.
      - Что ты врешь? - пробормотал Петр.
      - Это правда, - опять вздохнул Крашенинников. - В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть.
      Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи.
      - Впрочем, театр, - это теперь не шибко актуально, - продолжал Виктор. - Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр?
      Петр отрицательно покачал головой.
      - Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? - Виктор налил себе. - Жизнь изменилась, Танюша, вчистую... Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая?
      Петр снова растерялся.
      - Иди ты! - буркнул он. - Мелешь чего-то! Сам не понимаешь!
      - Окстись, Петя! Как это не понимаю? - Виктор отпил из стакана. - Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ?
      Петр взглянул исподлобья.
      - Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой - реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит..." На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. А Татка в вагоне встретила блоху. Но это цветочки. Мои шибко образовавшиеся пацаны без конца номера откалывают: они собираются жить в свободной стихии рынка. Картавый на все согласные русского алфавита Петька сообщил на днях, что он во дворе лепит пиложки из снега и плодает их по доллалу за штуку. Я был ошарашен. Дороговато что-то, говорю, сыночек, один пирожок - и доллар! А он объяснил мне, ничего не секущему в рыночной экономике, что Ванька пледлагал плосить два! Стало быть, Ванька будет бизнесменом рангом повыше.
      Обе Тани разом засмеялись. Петр хмыкнул.
      - А уж сказки рассказывают! - продолжал с воодушевлением Виктор. - Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной мадамы в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет. - И молока не пьешь? - в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами. - И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже.
      - Непременно! - отозвалась Таня-большая.
      Петр снова хмыкнул.
      - Я хочу в туалет! - решительно, без обиняков, заявила Танюша и скосила глаза на Петра. - Как вы на это смотрите?
      Виктор застыл от неожиданности, ладони стали мокрыми и холодными.
      - Таня, я тебя умоляю, - прошептал он. - Что ты еще выдумываешь...
      - Почему я выдумываю, папа? - возмутилась Таня. - Вот странно! Я правда туда давно хочу! А мама меня учила, что терпеть очень вредно, потом я не смогу рожать! Вам бы хотелось, чтобы ваша дочка не смогла рожать и у вас никогда не было бы внуков?
      Она сурово покосилась на Петра. Непредусмотренный выпад окончательно смутил его. Он явно не знал, что отвечать и на что решиться.
      - У вас есть дочка? - строго продолжала Танюша.
      - Нет, - неуверенно ответил он. - Пока нету...
      - Ну, значит, будет, - безапелляционно заверила его Таня. - Кстати, вы тоже можете захотеть в туалет, до утра далеко. Это перед кухней налево. Мы как, пойдем туда вместе или вы мне позволите прогуляться одной?
      Она была истинной дочерью своего отца. Виктор снова напрягся, приготовившись к самым худшим неожиданностям. Петр смущенно мялся. Девочка явно поставила его в тупик.
      Танюша, милая... А она вдруг спокойно встала и отвела от себя руку с ножом. Виктор сориентировался мгновенно. Метко пущенная табуретка сбила Петра с ног, остальное было делом техники: Виктор перемахнул через стол, выбил нож и крепко стиснул два худых костлявых запястья. Таня взяла со стола пустую бутылку и разбила ее о голову Петра.
      - Это лишнее, Танечка, - пробормотал Виктор. - Мы так можем его убить...
      - Ничего, - безмятежно отозвалась дочь. - Ты все равно уже кого-то убил. Теперь будем сообщниками. Смотри, ему даже ничего не сделалось!
      Действительно, Петру снова повезло: бутылка выскользнула из детской слабой и дрожавшей от всего пережитого руки и задела его только краем, оставив на лбу едва заметный красноватый след от удара.
      - Таня, веревку! - крикнул Виктор, и дочка метнулась на кухню.
      Петр лежал тихо, не рвался, не орал и позволил себя связать, не проронив ни звука. Виктор поднялся с пола, отряхнул руки и, подтолкнув сантехника ногой к стене, посоветовал:
      - Теперь спи, дружок! До утра! А мы с Таней пойдем в театр. Как договаривались. И все дела!
      - Ну что ты, папа! - укоризненно сказала Таня и отщипнула кусок пирога. - Очень вкусно! Это тетя Тата принесла? Я ведь тебе уже объяснила: после третьего звонка в театр не пускают.
      - Ах да, совсем забыл! Старый становлюсь, Танюша, бестолковый... - виновато сказал Виктор. - Тогда ложись спать. Мамы все равно до утра дома не будет. Сейчас я позвоню Анюте и предупрежу, что ты не придешь.
      Облачко медленно таяло в вышине.
      - До завтра, Танюша! - прошептал ему вслед Виктор и поцеловал дочь в лоб. - Спокойной тебе ночи!
      Потом он накинул куртку и вышел на улицу покурить.
      Морозная лунная ночь высветила землю и дома до прозрачной, молочно-голубоватой белизны. Снег переливался под ногами и мерцал в воздухе тонким резным кружевом. Из-за дерева кто-то вышел. Крашенинников содрогнулся: неужели еще один? Кто на этот раз пожаловал? Он пристально вгляделся в темноту и не без удивления увидел длинную нескладную Венькину фигуру.
      - Я никак не соберусь спросить у тебя, Вениамин, - сказал Виктор, - какое у тебя самое любимое время года? Поди, весна? Скоро наступит... А чего ты здесь на морозе топчешься? Фонарный столб из себя изображаешь? Запросто ангину схлопочешь, балбес. Зайти, что ли, не решаешься? Раньше за тобой ничего подобного не водилось. Или ты не один, и тебе снова позарез нужна хата? Ты говори, не стесняйся! Совсем тебя бабы сна лишили, как я погляжу! И с ними плохо, и без них.
      - Беспокоился я за тебя, Витя, - тихо и необычно серьезно ответил Венька. - Кто у тебя там за деревом утром прятался? Мне звонила Тата... И... ты знаешь про Алешу?
      - Да, - глухо ответил Виктор. - Проехали... У меня Танюшка, но ты зря не зашел, помог бы кое в чем. Хотя я все равно не смог бы тебе открыть дверь...
      - Я подумал, ты не один, - смущенно ответил Венька. - Вчера же была Нелька...
      Виктор протянул ему сигарету.
      - Нелька, дружище, хорошо умеет жарить котлеты, - задумчиво сказал он. - А кто тебе сказал про Алексея?
      Венька растерянно мялся, не спуская с него глаз.
      Вот и Алеша ушел...
      Да, все они постепенно куда-то уходят, покидая Виктора на этой грешной страшной Земле и оставляя после себя тяжкую неизбывную память, которую никак не переверстать... Это горе можно пережить со временем, память пережить невозможно...
      "И в том строю есть промежуток малый..."
      - "Но новую песню придумала жизнь, не надо, ребята, о песне тужить, не надо, не надо, не надо, друзья"... - пробормотал Виктор, закуривая. - Скажи, Вениамин, а ведь у меня очень неплохой голос и слух! Как тебе нравится?
      - Ты плачешь, Витя, - сдавленно прошептал Венька. - У тебя на глазах слезы...
      - Это снег, дубина! - ответил Виктор. - Идет не переставая, заметь!
      - А на волосах? - хрипло спросил Венька.
      - Что на волосах? - не понял Виктор и прикоснулся к своей непокрытой голове. - Лежит, не тает снег, что ли?
      - Кажется, - неуверенно подтвердил Венька. - Ты стал совсем седой, Витя...
      Хрустальная зима застыла вокруг них в тяжелой неподвижности. Виктор посмотрел в небо. Высоко и неторопливо проплывали облака из марлевки, прозрачные и безмятежные.