Гиллигилл, наоборот, похоже, чувствовал себя распрекрасно. Он весело насвистывал, и время от времени отправлял в рот пригоршни мух, которые, по всей видимости, признали орка королем помойки.
Олло плелся позади. На его лице висела брезгливая гримаса королевского кота, унюхавшего крысу. Всякий раз, когда рука Гиллигилла описывала круг над головой, а вслед за тем окрестности оглашало жирное чавканье, эльф вздрагивал, передергивал плечами и разражался речью примерно такого содержания:
– Чтобтыподавился, чтобтыподавился, чтоб…
Лес, жара, чужой мир, мухи. От этого кто угодно озвереет.
Но вдруг в жужжащей черной стае мелькнуло что-то желтое. Олло встрепенулся. Пять или шесть дородных ос лениво закружили над головой орка, и жало каждой размером могло сравниться с сапожной иглой. Гиллигилл продолжал лакомиться.
Затаив дыханье, Олло следил за тем, как огромная лапа Гиллигилла с каждым разом ближе и ближе подбирается к осам. "Еще… еще немного" - шептал эльф - "Еще раз… еще…".
Внезапно послышался топот, треск ломающихся веток, будто матерый кабан продирался сквозь кусты. Олло и Гиллигилл навострили уши. Эльф схватился за рукоять меча. Орк выхватил из-за пазухи огромный кривой нож. Топот приближался.
– Кто это? - прошептал Олло.
– Сейчас увидим, - сказал Гиллигилл и оскалился.
Отчаянно размахивая руками, из-за деревьев выскочил Геремор. Белокурые волосы растрепались, серебряные ленточки густо облепила паутина.
– Стражники! Стражники! - шепотом завопил Геремор.
– Сколько? - спросил Гиллигилл.
– Сотня, не меньше! Нас ищут. Уходим!
– Куда?
Геремор кивнул в сторону густых зарослей шиповника, росших неподалеку. Все трое бросились туда. Следом помчалась крылатая свита Гиллигилла.
– Обхожу мусорную кучу, - отдуваясь, начал рассказывать Геремор, когда забрались в гущу колючих кустов, - а они растянулись цепью, идут, по сторонам зыркают. Серые стражи, как те, которых мы повстречали утром. И невесть откуда жуткий такой голосище гремит: рассказывает им наши приметы и велит схватить. Колдовство!
Олло бросил беспокойный взгляд в проем между ветвями.
– Быстро сработали, - проворчал Гиллигилл. - Я же говорил, с людьми ухо держи востро. Тебя они видели?
– Видели, - застонал Геремор. - Там лес редкий, негде спрятаться. Но что мы им сделали-то?
– Тише! - прошипел Олло. - Сюда идут.
Облавщики - их было очень много - приближались, растянувшись цепью. Они нервно вертели головами и перебрасывались короткими отрывистыми фразами. То и дело в разговор встревал скрипучий потусторонний голос. Казалось, он рождался из самой лесной темноты и таким же темным был смысл произносимых слов:
– Второй, второй. Замечены на платформе, направились в шестнадцатый квадрат. Опасны. Имеют холодное оружие. Возможно, страдают расстройством психики. В случае чего - открывать огонь на поражение.
– Что, серьезно в колючки ломанемся? - подал голос кто-то из цепи. - Говорю, нет в лесу этих чудиков. Дорогой они пошли.
– Перекур. Ждем начальство, - отозвался другой.
Цепь остановилась у зарослей. Сквозь листву можно было разглядеть желтые кокарды на кепи и полосатые бело-синие рубахи, выглядывающие из-под серой амуниции. Зашелестело, защелкало, вспыхнули крошечные огоньки, и воздух наполнился вонючим голубоватым дымом.
Эльфы окаменели.
Олло стоял вытянувшись во фрунт, как на королевском смотре и, не мигая, глядел сквозь проем в листве на алый огонек на конце странной белой колбаски, зажатой в зубах низенького круглолицего мужичка лет тридцати. Время от времени мужичок втягивал сквозь колбаску воздух, а потом выпускал через нос две струйки дыма, становясь похожим на потешную копию дракона. Зрелище показалось настолько забавным, что Олло раз или два с ужасом давил готовый вырваться нервный смешок.
Рядом застыл Геремор. Его лицо искривила гримаса невыразимого страданья. Щегольский кафтан цвета парного молока безнадежно запутался в колючих ветвях, и спасти его без использования магии казалось делом совершенно безнадежным.
И только орк выглядел так, будто все ему нипочем. Он беззаботно стоял на небольшой прогалине и, вытянув губы, что-то беззвучно насвистывал. Иногда привычным движением схватывал пригоршню крылатых тварей, роившихся над головой, отправлял в рот и с упоением жевал. Мельком бросив на него взгляд, Олло передернул плечами и поскорей отвернулся.
– Ну, чего встали? - послышался из-за кустов сердитый начальственный бас. - Сдурели совсем?! Кто объявил перекур? Все живо в восьмой квадрат. Там троих видели, под описания подходят.
Стражники устало заворчали, нехотя потянулись прочь от кустов.
– Живей, живей! - подбадривал командир.
Один за другим облавщики исчезали за деревьями. Когда скрылся из виду последний, Олло шумно выдохнул, без сил опускаясь на траву. Рядом, завозился Геремор, его кафтан отозвался печальным треском.
И вдруг…
– ААААААААААААААААА!!!! Ауыыыыыааааа!!!! А! А! Аиииииии!
Душераздирающий, полный боли и обиды вопль заметался по лесу. Олло вскочил на ноги. Прямо перед ним отчаянно орал обезумевший от боли Гиллигилл. Огромными ручищами орк колотил по высунутому языку, к которому прилипли два осиных трупика. Судя по скорости, с которой распухал язык, насекомые дорого продали свои жизни.
– Заткнись! - шипел Геремор. Не в силах дотянуться до орка, он дергался на конце колючей ветки как рыба, попавшаяся на удочку.
– Заткнись, жабья морда! Они услышат. Они вернутся. Заткнись! Умолкни!
Но орк не умолкал. Он вопил, вертел головой и метался по зарослям, круша колючие кусты и производя адский шум.
Послышался топот множества ног. Стражники возвращались торопливой рысью. Олло с тоской наблюдал за приближением серой цепи, кольцом смыкавшейся вокруг их убежища.
Сто шагов… восемьдесят… шестьдесят… Олло схватил орка за плечи и попытался встряхнуть. С тем же успехом муравей может встряхнуть разбушевавшегося слона. Пятьдесят шагов…Олло закатил глаза, моля богов совершить чудо. Тридцать шагов…
Позади что-то звякнуло, послышалась тихая музыка.
– Рарратарруммаа!
Щелчок! Гиллигилл исчез. Руки Олло потеряли опору, и эльф рухнул наземь, на ворох грязного вонючего тряпья. Ворох немедленно отозвался душераздирающим визгом. Олло отшатнулся, вскочил и замер.
Стражники окружили заросли, в нерешительности остановились. Полсотни… нет, больше. Силы неравны, мечом делу не поможешь.
Олло зло таращился на серые куртки врагов, когда на плечо легла чья-то рука и голос Геремора рявкнул в самое ухо:
– Ну, что стоишь, рот раззявила?! Ребенка собираешься кормить?
– Че-го? - окрысился Олло. Дурачина Геремор, нашел время шутить. Олло резко обернулся и… не узнал приятеля. Геремор преобразился. Длинные мягкие волосы превратились в жесткие черные кудряшки. Форменный кафтан заменила зеленая рубаха местного покроя. Ботфорты и белые штаны обратились черными узконосыми туфлями и синими брюками, из кармана которых выглядывал золотой уголок Магического Боекомплекта.
– Гениально! - прошептал Олло и улыбнулся. Выдуманная Геремором маскировка наверняка собьет преследователей с толку.
В куче тряпья что-то ворохнулось. Олло взвизгнул и отпрянул. Сердце гулко заколотилось о ребра, распирая грудь. В такой реакции было что-то неестественное. Олло был трусоват, и сам признавал за собой этот грех, но чтобы визжать, испугавшись тряпок…
– Ты собираешься кормить ребенка или нет? - снова подал голос Геремор.
– Что ты мелешь? - прошипел Олло. - Какого ребенка, чем кормить?
– Вон ребенок, - тихо сказал Геремор, указав на шевелящееся тряпье, - и вот чем кормить. - Он протянул руку к груди приятеля и Олло вдруг почувствовал прикосновение там, где, по его расчетам, грудь еще и не начиналась.
Холодея от ужаса, он опустил глаза. Там, где минуту назад под форменным кафтаном билось молодецкое сердце, теперь торчали два огромных бугра, обтянутых тонкой белой блузкой. Живот совсем втянулся, стал плоским, как доска; из-за проклятых бугров Олло пришлось наклониться, чтобы его увидеть. О том, что творилось внизу живота, эльф предпочел сразу забыть - слишком жуткой была перемена. И, в довершение всех ужасов, он увидел свои голые ноги, прикрытые до середины бедер черной юбкой в белый горошек.
Ни Боевого Магического Комплекта, ни денег, ни оружия не было и в помине.
– Ты, - заверещал Олло, - ты, ты, ты, ты, тыыыы!!!!!
– Что ты орешь, дурак! - прошипел Геремор. - Стражники вокруг, скрутят - и пикнуть не успеем.
– Это ты пикнуть не успеешь, - рычал Олло, пытаясь дотянуться длинными острыми ногтями до глаз Геремора. - Сволочь, урод, бабник, маг недорезанный, блошиное пастбище! Ты покойник, Геремор! Доколдовался! - Олло незаметно для себя перешел на крик. - Свинья! Выродок! Бестолочь!
Позади кто-то деликатно кашлянул. Сипловатый голос произнес:
– Что же вы, дамочка, буяните?
Олло вздрогнул, отдернул руки от гереморовой физиономии и медленно обернулся. Перед ним стоял пожилой седоусый стражник, чуть дальше сгрудились еще несколько человек. Седоусый в странном жесте приложил руку к козырьку похожей на блин шапки и представился:
– Полковник Большаков. Чем занимаетесь?
– Мы…, - протянул Олло, отчаянно пытаясь придумать занятие менее кровожадное, чем убийство Геремора, - понимаете ли, мы… мы…, - похоже, вид у него был совершенно невменяемый. Пожилой прищурился.
– Мы, мы, мы…, - под ногами, в куче тряпья произошло какое-то движение, и следом округу сотряс громогласный ор младенца. В мгновенном озарении Олло нашарил что-то теплое, шевелящееся, и, подняв добычу высоко над головой, выпалил:
– Мы ребеночка кормим!
Воцарилась тишина. Стражники разинули рты. Седоусый недобро ухмыльнулся. Всхлипнул младенец.
– Кормим вот, - пролепетал Олло, и вдруг с ужасом обнаружил, что держит ребенка за ногу.
– Что-то не так? - проговорил эльф и, чтобы загладить неловкость, сунул младенца под мышку.
Это решило исход дела. Люди в сером обступили троицу плотным кольцом. Седоусый, протянув мозолистую руку, потребовал:
– Предъявите документы.
– Нету документов, - буркнул Олло. Притворяться заботливой мамашей больше не имело смысла, и эльф решил снова стать самим собой - насколько позволяло новое тело.
Глава 3
Младенец орал так громко, что проводить допрос на месте казалось решительно невозможно. Кроме того, подозрительный вид семейки не оставлял ни малейших сомнений: ближайшие дни задержанные проведут в КПЗ.
– Прохоров! - крикнул полковник и сейчас же на зов явился сорокалетний толстячок с большой лысиной, обрамленной клочками русых волос.
Капитан Прохоров слыл в отделении докой по части детей: Макаренко и Песталоцци в одном лице. Четверо спиногрызов приучили его стойко переносить невзгоды и не страшиться никаких опасностей - будь то разъяренный директор школы в прожженных на заду брюках или принесенный из лесу ужик, который на поверку оказывался рассерженной взрослой гадюкой.
– Капитан, возьми ребенка, пока мамаша его не задушила, - распорядился полковник.
– Этого задушишь, - процедила женщина сквозь зубы.
Она сунула Прохорову визжащего карапуза. Капитан бережно принял младенца в сложенные колыбелькой руки и благодушно улыбнулся, когда тот сердито клацнул зубами.
– Надо же, - воскликнул он умиленно, - такой малец, а зубов вон сколько. - Потом потянул воздух носом и рявкнул:
– Его что, ни разу не мыли?!
– Откуда мне знать - мыли его или нет, - огрызнулась мамаша.
– Что же вы за мать! - покачал головой капитан.
– Уж какая есть, - с убийственным сарказмом ответила дамочка. - Подробности у него вон узнайте. - Она кивнула на стоявшего рядом чернокудрого типа в зеленой рубашке. - Эй, молодой отец, мы ребенка мыли?
В ответ мужчина сделал странный и явно неприличный жест и отвернулся.
Полковник отрядил нескольких подчиненных доставить семейку в участок, остальные продолжили прочесывать лес в поисках троих маньяков, напавших утром на вокзале на милицейский патруль.
Как ни старался Олло стать самим собой, его неизменно принимали за женщину, причем, судя по реакции сопровождающих - весьма привлекательную.
Его под ручку провели через лес, галантно растворили перед ним дверцы безлошадной серой кареты и вежливо впихнули в ее смердящее нутро. Прежде чем дверцы захлопнулись, подбежал Прохоров.
– Заберите! - он швырнул Олло младенца. На пальцах капитана красовались бордовые отметины совсем не детских зубов, по правому боку расплывалось подозрительное темное пятно.
Экипаж тронулся под оглушительное "ААААААААААААААААА".
Через пять минут поездки тела внутри кареты располагались в таком порядке: Олло и Геремор стояли на коленях, голова к голове, у крохотного зарешеченного окошка в задней двери шарабана. Каждый из них пытался просунуть нос сквозь прутья и глотнуть хоть чуть-чуть свежего воздуха, ибо воздух внутри кабины был пригоден разве что для копчения драконов. По полу, с резвостью бешеной макаки, ползал слегка подросший Гиллигилл. Орк кусал эльфов за икры и прочие мягкие части тела, эльфы вскрикивали, скрежетали зубами, но от окошечка не отдалялись и орка к нему не подпускали.
Олло испытывал жгучее желание разорвать Геремора на мелкие кусочки и развеять их по дороге, но руки были скованы хитроумными кандалами с защелкой, а доброй потасовки в таком состоянии не устроить. Поэтому эльф, пользуясь своим новым естеством, доканывал незадачливого приятеля старинным женским способом:
– Что за напарник на меня свалился все эльфы как эльфы и только этот вечно что-нибудь отчебучит а я потом расхлебывай бестолочь проклятая чтоб ты подавился своими заклинаньями никакого житья от тебя нет чтоб тебя орки за уши подвесили и зачем я с тобой связался…
Он зудел и зудел на одной ноте без пауз, без роздыха, краем глаза с удовольствием наблюдая за тем как кислее и кислее становится физиономия Геремора.
Стражники, сидевшие в кабине и наблюдавшие за происходящим через стеклянную переборку, сочувственно покачивали головами: похоже, камера для черноволосого арестанта была наименьшей из бед.
– Димка, сделай приемник погромче, - сказал один из них другому. - Страсть не люблю слушать сварливых баб.
Сельская дорога, тянувшаяся от самого леса, нырнула в город. Слева и справа вдруг выросли дома - невероятно огромные и непередаваемо уродливые. Они напоминали окаменевшие стволы, изъеденные гигантскими древоточцами. Червоточины застеклили, занавесили и поселили в них людей.
Карет стало куда больше, чем на проселке. Движение то и дело останавливалось, и тогда возницы принимались ерзать в своих креслах, озверело вращать глазами и окуривать друг друга клубами голубоватого смердящего дыма.
Повозка с пленниками, пропетляв немного меж кошмарных башен, остановилась, наконец, у входа в серый трехэтажный дом, похожий на каменный ящик для инструментов. Двери открылись, и стражники вывели эльфов на свежий воздух, на площадку перед дверьми. Малолетнего Гиллигилла никто взять на руки не решился, и Олло пришлось вытягивать беснующегося орка за ногу. Держа младенца в вытянутых руках, так, чтобы клацающие зубы находились на безопасном расстоянии от жизненно важных органов, эльф затравленно огляделся.
Подошел Прохоров.
– Приехали, - сумрачно проговорил капитан. - До выяснения посидите в обезьяннике. Пацана придется с собой подержать, - жестко добавил он. - У нас не детский сад.
Олло не знал, что такое "детский сад", зато прекрасно понял слово "обезьянник". Воображение живо нарисовало толпу бабуинов, разрывающих арестантов огромными желтыми клыками. Эльф с воплем бросился к капитану.
– Почтенный Прохоров, за что такая гибель?! Мы не лазутчики, не воры, мы такие же стражи, как и вы и попали сюда случайно, без всякого умысла! За что же нас к обезьянам, господин Прохоров?
Олло ухватил капитана за локоть и этим мгновенно воспользовался Гиллигилл. Кровожадно угукнув, он с хрустом запустил зубы в правое плечо толстячка. Прохоров охнул, дернулся, но не тут-то было: орк не отпускал.
– Кусают! - завопил капитан.
Поднялся переполох. Ухватив младенца за бока, Олло принялся его трясти, пытаясь оторвать от жертвы.
– Отпусти, дура, он меня порвет! - завопил капитан и задрыгал ногой.
Эльф перехватил орка за пятки, Прохоров принялся дергать Гиллигилла за нос. Но младенец лишь крепче стиснул зубы. Из глаз капитана покатились крупные слезы.
Собралась толпа. Окна каменного ящика облепили его обитатели. Они размахивали руками и наперебой что-то кричали, но слов было не разобрать.
Вокруг поля битвы бестолково метались шестеро подчиненных Прохорова. Вдруг один из них - юный веснушчатый сержант - юркнул за железную дверь "ящика", и тут же появился снова с пожарным рукавом на плече. Глаза у парня вытаращились от ужаса, он без устали совершал крестные знаменья. Подтащив тугой от напора брандспойт насколько возможно, сержантик с криком "Сгинь, падла! Изыди!" рванул рычаг, открывающий воду.
Стрелковая подготовка явно была слабым местом веснушчатого героя. Первый водяной залп ударил по задним рядам зевак, вызвав визг и панику. Повалив нескольких бедолаг, струя дернулась и пошла влево, туда, где капитан вел неравный бой с малолетним орком.
– Выруби лейку, полудурок! - заорал Прохоров.
Сержант дернул ржавый рычаг. Рычаг не поддался. Мощная струя едва не окатила капитана.
– Гнедкооов!!! Вон отсюда!!!
– Есть! - гаркнул перетрусивший Гнедков. Развернувшись "кругом", он зашагал к зданию, не выпуская из рук брандспойта. Шланг продолжал изрыгать воду.
– Гнедкооов!!!
Сержант скрылся за дверью. Зеваки на площади дружно зааплодировали.
Арестантов провели по мокрому коридору и втолкнули в длинный зал, вдоль левой стены которого помещались три большие клетки, собранные из толстых железных прутьев. Помещение действительно напоминало зверинец, но вместо злобных бабуинов Олло увидел в дальней клетке одинокую девушку. Она сидела на деревянной лавке, запрокинув голову. В зале царил сумрак - по словам конвоиров, по причине того, что ретивый Гнедков окатил водой распределительный щит.
Девушка была очень красива, и сотрясший стены протяжный вздох Геремора стал лишним тому подтверждением. Лучик света, робко проскальзывавший сквозь отдушину под потолком, выхватывал из тени лицо незнакомки и терялся в ее угольно черных прямых волосах, ниспадавших во тьму.
Одета девушка была во что-то черное. Детали скрывала темнота.
Помимо красоты незнакомка обладала каким-то необычным, непостижимым, тревожащим очарованием, определить природу которого Олло пока затруднялся.
Стражи втолкнули пленников в соседнюю клетку, прогрохотали замком и рысью умчались туда, где слышался плеск воды, грохот ведер и грозный рык сразу нескольких начальственных голосов.
Впервые в жизни Олло понял, как чувствуют себя те, кого он по долгу службы отправлял в казематы королевской тюрьмы. Гнусно они себя чувствуют. Будущее кажется им пустым и беспросветным и спасает лишь неистребимая надежда выбраться когда-нибудь на волю.
В случае с эльфами не существовало даже такой надежды. Они были одни во враждебном человеческом мире, без оружия, пропавшего из-за того, что Геремор что-то напутал с маскировочным заклинанием, без штук под названием "паспорта", которые, как стало понятно из разговора в лесу, являлись здесь чем-то вроде задокументированного права на существование. Единственный оставшийся у них Магический Боекомплект отобрали при аресте, и Олло сильно сомневался, что его когда-нибудь вернут - очень уж жадно разглядывали стражники золотую коробочку.
Олло улегся на деревянной лежанке в углу и уставился в черноту невидимого сейчас потолка. Под боком пристроился Гиллигилл. Несмотря на всю его ярость, младенческая оболочка взяла свое, и орк забылся беспокойным сном. И только любвеобильный Геремор, усевшись на полу рядом с девицей, принялся нашептывать ей что-то сквозь решетку. Разговор вскоре сладился, барышня то и дело заливалась мелодичным смехом, а неугомонный эльф сыпал и сыпал историями, вплетая в них утонченнейшие комплименты.
Свет зажегся под вечер - немигающие желтые светильники в стеклянных колбах вспыхнули сами собой. Магии в этом не было никакой, иначе эльфы и орк почувствовали бы ее. Тем удивительней казались придумки туземцев.
Вскоре принесли еду - металлические миски с кашей и бутылочку молока для Гиллигилла.
На вкус каша оказалась вполне сносной, даже изысканной - в сравнении с тем варевом, каким кормили заключенных в королевской тюрьме. Олло проглотил ее в минуту и впервые за последнее время почувствовал себя не совсем уж несчастным. Орк при виде молока скривился, но все же добросовестно опустошил бутылочку и снова уснул. Геремор ни на шаг не отходил от новой подружки и ужин они прикончили за приятной беседой.
Еще через некоторое время свет погас. Наступила ночь.
Мерно сопел орк. Геремор всхрапывал как конь, которого допекают оводы. И только Олло ворочался на деревянной лежанке и все не мог уснуть. Не помогали ни счет овечек, ни воспоминания об уютной комнатке, что он снимал в пригородной гостинице для встреч с подружками, ни колыбельные песенки, которые он мурлыкал сам себе под нос.
Когда же, наконец, сон стал одолевать, произошло нечто странное. Послышались приглушенные голоса, тихие шаги. По стенам заплясало яркое пятнышко света, и возле клеток, в сопровождении стражника, появились два тощих субъекта в черных балахонах. В свете фонаря лица субъектов походили на безумные маски: хищные орлиные клювы, налеплены на восковые черепа, в темных глазницах призрачным огнем горят зеленые кошачьи глаза.
Олло затаил дыханье.
Странная троица приблизилась к клетке с девушкой. Пришельцы долго рассматривали пленницу, время от времени перекидываясь короткими фразами. Девушка казалась спящей, но эльф готов был поклясться, что видел, как она приоткрыла глаза и бросила на вошедших короткий, полный ужаса взгляд.
Когда посетители ушли, Олло долго еще ворочался, пока его не сморил сон.
Глава 4
Олло проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно тыкал его в бок. С трудом разлепив веки, он в желтоватом свете, лившемся из дальнего конца зала, разглядел физиономию Геремора. Напарник сидел на краю лежанки и кулаком пересчитывал ребра спящего приятеля. Откуда-то издали доносился дребезжащий храп надзирателя.
– Совсем сдурел? Ребра сломаешь! - прошипел Олло.
– Тебя не добудишься. Вставай, дело есть.
Олло затравлено огляделся в поисках укрытия, но ничего не найдя, покорился неизбежности.
– Знаю я твои дела. Опять будешь нахваливать новую подружку. Почему тебе днем о бабах не говорится?
Больше всего на свете Олло страдал от ночной словоохотливости любвеобильного приятеля. Сколько дежурств было испорчено сердечными излияниями Геремора, сколько попоек загублено - не сосчитать.
Исповеди Геремора могли выглядеть петушиной похвальбой - если влюблялись в него или романтическими рыданиями - если влюблялся он, но в любом случае, они всегда случались ночью, и в роли исповедника обязательно выступал Олло.
Обычно Олло, стиснув зубы, терпел излияния напарника, с тоской ожидая, когда же иссякнет словесный фонтан, порожденный необузданной страстью. Но не в этот раз! Слушать в кутузке слюнявый бред озабоченного фанфарона было выше его сил.
Олло сделал глубокий вдох, попутно подбирая самые грубые и обидные слова, которые произнесет на выдохе, но Геремор опередил:
– Через полчаса линяем отсюда.
– Боги свидетели, Геремор, я устал от твоих слюней, от твоих вздохов, от всех этих юбок! Ты меня самого уже в юбку нарядил, похотливый кобель, и… Что?! Что, ты сказал, случится через полчаса?
– Мы сбежим отсюда, - повторил Геремор.
Олло часто-часто захлопал длинными ресницами.
– Сбежим? Но как? По твоей дурости у нас нет оружия, нам нечем колдовать. Нечем даже подкупить охранников.
– Ну почему же, - хмыкнул Геремор. - Например, они могут польститься на твои теперешние прелести.
Олло зашипел по-кошачьи и с наслаждением отвесил приятелю звонкую пощечину, эхо которой разнеслось по всей каталажке. От удара Геремор пошатнулся.
– Свинья! - удовлетворенно произнес Олло, потирая ушибленную ладонь.
– Ребята, не ссорьтесь, - донеслось из соседней клетки. Олло вздрогнул: голос, несомненно, принадлежал новой подружке Геремора, но звучал он совсем не так, как милое щебетанье, слышанное несколько часов назад. Голос был низкий, грудной, он вибрировал как сигнал боевой трубы. От него мурашки бежали по телу.
– Чего с подругой случилось? - шепотом спросил Олло. - Простыла?
– Дурак ты, Олло, - грустно ответил Геремор. - Колдунья она. Потомственная. В данный момент входит в резонанс с астралом, чтобы нас с тобой выручить, и арестанта нашего, - он мотнул головой в сторону Гиллигилла, мирно посапывавшего на нарах.
– Сам ты дурак, - обиделся Олло. - В ней магии ни на грош нет, я же чую. Ты что, забыл как колдунов опознавать? От Заззу за милю разит волшебством, не то, что от твоей подружки. У нее только голосище странный, а в остальном - баба как баба. С чем она и вошла в резонанс, так это с пустотой в твоей башке.
– Ревнуешь? - съязвил Геремор и ловко увернулся от новой затрещины.
Тем временем девушка что-то запела. Она начала очень тихо, мелодично и вполне музыкально. Что-то вроде "Оооааа-оооааа-ииооо". Но голос постепенно крепчал, становился громче, и скоро уже Олло, вцепившись в прутья решетки, кричал страшным шепотом:
– Тсс! Тсс! Девица! Барышня! Милая! Заткнись, ради богов!
Не обращая на него внимания, девушка прибавила еще несколько децибел. Теперь ее песня напоминала страстный романс кошки, тоскующей в ожидании полосатого ловеласа.
– Она свихнулась, - простонал Олло.
– Ничего подобного, - со знанием дела ответил Геремор. - Она читает отворяющее заклинание.
– Вчера вечером я уже слышал одно отворяющее заклинание, - напомнил Олло. - С меня вполне хватило.
Песня сорвалась в пронзительное комариное "Иииииии". Через миг к воплям доморощенной колдуньи прибавилось оглушительное "Уаааа-уааа" растревоженного орка.
Шум стоял невыносимый. Олло заткнул уши и забился в дальний угол камеры, с ужасом ожидая, чем все это кончится. Геремор наоборот, исполнившись оптимизма, подскочил к решетчатой двери и изо всех сил дергал ее, проверяя действенность заклинания.
Оно и впрямь оказалось действенным - в некотором смысле. Где-то вдали послышалось бормотанье, топот. Загрохотала железная дверь, и перед клетками возник разъяренный стражник в сдвинутом набекрень кепи с кокардой и мятой форменной рубахе, застегнутой не на ту пуговицу. Одна пола рубахи, выбившись из штанов, висела голубым треугольником, под которым топорщилась укрепленная на ремне связка ключей. В руках он держал длинную черную дубинку.
– Чего орем?! Чего орем, уроды?! - заорал стражник и скорчил устрашающую рожу, от вида которой попадали бы мухи, летай они по камере в этот поздний час. Но девушка и орк продолжали горланить.
– Заткнулись быстро!
Охранник ударил дубинкой в дверь клетки, в которой сидели эльфы. Дубинка проскользнула внутрь, а с ней - по локоть - рука. В тот же миг Геремор схватил стража за запястье и рванул на себя. Желтая кокарда громко звякнула о железо. Тело стражника обмякло и стало сползать на пол.
– Ключи! - крикнул Геремор, вцепившись в запястье противника. - Дотянись до ключей!
Олло рванулся к двери. Опустившись на колени, он просунул руку сквозь решетку и пытался дотянуться до ключей на ремне стража. Однако грузное тело врага завалилось назад и, чтобы добраться до связки, Олло не хватало двух-трех дюймов.
– Подними его, - пропыхтел эльф, чувствуя, что от напряжения вот-вот разорвется пополам.
– Пытаюсь, - натужно ответил Геремор. Крякнув, он слегка подтянул тело вверх.
– Еще, еще чуть-чуть, - приговаривал Олло.
Наконец, его пальцы коснулись холодного железного кольца. Еще миг - и ключи весело зазвенели в руках эльфа.
– Готово!
Геремор разжал пальцы, охранник сполз на каменный пол.
Олло принялся один за другим подбирать ключи. От напряжения тряслись руки, попасть в скважину удавалось далеко не с первого раза, и по залу разносился дробный металлический дребезг, как будто схватились на мечах две мышиных армии.
– Тише, тише, во имя богов! - умоляюще шептал Геремор. - Всех разбудишь!
Наконец, очередной ключ со щелчком повернулся в скважине, и дверь клетки отворилась. Геремор, подхватив связку, бросился отпирать соседнюю камеру, а Олло поспешил к притихшему Гиллигиллу. Едва он подхватил орка на руки, младенец разинул рот и стены сотряс новый отчаянный вопль: "ААААААААА". Олло выскочил из камеры и присоединился к Геремору и колдунье.
– Голодненький, бедняжка, - засюсюкала девушка. - Потерпи немножко, скоро твоя мамочка тебя покормит.
Олло страдальчески закатил глаза.
– Скорей отсюда, пока никого нет! - прошептал Геремор.
* * *
Ко всем сегодняшним бедам Вите Гнедкову выпало еще и ночное дежурство. Неприятную повинность он отбывал с Андрюхой Чачиным.
За долгую ночь перепробовали все имевшиеся в дежурке развлечения: все мыслимые разновидности игры в "дурака", домино, нарды, шахматы, шашки. Часовая стрелка, явно издеваясь, ползла как дохлая муха и к трем часам ночи страдальцы обнаружили, что все игры им осточертели, а больше заняться решительно нечем. И тут Гнедков вспомнил, что в сейфе лежит золотой портсигар, который сегодня отобрали у лесного арестанта, да за всей кутерьмой так и не сдали на склад.
В тот момент, когда Витя, сгорая от любопытства, возился с сейфовым замком, в "обезьяннике" завыли арестанты. Андрюха Чачин, трижды подряд остававшийся "дураком", тихонько матерясь, отправился наводить порядок.
Когда заветная коробочка оказалась в руках сержанта, напарник еще не вернулся. Коробочка оказалась довольно увесистой для своих размеров, а выгравированные на крышке таинственные значки криком кричали - требовали ее открыть. Дрожа от нетерпения, Витя подцепил ногтем вычурную защелку, и дежурка озарилась мягким золотистым светом. На внутренней стороне крышки багрово вспыхнули незнакомые письмена.
