Дресс-код для жены банкира

Лиза Сиверс

Дресс-код для жены банкира

Глава 1

На тридцать первом году жизни, потратив массу времени и сил на то, чтобы наконец-то ощутить себя самодостаточной личностью, ставлю жирный крест на всех свершениях. Выхожу замуж, бросаю работу. Рушу всю систему, которую столь заботливо выстраивала и которая, заметьте, является предметом зависти многих. И есть чему завидовать: влиятельный журналист, эффектный персонаж модной тусовки, приятная на вид, совсем не приятная на вкус, если, конечно, кому-то придет в голову поточить об меня зубы. К тому же связи в среде торговцев готовым платьем. Все это пускаю в ход, когда нужно кого-то продвинуть и благодарность явно не заставит себя ждать. Нужно же девушке как-то жить.

Кто-то полагает, что критика – удел тех, кто жаждет самоутверждения. Можно, конечно, и самозабвенно самоутверждаться, пока не побьют или не случится голодный обморок. Но по моим наблюдениям, в России критическая мысль всегда была неплохой опорой для построения личного благосостояния. В XIX веке критические опусы поднимали тиражи «Современника», и, соответственно, был обеспечен приличный гонорар и необходимое паблисити, а в начале голодных 90-х годов века ХХ-го специализация «ресторанный критик» в прямом смысле кормила мастеров гастрономического слова, обеспечивая наиболее оборотистым ежедневное горячее питание.

Меня критическая мысль и кормит, и одевает. С тех пор как сознание представителей среднего класса начало свыкаться с мыслью о том, что вещи «made in Russia» тоже можно носить и даже не скрывать их происхождения, настало наше время. То есть каждый хочет стать дизайнером, но не для того, чтобы строить какие-нибудь чудовищные конструкции, не годящиеся даже для театральной костюмерной по причине крайнего неудобства. Теперь признак хорошего уровня – своя марка и, соответственно, изготовление одежды пусть небольшими, но партиями. Я же по мере сил содействую процессу, так что можно сказать, что моя деятельность способствует подъему и расцвету отечественной легкой промышленности. Хотя это уже побочный продукт моей работы, потому что главное – солидные гонорары, ну и неограниченные возможности пополнять свой гардероб. Кстати, я очень люблю отечественных дизайнеров, и хороших, и, представьте, плохих. За то, что здесь можно ощущать себя первооткрывателем, а также самовыражаться вволю. Ведь доверившись какой-нибудь известной марке, наступаешь на горло собственной песне, лишая свою персону известной доли харизмы, и (о, мазохизм) отдаешь за все это кучу денег. Зато, одевшись от молодого российского дизайнера N и появившись в таком виде на подходящем мероприятии, можно прослыть оригиналом и отметиться в светской хронике.

В течение дня можно навестить кого-нибудь из подопечных, выпить кофе, поболтать, примерить что-нибудь из новой коллекции и даже вдохновиться увиденным. Процесс написания статей мне всегда нравился. Все эти прозрачные намеки, понятные лишь посвященным, увертки и нарочитые умолчания, а когда надо – вдруг непомерные восторги. Журнальные публикации не предполагают больших объемов, и это тоже приятно – не увязаешь в материале.

И вот приходится в добровольном порядке сворачивать всю эту деятельность…

А началось все очень обычно. В чудесный, погожий осенний день я забежала к одному из самых успешных и шустрых молодых дизайнеров. В сущности, Вадик уже и не нуждался в моей поддержке, так как давно выезжал с показами в столицу и у него одевались самые разные дамы, начиная с удачливых художниц, которые делали ему рекламу, и кончая просвещенными женами богатеев, которые обеспечивают кассу. У него всегда было полно полуодетых девиц, нарядных молодых людей определенной сексуальной ориентации, а в правилах дома было громко выражать свои восторги и поливать грязью конкурентов. Потом все услышанное оперативно доводилось до ушей соперников. Вадик прекрасно знал, кто именно доносит, но не подавал виду, так как ощущал себя одним из тех, кто формирует модную и околомодную жизнь.

Я упомянула хорошую погоду потому, что в солнечный день всегда есть настроение одеться как следует. Что я и проделала. На мне были бордовые сапоги из крокодиловой кожи, короткая кожаная юбка, красный свитер грубой вязки и длинный джинсовый плащ. Я стройная шатенка, с вьющимися волосами и зелеными глазами, и мне здорово идет красная помада. Дежурные лобзания в прихожей, дежурный возглас «Ты сегодня девушка с обложки», и вслед за изящным Вадиком попадаю в прокуренный салон. Среди безликой массы прихлебателей выделяется теряющий популярность и обаяние молодости телережиссер с рассказом о том, как его преследуют поп-звезды:

– Я прихожу в «Арену», ну, отдохнуть, а NN уже тут как тут и сразу прыг-прыг-прыг ко мне: «Миша, придумай мне клип».

На лицах присутствующих читается реплика: «Ну и придумал бы»; все в курсе, что у Миши затянувшийся творческий простой.

– А мне последнее время интересен модный процесс, я уже придумал роскошную историю для твоего показа: такие глубоко порочные женщины… – проникновенный взгляд в сторону хозяина дома.

Вадик назубок знает правила игры.

– Не уверен, понравится ли это генеральному спонсору, в конце концов, мы всего лишь часть фестиваля… – вяло тянет он.

– Мы поинтересуемся мнением спонсора, если надо, убедим, – не отстает настырный Михаил, у которого, вероятно, совсем плохо с деньгами.

На языке у Вадика, видимо, вертится что-то вроде «уйди, противный», но он продолжает тянуть:

– У них уже есть режиссер…

– Лучше меня им никого не найти, у меня имя…

Чтобы уйти от сомнительной темы масштабности Мишаниного имени, Вадик обращается ко мне:

– Проекту требуется пресс-атташе. Чувствуя ответственность за твою судьбу, кыса, считаю своим долгом тебя пристроить.

Засранец, думаю я, давно ли ходил да канючил, печально в глаза заглядывал. Но вслух интересуюсь:

– А богат ли наш спонсор и какие блага сулит он самоотверженным труженикам печатного слова? И каков размер моего гонорара?

Дело в том, что быть пресс-атташе какого-нибудь левого мероприятия – удовольствие довольно среднее. Целыми днями висишь на телефоне и сидишь в почте, и все уговариваешь и уговариваешь разных усталых и замотанных людей соизволить явиться на мероприятие и осветить его в их печатном органе. Другое дело, если ожидаются разные приятные мелочи. Пресс-коктейли, ужины, подарки.

– Все будет в самом роскошном виде, – читает мои мысли Вадик, – подарки, транспорт для прессы, выпивка и закуски. Возможно размещение крупных объемов рекламы: банк – новичок в городе, нужно засветиться. Перенапрягаться не придется, а насчет оплаты сейчас прямо поедем и поговорим.

– Наверняка будет обычный отстой: деятели искусств, ведущие модельеры, петербургский стиль, выступления детских коллективов и все такое на фоне дворцов и парков, – обиженный Мишаня напоминает о своем присутствии.

– А ты, – не удерживаюсь от комментария, – из всего этого можешь сделать конфетку.

Пока Мишаня кидает яростные взгляды, Вадик поднимается с дивана и, царственно махнув рукой присутствующим, объявляет:

– Мы тут отъедем на пару часиков. Ты, конечно, на машине? – это он мне. И Мишане: – Не переживай, найдем и для тебя поле деятельности.

Вадик не водит машину, он полагает, что на дороге действует «правило сильнейшего» и это не для него. Кроме того, вождение отвлекает от творческого процесса, который происходит у него в голове постоянно, даже во сне. Иногда он мучает рассказами о своих «цветных снах», хотя последние пять лет делает серую и черную одежду и только совсем недавно, убедившись, что все уже нашили пестрых нарядов, а городские вещевые рынки переполнены цветным барахлом, отважился на эксперименты с цветом.

Я же обожаю ездить и, с тех пор как появилась возможность купить хорошую машину, провожу за рулем массу времени. «Правило сильнейшего» волнует меня лишь в том аспекте, что иногда хочется ехать не на модной, стильной машинке, а на тракторе, при случае слегка задевая самых невежливых. Вообще откуда же ждать галантных отношений на проезжей части, если за ее пределами кругом сплошное хамство? Меня даже не очень волнуют ловкие нахалы, которые, неожиданно подрезав, стремительно исчезают. Меня выводят из себя неумелые неандертальцы за рулем, которые тупо прут, так что только и успеваешь уворачиваться, и так же тупо ругают женщин. Конечно, женщины-водители бывают разными, но все-таки редко грубыми и злобными. Впрочем, я отвлеклась. В конце концов, Вадик, который сейчас со мной в машине, совсем другой породы и вообще, честно признаюсь, занимательный собеседник и галантнейший кавалер.

Пока мы едем в банк (прекрасный адрес, набережная Невы, наверняка чудесный вид), Вадик, вместо того чтобы отдаться творчеству, посвящает меня в детали. Что само по себе странно. Обычно если кто-то из наших кругов находит спонсора, то информация по мере сил держится в секрете, а то охотников много.

– Фестивалем занимается лично глава банка. Прекрасно разбирается в искусстве и литературе, прекрасно одевается, холост, между прочим. Немного за тридцать, готов поддерживать самые разные культурные проекты. Но всякие общие места тут не пройдут.

– Жаль, что креативностью меня бог обидел, – печалюсь я, – а то бы сейчас быстренько напридумывала разных проектов с необъятными бюджетами. Кстати, и не думай демонстрировать коллекцию на порочных барышнях, Мишаня устроит скандал и потребует денег за креатив.

– С Михаилом я как-нибудь разберусь, а вот у тебя есть возможность заинтересовать Юрия Николаевича. Лично. Как женщина и как человек, глубоко знающий искусство и литературу.

– А дорогу я никому не перебегу?

У Вадика хватает такта никогда не распространяться о своей личной жизни и партнерах конкретно. Он позволяет себе лишь двусмысленные намеки, поэтому спросить напрямик, в какой степени близости находятся его отношения с этим Юрием Николаевичем, совершенно невозможно.

– You are wellcome, – кокетничает он знаниями, полученными на занятиях с приглашенным преподавателем, стопроцентным британцем кстати. Вадик считает, что нужно изучать именно британский английский, ведь это язык Лондона – мировой модной столицы.

Наконец, преодолев все дневные пробки центра города, мы высаживаемся на Английской набережной у банка и, войдя в вестибюль, вступаем в долгие переговоры с охраной. Оказывается, мое имя должно быть в компьютере. Чудеса! Однако пока его ищут, приходится стоять между дверью и крупнокалиберным молодым человеком, уткнувшись носом в первую пуговицу его пиджака. Вадик, по всей видимости, здесь не в первый раз, и ему разрешено посидеть на диванчике в холле. Наконец черный пиджак отодвигается, чтобы протянуть руку за моим паспортом и сумочкой. Еще десяток минут формальностей, и по парадной лестнице мы поднимаемся в приемную, где секретарша, уже без лишних разговоров, распахивает перед нами высокую дверь. В глубине обширного кабинета из-за циклопического письменного стола встает фигура, и доносятся слова о том, что нас рады видеть. Приблизившись, получаю возможность рассмотреть уважаемого банкира. Да, внешность достаточно пресная, Вадику крутить с ним любовь было бы определенно скучно.

Юрий Николаевич – вежливый господин в безупречном костюме, лишенном индивидуальных черт. Наверное, все подобрано продавцом в магазине. Значит, Вадик знаком с ним не так давно, иначе на нем бы был другой галстук.

– Рад вас видеть, много наслышан. Слышал, что умница, красавица. Но результат, как говорится, превосходит. – Все эти комплименты произносятся абсолютно бесцветным голосом и без намека на энтузиазм. Совершенно не ожидая от меня ответной реплики, он продолжает: – Программа обширная, будет масса гостей, но мы вас сильно нагружать не станем. Мой секретарь уже набросал пресс-релиз и список приглашенных. Просмотрите их, внесите поправки, и мы все разошлем. Гонорар, – тут он называет весьма внушительную сумму, – вас устроит?

Это в несколько раз выше самого щедрого вознаграждения за такую работу, поэтому кокетливо интересуюсь:

– Что, придется кого-то незаметно пристрелить, когда грянут первые ликующие аккорды?

Ю. Н. вежливо хихикает, зато Вадик радостно хохочет, видимо гордый за свою протеже.

– Ну что вы, – Ю. Н. все-таки оживляется, – это плата за вашу квалификацию, за ваш шарм, в конце концов.

– Но мне же совершенно нечего будет делать.

Тут вступает взволнованный Вадик. Бросив на меня взгляд, который говорит: «Дура, от чего отказываешься», он торопливо произносит:

– Ты просто не осознала масштаб работ, не вникла в подробности… Вот Юрий Николаевич тебе все расскажет, и ты еще потребуешь прибавки.

Нет, определенно между ними ничего личного.

– Да, – подхватывает Ю. Н., – не пойти ли нам пообедать? «Ландскрона» в «Невском Паласе» вас устроит?

Я здорово проголодалась, поэтому сразу соглашаюсь. И Вадика обратно везти не придется. Но в «Ландскроне» в это время так пусто, а значит, мы будем стопроцентно один на один. А так ли уж мне хочется провести пару часов наедине с этим господином?

Отель «Невский Палас» однозначно не место для романтических свиданий, особенно днем, во время бизнес-ланчей. Нас, конечно же, усадили в укромный уголок, из которого невозможно было даже рассматривать немногочисленных посетителей. К процессу заказа Юрий подошел основательно, выбирая блюда, в названиях которых были знакомые слова. Что касается меня, то, зная, что здесь отличный шеф-повар, мастер составлять изысканные меню, я с удовольствием выбрала его последние творения.

– Возьмем, пожалуй, бутылку шабли. – Я сознательно проигнорировала плотные мясные блюда – выбор Ю. Н.

Он спокойно согласился, демонстрируя полное равнодушие к вопросу. Вид его при этом говорил о том, что с чего начать, он тоже не знает.

Пришлось прямо с аперитива взять инициативу в свои руки. Имя Юрий Николаевич – не самое удобное в произношении.

– Может, перейдем на «ты»? – спросила я вкрадчивым голосом. – Можно я буду называть тебя Юрой?

– Конечно, – обрадовался он, примериваясь, как половчее разрушить горку салата.

– Само собой, меня можно называть Лерой, а лучше – Лелей.

Мое торжественное римское имя Валерия – предмет всеобщих насмешек. Вадик любит называть меня Валериком. Получается дурацкая парочка: Вадик и Валерик.

– Как ты оцениваешь новые творения Берта? – Это я непосредственно об обеде. – Летнее меню из спаржи было выше всех похвал.

Видимо, выбор темы был не самым удачным: вместо ответа я получила тягостное молчание. Обсудить тонкости букета вина, разумеется, тоже не получилось. Обед обещал быть крайне мучительным.

– Как вы, то есть ты, относишься к книгам Сорокина? – внезапно начал Юра.

Господи, подумала я, приехали. Не выразили свое отношение к книгам Сорокина только те, кто считает, что напрягаться по этому поводу не стоит.

– Он интересно описывает еду и процесс трапезы, – не желал отступаться Юра.

– В этом плане мне ближе творчество Чехова, хотя в целом постмодернизм как течение мне нравится. А если продолжать тему питания, то его еще сравнивают со слоеным пирогом… Я имею в виду структуру.

На последней фразе Юра вдруг с ужасом на меня воззрился. Чувствуя, что разговор опять оказался в безнадежном тупике, я поспешно продолжила:

– Может, расскажешь подробнее о программе фестиваля – кто участвует, кто приглашен, кому, в конце концов, заказан банкет?

– Мой секретарь даст тебе и программу, и списки гостей, но сейчас уже ничего не изменить. Так что твоя задача – сглаживать всякие неожиданности, если они возникнут.

И эта тема оказалась скользкой. Все это выглядело довольно странно, но желание получить обещанную сумму не давало мне встать и уйти. Поэтому мы поехали обратно в банк, где я добросовестно изучила все материалы (программа так себе, без откровений, но вполне приличная) и списки. Узнав, что приглашения, в том числе и для прессы, будут доставлены специальным курьером вместе с сувенирами от спонсоров, с легким сердцем включила в списки самых несговорчивых и занятых. Все равно в городе ничего интересного не ожидается, авось и представители центральных каналов ТВ почтят нас своим присутствием.

Три фестивальных дня пролетели быстро и незаметно, так что и рассказать нечего. На разных площадках пели, играли и танцевали лучшие творческие коллективы города, а затем их, как обычно, в атмосфере легкой неловкости, награждали какими-то призами, к счастью подкрепленными денежными суммами. Вечером – обязательный ужин в кругу почетных гостей и участников, форма одежды официальная. Так что и описывать особенно некого. Хотя с официальными костюмами частенько происходят всякие уморительные казусы, но в этот раз все, как сговорившись, держались в рамках приличий.

Правда, в день модных показов, который в лучших традициях обозвали «Петербургскими силуэтами», было все-таки поживее. К сожалению, рядом не было Вадика. И вместо его роскошных комментариев, от которых на глазах выступают слезы и болят мышцы лица от усилий сохранить серьезный вид, я слушала дурацкие Юрины комплименты. Особенно злило, что, как только на подиуме появлялось что-то особенно безобразное, он шептал, что в этом я была бы неподражаема.

Модные журналисты (моими стараниями) явились в полном составе. Вопреки впечатлению, оставленному фильмом Роберта Олтмена, среди них есть и вполне нормальные люди. Правда, стремление к красивой жизни, что уж там говорить, многих лишает человеческого облика. Вот сидит пожилой юноша – сотрудник городского еженедельника с яркой гражданской позицией. Но именно на страницах этого любимого широкими слоями трудящихся органа печати публикует он подробнейшие отчеты о показах мехов и бриллиантов и фуршетах, эти показы сопровождающих. Хотя человек искушенный и знающий автора прочтет между строк вопль измученной души: почему все это не мне?

Хорошо и адекватно о таких событиях повествует лишь крупная всероссийская бизнес-газета. Ее обозревателя Эльзу Ложкину искренне люблю. За профессионализм, прекрасный стиль и веселый нрав. Эльза – особа, близкая к защитникам природы, и везде появляется со своей карликовой таксой, исключая, конечно же, показы мехов, которые обе они, и хозяйка, и питомица, по понятным причинам игнорируют. Собачка воспринимает тяготы светской жизни стоически и никогда не доставляет хлопот ни хозяйке, ни окружающим. Однако в этот день песик наконец-то проявил себя с лучшей стороны. Апофеозом дня был показ известной дизайнерши, сильно увлекающейся перьями, шелками и кринолинами. Попадались, кстати, и эдакие торжественно-роскошные и, значит, вполне себе актуальные сегодня вещи. Однако Эльзочкина карлица, глядя на всю эту красоту, жутко взвыла и держала высокую, звонкую и в то же время полную тоски ноту на удивление долго. Хозяйке пришлось схватить собаку в охапку и, согнувшись пополам, как будто у нее скрутило живот и к горлу подступила тошнота, бежать между рядов к выходу.

– Модного обозревателя вырвало, – с удовлетворением заметила сидящая неподалеку дизайнер № 1, Талант с большой буквы, лучшая из лучших, наблюдавшая за происходившим с высоты своих достижений.

И это было самой интересной новостью дня, потому что коллекции все показали старые, как и бывает на такого рода мероприятиях.

Зато мне с событиями повезло. После торжественного закрытия, пожав руку всем нужным людям, Юра предложил эту руку (и сердце в придачу) мне. Хотя в наличии у него сердца и необходимого количества мужских гормонов пришлось сомневаться.

– Но мы знакомы всего неделю и даже ни разу не переспали, – попыталась я отшутиться.

– В нашем возрасте и в нашем положении это все мелочи. Главное – человеческая близость.

– Мне надо подумать. – Ничего другого я не изобрела. А подумать действительно надо. В том числе и о моем возрасте, который я по наивности считала совсем пустячным.

– И хорошо. Такие решения впопыхах не принимаются.

Такое понятие, как подтекст, Юре, видимо, чуждо.

– А как же ты? У тебя времени было еще меньше, – на всякий случай поинтересовалась я.

– У меня свои причины быстро принять решение…

Все это произносится без малейшего намека на сердечный трепет. И даже без традиционного «я тебя люблю».

– Надеюсь, одна из причин – любовь? – решила я как-то расшевелить новоявленного жениха.

– Разумеется, дорогая, – без запинки согласился он.

Вот и вся романтическая сцена. Даже без бокала шампанского, цветов и страстных поцелуев. Про секс, как мне стало понятно, вспоминать вообще было неуместно. И хотя у меня дома всегда есть что выпить, приглашать «жениха» подняться, когда мы подъехали к моему дому, я не стала. Решила: думается лучше в одиночестве.

Я люблю свою квартирку, хотя в ней последнее время стало тесно и нужно было много чего по мелочи заменить. Зато при наличии довольно скромной обстановки у меня накопилась масса стильных дорогих вещиц. Вот, к примеру, изящные настольные лампы и светильники Floss– при нашем климате и вечном отсутствии солнца предмет в доме очень важный. Имелась также вазочка Daum – подарок одного романтического персонажа, у которого никогда не было проблем с наличными. К сожалению, роман продолжался недолго и, признаюсь, по не зависящим от меня причинам.

А я люблю хорошие вещи. И если в сфере гардероба всегда готова экспериментировать, то дома хочу, чтобы меня окружали предметы хорошего качества и происхождения. Посуда, столовые приборы, постельное белье, полотенца – все это стоит кучу денег и, кроме того, нуждается в уходе. А это мне и вовсе дается с трудом.

Налив себе каплю коньяка и обведя взглядом свое милое, но подзапущенное хозяйство, я лишний раз убедилась, что мне не хватает: первое – простора, второе – денег, третье – домработницы. И все это реально присутствовало в Юрином предложении, правда, без горячего сердца и других радостей настоящей любви. Однако отсутствие перспективы хорошего секса все-таки представлялось мне действительной проблемой. У меня, как у любой взрослой барышни, случались порывы, когда я, без преувеличений, была способна на многое. Конечно, в юности такое бывало даже чаще, но попадались все больше бестолковые и даже бездарные партнеры. А сразу понять, кто чего стоит, ума не хватало. Теперь, набравшись ума и опыта, но подрастеряв юношеский энтузиазм, в сексе я принимала только многообещающие варианты, не в плане примитивной выносливости, разумеется, а в области артистизма исполнения и способности чувствовать. Так вот, в Юрином случае я, даже не глядя и не снимая пробы, сразу сообразила: ничего подобного ждать, по всей видимости, не приходится.

Около этого и вертелась на следующий день наша беседа с Вадиком. Обсудив скудные подробности прошедшего мероприятия, мы перешли к теме моего туманного будущего.

– Ну, о потемневших от страсти глазах и сильных, но нежных руках и прочих прелестях, как я понимаю, и речи быть не может, – юродствовал Вадик.

– К чему тогда это сватовство? Без тебя ведь здесь не обошлось. Я угадала?

– Ну, угадала. Так я же тебе не что-нибудь там предлагаю, а блестящее положение в обществе, деньги, удобства, путешествия. Соглашайся, а потом придумаем, как наладить сексуальную жизнь. А может, и он рядом с такой женщиной разойдется? Похорошеет. Станет занятным собеседником и изобретательным партнером?

Вадик – далеко не красавец, но умеет заводить и мужчин, и женщин. Хотя в последнем случае делает это лишь ради чистого искусства.

– Как сказала Грета Гарбо Сесилю Битону, как бы я тебя любила, если бы была мужчиной…

– Валерик, – Вадик даже растрогался, – ради тебя я освою вторую специальность.

– Второе образование – это всегда осознанная необходимость. Здесь уже не приходится ждать открытий чудных и внезапных озарений. Просто лишние усилия. Лучше будем друзьями.

– Тогда хочешь дружеский совет? – Его голос стал почти серьезным. – Выходи замуж за Юрия. Позвони ему прямо сейчас, скажи, что согласна.

Он подвинул к себе телефон и набрал номер Юриного мобильного. Я, как во сне, послушно взяла трубку.

– Я слушаю, – раздался знакомый бесцветный голос.

– Юра, это Леля. Я согласна стать твоей женой.

Молчание. Может, он забыл о своем предложении? Или это был пустой разговор? Наконец трубка ожила:

– Я счастлив, я люблю тебя. Где ты? Куда за тобой заехать?

– К Вадику, – ответила я, слегка ошарашенная такой странной поспешностью.

Оставшееся время мы провели в вялотекущих, ничего не значащих разговорах. Поэтому появление Юры получилось особенно шумным. Его как будто прорвало. Он влетел с каким-то чудовищным букетом, огромным, разукрашенным блестящими бантами, и говорил, говорил без умолку.

– Ведь я в тебе не ошибся. Ты именно тот человек, которого мне не хватало. Ты должна меня понять: мне было трудно. Все-таки такие люди, как вы, – он сделал широкий жест, махнув букетом в сторону нас с Вадиком, – всегда рады перевернуть все с ног на голову. Разве я не прав?

Он остановился, чтобы перевести дыхание.

– И какие у вас теперь планы? – поинтересовался Вадик.

– Вот опять твои подколки. Какие могут быть планы у людей, которые решили быть вместе? Сидеть здесь и изощряться, кто кого побольнее укусит?

Юре наконец-то удалось пристроить букет на столик, и он сразу схватил меня за руку.

– Поехали отсюда. Теперь, когда все ясно, мы как-нибудь сами. – Он потянул меня с дивана.

Мне было любопытно, что именно стало вдруг ясно, и более того, не очень хотелось оставаться наедине с «женихом». Но Юра решительно поволок меня к выходу.

– Букетик свой захватите, – крикнул вслед Вадик, не любивший уродливых сооружений из роз и пленки.

В машине мне тоже не удалось ничего ввернуть, потому что Юра излагал план действий на ближайшее время. Из его речей вытекало, что нужно подать заявление в загс, познакомиться с его мамой (о, ужас!) и поехать посмотреть квартиру, которую он уже давно купил, но руки не дошли ею заняться. Получалось, что интимные контакты в его планы даже не входили, что больше меня и не расстраивало. Огорчило то, что невозможно будет выбрать район и квартиру самостоятельно. Впрочем, я рассчитывала оторваться на архитектурном проекте.

– Мы ведь возьмем самого модного архитектора, – сказала я, дабы как-то поднять настроение после просмотра заурядных «сталинских» квартир на нелюбимом мною Московском проспекте.

Квадратных метров после соединения квартир должно было образоваться много, и мысль о том, что из этого получатся огромные скучные комнаты, как-то не грела. Юра туманно ответил, что ему надо подумать и что в принципе на примете уже есть человек.

Разговор происходил через неделю после описанных событий. За это время мы почти не виделись. Юра был занят. Правда, в этот период случилось знакомство с мамой. А это особенная история.

Не то чтобы я очень волновалась. У меня к этому времени сложилось впечатление, что решение принято и даже утверждено где-то в неведомых высших инстанциях. Юрина мама, Ольга Арсеньевна, оказалась дамой подтянутой и элегантной. Корректная стрижка, черный свитер, камея у ворота и чрезмерная гордость по поводу своей образованности. Ольга Арсеньевна занималась какими-то литературоведческими изысканиями, столь далекими от жизни, что доступны ее рассуждения были только для очень и очень избранных. Те, кто, обнаружив непонимание вопроса, еще и пытались донести до нее свою собственную правду, вызывали у нее легкое раздражение. Упорствующие в своем невежестве – презрение. По всему было видно, что сына своего она всем этим попросту достала.

Разговор за столом шел о том, как в стране не ценят гуманитариев. Тема, по-видимому, поднималась неоднократно, потому что Юра сразу завелся:

– Но ведь ты, мама, всю жизнь занималась именно тем, чем хотела. И общество, которому от твоих исследований не холодно и не жарко, давало тебе такую возможность. И даже платило какие-то деньги. А ты это общество еще и презираешь. Презираешь тех, чья жизнь наполнена более приземленными заботами, хотя если бы не их деятельность, у тебя бы не было таких возможностей.

– Меня в твоей тираде, Юра, обескураживает лишь одно, – желчно заметила Ольга Арсеньевна, – ты не в состоянии четко изложить мысль. Все эти «если бы», «тех, которых». Трудно докопаться до смысла. Что ты хочешь сказать?

– Я хочу лишь одного. Чтобы ты помнила, чем все ЭТО кончается!

– Если бы не ЭТО, мы бы голодали и ты бы не приглашал в гости девушек, привыкших к красивой жизни!

Это был прямой выпад в мой адрес. Я уже хотела огрызнуться, насколько позволяли приличия, но Ольга Арсеньевна вдруг осеклась и медовым голосом продолжила:

– Я вовсе не против привычки к красивой жизни. Это даже приятно, когда женщина знает толк в красивых вещах и дорогих удовольствиях. Я даже рассчитываю на то, что вы, Лелечка, приобщите Юру к таким ценностям. Он как-то совсем равнодушен к этой стороне жизни. Вот и с квартирой. Не то чтобы он меня стеснял. Но молодой мужчина должен жить отдельно от матери. Тем более, вы видите, у нас часто случаются разногласия. А теперь, когда у него есть намерение жениться… Вряд ли вы захотите жить со свекровью… У вас, как я понимаю, квартирка совсем небольшая, а ведь Юрино положение обязывает периодически давать домашние приемы, вообще держать открытый дом.

– Я с восторгом займусь квартирой прямо сегодня. Просто Юра пока не поручал мне этого, – обрадовалась я.

– Юра, надо скорее принять РЕШЕНИЕ, – резюмировала Ольга Арсеньевна, зачем-то акцентируя слово «решение», – ведь все уже ясно. Да, кстати, – она опять перешла на светский щебет, – хотя мы и спорим и Юра отказывается понимать мою работу, банк выделил деньги на сборник статей. Я сейчас принесу, очень достойное издание.

Она вышла из комнаты.

– Юра, я что-то запуталась во всех этих намеках. Какое решение с большой буквы ты должен принять и что всем ясно?

– Лель, да не обращай ты внимания. Она хочет быть значительной, вот и городит черт знает что. Устал я от нее, ты просто не можешь себе представить, какие драматические сцены она разыгрывает. А насчет квартиры… Начни. Найди пока архитектора.

Я даже начала испытывать к Юре что-то вроде нежности: он выглядел глубоко несчастным человеком. В комнату вошла Ольга Арсеньевна с увесистым томом в руке. Пришлось для приличия взять книгу и начать листать. Среди убористого текста глаз наткнулся на абзац, начинающийся словами: «Центром-аттрактором демиургического волеизъявления…» Сильная, должно быть, книга.