Андрей Ливадный

Взвод

Пролог.

Земля 2053 год…

Ночь. Черная, звездная, чужая ночь, похожая на бездну.

Тихо шуршит под ногами песок. Легкий ветер змейками гонит его по склонам низких барханов, медленно наступающих со стороны бывшего берега, дневной жар быстро улетучивается, сменяясь неприятной, пробирающей до костей ночной прохладой. Под утро вполне может приморозить, и тогда растрескавшееся под лучами полуденного солнца поверхность высохшего морского дна покроется предательской корочкой наледи.

Взвод идет без броневого прикрытия техники. В кромешной тьме бойцы ступают осторожно, намеренно растянувшись длинной колонной, чтобы предательский провал не увлек в свои пучины сразу несколько человек, да и с тактической точки зрения такое построение оправдано. Ночь таит не только природные ловушки, – во тьме скрываются неисчислимые опасности, источником которых служат люди.

Иван Лозин, командир третьего отделения десантного взвода, уже не раз ходил по данному маршруту в составе разведгрупп, но даже он не брался предсказать, что может произойти в следующую секунду, – поэтому его напряжение росло с каждым пройденным шагом…

…Впереди, на фоне тьмы, начали проступать неясные очертания чего-то огромного. Взвод мгновенно остановился, бойцы рассредоточились, занимая любые доступные укрытия, пока Лозин передавал взводному, что это старый нефтяной танкер; он лежит на боку, а невдалеке громоздятся друг на друге несколько плоскодонных барж. По данным разведки, неделю назад здесь были замечены люди.

Передав информацию, Иван лег на стылый песок, невольно думая о странных, парадоксальных явлениях, что происходили в этой части земного шара. Пусть о них до хрипоты спорят ученые, выдвигая свои теории, но Иван, например, имел свою, твердую точку зрения: дураку понятно, что на фоне глобально потепления, в резком обмелении Каспийского моря виноват вовсе не жаркий климат региона, а варварская нефтедобыча и войны.

Сержант своими глазами видел, что Волга более не впадает в Каспийское море, – Каспий пересох, а могучая русская река теперь доносит свои воды лишь до середины прикаспийской низменности, дальше ее дельта начинает ветвиться, и каждый отдельный рукав рано или поздно истончается, уходит под землю, в жадные пучины наступающих песков, которые, сменивший свое исконное направление ветер, гонит со стороны Узбекистана и Туркмении.

Стремительное обмеление Каспия, происходящее на фоне таяния льдов Антарктики, по мнению сержанта Лозина имело свои внятные исторические корни, и вполне объяснимую физику…

Нефть и война.

Все началось пол века назад с кризиса в персидском заливе, когда сверхмощные бомбы, сброшенные Соединенными Штатами на Ирак, – страну, которая, по сути "плавает" на огромной нефтяной линзе, нарушили не только сейсмическую устойчивость коры, но и привели к загадочным процессам, перераспределения "черного золота" в подземных пустотах.

Внешним признаком этих процессов явилась серия мощнейших, разрушительных землетрясений, но что происходило непосредственно под землей, Лозин мог только догадываться.

Впрочем, строить предположения было нетрудно. Признаки стремительного обмеления Каспия появились спустя десять лет после войны в Персидском заливе, но вода не может уходить "в никуда", значит под землей образовались огромные полости, способные вобрать в себя целое море.

Одновременно с этим стремительно оскудевали каспийские месторождения нефти, – "черное золото" так же просачивалось куда-то через образовавшиеся в результате землетрясений разломы и трещины, а ее место в подземных резервуарах занимали миллиарды тонн соленой воды…

В принципе в век атомных технологий утрата части нефтяных месторождений не могла поставить человечество перед глобальным кризисом, но фактическое исчезновение водных пространств Каспия породило острую проблему отдельно взятого региона.

Нарушился не только формировавшийся на протяжении миллионов лет климат. На фоне глобальной экологической катастрофы протекали иные, не менее значимые в плане последствий процессы.

Прикаспийские государства, для которых основным источником дохода исстари являлись добыча нефти и эксплуатация естественных морских ресурсов, внезапно оказались поставлены на грань полного обнищания, к тому же обнажившееся морское дно тут же с новой остротой поставило вопрос о разделении государственных границ России, Казахстана, Туркмении, Ирана и Азербайджана… 

По личному мнению Лозина острота вопроса заключалась не в том, где именно пройдет условная линия, а когда ее проведут. Он смотрел на проблему с иной стороны, и видел, что спорная территория мгновенно образовала серьезную брешь, пригодную для свободного, неконтролируемого доступа в прилегающие к Каспию государства.

Пока дипломаты и политики занимались урегулированием территориальных соглашений, данным обстоятельством не преминули воспользоваться теневые структуры, занимающиеся контрабандой наркотиков и незаконной торговлей оружием.

Границы, плотно закрытые в так называемых "зонах риска", где испокон века пролегали пути нелегальных поставок, попросту утратили свое значение, а по опасному, полному непредсказуемых сюрпризов дну Каспия уже торили первые тропы караваны из Афганистана и иных стран, на территории которых традиционно выращивалось сырье для производства наркотических веществ, а в обратном направлении со стороны Турции, начались встречные поставки оружия.

Говоря простым, понятным языком, целый регион оказался на грани гуманитарной, экологической и военной катастрофы. Дно внезапно пересохшего Каспия стало ареной непредсказуемой борьбы, – основные столкновения шли не между пограничными службами отдельных государств, – прежде всего тут сошлись интересы организованных преступных группировок, которые стремились освоить новый участок суши раньше, чем по обнажившемуся дну будут проведены четкие линии государственных границ и появятся силы, способные встать на пути контрабандного бизнеса…

Пока что вопрос висел в воздухе, а коварное пространство, разделенное на условные зоны ответственности, вот уже более года патрулировали регулярные воинские подразделения сопредельных государств…

…Непроглядная, черная ночь.

Зыбкое обманчивое, растрескавшееся дно, не способное выдержать веса бронетехники, шуршание песка, скрип шагов, тяжелое дыхание, угловатые контуры ржавеющих морских судов…

Реальность войны, которой по официальным утверждениям не было.

– Внимание… – пришел по связи голос лейтенанта, принявшего, наконец, конкретное тактическое решение: – Первое отделение обходит баржи, третье двигается к танкеру, второму занять позиции для огневой поддержки.

Выслушав взводного, Иван опустил забрало компьютеризованного шлема, и непроглядная ночь тут же превратилась в зеленоватые сумерки. Система тепловидения давала неоднородную зернистую картинку, к которой нужно было привыкнуть, чтобы не только ориентироваться на местности, но и воевать при таком восприятии окружающего мира.

Он отдал приказ, и его отделение разошлось широкой цепью. Каждый из бойцов четко знал свое место в строю, боевая слаженность группы не вызывала беспокойства, и все внимание Лозина было приковано к салатовому силуэту опрокинутого на один борт танкера.

Лазерный дальномер показывал, что до испещренного выщерблинами, покрытого коростой ржавчины борта остается двести пятнадцать метров. Где-то вне пределов видимости, за плавным закруглением обвода судна, таилась внушительная пробоина, через которую внутрь мог спокойно въехать грузовой автомобиль.

Идеальное место для укрытия и засады, вопрос лишь в том, – кто сегодня первым подошел к данной точке, – их взвод или группы прикрытия, сопровождавшие караваны с контрабандными грузами на всем пути их следования?

Надо бы оборудовать тут систему скрытого наблюдения, чтобы в другой раз не гадать… – подумал Лозин, ползком начиная движение вперед, с таким расчетом, чтобы укрыть бойцов отделения под килем опрокинутого на борт морского судна.

Он преодолел сто метров предательской, непредсказуемой поверхности растрескавшегося, припорошенного тончайшей песчаной пылью дна, когда со стороны громоздящихся друг на друге плоскодонных барж вдруг раскатистым треском ударили автоматные очереди, и по связи раздался отрывистый доклад командира третьего отделения:

– Огневой контакт!

Это было ясно и без слов, судя по мятущимся вспышкам и слепящим трассам очередей, которые на полупрозрачном забрале теплового визора выглядели горячечными строчками ярко-зеленых шариков, огонь вели две группы боевиков, одна из которых засела внутри танкера, где-то в районе внешних палубных надстроек.

– Отделение – вперед! – скомандовал Лозин, приняв мгновенное, осознанное решение. – Атакуем с тыла через пробоину. Соблюдать осторожность, на входе наверняка засада. – Произнеся эти слова, он привстал, и короткими перебежками ринулся вперед, зная, что бойцы отделения последуют за ним, соблюдая строго определенную дистанцию и очередность парных перебежек.

Оказавшись под килевым выступом Лозин, увязая по щиколотки в песчаных наносах, двинулся вдоль закругляющегося днища, пока в поле зрения тепловых систем не попал безобразный остроугольный провал пробоины. На фоне зеленоватой мглы он четко различил несколько человеческих фигур укрывшихся за толстыми иззубренными краями пробитого корпуса.

– Всем, укрыться… – Иван отполз на несколько метров в сторону, открывая себе сектор обстрела, и уперся локтями в рыхлый песок. В подствольным гранатомет его "шторма" была загодя заряжена осколочная граната, и Иван, прицелившись, коснулся сенсорной гашетки, послав ВОГ по пологой баллистической траектории внутрь танкера.

Секунду спустя сразу за пробоиной полыхнул ослепительный взрыв, прокатившийся басовитым эхом по пустому корпусу судна, и одновременно с этим Лозин вскочил, увлекая отделение в стремительный рывок.

Как он и рассчитывал, ответного огня не последовало, – они беспрепятственно проникли внутрь, встретив на входе лишь агонизирующие, иссеченные осколками тела трех боевиков.

– Шершнев, собрать документы, если они есть. – На всякий случай распорядился Иван, прислушиваясь к звонкому перестуку выстрелов и падающих гильз, доносившихся откуда-то сверху, из района накрененной палубы. – Долматов, Зыбин, остаетесь здесь, остальные за мной. – Он, не выключая тепловидения, бегом кинулся к наклонной лестнице, оканчивающейся на пятнадцатиметровой высоте темным провалом квадратного люка.

Оттуда неожиданно полоснула автоматная очередь, вслед которой, звонко клацнув о ступени, полетела ручная граната.

– Ложись! – Рефлекторно выкрикнул Иван и рванулся вбок, падая под прикрытие какого-то выступа.

Оглушительный взрыв рванул метрах в пяти от него, наполнив пустой гулкий трюм корабля звонким рикошетом разлетающихся осколков, и тут же вдогонку из люка опять ударил автомат, наугад полосуя пространство вокруг лестницы слепящими росчерками трассирующих пуль.

Иван резко привстал на колено, но кто-то из бойцов опередил его, – из сумрака ударила короткая прицельная очередь, и вниз грузным мешком повалилось мертвое тело.

– Всем доложить о состоянии! – Приказал Лозин, осторожно подходя к основанию лестницы. Он не на миг не выпускал из поля зрения квадратный проем, пока не занял позицию у первой ступени.

– Горшина задело… – Пришел доклад. – Осколочное в руку. 

– Сергей? – Лозин перезарядил подствольник.

– В порядке. Жить буду.

– Остаешься с Долматовым и Зыбиным. Шершнев, займешь место Сергея.

– Есть, командир.

– Первая пара, приготовиться. – Иван наугад послал гранату в проем люка. – Вперед!

Наверху оглушительно гаркнул взрыв.

Двое десантников стремительно вскарабкались по наклонной лестнице, и спустя секунду по связи пришел доклад:

– Чисто.

Лозин закинул "Шторм" за спину и полез вверх, вслед за ним парами поднялись еще шестеро бойцов.

Теперь они находились в средней части танкера: стены коридоров здесь превратились в пол, и вели к коротким лестницам, минуя которые можно было попасть на накрененную палубу, а оттуда к внешним надстройкам.

Безопасных путей тут не существовало, и Лозин избрал правый коридор, просто потому, что тот оканчивался более широкой, опрокинутой набок лестницей.

Пятьдесят метров гулкого тоннеля прошли беспрепятственно, лишь отзвуки гремевшего снаружи боя подстегивали, кричали: быстрее, быстрее!…

Иван первым выполз на накрененную палубу и тут же увидел, как бьет из расположенной неподалеку надстройки крупнокалиберный пулемет. На слух он безошибочно определил последнюю модернизированную модель ПКТМ^[1], который при определенных условиях, мог крепиться не только на бронетехнике, но и на переносном треножном станке.

Ну, держитесь суки… – зло подумал он, переползая по наклонной палубе.

– Решетов, возьми пулеметчика. ПКТМ не трогай, пригодиться, чтобы заткнуть тех, на барже.

Вдоль палубы метнулась тень, боец ужом скользнул за надстройку, глухо хлопнуло два одиночных выстрела, и следом пришел доклад:

– Чисто командир. Можно заходить.

Иван привстал, и в этот миг со стороны барж по ним ударило сразу несколько автоматов.

Лозина спас шлем. Пуля с хрустом впилась в кевлар, едва не проломив его в районе виска, от удара голову Ивана мотнуло в сторону, так что хрустнули шейные позвонки, визор шлема тут же померк, впрочем, как и сознание, но последнее вернулось в нему спустя несколько секунд, а вот с компьютерным видением пришлось распрощаться, – распоротый трассирующими очередями мрак вновь поступил со всех сторон, словно норовил облепить его, прильнуть к лицу, заглянуть в мутные от контузии глаза сержанта…

Он едва успел осознать это, как сзади его уже подхватили чьи-то руки и потащили вверх по накрененной палубе, прочь от визгливых искр, что высекали пули.

Лозин уже вполне пришел в себя и видел, как двое бойцов отделения прикрывают отход: присев за укрытиями они вели огонь в сторону барж, отвлекая на себя внимание противника.

…Надстройка, где стоял крупнокалиберный пулемет, оказалась мостиком танкера. Над помещением сначала поработали мародеры, выдрав все ценное, годное на продажу или содержащие цветные металлы, а уже после заброшенный, ржавеющий под открытым небом остов корабля облюбовала какая-то банда, видимо намеревавшаяся оборудовать здесь стационарный перевалочный пункт, для проходящих в обоих направлениях караванов с контрабандным грузом.

Что ни говори, место выбрано удачно: обнажившееся дно Каспия представляло собой опасное, малоизученное, коварное пространство, слишком ненадежное, чтобы по дну бывшего моря могли пройти машины, не говоря уже о тяжелой бронетехнике. Обычно караваны шли пешим порядком и остро нуждались в местах безопасного отдыха. Лозин не знал, как обстоит дело в иных регионах новоявленной суши, но в данном случае предприимчивый полевой командир, обосновавшийся в остовах заброшенных морских судов, крупно просчитался. После подписания недавних межправительственных соглашений, здесь пролегала зона ответственности Российских вооруженных сил, и вряд ли своеобразный "караван-сарай" просуществовал бы более одной-двух недель. Слишком броское место…

Впрочем, судя по обстановке, боевики обосновывались тут всерьез и надолго. Вместо пультов с навигационным оборудованием на просторном мостике танкера сейчас размещались койки, перенесенные сюда из кают, пол в некоторых местах оказался нивелирован относительно земли при помощи прихваченных на сварку металлических листов, в бортах прорезаны узкие бойницы. 

Судя по брошенным сварочным аппаратам, работы по реконструкции танкера находились в самом разгаре.

Все это прояснившийся после контузии взгляд Лозина охватил за несколько секунд. Бой снаружи не утихал, и времени на размышления не было. Не снимая поврежденного шлема, он откинул вверх бесполезное теперь проекционное забрало, и подошел к Решетову, который, оттащив в сторону труп боевика, возился с укрепленным на треножном станке крупнокалиберным танковым пулеметом.

– Патроны экономь. – Скупо распорядился Иван, протягивая руку. – Дай твой коммуникатор, у меня разбило микрочип в шлеме.

– Отделению дельта, подниматься наверх, к мостику. Осторожно на палубе, она простреливается с противоположной стоны. – Отдав приказ своим бойцам, сержант переключился на командную частоту. – На связи третий. – Доложил он. – Занял объект. Сообщите данные для огневой поддержки.

Он ожидал услышать лейтенанта, но вместо него на несущей частоте послышались звуки ожесточенной перестрелки, и хриплый рвущийся из-за частого дыхания голос командира первого отделения внезапно сообщил:

– Лозин, взводного убили. Второе отделение прижато огнем с барж. Тут духов – как в муравейнике. Несу потери, головы поднять не дают.

– Координаты? – Мгновенно оценив ситуацию, потребовал Лозин. – Дай мне хоть какую-то привязку, чтобы своих не задеть.

– Сейчас… – голос командира первого отделения почти потонул во взъярившемся треске автоматного огня. – Слушай сюда, Иван… через десять секунд я прикажу бойцам прекратить огонь. Засекай огневые точки противника по вспышкам и гаси их, иначе нам не продвинутся, ни вперед, ни назад!

– Понял. – Лозин опустил коммуникатор. – Решетов, к пулемету. – Оборачиваясь, приказал он. – Остальным разобрать бойницы. Следить внимательно, сейчас наши прекратят огонь, чтобы мы могли засечь позиции противника. Атаковать по выбору. 

Теперь ситуация наконец прояснилась. Основная часть банды в момент атаки находилась на баржах, – поэтому группа Лозина взяла танкер, встретив минимальное сопротивлением со стороны боевиков, а вот первое и второе отделения попали в тяжелую ситуацию.

Иван приник к прорезанной в борту амбразуре, мысленно досадуя, что не ко времени вырубилась вся электроника шлема, но в следующий миг уже стало не до рассуждений: перестрелка на баржах внезапно умерила свой темп, "свой" огонь утих, и сейчас по инерции продолжали стрелять лишь засевшие там боевики.

Одна, две, три, четыре, пять… – Лозин понял, что пульсирующих огненных точек, обозначавших позиции противника, слишком много, чтобы он смог зафиксировать их взглядом и удержать в памяти.

– Огонь! – Скомандовал он, и тут же справа от него раскатисто ударил крупнокалиберный пулемет, вторя ему, заговорили автоматы, глухо хлопнуло несколько выстрелов из подствольных гранатометов, и по ту сторону образованного нагромождениями металла ущелья на несколько секунд взъярился настоящий огненный ад.

– Молодец, Лозин… Кроши их… – пришел по связи яростный, торжествующий хрип.

– Не дергайся Сережа, – осадил его Иван. – Дай отработать. Через минуту поднимай людей, я перенесу огонь глубже.

– Понял тебя…

Иван короткими очередями расстрелял остаток патронов в магазине "шторма", потом резко обернулся, ища глазами Евстафьева, переполз к соседней амбразуре, и хлопнул того по плечу.

– Вадим, видишь ту надстройку? – Он указал на смутный контур металлической будки, откуда не смотря на все усилия, продолжали бить, как минимум, пять автоматов.

– Вижу.

– Заткни их. Только резко, сейчас наши начнут продвижение.

– Понял, командир. – Евстафьев сноровисто сменил автомат на пусковую трубу "РПГ-40М" и метнулся к выходу на накрененную поверхность палубы.

Иван вновь припал к амбразуре. Без системы теплового видения он мог различить лишь смутные, освещенные вспышками автоматных очередей контуры металлоконструкций, но сержанту хватило и такого восприятия, чтобы понять, – половина боевиков либо уничтожена, либо срочно сменила позиции, отходя в глубь нагроможденных друг на друга барж.

В следующий миг пространство между двумя близко расположенными палубами осветил ослепительный факел выпущенного реактивного снаряда, и металлическая будка с оглушительным грохотом превратилась оранжевый бутон огня, – видно внутри были сложены боеприпасы, которые взорвались когда боевая кумулятивная часть реактивного снаряда прожгла стену укрытия, мгновенно подняв температуру внутри укрепленной позиции до тысячи градусов…

На месте будки остался пылать яркий факел, осветивший пространство вокруг на добрую сотню метров, и теперь Лозин отчетливо увидел, как по накрененным палубам, пригибаясь, стремительно перебегают фигурки пытающихся найти новые укрытия боевиков…

Пулемет в жилистых руках Решетова дал две длинные очереди и вдруг захлебнулся, умолк, – кончились патроны в ленте, уложенной во внушительных размеров коробчатый магазин.

– Все Иван, мы поднимаемся, они бегут! – Пришел по связи голос командира первого отделения.

– Понял. – Иван опустил раскалившийся от недавней стрельбы автоматный ствол и приказал:

– Прекратить огонь. Следить за обстановкой. Евстафьев? – Он хотел похвалить бойца за удачный выстрел, но ответом послужила гробовая тишина.

– Евстафьев! – Уже громче позвал Иван, но вновь не услышал ответа и снедаемый дурными предчувствиями бегом бросился к выходу на палубу.

– Вадим… – В отчаянии прошептал он, увидев распростертое тело бойца, который упал в двух шагах от спасительного укрытия. Иван склонился к нему, и слабая надежда тут же угасла, – Вадима убило наповал, – автоматная очередь по злой прихоти судьбы прошла выше бронежилета, изуродовав его лицо…

– Суки… – вырвался из горла сержанта яростный всхлип.

Бой по ту сторону импровизированного ущелья взъярился было с новой силой, но тут же начал угасать, – не выдержав бесноватого напора десантников боевики прыгали вниз, пытаясь скрыться под покровом ночи, но Лозина уже не интересовала развязка короткого ночного боя – он сидел рядом с холодеющим телом и смотрел на звезды.

Мужчины не должны плакать, но как остановить выступившую в глазах предательскую влагу? Запрокинув голову, он смотрел на размытые контуры ярких серебристых точек, и думалось ему в эти горькие минуты о тех, кому сегодня не суждено увидеть рассвет…

Смерть уже не раз обходила Ивана стороной, но она всегда была рядом, на расстоянии вытянутой руки, будто навязчивая спутница жизни, ледяное дыхание которой он ощущал каждый миг… К этому невозможно привыкнуть, но чувства странно деформируются, словно их сминает невидимый пресс, – на место инстинктивного страха приходит нечто иное, более глубинное, яростное, душа гнется, как изображение в кривом зеркале, и только острая горечь невосполнимых потерь не притупляется со временем, а становиться все острее, грозя перерасти в ненависть ко всему сущему…

Иван продолжал неподвижно сидеть, а мысли текли помимо его воли.

Разумом он понимал: кто-то обязан делать эту страшную мужскую работу, хранить то, что в душе имеет теплое неповторимое звучание слова "Родина", – для каждого она своя, не обобщенная… но, сколько может продолжаться этот затянувшийся дурной сон: наркотики, караваны с оружием, мертвая зыбь песчаных барханов, наступающая на растрескавшееся дно пересохшего моря?… Откуда в мире столько зла, нищеты, ненависти? Где спасение от омута, в который бой от боя погружалась его душа? Может быть там, среди таинственно помаргивающей россыпи холодных серебристых звезд?… – Внезапно пришла тоскливая мысль, родившая в силу непознанных причуд ассоциативного мышления…

Лозин упрямо не хотел признавать, что проблема его души заключена не в том, что он воюет здесь и сейчас, не в острой скорби по погибшим товарищам, – она кроется в глубинах рассудка, в логичном самосознании самого сержанта.

Он просто боялся дать себе отчет в том, что прекрасно понимает: этого не остановить, ни сотней блокпостов, ни электронными системами, червоточина засела в нас самих, не в каждом, но во многих. Невозможно в один миг поменять образ жизни целых народов, тем более ссыпая на их головы кассетные бомбы… Где-то далеко в кабинетах сидели люди, не ведавшие войны, но рассуждающие о ней, планирующие ее, и велика была пропасть между амбициозными, а зачастую просто неумелыми политиканами, и сержантом, который смотрел на звезды, сидя рядом с холодеющим телом мертвого бойца.

Иван никогда не отказывался от борьбы, от риска, но ему всегда хотелось, чтобы этот смертельный риск был обоснован, служил пусть даже недостижимой, но чистой и осмысленной цели.

Он устал убивать, и понимал, что его душа уже давно балансирует на той зыбкой грани, перешагнув которую он станет не просто сержантом Лозиным, а очень хорошим сержантом, – расчетливой, безжалостной машиной для убийства…

Этой черной ночью, сидя на палубе проржавевшего танкера, он впервые подумал о звездах.

…Его мысли, как и горестное оцепенение, прервал доклад, раздавшийся в коммуникаторе:

– Это первый пост. Докладываю, к нам приближается караван. Вижу до полусотни бойцов в охранении.

Лозин встал, а на периферии сознания вдруг мелькнула шальная мысль:

Если выживу сегодня, напишу рапорт о переводе в космический десант.

…

Он выжил.

Они не пропустили караван, но когда подошла вызванная по рации подмога, опрокинутое набок морское судно защищали всего семь человек, уцелевших из всего состава взвода…

Часть 1.

Бесконтактный удар.

Глава 1.

Земля. Последние числа апреля 2055 года. Район полигонов в месте постоянной дислокации отдельной гвардейской дивизии военно-космических сил России. Маленький провинциальный городок недалеко от границы с Прибалтикой…

…Он приходил в себя очень медленно, будто его сознание нехотя выкарабкивалось из бездонной пропасти небытия.

Ощущения жизни были болезненными, обрывочными. В голове постоянно вращались разрозненные фрагменты воспоминаний, никак не связанные между собой, кроме единственного объединяющего их обстоятельства, – обрывки мыслей и образов так или иначе принадлежали ему, лейтенанту Ивану Лозину, командиру второго взвода третьей роты Военно-Космических сил России…

Поначалу не помнилось ничего, кроме адского, накатившего из поднебесья грохота и ослепительной зарницы, затопившей небеса от горизонта до горизонта.

Если видишь вспышку, – значит уже поздно… – прорвалась сквозь хаотичные воспоминания первая, более или менее сформулированная до конца мысль.

Старая шутка из разряда черного юмора времен холодной войны слышанная где-то, затем прочно забытая, и вот теперь поднявшаяся из потаенных глубин подсознания как раз ко времени и к месту…

Знать бы еще что случилось…

Иван долго лежал, глядя в лазурные полуденные небеса, постепенно заставляя саботирующую память работать, ворочать тяжелые мысли не как заблагорассудиться, а как положено, формируя из обрывков воспоминаний связную картину последних минут перед полным беспамятством.

Год?

Он напрягся от мысленного вопроса, ощущая, что у него, оказывается, есть тело: тупая ноющая боль прокатилась изнутри, обдавая жаром мышцы…

Десятое января две тысячи пятьдесят пятого…

Что со мной было? Что я делал?…

Прыжки…

Иван впитал это слово, словно его разум являлся пересохшей губкой, на которую случайно плеснули пригоршню воды. Мысль, освеженная воспоминанием, заработала жадно, последовательно.

Он вспомнил.

Взвод совершал плановые тренировки по отработке орбитальных прыжков. Сначала их на неделю погрузили в испытательный криогенный сон, а затем, сразу по пробуждении, прыжок вниз с орбиты, по которой скользил вокруг Земли полностью автоматизированный испытательный модуль. Точно, он даже припомнил все свои чувства, когда пришлось впервые шагнуть за открытую рампу космического аппарата, увидеть под собой Землю, и падать навстречу ей, пока черно-звездная бездна космоса не превратилась в глубокую фиолетовую синь стратосферы…

Что же случилось потом?… Неудачно приземлился?…

Ответа не было, вместо него память теперь уже упорно, целенаправленно выдавала картину ярчайшей вспышки, сопровождаемой адским, ни с чем не сравнимым грохотом, грянувшим в небесах, будто неистовый гигант рванул подле самого уха толстенный лист плотного картона.

Единственное, что удалось вспомнить наверняка, – так это цифры электронного альтиметра, проецировавшиеся на забрале скафандра.

До земли оставалось сто двенадцать метров, когда сложная система "летающего крыла" вдруг начала неоправданно "гаснуть" теряя часть своих сегментов…

Нет… Так не пойдет…

Воспоминания вернулись, но память не соответствовала реальности. Где, спрашивается забрало гермошлема, на котором так или иначе должен отражаться статус электронных систем поддержания жизни? Почему он болезненно вдыхает полной грудью, ощущая сырой запах прелой листвы?

Сделать движение, скосить глаза, чтобы увидеть обод иззубренного забрала, стоило ему неимоверных усилий, опять вернувших резкую боль, и неприятное ощущение липкой, горячей испарины, обдавшей тело волной жара.

…Забрало гермошлема разбито, вдребезги, вот почему он не видит показаний электронных датчиков и дышит пряным воздухом, несущим запахи не то осени, не то ранней весны…

Опять нонсенс. Он ведь отлично помнил, что прыжки проходили зимой, по крайней мере, на территории приземления царила зима. Снег, сугробы, нетронутая целина замерзших полей с редкими, лишенными листвы кустарниковыми перелесками.

Он заставил себя вдохнуть полной грудью, вновь почувствовал этот запах, да и воздух был теплым, скорее весенним…

Оттепель?… – Мелькнула настороженная мысль. – Или все-таки смена времен года?

Думать о том, что его парализовало из-за удара при неудачном приземления, не хотелось, но эта мысль сама по себе вкрадывалась в рассудок. Был единственный способ опровергнуть ее, – заставить свое тело пошевелиться, но Ивану в этот миг стало страшно. А вдруг и вправду парализовало?

Он закрыл глаза и попытался напрячь свои мышцы.

Сначала у него не получилось сделать этого, будто тело, которое он ощущал минуту назад, вовсе и не принадлежало ему… затем вернулась ломота в суставах, и как окончательное свидетельство победы над одеревеневшими мышцами вдруг полыхнула боль, – теперь уже резкая, нестерпимая, от которой зашлось дыхание и невольный стон застрял в пересохшем горле.

Сознание на секунду померкло, а когда вернулось вновь, он подумал, что теперь уже не сдастся…

* * *

Впоследствии ему казалось, что в борьбе со своим организмом прошло около суток. Точнее Иван определить не мог, – он сбился со счета сколько раз терял сознание от боли, но все равно возобновлял попытки шевелиться, пока эти усилия вконец не измучили его.