Андрей Ливадный

Восход Ганимеда

Пролог

Космический корабль, парящий на фоне бледной, серо-голубоватой облачности, издали казался похожим на гигантское, тусклое веретено, но только издали.

По мере приближения восприятие веретенообразной формы начинало распадаться, – слишком много деталей рукотворной конструкции бросалось в глаза, и все они казались внушительными, значимыми и немного непостижимыми.

Трудно поверить, что это сделали люди, а когда осознание данного факта все же приходит, то вместе с ним просыпается гордость.

Представьте себе матово-черный цилиндр, с чуть серебрящейся, тусклой поверхностью, диаметр которого превышает километр, а совокупная длина, вместе с полусферическими выступами на торцах, равняется пяти тысячам метров, и вы получите для себя представление о той основе, на которой монтировались множественные дополнительные секции транссистемного космического корабля «Альфа».

Этих дополнительных секций было ровно пятнадцать, и они образовывали утолщение того самого «веретена», опоясывая среднюю часть цилиндра, словно патронташ охотника, туго набитый гильзами.

Каждая такая «гильза» в миниатюре повторяла центральный стержень «Альфы».

Поверх монолитной конструкции из шестнадцати цилиндров и двух полусфер располагалось множество более мелких надстроек различных корабельных служб; в некоторых местах тонкой серебристой щетиной возвышался целый лес антенн, часть из которых была вынесена далеко в космос на специальных опорных штангах, – и все это жило своей размеренной, загадочной жизнью. Помимо вращения всего корабля вокруг оси главного цилиндра, независимо от него вращались и все пятнадцать опоясывающих центральную часть «Альфы» грузопассажирских секций, на обшивке которых то и дело мерно вспыхивали голубые и красные прожектора, обозначая габариты конструкций, лениво поворачивались вогнутые плоскости параболических антенн систем навигации, иногда из неприметных диафрагменных отверстий в космос вырывались крохотные облачка пара, которые тут же замерзали, превращаясь в кристаллики льда, – казалось, что огромный корабль дышит, медленно и ровно, как чудовищных размеров животное, что прилегло отдохнуть подле серо-голубоватого шарика планеты…

Как ни странно, но на борту столь внушительной конструкции находилось очень мало людей, которые занимались обслуживанием и пилотированием «Альфы».

Штатный экипаж бодрствующей смены состоял из двадцати человек, и столько же находились в резерве, погруженные в низкотемпературный сон.

Именно поэтому многокилометровые секции космического корабля во время долгого перелета между Землей и Юпитером казались пустыми, полностью отданными во власть компьютеров и других автоматических систем управления.

Попав в глубокий космос, или, как еще по-другому называли удаленные просторы Солнечной системы, в «Дальнее Внеземелье», люди впервые по-настоящему почувствовали, сколь ничтожны они сами, по сравнению с бесконечностью необъятного мрака, и сколь велики, если все же сумели переступить порог планетных орбит и бросить дерзкий вызов этой БЕЗДНЕ…

И еще – создав прецедент межпланетных перелетов – Человечество осознало, что вторглось в область совершенно новых условий выживания и, соответственно, технологий.

Первый экипаж, достигший лун Юпитера и совершивший посадку на Ганимед, Ио и Европу, не выдержал обратного пути.

Тридцать пять из сорока – таков оказался счет, выставленный Дальним Внеземельем за вырванные у него тайны.

Тридцать пять членов экипажа не выдержали трехлетнего полета в пустоте, – их психика навсегда осталась там, среди великого, ледяного НИЧТО…

Люди внезапно поняли: компьютер и сама технология, связанная с этим термином, то есть идея автоматических управляющих и исполнительных систем, оказалась куда более значимой для человечества, чем предполагалось при земном использовании электронных и механических машин.

Дальний космос оказался по плечу только им.

Пока…

Люди не привыкли расписываться в собственном бессилии, и в истории Земли есть множество тому подтверждений, но в ситуации, сложившейся к середине тридцатых годов двадцать первого века, ставку пришлось сделать именно на машины.

Их «мозг» не уставал от постоянного бодрствования, они, как правило, не ошибались в математических расчетах, видеосенсоры кибернетических систем не слепли и не терялись взглядом в бездонных глубинах пространства. Компьютеры не подвержены ни клаустрофобии, ни агорафобии – двум видам психических расстройств, ставших бичом первого пилотируемого транссистемного перелета, – машины сколь угодно долго могли работать рядом друг с другом, ведь для компьютеров критерием совместимости являлась лишь адекватность программного обеспечения, а никак не родство душ, которое, как выяснилось, в узких и тесных каморках космического корабля запросто может перерасти в неприятие и откровенную ненависть за смехотворно короткий срок…

Таким образом, не было ничего удивительного или же ненормального в том, что многокилометровые коридоры космического транссистемного корабля «Альфа», совершавшего очередной регулярный рейс между Землей и Ганимедом, оказались в этот час пусты и безлюдны.

Корабль только что закончил суборбитальный маневр сближения с планетой и теперь повис как бы между двух пространств – с одной стороны простиралась еще достаточно разреженная, новорожденная атмосфера планетоида, которая только недавно начала набирать голубизну, а с другой – тускло светился отраженным светом огромный, подавляющий своими размерами бело-коричневый шар Юпитера.

За краем планетного диска Ганимеда разгоралась ослепительная серпообразная аура – это из-за планетоида медленно поднималось, двигаясь по орбите навстречу вращению луны, маленькое термоядерное солнце, обогревшее своими лучами этот дикий, ледяной мир, чтобы сделать его пригодным для жизни людей.

Некоторые отсеки «Альфы» казались в этот момент пустыми и мертвыми – тут не горело даже дежурное освещение. Во мраке терялись очертания стен и принайтовленного^[1] к ним и к полу оборудования, предназначенного для разгрузки на Ганимеде.

В одном из таких отсеков и произошло совершенно неординарное для космического корабля событие.

В полнейшем мраке, который окутывал помещение всю дорогу от Земли до Юпитера (а длился перелет без малого девять месяцев), все же присутствовал небольшой, едва заметный проблеск света. Он проникал наружу изнутри одного контейнера, через небольшие дырочки, которые остались на месте отсутствующих крепежных элементов клепаного шва.

В этом контейнере происходило нечто необычное. Мало того, что, вопреки всем инструкциям, внутрь массивного кубического ящика тянулись от стены два толстых кабеля энергопитания, но плюс ко всему на месте их соединения со стеной был установлен небольшой прибор с тускло светящейся индикационной шкалой. Окажись тут специалист-электронщик, он бы без колебаний заявил, что кто-то ворует энергию из бортовой сети «Альфы», вводя при этом в заблуждение все системы контроля.

Внутренность контейнера озарялась неярким, приглушенным, зеленоватым светом. Его источником могло быть все что угодно, но резкое шипение и неприятный запах медицинских препаратов, который чувствовался в затхлом, давно не вентилированном воздухе трюма номер 123, говорил в пользу того, что там работает какая-то система жизнеобеспечения…

Сверившись с декларацией бортового груза «Альфы», можно было легко получить подтверждение данной догадке – в контейнерах трюма перевозилось аварийное оборудование для строящегося в колонии убежища, а именно: в кубических ящиках, что располагались в два яруса по всей площади трюма 123, транспортировались криогенные камеры для низкотемпературного сна. По спецификациям, хранящимся в долгосрочной памяти бортового компьютера «Альфы», все они были отключены и законсервированы.

Однако свет, шипение, острый запах медикаментозных препаратов и наличие силовых кабелей свидетельствовали об обратном.

…Внутри кубического контейнера раздался характерный щелчок, будто там отскочил какой-то фиксатор, и тут же свет, пробивающийся в дырочки, оставленные на месте отсутствующих заклепок, сменил свой спектр, превратившись из зеленоватого в бледно-желтый. Одновременно из щелей нарушенного уплотнения транспортного контейнера начал просачиваться неприятно пахнущий молочно-белый газ.

После этого на некоторое время все стихло.

Прошло без малого несколько часов, в течение которых газ успел полностью улетучиться, оставив после себя лишь слабый, раздражающий обоняние запах, прежде чем в отсеке произошли очередные события.

Внутри контейнера ясно прозвучал звук открывающегося уплотнителя, затем последовал тихий стон и наконец раздались невнятные шумы, будто там шевелилось что-то мягкое.

Боковая стенка ящика, на которой по всему периметру отсутствовали заклепки, вдруг вздрогнула от приложенного изнутри усилия и отделилась, плашмя упав в проход между контейнерами.

Свет мгновенно стал ярким, неприятным…

Внутри открывшегося кубического пространства действительно заключался медицинский саркофаг, предназначенный для низкотемпературного сна.

Прозрачный колпак камеры был поднят, а рядом, на полу, сидела, скорчившись в болезненной позе, молодая женщина.

Ее тело сотрясала крупная непроизвольная дрожь, кожа была бледной, если не сказать – пепельно-серой, а по обнаженному телу медленно скатывались крупные капли неприятной на вид, чуть желтоватой, маслянистой жидкости.

Несколько минут она просидела, скорчившись у стенки контейнера, видимо, не в силах поменять болезненную позу. Потом сотрясавшая ее рефлекторная дрожь вдруг улеглась, совершенно внезапно и беспричинно, – температура в отсеке едва ли отличалась от ноля градусов по Цельсию, и по стенам тут и там ползли замысловатые узоры изморози от замерзшего конденсата.

Женщина разогнулась и встала одним плавным, тягучим движением, будто в ее теле отсутствовали кости.

Красивое лицо с правильно прорисованными чертами еще хранило в себе болезненное выражение, но ее стройное, переставшее дрожать тело, казалось, живет по своим правилам. Никакая дисфункция больше не присутствовала в движениях, а землисто-серый цвет лица загадочной женщины, резко диссонировавший с порозовевшей кожей тела, лишь усиливал ощущение того, что они не являются единой системой организма.

Очевидно, и ее внутренние органы не очень-то ладили с внешней оболочкой – сделав несколько движений, она вдруг вскинула руки, зажав ими рот…

Наконец, простояв согнувшись некоторое время, женщина нашла в себе силы подавить дурноту и протянула руку к криогенной камере, на ощупь выудив оттуда одноразовое полотенце с завернутым в него каким-то пакетом.

Из пакета на свет был извлечен комплект нижнего белья и тонкая серая униформа, без каких-либо знаков различия. В нагрудном кармане одежды нашлись заранее приготовленные пилюли, которые она проглотила с жадностью, а потом опять застыла на некоторое время.

Постепенно кожа ее лица тоже начала принимать нормальный цвет.

В отсеке стоял жуткий холод, и если бы не маслянистость той жидкости, что капельками покрывала ее тело, то женщину уже покрывал бы иней.

Однако она не обращала на это ни малейшего внимания, – казалось, что тело не только не заботит ее, но и не причиняет никаких физических неудобств. Гораздо критичнее она отнеслась к собственной голове – первое, что она сделала, немного придя в себя, – это вытерла лицо и волосы. И только потом торопливыми, но достаточно тщательными движениями вытерлась вся.

За весь период ее пробуждения в стылой тишине отсека не раздалось ни звука, за исключением сдавленного бесконтрольного стона в самом начале, – женщина, видимо, обладала незаурядной волей, и сейчас в гробовой тишине было слышно лишь ее прерывистое дыхание, вместе с которым изо рта вырывался пар.

Одевшись, она вынула из контейнера объемистый кофр, раскрыла его и извлекла оттуда белоснежный скафандр, снабженный характерным для ранцевого реактивного двигателя вздутием на спине.

В этот момент ее губы вдруг тронула совершенно неожиданная, легкая улыбка.

«Господи, неужели получилось?..» – говорили ее разгладившиеся, сбросившие напряжение черты.

До полной свободы, до исполнения самой сокровенной мечты оставался всего один шаг…

Порывисто расправив скафандр, она отложила в сторону гермошлем с дымчатым, поляризованным забралом и начала торопливо экипироваться для выхода в открытый космос.

Она не знала и не могла знать, как много изменилось на Ганимеде за те восемь с небольшим месяцев, что космический корабль «Альфа» провел в глубоком космосе.

Мечта ее оказалась грубо скомканной и отброшенной в самый дальний угол.

* * *

К этому моменту на борту «Альфы», помимо штатных членов экипажа и той загадочной женщины, что скрывалась в грузовых трюмах, бодрствовал еще один человек.

Он только что вышел из реабилитационной камеры, где принимал массаж и душ после длительного сна. Растершись грубым, шероховатым полотенцем, которое приятно согрело кожу, полковник Военно-космических сил России Виктор Сергеевич Наумов натянул комплект униформы и покинул медицинский модуль.

Его уже ждали.

– Сюда, пожалуйста, – пригласил офицер корабля, обменявшись с Наумовым рукопожатием.

– Что-то случилось? – сдержанно поинтересовался Виктор Сергеевич, вслед за офицером входя в тесный тамбур, по стенам которого ровно светились пластины сканеров.

– Сейчас капитан сам все объяснит, – ответил его провожатый, ожидая, пока их личные карточки – его и полковника – выскочат из узкой прорези сканирующего устройства.

– Все в порядке, можем идти, – произнес он, возвращая Наумову унифицированное удостоверение личности.

Собственно, помещение, куда они попали, не являлось постом управления, – пять или шесть лениво перемигивающихся огнями терминалов, пустые кресла за ними да внушительный обзорный экран, демонстрирующий истыканную точками звезд черноту, в которой величественно застыл грязно-коричневый шар Юпитера, – вот все, что заметил Наумов. Секунду спустя он понял, что ошибся – за средним терминалом кто-то сидел.

Услышав шаги вошедших, командир корабля повернулся вместе с креслом.

– Полковник Наумов? – поинтересовался он, встав навстречу офицерам. Его русский оставлял желать лучшего, но Виктор Сергеевич не обратил внимания на акцент, – сам он изъяснялся по-английски много хуже.

– К вашим услугам, сэр, – Наумов произнес эту фразу сознательно и обдуманно. «Не в вашем распоряжении», а к «вашим услугам». И, несмотря на выдержку, вновь покосился в сторону огромного экрана обзора.

К горлу вдруг подкатила тошнота, а внутри, там, где обычно находится желудок, стало пусто и холодно.

Огромный, коричневато-желто-белый шар планеты Юпитер оказал на разум Наумова мгновенное, шокирующее и болезненное воздействие, словно те самые, окружающие корабль миллиарды километров пустоты промелькнули перед полковником, вытянувшись одной черной бесконечной лентой…

Впрочем, дурнота длилась ровно столько, сколько он смотрел на экран, – одно мгновение.

– Сядем, полковник, – сухо произнес капитан «Альфы», указывая на два расположенных друг подле друга кресла.

Патрика Гормана, так же как его напарника Андрея Столетова, знал весь земной шар. Сменные капитаны «Альфы» пилотировали ее по очереди. У каждого был свой экипаж. Смена на борту происходила один раз в два месяца. Остальное время «отдыхающая вахта» проводила в камерах низкотемпературного сна.

– У нас большие неприятности, господин полковник, – глухо и немного раздраженно сообщил Горман терпеливо ожидавшему объяснений Наумову. – Я не разбудил смену, хотя должен был это сделать. Вместо этого я разбудил вас.

Наумов только слегка приподнял бровь, внимательно слушая капитана корабля.

Он понимал – случилось нечто, выходящее из ряда вон. К неосознанному пока чувству тревоги примешивались и другие ощущения, ни одно из которых нельзя было назвать приятным. Сама обстановка космического корабля действовала на нервы, – Наумову, как и большинству людей, никогда не покидавших свою планету, был абсолютно чужд этот мир, а та бездна, что расплескалась на экранах внешнего обзора, вызывала ощущение сродни животному страху.

Человечество еще слишком недолго осваивало космическое пространство своей системы, чтобы люди перестали бояться космоса и успели свыкнуться с ним.

– Я нахожусь на действительной военной службе, – сдержанно напомнил полковник Горману, давая понять, что в любой ситуации он связан прежде всего воинским долгом перед своей страной.

– Я знаю. Но мне необходимо ваше содействие. Речь идет о чрезвычайной, нештатной ситуации… – Командир «Альфы» говорил, глядя в пол, куда-то между своих ног. – Нас не пускают на Ганимед, – наконец медленно и тяжело произнес он.

Несколько секунд Наумов не мог ничего ответить, для этого попросту не нашлось слов. Сказать, что он был потрясен, означало очень мягко обрисовать то внезапно вернувшееся ощущение пустоты, на мгновение просто затопившее его разум… И только волевое усилие дисциплинированного сознания смогло вернуть краску его лицу. Но глаза полковника остались прежними – не просто встревоженными, а даже немного растерянными.

– Не пускают? По какой причине? – подавив в себе эмоции, спросил он. Оставшаяся на лице легкая бледность да резко обозначившиеся скулы все же выдавали смятение чувств русского полковника.

То, что сообщил ему Патрик Горман, казалось абсолютно невозможным. Слишком много значил Ганимед для всех живущих на Земле людей. И чтобы корабль, который преодолел бездну пространства и нес на своем борту столь необходимое колонии оборудование и новых поселенцев, вдруг отказались пускать на планетоид… Это был какой-то бред, нонсенс!.. Наумов мог предполагать все что угодно, но только не это…

– Я не знаю… – откровенно признался Горман, отвечая на заданный вопрос. – Поначалу они плели какую-то чушь о профилактических работах на космодромах. Но это абсурд – начинать такие работы именно в тот момент, когда должно произойти очередное прибытие «Альфы»! А потом колония замолчала вовсе и не выходит на связь, сколько мы ни пытались! – внезапно взорвался он, дав понять Наумову, что ситуация длится уже не один час…

– А что говорит Земля?

– Ничего… – несколько тише произнес капитан. – С ней у нас тоже нет связи… Радиограмма на ваше имя – это последняя весточка, которую мы получили оттуда. – Он повернулся, нашел глазами офицера, что привел полковника в этот зал, и произнес, чуть повысив голос:

– Сэм, мне нужна шифровка на имя полковника Наумова.

Офицер кивнул, исчезая в двери, по ту сторону поста управления.

– Вот она, сэр, – минуту спустя доложил он, протягивая Наумову сложенный вчетверо листок.

Виктор Сергеевич кивнул офицеру, развернул сообщение и быстро пробежал глазами короткий шифрованный текст.

– Это имеет какое-то отношение к возникшей ситуации? – напряженно поинтересовался Горман.

– Нет, – не колеблясь, покачал головой Наумов. – Здесь идет речь об одном из членов моей группы. У него возникли проблемы семейного плана, – сдержанно сообщил он, видя, как проблеск надежды в усталых глазах Гормана сменяется разочарованием.

– Жаль… – негромко произнес капитан «Альфы». – Я думал, вы сможете прояснить хоть что-то в этом змеином клубке. Выходит, что я зря приказал вывести вас из гиперсна…

Наумов посмотрел на капитана. Его серые, неживые щеки, блеклые, будто выцветшие глаза, подернутые мутной красноватой поволокой недосыпания, говорили о состоянии этого человека гораздо больше, чем тот хотел бы. Полковник частенько сам испытывал на себе последствия стрессовых перегрузок, и для Наумова не составляло труда понять, что он видит перед собой человека не просто уставшего, – капитан находился под диким прессингом непреодолимых обстоятельств и пребывал на волоске от срыва. Это Наумов мог утверждать точно.

– Подождите, Горман, может быть, я сумею что-то сделать? Расскажите, что случилось? Почему отсутствует связь? Как долго все это длится?

– Связи нет трое суток. Сейчас между нами и Землей находится Солнце. Вполне нормальное явление, которое будет продолжаться еще неделю, но я не могу столько ждать! А Ганимед в одностороннем порядке прекратил всякие сношения с бортом «Альфы»… – удрученно повторил он.

– Почему?! – настаивал Наумов. Он привык мыслить логически, а в такой сфере, как Дальний Космос, по его понятию, были задействованы люди без исключения умные и последовательные. Поэтому полковнику казалось, что капитан «Альфы» попросту что-то недоговаривает.

– Я не знаю… – вновь повторил Горман, и в его голосе проскользнули нотки отчаяния и обреченности. Затем, посмотрев на Наумова, капитан, еще секунду назад дававший понять, что разговор окончен, вдруг откинулся на подголовник кресла. Видимо, он изменил свое мнение. Наумов не был лично знаком ни с ним, ни со Столетовым, но знал, что оба являются профессионалами очень высокого класса. В период своей службы на «Альфе» они подчинялись исключительно ООН и не раз подчеркивали в своих интервью, что находятся вне политики и вне интересов каких-либо государств.

– Мы в крайне затруднительном положении, господин Наумов… – после протяженной паузы наконец произнес Горман. – Если «Альфа» не начнет пробуждение колонистов и их транспортировку на поверхность Ганимеда в ближайшие трое суток, то наше возвращение на Землю окажется почти нереальным.

– Почему? – задал вполне закономерный вопрос полковник. Он не являлся экспертом ни в космической навигации, ни в теории небесной механики.

Патрик Горман тяжело вздохнул.

– В межпланетной навигации задействованы не только двигатели нашего корабля, но и множество других составляющих, – терпеливо пояснил он. – «Альфа» не может нести на своем борту безграничный запас топлива, поэтому все этапы полета строго рассчитаны во времени и в пространстве. Для набора скорости и торможения производятся очень сложные вычисления, и траектория, по которой мы летим, позволяет использовать силы тяготения планет для торможения или разгона… это понятно?

– Да, – утвердительно кивнул Наумов.

– Тогда я скажу следующее, существуют временные рамки, в течение которых взаимное расположение небесных тел позволяет нам совершить расчетные действия. Если мы нарушим этот регламент, то «Альфа» никогда не достигнет Земли, – в той точке, куда мы стремимся, нашей планеты уже не будет, она уйдет по своей орбите вокруг Солнца. А смещение других планет, в частности Марса, исключит возможность экономии топлива. Космос достаточно жесток, полковник, и законы небесной механики не учитывают проволочек или несостыковок…

– По-вашему мнению, на Ганимеде произошло что-то серьезное? – уточнил Наумов.

– После первых сеансов связи у меня создалось впечатление, что там настоящая паника… – устало пожал плечами Горман. – По наблюдениям с орбиты, российский сектор освоения, в котором расположены космодромы, оборудованные для приема колонистов, полностью покинут. Но хуже всего не это… – Голос капитана внезапно стал жестким и сухим, как шуршащий по асфальту скорченный осенний лист. – Наши приборы обнаружения зафиксировали необычайную активность в американском секторе. Мы провели подробное сканирование и обнаружили там… – он вдруг запнулся, словно пребывая в нерешительности, имеет ли он право сообщать эту информацию русскому полковнику и каковы будут последствия ее передачи…

– Мы обнаружили там «Гарри Трумэна»… – решившись, произнес он.

На этот раз лицо Наумова побледнело настолько, что никакое усилие воли не могло скрыть испытанного им потрясения.

После Китайского кризиса этот корабль Военно-космических сил США знали все – даже те, кто никогда не слышал про Хиросиму и Нагасаки…

– Разве Ганимед не «зона безопасности»? – наконец спросил он.

– Выходит, что нет… – вздохнул Горман. – Вы-то летите именно туда, полковник. По приказу своего правительства.

– Но нас всего несколько человек, – резонно возразил Наумов. – Все в рамках соглашения ООН. Смена состава, так сказать. А по тому же соглашению военным кораблям запрещено пересекать орбиту Марса.

– Я знаю это не хуже вашего, полковник. Сейчас вопрос не в том, кто и как нарушил постановления ООН. У нас на борту две тысячи человек. Ресурсов «Альфы» попросту не хватит, чтобы доставить их назад, на Землю. По крайней мере всех… – понизив голос, добавил он.

– А почему вы сами не начнете разгрузку? Почему не пошлете на планету шатл?

– У нас нет челноков, – сокрушенно покачал головой капитан. – Слишком дорогое удовольствие – возить через всю Солнечную систему транспортные шатлы. Разгрузку «Альфы» производят «Бураны». Они базируются на космодромах российского сектора освоения. На борту «Альфы» имеется лишь два десятка аварийных спасательных капсул, по количеству членов экипажа, включая спящую смену. Но я не могу рисковать своими людьми. Что бы ни творилось на Ганимеде, потеря любого члена экипажа окажется невосполнимой для «Альфы» и еще более снизит наши шансы на возвращение.

Наумову не составило особого труда понять, куда клонит Горман. Капитан космического корабля мог попросить у него только один вид помощи…

Поначалу ему стало немного не по себе, одно дело прыгать с парашютом с борта самолета, а другое – кувыркнуться с орбиты в утлой спасательной капсуле. Но, собственно говоря, был ли у него выбор?

– Нужно спуститься на Ганимед?

Горман пристально посмотрел на Наумова и медленно кивнул.

– Я смогу положиться на вас, полковник?

– В чем? – в свою очередь прищурился Наумов. Он еще не вполне оправился от дурмана низкотемпературного сна, но внезапная, шокирующая информация быстро приводила его в чувство.

Горман вдруг покачал головой.

– Вы должны понять, что тут не Земля, – устало произнес он. – Некоторые основополагающие понятия и моральные ценности на Ганимеде становятся зыбкими… Я уже давно стал космополитом, – при этих словах он почему-то усмехнулся. – Возможно, тем, кто находится сейчас внизу, кажется, что у них проблемы. Возможно… – повторил он. – Но настоящие проблемы – у «Альфы», вернее у тех ничего не подозревающих пассажиров, что лежат сейчас в криогенных модулях!

– А «Гарри Трумэн»? Почему он здесь очутился? Вы не пытались установить связь с ним?

– Они не отвечают. Как и весь Ганимед. Черт побери, полковник, я понимаю, что прошу от вас многого, но поймите и меня, – капитану «Альфы» нет дела ни до «Гарри Трумэна», ни до тех событий, что происходят внизу! Это ДАЛЬНИЙ КОСМОС, ВНЕЗЕМЕЛЬЕ, если вы еще не осознали смысл данных терминов… Здесь нет права на ошибки, неточности, проволочки, межгосударственные прения… Я же не идиот и понимаю, будь у них там внизу НАСТОЯЩИЕ проблемы, то передатчики «Альфы» верещали бы без умолку! Нет, они молчат! Значит, внизу можно жить, и поверьте, для меня этого достаточно, чтобы не найти оправдания их действиям, а точнее – бездействиям!

– Хорошо. – Наумов согласился с командиром «Альфы» так просто, что тот недоверчиво покосился на русского полковника.

– Вы спуститесь на Ганимед?

– Да, капитан.

* * *

Переговорив с Наумовым, Патрик Горман прошел в главный пост управления «Альфы».

Капитана тяготила неопределенность их положения, – больше того, он был взбешен и озадачен происходящим. За то время, что он руководил сменным экипажем, Патрик действительно успел стать космополитом, – он жил, начисто отрицая такие понятия, как расовая принадлежность или государственная граница.

Если бы колония Ганимеда внезапно и необъяснимо умолкла, Горман первым ринулся бы туда выяснять, в чем дело, поскольку знал, что такое КОСМОС и как беспощаден он бывает. Но нет. С ним НЕ ХОТЕЛИ разговаривать. Словно он прилетел сюда по собственной инициативе, незваным, нежданным гостем…

Внезапно в тяжелые мысли капитана вплелся сигнал тревоги.

Горман вздрогнул, привстав с кресла.

– Что еще стряслось, Джон?! – резко спросил он у дежурившего за главным пультом оператора.

– Старт с правого борта, сэр! – потрясенно воскликнул офицер. – Но это невозможно! Там никого нет! Пусковая шахта номер семь только что произвела выброс аварийно-спасательной капсулы!..

– Следите за ее траекторией! – приказал Патрик, мгновенно пересев в свое рабочее кресло и быстрыми движениями пальцев активируя расположенный перед ним терминал. – Мне нужны координаты ее входа в атмосферу!

Самопроизвольное срабатывание автоматики?

«Господи, если весь мир сошел с ума, убереги хотя бы бортовой компьютер…» – со страхом и смятением подумал он, глядя на осветившийся экран.

Горман вдруг осознал, что с того момента, как «Альфа» десять лет назад впервые покинула орбиту Земли, он еще ни разу не испытывал столь унизительного, отравляющего душу страха.

Это был страх, рожденный осознанием собственной беспомощности и бессилия перед необъяснимой чередой загадочных событий и странным, неоправданным эгоизмом находящихся внизу людей.

Мучительно размышляя над создавшейся ситуацией, капитан «Альфы» следил за падением капсулы в атмосферу Ганимеда. Откуда он мог знать, что корни возникшей проблемы, молчание колонии, самопроизвольный, по его мнению, старт автоматической капсулы, присутствие внизу «Гарри Трумэна» и паническое поведение администрации Ганимеда – все это имело под собой реальные корни. Только связующих нитей было несколько, и тянулись они не только на Землю.

Здесь, на Ганимеде, внезапно сплелись в тесный клубок совершенно разные судьбы и события…

Часть 1

Судьбы земные

Глава 1

Колония Ганимеда. Российский сектор освоения. 25 августа 2026 года по летоисчислению Земли…

Многоэтажное здание рушилось, тяжко оседая вниз, к тому месту, где у его основания несколько секунд назад блеснула ослепительная вспышка подрубившего несущие опоры взрыва.

Сверкающим водопадом брызнули закаленные тройные стекла верхних этажей. В тусклом, отраженном свете Юпитера падающие вниз осколки казались малиново-серебристым туманом, который медленно опускался в черное ущелье улицы. Потом здание содрогнулось, будто кто-то дал пинка стотысячетонной конструкции, и начало оседать так же медленно, нереально, как это происходит при замедленной съемке: стены задрожали и разломились, низвергая в теснину улицы громадные куски бетона, из которых торчали уродливые прутья обнажившейся арматуры… Здание покосилось, его контуры размыла взвихрившаяся в стылом ночном воздухе пыль, сопровождавшая замедленное падение бетонных обломков, устремившихся вслед за звонким хрустальным крошевом стекла, что уже покрывало собой тротуары и проезжую часть на всем обозримом пространстве улицы.