– Может, тебе притормозить маленько? – строго сказала Таня.

Ей только не хватало проблем с пьяным спутником.

– Имею право, – махнул рукой Ленчик. – Или мы не скинули сегодня концепцию? Или мы не можем слегка расслабиться?

У столика снова материализовался бармен – с третьей порцией водки.

– Исчезни, – сказала ему Таня. – Не понял?

– Не понял, – покачал головой тот.

– Унеси, говорю, свою водку.

– Что я ее, выливать должен? – возмутился бармен.

– Что хочешь с ней делай, а Шарикову больше не наливать.

– А может, ты и права, – расхохотался Леня. – Может, мне и вправду лучше не напиваться? При условии, что нам с тобой сегодня предстоит…

– А что нам с тобой предстоит?

– Как что? – казалось, удивился Леня и накрыл Танину кисть своей ладонью. – Ночь любви.

Таня вырвала руку и расхохоталась:

– Ты серьезно?

– Более чем, – обиделся Леня. – А ты что, против?

Таня почувствовала разочарование. Оно возникало всегда, когда разрушался ореол. Когда мужчина, которого она ценила и уважала, кто угодно – приятель, коллега, сосед, – вдруг «сбрасывал шкурку» и оказывался не романтическим героем, а просто, как говаривала ее мама Юлия Николаевна, пустоцветом. Ну разве такими словами предлагают ночь любви? И разве заинтересует ее эта ночь – со смешным, взлохмаченным и уже очень нетрезвым Ленчиком?

– Ну, погнали к тебе? – Ленчик, похоже, не сомневался, что возражать она не станет.

Обижать его не хотелось, и она обтекаемо пробормотала:

– Как-то, знаешь ли, слишком неожиданно…

– Почему неожиданно? Ты что, разве не видишь, как я к тебе отношусь? Что я, можно сказать, влюблен в тебя?

Ленина рука полезла погладить обнаженную Танину руку: поползла, крадучись, от запястья к предплечью. Таня отстранилась. Усмехнулась, передразнила:

– «Влюблен, можно сказать». А что еще ты можешь сказать?

– Ну, влюблен, влюблен. По-настоящему. Что ты к словам придираешься?

Похоже, Ленчик принимал ее сопротивление всего лишь за кокетство.

– А тебе, – насмешливо проговорила Таня, – не приходило в голову, что прежде чем в койку тащить, надо для начала на предмет своей любви впечатление произвести? Цветочки, к примеру, подарить? В кино сводить? Слова разные сказать?

Ей совсем не нужно было цветов от Ленчика. И в кино с ним идти тоже не хотелось. Просто так сказала, чтобы отвязался. Может, и правда – за цветами побежит? А она в это время по-тихому домой смоется.

– Ну-у-у, Таня, мы же с тобой взрослые люди, – проныл Леонид. – Какие, на фиг, цветочки?

– Бред какой-то, – дернула плечом Таня. – Детский сад.

Вдруг она кожей почувствовала смутную угрозу.

Нет, угроза исходила не от Лени с его глупыми приставаниями, а оттуда, из-за спины, где сидели четверо пьяных мужчин.

Она оглянулась.

Шестое чувство ее не обмануло. К их столику приближался огромный пьяный мужик. Он набычился и сосредоточился, стараясь идти по прямой. Трое других наблюдали за ним, предвкушая потеху. Магнитофон заиграл «Мишел».

Мужик подошел вплотную, навис над Таниным плечом, схватился для надежности за спинку ее стула. Леня смотрел на него поверх ее головы. В его глазах не было испуга, одно только любопытство.

Мужчина нагнулся ближе к Тане.

– Раз-зрешите пригласить вас на танец, – старательно выговорил он.

От него пахнуло перегаром пополам с потом. «Во, влипла, – отстраненно, будто все происходило не с ней, подумала Таня. А потом в адрес Лени: – Ну, влюбленный, что ты-то скажешь?»

– Отвали, – небрежно бросил Леня пьяному.

– Чии-во?!

Мужик отлепился от Таниного стула и угрожающе сделал шаг в сторону Лени.

– Отвали от девушки, говорю. Не понял, что ли?

– Ты, мля, урод! Че ты тут на меня?!

– Мальчики, не ссорьтесь, – сказала Таня и встала. Ею потихоньку овладевала паника. Мужчина был на голову выше ее спутника и килограммов на тридцать тяжелее. – Леня, пошли отсюда.

Ленчик встал из-за стола. Теперь он выглядел слегка растерянным.

– С-сидеть!!! – рявкнул ему мужик.

И тут – Таня в тот момент толком даже не поняла, что случилось, лишь потом, вспоминая, воссоздала последовательность действий – Шангин сделал резкий выпад рукой. Выпад был очень быстрый, и ей показалось, что сжатая Ленина ладонь лишь слегка коснулась заплывшего жиром горла мужика. Однако он вдруг захрипел. Потом схватился за горло. Глаза его стали вылезать из орбит. Леня смотрел на него с интересом – словно на подопытное животное.

Трое товарищей мужика тоже наблюдали за происходящим от своего столика. Они предвкушали потеху, а теперь на их пьяных лицах отражалось недоумение. События развивались совсем не по их сценарию.

Незадачливый танцор стал оседать на пол. Глаза его устало закрылись. Вдруг он прекратил свое плавное сползание и разом рухнул. Голова, ударившись о пол, издала жутковатый стук.

– А теперь – уходим!

Леня схватил Таню за руку и бросился к выходу из бара. Она не заставила себя ждать. Краем глаза она видела, как из-за дальнего столика угрожающе поднимается еще один из пьяных мужиков.

Леня на бегу бросил на стойку бара пятисотрублевку.

– Сдачи не надо!

Они вдвоем выскочили на улицу.

Леня по-прежнему держал Таню за руку, но она вырвалась и припустила по главной улице. Хорошо, что она была в брюках и мокасинах. Испуганно шарахнулась в сторону ночная бабка – собирательница пустых бутылок. Леня бежал чуть сзади, прикрывал тылы, размеренно дышал.

Они свернули за угол, на улицу Володарского. Поворачивая, Таня оглянулась в сторону ресторанчика.

Погони не было. Забежав за угол, она перешла на шаг. Леня пошел рядом.

– Идиот, – сквозь зубы пробормотала Таня.

Шангин довольно расхохотался.

– Что смешного! – возмутилась она. – Девушку спас от хулиганов?! Брюсом Ли себя возомнил? Так уверяю тебя: не похож!

И грустно подумала о том, что давно минули те времена, когда ее можно было завоевать крепкими кулаками. Переросла она уже Брюсов Ли…

Леня обнял ее за плечи:

– И так будет с каждым, кто покусится…

Она молча вывернулась из его объятий, пошла быстрее. Темная улица спускалась к набережной. С каждым шагом Таня приближалась к своему дому.

– Видишь, какая в Кострове криминогенная ситуация, – захихикал Ленчик. – Теперь я просто обязан проводить тебя до дома.

Таня ничего не ответила, прибавила шаг. Почему все мужики такие козлы?! Надо же было все испортить! После сброшенной с плеч добротной работы такое замечательное солнечное настроение имело место, а теперь из-за глупых Лениных приставаний и пьяных драк вся радость куда-то испарилась. Но в глубине души – совсем в глубине! – она слегка все же восторгалась им. Как он этого бугая! Р-раз – и тот уже на полу. Будем надеяться, Леня его не убил. Как булгаковская Маргарита – как и любая другая женщина! – Татьяна восторгалась мужчинами, умеющими что-либо делать в совершенстве.

– Ты что у нас – каратист? – спросила она, меняя гнев на милость.

– Я еще и не то могу, – захихикал Леня. – Вот пригласишь меня домой, я покажу.

Опять двадцать пять.

– Какой ты зануда, право слово, – покачала головой Таня.

– Правильно. А знаешь, кто такой зануда? Тот, кому легче дать, чем сказать «нет».

– Нет, Леня. Нет и нет!

Они подошли к ее подъезду.

– Мадемуазель, позвольте проводить вас до квартиры, – проворковал Леонид. – В этом городе так неспокойно…

– Спасибо, не надо.

– Тогда один поцелуй. Прощальный, мирный.

«Дурак, – подумала Таня, – на самом деле он еще совсем теленок, несмотря на свое карате. Настоящие мужчины не спрашивают, можно ли поцеловать, а делают. Или хотя бы пытаются».

Словно услышав его мысли, Леня обнял ее за талию и потянулся к губам. Губы их соприкоснулись. От него пахло водкой. Она ничего не почувствовала, отдернула голову.

– Пошли к тебе, – прошептал Леня, держа ее за талию.

Таня высвободилась, покачала головой:

– Не сейчас.

– А когда?

Она пожала плечами. Леня как сексуальный партнер, несмотря на все его сегодняшние подвиги, ее совершенно не интересовал. Подумала: «Наверное, никогда», – но вслух ничего не сказала. Отступила на три шага.

– А мне-то что теперь делать? – жалобно оттопырил нижнюю губу Леня.

– Идти домой, – бросила она через плечо, открывая дверь подъезда.

– У меня, знаешь ли, эрекция.

– Ну, с этим не ко мне. Обратись к кому-нибудь другому, – расхохоталась она, захлопывая за собой дверь. На сетчатке глаза словно бы отпечаталась картинка: Леня – бледный, взъерошенный, обиженный – стоит на расстоянии пяти шагов в полутемном дворе.

…Больше она его не видела. Странно подумать, что с тех пор не прошло еще двух суток.

Куда же, черт побери, этот дурак мог запропаститься?!

И тут Таня неожиданно поняла с холодной отчетливостью: с Лениными талантами – много пить и лезть в драку – с ним могло случиться все, что угодно. И, в конце концов, его труп – тьфу, тьфу, тьфу, конечно, – пока могли просто не найти…

Татьяна посмотрела на часы: десять вечера. За окном совсем стемнело. Пожалуй, в офисе она действительно засиделась.

Таня придвинула к себе телефон и в сотый, наверное, раз набрала номер. За сегодняшний день она уже успела выучить его наизусть: Ленин домашний. Как было бы хорошо, если б он ответил! Нет. Глухо. Все тот же веселый автоответчик.

Теперь попробуем мобильный. Она его тоже за сегодняшний день вызубрила на память. Нет, та же песня: абонент не отвечает или временно недоступен…

Таня положила трубку, и тут телефон вдруг зазвонил сам. Она вздрогнула. Гудки далеко разносились в опустевшем офисе. Пару мгновений просидела неподвижно, не решаясь ответить. В голове вдруг вспыхнула глупейшая мысль: неужели… неужели это Глеб Захарович? Сегодня днем он тоже позвонил ей очень неожиданно…

Ф-фу, какая же чушь лезет в голову!

Она стряхнула с себя оцепенение и взяла трубку.

– Добрый вечер, Танюшка, – проговорил такой знакомый, милый голос.

– Привет, Валерочка! – обрадовалась она. Обрадовалась даже больше, чем если бы то оказался Глеб Захарович. Или даже Леня.

– Что это ты до сих пор на работе сидишь, а?

– Работаю, Валерочка, можешь себе представить! – весело отозвалась Татьяна. Вот кого ей не хватало больше всего в этом городе: ее отчима. Человека, который всегда выслушает, накормит, поймет, даст совет.

– Как прошла твоя презентация?

Отчим был единственным человеком в Москве (помимо, естественно, босса в центральном офисе), который знал, что у нее сегодня важный день: представление проекта заказчику. Таня даже маме ничего про презентацию не рассказала. Если бы мама знала, она уже с утра отправилась бы в церковь: молить бога за успех дочери. И названивать с вопросами: «Ну, как все прошло?» – начала бы не в десять вечера, как Валерочка, а еще в полдень. А потом раззвонила бы о Танином успехе всем своим клушкам-подружкам. Ни к чему Тане столь пристальное внимание к собственной персоне. Вот отчим – другое дело. Он тоже болеет за ее успехи, да, может, и побольше маминого, но сдержанно, по-мужски. Без ажитации. Поэтому с ним и делиться приятно.

– Все прошло нормально, Валерочка, – проговорила Таня в трубку. – Просто прекрасно. Заказчик доволен.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Тогда почему ты до сих пор в офисе сидишь? Надо успех праздновать.

«Может, сказать ему про Леню? Все-таки отчим – полковник ФСБ. Если не поможет, так хоть совет даст?» Искушение было велико, но в итоге она решила: «Нет, пока не надо. Рано Валерочку будоражить. Попробуем справиться собственными силами».

– Да рано, Валерочка, праздновать. И не с кем, честно говоря. Вот потому и сижу, – улыбнулась она. И соврала: – К тому же надо срочно исправить в концепции отдельные мелкие недостатки.

– Хватит-хватит, не засиживайся в конторе-то, – по-отечески пробурчал Валерий Петрович. – От работы после семи вечера все равно никакого толку нет.

– Это у тебя нет, потому что ты ранняя пташка. А я сова. Я к ночи только раскочегариваюсь.

– У тебя ничего не случилось?

– Да нет. А почему ты спросил?

– Да голос у тебя какой-то…

– Да нет, что ты! А как ты там, в Москве, без меня? – Таня срочно принялась переводить разговор на другую тему.

– Скучаю.

– Как твое здоровье? Давление? Не шалит?

Прошедшей зимой отчим загремел в госпиталь: давление двести двадцать на сто, микроинсульт. Мама, Юлия Николаевна, тогда развела панику. Высказывалась в смысле, что скоро, мол, хоронить Валерия Петровича придется. Татьяна на нее только цыкала. Уверяла, что Ходасевич так просто не сдастся и проскрипит еще до ста лет. До ста не до ста, но в тот раз отчим выкрутился на удивление даже быстро. Теперь только давление сам себе дважды в день мерил да атенолол с анаприлином временами пил.

– Врач говорит, что у меня давление, как у двадцатилетнего: сто двадцать на семьдесят.

– Не врешь?

– Святой истинный крест.

– Как там мама? – задала дежурный вопрос Татьяна.

– Прекрасно. Цветет и пахнет.

– Передавай ей привет от меня. И поцелуй.

– Привет передам, целовать не буду.

Отчим и ее мама развелись, когда Таня была совсем девочкой. И все эти годы Валерий Петрович отношения с бывшей женой поддерживал, но своего снисходительно-усмешливого отношения к ней не скрывал.

– Как там у вас в Москве погода?

– Дожди обложные. Льет пятый день, с утра до вечера.

– А у нас уже жара.

– Можно позавидовать.

– Нечему завидовать, Валерочка, все равно я не на пляже, а в офисе парюсь.

– А ты береги себя. Работа не волк, в лес не убежит.

– Кто бы говорил.

– Как раз я-то имею право. Я пенсионер, а стало быть, бездельник.

– Ну, вот и я на пенсии отдохну.

– Лучше начинай прямо сейчас.

От легкого, ни к чему не обязывающего трепа с отчимом у Тани потеплело на душе. Подумалось: что бы ни случилось, хотя бы один человек всегда будет на ее стороне. А то сегодня, из-за дурацкого исчезновения Лени, ей временами стало казаться: она одна, совсем одна – против всех. Против всего оставшегося мира. И весь мир на нее ополчился. Абсолютно весь, включая директора «Юлианы» Глеба Захаровича с его дурацкими вопросами-«подловками». Поэтому она сказала от всего сердца:

– Спасибо, Валерочка, что ты позвонил.

– И тебе спасибо.

– А мне-то за что?

– За то, что ответила. За то, что у тебя все хорошо. Ты же знаешь, – голос у отчима слегка дрогнул, – когда тебе хорошо, и мне хорошо.

«Стареет Валерочка, стареет, – подумалось Тане. – Раньше от него подобных излияний было не дождаться».

Они распрощались и положили трубки, и Таня быстро засобиралась: она и впрямь рискует всю жизнь за работой просидеть, и ведь все равно никто не оценит.

Сегодня она поедет домой на машине, решила Таня. Хватит, нагулялась уже. Да и за окном темнотища, а в этом городе, как показывает история с Леней, бывает весьма неспокойно.

Вторник, 22 июня

Таня проснулась за пятнадцать минут до будильника: свежая, бодрая и, как ни странно, в предвкушении чего-то радостного. Кажется, ей снилось что-то хорошее, а вот что конкретно, она не могла вспомнить.

Она, по заведенной привычке, попила кофе на балконе. Солнце еще грело слабо, по-утреннему, но опять обещало дневную жару. Яркие блики скакали по широкой реке. За буксирчиком расплывались сверкающие усы.

Кофе приятно освежал мозг, будоражил кровь. Что еще надо от жизни? Настоящий кофе, эффектный пейзаж. Она молода, здорова, красива, профессионально успешна. А всякие мелкие неприятности – что ж, все бывает. И все проходит. И Ленчик этот несчастный найдется. Ох, и задаст она ему перцу, когда он появится.

В Кострове начинали работать рано, а Таня, как прибыла сюда, решила завести обычай: появляться на службе и вовсе раньше всех. Она все-таки здесь начальница. Ноблэс, как говорится, оближ. Положение обязывает. Вначале ей, известной соне, тяжко было просыпаться по будильнику. Однако постепенно она привыкла и вот даже до будильника стала пробуждаться. Зато после раннего подъема день казался длинным-длинным, тянулся без конца, и все на свете можно было успеть.

По дороге в офис она попала в пробку – в пробку по местным, костровским, меркам: у железнодорожного вокзала простояла – подумать только! – аж целых семь минут. Повернула налево с улицы Володарского только на третьем цикле светофора. Но все равно подкатила к офису в половине десятого, за полчаса до официального начала рабочего дня. Никто еще не появлялся – даже ранняя пташка Вас-Палыч со своим представительским «мерином».

Таня припарковала «десятку» в густой тени акации. На ходу щелкнула центральным замком. Поднялась по ступенькам крыльца.

Офис размещался на первом этаже сталинского жилого дома, вход со двора. У дверей висела небольшая, неприметная, однако ярко надраенная медная вывеска: «Рекламное агентство «Ясперс энд бразерс». Российское отделение, южный филиал». Никаких понтов, все скромненько и со вкусом.

Таня достала ключи от входной двери, и тут кольнуло тревожное предчувствие. Что-то не то. Что-то случилось. Она помедлила. Ах вот оно в чем дело!

На ночь дверь филиала обычно опечатывалась. У каждого сотрудника имелась своя печатка с табельным номером. Тот, кто уходил последним, вжимал ее в пластилин, закрепляя в нем бечевку. Таня считала этот ритуал глупой проформой, но все равно исполняла. Не ею заведено, не ей отменять. К тому же лишняя предосторожность никому еще не вредила. Вот и вчера Таня, уходя последней, всандалила, по обыкновению, веревку в пластилин своей личной печаткой с гордым номером «один». Это она хорошо помнила. А сейчас…