Анна и Сергей Литвиновы

Оскар за убойную роль

Пролог

Париж.

13 июля 1987 года.

Валерий Петрович.

Блондинка за рулем «Пежо» и в самом деле была хороша.

Она ловко припарковала свое авто у тротуара – в крохотное пространство меж двух машин. Заглушила двигатель, открыла дверцу. Стала видна ее стройная ножка в мини-юбке. Блондинка засмеялась и что-то сказала человеку, сидевшему на пассажирском сиденье (его лица пока было не разглядеть). Через минуту из автомобиля вышел и мужчина. Теперь он прекрасно был виден в безжалостном свете летнего полудня.

«Да, это он», – вздохнул про себя Валерий Петрович. Отодвинул чашечку из-под эспрессо. Поднял руку, подзывая официанта. «Десять франков – кофе, – просчитал он в уме, – плюс двадцать два франка – бутылочка перье. Грабеж среди бела дня. Если так и дальше пойдет, от моих командировочных ничего не останется. Я Танюшке и куклу-то обещанную не привезу… Но самое поганое, конечно, не это. Самое поганое, что все подтвердилось. Это действительно она. А главное – с нею точно он».

Валерий Петрович отсчитал деньги за кофе и воду, добавил чаевые и оставил на столе тридцать пять франков.

«Мерси, мсье!» – пропел официант.

Пока рассчитывался, Валерий Петрович по-прежнему рассматривал блондинку и молодого человека. Они не подозревали, что за ними наблюдают, вели себя естественно, и поведение их не оставляло никаких сомнений относительно их намерений. Молодой человек вышел из машины, оглянулся по сторонам. Валерия Петровича он не заметил – тот сидел в уличном кафе на расстоянии метров пятидесяти, в тени зонтика, прикрыв лицо темными очками.

Молодой человек что-то сказал блондинке, которая уже открывала дверь подъезда своим ключом. Та расхохоталась и фамильярно похлопала его пониже спины. В подъезд они вошли обнявшись.

Валерий Петрович грустно усмехнулся и встал из-за столика.

* * *

В лифте блондинка обняла молодого человека. Он нагнулся к ней и стал ее целовать. На шестой этаж лифт тащился долго, и молодой человек успел расстегнуть три пуговицы на блузке девушки.

Они ввалились в полутемную комнатенку мансарды и принялись судорожно срывать друг с друга одежду.

– О Жюли, – пробормотал он по-русски, – я так хочу тебя!

– Подожди, Николя, подожди, – отвечала она по-французски и смеялась, – какой ты нетерпеливый – настоящий медведь!..

* * *

– О Жюли, я так хочу тебя!

– Подожди, Николя, подожди, какой ты нетерпеливый – настоящий медведь!

Эти голоса доносились из большого кассетного магнитофона.

Двое мужчин в наушниках, слушавших запись, обменялись выразительными взглядами.

– О черт! – сказал первый по-английски. – Опять придется слушать эту порнуху.

Из магнитофона стали доноситься звуки любовной борьбы: постанывание, учащенное дыхание, интимный сбивчивый шепот.

Один из мужчин, поморщившись, сделал звук тише.

Магнитофон продолжал писать вздохи и стоны, раздающиеся за стеной, в мансарде.

Наши дни.

21 июня, понедельник.

Таня.

Кто сказал, что понедельник – день тяжелый?

Татьяна Садовникова любила понедельники. Во-первых, в понедельник легче вставать – организм, отоспавшийся за выходные, терпимее относится к будильнику. Во-вторых, в понедельник на улицах Москвы (замечено многолетней практикой) гораздо меньше машин, чем в прочие будни. То ли народ с дач уехать не спешит, то ли в воскресенье так накеросинится, что на следующий день и за руль сесть боится. В общем, красота, пробок почти нет, и на работу поэтому можно выехать попозже.

Вот и сегодня Татьяна вышла из подъезда не в полдевятого, как обычно, а ровно в девять. Одного часа ей должно хватить, чтобы доехать до службы – в район Маяковки. А если она, несмотря на понедельник, вдруг застрянет в заторе – не беда, может и припоздать чуток. Ведь она теперь не простой клерк, а креативный директор – второй по значимости человек в рекламном агентстве. А начальство – как всем хорошо известно (в особенности самому начальству!) – не опаздывает, а задерживается.

Быть начальником Татьяне нравилось. Что уж прибедняться – приятно, когда у тебя отдельный кабинет, и кожаное кресло, и личная секретарша… А еще – приличная зарплата, и статус, и возможность покомандовать! Только самым приятным для Тани были (и это, как говорит отчим, «классический парадокс женской логики») совсем не солидная должность и не круглая сумма в зарплатной ведомости.

Больше всего Садовникова гордилась тем, что совсем не тянула «на директора». Начальницы – они ведь какие бывают? Или старухи-командирши, или стервозные гранд-дамы, или, на худой конец, изможденные молодые женщины с жесткими взглядами. А про Татьяну, что она – директор, ни один человек не догадается, пока не сунешь визитку. У нее типаж совершенно «неначальничий» – молодой и бесшабашный. Фигура – стройная, если брючки – то в обтяжку, если юбка – то выше колена, волосы – пышные, морщин – не имеется. В общем, иногда даже подростки клеятся. На дискотеки в студенческие общаги приглашают… А вечная молодость – это так здорово! Вот бы она еще хотя бы лет десять продлилась!

Однако на одни лишь милости природы и собственный генетический код Таня Садовникова не надеялась – а просто прилагала все силы, чтоб ей никто не давал ее – о ужас! – двадцати семи. Как ни уставала – всегда изыскивала время, чтобы побегать по корту, сходить в бассейн или выдавить стаканчик отвратительного на вкус морковного сока. Как ни лень было – а никогда не забывала, что лицо само по себе молодым не останется. И кусочками льда протиралась, и маски накладывала, и задыхалась над кастрюлей с кипятком, чтобы очистить поры… Иногда – особенно после тяжелых переговоров или затянувшегося рабочего дня – в спортзал она шла, как на каторгу, и от одной мысли, что надо чистить морковку, а потом давиться невкусным соком, ее передергивало. Вместо спорта хотелось в кроватку, вместо здорового напитка тянуло на коньяк… Но Татьяна с искушениями обычно справлялась. Обзывала самое себя лентяйкой и слабачкой. И отправлялась на теннисный корт или в бассейн, а когда возвращалась домой, румяная и усталая, то, прежде чем рухнуть в постель, тщательно очищала лицо и накладывала тонизирующую маску… «Я сама – мой главный капитал!» – повторяла Татьяна. И очень радовалась, что она хоть и начальница, а выглядит – пусть не школьницей, конечно, но задорной студенткой лет двадцати двух. Да и чувствует себя совсем молодой – ходит быстро, чуть не вприпрыжку, и уходящий автобус может догнать на раз…

Правда, на автобусах Таня теперь ездила редко – в основном передвигалась за рулем собственной машины: творческий директор все-таки, какой уж тут общественный транспорт!

В этом году она купила – спасибо должности и высокой зарплате – небольшой джип небесно-голубого цвета – «Тойоту». Как говорят французы, «ноблесс оближ» – положение обязывает. Не пристало второму человеку в «Пятой власти» ездить на маленьком «Пежо», словно какой-нибудь аспирантке.

Когда Таня только задумывалась о покупке более солидной машины, она и предположить не могла, что это приведет ее к сильнейшим нравственным страданиям. Новое авто – это, конечно, круто и здорово, только как с любимцем «пёжиком»-то поступить? Оставить «про запас»? Но двух машин для одной девушки явно много. Два гаража, двойное техобслуживание, два раза ездить в ГАИ на техосмотр – обалдеешь, да и никаких денег не хватит. К тому же соседи начнут коситься и тут же запишут в буржуи. А продавать «пёжика» рука не поднимается. Ведь верный красный автомобильчик прошел с Татьяной огонь, и воду, и медные трубы, он живой, он любит свою хозяйку и просто не переживет, если она отдаст его в чужие, равнодушные или неумелые руки.

Таня решила подарить «пёжика» маме, но Юлия Николаевна, бесконечно далекая от техники, на дочь только руками замахала: «Боже избавь!» Таня обратилась с тем же предложением к отчиму – Валерий Петрович только иронически усмехнулся: «Да я своей тушей такую крошку раздавлю!» А больше никого, кому не жалко подарить любимца, у Тани и не было…

Значит, решила она, так тому и быть. Раз не хочет «пёжик» от нее уходить, то и бог с ней, с новой машиной, будет на нем до самой пенсии – его или своей собственной – ездить. Но тут вдруг вспомнила: Димка Полуянов, давний, верный приятель, журналист из газеты «Молодежные вести», до сих пор катается на затрапезной «шестерке»! Может, предложить «пёжика» ему? Как только эта мысль пришла в голову, Таня тут же (не любила откладывать ничего в долгий ящик!) позвонила ему и попросила приехать по срочному делу.

Полуянов Таниному предложению порадовался. Расцеловал ее, но потом помрачнел и сказал:

– Гусары с женщин денег не берут. И машин тоже. Сколько твой «пёжик» стоит?

– На твое усмотрение, – дернула плечом Таня.

– Три тысячи долларов хватит? – осторожно осведомился журналист.

– Лады.

– А в кредит можно? А то у меня таких денег сейчас нет…

– Ты, – закричала Татьяна, – золотое перо, ведущий репортер «Молодежных вестей» – и у тебя денег нет?! Трех тысяч долларов?..

– «Мне и рубля не накопили строчки», – откликнулся меланхолической цитатой Полуянов.

И Татьяна знала, что Димка не врет. Еще бы у него водились деньги! Получает он, конечно, много, но и тратит немерено. То за свой счет расследование двойного убийства ведет, то в Америку ездит разбираться с похищенными из библиотеки манускриптами…^[1]

В конце концов они с Таней договорились, что Полуянов будет выплачивать ей оговоренную сумму в рассрочку – по триста баксов в месяц. Таким макаром меньше чем за год и рассчитается.

Ударили по рукам – Димка запрыгал от счастья. А для Садовниковой главным было, что «пёжик» не уйдет в чужие руки. Полуянов хоть и лихач, но к самой машине будет относиться бережно: чистить, мыть и холить. К тому же он обещал: по первому Татьяниному слову давать «пёжика», если ей вдруг понадобится или просто захочется покататься.

Сделку провернули весной, и теперь Таня стала рассекать по столице на новеньком маленьком джипчике. Всем хороша машинка – шустрая, приемистая, послушная! Одна беда: дать «Тойоте» собственное имя у Тани пока не получалось. Именовать джип, согласно цвету, «Голубым» – не годилось, возникали ненужные ассоциации. Окрестить «Рафиком» – похоже то ли на азербайджанское имя, то ли на латвийский микроавтобус. «Четверка» – тоже не подходит, вызывает совершенно лишние аллюзии с отечественным автопромом…

…Вот и сегодня, утром двадцать первого июня 20** года, Татьяна всю дорогу до офиса вполуха слушала радио и крутила в голове всевозможные ласковые имена… «Джипяра»? Грубо. «Голубичка»? Плоско. «Джипунчик»? Длинно. Настолько увлеклась этой игрой, что ехала, считай, не глядя – водительский опыт у нее большой, можно уже рулить совершенно машинально…Так Таня и доехала, словно на автопилоте, от Новогиреева до офиса на Маяковке. И, погруженная вся в свои мысли, конечно, не заметила, что за ней от самого ее дома следует микроавтобус «Форд-транзит» с затененным лобовым стеклом.

* * *

В девять сорок пять, за пятнадцать минут до начала рабочего дня, Татьяна уже въезжала в подземный гараж рекламного агентства «Пятая власть». Охранник, дежурящий на парковке, встретил ее улыбкой и комплиментом:

– Шикарно выглядите, Татьяна Валерьевна!

– А, просто выспалась! – отмахнулась она (не рассказывать же, что вчера весь вечер проторчала у косметолога и чуть не задохнулась под маской из разноцветных глин). – Ну, как жизнь? Какие новости?

– Жизни без вас, Татьяна Валерьевна, – никакой, – вздохнул охранник (он с удовольствием разглядывал ее ноги, обтянутые модными в этом сезоне розовыми брючками). – А новостей – тоже пока никаких. Никто ж не пришел еще! Вы сегодня первая…

Таня хмыкнула:

– Горю на работе!

Еще раз улыбнулась охраннику, пошла к лифту – и с удовольствием чувствовала, что он провожает ее заинтересованным взглядом: между прочим, не на всех директоров – ох, далеко не на всех! – такими глазами смотрят!

…Агентство «Пятая власть» занимало симпатичный двухэтажный особнячок в районе Маяковки. Домику хоть и больше ста лет, а выглядит как новенький. Только что закончились перепланировка и ремонт, пахнет свежей краской.

По гулкому бетонному коридору Таня подошла к лифту, нажала кнопку вызова. Лифт дзынькнул своим звоночком: мол, я здесь, готов везти, куда хотите. Но двери не открывались: чтобы войти, сначала требовалось оставить отпечаток своего указательного пальца в сканирующем устройстве – новая система безопасности, ее установили по инициативе шефа «Пятой власти» Андрея Федоровича Теплицына.

– На, получи! – Хоть лифт и бездушный, но ему Таня тоже улыбнулась. Приложила указательный палец к сканеру.

– Добро пожаловать! – механическим голосом откликнулся лифт.

– Мерси, – усмехнулась Таня, проходя в кабину.

Поначалу Тане не нравились подобные меры безопасности. Она ведь не на ракетной базе работает и не в секретном институте! Но вскоре Таня привыкла. А что, даже удобно: ни надоедливый поклонник на работу не заявится, ни заботливая мамочка, ни шизофреник, свихнувшийся на рекламе. Теперь, после ремонта, любых гостей агентства никогда и ни за что – будь это хоть самый разнаиважнейший клиент! – вообще не пускали выше первого этажа.

Особняк перепланировали так: первый этаж – только для посетителей. Тут располагались приемная и три просторные переговорные комнаты, снабженные всем необходимым для многочасовых толковищ – бумагой, ручками, минералкой и кофе. А на второй этаж, где помещались рабочие кабинеты, допускались исключительно сотрудники агентства. Таня уже успела оценить, что в этом, помимо заботы о безопасности и конфиденциальности, имелся важный психологический момент. На встречи с клиентами рекламисты, словно небожители, спускались в переговорные комнаты откуда-то сверху – и это действовало на заказчиков впечатляюще. Кроме того, никто из неизбранных не видел внутреннюю кухню агентства: столы, заваленные бумагами, эскизы плакатов на стенах, немытые чашки и недоеденный пирожок в отсеке для чаепитий.

…Таня вознеслась на лифте на второй этаж.

Вдоль пустынного коридора тянулись кабинеты. Первым от двери был ее отдел – креативный. Таня снова вложила указательный палец в сканирующее устройство. Дверь щелкнула и отворилась.

Как и предупреждал охранник с парковки, она оказалась сегодня в офисе первой. Рекламисты – люди творческие, по утрам любят поспать и на работу чаще опаздывают, нежели приходят вовремя.

Ее встретили четыре молчаливых компьютера, четыре стола в полном творческом беспорядке. Здесь сидели двое копирайтеров и двое дизайнеров – две творческие пары, подчиненные непосредственно ей.

Таня пересекла рабочую комнату и вошла в отсек своей личной секретарши – Наташки. Сразу же за крошечным секретарским предбанником располагался Татьянин кабинет. Она толкнула дверь. Внутри отдела двери не запирались – и не то чтобы на электронный замок, а даже на обычный ключ.

В Танином кабинете – таком родном, таком привычном – все было как всегда: опущенные жалюзи, стол, сейф, удобнейшее кожаное кресло. На столе стояла немытая кофейная чашка – в пятницу Татьяна засиделась допоздна, секретарша Наташка к тому времени уже ушла, а мыть самой посуду Тане не захотелось. Словом, кабинет выглядел совершенно так же, как в тот момент, когда она покинула его два дня назад.

Однако… Однако профессионал – к примеру, опытный разведчик (каковым был Татьянин отчим Валерий Петрович) – по мельчайшим изменениям в обстановке смог бы заметить, что за прошедшие выходные здесь кто-то успел побывать.

* * *

Постепенно агентство наполнилось народом. Пришли дизайнеры, копирайтеры – Полина с Родиком да Мишка с Артемом. Каждый счел своим долгом заглянуть в Татьянин кабинет и поздороваться с ней. С традиционным двадцатиминутным опозданием вбежала запыхавшаяся секретарша Наташка. Рухнула за свой столик, принялась лихорадочно краситься. Татьяна прервала это увлекательное занятие, выглянув в предбанник – секретарша немедленно приняла виноватый вид. Таня не стала распекать подчиненную, просто холодно сказала:

– Наталья, будь любезна, сделай мне кофе. – А потом смягчила стальные нотки в голосе: – Да и сама можешь попить.

На столе у Татьяны лежал список немедленных, срочных, неотложных дел: «12.00 – презентация проекта; позвонить в «Кока-Колу»; позвонить в Би-Би-Ди-О…» – и так далее, из двадцати двух пунктов. Начиналась обычная, будничная круговерть.

В Танин кабинет вошел шеф. Как всегда, без стука. Татьяна приподнялась в кресле, приветствуя его. Босс, Андрей Федорович Теплицын, ответил на ее рукопожатие.

– Здравствуйте, Андрей Федорович.

– Привет, Татьяна Валерьевна.

Андрей Федорович был ушлым, умным и хитрым. Татьяна отдавала себе отчет в том, что процентов восемьдесят заказов добывал для агентства именно он, генеральный директор. Связи его казались безграничными. Он был вхож во многие правительственные, думские, банковские и «нефтяные» кабинеты. И пуще того – был своим в соответствующих саунах и охотничьих домиках. Приближенность Андрея Федоровича к власти и деньгам приносила сочные плоды, и зачастую Танина работа над тем или иным проектом начиналась после того, как в ее кабинет входил Теплицын и с деланой небрежностью бросал: «Я тут для нас заказец раздобыл».

Смета заказа всякий раз оказывалась как минимум полмиллиона долларов.

У Андрея Федоровича имелась еще одна черта, зело способствующая его карьере: он был невероятно, умопомрачительно красив. Тонкие черты лица, ясные голубые глаза, волевой подбородок, прямой нос. При улыбке на щеках его появлялись задорные юношеские ямочки. Одевался шеф тоже шикарно, с тщательно продуманной дорогой небрежностью. Сегодня он был особенно хорош. Таня поневоле залюбовалась элегантными коричневыми ботинками, голубой рубашкой с красным галстуком и стильным светлым костюмом – не иначе как от «Этро». Да, шеф умеет себя подать, и нет, пожалуй, ни одной женщины на свете, которая не обратила бы внимания на столь яркого тридцатисемилетнего красавца. Татьяна сама не раз думала: «А что, если вдруг он… И я с ним… Ну, словом, что будет, если он вдруг проявит ко мне неслужебный интерес?» Впрочем, эти ее раздумья ни разу проверить на практике не удалось: к ней Андрей Федорович (равно как и к другим женщинам в агентстве) относился по-деловому – и никак иначе. При этом он не являлся «голубым» (каковых чересчур много развелось в творческих кругах). Теплицын был женат, обожал двух своих крошек-дочурок, а если и имел любовниц, то они таились где-то настолько далеко от агентства, что до подчиненных доносились о его похождениях только глухие, смутные слухи.

– Как дела, Танюшка? – спросил Андрей Федорович, присаживаясь на край Таниного стола. На людях они были по имени-отчеству, тет-а-тет переходили на «ты».

– Хорошо идут дела, все нам родина дала, – прибауткой откликнулась творческий директор.

После пары необязательных реплик – как прошли выходные? как семья? – Андрей Федорович начал разговор по делу:

– Давай-ка мы с тобой посмотрим «объективку» на Брячихина. Надо начинать по нему работать.

Брячихин был депутатом Госдумы – незаметный, из второй сотни, но очень богатый. Он жаждал сделать политическую карьеру и собирался на ближайших выборах выдвигаться в мэры Москвы. Но о его амбициозных планах мало кто знал. В основном его ближайшее окружение, в которое теперь волей-неволей вошли еще двое: Андрей Федорович с Татьяной. Именно в их агентство (хвала связям Теплицына!) Брячихин обратился, чтобы раскрутить свою персону.

Работа с Брячихиным началась с того, что чрезвычайно доверенный психолог после двух дней возни с депутатом – собеседований, тестов, ролевых игр – составил его объективный психологический портрет. Манеры, свойства, черты характера политика были тщательно проанализированы и препарированы. На основе этой «объективки» «Пятая власть» собиралась первым делом составить для депутата рекомендации: что в его внешности и характере выпячивать на публике, а что – тщательно скрывать.

Психологическая «объективка» на Брячихина являлась документом чрезвычайной секретности. Немудрено: любому человеку было бы крайне неприятно, если бы его нелицеприятный психологический портрет стал вдруг достояниям гласности, – а тут публичный политик, депутат Госдумы, будущий (возможно) мэр Москвы. Поэтому с психолога, работавшего с Брячихиным, была взята строжайшая подписка о неразглашении. В самом агентстве «Пятая власть» видели документ только двое: Андрей Федорович и Татьяна. Больше того: его даже компьютеру не доверили – психолог написал «объективку» от руки. Теперь она лежала у Садовниковой в сейфе.

– Прямо сейчас начнем? – спросила она у босса. – А то в двенадцать у меня презентация проекта по сети супермаркетов.

– Давай прямо сейчас. Успеем покумекать.

Таня достала из сумочки ключ от сейфа. Повернулась на своем вертящемся кресле к железному ящику, вставила ключ в скважину. Сделала пару оборотов.

– А код? – спросил бдительный Андрей Федорович.

– А, я не выставляла, – беспечно откликнулась Татьяна.

Босс скорчил недовольную гримасу.

Таня распахнула дверцу сейфа – и остолбенела.

Сейф был пуст.

Строжайше секретный документ исчез.

* * *

Спустя час Татьяна снова рулила на своей «Тойоте». Теперь она ехала по проспекту Мира на окраину. Таня направлялась к отчиму.

Она была неисправимой оптимисткой и почти не сомневалась: все будет хорошо. Сейчас она приедет к Валерию Петровичу и все ему расскажет. А потом даст «вводные»: кто имел доступ к сейфу, как зовут подозреваемых. И тогда отчим посидит в кресле, полуприкрыв глаза, пошевелит губами в стиле Ниро Вульфа – и выдаст решение. Подумаешь, проблема: какая-то бумажка из сейфа исчезла!

…Хотя Андрей Федорович, узнав об исчезновении документа, взбесился дико. Переменился в лице, стал нервно крутить аристократически тонкие пальцы. Все повторял: «Катастрофа. Иначе не скажешь». А Татьяна пыталась его утешать, говорила, что «все образуется». Лично она и правда никакой катастрофы пока не видела. Ей вообще казалось, что пропажа «объективки» на Брячихина – просто чья-то шутка, довольно неуместная. Она даже предложила собрать ее креативный отдел, объявить всем о пропаже и попросить «шутника» вернуть документ на место.

– Нельзя этого делать!!! – завопил в ответ на ее предложение Андрей Федорович.

– А что же, по-твоему, можно? – ледяным тоном процедила Татьяна, которая не терпела, когда на нее кто-либо повышал голос.

Теплицын стал вслух перечислять варианты, и получалось, что нельзя ничего. В милицию обращаться, ввиду полной конфиденциальности документа, – нельзя. К бандитской «крыше» – тем более. И даже к частным детективам, по тем же причинам, – совсем нежелательно. Тогда Таня сказала:

– У меня есть человек, который может нам помочь.

– Кто? – скептически откликнулся Теплицын.

– Мой отчим.

– Его зовут Шерлок Холмс? – по-прежнему не скрывал своей иронии Андрей Федорович.

– Нет, Ниро Вульф.

Брови Теплицына удивленно поползли вверх.

– То есть?

– Мой отчим – Валерий Петрович Ходасевич.

– Кто он такой?

– Полковник ФСБ. Аналитик, бывший разведчик-нелегал. И абсолютно надежный человек.

– Н-да? Насчет разведчика и полковника – охотно верю. Но… Ты можешь гарантировать, что он – абсолютно надежный?

– А я у него – любимая падчерица. Как дочка, только ближе. Он все для меня сделает.

Скрепя сердце Теплицын согласился. А что ему еще оставалось делать – своих-то предложений не было… И тогда Татьяна объявила в отделе, что уезжает по срочной служебной надобности, поручила Мишке Колпину и Артему Пастухову самим провести презентацию проекта, а Наташке – переадресовывать все важные звонки на мобильник. Подчиненные не могли скрыть своего удивления поведением начальницы. Полина и Родик, творческая парочка, во все глаза глядели на взбудораженную Садовникову. Вторая пара, Тема и Миша, переглядывалась между собой, а секретарша Наташка даже кончик язык высунула – так разбирало ее любопытство…

«А ведь один из них, – мелькнула у Татьяны непрошеная мысль, – вор. Или, того хуже, подставщик «. Она спешно отогнала неприятное, похожее на изжогу чувство подозрительности и на рысях помчалась в гараж.

…Валерий Петрович удивился и обрадовался нежданному визиту падчерицы. Удивление свое постарался скрыть, а вот радость маскировать не счел нужным.

– Как раз к обеду, – прогудел он, расцеловывая Татьяну в обе щеки. – Пойдем, подкормлю тебя.

– Ой, Валерочка, – отмахнулась она, – да я еще совсем не голодная.

Ходасевич обычно просыпался рано, на заре, и обедал с давно заведенной пунктуальностью ровно в полдень.

– А у меня на обед язык по-старомосковски и цыпленок по-каталонски.

– Мм… Звучит изысканно.

– Вот и пойдем, потрапезничаем вместе.

– Все забываю тебя спросить: где ты так хорошо научился готовить?

– Ну, ты же знаешь: мама твоя, Юлия Николаевна, стряпать никогда не любила. Так что у меня просто не оставалось выбора.

– И все равно: чтобы готовить так, как ты, нужен особый талант.

– А он у меня есть.

– И еще большая практика. Стажировка в каком-нибудь крутом ресторане.

– У меня и она имеется.

– Как это? – удивилась Татьяна. – Откуда?

– Я ведь четыре года поваром в посольстве проработал.

Татьяна вытаращила глаза на отчима.

– Ты никогда не рассказывал! В каком посольстве?

– В одной заграничной столице.

– В какой?

– Ну, какая разница…

– В нашем посольстве? Советском?

– Нет, – покачал головой отчим. – Другой державы. Иностранной.

– Какой? Где? Ну, скажи! – затормошила его Татьяна. – Что ты там делал? Ну, Валерочка, милый!

Она готова была забыть о собственных неприятностях, чтобы только узнать хоть какие-то подробности секретной службы полковника Ходасевича.

– Не могу, дорогая, – развел руками Валерий Петрович. – «Совсекретность» с дела еще не сняли. Вот выйдет срок давности – обязательно расскажу.

– А когда он выйдет?

– Через семьдесят восемь лет.

– Да ты смеешься надо мной! Шпион несчастный! Боров! – закричала Татьяна и двинула отчима кулачком в плечо.

Ходасевич легонько перехватил Танину руку и вроде бы шутливо завел ее на прием.

– Ой-ой, больно! – запричитала Таня, хотя ей не было ни капельки больно.

Ей нравилось в общении с отчимом порой изображать ребенка – и чувствовать себя соответственно. Все взрослые, реальные заботы куда-то отступали, и возникало чувство, словно она в далеком, давно прошедшем детстве… Будто бы она девочка, а отчим – взрослый, мудрый, сильный человек – снова ведет ее за ручку в зоопарк и, усадив на свои широченные плечи, показывает, как бултыхаются в искусственном пруду белые медведи…

…Обед действительно получился изысканным. Таня сама не заметила, как уплела и три кусочка языка, и цыплячью ножку, а потом и добавку – крылышко, да с гарнирчиком – цветной капустой в яйце и сухарях… В общем, «быть мне толстой коровой!». Но, с другой стороны, она навещает отчима не так уж часто, а сегодняшние лишние калории можно будет в спортзале сбросить…

После кофе Таня достала из сумочки сигару в тубусе и протянула ее Валерию Петровичу.

– Вот, держи. Купила тебе по дороге. Настоящая «гавана».

– Спасибо, Танюшка! – искренне обрадовался Ходасевич. И добавил с самоиронией: – А я все думаю, чего мне еще для сходства с Черчиллем не хватает!

Он аккуратно обрезал сигару серебряной карманной гильотинкой (которую тоже когда-то подарила Таня) и засунул ее в рот. При этом ловко изобразил из себя британского премьер-министра военной поры: насупленные брови, оттопыренная нижняя губа, брюзгливое выражение лица. Сходство получилось столь впечатляющим, что Таня расхохоталась:

– Да ты, Валерочка, артист!

Воистину: с отчимом, этим замечательным дядькой, напрочь забываешь о собственных проблемах. Никому на свете не удается смешить ее так, как ему.

Окно кухни было распахнуто в тихий московский дворик, оттуда струилось мягкое тепло июньского лета. Сизые клубы ароматного дыма окутывали мощный торс отчима. От раннего сытного обеда в теле разливалась приятная истома. Тане хотелось забыть обо всем, чтобы все на свете проблемы отлетели прочь… Но Валерий Петрович смахнул пепел с сигары и проговорил:

– Ну, выкладывай, что случилось.

Таня удивилась. Она ни словом, ни намеком не упомянула пока о своих проблемах.

– А откуда ты знаешь, что у меня что-то случилось?

– Я знаю тебя, – грустновато усмехнулся отчим. – Стала бы ты в будний день, да еще с утра, вместо работы, срываться ко мне, старику.

– Ну, во-первых, ты далеко не старик… – машинально возразила Таня. – А во-вторых… Во-вторых, у меня действительно неприятности.

– Рассказывай.

И Таня поведала о пропаже из своего сейфа, о том, как кража обнаружилась сегодня утром, и о беспрецедентной конфиденциальности исчезнувшего документа.

– Что ты сама обо всем этом думаешь? – спросил ее отчим, когда она изложила историю в общих чертах. Лицо его разительно переменилось с того момента, когда он наслаждался вкусным обедом, балагурил и изображал из себя Черчилля. Взгляд стал цепким, губы сжались, на широком лбу проявилась морщина.

– Представления не имею, – пожала плечами Татьяна.

– Кого может заинтересовать пропавший документ?

– Да кого угодно! Всех!

– А точнее?

Вопросы Валера задавал резко, отрывисто.

– Ну, я не знаю… Конкурентов депутата Брячихина… Его врагов… Прессу… Спецслужбу какую-нибудь…

– Что уж такого страшного написано в этой вашей «объективке»? – с делано невинным видом поднял брови отчим.

– Что? – Татьяна усмехнулась, на секунду сосредоточилась и процитировала на память: – «Субъект обладает гипертимным типом личности на грани психопатологии… Имеет склонность к экзальтированно-демонстративному поведению… В реакциях на внешние возбудители субъекта проявляются маниакально-истерические черты его характера …»

– Звучит как диагноз.

– Вот именно. И это только одна страница. А там таких – четырнадцать.

– Психологи – они такие. Умеют припечатать, хоть святых выноси, – ухмыльнулся Валерий Петрович.

– На деле-то ничего страшного нет, – развела руками Татьяна. – Брячихин просто активный болтун, товарищ Обещалкин… Только в «объективке» все это написано такими мудреными словами, что народ сразу решит: по нему дурдом плачет…