Через три года у них родился сын Павел, который, когда вырастет, станет известным художником и сделает все, чтобы сохранить в памяти потомков добрые дела его отца, его стихотворные и графические архивы. Но в этом же году Жуковский пережил еще одну тяжелейшую утрату: умер самый близкий его друг, Александр Иванович Тургенев, с которым они познакомились почти полвека назад, в 1797 г., и прошли рука об руку долгий тернистый путь, радуясь счастливым мгновениям и удачам друг друга и поддерживая в минуту тревог и сомнений: "Мой пятидесятилетний товарищ жизни, мой добрый Тургенев переселился на родину и кончил свои земные странствия". Но эта же утрата напомнила Жуковскому о тех, кто еще нуждался в его помощи и заступничестве в этой жизни; он выбирается из "кокона затворничества" и вновь хлопочет об оставшихся в живых декабристах, добивается трехлетнего денежного пансиона для Гоголя и всерьез задумывается о возвращении в Россию. Но надеждам на скорый переезд не суждено было сбыться из-за вновь начавшихся мучительных меланхолических приступов болезни его жены: "Последняя половина 1846 г, - записал он в дневнике, - была самая тяжелая не только из двух этих лет, но и из всей жизни! Бедная жена худа как скелет, и ее страданиям я помочь не в силах: против черных ее мыслей нет никакой противодействующей силы! Воля тут ничтожна, рассудок молчит... Расстройство нервическое, это чудовище, которого нет ужаснее, впилось в мою жену всеми своими когтями, грызет ее тело и еще более грызет ее душу. Эта моральная, несносная, все губящая нравственная грусть вытесняет из ее головы все ее прежние мысли и из ее сердца все прежние чувства, так что она никакой нравственной подпоры найти не может ни в чем и чувствует себя всеми покинутою... Это так мучительно и для меня, что иногда хотелось бы голову разбить об стену!" В довершение к этому и сам поэт начал слепнуть.
      Смерть от тифа старшей сестры окончательно подорвала силы Елизаветы, и отныне "черная меланхолия" навеки поселилась в ее сердце, вытеснив любовь к детям и к мужу. Ничто теперь не напоминало прежнюю очаровательную и доброжелательную девушку, которую несколько лет назад всей душой полюбил Жуковский, но эта же любовь питала его силы, помогая сносить тяготы ухода за душевнобольной женой.
      А тут еще грянули революции в Европе! Жуковский не мог равнодушно видеть кровопролитие, но не мог и принять идеалов революционеров, чье утверждение требует таких немыслимых жертв. И он почувствовал, что дальше откладывать возвращение на родину нельзя, продал имущество, но в последний момент был остановлен письмом Вяземского, сообщавшего о страшной холере, свирепствующей в России. Ну, что ж - из двух зол... Пока же Жуковский купил дом в Баден-Бадене и переселился туда с семьей. Продолжая работать над окончанием перевода "Одиссеи", много времени он отдавал занятиям со своими детьми: родившись и живя в Германии, они - благодаря таланту и усилиям отца - прекрасно говорили и писали по-русски (не правда ли, нам, живущим за границей, более чем знакома ситуация "двуязычия" - вот на чей положительный опыт нам бы ориентироваться!). Жуковский сообщал: "Этот труд (занятия с детьми - Н.Л.) имеет для меня прелесть несказанную. Я составил особенного рода живописную азбуку, для которой сам нарисовал около 500 фигур, которые в одно время легким образом выучивают читать и писать и удерживать в памяти выученное. Теперь составляю наглядную арифметику, таблицы и карты для священной истории и атлас всемирной истории, по особенной методе, которая будет в своем роде нечто весьма оригинальное, практическое не для одних детей, но и для взрослых... Мой труд для моих детей, если Бог позволит кончить его, может со временем быть полезен и всем в домашнем воспитании; он охватит систематически весь круг сведений, которые нужно иметь".
      Однако жизненный путь одного из самых светлых и благородных русских людей ХIХ в. близился к концу. Жуковский еще мечтает о возвращении в Россию: даже составляет подробный - по дням - план окончательного путешествия из Баден-Бадена в Петербург (разумеется, через Дерпт). Еще пытается как-то облегчить тяжелейшее состояние жены - в минуту душевной скорби он признается: "Вся моя жизнь разбита вдребезги. Если бы я не имел от природы счастливой легкости скоро переходить из темного в светлое, я впал бы в уныние... Тяжелый крест лежит на старых плечах моих; но всякий крест есть благо... То, что называется земным счастием, у меня нет... Того, что называется обыкновенно счастием, семейная жизнь мне не дала; ибо вместе с теми радостями, которыми она так богата, она принесла с собою тяжкие, мною прежде не испытанные, тревоги, которых число едва ли не превышает число первых почти вдвое. Но эти-то тревоги и возвысили понятие о жизни; они дали ей совсем иную значительность". Еще надеется - с помощью Плетнева - напечатать философские заметки для 10-го тома своего собрания сочинений, но цензура их не пропускает. Тогда он просит своего друга забрать его манускрипты, так объясняя свой отказ от публикации: "Я хотел делиться с своими соотечественниками теми мыслями, которые жизнь развила в голове и сердце. Это не нужно; гораздо вернее, покойнее и смиреннее думать и выражать искренно свои мысли про себя. Зачем подвергать себя недоразумению, произвольному суду и навлекать на себя неосновательные обвинения?" (Эти рукописи, в трех толстых тетрадях, не найдены до сих пор.) Еще продолжает с удовольствием заниматься с детьми - а воля Божья уже почти исполнена. К этому времени Жуковский практически ослеп. Немного ранее он сконструировал прибор, который помогал ему писать, только чтобы не обременять своих близких и не быть им в тягость.
      И вдруг в марте 1851 г., во время Великого поста, он получил письмо из Москвы с сообщением о смерти Гоголя. Это было для Жуковского ПОСЛЕДНИМ ударом, пережить который он уже не смог. С кончиной Гоголя для Василия Андреевича как будто умерла вся его минувшая жизнь, как будто бы он остался один в современном и не слишком уже понятном ему мире... Давно умер "Арзамас", а его талантливые, веселые и по молодости беззаботные "заседатели" кто переселился в мир иной, кто находился на поселении в Сибири, а кто предал идеалы юности и "обенкендорфился" (да простится мне этот своевольный неологизм!); скончались все его ближайшие родственники; погиб Пушкин; переселились в мир иной Маша и Саша Протасовы, так много страдавшие в жизни и безропотно переносившие все тяготы, выпавшие на их долю - а ведь так надеялось, что их ждет счастливая судьба... Но "родиной" для Жуковского в эти годы стало не то временное пристанище, где человеку выпало родиться, а тот вечный радостный приют, где обещана долгожданная встреча всем разлученным в земной юдоли - и он ожидал этой встречи без печали...
      12 апреля в Светлое Христово Воскресенье Василий Андреевич Жуковский скончался.
      Он оставил предсмертное письмо своей жене, полное благодарности: "В мысли, что мой последний час, может быть, близок, я пишу тебе и хочу сказать несколько слов утешения. Прежде всего, из глубины моей души благодарю тебя за то, что ты пожелала стать моей женою; время, которое я провел в нашем союзе, было счастливейшим и лучшим в моей жизни. Несмотря на многие грустные минуты, происшедшие от внешних причин или от нас самих, - и от которых не может быть свободна ничья жизнь, ибо они служат для нее благодетельными испытаниями, - я с тобою наслаждался жизнью в полном смысле этого слова; я лучше понял ее цену и становился все тверже в стремлении к ее цели, которая состоит ни в чем ином, как в том, чтобы научиться повиноваться воле Господней. Этим я обязан тебе; прими же мою благодпрность и вместе с тем уверение, что я любил тебя, как лучшее сокровище души моей".
      Василий Андреевич Жуковский обрел свою небесную родину, так и не увидев перед кончиной родину земную: он был похоронен в Баден-Бадене. И все же вечный покой он обрел в России: 29 августа его прах был погребен на кладбище Александро-Невской лавры, рядом с могилами Карамзина и Ив.Козлова. За гробом шли Плетнев, Федор Тютчев, студенты Петербургского университета и его воспитанник - наследник Российского престола Великий князь Александр Николаевич.
      Начался путь Жуковского в бессмертие.
      12.
      Когда, в глухие и лживые, брежневские годы я училась в школе, имя Жуковского встречалось в учебниках, что называется, в скобках (исключительно в связи с Пушкиным: мол, его первый учитель, переводчик мрачных немецких баллад, полных неверия в спасительность борьбы с окружающим миром). С тем он и пребывал в моей бескомпромиссной подростковой памяти до тех пор, пока я вдруг не вычитала в каком-то предисловии к сборнику его стихов (уже учась в университете), что он выкупил из крепостной неволи Тараса Шевченко. Этот факт меня поразил - как-то он не вязался в моем представлении с образом скромного подражателя пассивного немецкого романтизма, а баллада "Светлана", полная юмора и жизнелюбия, с посвящением таинственной А.Воейковой, - и тем паче. И во мне взыграла юношеская пытливость: а ну-ка, ну-ка - что там за всем этим кроется...
      С тех пор прошло много лет. Я глубоко почитаю литературное творчество Василия Андреевича Жуковского: без его языковых исканий, стилистических и жанровых открытий не было бы, наверное, поэзии Вяземского, Батюшкова, Баратынского, Ив.Козлова и, конечно, Пушкина. Но это для меня, филолога, не главное. Я преклоняюсь перед его ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ПОДВИГОМ. Не многим в этой жизни было дано с таким мужеством, честностью и милосердием реализовать себя - повинуясь воле Бога и собственной совести. Это был человек, не ведавший зависти и обид, всего себя отдавший служению ближним своим. Для меня его судьба - это также пример христианского подвига: обычного, повседневного, в быту. Чуждый гордыни и жажды мщения, он не просто прощал врагам своим, но и любил их, и заботился о них (если они в том нуждались); полный смирения, безропотно сносил все тяготы и утраты, посланные Богом, и благодарил Его за бесконечное милосердие; будучи небогатым сам, отдавал последнее тем, кто испытывал в этом настоящую нужду. Как часто в своей жизни я словно "примеряю" мои поступки на личность Василия Андреевича Жуковского: а как поступал он и как бы мог поступить?..
      Я глубоко, искренне сожалею о том, что мы по-прежнему непростительно мало знаем о нем и убеждена: наша жизнь стала бы чуть-чуть добрее, светлее - знай мы о Жуковском больше.
      И я верю всем сердцем, что эта статья - даже небольшая, поверхностная, написанная как бы пунктиром - откроет заново имя выдающегося подвижника русской литературы и замечательного, редкого по своим душевным качествам человека. Ведь Василий Андреевич Жуковский не только талантливый поэт, но и талантливый творец своей жизни, а подобное сочетание встречается почему-то очень редко.
      Октябрь 2001 - июль 2002 г.