Завтра вас арестуют

Мы пошли к Савостьянову вчетвером: я, Шебалин, Латышёнок, Понькин. Все, кто участвовал в совещании 27 декабря. Нас попросили написать рапорта и отправили в соседний кабинет…

— В Кремле всё происходило?

— Нет, на Старой площади в президентской администрации. Мы сели. Шебалин спрашивает: «Что будем писать?' Тоща я впервые заподозрил, что он провокатор. Если бы мы написали под диктовку, одинаково, нас бы обвинили в сговоре. (Я хорошо знал оперативную работу.) Поэтому я сразу почуял подвох: „Витя, каждый будет писать то, что слышал“ — „Но ты же понимаешь, а вдруг там что-то не так“. Я повторил: „Витя, каждый будет писать всё, что он слышал. И если кто-то не слышал слов Камышникова, он об этом писать не будет. Здесь дело совести и чести каждого офицера. Садимся по разньм углам и пишем, кто как слышал“. Мы написали и сдали рапорта.

Савостьянов передал их в Главную военную прокуратуру, в Управление по надзору за органами госбезопасности, начальнику управления генералу Анисимову. Интересно, что как только эти рапорта были переданы, у меня раздался звонок. Звонили из поликлиники ФСБ, предложили прибыть на медкомиссию. «Понимаете, те, кто был в Чечне, в течение года у нас проверяются у невропатолога». Я объяснил, что прошло больше года. И не пошёл. Тогда мне позвонили сверху и сказали: «Вас же вызывают в госпиталь, почему не идёте?»

К невропатологу я так и не пошёл, потому что знал: из его кабинета меня увезут в психбольницу.

Через несколько дней позвонил Шебалин. Он срочно просил приехать к нему домой. У него в гостях был Василищев — начальник отдела собственной безопасности ФАПСИ. Шебалин мне сказал, что сейчас идёт крупная разборка между директором ФАПСИ Старовойтовым и директором ФСБ Ковалёвым. На место Старовойтова хотят поставить другого человека. В общем, драка. А тут фапсишники разузнали, что скандал начинается в ФСБ, и стали прослушивать Ковалёва. Василищев сказал:

— Мы прослушали Ковалёва и узнали, что вас всех вызывают на совещание к десяти часам и там могут арестовать.

А накануне у меня был разговор по телефону с Ковалёвым, и директор пригласил нас всех приехать на совещание. Дело было в субботу. А в воскресенье Василищев мне рассказывает: «Вас собираются поместить в Лефортово. Говорю, чтоб вы в курсе были».

Стали размышлять, как быть. Василищев предложил записать кассету и отдать в ФАПСИ, Старовойтову. Понятно было, что нас собираются использовать в борьбе с руководством ФСБ. Но зачем мне участвовать в этих разборках между спецслужбами? Я хотел добиться истины. Мне было важно узнать, кто стоит за Камышниковым, кто хотел убить Березовского…

Я всё-таки решил записать наш рассказ на плёнку. Только это должен был сделать журналист. Я позвонил известному телеведущему Доренко. Было уже около двенадцати ночи. Мы встретились ночью: я, Гусак и Понькин. Шебалин в последний момент отказался ехать. Мы Доренко всё рассказали. Было записано четыре кассеты.

— Как, успели за ночь? Это же многосерийный фильм!

— Успели. Ведь впереди маячило Лефортово. Гусак рассказал, как давали команду похитить Джабраилова, я — как давали команду убить Березовского, Понькин — как он работал по Тейтуму. Кроме того, я ещё рассказал, кто убил Листьева — весь разговор с Трофимовым передал. Четыре месяца спустя, после нашей пресс-конференции, Доренко действительно показывал этот фильм как боевик. Мы даже отбили зрителя у рейтинговой ленты «Никита».

— Ну и Доренко «отбили».

— Да, его выгнали с эфира. Прошло две или три серии, остальное ему запретили показывать.

— Понятно, почему Шебалин не пошёл к Доренко —ты сказал, что он был провокатором и телезапись не входила в его миссию. Но совершенно непонятно, почему с вами пошёл Гусак. Судя по твоему рассказу, его нельзя заподозрить в чистоте помыслов.

К тому же он пользовался доверием Ковалёва и Хохолыюва, помогал им тебя «разводить», уговаривал отказаться от обвинений. Зачем он пошёл записываться к Доренко?

— Я думаю, он запаниковал, когда услышал, что завтра нас арестуют. Или вдруг решил, что Березовский с Доренко сильнее Хохолькова с Камышниковым. Не рассчитал, одним словом. Это его и погубило. Уверен, что Хохольков его считал своим, пока не узнал о записи у Доренко.

«Саша, вы проиграли»

А утром после съемок мы пришли к Ковалёву — всем отделом. Там присутствовал генерал-лейтенант Лысков, помощник Ковалёва. Нашу беседу, как мне потом стало известно, сняли скрытой камерой. Лысков сидел спиной к камере, а Ковалёв сбоку — их видно не было, а весь наш отдел рассадили напротив и снимали.

— Весь седьмой отдел? Это сколько же человек?

— Гусак, Шебалин, Щеглов, Понькин, Бадвей, Скрябин, Ермолов, Соловей, Шевчук, Круглов, Латышёнок. Все, кроме Енина.

— И все подтвердили твои обвинения?

—Да.

— Ты видел эту кассету?

— Кассету не видел. Но мне рассказывали, что генералы смотрели и возмущались нашей наглостью. Ковалёв начал с того, что иностранные спецслужбы неустанно ведут работу по разрушению наших правоохранительных органов и ФСБ, систематически и всячески пытаются их дискредитировать. Этим занимаются Англия, США, страны НАТО, а также Израиль. Речь длилась двадцать минут. Кругом враги, мы в плотном окружении, а есть люди, которые не понимают, что играют на руку западным спецслужбам, либо с ними связаны.

Когда он закончил, встал я:

— Николай Дмитриевич, я не являюсь агентом ни израильской, ни американской спецслужб. Я бы не хотел так далеко уходить в политику. Я вот на бумаге могу расписать, чем некоторые наши генералы занимаются. Причём распишу подробно, приведу конкретные эпизоды преступной деятельности.

Ковалёв замотал головой:

— Не надо мне твоей схемы. Сегодня вас должны вызвать в военную прокуратуру для дачи объяснений по поводу ваших рапортов. Я бы попросил вас (обратился ко мне) сказать в прокуратуре, что этого вообще не было, что Камышников ничего такого не говорил. И на этом всё успокоится. Вы понимаете, ведь это же какой удар по Системе.

— Я не могу отказаться от своих слов и врать в прокуратуре, — ответил я.

Лысков предложил: «Можно сказать по-другому. Что да, Камышников говорил, но это был не приказ, а просто шутка. Нелепая шутка, и всё». Я возмутился: "Какая шутка? Это был приказ. Почему я должен врать? Не буду я этого делать».

И тут Ковалёв произнёс:

— Александр, но мы ведь можем тебя посадить в Лефортово, ты же знаешь.

— А за что?

— Ну, изучим твою рабочую биографию, что-нибудь да найдётся, —улыбнулся он. — Но мы же этого не хотим. Ведь то, что вы делаете, по органам бьёт. Всё должно быть тихо. Зачем сор из избы выносить?

И я предложил:

— Хорошо. Я понимаю, что это ударит по органам, и предлагаю следующее: назначьте комиссию и во всём разберитесь внутри органов. В комиссию должны войти не только те, кого вы сами предложите, но и те, кого мы назовём. Мы знаем честных генералов, которые во всём разберутся.

Ковалёв согласился: "Хорошо. Вы не ходите в прокуратуру, а мы назначаем комиссию». Я отказываюсь: «Нет, вы сначала назначьте комиссию, и тогда мы не пойдём в прокуратуру».

«Ну ты понимаешь, требуется время, чтобы подготовить приказ». —"Какое время? Вот сейчас и напишите от руки приказ. Назначаем комиссию, начинаем работать. Если комиссия выяснит, что мы наврали, то уйдём сразу же, напишем рапорта и уйдём. И тогда можете сажать. А если выяснится, что мы говорим правду, то пусть уйдут те, другие".

Ковалёв: «Нет, для начала вы не пойдёте в прокуратуру, а потом мы назначим комиссию». Мы: «Нет, наоборот». Ковалёв: "Ладно, я должен подумать. Но пока в прокуратуру не ходите. После обеда я дам вам ответ».

На этом совещание закончилось, и мы поехали в отдел. Часа в два-три мне позвонили из прокуратуры. Человек представился: «Генерал Анисимов, начальник Управления по надзору за ФСБ", — и пригласил к себе для дачи объяснений.

Я пошёл к Гусаку: «Меня уже вызывают. Что сказал Ковалёв? Будет комиссия или нет?» Гусак позвонил Ковалёву, тот ответил: «Подождите, пока не ходите». Гусак в панике: «Николай Дмитриевич, они идут туда…»

Мы собрались: я, Шебалин, Понькин и Латышёнок, и отправились в прокуратуру. Приходим к Анисимову, тот вызывает следователя: «Развести по разным кабинетам и допросить». Меня оставил у себя в кабинете. Напротив сидит полковник Минченко, начальник отдела. Они меня начали допрашивать, и я им всё рассказал. Причём не только о том, что мне давали команду убить Березовского, а также и по Джабраилову, и по Трепашкину то, что мне было известно. Я рассказал и о том, что Хохольков в своё время ставил мне задачу выбить деньги за наркотики у некоего уголовного авторитета, Нанайца.

Анисимов спросил: «И ты это всё подпишешь?» Я кивнул. «Да, — говорит, — сынок. Будучи лейтенантом, я вёл дело Судоплатова. С тех пор ничего подобного не слышал. Приходи завтра, мы составим протокол, и ты его подпишешь. Или не подпишешь".

Я на следующий день прибыл в прокуратуру. Подписал. Через некоторое время звоню и спрашиваю: «Что с нашим заявлением?» Анисимов: «Возбуждено уголовное дело».

Дело было возбуждено по факту превышения и злоупотребления У должностными полномочиями руководством УРПО ФСБ России. После этого оно было передано в Следственное управление Главной военной

прокуратуры. — Я в жизни не поверю, что в это время Березовский не тянул

•за все нити, не использовал все связи — Юмашева, Савостьянова, Дьяченко, чтобы разобраться с Хохольковым и Камышниковым.

— Наверное, использовал. Только факт, что у него ничего не вышло

— дело-то закрыли. Но ФСБ тоже не дремало. В газете «Сегодня» появилась

статья, где я обвинялся в десяти убийствах и пятнадцати разбойных нападениях. Мне позвонил Березовский и спросил: «Это правда?» Я говорю:

«Нет». Тут он мне сказал: "Я только что вышел от Савостьянова, где тот устроил мне «очную ставку» с Ковалёвым. Ковалёв посоветовал тебе не доверять. «У нас, — говорит — есть информация, что Литвиненко занимался „убийствами“. Я спрашиваю: „Ну а вы, Борис Абрамович?“ — Я ему сказал:

«Николай Дмитриевич, не Литвиненко занимался убийствами, а Гусак. И вам грех его обвинять, потому что он это делал по вашему приказу». На следующий день меня встретил Гусак и спрашивает:

— Это ты рассказал Березовскому про дагестанцев?

— Да, я. А ты откуда знаешь?

— Мне Ковалёв вчера сказал, что Березовский ему на меня жаловался. Я тебя предупреждаю, эти дела серьёзные, там конкретные трупы, а не какие-то мифические приказы. Если ещё где-нибудь ляпнешь, мы с тобой будем уже по-другому разговаривать.

Я ему говорю:

— Знаешь что, Саша. Вот ты ходишь, уговариваешь ребят отказаться от показаний. Занимаешься шантажом. Если тебе есть чего бояться — это твои проблемы. Наступил момент истины, и каждый будет сам отвечать за свои дела.

— В конце июля Ковалёва сняли, и на его место был назначен друг Березовского Путин. Это не помогло?

— Во-первых, Березовский сблизился с Путаным гораздо позже, в 1999-м. Если Путин и был кому-то друг, так это Пал Палычу Бородину, у которого работал заместителем до перехода в ФСБ. Во-вторых, как показали последующие события, не такой уж он был друг Березовскому. А в-третьих, Путин был человек новый, он не хотел, да наверное, и не мог с ходу наезжать на двух генералов, у которых в ФСБ всё схвачено. Директора приходят и уходят, а профессионалы остаются на месте. Мог ли он, второстепенный подполковник, рулить ФСБ? Ведь это действительно гидра, и нет в госбезопасности такого человека, который бы знал, что на самом деле находится на конце каждого щупальца. Директор ФСБ, конечно, знает, какие существуют подразделения, но до конца их возможностей — не знает! Схема управления этой гидрой просто отсутствует, приводные ремни оборваны.

Мне, кстати, объяснили, как Хохольков и Камышников себя обезопасили. Так прикрылись, что даже Путин им был не страшен.

— Кто объяснил?

— Трофимов, начальник Московского управления. Он нам симпатизировал, но предпочитал держаться в стороне. Он человек опытный.

Вот как-то раз в начале июля вышли мы с ним поговорить на улицу. Спрашивает: «Как ваши дела, Саша?» Я ему рассказал про прокуратуру, уголовное дело, про запись Доренко, а он пожевал губами и говорит: «Я думаю, Саша, вы проиграли».

— Почему? — спрашиваю.

— А ты что, газет не читаешь? Вот, — говорит, — убили генерала Рохлина. Кто ж их теперь тронет?

Сказал — и пошёл. А я стою ошарашенный. Рохлина-то ликвидировали

высокопрофессионально да на жену убийство свалили. По почерку на наших похоже. Неужто мои генералы ещё и Рохлина убрали, пока мы на них рапорта писали.

«Здравствуй, Миша. Я твой киллер»

— У нас была ещё одна встреча, после того как мы уже дали показания на руководство. Он вообще-то ко мне хорошо относился, и я к нему тоже с уважением. Ковалёв мне сказал: «Ты попёр против системы. Я не знаю, что с тобой будет». Он смотрел на меня как на обречённого. В его глазах не было злобы, он просто смотрел с сожалением. Интересная получилась беседа: «Александр, вот вы ходите там, жалуетесь, пишете, но ты же сам мне подал рапорт и просил создать отдел, который занимался бы внесудебными расправами. А когда создали отдел, побежал в прокуратуру. Это же непорядочно». Я говорю: "Николай Дмитриевич, я такого рапорта не писал. Его писал Гусак. А вы создали отдел по внесудебным расправам, чтобы, я так понимаю, уничтожать террористов. А подразделение отправили выполнять заказы: водочные киоски бомбить, Трепашкина убивать. Его-то за что? Он же свой, наш подполковник». А Ковалёв мне в ответ — такой довод: «А чего он на меня в суд подал?» Вот он, момент истины (кино такое было): я генерал, стою над законом, идёшь против меня — будешь убит в своём подъезде.

После того как всё это прошло, нас вывели за штат и долгое время с нами торговались. Нас вызывали к заместителю начальника Управления кадров Смирнову. Таскали по кабинетам: меня, моих сотрудников. Никуда не назначали. В ФСБ тогда началась реорганизация. Закрыли УРПО.

— А директором уже…

— Стал Путин. А нас всё давили. Путин издал приказ, что офицеров бывшего УРПО назначать вне лимита. Но нам всё равно говорили, что нет мест. Всех кругом назначали,

а нас нет.

Были собеседования, уговоры. В это время, где-то в октябре, закрыли дело в отношении Хохолькова и Камышникова. Нас вызвали в прокуратуру, чтобы ознакомить с постановлением о прекращении уголовного дела.

В тот день я познакомился с Трепашкиным. Знакомство произошло

напротив здания Главной военной прокуратуры. Встретились, я говорю:

«Миша, здравствуй, я твой киллер». Он отвечает: «Здравствуй, а я твоя несостоявшаяся жертва». Поскольку Трепашкин по одному из дел проходил как потерпевший (на него тоже готовили нападение), то в прокуратуре его попросили ознакомиться с этими материалами.

Материалы, которые нам предъявили, были просто чудо. Да, — было написано в постановлении — в ФСБ планировалось нападение на Трепашкина, прослушивался незаконно его пейджер. Но поскольку пейджер прослушивался только один день и невозможно установить, какое подразделение ФСБ прослушивало, то нет и состава преступления. Руководство ФСБ не приказывало убить Трепашкина. Руководство «подтверждает», что просило только отобрать у него в подъезде удостоверение. А поскольку не поймали, не отобрали, то нет состава преступления.

В постановлении по Джабраилову было написано, что следствием установлено — в ФСБ проводились кое-какие мероприятия. Прослушивался его телефон, проводилось наружное наблюдение, но поскольку его не похитили, то состава преступления тоже нет.

— Джабраилова не ознакомили с материалами?

— Не знаю. Говорили, что он очень испугался и, по-моему, из Москвы даже уезжал.

В отношении Березовского. Да, в ноябре 1997 года Хохольков в одной из бесед с Гусаком поинтересовался, сможет ли тот «хлопнуть» Березовского. Но это был разговор с глазу на глаз, не приказ, а просто беседа. И, конечно, состава преступления нет.

Кроме того, на совещании 27 декабря Камышников, в присутствии Латышёнка, Шебалина, Понькина и Литвиненко, говорил слова, дискредитирующие его как руководителя, но опять же «не имея намерения убить» Березовского.

— Дело закрыли. А где сейчас прокурор Анисимов?

— Его вскорости уволили.

Гам заводят танки

— В ФСБ заранее знали о вашей пресс-конференции?

— Я об этом сам сказал Здановичу, начальнику Центра общественных связей ФСБ. Дело было так. В эти дни в газете «Комсомольская правда» была опубликована анонимная статья с заявлением директора ФСБ о том, что меня подозревают в получении взяток, что только благодаря утечке информации меня не удалось задержать с поличным. В статье также сообщалось, что Управление собственной безопасности прослушивает мой домашний телефон и ведёт за мной наружное наблюдение.

Я пошёл к Здановичу:

— Товарищ генерал, почему вы молчите? Меня в газетах обвиняют в том, что я совершил десять убийств, занимаюсь вымогательством, рэкетом, мой телефон слушают, за мной следят. Почему вы не опровергаете эту информацию? Это ваша обязанность. Он ответил: «Я не буду этого делать». Тогда я ему заявил, что сделаю это сам. Начну давать интервью или соберу пресс-конференцию.

Зданович предупредил: «Вы имеете право на это только с санкции непосредственного руководителя». А я же был за штатом, в распоряжении Управления кадров. Пришёл к полковнику Меркулову, начальнику отдела, который меня курировал, и говорю: «Собираюсь пойти на телевидение". Тот испугался: "Я не могу тебе такую санкцию дать». Я спрашиваю:

«Тогда кто?» — «Начальник Управления кадров».

Я пришёл в приёмную начальника Управления кадров Соловьёва. Сижу, выходит он, посмотрел на меня: «Что вы тут делаете?» — Я ему спокойно: «Товарищ генерал, пришёл к вам побеседовать».

Он даже слушать не стал: «Ходите тут, заняться вам нечем, жалобы пишете, рапорта. Убирайся отсюда, чтоб духу твоего не было».