– Ты меня слышал? – спросила она.

Слышал? Да, кажется, она хотела ему что-то сказать... но что? Недремлющее чутье воина подало сигнал тревоги. Пряча внезапное беспокойство, Атрей сел рядом с Брайанной. Улыбнулся, отвел тонкую прядь с ее щеки.

– А тебе никогда не хочется просто забыть обо всем и наслаждаться жизнью?

Его прикосновение было легким, даже дразнящим, но вызвало бурный отклик у Брайанны. Она уставилась собеседнику в глаза, затаила дыхание и почувствовала, как где-то в глубине тела распускается теплый бутон.

Об этом ее предупреждали. И мать, и другие женщины втолковывали: рядом с мужчиной трудно рассуждать здраво и держать себя в руках, мыслить попросту невозможно. Поэтому Брайанна и опасалась подобных разговоров. Вспомнить бы только, что еще ей...

Она вдруг обнаружила, что тянется к руке Атрея, принимая ласку. То, что казалось важным еще секунду назад, неумолимо ускользало, теряло смысл. Брайанна с трудом заставила себя отстраниться, пока еще не поздно. Лишившись прикосновения, она испытала мучительную боль, потом потрясение, но сумела вынести его.

– Я должна кое-что сказать тебе.

Его красиво очерченные губы дрогнули. В золотисто-карих глазах вспыхнули жаркие, манящие огоньки.

– Про землянику?

– Что? – Брайанне отчетливо вспомнилось касание его губ и удовольствие, которое они ей доставили. – Какую землянику?

– От которой у тебя крапивница, – напомнил Атрей. – А как насчет вот этого... – Он поднес к лицу ладонь Брайанны и коснулся щекой венерина холмика. Его губы были совсем близко... Брайанна ахнула от легкого, почти незаметного пощипывания. – Или вот такого. – Он коснулся ее ладони языком.

Брайанна дрожала, ее бросило в жар.

– Атрей...

– А я уж думал, ты всю жизнь будешь звать меня ванаксом или государем.

– Но ты же ванакс. Ты...

Он обвил рукой ее талию – одним властным и нежным движением. Другой рукой спустил ее халат с плеча. И прижался губами к тому месту, где еще недавно покоилась «Слеза небес».

И будет покоиться вновь, если он добьется своего.

– Ты ванакс, – повторила она, задыхаясь. – Избранный. Властитель Акоры. Наши судьбы в твоих руках... о-о... как приятно...

– И будет еще лучше, – пообещал он, тут же подтверждая свои слова. Просунув ладонь под ее халат и рубашку, он подхватил ее грудь, слегка сжал, погладил и одновременно завладел ее губами в томительном поцелуе.

Брайанна вдруг спохватилась и поняла, что лежит на спине, в одной рубашке, но как улеглась и когда сняла халат, она решительно не помнила. Мало того, ей безумно хотелось избавиться и от тонкой, полупрозрачной рубашки. Сорвать ее, швырнуть в огонь и также поступить с рубашкой и бриджами Атрея. Брайанна представила, как пылает в камине их одежда, и расхохоталась.

Атрей вскинул голову и улыбнулся:

– Это я тебя насмешил?

– Нет, то есть да... Господи, сама не понимаю...

– Вот и хорошо. – И он снова опустил голову.

Она едва успела сообразить: то, о чем прекрасно знали все женщины Акоры, что они умели приближать или отдалять, вот-вот произойдет. Она выгнулась, смутно отмечая, что подол рубашки высоко поднят, ноги обнажены, а между ними протискивается что-то громадное и твердое.

Но прежде следовало закончить разговор. Сказать нечто чрезвычайно важное.

Она обязана поставить его в известность не медля, не думая о близком наслаждении, страсти и радужном будущем, о котором она мечтала так страстно, что была готова забыть все остальное.

«Скажи ему!»

– Атрей...

– Тише, милая, все будет, как ты захочешь. Обещаю.

Он стащил рубашку, груди Брайанны коснулась жесткая поросль между его плоскими сосками. Дорожка пружинистых волосков убегала по мускулистому животу вниз, под ремень бриджей.

Как она захочет... о чем она мечтала... к чему стремилась...

«Скажи ему!»

– «Гелиос»...

Единственного слова, произнесенного срывающимся шепотом, не хватило, чтобы заглушить его неистовую жажду. Но как полагалось воину, он попытался успокоить Брайанну:

– Милая, не беспокойся об этом. Нам нечего бояться. Они не причинят нам...

– Нет, ты не понял...

– Это просто сбившиеся с пути глупцы, опасны из них лишь некоторые. Забудь...

– Нет же! Они вправе требовать большей осведомленности, свободы...

К ее нежной гладкой коже так и хотелось прикоснуться. Она вздрагивала под его ладонями, охваченная страстью. А он, затвердев как камень, мечтал лишь об одном – погрузиться в нее. Но в этот миг...

– Вправе? – Он вскинул голову и уставился ей в глаза. – Не поверю, что ты так считаешь.

Она замерла. На щеках проступил яркий румянец, дыхание стало сбивчивым. В ее душе бушевала битва.

И он все понял. Видимо, уже догадывался, но не хотел верить.

– Да, я так считаю, – повторила она и отстранилась. Атрей увидел, как шевельнулись ее губы, услышал слова и даже, кажется, понял их. Но смысл этих слов оставался за пределами его понимания. Нет, Брайанна просто не может принадлежать к отряду бунтовщиков, желающих изменить Акору до неузнаваемости. Этой женщине суждено стать его женой. Значит, она не может оказаться... Или все-таки может?

– Брайанна...

Повернувшись к нему спиной, она торопливо набросила халат. Потом, держась за ближайший стул, неуверенно обернулась. И глубоко вздохнула.

– Я из «Гелиоса».

Он тоже встал, не сводя с нее глаз. Увидел, как она перевела дыхание, на миг сомкнула веки и снова наполнилась решимостью. И наконец сообразил, что ему следовало понять с самого начала. Брайанна не просто видение, представшее ему в пещере. Не только изящная статуэтка, вырезанная его руками. Она смелая женщина со сложным внутренним миром.

– Значит, это твои друзья сговорились убить меня.

– Никому из членов «Гелиоса» такое и в голову бы не пришло!

– Ты думаешь? А улики говорят иначе.

Блеск в ее глазах погас. Атрей с трудом сдерживал желание броситься к ней. Вместо этого он спросил:

– Брайанна, как ты могла? Зачем тебе это? Бунтовщики из «Гелиоса» не ценят традиции Акоры, которые верой и правдой служили нам на протяжении веков. А они готовы искоренить их – и ради чего? Каких-то ребяческих представлений о правах без обязанностей?

– Ради шанса своими руками построить будущее страны, – возразила она. – Вот о чем мечтаем все мы. Слишком многое в Акоре совершается тайно, начиная с избрания самого ванакса.

– Избрание ванакса – обряд глубокого духовного значения, неразрывно связанный с самой сущностью Акоры. – Атрей был потрясен, он не верил своим ушам и с каждой минутой раздражался все сильнее. Его тело горело, а сердце... о нем было лучше не думать. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. А если бы знала...

– Почему не имею? – возмутилась она, вцепившись в воротник халата. – Почему почти никто не знает, в чем заключается обряд выбора, от которого зависит жизнь каждого акоранца? Ты сетуешь, что «Гелиос» ставит перед собой ребяческие цели, а разве нам позволяют взрослеть? Ты опекаешь нас, как младенцев...

– Неправда! Я служу Акоре и ее народу. А если ты этого не понимаешь, значит, не понимаешь нцчего.

– Очень может быть, зато знаю, что одному человеку доверили всю полноту власти – во время обряда, который окутан тайной!

Атрей схватил рубашку и набросил ее, не удосужившись застегнуть. Ошеломленный и рассерженный, он не сводил глаз с лица Брайанны.

– Позволь напомнить, – холодно заявил он, – что благодаря нашим традициям Акора просуществовала многие тысячелетия, пока другие народы переживали периоды расцвета и упадка, исчезали государства, на их месте воцарялся хаос. Стало быть, о таком будущем для Акоры ты мечтаешь? Хочешь, чтобы наш народ стал таким же непостоянным и уязвимым, как остальные?

– Конечно, нет! Я любдю Акору и желаю ей только добра!

– Правда? А кому решать, как будет лучше для страны? Тебе? Твоим друзьям из «Гелиоса»? Тем самым, которые в интересах государства подговорили безумца прикончить меня, чтобы самим прийти к власти?

– Это еще надо доказать! Ты сам говорил: их будут судить. И возглавишь суд ты. Ты сам решишь их судьбу. Но ты ее, кажется, уже решил. Какое же это правосудие?

– На суде я забуду о личной предубежденности, как и полагается ванаксу. Суд будет справедливым. Если выяснится, что обвиняемые невиновны, они выйдут на свободу. Если они виновны, то поплатятся. Что же тебе не нравится?

– Если ты говоришь правду – ничего.

– Если? Думаешь, я лгу?

– Нет! Просто сомневаюсь, что единственный человек способен здраво оценивать чужие поступки, по вине которых он сам чуть не погиб.

– Я не просто какой-то человек. Я ванакс.

В библиотеке воцарилась тишина, только потрескивали дрова в камине. Пламя вдруг взметнулось в дымоход, потревоженное порывом ветра, вихрь ударил в оконные стекла и завыл, облетая высокие башни.

Он возник неизвестно откуда, в тишине и спокойствии, и теперь метался и скорбно выл.

– Нет! – Брайанна побледнела и зажала уши ладонями, чтобы не слышать эти звуки.

– Что за чертовщина! – Атрей шагнул к распахнувшемуся от ветра окну, захлопнул его и запер. Ветер, кажется, уже утихал. Брайанна медленно опустила руки, она по-прежнему была бледна и встревожена.

В других обстоятельствах Атрей сразу бросился бы к ней с утешениями. Но он слишком хорошо помнил ее признание и остался на месте. И все-таки не сводил с Брайанны обеспокоенного взгляда. Что с ней? Напугана? Потрясена? Скорее всего и то и другое, но почему? Подумаешь, ветер!

– Что тебя тревожит? – спросил он.

– Ничего! Нет, неправда... ты... я... «Гелиос»... – Она тряхнла головой, словно проясняя мысли. – Не важно. Я иду спать. – И она направилась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась: – Когда тебе отдать «Слезу небес» – сейчас или утром?

– Мне нужна ты.

Он видел, как по ее телу прошла дрожь, заметил тени, промелькнувшие в глазах.

– Это невозможно, – отрезала она.

– Возможно, – поправил он и вдруг рассмеялся. От этих звуков вздрогнули оба. – Никогда не думал, что способен на опрометчивый поступок!

Брайанна открыла дверь, но все медлила шагнуть через порог.

– Ты правда так думал? – потрясенно спросила она. – Ты же художник.

– То есть человек, живущий страстями? Да, я человек. Но считаю, что страсть должна иметь оправдания – почти всегда. – Он шагнул к ней, выйдя из светового круга. Брайанна от неожиданности оторопела. – Давай найдем эти оправдания.

– Не надо! – Она вскинула руку, останавливая его. – Не прикасайся!

– Но почему, Брайанна? Я тебя чем-нибудь обидел?

– Нет, мы оба знаем, что нет. Но когда ты прикасаешься ко мне, у меня путаются мысли.

– Думаешь, это меня обескуражит?.. Вернись со мной в Акору.

– Зачем?

– Ты же сказала, что любишь ее, а твоим друзьям грозит суд. Позаботься о том, чтобы этот суд был справедливым.

Он придвинулся так близко, что Брайанна вспомнила о его горячем теле и о том, какие чувства он пробуждает в ней.

– Поедем со мной, Брайанна. Будь моей совестью.

– Ты в этом не нуждаешься.

– Думаешь? А тебе известно, какие воспоминания у меня остались? Какая невыносимая боль меня сжигала? Как я мечтал умереть, лишь бы избавиться от боли? Как манил меня загробный мир, и как трудно было не слушать его зов? А страх? Про этот страх я никогда не забуду! Я боялся, что меня не вылечат, что я перестану быть мужчиной, навсегда останусь неподвижным, потеряю разум или память! Этот страх до сих пор будит меня ночами.

– Атрей... – У нее сорвался голос. Ощупью она нашла его ладонь и пожала ее. – Я была рядом. Я видела, как ты страдал.

– И тем не менее я должен судить тех людей, которые обрекли меня на эти страдания. Должен забыть о жажде мести и вести себя как подобает ванаксу... Поедем со мной.

– Я принадлежу «Гелиосу».

– Ты принадлежишь себе, и Акоре... и мне. – Он медленно притянул ее к себе. – Чего ты боишься, Брайанна? Почему тебя так пугает ветер?

Последний вопрос сорвался с губ неожиданно. Брайанна не побледнела, а стала пепельно-серой, взгляд приобрел болезненность. По всем приметам ее охватил дикий ужас.

– Брайанна...

Она отпустила его руку, повернулась к двери и распахнула ее. Словно сторонний наблюдатель, Атрей проследил, как она убегает, разметав шелковистую завесу волос по спине.

– Брайанна!

Когда надо, он умел быть и воином, и охотником. Его учили этой премудрости, готовили к такой жизни. А еще он был мужчиной, обезумевшим от страсти и движимым древним инстинктом.

Он нагнал ее у подножия лестницы. Глаза Брайанны были в ужасе раскрыты. Она и не думала отбиваться. Атрей подхватил ее на руки, прижал к груди и понес наверх, шагая через две ступеньки.

«Мужчина не имеет права причинять вред женщине...»

Он и не собирался – совсем наоборот.

Он должен завладеть ею, а она завладеет им. Вместе они прогонят демонов, не дающих им покоя.

Атрей знал, где ее комната. Однажды он проходил мимо, когда Ройс показывал ему особняк. В один из бесконечных дней, когда Брайанна гостила в Холихуде.

Ногой он пнул дверь и увидел омытую лунным светом постель; уходя, Брайанна оставила покрывало откинутым. Он торопливо захлопнул дверь, прошел по комнате, положил Брайанну на кровать и лег сверху. Твердое колено раздвинуло ее ноги.

– Останови меня, Брайанна. Если не хочешь – скажи сейчас, пока еще не поздно.

Разрумянившись, она смотрела на него в упор блестящими глазами.

– Что я должна сказать? Что хочу тебя так же, как ты меня? Что сейчас мне нет дела до того, что будет завтра, или через час, или в любое другое время?

Тем временем ее ладони гладили твердую грудь Атрея под рубашкой. Брайанна приподнимала бедра, прижимаясь к выпуклости между его ног. Он застонал и закрыл глаза, призывая на помощь силу воли.

А сила воли ему была необходима: Брайанна вздрагивала под ним, и каждое ее движение, каждый вздох, каждый негромкий, но чувственный возглас приближали его к экстазу. Атрей умел держать себя в руках. Умел сутками обходиться без сна, терпеть жгучий холод, опаляющую жару, голод и жажду, беречь силы для сражений и побеждать в рукопашном бою – этому учили каждого воина Акоры. Умел вникать в суть государственных вопросов и находить решения. Приучил себя терпеливо, часами выслушивать советников и всех, кто мог высказать мудрую мысль. Черт возьми, и нынешняя задача ему тоже по плечу!

– Брайанна, милая, тише...

– Нет! Я не выдержу. Умоляю, Атрей!

Ее рубашка была сорвана кем-то из них – Атрей не заметил, кем именно, да это было и не так важно. Зато теперь Брайанна лежала под ним обнаженная, изящная, как гипсовая статуэтка, но живая. Каждый изгиб и линия ее тела дышали жизнью, невероятно возбуждая его. Это возбуждение было почти невыносимым, однако мужская гордость и подлинные чувства к Брайанне требовали от Атрея сдержанности.

Чтобы не сойти с ума от страсти, он впился в ее губы, просунул между ними язык и одновременно нащупал в слиянии ее стройных ног то, к чему он так стремился. Он осыпал предмет своего вожделения нежными ласками, повторяя тот же ритм языком. Ее кожа излучала жар, с губ срывались вздохи и стоны, и наконец тугая пружина нарастающего желания распрямилась и забросила ее на вершину экстаза.

Но этого было мало – и для Атрея, и, как он сразу понял, для Брайанны. Захватив одной рукой оба ее тонких запястья и пригвоздив их за ее головой, он принялся ласкать ее, упиваясь каждым дюймом изумительной кожи. Изощренные прикосновения его неутомимых губ вызывали взрывы ощущений. Она беспомощно вскрикивала, льнула к нему, но он упрямо отстранялся. Наконец он перевернул ее на живот и помедлил, любуясь аппетитными ямочками. Наяву они оказались еще более соблазнительными, чем на картинах, нарисованных воображением. Легонько он подул ей в спину и был вознагражден вскриком. Ее бедра вновь приподнялись навстречу ему. Он отстранился, поспешно расстегнул бриджи и высвободил скипетр. Твердый и раздувшийся, он, казалось, был готов взорваться, но Атрей упрямо держался. Только несколько капель перламутровой влаги на округлом кончике свидетельствовали о том, насколько он близок к экстазу. С бесконечной осторожностью Атрей принялся прокладывать путь в глубь шелковистых складок, входить в нее – медленно, постепенно, наслаждаясь спазмами мышц; она словно пыталась втянуть его в себя.

И опять наслаждение захлестнуло ее, а он снова пережидал прилив, повернув ее лицом к себе, шепотом рассказывая, как она прекрасна, как чувственна и желанна. Она со стоном выговорила его имя, прислушиваясь, как он погружается между ее ног – все еще медленно и сдержанно, несмотря на безумный стук сердца и отчаянную жажду освобождения.

Наконец клинок вонзился на всю длину, преодолел девственную преграду, достиг горячих глубин. Внутри она оказалась тугой, горячей, скользкой от влаги. Она обняла его, прошептала его имя и завладела им всецело и сразу, слилась с ним воедино и приняла от него сущность жизни в мощном порыве, от которого у обоих потемнело в глазах.

Когда Атрей пришел в себя, он лежал рядом с Брайанной, прижимал ее к себе, успокаивал нежными ласками.

– О Господи... – еле слышно выговорил он.

Она улыбнулась, касаясь губами его разгоряченной кожи.

– Никогда не испытывал ничего подобного, – признался он.

Она подняла голову, глядя ему в глаза.

– И я тоже, как тебе уже известно. Знаешь, я думала, что меня научили всему, а оказалось, я ошиблась.

– Пора переписать учебники.

– Достойная задача. Мы подумаем.

Он рассмеялся, придвигая ее поближе и чувствуя себя рядом с ней просто и спокойно, как никогда прежде.

Такие ощущения он испытывал только в пещере, где узнал свою судьбу, очнулся, лежа лицом в грязи, и понял, что произошло.

Он перевел взгляд на Брайанну. Она уснула – быстро и незаметно, в один миг. В приливе поистине мужского удовлетворения ему полагалось последовать ее примеру.

И он последовал бы, если бы не запоздалые угрызения совести.

Он поступил так, как следовало. Он не причинил ей боли. Но отрицать страшную истину не мог.

Он лишил ее невинности и тем самым вступил в союз с единственной женщиной на свете, имеющей право ненавидеть его всей душой.

А как же иначе? Ведь ее до сих пор преследуют воспоминания о смерти родителей. Погибших от его руки в тот день, когда он стал мужчиной.

« Атрей... там французы! Будь они прокляты!

– Воины, в строй! Ветер нам поможет.

– Ближе... еще ближе... Смелее, воины Акоры!

– Полинкс убит! И Менелос! Атрей, что нам делать? Кровь забрызгала стволы пушек, в боку судна зияла пробоина. Люди, которых он знал, уважал и ценил, лежали бездыханные у его ног.

Он перешагнул через трупы, увидел смятение на юных лицах и услышал, как его собственный голос окреп и перекрыл грохот сражения:

– Заряжай! Мы не дрогнем. Мы вместе, нас не сломить!

Это он прикинул расстояние до цели, он навел пушку, он отдал приказ. Этого достаточно. Это случилось по его вине.

– Пли!»

Он лежал в темноте, обнимая Брайанну, и думал о том, что сам лишился невинности, но не в пылу головокружительной, дурманящей страсти, а в разгар страшной кровавой битвы. Обратного пути нет, бессмысленно мечтать, что с него снимут вину и он снова станет прежним.

Повернув голову, он тихо коснулся губами ее лба. И ощутил соленый привкус собственных слез.