Глава 11

Кимбра медленно поворачивала лютню в руках, касалась лакированного дерева, с трепетной осторожностью трогала струны. Когда она наконец посмотрела на мужа, в ее глазах блестели слезы.

— Не могу поверить в это!

— Мне понравилось, как она звучит, — небрежно произнес Вулф, — и как ты играешь.

Благодарные слезы совершенно переполнили глаза и готовы были пролиться. Кимбра сморгнула их и улыбнулась дрожащими губами. Ни один подарок в жизни не имел для нее такого значения.

— Спасибо! — сказала она просто и от души.

Вулф не мог не отметить, что в глазах жены обладает меньшей ценностью, чем какая-то лютня. Но ему так и не удалось разжечь в себе негодование.

Вскоре наступило время вечерней трапезы. Ужин был превосходен (лучший ужин, который он ел в своей жизни), а позже, когда прекрасная англичанка опробовала для него новый музыкальный инструмент, ее единственным одеянием была мантия каштановых волос.

Утром следующего дня Кимбра была столь же близка к слезам, что и накануне, но по причине далеко не столь радужной. Дракон Хаконсон был совершенно неуправляемым пациентом, и ей очень хотелось высказать это ему в лицо.

— Если не будешь делать то, что тебе говорят, — сказала она очень медленно и раздельно, — то так никогда и не выздоровеешь. До старости будешь расплачиваться за строптивость.

Дракон сидел в постели с упрямо скрещенными на груди руками, сдвинув брови и сверкая взором.

— Нет, ты скажи, что не так с моей ногой?! Рана зарубцевалась!

— А кто ты такой, чтобы судить?

Он открыл рот для отповеди, но не нашел подходящих слов и уставился в стену, делая вид, что Кимбры не существует.

— Уж не думаешь ли ты, что это заставит меня убраться восвояси? Твой брат, ярл Скирингешила, приказал выяснить, как обстоят дела с твоей раной, и я это сделаю, хочешь ты или нет!

Когда и это не подействовало, Кимбра схватилась за край покрывала, под которым скрывалась нижняя часть тела Дракона, и рванула мех на себя. Если бы не реакция, Дракон остался бы совершенно голым.

— Да ты обезумела, женщина! Или у тебя нет ни капли стыда?

Кимбра пропустила эти слова мимо ушей, разглядывая бедро, на котором красовался вздутый шрам. Пока Дракон рвал и метал, комкая покрывало в паху, девушка осторожно ощупала вздутие.

— Я не могу позволить себе стыд, когда лечу людей. Если твоя стыдливость задета, прошу прощения, но лучше будет, если ты перестанешь меня стесняться. — Подумав, Кимбра добавила: — Смотри на меня как на мужчину, это поможет.

Ульрих, проводивший большую часть времени у постели Дракона, внезапно закашлялся и кашлял так долго и взахлеб, что Кимбра прикинула, не простуда ли это, и подумала о настойке камфары. Дракон же просто потерял дар речи и уставился на девушку.

— Ну вот, в точности как я и ожидала. Рана зарубцевалась, но и только. Мышца плохо срослась, сухожилие зажато. Потребуется время и усилия, чтобы все это исправить. — Она снова легонько нажала на вздутие. — Уж не знаю, кто был твой лекарь, но впредь я бы к нему не обращалась.

— Согласен, — поддержал Ульрих, созерцая рану через плечо Кимбры (он оправился от приступа кашля, но все еще хрипел). — Я и сослепу не натворил бы такого.

— Лекарем был я сам! — отрезал Дракон с недовольной миной. — Для человека несведущего это хорошая работа.

— Ты сам?! — ужаснулась Кимбра. — С чего это вдруг? Разве поблизости не было ни одного лекаря?

— Как-то раз я возвращался домой из Византии и завернул в Ютландию. В Гедби, на ярмарке, на меня возьми да наскочи полдюжины датчан. Я их, конечно, уложил, всех до единого, но уже после того, как получил удар в бедро.

— Всех до единого?!

— Подумаешь, большое дело! Это была шваль, бродяги, едва владевшие мечом. Не поскользнись я в грязи, нога была бы сейчас в полном порядке.

— А где в это время были твои люди? — осведомило Ульрих.

— Их со мной не было, потому что… потому что я навещал одного приятеля.

— Приятельницу, — ехидно поправил старик. — А бродяг нанял ее муж, которому это совсем не понравилось.

— Не знаю, не спрашивал, — буркнул Дракон.

Рассказ произвел на Кимбру громадное впечатление, в особенности тот факт, что Дракон в одиночку управился с такой серьезной раной. Судя по всему, кровотечение было очень сильным, он вполне мог истечь кровью и прекрасно это знал, хотя и представил все как незначительный эпизод.

— Вот на чем мы порешим, — начала она оживленно. — С завтрашнего дня я буду класть тебе на рану примочки, разминать мышцы, а потом сгибать и разгибать ногу. Трижды в день я буду приносить тебе свежий отвар. Если все пойдет хорошо, через неделю сможешь вернуться к тренировкам, но для начала только по четверти часа. — Она одарила больного улыбкой. — А Вулфу я скажу, чтобы и не думал тебя перегружать! Помахали немного мечами — и довольно.

Ульрих и Дракон переглянулись. Старик собрался заговорить, но не успел.

— Я согласен пить отвар, если он не слишком горький, что до остального… — Дракон пренебрежительно передернул плечами, в ширине которых не уступал Вулфу. — С горячкой кончено, ведь так? Завтра я вернусь к тренировкам, и если замечу, что брат обращается со мной как с калекой, тебе придется врачевать уже его раны!

— Ну, конечно, — сладким голосом заметила Кимбра. — еще через пару дней горячка вернется и будет возвращаться снова и снова. Если рана не будет до конца залечена, в конце концов ты потеряешь мужскую силу.

У Дракона отвисла челюсть.

— Не верю! — Он впился взглядом в Ульриха. — Скажи, ведь это пустая угроза?

— Рад бы, но не могу. Я ведь не лекарь и не разбираюсь в таких вещах. Да ведь и спросить-то не у кого! Ни один викинг не жил после такой раны достаточно долго, чтобы рассказать о последствиях!

— А может, ему все равно? — задумчиво произнесла Кимбра. — Может, единственное оружие, которым он владеет, меч?

— Довольно! — взревел Дракон, и на его щеках, к замешательству Ульриха и большому удовольствию Кимбры, проступил румянец. — Сдается мне, брат женился на женщине без стыда и совести! Где твои кротость, скромность, смирение? Тебе больше пристало носиться по небу с бесноватыми сестрами!

— С кем, с кем? — заинтересовалась Кимбра.

Дракон, все еще рассерженный, только передернул плечами.

— С бесноватыми сестрицами, — повторил Ульрих. — Я слышал, у вас есть фурии. Ну, это нечто подобное: создания, ужасные видом, в окровавленных доспехах. Они носятся над полем сражения на диких скакунах, из ноздрей которых валят и пламя. Если сестрица затрубит в рог и возденет свое магическое копье над викингом, он будет поражен невидимой молнией и падет в битве.

— Понятно. — Кимбра повернулась к Дракону. — А теперь вот что! Можешь считать меня бесноватой сестрицей, фурией или кем угодно еще, но придется поступить по-моему. Обещаю, что через неделю ты забудешь о боли, а к зиме будешь совсем здоров.

— Послушайте доброго совета, милорд, — раздался от двери благожелательный голос брата Джозефа, и он, немного смущенный, переступил порог. — Надеюсь, я не помешал?.. Леди Кимбра интересовалась одним лекарственным растением, я взял на себя смелость его отыскать, хотя и не хотел бы вслух называть его.

— Чертов корень? Брат Джозеф, у меня нет слов для благодарности! Непременно покажите мне место!

— С удовольствием, миледи, — ответил священник и улыбнулся Дракону. — Леди Кимбра была настолько добра, что сделала мне примочку от болей в коленях. Воистину я давно уже не шагал с такой легкостью!

— Как трогательно, — буркнул Дракон.

— А что за примочка? — с живым интересом осведомился Ульрих.

— Очень несложная, — сказала Кимбра. — Розмарин, овес, анютины глазки. Сначала нужно сварить обычную овсянку, только следить, чтобы не пригорела. Потом…

Когда Вулф заглянул в жилище брата, глазам его представилась любопытная картина: служители двух разных культов с раскрытыми ртами внимали его жене, в то время как Дракон с плохо скрытым раздражением крутил край покрывала. Предлогом для визита послужила забота о его здоровье, на деле же Вулф не обнаружил Кимбру ни в одной из хозяйственных построек и решил, что в этот момент она находится наедине с мужчиной, кому не впервой валить женщин в постель, под стог сена или под ближайший куст. Правда, мужчина этот приходился Вулфу братом, а женщина, за чью добродетель он опасался, — женой. Не то чтобы он в чем-то их подозревал, вовсе нет… просто его ничуть не радовал тот факт, что они проводят наедине столько времени.

Вулф стоял на пороге, чувствуя себя на редкость глупо. Во-первых, ни о каком «наедине» и речи не шло, а во-вторых, судя по всему, Дракону больше хотелось придушить Кимбру, чем повалить в постель. Такое положение дел было не в пример лучше.

— Вижу, ты в хороших руках, — заметил он, светлея лицом.

— Чтобы я когда женился! — проворчал Дракон, косясь на Кимбру. — Жены слишком быстро отбиваются от рук! С тем же успехом можно вставить себе в нос кольцо с веревкой еще под деревом Игдрасил…

Вулф развеселился окончательно. Временами бывало очень кстати то, что его жена крутит мужским полом, как ей заблагорассудится.

— Значит, завтра ты уже выйдешь на тренировку?

В наступившей мертвой тишине Кимбра решительно вышла вперед, вскинула подбородок так высоко, что Вулф испугался, как бы у нее не переломилась шея, и произнесла чуть ли не по слогам:

— Я и тебе сделаю отвар, муженек! Чтобы остудить голову!

Вулф тут же понял — Дракону предписан полный покой.

— Она — ключевое звено дьявольского заговора англосаксов против викингов. За всем этим стоит король Альфред. Он сейчас у себя во дворце смеется над нами до упаду.

Вулф неохотно оторвал голову от скамьи, на которой был распростерт, голый и мокрый от пота, и посмотрел на брата.

— Мне это приходило в голову. Но почему викинги? Король Альфред скорее расставил бы ловушку датчанам.

Дракон испустил удовлетворенный вздох, плеснул на раскаленные камни ковш воды и снова повалился на спину, нежась в горячем пару. После целой недели пыток под чутким руководством прекрасной англичанки он впервые сегодня вышел на луговину с мечом. Его многострадальную ногу тянули, мяли, выворачивали под невообразимым углом, лупили ребром ладони — словом, всячески издевались. Затем следовала кружка отвратительного на вкус отвара. И все это длилось, пока он не начал мечтать о кровавой битве, в которой мог бы пасть и тем самым положить конец мучениям.

Даже Вулф, привычный, казалось бы, ко всему, порой задавался вопросом: в чьем дьявольском воображении зародились все эти премудрости и от кого Кимбра их набралась?

Тем не менее дело шло, и шло как нельзя лучше. Рана наконец заживала по-настоящему, хотя Дракон скорее откусил бы себе язык, чем в этом признался. За несколько часов тренировки Вулф нашел, что брат значительно окреп, и был этим весьма обрадован.

Он лениво потянулся и поудобнее раскинулся на скамье. В сравнении с обжигающим паром бани дерево под спиной и ягодицами казалось почти холодным.

— Послушай, — начал он, — перестань каждую ночь таскать в постель девчонок, и у тебя скорее прибавится сил.

— Я хочу быть уверен, что со мной все в порядке, — донеслось из пахнущего мятой тумана.

— Уверен? — Вулф опешил, потом расхохотался. — Это еще что за новости? С каких пор у тебя появились сомнения?

— С тех пор как твоя прекрасная англичанка пригрозила, что я лишусь мужской силы.

Вулф уселся с круглыми от изумления глазами.

— Дурацкая шутка!

— Я и не думал шутить. Она улыбнулась — эдак ласково, как умеет — и сказала: мол, раз он так рвется на тренировку в ущерб ране, значит, ему все равно, значит, у него меч… вместо того, что в штанах. Что-то в этом роде.

Вулф не мог в это поверить, просто не мог. Дракон что-то перепутал. Сказать такое у Кимбры не повернулся бы язык. До сих пор, если ей хотелось в постели чего-то конкретного, она застенчиво шептала об этом ему на ухо, алея как маков цвет и потупив очи. Чтобы она могла высказаться так смело, так развязно?

Дракон, следивший за ним сквозь редеющий пар, довольно хмыкнул.

— Не вздумай даже намекать Кимбре, что я передал тебе ее слова, не то пожалеешь. Но если честно, жена у тебя не только красивая, но и мудрая.

— Не пугай, — сказал Вулф без намека на шутку.

После этого братья на совесть отхлестали друг друга березовыми вениками, окунулись в ледяную воду реки и, освеженные телом и душой, послали за скальдом, чтобы провести остаток вечера за выпивкой, сказаниями и чисто мужской беседой.

— Когда мы с тобой вот так пили вдвоем? — полюбопытствовал Вулф спустя некоторое время.

Они с Драконом сидели в траве чуть в стороне от дверей трапезной, хотя он не помнил, как и когда они туда переместились. Луна уже светила вовсю, небо являло собой сплошной звездный ковер, разделенный надвое рекой жидкого серебра, в которой, если верить сказаниям, купались боги.

— Только Один знает когда, — ответил Дракон. — А между тем… между тем братьям надо почаще вместе напиваться! И вместе разбойничать! Разве мы, викинги, не должны разбойничать? Обязаны! Мир этого ждет!

— Мир уже не тот, — возразил Вулф, с нежностью вглядываясь в прошлое.

— Вот еще!

— Нет, правда. И люди уже не те. Да вот хоть здесь, вокруг нас! — Он махнул рукой, включив в этот жест город, порт и крепость. — Кто в наше время разбойничает? Кто вообще говорит о разбое? Мы не нападаем, только защищаемся — правда, частенько благодаря проклятым датчанам и англосаксам. И все равно мы, викинги, уже не разбойники, а торговцы, и богатеем мирным путем.

— Ну и на здоровье! Но что нам мешает время от времени поразбойничать? Нельзя все время торговать, не то превратишься в толстобрюхого купца!

— Я же говорю, времена изменились. Думаешь, почему брат Джозеф пустил здесь корни? Полюбил здешний мороз?

— А чем плох мороз?

— Речь не о морозе! Я так говорю к примеру. Брат Джозеф остается с нами потому, что его слушают. Один свидетель, даже я иногда это делаю!

— Да ну! И что же он говорит?

Вулф сдвинул брови, ловя ускользающие мысли.

— Ну… он говорит; да любите друг друга!

Дракон помолчал, осмысливая услышанное, отвлекся, примялся было за эль, но вспомнил, о чем шла речь.

— А кого он имеет в виду? Не всех же подряд!

Вулф с силой помотал головой и чуть было не повалился навзничь.

— Думаю, как раз всех подряд.

— Чего это я должен всех любить? — возмутился Дракон.

— Я толком не понял. Вроде все мы дети Божьи… да и Бог отправил своего Сына на смерть ради нашего спасения.

— А, жертвоприношение! — Дракон наконец ухватил ему одному ведомую суть и со значительным видом кивнул. — Но ведь жертвы уже не приносят? — заметил он чуть погодя. — Или ты хочешь возобновить этот обычай?

Вулф заколебался. Перед мысленным взором проплыли картины из прошлого — те, что он рисовал себе ребенком, слушая рассказы отца о мужчинах, женщинах и детях, приносивших себя в жертву богам. Было их девять раз по девять, девять дней висели они на ветвях священных деревьев, с подрезанными венами, и кровь капля за каплей стекала вниз, пока земля не напитывалась ею до отказа. Некогда неотъемлемая часть повседневной жизни, жертвоприношение отошло в прошлое, и на смену ему пришло… а что пришло ему на смену?

— Если подрезать горло козе, я не против, — сказал Вулф и осушил свой рог до дна.

Еще позже, уже глубокой ночью, он вошел к себе в жилище. Не желая нарушать покой Кимбры, он приложил палец к губам и громоподобным шепотом произнес: «Тсс!» Сообразив, как это нелепо, он раскатисто захохотал, потерял равновесие и повалился на стол. Кое-как выпрямившись, Вулф направился к кровати, но та поплыла в сторону. Он взял это на заметку. Утром надо обсудить вопрос с Кимброй: ведь кровать не должна менять место, возможно, ее стоит прибить к полу. Так или иначе, но он промахнулся и едва не загремел на пол.

Кимбра давно сидела в постели и следила за мужем снисходительно и не без удивления. Для нее не было секретом, что мужчины любят выпить. Некоторые напивались из вечера в вечер, но она никак не ожидала, что такое может случиться с Вулфом. Это был добрый знак — знак того, что и он небезупречен. Судя по взрывам заливистого хохота, он был в весьма добродушном подпитии, вот только ноги несли его куда угодно, кроме нужного направления.

Загрохотал стул. Кимбре пришло в голову, что так недолго и шею себе свернуть. Когда Вулфа вынесло за порог, она соскочила с кровати, набросила первое, что попалось под руку, и выбежала следом. Ухваченный за руку, он захлопал на нее совиными глазами, потом просиял такой улыбкой, что у нее в очередной раз подкосились ноги.

— Кх… Кхимбра, элсклинг, а я тебя… тебя ишшу!

Он назвал ее элсклинг — милая. Неплохо, пусть даже для этого пришлось напиться.

— Конечно, конечно, — проворковала она. — Идем!

До жилища Вулф дошел кротко, как ягненок, позволив поддерживать себя за талию, но за порогом схватил Кимбру в объятия и потащил в постель.

— Я уж-же говорил, что ты м-мое сокр… сокровище?

— Прямо — нет, но иносказательно не раз. — Она уперлась ему в плечи и попробовала свалить с себя. — Дай же мне встать и разуть тебя!

— Разуть?! — изумился Вулф.

— Ну да.

Еще один толчок, и она оказалась свободной (правда, только потому, что Вулф счел за лучшее откатиться в сторону).

— Хош… хош… хоррошая жена! — сказал он в потолок.

Кимбра взялась за сапог и потянула. Он подался, но неохотно.

— Я не думал… — хитро заговорил Вулф, выставив палец, — никак не ду-думал, что выйдет!

— Правда?

Вес его расслабленной ноги был так велик, что заныли руки. Кимбра упрямо тянула сапог, пока тот не слетел. Она взялась за другой.

— Англичанка! — внятно произнес Вулф и снова бессвязно забормотал: — Д… д… думал, жди проблем! — Он помолчал и добавил: — И этот в… вид!

— Ты вроде решил, что мой вид тебе правится. Или нет?

— Не толь… только мне, но и мно… многим друг… гим. То-то и оно… ик! Голова кру… кругом, когда ты круш… крутишься рядом! Одно на уме, одно на ум… уме… как бы раздвинуть эти… эти твои ноги… ик!

Второй сапог сполз с ноги, перебив ход его мыслей. Кимбра пихнула сапоги под кровать и набросила покровы на своего драгоценного супруга, который при этом попытался обнять ее, но промахнулся. Тогда он надулся, как ребенок, которого лишили сладкого, зарылся в подушку и скоро уже похрапывал.

Кимбра постояла, прикидывая, не улечься ли снова, но спать не хотелось. К тому же брезжил рассвет, а у нее было дел по горло. Она оделась, прикрепила к поясу связку ключей и окинула спящего мужа прощальным взглядом. Он лежал, разбросав руки и ноги так широко в стороны, что занял почти все необъятное пространство постели. Волосы свесились на лоб вороновым крылом, ресницы спали на щеках, и все черты во сне так сильно смягчились, что никто не заподозрил бы в этом мужчине Грозу Англосаксов. Кимбре пришло в голову, что так он выглядел до того, как познал тяготы и невзгоды жизни и ожесточился сердцем.

Получше подоткнув покровы, она коснулась лба Вулфа поцелуем, направилась к двери и не удержалась от еще одного взгляда через плечо. Воистину она была счастливейшей из женщин и даже если бы молилась о хорошем муже, не нашла бы лучшего.

Это счастливый брак, подумала она, выходя из комнаты.

Глава 12

Это несчастный брак! Ее муж — бесчувственный чурбан, а сама она — безмозглая дура!

Кимбра молча смотрела на Вулфа, вне себя от возмущения и расстройства. Когда молчать дольше стало невыносимо, она сказала первое, что пришло в голову:

— Ты шутишь!

Они стояли у ворот крепости, по обыкновению распахнутых в дневное время. Кимбра только что вернулась из города, где ей удалось облегчить страдания малыша, угодившего в открытый очаг (над такими норвежцы готовили еду) и получившего сильные ожоги. Поскольку помощь была оказана вовремя, можно было надеяться на благополучный исход. Счастливые слезы матери и неловкая, но сердечная благодарность отца еще раз напомнили Кимбре, сколь благородно ремесло лекаря.

Разумеется, если бы ей позволили практиковать это. В данный момент в это плохо верилось, а все потому, что Вулфу вздумалось не в срок вернуться из отдаленного поселения на другой стороне фьорда. Кимбра вошла в ворота как раз тогда, когда он, освеженный купанием и обнаженный до пояса, шел через луговину, перешучиваясь со своими людьми. Она постаралась стушеваться, но трюк с серым плащом, так хорошо показавший себя с другими, с Вулфом почему-то не сработал, и он ее сразу узнал. С лица его тотчас исчезло всякое оживление, оно замкнулось и стало суровым, даже угрожающим. Ему не понадобилось много времени, чтобы все понять и произнести свой вердикт.

— Ты запрещаешь мне впредь выходить в город даже с эскортом?! Но ведь это нелепо! Я не пленница, не рабыня, я…

Широкие ладони Вулфа легли Кимбре на плечи, как чугунные гири, и заставили умолкнуть.

— Ты — жена ярла, на которую смотрит весь народ. Помнится, было решено, что ты будешь покидать крепость только с моего разрешения и в сопровождении моих людей. Хочешь сказать, что тебе об этом ничего не известно?

Кимбра многое отдала бы за то, чтобы утверждать именно это, но не могла. Конечно, она прекрасно помнила эту договоренность, но в последнее время у них с Вулфом все шло так хорошо, что невольно приходило на ум: должно быть, он научился ей доверять. Как глупо было даже предполагать, что он способен на доверие! Сознание этого было болезненно неприятным.

— Тебя в крепости не было, а ребенок страдал! Я не могла ждать твоего возвращения!

— Ребенка могли бы принести сюда.

Вулф провел пальцами по грубой ткани ее плаща. Одеяние так ее меняло, что даже лицом к лицу он не узнал бы ее, если бы не изучил контуры ее тела и манеру двигаться. Внезапная догадка заставила ярла сердито сдвинуть брови.

— Как давно у тебя этот плащ, Кимбра? Сколько раз ты пользовалась им, чтобы нарушать мой приказ?

Она опустила голову, не в силах вынести порицания в глазах мужа, и при этом невольно прошлась взглядом по его широкой, бугрившейся мышцами груди. Пришлось срочно уставиться себе под ноги, в дорожную пыль.

— Не часто, только в случае крайней необходимости.

Пальцы сжались на плечах, причинив боль, требуя внимания. Значит, он прав, это случалось неоднократно. Она намеренно бросала ему вызов! Вулф ощутил вспышку гнева. Будь на месте Кимбры кто-то другой, то непременно поплатился бы за ослушание, и поплатился серьезно — так, чтобы впредь было неповадно. В этом заключалось не только право ярла, но и долг, потому что строгая дисциплина была основой и сутью выживания. В таких случаях личные привязанности оттеснялись в сторону, а наказание соответствовало проступку. Но хотя все это было впитано Вулфом с молоком матери, он знал, что не сможет подвергнуть Кимбру наказанию.