Он подбирал сложные слова и составлял из них витиеватые выражения, смысл которых ускользал. Искушение? Значит, это ее вина, что мужчины не в состоянии управлять своими страстями? Несправедливость этого обвинения больно колола Кимбру. Ей отчаянно хотелось воспротивиться, но она понимала, что это был неподходящий момент для ссоры. Она не могла себе позволить уронить свое достоинство. К тому же — Кимбра с тоской осознала это — Вулф вполне мог отмести все ее доводы.
— Пусти! — сказала она негромко, а когда он заколебался, добавила: — Я сделаю, как ты хочешь. Все равно у меня нет выбора. Мне только нужно знать, ты с самого начала собирался так со мной поступить?
Вулф выпустил ее руку. Сейчас, когда он смотрел Кимбре в глаза, ей снова почудилась в его взгляде тень сожаления.
— Да, — признал он, — с самого начала. Эта встреча очень важна. Я задумал ее, чтобы раз и навсегда пресечь слухи.
— Какие слухи? — спросила Кимбра.
Она была заинтригована.
— Что я совсем потерял голову из-за своей прекрасной жены. Что рука моя уже не столь тверда, а воля ослабела, что мои владения теперь беззащитны и только ждут, когда придет более сильный властелин. И ему самое время прийти, потому что нельзя доверять викингу, который находится под каблуком у англичанки.
Кимбра хотела возразить, но ее остановил суровый взгляд мужа.
— На Викофф напали вовсе не датчане, как я поначалу думал, а норвежцы. Мои соплеменники. Возник шанс поживиться, и они ухватились за него без колебаний. Их нужно было казнить так, чтобы другим было неповадно, но они умерли легко и быстро, и это лишь подогрело слухи.
Возразить было нечего, и Кимбра промолчала. Вулф не раз повторял, что наказание должно соответствовать проступку, иначе в нем нет смысла. Он нарушил этот неписаный закон, чтобы избавить ее от лишних переживаний, и вот теперь пожинал плоды своего благодушия. В тот день ей не пришло в голову, что подобное милосердие будет истолковано не в пользу супруга, теперь же это было совершенно ясно.
— Я сто раз твердил тебе, что это суровая страна, а ты все не хочешь понять. Малодушный недолго пробудет у власти.
— Значит, сила духа состоит в том, чтобы держать жену в темнице?
— Не драматизируй! — отмахнулся Вулф. — Наше жилище мало похоже на темницу. Я делаю это ради нас всех. Повсюду ходят истории о твоей красоте, и мой поступок будет расценен как забота о самом ценном моем достоянии. Отсюда один шаг до того, чтобы усвоить раз и навсегда: мое — это мое, и никто не смеет посягать на то, что принадлежит мне по праву. Скоро весь норвежский народ будет знать, на чьей я стороне.
На чьей он стороне! В последнее время Кимбре казалось, что она знает этого человека и может ему доверять. Она готова была на все, лишь бы всегда и везде быть с ним рядом. Но он не нуждался в подруге жизни, в помощнице и спутнице, уважаемой и почитаемой наравне с ним. Для него она была… была просто кстати, вот как сейчас, чтобы дать другим урок.
Она и раньше бывала кстати, и будет в будущем. Объект мести за оскорбление, способ добиться военного союза, подручное средство для получения удовольствия. Это последнее почему-то особенно ранило Кимбру, настолько, что защипало глаза.
— Боже, как я наивна… — прошептала она чуть слышно. — Как я могла все забыть?..
Она вспомнила день своего венчания. В памяти всплыло то, о чем она запрещала себе думать: кровавые воды бухты и песок пляжа, где предстояло пасть ее брату.
— Ты не просто на стороне своего народа, ты еще и против моего! Ведь так? Для этого ты объявил всеобщий сбор, об этом вы будете говорить за пиршественным столом? О том, как и когда лучше нанести удар? О том, сколько крови пролить, чтобы насытить своих кровожадных богов?
На щеках у Вулфа затеплился гневный румянец, глаза потемнели.
— Я норвежец, викинг! Если это тебя не устраивает, тем хуже, потому что так оно и останется. Что до остального, я не лгал, когда говорил, что желаю мира, — отсюда все, что происходило и происходит между нами. — Он обвел Кимбру взглядом, надолго задержав его на округлостях грудей под платьем, так что ей захотелось прикрыться еще и руками. — Я привез тебя в Скирингешил как пленницу, но сделал законной женой. Я был с тобой неизменно добр. Твоя судьба могла сложиться иначе. Помни об этом!
Часовой на крепостной стене замахал руками, стараясь привлечь к себе внимание. Вулф заметил это и повернулся к брату:
— Отведи ее!
Дракон сделал еле заметное движение.
— На сей раз тебе придется рвать и метать в одиночку, — сказал муж Кимбре. — У меня нет времени гасить твой гнев.
И пошел прочь.
При виде разбухавшей на пальце капельки крови Кимбра нахмурилась. Казалось, ранка возникла ни с того ни с сего. Должно быть, она уколола палец, но не заметила этого: что такое боль от иглы по сравнению с душевной болью?
Кимбра опустила на колени мужскую рубаху из тонкой голубой шерсти, которую начала шить в первый день заточения, и тупо уставилась в стену. Возможно, что сейчас снаружи был безоблачный день. Впрочем, она была не уверена. Точно так же она не могла сказать, какими были два предыдущих дня, но точно не дождливыми, иначе был бы слышен стук капель по захлопнутым ставням.
Конечно, они не были сплошными, и в щели пробивалось достаточно дневного света, но чтобы шить, приходилось зажигать светильники — те самые, на загнанных прямо в пол стержнях. Из-за них в замкнутом помещении царила духота, да и тепла к вечеру скапливалось больше, чем если бы в окна весь день светило солнце. Тишина стояла такая, что из травы под окнами явственно доносилось гудение пчел.
Вошла Брита с подносом, и с ней в полутемное помещение ворвался свет дня, такой яркий, что Кимбре пришлось зажмуриться. Тем не менее она заметила, что у двери по-прежнему стоит охранник.
Ирландка поставила поднос и оглядела госпожу. В ее глазах была тревога.
— В этот раз я принесла лепешки с кардамоном, — сказала она, изображая непринужденную улыбку. — Это ведь ваши любимые, правда, леди? А что скажете о цыпленке с розмарином?
Кимбра равнодушно повела плечами. Она совсем забыла, что такое аппетит. Подносы уносились почти такими же полными, какими прибывали в ее камеру одиночного заключения. Неудивительно, что Брита начинала тревожиться.
— Если все это вам не по вкусу, я принесу другое. Как насчет гусиной печенки с луком и ломтя свежего хлеба?
Кимбра содрогнулась. Она сама не знала, чего хочет, и ничуть этому не удивлялась.
— Я не голодна. Брита. Лучше расскажи, как проходит празднество.
— У этих ярлов вместо животов бездонные бочки! Вы поступили мудро, когда заготовили столько провизии. Этого-то, боюсь, не хватит! А когда они перестают жевать, то начинают заливать в глотку спиртное.
— Им аппетита не занимать, — вздохнула Кимбра. — Неудивительно, ведь охота бывает каждый день и начинается еще затемно. Даже я знаю, когда они выезжают, потому что от конского топота трясутся стены.
— Они не могут жить без этого, и это истинное благо для тех, кто готовит и убирает. Почти каждый ярл садится в седло в тяжком похмелье, но это и к лучшему: когда они на полном скаку валятся с лошадей, то остаются целы и невредимы.
— Не то что в драках, — сухо заметила Кимбра. — Как поживает тот, которого вчера пырнули ножом?
Кимбра узнала о случившейся поножовщине за завтраком. Пока это был единственный случай, и поговаривали, что празднество проходит на редкость мирно.
— Ульрих думает, что рана не опасна. Но ваша мазь пришлась кстати.
Кимбра отложила шитье и поднялась. Шея и плечи ныли от долгих часов в одной и той же позе.
— Другие новости есть? — вяло осведомилась она.
— Все в том же духе. — Ирландка хмыкнула. — Шлюхи разъедутся отсюда с полными карманами.
Ничего удивительного: по ночам из всех трех трапезных, перекрывая звуки дудок и тамбуринов, несся рев хмельных глоток и женский смех, полный притворного вожделения. И не только из трапезных. В поисках уединения парочки нередко располагались под самыми окнами жилища, так что часовым приходилось отваживать их чуть ли не пинками.
Вообще говоря, часовой был всегда один, но менялись они каждые несколько часов. Кимбра не раз задавалась вопросом почему: чтобы не притуплялась бдительность или из опасения, что более продолжительное пребывание в непосредственной близости от нее может привести к грехопадению? Неужели Вулф всерьез верил, что она попробует сбежать, обольстив часового? И куда, по его мнению, она могла направиться?
Кимбра непременно задала бы все эти вопросы супругу, будь у нее хоть шанс. Однако со времени разговора, который для нее закончился заключением, они с Вулфом больше не виделись. По ночам он не приходил домой, и Кимбра лежала без сна, прислушиваясь к звукам веселья и мучаясь самыми черными подозрениями насчет того, где и с кем он проводит время.
— Я подслушала, как одна шлюха жаловалась другой на равнодушие здешнего ярла, — сказала Брита, словно читая мысли хозяйки. — По ее словам, самые аппетитные из них соперничают за его внимание, но все без толку.
Хотелось бы верить, подумала Кимбра. Ей снова представился Вулф в объятиях другой — или других, нескольких сразу. Сердце полоснуло такой болью, что захотелось кричать.
Брита ушла, еще раз взмолившись, чтобы Кимбра что-нибудь съела. Девушка честно попыталась, но не смогла проглотить ни кусочка. Было уже слишком темно для шитья, играть на лютне для себя одной не хотелось, все нужные лекарства были заготовлены, свиток с рецептами зачитан до дыр. Иными словами, занять себя было нечем.
Наступила ночь, и на мир опустилась тишина, в которой особенно далеко разносились звуки праздничного веселья. Духота жилища угнетала, заставляла мечтать о глотке свежего воздуха. Насидевшись до ломоты в пояснице, Кимбра стала ходить взад-вперед, но добилась только усталости в ногах, а напряжение так и не рассеялось. Тогда она приблизилась к окну и прильнула к щели между ставнями, очень надеясь, что это пройдет незамеченным. Не хватало только, чтобы гости поняли, что она умирает со скуки!
Вдоль всех дорожек были расставлены горящие факелы. В их свете можно было видеть Бриту, направлявшуюся к спальням для незамужних. Похоже, ее рабочий день был окончен, и Кимбра порадовалась за подопечную, которую все больше считала подругой. Но радость была недолгой. Откуда-то вынырнули трое, настолько пьяные, что их шатало на ходу. Заметив Бриту, они обрадованно устремились к ней.
— Глядите-ка, новая шлюшка! — воскликнул самый здоровенный.
Он был высок, в нем играла молодая сила. Хотя одежда его была в полном беспорядке, было заметно, что это человек знатный.
— Как раз кстати, — поддержал другой, пониже ростом.
— А она ничего, — добавил третий, постарше годами.
В его голосе прозвучала не только похоть, но и нотка откровенной жестокости, от которой по коже у Кимбры прошел озноб. Она подавила страх и позволила разгореться гневу. Так вот как они собирались отплатить ярлу Скирингешила за гостеприимство! В их глазах любая женщина из числа его подданных была к их услугам, хотела она того или нет.
Кимбра отпрянула от окна, прикидывая, что можно предпринять. Внезапный крик Бриты заставил пленницу не раздумывая броситься к двери. Кимбра рывком распахнула ее… и наткнулась на часового. Тот отскочил и уставился на нее в смущении и растерянности.
— Простите, но…
Брита закричала снова. С порога можно было видеть, что пьяная троица тащит ее за угол.
— Помоги ей! — потребовала Кимбра.
Часовой выглядел знакомым. Она смутно помнила, что он был среди ее похитителей. Тогда на корабле он показался ей славным парнишкой, хотя и улыбка не могла скрыть его всегдашней настороженности. Она порылась в памяти и припомнила, что его зовут Магнус.
— Беги же, Магнус! Этой женщине нужна помощь!
Парень обернулся на отчаянно отбивающуюся Бриту. Лиф платья уже был разорван, груди обнажены, волосы растрепались.
— Леди, вам придется вернуться в дом, — сказал он, поворачиваясь и глядя на Кимбру исподлобья.
До нее ли сейчас?! До приказа ли?!
— Помоги ей!
К ее ужасу и негодованию, парень отрицательно покачал головой.
— Я не могу покинуть пост, — объявил он и взялся за ручку двери.
— Не делай этого! Как ты можешь?!
Магнус снова бросил взгляд через плечо, но даже то, что Брита уже исчезла из виду, не подвигло его к действию.
— Я только выполняю приказы, леди, а отдает их ярл. Если покину пост, то заплачу своей жизнью.
Отчаяние лишило Кимбру дара речи. Она все еще могла слышать крики Бриты о помощи. Не было и речи о том, чтобы проскользнуть мимо Магнуса — без сомнения, он только того и ждал и потому не двигался с места. Однако надо было что-то делать. Немедленно.
Кимбра захлопнула дверь и заложила изнутри засов. Часовой кликнул ее, но она не ответила. Она уже бежала к единственному окну в задней стене жилища. Толкнув ставни, Кимбра подхватила подол и выбралась наружу. Окна в домах были высокие, и она больно ударилась пятками, но, к счастью, не упала и тем самым не потеряла драгоценных секунд.
Когда она оказалась в поле зрения Магнуса, тот закричал, пытаясь ее остановить. Кимбра не слушала. Она стрелой летела к углу, за который уволокли Бриту. Парню ничего не оставалось, как последовать за ней.
За углом, довольно близко, находились конюшни. Судя по тому, как всхрапывали и пританцовывали потревоженные лошади, Бриту потащили именно туда. Она больше не кричала, и очень скоро стало ясно почему. Когда Кимбра вбежала в строение, первое, что она увидела, была распростертая женская фигура. Со лба Бриты капала кровь. Подол был задран, ноги раздвинуты, и между ними уже пристраивался один из троицы.
— Дрянь! — крикнула Кимбра. — Ничтожество!
Она с ходу бросилась на насильника, пиная его и царапая, отчего тот скатился с ирландки на покрытый соломой пол.
— Да уберите вы эту суку! — наконец прохрипел он, пытаясь спихнуть ее с себя.
Кимбра держалась цепко. Она никогда не знала такой слепой ярости и всерьез пыталась выцарапать насильнику глаза. Ей это почти удалось, но потом он все же оторвал ее от себя и отшвырнул как можно дальше. Ударившись головой о столб, Кимбра на несколько мгновений потеряла сознание. Когда в голове прояснилось, она увидела Магнуса с мечом наголо. Он смотрел на нее и был заметно перепуган.
Беспамятство миновало, но потрясение не прошло. Казалось, время замедлилось, и сердце стучит тяжело, медленно, ритмично, как тамбурин. Кимбра успела подумать, что промедление дорого обойдется Магнусу. Насколько она знала викингов, опьянение путало их мысли, делало речь бессвязной, а походку нестойкой, но оно не мешало им сражаться. Хватаясь за меч, викинг мгновенно трезвел. Вот и эти трое атаковали сомкнутым строем, на редкость слаженно, как на поле битвы.
Из горла рванулся крик. Кимбра принялась шарить вокруг в поисках хоть какого-то оружия, а когда ничего не подвернулось под руку, подскочила к среднему из нападавших и забарабанила кулаками ему по спине. Он оттолкнул ее, прошипев проклятие. На этот раз она ударилась плечом, болезненно, но не так сильно, как в первый раз, и имела возможность видеть, как металл погружается в живую плоть.
Магнус был ранен в правую руку, потом в бедро. Кровь хлынула ручьем, он рухнул без сознания, успев лишь послать Кимбре взгляд, полный упрека.
— Кто-нибудь, свяжите его! — приказал тот, что постарше.
Самый низкорослый снял с крюка веревку, но заколебался, глядя на бесчувственное тело. Азарт схватки миновал, и хотя опьянение навалилось снова, бесшабашности поуменьшилось.
— Он истечет кровью…
— Дьявол с ним!
Кимбре пришло в голову, что она была права, когда сочла того, что постарше, жестоким. Именно он пристраивался между ног у Бриты, но теперь утратил к ней интерес. Он адресовал ирландке презрительную усмешку, зато Кимбру смерил оценивающим взглядом. Ее страх только подогрел его похоть.
— Ну ее! — бросил он приятелю, который направился было к Брите. — Вот кем мы сейчас займемся!
Двое других заколебались. Как следует рассмотрев Кимбру, они были поражены ее красотой — впрочем, ненадолго. Сознание того, что ее ждет, придало Кимбре сил, и она сумела подняться. Увы, путь к дверям был отрезан. Она прижалась спиной к стене, пытаясь подавить леденящий ужас. Поддаться ему означало потерять всякий шанс на спасение.
— Я — супруга ярла! — Кимбра старалась говорить ровно и с достоинством. — Только посмейте меня тронуть, и он вас убьет!
— А как он узнает, кого убивать? — со смешком спросил старший. — Я не так глуп, чтобы оставить тебя в живых.
Не дав ей возможности вставить слово, он разорвал платье до пояса. Кимбра вцепилась в обрывки, прикрывая груди, — и очутилась на полу. Сверху навалилась тяжесть.
— Что стоите, вы двое! Раздвиньте ей ноги!
Кимбра закричала, но насильник зажал ей рот. Она укусила его за ладонь и получила такой удар в челюсть, что в глазах завертелись огненные круги. Голос донесся до нее словно издалека:
— Английская шлюха! Ты только и годишься что на подстилку! Дьявол, да раздвиньте же ей ноги!
В лодыжки больно вцепились, потянули ноги в стороны. Кимбра сопротивлялась, как могла, но силы ее слабели, а с ними и сознание. В нос бил отвратительный запах перегара и похоти. Насильник перехватил ее рот покрепче, зажав заодно и нос, что совершенно лишило Кимбру возможности дышать.
Тогда она закричала — не голосом, а всем существом: «Вулф! Вулф!..»
Глава 19
За плотно сжатыми веками возник свет, такой яркий, что Кимбра поморщилась, не открывая глаз. Где-то слышались голоса, приглушенные, словно из-за стены. На лоб, заставив вздрогнуть от неожиданности, легла сухая, теплая и как будто старческая ладонь.
— Не пугайтесь, леди! Все уже позади.
Это был сиплый от волнения голос Ульриха. Кимбра не без труда приподняла веки, но тотчас снова прикрыла, ослепленная пламенем факелов. Их было столько, что казалось — все кругом в огне. Не без опаски Кимбра открыла глаза вторично.
— Ульрих…
Неужели это ее голос, такой слабый и прерывистый? Морщины на лице старика еще больше углубились от облегченной улыбки.
— Он самый, леди! Хвала Одину, вы меня узнали! — Рука скользнула под плечи, помогая приподняться. — Попробуйте сесть. Если станет хуже, так и скажите.
Кимбра прислушалась к себе. Голова болела, но не настолько, чтобы нельзя было вытерпеть. Вцепившись в Ульриха обеими руками, она постаралась усесться. Пахло сеном и овсом — значит, она была на конюшне.
Постепенно зрение приспособилось, и Кимбра увидела, что окружена людьми. Они были повсюду. Один факел был в руке у Дракона. Тот смотрел на нее, не отрывая глаз, а когда взгляды их встретились, начал отступать во тьму. Кимбра привалилась к стене, не в силах держаться прямо.
— Лорд Вулф, — услышала она, — очень встревожен…
Кто-то присел рядом. Кимбра узнала это всеобъемлющее ощущение силы, протянула дрожащую руку и оказалась прижатой к знакомой груди.
— Вулф… это ты…
Он промолчал, просто держал ее крепко и осторожно, слегка баюкая и поглаживая по голове, как ребенка. Кимбре захотелось разрыдаться… от облегчения. Она могла бы изумиться тому, как быстро ощутила себя в полной безопасности, но не изумилась. Независимость осталась в прошлом, она была навеки спаяна с другим человеком, прикована к нему телом и душой. Почему же она не протестовала? Ведь еще совсем недавно казалось, что надеяться можно только на себя, а выжить лишь в стенах, воздвигнутых собственными усилиями. Как же она ошибалась!
— Все обошлось, — говорил Ульрих. — Леди Кимбра обзавелась синяками и ссадинами, но ничего более ужасного не случилось.
Она вспомнила все, но не ощутила душевной боли. Она как будто заглянула в жуткую, но чужую историю, воспоминания о которой могли огорчить, но не ранить.
— Что с Бритой и Магнусом?
— Они оправятся, — сказал Ульрих. — Девушка уже в сознании и наверняка суетилась бы вокруг вас, если бы ей позволили. Магнус потерял много крови, но в должный срок выздоровеет.
Кимбра вознесла горячую благодарность за милосердие, выказанное к каждому из них в эту ночь, хотя и не знала, кто явился орудием этого милосердия. Любопытство заставило ее задать вопрос:
— Кто пришел нам на помощь?
Вулф довольно долго смотрел на нее, не отвечая. Судя по тому, как он сжимал челюсти и как подрагивали желваки у него на скуле, он сдерживался с большим трудом.
— Я услышал твой крик, — сказал он наконец.
Должно быть, он хотел сказать: «Я услышал шум». Но как? В это мало верилось. Конюшня находилась на значительном расстоянии от трапезных, где к тому же царило столь буйное веселье, что было невозможно перекричать даже соседей по столу. И все-таки каким-то загадочным образом Вулф услышал ее и пришел на помощь.
Кимбра вдруг поняла и затрепетала. Вулф услышал ее мысленный крик! Она прижалась сильнее, спряталась в кольце рук, которое могло защитить от любой опасности, заслонить от всего мира. Эти руки подняли Кимбру и вынесли из конюшни. Приглушенный гул голосов отодвинулся, потом, уже в отдалении, набрал силу. Ночная прохлада коснулась лица. Кимбра позволила себе расслабиться и забыться.
В жилище ее ожидала большая лохань, давно уже сменившая кожаный таз. Она дымилась теплым парком. Вулф опустил Кимбру на постель, присел рядом и молча помог избавиться от разорванного платья. Она не протестовала и, судя по всему, не испытывала к нему ни страха, ни отчужденности. Казалось, что она присматривается — он решил, что к себе самой, в попытках как-то примириться с тем, что произошло. Но важнее всего сейчас было то, что она доверяет ему. За это, в числе прочего, он был безмерно благодарен судьбе. Вулф был готов всячески выразить свою благодарность — позже, когда будут решены более насущные вопросы.
Большие руки и огрубевшие пальцы двигались с величайшей осторожностью, когда он закручивал Кимбре волосы и закреплял их на макушке. Он не раз наблюдал, как она делает это, и вот пригодилось. Потом он опустил жену в воду. Она глубоко вздохнула и устроилась в лохани, откинув голову на бортик. Теперь у Вулфа появился шанс рассмотреть ее ссадины. Ушибы на руках, ногах и спине быстро наливались, становились багровыми. На груди, отмечая направление рывка, что располосовал Кимбре платье, виднелись царапины. Щека, куда пришелся удар, уже потеряла форму.
Вулф смотрел, изнемогая от ярости, мысленно ведя подсчет повреждениям, вплоть до мельчайших. Только сознание того, что все могло кончиться много хуже, помогало ему держать себя в руках. Он уже принял решение и знал, что не отступит.
Прошло минут десять. Вулф покрутил в руках служивший мочалкой кусок ткани, отбросил и вместо него намылил ладони. Особенно осторожно он прикасался там, где кожа была повреждена или ушиблена. Он ощущал, как Кимбра расслабляется все больше, слышал тихие вздохи и принимал все это как дальнейшее свидетельство полного доверия.
Смыв мыло, он поднял Кимбру и все с той же нежностью начал даже не вытирать, а промокать полотенцем ее влажную кожу. Между ног он едва прикоснулся, но и это заставило ее содрогнуться. Под глазами у Кимбры залегли темные тени, она казалась необычайно пассивной. Вулфу пришло в голову, что первое облегчение миновало и потрясение вернулось, пусть и с меньшей силой. Когда Кимбра вдруг задрожала, он понял, что она вспоминает случившееся обрывками, как то бывало с ним после кровопролитных стычек. Опыт подсказывал, что воспоминания будут приходить снова и снова, многие годы или даже всю жизнь…
Внезапная вспышка ярости на тех, кто был тому причиной, была настолько сильна, что глаза застлало красной пеленой, но Вулф подавил ярость и вернулся к своему занятию. Он отдал бы все, чтобы устроиться в постели рядом с Кимброй и держать ее в объятиях. Он мог бы провести так всю ночь. Но этого мог хотеть мужчина и муж, а ярл подчинялся в первую очередь долгу.
При всей своей пассивности Кимбра выразила удивление, когда Вулф протянул ей чистое платье. Потом лицо разгладилось: ей стало ясно, что черта под событиями этой ночи еще не подведена. Должно последовать наказание. Вулф помог Кимбре одеться, задаваясь вопросом, понимает ли она то, что обсуждал сейчас весь Скирингешил… Ведь прекрасная англичанка снова, уже в который раз, ослушалась супруга.
Вынимая заколки из тяжелого узла волос и глядя, как те падают на плечи, Вулф думал о том, какой нежной и хрупкой выглядит Кимбра. Она и пахла нежно, женственно. Он погрузил руки в живую каштановую мантию и вспомнил далекий день, когда впервые увидел эту женщину в распахнутых дверях вверху лестницы, ведущей в темницу. Он вспомнил, как играл в ее волосах свет факелов, как грациозно она двигалась и каким решительным был ее взгляд, невзирая на страх, который она должна была тогда чувствовать. Никогда ему не случалось видеть женщину столь храбрую.
Очень скоро Кимбре могла потребоваться вся ее храбрость.
— Идем! — сказал Вулф и за руку вывел жену из жилища.
Толпа была слишком велика, чтобы поместиться в главной трапезной, и потому собралась снаружи, у входа. Факелы, взятые от ближайших дорожек, очертили в ночи большой светящийся круг. За кромкой его стоял мрачный Дракон. Вулф оставил с ним Кимбру, а сам прошел в центр огненного круга и несколько минут стоял молча, скользя взглядом по толпе. Большую часть составляли его воины и горожане: ремесленники, торговцы, корабелы (те из них, что были женаты, привели с собой жен). Остальные были гостями Скирингешила со всех концов Вестфолда — так называлась населенная часть северного побережья. Лица собравшихся отражали шок, гнев, разочарование. Празднество, задуманное для укрепления единства, грозило стать причиной междоусобной войны.
Вулф стоял в кругу факелов, уперев ноги в плотно утрамбованную землю, сжав руки в кулаки. Рубаха натягивалась и опадала на гневно дышащей груди, отсвет пламени играл на обострившихся скулах, на черных крыльях волос. Самый высокий среди собравшихся, закаленный в битвах и жизненной борьбе, он являл собой воплощение власти и силы, как то пристало ярлу, владыке. Под его взглядом люди переставали тесниться и шаркать ногами, замирали в ожидании. Когда затих всякий шорох и на площадь опустилась тишина, он сказал лишь одно слово:
— Привести!
Толпа разделилась, пропуская насильников. Они шли под стражей, безоружные, со связанными руками. Низкорослый не скрывал страха, его приятель был близок к тому же, самый жестокий из троих скалил зубы, как загнанный зверь.
Заметив это, Вулф безотчетно ответил тем же. Его зубы блеснули в ночи белым волчьим оскалом.
Завороженная видом троицы Кимбра не заметила, когда рядом с Вулфом появилось несколько человек, все в возрасте. Один из них был убит горем, хотя и старался это скрыть, двое других были полны откровенного возмущения.
В круг ступили брат Джозеф и Брита. Молодой священник бормотал молитву. Ирландка остановилась перед Вулфом, не опуская головы. Насильников она не удостоила и взглядом. Принесли Магнуса на носилках, мертвенно-бледного, под плащом, поверх которого лежала забинтованная рука. На полосе льна уже проступило кровавое пятно. Ульрих — без сомнения, это он оказал первую помощь — подошел следом.
Из всех собравшихся Вулф в первую очередь обратился к Брите:
— Рассказывай!
Девушка пересказала то, что уже было известно Кимбре: она направлялась к себе в жилище, когда на нее напали трое и поволокли в темноту.
— Я сопротивлялась, и тогда кто-то из них ударил меня по голове. Я потеряла сознание, а в себя пришла, когда все уже было кончено. Больше мне нечего добавить.
По толпе, как по роще под легким ветром, прошел шелест и угас, когда ярл повернулся к Магнусу. Молодой викинг попробовал приподняться на локте, но Ульрих удержал его, а Вулф знаком приказал лежать. Магнус заговорил слабым, но приятным голосом, излагая все, что помнил:
— …тогда я объяснил леди Кимбре, что не могу покинуть свой пост. Она вернулась в дом, и я решил, что все улажено.
Рот его скривился в горькой усмешке. В ней читалось: как же я был глуп! Вулф смотрел без осуждения, и это позволило молодому викингу продолжать, хотя и с частыми запинками: не так-то легко давать ярлу отчет о поведении его супруги.
— Я понял свою ошибку, когда увидел леди Кимбру выбегающей из-за угла. Мне стало ясно, что она выбралась в заднее окно с намерением самой прийти на помощь этой девушке. — Магнус устремил на Вулфа взгляд, где смешались страх и решимость. — Я бросился следом и вбежал в конюшню как раз тогда, когда они… — он сухо глотнул и кивнул в сторону пленников, — когда они посмели ударить леди Кимбру. Это… это пригвоздило меня к месту, и они воспользовались моей оплошностью. Я не сумел дать достойный отпор, — он со стыдом повесил голову, — прошу великодушно простить меня, если это возможно.
Кимбра плотно сжала губы, иначе у нее вырвался бы протест. Это она была во всем виновата, это ей следовало молить о прощении.
Вулф присел рядом с носилками, коснулся плеча молодого викинга и произнес так громко, чтобы слышали все собравшиеся:
— Силы были слишком неравными, и тебе не в чем себя упрекать. Ты исполнил свой долг с честью.
Лицо Магнуса озарилось такой радостью, что на глаза Кимбре навернулись слезы. Не успела она их смахнуть, как муж жестом подозвал ее к себе. Кимбра так и подумала — «муж», но тут же поняла, до чего это слово не подходит к тому, кто приказывал ей приблизиться.
В глазах Вулфа играл огонь факелов, отчего казалось, что они налиты кровью. Он смотрел на Кимбру, как на чужую. Не верилось, что именно с этим мужчиной они сплетались в страстном объятии, что сердца их бились в унисон, когда он прижимал ее к груди. В огненном кругу стоял ярл, военачальник, чья военная мощь и влияние были под угрозой по вине строптивой англичанки. Он уже не раз выказывал милосердие, но здесь и сейчас, перед лицом тех, в чьей поддержке нуждался, должен, обязан был судить ее со всей строгостью.
Кимбра ступила в огненный круг, и толпа всколыхнулась, так как наполовину состояла из приезжих, много наслышанных о красоте супруги ярла, но никогда ее не видавших. Мужской пол пожирал Кимбру глазами, поднимал брови и кивал друг другу, словно говоря, что теперь многое понятно.