– Почему они так думают?

– Из Библии. Ты читала Библию?

– Не всю. Там есть замечательные истории.

– Какая твоя любимая?

– Про Самсона и Далилу, – без колебаний ответила Персефона.

Гейвин поморщился:

– История о герое, лишенном силы из-за коварства женщины. – Ему она не очень нравилась.

– Из-за ее мужества. Она защищала свой народ.

– Ну, как посмотреть. Во всяком случае, если прибавить к возрасту людей, упомянутых в Библии, поколения, которые жили между ними, можно определить дату рождения земли.

– Дату, в которую ты не веришь?

– Видишь ли, всего через несколько тысяч лет после этой даты появилась Акора и началась наша собственная история. Мне трудно поверить, что за такой короткий срок люди вышли из райского сада, распространились по всему миру, научились водить корабли, ковать железо и делать все остальное.

– Тогда сколько же лет, по-твоему, существует земля?

– Много… очень много, во всяком случае, в сравнении с нами. Я чувствую это каждый раз, когда сюда возвращаюсь.

Он сел, упершись ладонями в землю. Огонь догорал, но Персефона ясно видела своего собеседника. Он казался ей невероятно красивым.

Она закрыла глаза, чтобы избавиться от искушающего зрелища.

– Ты устала, – проговорил Гейвин.

– День оказался долгий и трудный, – пробормотала Персефона, отвернувшись и уставившись в окружавшую их тьму.

– Иди спать, я сам здесь разберусь.

Персефона хотела поспорить, но вдруг ощутила невыносимую усталость и медленно встала.

– Течение меняется в полдень, – сообщила она. Он тоже встал, не спуская с нее глаз. От угасающего огня поднимались искры.

– Поговорим утром.

Она кивнула и ушла. Только потом, глядя сквозь щели в шалаше на серебристый полумесяц, она спросила себя, о чем же еще он хотел с ней поговорить.

Проснувшись, Персефона обнаружила, что его нет, и чуть не ударилась в панику, но спустя некоторое время заметила записку, нацарапанную на клочке бумаги и пришпиленную к стволу дерева.

«Я решил сделать еще несколько измерений», – говорилось в записке.

Персефона надулась. Почему он не разбудил ее и не взял с собой? Она хотела спросить его, когда он вернулся, но он отставил в сторону мешок с инструментами и рейки, подошел к ней и заговорил ласковым голосом, нежно поглаживая ее руку. Видимо, своим жестом он пытался ее успокоить, но реакция Персефоны оказалась прямо противоположной. У нее побежали мурашки в тех местах, где он до нее дотрагивался, и ей стало трудно сосредоточиться на его словах.

– Возможно, ты сюда уже не вернешься, – предположил Гейвин.

– Возможно… – повторила она.

– Ты сюда не вернешься. Если наши опасения подтвердятся, остров сильно изменится или даже будет разрушен.

– Я так не думаю.

Честно говоря, она вообще ни о чем не думала, хотя, разумеется, Гейвин прав. Если произойдет извержение, Дейматос пострадает в первую очередь.

– Персефона, я понимаю, что здесь твой дом…

– Я живу на острове почти с рождения и не помню других мест.

– Тебе надо продумать, что ты отсюда возьмешь.

Она растерянно оглядела поляну и полдюжины стоявших на ней домиков. Да, они совсем маленькие, но принадлежали только ей.

– Я не могу…

– Ты хочешь увезти с собой только воспоминания?

– Я хочу, чтобы все осталось по-прежнему. – Ее слова звучали слишком по-детски.

– Прости, – серьезно произнес Гейвин.

Она пожала печами, пытаясь сохранить достоинство.

– Ты ни в чем не виноват. Наверное, мне следует подготовиться к отъезду.

Но как именно готовиться и с чего начинать, она не имела понятия. Гейвин опять ушел, чтобы продолжить, свои измерения, а она обошла лагерь, пытаясь решить, что делать.

Прежде всего, конечно, надо взять книги. И одежду. А еще лук и стрелы. Она не собиралась оставлять здесь оружие и инструменты. Необходимо упаковать гвозди, кастрюли и прочую кухонную утварь. Зачем терять то, что нажито, ведь в конце концов она вернется на остров и начнет все сначала.

Или не вернется? Для того чтобы устранить разрушения, причиненные вулканом, понадобятся годы, а может, и десятилетия. Наверное, ей придется жить где-нибудь в другом месте.

Впрочем, возможно, она уже не сможет жить на острове при любых обстоятельствах. Вряд ли, обнаружив ее присутствие на Дейматосе, Атрейдис позволит ей здесь остаться.

В ее голове роилось множество вариантов и проблем, требующих внимания. Персефона прогнала их прочь, понимая, что зря теряет драгоценное время. В конце концов, чему быть, того не миновать. Она начала быстро собирать свои пожитки, складывая их в маленькую кучку посреди лагеря. Собираясь в дорогу, она то и дело прерывалась. Воспоминания пробуждались в ней при виде даже самых простых и обыденных предметов.

Вот, к примеру, топор. Она купила его на Илиусе, и по счету он уже был третий, которым она пользовалась. Его металлическое лезвие стало щербатым, ведь ей пришлось срубить много деревьев, чтобы построить себе жилище. Она задумчиво провела большим пальцем по краю безнадежно затупленного инструмента. Что ж, все имеет свой конец.

А вот книга стихов, которую ей часто читала мама. Открыв ее впервые за много лет, Персефона понюхала страницы, и ей показалось, что она уловила слабый аромат лаванды – любимого маминого цветка.

На глаза ей навернулись слезы. Она захлопнула маленький томик и бережно отложила его в сторону, потом взяла в руки другой и взглянула на корешок, где аккуратные рельефные буквы обозначали название книги: «Учебник географии». К ней прилагались вполне приличные, но слишком маленькие карты. Мама рисовала их на песке в увеличенном виде. С помощью кусочков ракушек и мелких камешков она выводила контуры рек, гор и морских берегов, а потом Персефона неделями изучала их. Она научилась находить Париж так же легко, как и Дейматос, хоть последний – всего лишь крохотная точка в Акоранском море, которое само по себе казалось до смешного ничтожным по сравнению с огромным миром.

Однако остров, на котором она жила, составлял весь ее мир. Другого она просто не знала.

И не желала знать. Ей и в голову не приходило покинуть Акору, уехать с Дейматоса навсегда.

Под сложенным плащом она обнаружила маленькую деревянную, с облупившейся от времени краской шкатулку, которая принадлежала ее маме. Шкатулку украшали резные цветы.

Персефона настороженно огляделась. Убедившись, что Гейвин еще не возвратился, она села, скрестив ноги, на нагретый солнцем песок и медленно открыла крышку.

Содержимое шкатулки ей хорошо известно, но, как и в случае с книгой, она давно ее не открывала. Солнечный свет упал на изящный браслет, сделанный из филигранных золотых нитей с нанизанными мелкими жемчужинами. Нити такие тонкие, что, если взглянуть на браслет под определенным углом, казалось, будто жемчуг ничем не связан и сам по себе охватывает запястье.

Однажды, рассказывая Персефоне о своей жизни до переезда на Дейматос (надо заметить, что подобное случалось довольно редко), мама сказала, что браслет ей подарили родители на шестнадцатилетие. В то время перед юной девушкой открывалась вся жизнь. Никто не думал тогда, что она станет опозоренной женщиной, которая навлечет на свой дом бесчестье. Персефона никогда не видела, чтобы ее мама носила браслет, и не надевала его сама. Самое большее, что она себе позволяла, – легонько дотронуться до украшения. Она закрыла шкатулку и поставила ее к остальным вещам, подготовленным для перевозки.

Так, что еще? Она обвела взглядом поляну. Кухня… Персефона так долго трудилась, чтобы соорудить большую глиняную печь, но ее, к сожалению, не сдвинуть с места. Маленький уютный домик, в котором она спала в те редкие зимние дни, когда наступали холода. Она украсила стены резьбой и рисунками. Но их тоже не заберешь. Решетки, на которых она сушила рыбу, слишком большие и громоздкие. Ткацкий станок. На нем она пыталась ткать, но пришла к выводу, что данное ремесло не для нее. Разумеется, брать такой агрегат с собой нет необходимости.

Рыба! Ее нельзя оставлять в пруду. Персефона со всей силы потянула неподатливые деревянные ворота-шлюзы, и они наконец поднялись. Вспомнив, скольких трудов ей стоило соорудить и наполнить прудик, она почти передумала. Однако есть рыбу – одно, а обрекать ее на бессмысленную смерть – совсем другое. Пусть лучше бедные существа вернутся в море.

Как только ворота-шлюзы открылись, она обеспечила рыбе доступ к свободе. Однако отлив еще не наступил, и карпы спокойно плавали кругами по пруду, явно не собираясь покидать водоем. Ничего страшного. Когда сменится течение, в их куриных мозгах произойдет просветление и они уплывут в море.

Кстати, о куриных мозгах. Персефона вспомнила про своих кур и устало опустила плечи. Птицы могут летать, но не настолько хорошо, чтобы покинуть остров, когда на нем начнется извержение. Их надо согнать в стаю и отвезти, посадив в клетки, в которых она возила продавать на Илиус морских ежей. Но сначала кур надо поймать.

Полчаса спустя, вспотевшая и запыхавшаяся, Персефона пришла к ошеломительному выводу: курица, которую вознамерились зарезать, ощипать и сварить на обед, спокойно пойдет навстречу своей смерти, безмятежно клюя носом землю, тогда как курица, которую хотят спасти, будет носиться как угорелая, выписывая зигзаги и кидаясь в разные стороны, лишь бы только увернуться от своего спасителя.

Рябая несушка, распушив коричнево-рыжие перья, пробежала как раз между рук Персефоны и умчалась прочь, громко кудахча. Три бело-коричневые молодки метались у нее под ногами. Пытаясь не задавить их, она потеряла равновесие и упала, приземлившись на пятую точку.

– Черт побери!

Тут до нее долетел мужской смех.

– Что-то не так? – вежливо осведомился Гейвин, выходя на поляну.

Персефона встала, подавив желание потереть ушибленное место, и постаралась сдержать гнев.

– Да нет, все в полном порядке! Просто обожаю бегать за безмозглыми тварями, которые не желают быть спасенными!

– Так ты пытаешься их спасти?

– Я не могу оставить их здесь. Они погибнут.

Поделившись своим планом, она вдруг поняла, насколько он глуп. Ведь она собиралась в конце концов съесть курочек, так что им все равно суждено умереть. К ее облегчению и даже удивлению, Гейвин согласно кивнул.

– У тебя есть сеть?

Сеть она имела, и Персефона мысленно обругала себя за то, что не догадалась раньше воспользоваться полезным приспособлением. С помощью сети они быстро поймали половину всех несушек, и тут Персефона заметила рядом с поляной, в кустах, чью-то движущуюся тень. Присмотревшись, она судорожно вздохнула.

– Гейвин… – прошептала Персефона, застыв в неподвижности.

– Что?

– Не шевелись. Там кабан.

Она терпеть не могла кабанов, особенно самцов. Самки представляли угрозу только в том случае, если кто-то беспокоил их детенышей, но хряки, вооруженные острыми как бритва клыками, относились к самым злобным и опасным животным на Дейматосе. Персефоне пару раз приходилось иметь с ними дело. Впрочем, раньше дикие свиньи никогда не подходили так близко к ее лагерю. То ли кабан, злобно сверкавший глазками, обладал особенной наглостью, то ли геологические события на острове заставляли его обитателей менять сложившиеся привычки. Как бы то ни было, с кабаном следовало разобраться, и как можно скорее.

Лук и стрелы остались на другой стороне поляны. У нее не оказалось даже ножа за поясом, а дротики, которые она иногда использовала, лежали аккуратной стопкой возле кухни.

Толстая щетинистая шкура кабана собралась в складки на спине – знак того, что он готов к нападению. Мало того, хряк рыл землю копытами, которые вполне могли размозжить череп взрослого человека.

Куры закудахтали еще громче. Персефона прикинула расстояние до дротиков. У нее сильная рука, и она метко стреляла. Только бы добраться до оружия…

– Стой на месте.

Она слегка повернула голову и с испугом увидела, что Гейвин подошел ближе к кабану.

– Зайди мне за спину, – скомандовал он властным тоном человека, привыкшего к повиновению.

Ситуация сложилась угрожающая, и Персефона радовалась, что у нее есть помощник. Однако она вовсе не собиралась прятаться за его спиной, предоставив ему одному встретиться с опасностью.

– Если я сумею подобраться к дротикам… – начала она.

– До них двадцать шагов. Кабан набросится на тебя, не успеешь ты пройти и половину.

– Посмотри на его спину. Он в любом случае сейчас на нас нападет.

Гейвин кивнул и взялся за рукоятку меча.

– Делай, что я говорю, – тихо приказал он, не сводя глаз с кабана. – Зайди мне за спину. – Она хотела поспорить, но он добавил: – Чем дольше ты будешь тянуть, тем хуже будет для нас обоих.

Уверенная, что еще пожалеет о своем поступке, Персефона шагнула ему за спину.

Как только она встала у него за спиной, Гейвин выхватил меч. Персефона испуганно округлила глаза. Он прицелился и метнул орудие в кабана. До зверя оставалось тридцать шагов. Попасть с такого расстояния в цель дротиком или ножом довольно трудно, а уж о том, чтобы справиться с такой задачей при помощи меча, Персефона вообще не могла помыслить.

За мгновение до удара кабан повернулся, и лезвие попало не в горло, как задумывал Гейвин, а в бок животного. И все же бросок был поразительно ловкий. Яростный вопль потряс воздух, и кабан ринулся прямо на Гейвина. Острые клыки оказались в нескольких дюймах от его лица. Гейвин ожидал нападения и приготовился к нему. Одной рукой схватив хряка за шею, другой он попытался выдернуть меч, но лезвие сидело глубоко в теле животного.

Персефона не стала терять времени даром. Она быстро пересекла поляну, схватила дротик и побежала обратно. Гейвин и кабан тесно сплелись в смертельной схватке. Малейший просчет грозил бедой. Персефона без колебаний занесла дротик над головой и погрузила его прямо в сердце кабана. Тот в последний раз пронзительно вскрикнул и, вмиг ослабев, рухнул на землю.

Забрызганные кровью мертвого кабана, Персефона и Гейвин, усталые, но живые, еле переводили дух.

Сердце девушки отчаянно колотилось. Пытаясь успокоиться, она сделала два глубоких вдоха. Свет на поляне почему-то стал казаться ярче, а запахи моря и травы, доносимые ветерком, сделались острее и слаще. Чудом избежав смерти, она в полную силу ощутила самую обычную, но такую чудесную жизнь.

– Я никогда не видела, чтобы кто-то так искусно орудовал мечом, – призналась она, не в силах сдержать восхищения.

– Вообще-то мне следовало подпустить кабана поближе, прежде чем на него нападать.

Ей тоже приходило в голову подобное соображение.

– Почему же ты так не сделал?

Он недоуменно взглянул на Персефону:

– Я не хотел, чтобы он подходил ближе, ведь ты находилась рядом со мной.

– А-а…

Он подверг себя лишнему риску, чтобы обеспечить ей максимальную защиту. Вот уже много лет она заботилась о себе сама, и теперь ей стало как-то неловко чувствовать себя под крылышком у Гейвина…

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Он выдернул меч из кабана, потом нагнулся и вытер его о траву.

Она сделала то же самое с дротиком, краем глаза наблюдая за своим спасителем. Его движения поражали своей грацией. Обнаженные грудь и спина блестели на солнце. Ноги, прикрытые сверху короткой туникой, бугрились мускулами. Когда он выпрямился и вложил меч в ножны, Персефона забылась и открыто смотрела на него.

– Что-то не так? – спросил Гейвин. – Ты не поранилась?

– Разумеется, нет.

– Ну и отлично. Где ты научилась метать дротики? Только не говори, что освоила такую науку по книгам.

– Вообще-то именно так и было. По крайней мере из книг я узнала основные принципы, а до остального дошла методом проб и ошибок.

Проб и ошибок насчитывалось несметное множество. Она вдруг подумала, что Гейвин, наверное, испытывает досаду от того, что решающий удар кабану нанес не он.

Однако он ничем не выдал себя.

– Кажется, я начинаю понимать, почему тебе удалось так хорошо здесь прижиться. Ты наделена двумя очень важными качествами – умом и мужеством.

Персефону несказанно обрадовала такая оценка. Если бы он назвал ее самой красивой женщиной земли, она бы, пожалуй, радовалась меньше.

Впрочем, как знать?

Тем не менее щеки ее зарделись от удовольствия.

– Но если бы ты не метнул в кабана меч, я не успела бы взять дротик.

Он кивнул:

– Мы отлично сработались.

Пока она размышляла над его фразой, Гейвин взглянул на поверженного кабана.

– Жаль, что нам надо уезжать.

– Почему?

– Жареный кабан – очень вкусная вещь.

– Ты умеешь жарить кабанов? Он усмехнулся:

– Я умею их есть.

Сказав так, он схватил пробегавшую по поляне курицу, сунул ее под мышку и отправился за другой.