5

Фейт возненавидела семинар по американской литературе двадцатого века.

Этот досадный факт обнаружился через неделю. Профессор Лоуренс Роже, читающий курс, виноват не был — хотя он мог бы вести занятия и с куда большим жаром. И содержание курса никак не могло оттолкнуть Фейт — она давно планировала прочитать все те книги, которые предстояло проработать.

Все дело было в остальных членах группы.

Никогда она не видела коллектива, где собрано столько дураков и претенциозных жлобов!

Напрасно Фейт воображала, что Кейт превратился в никудышного сноба. Ее брат был сущим ангелом по сравнению с этим интеллектуальным сбродом — юнцами и девицами, которые уже судили обо всем и фыркали на "безмозглость" профессоров.

Ей было особенно тошно от того, что эти дураки и дуры действительно были умны. Очень умны. Рядом с такими блистательными умами Фейт тушевалась. Впервые в жизни она попала в среду, где все были — или казались — умнее ее. Она постоянно чувствовала себя неполноценной. Во время семинара, при разборе рассказов, многие студенты высказывали с ходу такие глубокие и оригинальные мысли, какие не пришли бы Фейт в голову и после целого вечера размышлений! Правда, говорили эти ребята с отвратительным высокомерием, как бы растолковывая профессору очевидные истины, но Фейт в глубине души знала, что злится не на манеру вещать свысока, а на то, что они такие талантливые. Когда профессор пытался разнести в пух и прах их концепции, эти гордецы смело отстаивали свои идеи.

Да, очевидно, именно за это она ненавидела группу — потому что семинары пробуждали в ней комплекс неполноценности. Она чувствовала себя такой дурой...

А впрочем, и это не было истинной причиной ее злости.

Разве что только составной частью причины.

Причина лежала где-то глубже.

К счастью, с другими предметами дела обстояли лучше. Курс литературного мастерства не доставлял никаких хлопот. Там хоть совсем мозгами не работай. Антропология и мировая история, алгебра и ботаника также никаких проблем не порождали.

Зато американская литература...

На семинарах по американской литературе в аудитории было достаточно свободных мест. Большинство студентов уже выбрали постоянные места. И только Фейт каждый раз перебиралась на новое, пристраиваясь то там, то здесь в поисках общения. Сегодня она приглядела самого надменного и претенциозного парня и продрейфовала к нему. Он был лишь на несколько лет старше ее, но уже начинал лысеть. Длинные волосы были собраны на затылке в конский хвост, отчего его женоподобное лицо становилось еще более женоподобным. Зато он не говорил, а ронял слова, одаривал окружающих своей мудростью. Перед началом семинара парень уже успел выдать несколько перлов о том о сем, и в частности, об иностранном фильме, виденном накануне. Его слушали двое таких же высокомерных, самовлюбленных студентов.

— Так, ребятки, — сказал профессор Роже. — Давайте приступим. Сегодня разбираем "Освобождение" Джеймса Дикки. Все прочитали роман?

Лес поднятых рук.

— Хорошо, хорошо. Я, конечно, понимаю, что кое-кто из вас врет, но ценю то, что у вас хватает ума врать. Только инициативные люди берут на себя труд лгать. Поэтому я на них не сержусь. Как сказал герой Достоевского: "Я люблю, когда врут! Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами". Итак, что вы думаете о романе?

— Он намного лучше фильма, — сказал кто-то. Студенты рассмеялись. Фейт резко обернулась, чтобы узнать, кто это сказал. Первый раз она видела порезанный цензурой фильм по телевизору еще девочкой. Пару лет назад смотрела по кабельному телевидению полный вариант — и он ей не очень-то понравился. Верная дружба грубых мужчин не произвела на Фейт впечатления, а сцены насилия были просто отвратительны. Но, как ни странно, роман ей понравился. Вроде бы тот же сюжет, те же герои, но живые, интересные, их поступки и чувства действительно мотивированы и понятны. Весьма занятный роман.

Мистер Мудрец, рядом с которым она сидела, решил одарить всех своим мнением.

— Я нахожу, — изрек он, — что описания природы крайне затянуты. Слишком много деталей, которые не несут никакого символического или метафорического значения. Описания ради описаний. Роман в итоге чересчур длинный. Будь это повесть, эффект получился бы куда сильнее.

Господи! Сказанул так сказанул!

— А мне понравились описания природы. По-моему, это самое прекрасное в романе.

Голос прозвучал с последнего ряда. Фейт оглянулась. Говорил высокий худой парень с длинными спутанными волосами и открытым интеллигентным лицом. Даже сидел он иначе, чем другие: не вразвалку, а прямо. Знакомое лицо... хотя Фейт прежде его вроде бы не видела.

— Продолжайте, — поощрил молодого человека профессор.

— Когда выезжаешь на природу, происходит так, как в романе — начинаешь обращать внимание на детали окружающего пейзажа. Каждый пустяк приобретает значение. Замечаешь узловатый ствол, запоминаешь, где и что растет, любуешься формой лишайников. Природа вокруг кемпинга становится твоим миром, и ты с энтузиазмом изучаешь его. Дикки отлично запечатлел это неспешное, любовное освоение окружающего пространства.

Мистер Мудрец медленно повернулся на стуле в сторону говорящего.

— На мой взгляд, то же самое можно было изложить вдвое короче. Нам, читателям, совсем нет нужды знать все подробности, если в них отсутствует смысловая нагрузка. Подробности ради подробностей — это непрофессионально.

— А по-моему, читатель наслаждается именно точными подробностями.

— Но какой от этого прок — в интеллектуальном плане?

Фейт глубоко вдохнула, собрала в кулак всю свою смелость и сказала:

— Я считаю, что Дикки прибегает к таким пространным описаниям для правдоподобия. Он стремится создать реальный мир, а всякий реальный мир полон вроде бы ненужных подробностей. Так не бывает, чтобы в романе абсолютно все несло смысловую, символическую, метафорическую или еще какую-то нагрузку. Многие вещи описывают ради удовольствия описывать их, ради создания полноты бытия...

— Да-да, именно так, — подхватил студент с последнего ряда. — Я как раз это хотел сказать!

Фейт оглянулась. Парень с длинными спутанными волосами кивнул и дружелюбно улыбнулся ей.

Его звали Джим Паркер, и работал он в штате университетской газеты. Редактировал и писал заметки.

Фейт беседовала с ним несколько минут — сначала в опустевшей аудитории, а потом по дороге к лифту. Джим казался довольно милым — умный, но без высокомерия — и понравился ей буквально сразу.

Они сошлись в своей нелюбви к мистеру Мудрецу и прочим чересчур претенциозным студентам.

Фейт и Джим так разговорились, что девушка испытала чувство досады, когда пришел лифт Внизу, в холле, они разойдутся каждый в своем направлении. У нее лекция по ботанике, у него какие-то дела... И не долго думая Фейт солгала, что у нее больше нет занятий и... "не выпить ли нам вместе по чашечке кофе?"

Джим извинился — ему надо спешить в редакцию, готовить завтрашний выпуск, очень много работы.

— Но позвольте мне пригласить вас в другой раз, — сказал он. — Всего доброго.

Фейт трудно было решить, действительно ли у него много дел в редакции или это надуманный предлог, чтобы вежливо отказаться от приглашения. Поэтому девушка лишь улыбнулась и сказала "пока". Джим зашел в лифт и уехал вниз. Она с ним не поехала, стала дожидаться следующего лифта.

Пусть свидания и не получилось, в биологический корпус Фейт шла почти вприпрыжку. Она была весело возбуждена.

Парень ей очень понравился.

Как она ни спешила, на лекцию по ботанике она опоздала, и на свое место пришлось тихонько пробираться под недовольным взглядом профессора.

Хотя на лекцию пришли многие студенты, свободных мест в аудитории хватало, потому что это был большой зал с рядами амфитеатром, рассчитанный на двести человек. Во всем университете таких громадных аудиторий насчитывалось всего три, и все они были оборудованы по последнему слову техники — множество разного рода проекторов и демонстрационных экранов. До сих пор профессор биологии никаких электронных чудес не использовал, просто рассказывал с кафедры. Но сегодня столы на лекторской платформе были уставлены клетками и прозрачными ящиками. В клетках сидели разные зверушки — от крыс и морских свинок до собак и кошек. А в ящиках находились какие-то сухие растения.

Фейт нашла местечко сразу у двери и, старясь не шуметь, вынула из своей папки блокнот и ручку.

— ..а теперь я продемонстрирую действие токсичных трав на различных животных, — говорил профессор.

Тут одна из собак громко залаяла.

Профессор надел на лицо белую хирургическую маску. Его голос стал приглушеннее, но все равно достигал и самого последнего ряда.

— Начнем с малышки монокотиледонеи из семейства сцитаминей, — сказал профессор и вынул из прозрачного ящика какой-то цветок и сухой стебель. — Это растение из бассейна Амазонки, но оно легко культивируется и у нас, в Северной Америке. Если его съест крыса, то... сейчас мы увидим... — Он просунул монокотиледонею между прутьями клетки, и голодная крыса накинулась на нее.

Профессор начал распространяться, на что похож яд этого растения, но тут крыса вдруг бросила стебель и стала метаться по клетке. Она с силой наскакивала на тонкие железные прутья, казалось, не замечая боли. Через несколько секунд она была вся изрезана и истекала кровью. Однако снова и снова рвалась на волю.

Затем обмякла, упала, ее окровавленные бока какое-то время еще вздымались, началась короткая агония.

— Еще более любопытное воздействие на живой организм оказывает...

Не прерывая рассказа, профессор сунул в клетку к морской свинке какой-то стебелек. Свинка, будто понимая, что это яд, отбежала подальше. Но профессор настаивал, тыча ей стебельком в морду.

В итоге он буквально запихнул ядовитое растение в рот морской свинке, которую уже через пару секунд начало рвать кровью.

Фейт отвела взгляд. Ее поташнивало от отвращения. Она была возмущена до глубины души.

Ведь это же незаконно — так вот издеваться над животными! Неужели надо убивать зверьков лишь для того, чтобы продемонстрировать действие яда? Да она бы и так поверила, на слово. И все остальные студенты поверили бы!

Но профессор, похоже, наслаждался опытом.

— Глядите, наш пушистый дружок оказался бессилен против этого растения. Что и требовалось доказать.

Затем он с таким же упоением отравил кота. Тот покрутился, покрутился на месте — и упал в агонии.

Фейт не могла на это смотреть. Она прошлась взглядом по аудитории. Десятки студентов аккуратно строчили в своих блокнотах. Казалось, все они находят естественным, что перед их глазами ни за что ни про что — из чистого баловства — убивают живых существ.

Кот испустил последний жалобный вопль и затих навсегда. Фейт содрогнулась. А девушка рядом с ней даже глазом не моргнула.

Возможно, есть закон, позволяющий убивать животных для обучения студентов. Но если такой закон и существует — он не правильный! Ведь это же не научный опыт, черт возьми, а бессмысленная демонстрация банального факта: яд имеет свойство убивать. Жестокость ради жестокости! И ничего больше!

Фейт замутило, и она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы ее не вырвало. Кто-то должен положить конец этому. Кто-то должен...

Джим.

Да, Джим! Она расскажет ему об этом. Он ее поймет! И он работает в университетской газете, а значит, может напечатать заметку об этой бессмысленной гадости. Если все студенты университета, а не только эти сухари-биологи, будут знать о том, что животных убивают практически из баловства, — поднимется общий крик протеста. Вполне возможно, что биологическому факультету или совету попечителей придется уступить перед лицом массового негодования. Надо бороться с этим нестерпимым безобразием!

— Обратите внимание, как вспучился и прорвался живот кота, — пояснял профессор. — Если кто не понял — от нестерпимой боли зверь сам прогрыз себе живот. Видите, сколько крови...

Джим! Скорее к нему! И прочь отсюда. Фейт спрятала блокнот и ручку в папку, встала и, не обращая внимания на удивленные взгляды, вышла из аудитории.

Глава 5