1

Майлсу снилось, что он плывет в бассейне, а вода вокруг постепенно темнеет. Он поднял голову из воды и увидел, что уже не в бассейне, а в озере. Конечности устали, до ближайшего берега оставалось несколько сотен ярдов, и он понял, что если не поплывет немедленно, то не доплывет никогда. Он поплыл изо всех сил, но когда снова поднял голову, обнаружил, что берег исчез. Земли не было. Он плыл в океане, и вода стала черной. Небо над головой было серым, но безоблачным. Он почувствовал какое-то прикосновение к ноге, почувствовал что-то скользкое под животом. Потом чьи-то руки схватили его за ноги и потащили под воду, цвет которой сменился с черного на густо-красный цвет крови. Легкие уже были готовы разорваться от недостатка воздуха, он непроизвольно открыл рот, чтобы вздохнуть, но вокруг была лишь красная вода, которой он набрал полные легкие, и понял, что умирает.

Очнувшись, он почувствовал руку на животе, открыл глаза...

...и увидел лежащую рядом Клер.

Улыбнувшись, он потянулся и прикоснулся к ее щеке. Она пошевелилась во сне и перевернулась на бок.

Клер пробыла у него до ночи, и они пошли спать вместе. Они занимались любовью. Об этом он думал едва ли не с того момента, как позвонил ей, и до сих пор не мог поверить, что это произошло. Он испытал огромное волнение и в то же время легкость – с такой комбинацией ему до сих пор сталкиваться не приходилось. Их нынешнее поведение в постели обеспечивалось знанием из прошлого, что дало удивительную свободу, и весь процесс оказался просто восхитительно приятным.

Они до сих пор так и не обсудили своих отношений, не определили, настоящее ли это возвращение к совместной жизни или просто небольшой эпизод, ностальгическое временное путешествие в прошлое. Они говорили обо всем, причем с такой откровенностью, которая была совершенно немыслима в годы супружеской жизни. И тем не менее тему своих чувств друг к другу каким-то образом удавалось обходить. Словно оба боялись нарушить словами хрупкое волшебство.

Майлс поглядел на часы у прикроватного столика.

Семь пятнадцать!

Сбросив простыню, он выпрыгнул из постели и потряс Клер за плечо. Вчера он забыл поставить будильник, и теперь, если они хотят успеть на работу вовремя, обоим придется собираться как сумасшедшим.

– Вставай! – сказал он. – Уже четверть восьмого!

Информация о времени побудила ее к активным действиям гораздо эффективнее, чем прикосновение к плечу. Минут пять они носились по спальне, собирая разбросанную одежду, натягивая ее на себя и при этом едва не сталкиваясь лбами – словно в какой-то немой комедии положений. Клер собралась быстрее. Ей достаточно было расчесать волосы и забрать их в конский хвост на затылке, а Майлсу пришлось бежать в ванную, мочить голову и причёсываться. Пока он чистил зубы, она чмокнула его в щеку, попрощалась и пообещала вернуться после работы. Он еще не успел выплюнуть пену, как она уже выскочила на улицу, хлопнув дверью.

Пробки на дорогах были, как всегда, кошмарными, и у Майлса, застрявшего в бесконечной веренице машин, стремящихся попасть в центр города, было достаточно времени на размышления. Он рассказал Клер про свое посещение Хека Тибберта, рассказал историю Волчьего Каньона, даже про бездомную женщину в торговых рядах; сказал, что не исключает какой-то причастности ко всему этому и отца. Она предложила сходить еще раз в торговый центр или просто побродить по улицам – может, эта старуха встретится вновь. Большинство бездомных держатся на какой-то определенной территории, так что и эта женщина может до сих пор обретаться где-нибудь поблизости.

Он лично считал более продуктивным как следует еще раз прижать Лиэма, прихватив с собой на этот раз Тибберта. Лиэм явно знает гораздо больше, чем говорит. Очень вероятно, что ему известно, что стоит за всем этим, и если Майлс сможет свести двух стариков вместе и разговорить их, то из этого вздорного старикана удастся выдавить какую-нибудь дополнительную информацию.

Наконец он приехал к офису, припарковался и поднялся к себе на службу. Как только он вышел из лифта, Наоми замахала рукой, подзывая к себе.

– Где ты был? Твоя клиентка все утро тебя разыскивает!

– Все утро? Сейчас половина девятого!

– А она звонит каждые пять минут с половины восьмого, как только я вошла. Не удивлюсь, если у тебя еще пятьдесят сообщений на голосовой почте. – Она протянула ему стопку розовых листков, на которых обычно записывают фамилии звонивших. – Держи.

Майлс бросил взгляд на верхний.

Марина Льюис.

В желудке возникло уже знакомое ощущение. Такое же было, когда позвонил помощник коронера сообщить, что отец ушел. Майлс быстро прошел в свою секцию, проигнорировал мигающий глазок телефона, информирующего о наличии сообщений, и немедленно набрал телефон Марины в Аризоне.

– Алло! – послышалось в трубке на первом же гудке.

– Это Майлс Хьюрдин. Мне передали ваши сообщения. Что случилось?

– Отец. Кажется, с ним что-то случилось.

Он почувствовал, как Марина явно придерживает дыхание, стараясь говорить ровно и не дать волю эмоциям. Голос, вначале звучавший твердо, сорвался на рыдание, и, вполне возможно, сейчас начнется истерика. Она явно все утро, а может, и всю ночь находится в стрессовой ситуации. Майлсу очень не хотелось оказаться тем, кто сорвет эту эмоциональную планку, поэтому как можно спокойнее предложил:

– Рассказывайте.

– Я не могу с ним связаться! – В голосе уже звенели панические нотки. – Он со вчерашнего вечера не подходит к телефону. Я знаю, что он никуда не выходит, а если и вышел, то к утру-то должен был вернуться! Что-то случилось. Вы не могли бы съездить к нему и проверить?

– Разумеется, – ответил Майлс. – Прямо сейчас и поеду. Мне на дорогу потребуется полчаса, максимум минут сорок пять, в зависимости от состояния на шоссе. Не волнуйтесь. Уверен, с ним всё в порядке. Позвоню вам оттуда.

– Спасибо.

Майлс положил трубку. Внутренний голос подсказывал, что с Лиэмом Коннором отнюдь не все в порядке. Лиэм Коннор скорее всего мертв.

Дорога до Санта-Моники показалась бесконечной. Движение оказалось не столь интенсивным, как можно было ожидать, но тем не менее грозило застопориться в любую секунду, и при каждом светофоре или малейшей задержке он яростно колотил ладонью по баранке. Если что-то случилось, все равно уже слишком поздно, но оставалось какое-то иррациональное чувство, что если приедет вовремя, как обещал, то это может спасти старику жизнь.

Он подъехал к дому Коннора ровно в девять часов, согласно информации новостного радио, работавшего в автомобиле, и поспешил к входной двери.

Майлс нажал кнопку звонка. Подождал.

Позвонил еще раз.

Подождал.

Потом постучал кулаком.

– Лиэм!

Ответа не было.

Это дурной признак. Что бы ни произошло, это дурной признак.

Майлс подергал дверь, но, как и предполагал, она оказалась заперта. У него были инструменты для преодоления такого рода непредвиденных препятствий, но сейчас он их с собой не захватил. Он решил обойти дом, проверить заднюю дверь, а потом попробовать проникнуть через окно. Быстрым шагом он миновал кусты гортензии, заросший кусок газона с пожухлой травой и поднырнул под колючие ветки низкорослого лимонного дерева.

– Лиэм! – снова позвал он старика.

Старик оказался на заднем дворе.

На заборе.

Если у Майлса и были какие-то сомнения относительно сверхъестественных аспектов этого дела, относительно силы проклятий, колдовства, вуду или чего-то подобного, в этот момент они рассеялись окончательно.

Ибо Лиэм Коннор не просто висел на заборе; он представлял с ним единое целое.Его обнажённое тело, распростертое, как на кресте, практически сливалось с досками; сквозь кожу проступала текстура дерева, под волосатой поверхностью конечностей можно было разглядеть даже сучки. В тех местах забора, где отсутствовали штакетины, тело Лиэма заполняло пустое пространство, приобретя форму досок, но при этом сохранило окраску человеческой кожи. Соединение было настолько тонким, что просто невозможно было определить, где кончается Лиэм и начинается забор.

Лишь голова избежала этого синтеза. Голова свисала вперед, на грудь, и не соприкасалась с досками забора даже в районе шеи. На навсегда застывшем лице запечатлелось выражение ужаса и неописуемой боли; широко распахнутые остекленевшие глаза невидяще уставились в землю.

От потрясения Майлс просто не мог сдвинуться с места. В памяти всплыло видение разорванного тела Монтгомери Джоунса, хотя тот случай, при всей его жестокости, и не мог сравниться с этим безумием. Представив, с какой могучей силой, способной не просто убить человека, но и преобразоватьего плоть в нечто абсолютно нечеловеческое, ему пришлось столкнуться, Майлс внезапно ощутил чувство полнейшей безнадежности.

Возникло дикое желание подойти к забору и потрогать слившееся с досками тело, но страх, пронизавший его до мозга костей, не позволил сделать и шагу вперед, хотя Майлс и был практически уверен, что в данный момент ему лично ничто не угрожает. Не в состоянии больше находиться на заднем дворе, он развернулся и побежал обратно.

Его сотовый телефон остался в машине. Распахнув дверцу, он схватил аппарат, лежавший на пассажирском сиденье. Майлс сознавал, что прежде всего следует позвонить Марине, но просто не знал, что сказать, не представлял, каким образом донести до нее такую новость. Вместо этого он дрожащим пальцем он набрал 911 и вызвал полицию. Сообщая самую существенную информацию, он обнаружил, что голос звучит гораздо тверже, чем можно было бы ожидать, и пообещал женщине, принимавшей сообщение, что останется на месте происшествия до приезда представителей власти.

Разговор с диспетчером помог ему собраться с мыслями, дал шанс пройти, так сказать, предварительный забег, поэтому Майлс сразу после звонка в полицию, пока мужество его еще не покинуло, набрал номер Марины Льюис и сообщил, что ее отец умер.

2

Дженет Энгстрем боялась за своего дядю.

Она пыталась объяснить себе, что это страх смерти, что это потому, что его состояние ухудшается, потому что он, очевидно, скоро умрет и поэтому ей просто страшно находиться с ним рядом. В конце концов гибель родителей в автокатастрофе нанесла тяжелую психологическую травму, и с тех пор не проходило и дня, чтобы она не вспоминала, как они выглядели, когда ей пришлось приехать для опознавания трупов.

Но боялась она за своего дядю не по этой причине. Нет, причина была в том, что он начал изменяться, начал превращаться в незнакомого ей человека.

Странно, но с дядей у нее всегда были самые близкие отношения из всей семьи, не исключая родителей. Он был единственным, которому она призналась в том, что была изнасилована в раннем подростковом возрасте. Это случилось, когда родители устраивали вечер Хэллоуина. Она рассказала, как слышала в своей спальне громкие голоса веселящихся гостей, как в какой-то момент проскользнула в ванную комнату и только устроилась на унитазе, как в помещении появился человек, одетый клоуном. Она попыталась натянуть пижамные штанишки, попыталась крикнуть, но клоун в одно мгновение оказался рядом, одной рукой накрыл ей рот, другой – не дал одеться, а потом уронил ее на пол, раздвинул ей ноги, взгромоздился сверху, потом проник в нее... и все быстро кончилось. Ей показалось, что это был мистер Вудроу из соседнего дома, но за клоунским одеянием утверждать это наверняка было невозможно, а позже она засомневалась и в своем предположении.

Дядя выслушал, дал ей выплакаться на плече, убедил, что она ни в чем не виновата, что не надо постоянно думать о себе как жертве жестокого насилия, что когда-нибудь она встретит мужчину своей мечты и все это если не забудется совсем, то станет смутным и далеким воспоминанием.

Мужчину своей мечты она так и не встретила, тем не менее выросла здоровой, нормальной, уравновешенной женщиной, и если жизнь и не стала сказкой со счастливым концом, то не из-за волнового эффекта насилия. Можно сказать, всем своим здравомыслием и счастьем она была по большей мере обязана влиятельной поддержке дядюшки.

Поэтому, узнав, что у него обнаружили неоперабельный рак, она немедленно вернулась в Сидэр-Сити, поклявшись посвятить себя заботе о нем. Она даже была готова уйти с работы, но Универмаг сумел перевести ее в свой филиал в Сидэр-Сити и даже помог найти жилье. Дядя говорил, что она может жить с ним, но ей хотелось – до того момента, когда ему станет совсем плохо и потребуется круглосуточный уход, – иметь свое отдельное жилище, чтобы время от времени побыть одной.

В течение четырех последних месяцев она готовила ему, убирала квартиру, возила на сеансы химиотерапии, составляла ему компанию и в целом была сейчас для него тем, кем он сам когда-то был для нее. Другие родственники позванивали раз-другой в неделю, кое-кто даже приезжал в Сидэр-Сити на выходные, но она была единственной, кто находился при нем неотлучно, день за днем. Это эмоционально изматывало, она испытывала печаль и злость, подавленность и чувство вины – все самые обычные чувства, посещающие людей, которые видят, как умирает любимый человек, и знают, что ничего сделать не в силах.

Но теперь она стала испытывать страх.

Потому что теперь он начал ходить.

Она не понимала, с чем это связано и не знала, что делать. Он быстро угасал. Больше всего это было заметно по цвету лица – изможденному, мертвенно-бледному. Но теперь он начал ходить по периметру своей комнаты – при том, что последние шесть дней вообще не вставал с постели. Это был почти живой труп, и контраст между телом, нещадно пожираемым раком, и энергичной целеустремленной походкой, которая, казалось, происходила не по его воле, а как бы навязана извне, некой силой, заставляющей его тело двигаться в этом агрессивном, нечеловеческом ритме, пугал ее бесконечно.

В больнице существовали группы поддержки для родственников раковых больных, в них работали врачи и психологи, которые всегда были готовы оказать помощь, дать совет, но Дженет исключала саму мысль о том, что к ним можно обратиться по поводу такогослучая. На работе она думала рассказать Донис, единственному человеку в универмаге, с кем у нее были хорошие отношения, но Донис хватало своих проблем, да и отношения были не столь близкими, нагружать подругу еще и этим.

Вероятно, нужно связаться с его врачами. Тут дело не об ощущениях или эмоциях. Это вполне физическое, конкретное действие, которое можно увидеть, измерить и задокументировать. Его нужно показать профессионалу, она просто обязана позвонить в больницу и сообщить об этом.

Но ей этого не хотелось.

Ей было страшно.

Он начал ходить позавчера и, насколько можно было судить, с тех пор не останавливался ни на секунду. Разумеется, это было плохо для его состояния, но побеспокоить врачей она никак не могла решиться. У нее было ощущение, что это никак не связано с его болезнью, что причина этого – вне пределов всего, с чем ей когда-либо приходилось сталкиваться, и что ни один врач на свете не сможет объяснить ей, что происходит.

Ей не хотелось этого слышать.

И ей не хотелось знать, что скрывается за таким внешне простым, логическим и совершенно ординарным явлением.

Честно говоря, ей хотелось, чтобы дядя умер.

В этом непросто было признаться, но в данный момент она искренне считала, что смерть – лучший выход для него, для нее и для всей семьи. Впереди у него ничего не было, кроме усиления болей и ухудшения качества жизни.

После работы она поехала прямиком домой. Еще с дороги она обратила внимание, что у дома собралась толпа мальчишек, и неприятная слабость в желудке подсказала, что это как-то связано с дядей. Действительно, оказалось, что теперь он ходит вокруг дома – в одних пижамных штанах. Мальчишки кричали, смеялись и кидались в него комьями грязи. Один комок попал ему в лицо, другой рассыпался, ударившись в обнаженную грудь, но он, не обращая на это ни малейшего внимания, продолжал идти, даже не сбившись с шага.

Дженет резко остановила машину у дома и выскочила, полная ярости. Мальчишки при ее приближении бросились врассыпную, она закричала вслед, что все расскажет родителям.

Дядя исчез за восточной стороной дома. Она побежала за ним и настигла его во дворе.

– Дядя Джон! – закричала она, но тот не остановился, не замедлил шаг. Он продолжал идти – мимо низкорослого можжевелового куста – к противоположной стороне дома. Подбежав, она схватила его за руку.

– Стой! Пойдем в дом!

Кожа оказалась холодной, резиновой на ощупь; мышцы дряблыми и абсолютно расслабленными.

Он был мертв.

Она поняла это инстинктивно и в тот же миг с отвращением и ужасом отпрянула, бросив руку. Он продолжал идти, не обращая на нее внимания. Его мертвые глаза застыли на какой-то небесной точке, немного отвисшая челюсть обнажала зубы и торчащий между ними язык.

Она прошла за ним до входной двери, поднялась на крыльцо, вошла в дом и заперла за собой дверь.

И только здесь завыла в голос.

1

В каньоне вовсю гудел зимний ветер.

Уильям лежал в темноте под лоскутным одеялом, чувствуя уютное тепло спящей рядом Изабеллы. Во сне ее тело было таким гладким, таким мягким, но внутри, как он давно понял, в ней был словно железный стержень. Непонятна была лишь его природа – твердость характера или сила, которой она обладала. Она, очевидно, была одарена очень мощной силой, возможно, более могущественной, чем его собственная, но судить он об этом мог лишь со слов и по наблюдениям. Она рассказывала ему о колдовствах, которые осуществляла, и он сам видел, как она осуществляла магические действия, превышавшие возможности любого из обитателей Волчьего Каньона. Но он ее не чувствовал. Онне ощущал ее силы, был не в состоянии прочитатьее либо каким-то иным способом объективно измерить ее возможности. Она оставалась для него тайной – как и для всех остальных, вероятно, – и уже возникали моменты, когда он сожалел о том, что когда-то привел Изабеллу в Волчий Каньон.

Но он любил ее, любил глубоко, страстно, до одержимости, и это стоило всех сомнений и вопросов, перекрывало все сожаления.

Он закрыл глаза, стараясь уснуть. Завтра он собирался съездить вверх по каньону. По словам Джозефа, который только что вернулся из Прескотта, где покупал крупный рогатый скот, в горловине каньона у реки остановилась семья с фургоном. Обычно это не вызывало проблем, но Джозеф сказал, что, судя по всему, семейство собирается там поселиться. У мужчины есть всё необходимое оборудование для промывки золота, лотки и все такое; он явно хочет застолбить за собой этот участок.

Изабелла хотела поехать с ним, но Уильям удержал ее и сказал, что сам займется решением этой проблемы. Она поняла, почему он не хочет ее брать, но лишь посмотрела на него своим тяжелым взглядом и произнесла:

– Надеюсь, ты действительно решишь ее.

– Обязательно, – пообещал Уильям.

Больше всего он жалел, что Изабелла никак не может подарить ему ребенка, что даже их совместных сил оказалось недостаточно, чтобы произвести новую жизнь из своего лона. Но сейчас он впервые подумал, что это, может, и к лучшему. Он не знал, какой матерью она могла бы стать, и совсем не был уверен, что хочет увидеть, что за ребенка она могла бы произвести.

К середине ночи ветер постепенно начал стихать, но он так и не смог заснуть естественным путем. Пришлось накинуть на себя заклинание, включающее сон и гарантию просыпания на рассвете.

Быстро позавтракав стейком с яичницей, он собрался в путь. Изабелла еще раз напомнила, что лучше всего избавиться от непрошеных гостей, и он еще раз заверил ее, что все будет в порядке.

До начала каньона было полдня пути. Он ехал вдоль русла реки, мимо узких заболоченных ущелий, поросших папоротниками выше человеческого роста, мимо обширных песчаных отмелей, где каньон раздавался вширь; в этих местах деревья и кустарники жались к скалам, а остальное открытое пространство, за исключением самой прибрежной кромки, оставалось сухим и безжизненным.

Цели своей поездки он достиг почти в полдень.

Действительно, в горловине каньона расположилось лагерем семейство – мужчина, женщина и ребенок. Судя по всему, жили они в фургоне, но у небольшой рощицы хлопковых деревьев уже была расчищена площадка для фундамента хижины, из чего следовало, что они действительно намерены здесь поселиться.

Женщина что-то делала, склонившись над доской, уложенной на пару камней, а мальчик наблюдал за ней, устроившись на макушке большого валуна рядом. Крупный бородатый мужчина с обнаженным торсом и босиком стоял у реки, намереваясь столкнуть в воду большую конструкцию из металла и дерева.

– Привет! – громко воскликнул Уильям, спешиваясь.

Все трое резко повернулись в его сторону, бородатый мужчина нахмурился, бросил свое сооружение и схватил ружье, лежавшее под кустом. Уильям направился прямиком к женщине, которая встала, вытирая ладони о платье. Мальчик спрыгнул со своего камня и подбежал к матери. Мужчина поспешил к ним.

– Что вам нужно? – агрессивно спросил бородач, наводя на Уильяма ружье.

Уильям снял шляпу и отвесил поклон женщине.

– Я просто решил заглянуть с дружеским визитом. Меня зовут Уильям. Я живу ниже по каньону, в городе.

– В городе?

– Да. Город Волчий Каньон. Я его мэр. На самом деле, поэтому я к вам и приехал. Если вы хотите разбить тут лагерь на несколько дней...

– Какой лагерь? Мы здесь собираемся жить. Это будет наш дом.

– Если вы хотите разбить лагерь и постоять несколько дней, – как ни в чем не бывало повторил Уильям, – милости просим. Но жить здесь вам нельзя.

– Кто это сказал?

– Как ваше имя, сэр? – посмотрел на мужчину Уильям.

– Я не обязан называть вам свое имя.

Мужчина явно начал проявлять признаки нервозности, но Уильям постарался говорить спокойно и убедительно.

– Вам придется уехать. Эта земля не свободна. Она принадлежит нам.

– Кому это «вам»? – воинственно воскликнул мужчина.

– Городу Волчий Каньон.

– Да?

– Мы – колдуны, – улыбнулся Уильям.

Мужчина и женщина испуганно переглянулись. Мальчик ухватился за юбку матери. Реакция была вполне ожидаемой, и Уильям не смог не почувствовать некоего удовлетворения, увидев, как напускная бравада на лице мужчины уступает место страху.

– Вы кто?

–Мы все – колдуны. Все до единого в Волчьем Каньоне.

– Это вас отсюда гнать надо! – Мужчина, подбадривая себя, сделал шаг вперед и вскинул ружье. Женщина потянула его за штаны. – В Библии сказано: «Истребляй колдунов, как увидишь их»! Советую убираться отсюда подобру-поздорову, пока я не пристрелил вас на месте!

– Нам передана эта земля по решению правительства Соединенных Штатов, – проговорил Уильям.

– Так ее отберут у вас по...

Азартная речь бородача прервалась, потому что в этот момент ружье вырвалось у него из рук, пролетело несколько ярдов и упало, ударившись о стенку фургона. Уильям пристально посмотрел в глаза мужчине, давая понять, кто стал причиной этого явления. Потом перевел взгляд на берег реки. Послышался раскат грома, и с такой тщательностью приготовленное оборудование для промывки золота взлетело на воздух вместе с тучей песка. Отдельные детали со всплеском попадали в воду.

– Убирайтесь, – низким угрожающим тоном произнес Уильям.

Было искушение подкрепить угрозу, сказать мужчине, что если он не поторопится, следующими станут его жена и сын.

Изабелла именно так бы и сделала.

Но именно поэтому он и приехал сюда один. Он не любил разбрасываться угрозами, осуществлять которые не имел желания. Он бы не стал убивать ни женщину, ни мальчика – он мог бы убить только мужчину, если бы пришлось так поступить в целях самообороны. Его задачей было лишь напугать семейство, чтобы они уехали.

– У вас время до заката, – сообщил он.

Они уже испугались. Он сел в седло и неторопливо поехал в обратную сторону. Прежде чем скрыться за поворотом, Уильям остановился, развернул лошадь и несколько секунд наблюдал, как семейство быстро собирало свои пожитки и торопливо забрасывало их в фургон. Удовлетворившись тем, что они действительно намерены уехать, он пустил лошадь рысью вдоль каньона по направлению к дому.

Вопль Кейт он услышал раньше, чем приблизился к коралю на окраине города. Хлестнув лошадь, он помчался галопом по пыльной улице, держа направление на голос.

У коттеджа Кейт уже собралась небольшая толпа. Лицо молодой женщины было покрыто красными пятнами и исполосовано кровавыми царапинами. Ее огромная грива моталась из стороны в сторону и казалась такой же дикой, как ее взгляд.

– Я ждала этого ребенка! – навзрыд вскрикнула она и бросилась к Изабелле.

Изабелла улыбнулась. В одной руке она сжимала окровавленного младенца, не подающего признаков жизни. Даже издалека Уильям мог определить, что эта кровь – не от родов, а от длинных порезов, покрывающих все маленькое тельце.

Она легко отступила в сторону, и Кейт упала, растянувшись на земле. Схватив ее за волосы, Изабелла подняла ее в воздух и швырнула обратно, по направлению к Рэндольфу, ее мужу. Затем еще сильнее сжала ребенка, и Уильям увидел, как между ее пальцев потекла кровь.

По спине пробежал холодок. Спрыгнув с лошади, Уильям поспешил к ней.

– Что происходит? – требовательным голосом произнес он.

– Она убила моего ребенка!

– Сто, – спокойно произнесла Изабелла. – Магическое число.

– Что?

– У нас в городе сто жителей. До тех пор, пока кто-нибудь не умрет или не покинет нас, никаких новых членов, никаких новорожденных.

– Я бы уехала! – воскликнула Кейт.

– Тогда нас осталось бы девяносто девять.

– Будь ты проклята! – Кейт попыталась снова броситься в бой, но муж удержал ее. И он, и все окружающие выглядели сильно испуганными.

– Тесс, – жестко произнес Уильям.

– Сто – это наше число, – повторила Изабелла, бросив в его сторону взгляд, не допускающий споров. Мертвого младенца она прижала к груди. Белая ткань платья быстро пропитывалась кровью.

Они исчезли ближайшей ночью, Кейт и ее муж. Изабелла хотела броситься за ними в погоню, преследовать, как диких зверей, но на сей раз Уильям настоял на своем. Не будет никаких преследований, никакого возмездия.

Он сделал так, что все жители города поняли, что они с Изабеллой не заодно, что способен поступить по-своему, что по-прежнему является главным.

Однако уже было поздно. Он растерял всю репутацию, которой пользовался когда-то среди обитателей Волчьего Каньона, а если все еще оставался их лидером, то лишь потому, что сам назначил себя на этот пост, а не потому, что они хотели его таким видеть.

Он стал тираном.

Он с Изабеллой.

Это было не то, к чему он стремился, и если бы мог знать заранее, во что это выльется, он бы даже близко не подошел к правительству со своей просьбой. Его мечтой было создать дом для себе подобных, а не основать собственное феодальное владение. Он хотел освободить свой народ, а не поработить их.

Но вернуть все назад было уже слишком поздно. Нравилось ему это или нет, но колеса завертелись и обратного хода не было.

Он опять пожалел, что нет рядом Джеба. С Джебом можно было все это обсудить. Джеб всегда был идеальным резонатором в вопросах управления... и в вопросах сердечных.

А сейчас Уильям нуждался в совете и с той и с другой стороны.

Ибо он больше не хотел возглавлять народ Волчьего Каньона – но ему приходилось это делать. И он больше не хотел любить Изабеллу – но любил.

Он даже не знал, что сделала Изабелла с новорожденным младенцем. И не был уверен, что хочет это знать.

А что, если, подумал он, благодаря какому-нибудь чуду, она обнаружит, что сама ждет ребенка? Сможет ли она его тоже убить?

Это был очень неприятный вопрос, из тех, на которые – как и на многие другие в последние дни – он не мог найти ответа.

2

Мэри исчезла среди ночи. Джозеф – двумя неделями позже, среди бела дня, когда все занимались делами. Оливия умерла от загадочного заболевания крови, перед которым даже магия оказалась бессильна. Мартин упал в колодец.