Вопли Джека она услышала в ту же секунду, когда они вошли в дом. Она прошла через гостиную и дальше по коридору, ориентируясь на голос полицейского. Дверь в спальню в конце коридора, ту, где они обычно спали, была закрыта на только что установленный засов, который, видимо, нашелся в кладовой.

Ручка двери дергалась.

– Джек! – позвала Пенелопа.

– Съешь меня! – завопил полицейский. Его голос был хриплым, дребезжащим, и его невозможно было узнать. Раздался громкий удар. Это с той стороны он с размаху ударился о дверь. – Оближи его у меня! Слышишь? Сделай это немедленно! Я приказываю! И оближи мою задницу!

– Это я! Пенелопа!

– Я жажду твоей девственной крови!

Пенелопа постояла несколько секунд, понурив голову, глядя на закрытую дверь, затем устало вздохнула и медленно направилась обратно в гостиную, где опустилась на диван.

– Ну так расскажи, что с тобой случилось, – попросил Кевин, когда они с Холбруком вошли в комнату.

Она начала с ночного вторжения матерей, описала свой поход через поле, рассказала о встрече с Дионисом и о том, как он сказал, чтобы она уходила.

– Он позволил тебе уйти, – размышлял Холбрук. – И ты говоришь, он не был пьян?

– Совсем немного, может быть. Он что-то выпил из этого бурдюка, его глаза были немного красными.

– Ты считаешь, что, если бы он был сильно пьян, он бы тебя не отпустил?

– Нет. Я думаю… я думаю, он все еще находится в стадии раздвоения. И мне кажется, что, когда он почти трезв, он ближе к Диону. Я думаю, это единственная причина, по которой он позволил мне уйти.

– Ну а все остальные тебя не трогали? Там, на поле?

Она кивнула, явно озадаченная.

– Кроме сатира, никто. Да и сатир, собственно говоря, тоже. Вот так.

– Совершенно очевидно, что они получают от него сигналы. Мы это подозревали. Он каким-то образом посылает им эмоциональные импульсы. Если он счастлив, счастливы и они. Если он в гневе, они тоже в ярости. Они превратились в подобия автоматов, выполняют только его приказы. У менад, возможно, что-то иначе, но у остальных…

– Ну и что же мы будем делать? – подал со своего места на полу реплику Кевин. – Опохмелим его и заставим проповедовать трезвость и воздержание?

Холбрук вскинул брови.

– Неплохая идея.

– Бросьте. Я же серьезно.

– И я тоже серьезно.

– Но все-таки что мы будем делать? Возьмем его в плен и накачаем черным кофе?

Холбрук подумал некоторое время.

– Мы можем взять его в плен и изолировать. Но я думаю, будет лучше, если мы его убьем.

– Чудесно, – восхитился Кевин, – и почему мы не додумались до этого раньше?! Хотите, чтобы я сейчас съездил туда и привез его?

Холбрук проигнорировал иронию Кевина и обернулся к Пенелопе.

– Мы можем отправиться туда втроем. Подождем, пока ты не заговоришь ему зубы, если, конечно, это удастся. Посмотрим, возможно, удастся его убить.

– Но ведь он отпустил меня. Дал мне уйти.

– Ты сама сказала, что это сделал Дион. Но тот кто командует всеми этими озверевшими безумцами, совсем другой.

– Какая-то часть его принадлежит Диону.

Холбрук испытующе посмотрел на нее.

– Ты действительно достойная дочь своих матерей.

– И что, по-вашему, должно означать это замечание?

– А то, что у него просто очень большой… и это тебе нравится.

– А может быть, это потому, что у вас вообще ничего нет – ни большого, ни маленького?

Кевин поднял вверх руки.

– Дети, дети, успокойтесь…

– Вы что, действительно думаете, что я вот так просто вальсирующей походкой смогу подойти к нему и начну соблазнять, «заговаривать зубы», как вы изволили выразиться? – спросила Пенелопа. – Ничего у нас таким способом не получится. Вы совсем не представляете обстановки. Он очень плотно окружен своими фанатами. Там и мои матери, и сатиры, и Бог знает что за твари там еще есть. Кроме того, он сказал, что не желает меня больше видеть. Если я вернусь, то, возможно, он просто возьмет и убьет меня.

– Только если будет не трезв, – возразил Холбрук.

– Но он все же погнался за мной, хотя и не был пьяный. Я имею в виду, что он не преследовал меня, ничего такого не было, но мне показалось, что он, похоже, изменил решение уже после того, как отпустил меня, как будто хотел, чтобы я вернулась.

– Но ты нам этого не рассказывала.

– Вы просто не дали мне закончить.

Учитель сделал глубокий вдох.

– Ну так заканчивай.

– Как я сказала, он велел мне уходить, и я побежала по направлению к дороге. Внезапно впереди меня как будто что-то взорвалось. Я не видела, где точно и откуда это появилось и как это вообще случилось, но, полагаю, он изменил свое решение и… я не знаю, но кажется, он послал мне вдогонку какие-то световые лучи. А я все равно продолжала бежать, делая зигзаги налево и направо, так, чтобы в меня было трудно попасть. Больше ничего не случилось, если не считать того, что когда я достигла дороги, то упала. Там, на асфальте, я увидела кучку муравьев, которых он превратил в мужчин, в воинов. Вроде мирмидонов.[36]

Холбрук побледнел.

– Мирмидоны? Но ведь это же был Зевс…

Она кивнула.

– Да.

– Но ведь это же совсем другой коленкор, моя дорогая. Это совсем другая лошадь, совершенно другой окраски. Мои рассуждения базировались на том, что это создание Дионис и что он комплексует, вернее, страдает от недостатка божественной мощи, из-за своих ограниченных возможностей. – Он замолк, что-то обдумывая. – Может быть… – произнес он наконец, – вероятно, все остальные боги сейчас находятся в нем, и он обладает также и их силой.

– Возможно, – отозвалась Пенелопа.

– Только я не думаю, что он об этом знает. По крайней мере пока. В противном случае он бы давно уже распространил свое влияние намного дальше, давно уже показал бы себя во всей мощи.

– Наверное, его мощь все же имеет какой-то предел? Может, у него всего понемногу от каждого бога, но далеко не все?

– Видимо, – допустил Холбрук.

– А что, если и у меня тоже?

Кевин вскинул голову.

– Что?

Она повернулась к нему.

– Не исключено, что у меня тоже есть какая-то сила. Ведь именно я должна была родить всех этих богов. У нас с ним все должно быть поровну – половина у него, половина у меня. Я должна была выносить в своем чреве нечто такое, чем обладает он. Но возможно, я тоже чем-то наделена?

– Но как мы это выясним?

Они посмотрели на Холбрука.

– Я не думаю, что в тебе есть нечто, чем мы можем воспользоваться, – сказал учитель. – Во всяком случае, пока никаких необычных способностей ты не обнаружила.

– Не совсем так. Например, я могу ощущать запахи, которых прежде не ощущала, – возразила она. – Мне кажется, все мои органы чувств обострились вдвое. Или даже втрое.

– И все равно вряд ли эта сила сравнима с божественной, – холодно произнес Холбрук. – Кроме того, твои матери исполнили над Дионом определенный ритуал. С тобой же они, к счастью, ничего подобного не сделали.

Она опустила голову и кивнула.

– Это правда.

– И если быть до конца честным, я просто не знаю, как осуществить твою трансформацию, даже если ты сама этого желаешь. Наши старания все время были направлены на то, чтобы предохранить людей от влияния богов, а не на то, чтобы помогать людям превращаться в богов.

– И в этом деле вы, конечно, добились громадных успехов, – съязвил Кевин. – Теперь это совершенно очевидно.

Холбрук пристально посмотрел на него.

– Но ведь ты до сих пор жив, не так ли?

– Вот именно. Но давайте посмотрим на Джека. Ой, я совершенно забыл, он ведь последователь Овидия. Не так ли?

Голос учителя оставался очень спокойным, что было на него совсем не похоже.

– А вот здесь я допустил промах.

– Ну так в чем же ваш план? – спросила Пенелопа. – Как вы намеревались освободить меня?

– Что-нибудь вроде уловки-22.[37] – ответил Кевин. – Нам ведь надо для начала убить Диониса, и тогда все остальные автоматически прекратят бесчинствовать, но в то же время, чтобы добраться до Диониса, необходимо уничтожить всех остальных.

– И на чем же вы остановились?

– Мы решили убить твоих матерей, – сказал Холбрук.

Пенелопа покачала головой.

– Боюсь, что этого окажется недостаточно.

– Достаточно. Они проводники его воли. Уберем их, и все расстроится.

– Ну и как же вы предполагали…

– Мы собирались в первую очередь сжечь ваш чертов винный завод.

Пенелопа молчала.

– Они бы попытались его спасти. К счастью для нас, эти стервы и все их сообщники слишком пьяны, чтобы ясно соображать. С пожарными принадлежностями им бы не справиться. А мы бы притаились там рядом и перебили их по одной.

Пенелопа попыталась представить своих матерей в тот момент, когда их убивают, когда в них попадают пули… Куда? В голову? В грудь? Все это предстало в ее воображении так ясно. Что происходило бы с ними в последнюю секунду? Что бы вспыхивало в их мозгу? Вспомнили бы они о ней?

Она очень хотела их смерти, по крайней мере значительная часть ее существа жаждала этого, но одновременно что-то внутри нее все же протестовало против того, чтобы их убивали. И особенно она не хотела, чтобы этим занимался учитель мифологии.

И еще она мечтала, чтобы уцелела мать Фелиция.

– Но это же так трудно, убивать, – медленно произнесла она. – Насильственная смерть вон там, за этим забором, стала явлением более чем обычным, и все равно мне кажется, что нормальному человеку убить другого человека очень трудно.

– Но они не люди и должны умереть. Во имя жизни других.

– Совершенно верно, – вмешался Кевин. – Они не люди, потому что уничтожают без всяких проблем и своих, и чужих.

– Для менад, – продолжил Холбрук, – никаких моральных тормозов не существует. Они не подчиняются никаким правилам, никакой логике. Ими полностью правят инстинкты – сплошное подсознание и никакого сознания. Они…

– Но меня же они не тронули.

– Просто ты была им нужна. Вот и все. А эти роды, на которые они тебя толкали, за ними же неминуемо должна была последовать смерть. Разве ты этого не понимаешь? Ну а нас-то они прикончат с превеликим удовольствием. Да еще поглумятся вдоволь.

– Не знаю. В любом случае добраться до них не легче, чем до Диониса. Я вот все думаю, может быть, идея Кевина не так уж и абсурдна. Возможно, мы сможем их всех как-нибудь отрезвить?

Холбрук снисходительно посмотрел на нее.

– Ну и как же ты предлагаешь это осуществить?

– Мы перекроем их источники снабжения вином.

Кевин фыркнул.

– Здесь, в Напе? Это несерьезно.

– Вином фирмы Аданем. Это единственное вино, которое на них действует. – Она посмотрела на Холбрука. – Верно?

Учитель утвердительно кивнул.

– В любом случае мы должны организовать на заводе пожар. Понимаете, мы спалим это хранилище. Думаю, у них вряд ли хватило разума создать какой-нибудь запасной источник.

– В этом есть логика, – признался Холбрук.

Кевин встал.

– Так чего же мы ждем? Пошли.

– Не так быстро, – сказал Холбрук.

– Что значит «не так быстро»? Мы поедем туда именно сейчас и сделаем то, что нужно.

– Но ведь совсем недавно мы собирались нейтрализовать ее матерей.

– Это предложение… оно даже лучше. Проще. Спалим завод, к чертям собачьим, и нам даже не придется никого убивать.

– Сейчас уже четвертый час. Не подождать ли до завтра?

– Есть еще одна вещь, которую я забыла вам сказать, – тихо заметила Пенелопа. – У нас очень мало времени. Гораздо меньше, чем вам кажется. Появился виноград, новый виноград, который они посадили, и сейчас он уже готов для сбора.

– Но ведь прошло всего несколько дней, – сказал Кевин.

– Урожай, – задумчиво произнес Холбрук. – А скоро время главного праздника вина.

– И у них появится возможность сделать новое вино, – добавил Кевин.

– Я могу туда проникнуть, – предложила Пенелопа. – Я могу поджечь бикфордов шнур или то, что вы соорудите вместо него. Они… они мне доверяют. Считают, что я такая же, как они. Поэтому меня никто не тронет.

– Все?

– Не знаю, как насчет всех, но… – Она глубоко вздохнула. – Я менада. По-видимому, они это чувствуют.

– Разве ты не говорила сама, что во время похищения матери тебя чем-то опаивали? Выходит, они все-таки не считали тебя своей.

– Я сделала всего несколько маленьких глотков. Просто притворилась, что пью. Мне удалось их обмануть.

– Ну, я не знаю, – засомневался Холбрук.

– У нас нет альтернативы.

– Но чтобы виноград поспел за два дня?

Пенелопа посмотрела на учителя и кивнула.

– В таком случае нам следует поторопиться. – Холбрук направился к входной двери. – Давайте закончим погрузку машины.

– Поешь чего-нибудь, – сказал Кевин Пенелопе, увидев, что та сделала движение, чтобы последовать во двор за учителем. – Попей хотя бы.

Она грустно улыбнулась.

– Вина, что ли, выпить?

– Не смешно, – бросил он и направился к двери.

Она поспешила на кухню. Во внезапно притихшем доме были отчетливо слышны крики Джека в спальне. Он кричал не переставая, это был какой-то сплошной стон и поскуливание, а когда Кевин с Холбруком вышли во двор, звуки стали еще отчетливее. Пенелопа слышала также, как Холбрук переговаривается с Кевином у гаража – они быстро загружали в машину ящики, – но безумное бормотание полицейского переносить было невозможно.

Оно было зловещим.

Пенелопа быстро открыла холодильник, схватила банку коки, коробку с какой-то едой, не взглянув даже с какой. Схватила сахар.

И скорее во двор, подальше от нестерпимых воплей полицейского.

– И что же в этих ящиках? – спросила она, подходя к машине.

– Газолин, – ответил Кевин. – И тряпки.

– Старые газеты, – добавил Холбрук. – В общем, все, что хорошо воспламеняется.

Она ожидала от них чего-то более профессионального и не скрыла разочарования:

– Я думала, вы будете применять какие-нибудь взрывчатые вещества или что-нибудь в этом роде.

– Я учитель, а не террорист. – Холбрук захлопнул крышку багажника. – Давай садись.

Пенелопа оглянулась на дом.

– Может быть, вам… следует его запереть? Джек…

– Давай же, садись. Я хочу, чтобы мы сделали это побыстрее.

Кевин открыл дверцу машины.

– Пока еще не сдали нервы?

– Что-то вроде этого, – подтвердил Холбрук. – Садитесь и поехали.

На винном заводе везде были видны следы бойни. Невероятной, жуткой.

Пенелопа, даже после всего того, что видела, была шокирована размахом резни.

Добраться туда им удалось сравнительно легко. Несколько улиц были блокированы старыми заторами, что заставило их объезжать. Никаких новых разрушений, никаких новых пожаров. Напа уже не существовала. Это был призрак города, напоминающий страшные кадры Второй мировой войны, город, разрушенный бомбежкой, все жители которого погибли, а те немногие, кому удалось спастись, ушли. Никаких проблем по дороге они не встретили.

Это тревожило Пенелопу. С момента возрождения Диониса в дневное время на улицах они вообще видели очень мало людей, но сам город все равно мертвым не казался. Где-то что-то все время конвульсивно трепыхалось. Он напоминал площадку для игр каких-то злых и шкодливых детей, которые ушли поспать и пока еще не вернулись к игре.

Но теперь создалось впечатление какой-то заброшенности, и она не могла избавиться от мысли, что все обитатели города собрались где-то в одном месте, скорее всего возле своего бога, готовясь к празднику. Она подумала, что это весьма вероятно, и надеялась – и даже молилась, – чтобы Дионис оставался на своем месте, там, где была ярмарка, и не возвращался на винный завод. Им сейчас нужно время, и чем больше, тем лучше.

Дионис.

Она думала о нем сейчас, как о Дионисе. Дион еще присутствовал где-то там, внутри, но после встречи с богом, она не могла больше воспринимать Диониса как Диона, но в другом обличье. Нет, это были два совершенно различных организма. Причем некое существо, называющее себя Дионисом, присвоило себе всего Диона и запрятало его в свою оболочку.

Дорога на винный завод была усеяна мусором и обломками, но до самых ворот мертвых тел им не попалось. Вначале Пенелопа не обратила серьезного внимания на штабеля каких-то предметов, уложенных на обочине дороги. В последние несколько дней они видела много трупов, так что, можно сказать, пригляделась. Но тут было нечто совсем другое, искаженное, неправильное, причем всех цветов: красного, зеленого, голубого, пурпурного. Она более внимательно присмотрелась из окна машины к телам и увидела, что некоторые из них… изменены, переделаны. Вон там мужчина с телом лягушки, женщина, у которой вместо рук клешни омара, ребенок с хоботом и бивнями слона. Многие из мертвецов были окровавлены, но столько же – без единого пятнышка. Они лежали, свернувшись в эмбриональных позах, или изогнутые под какими-то странными, необычными углами. Видимо, эти люди умерли в разгар свершавшейся с ними метаморфозы, которая и стала причиной их смерти.

Именно то, как они умерли, тревожило ее больше, чем само убийство. Она отвернулась и начала смотреть только прямо.

В отличие от первой ночи никаких толп фанатов Диониса у ворот винного завода не было, никто здесь не пил и не веселился.

Увидев впереди заводские здания, она вытерла о джинсы вспотевшие от напряжения ладони. План Холбрука был до смешного прост: она должна будет вывести здесь из строя все, что возможно, а затем Холбрук с Кевином втащат ящики с горючим материалом в главное здание и подожгут. Холбрук рассчитывал, что пламя распространится достаточно быстро, что вино – ведь это же все-таки спиртное – будет гореть хорошо, и огонь успеет охватить основные жизненно важные объекты прежде, чем фанаты это обнаружат. Во всяком случае, они должны успеть добежать до машины и уехать.

Вообще-то Пенелопе план казался неумным, даже кретинским, но ничего лучшего сама она предложить не могла, поэтому согласилась.

Девушка посмотрела в окно налево. На палки, которыми подпирали виноградные лозы, были надеты скальпы женщин и мужчин. Их длинные волосы развевались на ветру над голыми ветвями. На проводах, натянутых между стойками, болтались обрывки ярко раскрашенной гофрированной бумаги.

Луг теперь подступал к самому винограднику, который был в шесть или семь раз больше прежнего. Алтарь и каменная статуя Диониса, находившиеся в дальнем конце луга, почти у самых деревьев, теперь оказались в центре, и их можно было видеть даже отсюда. Деревья были вырваны с корнями, как если бы никогда здесь не существовали. Везде только одна трава – от кромки виноградника и до вершины горы. И ни одного деревца, ни куста.

И тут появились безумные.

Хлынули как из крана, приведенного в действие движением их машины. С горы, из просветов между деревьями – отовсюду на луг устремился сплошной людской поток. Ей казалось, что там, на месте бывшей ярмарки, народу было очень много, но по сравнению с этой Лавиной то количество казалось ничтожным. Ее сердце начало отчаянно колотиться.

Пенелопа подумала, что эти безумные, посланные Дионисом или матерями, явились, чтобы их уничтожить и спасти винный завод. Но когда эти люди замедлили движение, а затем и вовсе остановились, она поняла, что эти безумные даже и не подозревают об их присутствии.

Они собирались на праздник. На праздник урожая.

Даже само это слово больно отдалось во всем ее теле. Они собираются устроить торжество в надежде на хороший урожай, призывая тот день, когда можно будет начать сбор винограда. Она не знала, откуда ей это известно, но сущность менады, скрытая в ней, захотела к ним присоединиться.

Машина остановилась перед автостоянкой, Холбрук съехал в сторону, круто повернул и припарковался под деревом, лицом к улице так, чтобы они при необходимости имели возможность быстро отъехать.

Учитель открыл дверь машины.

– Давайте все сделаем быстро.

Там, в отдалении, Пенелопа слышала пение. Тысячи голосов гармонично переплетались. Она стояла рядом с машиной, приросшая к месту, смотрела на виноградник и простирающийся дальше луг, а Холбрук и Кевин, не мешкая, принялись разгружать багажник.

С той позиции, которую она занимала, все выглядело, как сцена на рок-концерте. Что-то вроде огромного Вудстока. «Именно такое это производит впечатление», – подумала она. Тысячи людей пели, соединившись в светлом товарищеском братстве. В счастливом порыве они исполняли античный греческий гимн, который часто пели ее матери, когда она была маленькой. Люди стояли рядом, обняв друг друга за плечи, и покачивались в такт музыке.

Только…

Только вокруг этой толпы красными пятнами выделялись растерзанные тела недавно убитых, кровавые останки мужчин, женщин, детей и домашних животных, которые были беспорядочно разбросаны вокруг. О них забыли и не обращали внимания, будто это был какой-то мусор вроде пустых бумажных стаканчиков и оберток от бутербродов, оставшийся от; огромного скопления людей.

На вершине горы несколько женщин – видны были лишь одни их силуэты – занимались тем, что разрывали на части нечто, напоминавшее останки мертвой лошади.

Пение прекратилось. Люди, все как один, замолкли, словно услышали что-то, какой-то сигнал, хотя ничего подобного не прозвучало.

«Холбрук был прав, – согласилась Пенелопа. – Они принимают сигналы от Диониса. Его настроение определяет их настроение. Они не только поклоняются ему, но и каким-то образом связаны с ним, их чувства и эмоции настроены на него, как антенны чувствительных приемников».

Движение возобновилось снова. Всех обуяла какая-то сумасшедшая активность, распространяющаяся от центра этого гигантского скопления к краю толпы.

Люди начали продвигаться к дальним рядам виноградника.

– Хватит смотреть, – сказал Холбрук. – Помоги нам. Возьми этот ящик.

Он все это видел тоже. В его голосе был страх, и когда она приблизилась, чтобы помочь, то заметила, что Кевин притих, его лицо было бледным. Ей хотелось их успокоить, сказать, чтобы они не волновались, сказать, что даже если их поймают, то на части не раздерут. Но Пенелопа знала, что это неправда. Их убьют.

А ее нет.

Потому что она одна из них.

Половину ящиков они оставили в открытом багажнике и быстро, но осторожно преодолели последние несколько метров подъездной дорожки. Она ожидала от себя какой-то нервозности и беспокойства, это было бы естественно, если бы часть тревоги Холбрука и Кевина передалась ей, но ничего подобного Пенелопа не чувствовала и спешила только потому что ею двигал разум.

Холбрук остановился на краю автостоянки, спрятавшись под развесистым деревом. Кевин и Пенелопа последовали за ним. Впереди, между двумя зданиями, рядом с товарным складом, стояли друг за другом четыре грузовика. Машины в это время загружали ящиками с вином Аданем, и она вдруг подумала, что это напоминает сцену из фильма «Вторжение похитителей тел», где грузовики были нагружены таинственными «семенами» из космоса, которые распространяли по городам и штатам. А те, приняв потом соответствующий вид, с пугающей скоростью уничтожали жителей города. Может быть, то же самое случилось сейчас и здесь? Может быть, пьяное безумие, вызываемое этим вином, распространяется повсюду? В Сан-Франциско? Лос-Анджелесе? Финиксе? Денвере? Чикаго? Нью-Йорке?

Да, вполне возможно, это так и есть.

Ее только одно удивляло, что они оказались способны достаточно логично мыслить и, стало быть, были достаточно трезвы.

«Это, наверное, мать Марго», – подумала Пенелопа.

– Придется обходить, – сказала она Холбруку. – Вон там есть дорожка, которая огибает дом сзади и ведет к главному зданию, туда, где производится вино. Этот вход со склада не видно.

– Склада? Так это же еще лучше, если мы начнем с него, – ответил Холбрук. – Ведь там накапливают запасы.

– Это верно, но как быть с грузовиками? Не думаю, что нам удастся добраться туда незамеченными.

– В таком случае остается надеяться, что огонь распространится и на склад.

– Пошли, – поторопила Пенелопа. Она повела их вокруг автостоянки. Они шли, укрываясь за машинами, чтобы их не заметили с грузовиков. Они обошли перевернутый мини-фургон, и Пенелопа остановилась. Ящик, который она несла, был тяжелым, и она поставила его на землю на несколько секунд.

– Что ты делаешь? – прошептал свистящим шепотом Холбрук.

– Руки не держат.

– А ну-ка, – распорядился Кевин, – давай обменяемся. Кажется, мой ящик легче.

– А вы уверены, что этого будет достаточно? – спросила Пенелопа, когда они обменялись ящиками. – Похоже, для большого огня здесь не хватит.

– Вот почему я и говорю, что со склада начинать лучше.

– Может быть, подожжем дом? – предложил Кевин.

Дом? До сих пор она как-то не допускала мысли, что дом тоже должен сгореть. Ну, разумеется, должен. По правде говоря, она не очень-то над всем этим и размышляла. Где-то в глубине души Пенелопа надеялась, что, когда загорится винный завод, появятся пожарные машины и огонь не перекинется на дом.

Но пожарных машин нигде не было видно.

Она посмотрела на дом. Ее дом. Все ее вещи были там, в ее комнате. Ее книги, пластинки, платья, фотографии, ну все, вся ее память. Если дом сгорит, то не останется ничего. Только то, что на ней. А если матери будут убиты…

Надо спасти хотя бы фотоальбомы.

– В доме никакого вина нет, – сказал Холбрук Кевину. – А мы сюда пришли, чтобы вывести из строя источники снабжения вином.

Пенелопа поставила ящик, который дал ей Кевин.

– Я должна туда сходить. Забрать кое-что из вещей.

– Нет, – приказал Холбрук. Он быстро осмотрелся и понизил голос: – Нет.

– Да. – Она не хотела это обсуждать, не хотела, чтобы ее заставили изменить решение. Она просто побежала, обогнув «БМВ», по направлению к входным дверям дома.

– Пенелопа! – крикнул ей вслед Кевин.

Она не оглянулась и прибавила шагу. Дверь была не заперта, она открыла ее и, прежде чем войти, заглянула внутрь.

Дом был не тронут.

Еще бы. Ведь это дом менад, женщин, которые являются правой рукой бога. Интересно, кто это осмелится сюда войти?

Надо только подняться наверх и взять фотоальбомы. Это не займет и минуты.

Она поспешила внутрь, не закрывая за собой дверь, проскочила мимо кабинета матери Марго, в холл и дальше по лестнице наверх, в свою комнату. Открыла дверь и…

В ее постели мать Диона занималась сексом с другой женщиной.

Они лежали, прижавшись друг к другу. Голова этой другой была закрыта раскинутыми ногами матери Диона, но Эйприл, ласкающая вагину своей партнерши, увидела девушку.

Пенелопа застыла у дверей. Вот теперь появились и страх, и напряжение, чего до сих пор она, к своему удивлению, у себя не обнаруживала.

Очевидно, что-то почувствовав, женщина высунула лицо между ногами матери Диона и лениво посмотрела в сторону двери. Увидев Пенелопу, она села.

– Это она! – истерически закричала женщина, показывая пальцем. – Это…

И тогда Эйприл сломала ей шею.

Это случилось внезапно и как-то очень легко. Она схватила ее за голову и резко повернула. Раздался громкий треск, тело женщины обмякло и упало поперек кровати.

Прежде чем встретиться глазами с матерью Диона, Пенелопа в течение нескольких секунд смотрела на мертвую. А затем робко произнесла:

– Я зашла взять свои фотоальбомы.

Эйприл оцепенело кивнула. Она казалась ненормальной, пьяной, но что происходит, кажется, понимала.

– Уходи отсюда, – сказала она. – Бери свои книги и уходи. Я не скажу им, что ты была здесь.

Может быть, ее стоит предупредить? Пенелопе показалось странным, почему это мама Диона решила ей помочь. Должна ли она отплатить ей тем же?

У двери она обернулась.

– Уходите и вы. И как можно быстрее.

Ничего не спрашивая, Эйприл устало кивнула, а Пенелопа побежала вниз по лестнице, через дом и из боковой двери выскочила во двор, чуть не столкнувшись с Холбруком и Кевином, которые тащили ящики, ее и свои, приближаясь к дому.

– Мне удалось их забрать, – показала она на фотоальбомы.

– Мы подумали, что с тобой там что-то случилось, – сказал Кевин. – Ты там никого не видела?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет.

Взяла у Кевина ящик и положила сверху свои альбомы.

– Мы теряем время, – многозначительно заметил Холбрук.

– Сюда. – Она повела их по дорожке, что огибала сад матери Шейлы за домом, к задним зданиям винного завода.

Дверь черного хода главного здания была открыта и сорвана с петель. Входные ступени перед ней покрывала огромная лужа засохшей крови. Прежде чем войти, Пенелопа поколебалась с секунду. Открытая дверь ее беспокоила. Но долго оставаться здесь было опасно, потому что всего лишь за углом безумные фанаты таскали в грузовики ящики со склада.

Холбрук прошел мимо нее внутрь помещения.

Она посмотрела на Кевина, и их взгляды на секунду встретились. Кевин последовал за Холбруком. Пенелопа вошла за ними.

Внутри все было заполнено мертвыми телами.

У нее перехватило дыхание. Вот это бойня! Несмотря на то что за последние несколько дней она насмотрелась на многое, несмотря даже на сцену там, за лугом, и на то, что она стала уже привыкать к трупам, начала рассматривать их как жертвы войны, как нечто естественное, то, что она увидела теперь, было поистине ужасно.

Длинный коридор покрывал ковер из человеческих внутренностей, стены обклеены человеческой кожей, как обоями. Останки тел после расчленения были развешаны на стенах, подвешены к потолку, болтались на крепкой веревке, которую использовали для подвязывания виноградных лоз. Все части висели на разной высоте, примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, создавая импровизированную ширму, и лишь узкий проход между ними зигзагом прорезал широкий коридор.