Глава 10

Эйприл разбила пустую бутылку о лоб мужчины, на котором сидела верхом, и в тот момент, когда он потерял сознание, достигла оргазма. Его подрагивающие веки закрылись, из разодранной кожи текла кровь, но плоть была еще тверда, и она в последнем порыве экстаза, который сотрясал все ее тело, прижалась к нему.

А затем повалилась на окровавленную траву.

Менады собирались сегодня ночью устроить большую оргию.

Она об этом знала, хотя ей они пока ничего не говорили, и, разумеется, была не против принять участие в общем веселье. Но одновременно она испытывала к забавам менад отвращение. «Это все мое воспитание», – предположила она.

Она была менада, такая же, как и они, но воспитывалась отдельно, в относительно нормальном окружении, и, хотя настоящая природа в конце концов победила, внутри все же оставалась какая-то часть существа, которая осуждала и ненавидела ее теперешнее состояние.

«Возможно, во мне больше от матери, чем от отца.

А кем, собственно, была моя мать? Ведь я ее совсем не знаю.

Или, может быть, как-то нарушен мой генетический баланс».

Конечно, все было бы прекрасно, если бы в это была вовлечена только она сама. Это была бы только ее жизнь, и она бы окунулась в нее с головой, не оглядываясь назад, без всяких сожалений.

Но ведь еще был Дион.

Он так хотел жить.

Он заслуживал лучшей участи.

Эйприл пыталась убедить себя, что нет лучшей доли, чем быть богом, что это вершина всего, верх совершенства, но она сама в это не верила. Вероятно, это была ее правда, но не Диона.

Ей хотелось знать, связано ли это с тем, что она его родила. Ей хотелось знать, испытывает ли Фелиция такие же чувства по отношению к Пенелопе. Надо бы спросить.

Если только увидит ее снова.

В последние два дня она очень мало общалась с остальными менадами. И не была уверена, что хочет этого. Она сблизилась с ними перед Возрождением, когда они стали подругами, которые вместе с ней пили в баре. Она обрадовалась тому, что наконец нашла друзей для души, людей, которые ее понимают, с которыми у нее общие интересы.

Но теперь она считала себя отверженной. Она такая же, как и они, – это очевидно, рождена по одной и той же линии и все такое, но Эйприл чувствовала себя отличной от них, другой, из-за того, что они сделали с Дионом.

Как бы ей хотелось вернуть прошлое и никогда не покидать Аризону.

Она подстерегла Диониса, когда он спал вчера на покрытой травой лужайке между деревьями. Подушкой ему служила груда женских тел. Она постояла там некоторое время, глядя на него. Во сне он был более похож на Диона. Огромный, конечно, – это сразу бросалось в глаза, – но черты лица смягчились, и хотя их ни в коей мере нельзя было назвать невинными, все же в этом дремлющем боге она могла разглядеть своего сына.

Она ушла прежде, чем он проснулся.

Они избегали друг друга с момента Возрождения. Она считала, что для Диониса не существует табу насчет кровосмешения, но та его часть, которая по-прежнему была Дионом, видимо, неукоснительно следила за соблюдением дистанции между ними. Она же, в свою очередь, намеренно держалась в стороне, хотя ее раздирали противоречия. Как матери, мысль о том, чтобы иметь с ним секс, была ей отвратительна, но как менада, она…

Она его желала.

Эйприл закрыла глаза, чувствуя, что в затылке начинается тупое покалывание – признак нарастающей головной боли.

– Так ты пойдешь с нами?

Она открыла глаза, повернула голову и слева увидела Маргарет и Шейлу. Обе были в синяках, ссадинах и кровоподтеках. Обе широко улыбались.

– Так ты будешь участвовать в набеге?

Эйприл покачала головой.

– Ты ведь с ним еще ни разу не трахалась? – спросила Шейла.

– И не собираюсь.

– Но ты из нашего племени, – сказала Маргарет. – Это нужно!

– Прежде всего я его мать!

– Уже нет, – хихикнула Шейла.

– Уходите прочь, – разозлилась Эйприл. – Обе.

– Ты не оправдала наших надежд, – заметила Маргарет.

– И едва ли когда-нибудь оправдаю.

Сестры повернулись и, не говоря ни слова, двинулись по лугу туда, откуда пришли. Эйприл увидела на правой ягодице Шейлы красное пятно – видимо, кожа была содрана.

С одной стороны, ей очень хотелось присоединиться к ним сегодня ночью.

Но с другой – она желала убить их.

Мужчина рядом с ней слабо застонал и задвигался.

Она полежала неподвижно какое-то время, затем подняла бутылку и разбила ее о голову мужчины. Бедняга тут же потерял сознание.

И тогда она его снова оседлала.

Глава 11

Ночь.

Все четверо молча лежали в темноте задней спальни дома Холбрука. Ночь была наполнена какофонией звуков: включенные на полную мощность стереомагнитофоны, воспроизводящие любимую музыку хозяев; стонущие и ноющие звуки разного рода электронных музыкальных инструментов, среди которых можно было различить аккорды и любителей, и гитаристов-полупрофессионалов, раздающиеся из мощных усилителей, тарахтение машин, пьяные крики и вопли жертв.

Пенелопа попыталась представить, сколько еще разбросано по всей долине таких небольших группок людей, скрывающихся от нападения обезумевших банд, которые вначале насилуют людей, а затем убивают, раздирая тела на части. В конце концов, они-то четверо знают, что случилось на самом деле, знают, против чего выступают. Она не могла и вообразить, что могут ощущать сейчас другие люди, чудом оставшиеся нормальными.

Джек откашлялся.

– Единственное, что обнадеживает, – сказал он, – это полное отсутствие тайных замыслов. Безумцы Диониса все делают открыто. И нам не следует беспокоиться, что они прокрадутся сюда сейчас.

На полу, где спал Кевин, зашуршало одеяло.

– Но долго это продолжаться не может, не так ли? Я имею в виду, что рано или поздно люди там, во внешнем мире, узнают об этом. Они пошлют сюда войска или предпримут что-то другое, и все будет кончено.

Холбрук фыркнул.

– Все будет кончено, говоришь? И что же они предпримут? Станут бомбить Напу? Расстреляют Диониса, как Годзиллу? Учти, что мы здесь в меньшинстве, большинство людей с ним. Хотите знать, как долго люди могут выдержать такое? Посмотрите на Боснию. Вспомните блокаду Ленинграда. Черт возьми, история знает о случаях, когда небольшие группы настоящих верующих были способны отражать атаки большинства.

– А если мои матери узнают, что я здесь? – спросила Пенелопа. – Что, если они обнаружат, где мы прячемся? Где я прячусь?

– Я этих стерв расстреляю. Всех до одной. – В голосе Холбрука чувствовалась нотка грустной удовлетворенности.

– Почему же надо ждать, когда они придут сюда? – спросил Кевин. – Почему бы вам не отправиться на охоту за ними?

– Я как раз размышлял об этом, – сказал Холбрук.

После этого они все замолчали, и Пенелопа услышала вначале ровное дыхание Кевина, затем Джека и, наконец, Холбрука. Они все заснули.

Прошло еще много времени, пока она сама погрузилась в сон.

Пенелопа проснулась от жажды. Была еще глубокая ночь, кромешная темень. Остальные крепко спали. Во рту все пересохло, язык прилип к гортани, ей просто необходимо было напиться воды.

Тихо и осторожно она скинула одеяло и скользнула с постели. Обошла на цыпочках спящих на полу Холбрука и Кевина и, держась за стену, на ощупь вышла из комнаты в холл. Все еще опираясь о стену, она дошла до двери в ванную. Пенелопа собиралась войти, закрыть дверь и включить фонарь, чтобы найти кран и попить, когда услышала шум у входной двери.

Затем постучали.

И засмеялись.

Там, с той стороны двери, были люди, и они хотели войти.

Пенелопа застыла на месте, затаив дыхание. Из спальни не доносилось ни звука, мужчины спали. Она знала, что нужно возвратиться назад, разбудить их всех, но подумала, что Холбрук вначале откроет огонь, а уже после поинтересуется, кто там, и решила посмотреть сама. Может быть, эти люди ищут спасения от безумцев? Возможно, это жертвы, а не насильники?

В таком случае почему же они смеялись?

Ее глаза начали привыкать к темноте, и она медленно двинулась по направлению к гостиной. Она знала, что поступает глупо. Это было то, что ее всегда раздражало в фильмах ужасов, – идиотизм поведения персонажей, когда они, например, отправлялись на поиски монстров одни, без всякой помощи. И хотя разум подсказывал ей: так поступать глупо, – но все равно то, что она сейчас делала, казалось ей нормальным и естественным.

Потому что – и она это осознавала – смех этот звал и притягивал ее. Это должно было бы Пенелопу тревожить, но никакого беспокойства не было. Она испугалась, она была в ужасе, но это ее почему-то не волновало.

Девушка прошла в гостиную. Здесь смех звучал громче. Она понимала, что в дверь одновременно стучали несколько рук, и шум этот вызывал мурашки по коже. Гостиная была погружена во мрак, и Пенелопа различала только неясные контуры мебели. Бездумно, почти против своей воли, она прошла по ковру к двери.

Почему же мужчины не просыпаются? Не слышат, что ли?

Она подумала, не закричать ли, но не сделала этого. Она подумала, не взять ли дробовик, который стоял рядом с дверью, но не сделала и этого.

Она открыла первый засов.

У нее даже не было времени среагировать.

Мать Шейла сильно ударила ее в живот, а мать Дженин схватила за волосы и заткнула ей рот кулаком. Ее протащили через дверь, затем по подъездной дорожке к тому месту, где их ожидала мать Маргарет рядом с ярко раскрашенным фургоном.

Ее втолкнули в кузов машины головой вперед, и она услышала, как позади громко захлопнулась дверь дома.

Глава 12

Пенелопа исчезла.

Джек молча сидел на диване, а Кевин прошел в гостиную. Холбрук устроился на полу, скрестив ноги, и чистил свой дробовик.

Куда они могли ее увезти?

Ее похитили. В этом нет никаких сомнений. Холбрук начал с предположения, что она ушла с ними по собственному желанию, что яблоко от яблони, мол, недалеко падает, но Кевин пригрозил вытрясти из него душу, если он произнесет еще хоть одно слово, и Холбрук заткнулся.

Конечно, невежливо угрожать учителю, но уважение исчезло, а авторитет Холбрука как педагога уже давно подорван, и Кевин не чувствовал ни вины, ни сожаления.

Джек в этом конфликте не участвовал, храня полное спокойствие.

Все же им удалось прийти к единому мнению, что Пенелопу похитили ее матери или какие-то люди по их приказу. Сомневаться не приходилось, потому что выкрали только ее, а остальных не тронули. Если бы это было случайное нападение, их взяли бы всех или убили бы на месте.

Это означало, что Пенелопа все еще жива.

Кевин надеялся.

Впрочем, он не представлял, куда они могли ее утащить. Именно это и приводило его в отчаяние. Она может находиться в любом месте…

– На винном заводе, – произнес Джек.

Кевин остановился и повернулся к полицейскому:

– Что?

– Наверное, они увезли ее домой.

«Конечно. Я и сам только что об этом подумал. Неужели этот полицейский умеет читать мысли?

Ну и тупица же я. Есть много чего другого, о чем надо тревожиться, при чем здесь чтение мыслей. Мы просто подумали об одном и том же одновременно. Вот и все. При создавшихся обстоятельствах это вполне вероятно», – решил Кевин.

– Мы поедем туда, – сказал он. – И спасем ее.

– Как? – спросил Холбрук.

Кевин посмотрел на учителя.

– Не понял? Что значит как?

– Как ты собираешься ее спасать? Пройдешь через всю эту толпу, пройдешь мимо ее матерей, схватишь за руку и выведешь к машине?

– Я что-нибудь придумаю, – ответил Кевин, начиная раздражаться.

– Лучше придумай что-нибудь заранее, а то они сделают из тебя лапшу.

– В таком случае почему бы вам мне не помочь?

Холбрук улыбнулся.

– Я думал, ты такой гордый, что никогда не попросишь.

Кевин повернулся к нему лицом.

– А что, у вас есть какой-то план?

Холбрук засмеялся.

– Именно план. Как это ты верно заметил – именно план.

Глава 13

Пенелопа очнулась от сна и обнаружила, что спала на траве. Матери, вероятно, были где-то здесь, но за пределами видимости. Она села, затем встала. Во рту чувствовался винный привкус, но, слава Богу, она была еще полностью одета. И пока никакой крови. Стало быть, самое страшное еще не произошло.

Впрочем, запах секса она ощущала. В легком ветерке, в воздухе, в этой траве.

И запах этот был приятным.

Она повернула голову, огляделась. Этот луг был не в лесу за винным заводом, как она ожидала. Матери привезли ее на поле, где раньше была ярмарка, которую они тогда с Дионом посетили. Место, где она спала, находилось в самом дальнем конце от дороги.

Пенелопа зевнула, чувствуя во всем теле какую-то нетвердость и замедленность в движениях. Она не помнила, чтобы ее гипнотизировали, давали наркотики или били. И вообще о прошедшей ночи у нее остались отрывочные воспоминания. Последний эпизод – матери запихивают ее в фургон, а дальше ничего, сплошной мрак.

Мимо верхом на спине голого мужчины проехала женщина, одетая в кожу. Причем все честь по чести, с упряжью и стременами. В правой руке она держала набор малярных кистей, и Пенелопа увидела, что тело мужчины, на котором та гарцевала, было выкрашено в голубой цвет. Она протянула эти кисти ему, а он передал их группе детей, которые помогали раскрашивать чудовищный каменный фаллос, лежащий на земле.

Пенелопа внимательно оглядела огромное поле, переводя взгляд от одной живописной картины к другой. Было отчетливо заметно, что Дион уже успел их всех организовать. Пьяный хаос предыдущих дней сменился упорядоченным сумасшествием, на возбужденное сознание надели узду. Она видела, что люди отравлены – это вне всяких сомнений, – и вели себя они соответствующим образом, как спятившие, однако за явной иррациональностью их поведения отчетливо проступала определенная рациональность организатора.

Их было здесь не меньше нескольких тысяч.

Как и прежде, размеры совершившейся катастрофы подавляли ее и страшили. Безумные фанаты Диониса не только разграбили всю ярмарку, но и приспособили ее для собственных нужд. Рядом кривлялась группа пьяных клоунов, между ними расхаживал голый татуированный подросток. Одетая в цыганский наряд женщина раздавала из большой связки воздушные шары. В каждый из них было засунуто мертвое тело младенца, а сам шар был наполнен гелием и каким-то образом заклеен. Мимо прошла пара, держа в руке по ниточке, и раздутые младенцы-близнецы плавали над их головами, как надувная рекламная рыба. Декоративная стена, которую она помнила с того раза, когда была здесь с Дионом, расписанная тогда фигурами Мерлина и других знаменитых магов, с отверстиями, куда туристы могли засовывать головы и фотографироваться, сейчас была вся разрисована торсами классических монстров. Из отверстий торчали настоящие эрегированные пенисы. Молодые девушки и женщины всех возрастов стояли в очереди, чтобы встать на колени перед этими идолами или, наоборот, повернуться к ним задом.

На западной окраине поля бригада пьяных рабочих начала возводить какое-то сооружение в греческом стиле из кирпичей и блоков, которые, по-видимому, были взяты из разрушенных зданий в центре города.

Все выглядело так, будто все эти люди, если, конечно, их можно назвать людьми, начали строить некое подобие общества, утверждая тем самым пьянство и разврат в качестве нормы своего существования.

Но где же сам Дион… вернее, Дионис? Она внимательно оглядывала толпу. Справа она увидела миссис Джессап, школьную медсестру. Та лежала распростершись на траве, а сверху на ней трудился пожилой лысый мужчина. Парень, который работал в винном магазине рядом со школой, сидел на складном стуле и исступленно забавлялся сам с собой.

Были здесь и мужчины с женщинами, и мужчины с мужчинами, и женщины с женщинами, не было только Диониса.

И повсюду был виноград. Эти лозы, очевидно, были посажены здесь в течение последних нескольких дней, они были распределены по всему полю, разделяя его на квадраты. Пенелопа обнаружила, что основной виноградник пересекает поле по диагонали. Любопытным было то обстоятельство, что между гипертрофированно огромными листьями уже висели спелые гроздья.

Затем она увидела своих матерей.

Они были у реки на восточной окраине поля. Мать Марго, мать Фелиция и мать Маргарет стояли на берегу, образовав маленький кружок, склонившись над чем-то, что-то делая, но что именно, с такого расстояния она определить не могла. Мать Шейла наклонилась над телом избитого мальчика, слизывая кровь с его груди, в то время как мать Дженин сгорбилась сзади нее, погрузив между ягодицами матери Шейлы свое лицо.

Пенелопа отвернулась с отвращением и испугом. Это были не ее матери, которых она знала. Эти люди были ей совершенно чужими.

Чужими?

Она двинулась через поле, стараясь обходить наиболее людные участки. Она не понимала, почему они оставили ее здесь одну после того, как похитили таким драматическим способом, но знала, что этим преимуществом необходимо воспользоваться, и спешила к дороге. Матери взяли ее, в этом у нее не было сомнений, чтобы свести с Дионисом, свести силой, но они, видимо, считали, что она еще спит, либо были такими пьяными, что вообще про нее забыли. Значит, если ей сейчас повезет, то, возможно, удастся спастись, прежде чем менады обнаружат, что она ушла.

Она была где-то на середине пути, когда увидела это.

Сатир.

Пенелопа остановилась и, застыв на месте, выдохнула:

– Господи.

Это был мужчина – вернее существо – двухметрового роста, с ногами козла, ушами, как у мистера Спока,[35] и огромным красным эрегированным членом. Блудливо усмехаясь, он бросился к ней через поле, и в его беге было что-то чуждое, что-то неземное, во всей его внешности было нечто инопланетное. Пенелопа почувствовала, как по всему ее телу прокатилась волна ужаса. Это поразило ее так же внезапно, как удар грома, как молния. Только сейчас она до конца осознала всю реальность происходящего. Сейчас она глядела на все это не как участница событий, а как посторонняя, и все миллиарды способов, которые могло изобрести ее сознание, чтобы как-то приспособиться и понять весь этот кошмар, были отброшены прочь. Вид чудовища так подавил ее, что она не была способна не то чтобы бежать, но даже пошевелиться, и так и осталась стоять, приросшей к месту, когда этот монстр остановился перед ней.

– Он хочет тебя! – сказал сатир, глядя на нее злобно и одновременно плотоядно. Его голос был высоким и каким-то сумасшедшим. И вот что удивительно: она отчетливо сознавала, что звуки, которые он произносит, – не английская речь, и вообще никакому человеческому существу принадлежать в принципе не могут, но все равно без труда поняла его.

Она попыталась сообразить, возможно ли все же убежать, спастись от…

– Или ты пойдешь со мной сама, или я заставлю тебя идти.

Существо ощерилось в подобии улыбки, и сейчас, с близкого расстояния, она увидела его заостренные зубы.

– Если мне придется заставлять тебя идти, то ты поедешь верхом вот на этом. – Он показал на свой огромный красный орган, который то поднимался, то опускался.

– Я пойду, – сказала она.

– Я знаю, что пойдешь! – Сатир засмеялся и поскакал прочь, а Пенелопа побежала следом.

Они пробегали мимо групп мужчин и женщин, каждая из которых устраивала маленький спектакль насилия и секса в наиболее извращенных формах, мимо огромных контейнеров с винными бутылками. Задолго до того, как они достигли дальнего конца поля, Пенелопа была уже без сил, у нее не хватало дыхания, но она и в мыслях не допускала позволить этому ужасному… существу прикоснуться к себе и заставляла себя бежать.

Она последовала за сатиром дальше за поле, в рощу.

Туда, где на троне восседал Дионис.

Она остановилась, сердце ее бешено колотилось. Из нескольких деревьев было сооружено некоторое подобие искусно выполненного резного деревянного кресла, которое бог использовал в качестве трона. Участок земли перед Дионисом был вытоптан, там лежал царский красный ковер, сделанный из человеческой плоти. На окружающих поляну деревьях были развешаны препарированные половые органы.

Сатир поклонился своему богу и, безумно хохоча, поскакал прочь.

Дионис встал, и Пенелопа почувствовала, что вся дрожит. Даже сейчас, не взяв в рот ни капельки вина, она желала его. Она желала его против своей воли. Он стоял перед ней, гордый и победно нагой. Его кожа, влажная от крови и пота, отсвечивала волшебным блеском. Пенелопе хотелось упасть перед ним на колени и поклоняться ему, отдать ему свое тело и позволить сделать с собой все, что он хочет, но какая-то сила удерживала ее от этого, и она оставалась неподвижной.

– Пенелопа, – прошептал он. Это был голос Диона и все же не его. Шепот был достаточно громким, чтобы перекрыть шум, царивший на поле.

– Ты все еще Дион? – спросила она.

Он подошел к ней, и она только сейчас заметила в его левой руке что-то наподобие винного меха, какой-то сосуд для вина в форме пузыря, и обнадежила себя тем, что он сделан не из человеческой кожи. Он высоко поднял его, вылил вино в рот и отбросил прочь.

А затем Дионис прикоснулся к дрожащей девушке.

– Ты Дион? – снова повторила она нерешительно с надеждой в голосе.

– Дионис. – Бог опустился перед ней на колени так, что теперь их головы оказались на одном уровне. Его массивные руки скользнули ей за спину, и он притянул ее к себе. – Я так долго искал тебя. Почему ты пряталась от меня?

Его прикосновение было мощным и в то же время нежным, и хотя Пенелопа была в ужасе от того, что происходит, ее тело возбудилось. Он втянул ноздрями воздух, взглянул на ее промежность и улыбнулся.

– Пенелопа.

Все же что-то в выражении его лица, в его глазах было от Диона, очень мало, но было, однако она знала, что, когда он будет пьян, это совсем исчезнет. Его огромный член был возбужден, прижался к ее плоти, и она ощущала его путающую величину.

– Ты ведь сама знаешь, что хочешь этого, – сказал он. – Не надо страдать. Просто иди навстречу своему желанию. Растворись во мне.

Она вспомнила, как они занимались любовью на заднем сиденье машины, и почувствовала острый укол сожаления и потери. Она улавливала запах бога, крепкий мускусный аромат, исходивший от его гигантского органа, прижатого к ее торсу, и начала задыхаться.

– Я не хочу тебя, – произнесла она не таким безапелляционным тоном, как ей хотелось, а мягким, слабым, умоляющим. Это была мольба. По ее щекам потекли слезы. Он вытер их длинным пальцем, и она увидела в его глазах искру сочувствия. Все продолжалось не больше секунды, короткое пламя вдруг вспыхнуло и тут же погасло, но этого оказалось достаточно, чтобы она поняла: где-то у него внутри сидит Дион, он все еще жив и борется за свое освобождение. Только попытки эти безнадежны.

– Не лги! Ты меня хочешь! – прогремел оглушительный голос, заставив ее подпрыгнуть, но крепкие руки не дали ей вырваться, и она осознала, что сейчас он может ее раздавить с необыкновенной легкостью. Чуть-чуть сжать, и все.

Теперь она уже плакала вовсю – всхлипывала, рыдала, слезы ручьями струились по ее лицу, но все равно кивнула.

– Да, я хочу тебя.

– Ты хочешь, чтобы я тебя наполнил?

– Да. Я хочу, чтобы ты меня наполнил.

Некоторое время он молчал, тяжело дыша. Она ожидала, что сейчас он начнет срывать с нее одежду, насаживать на свой огромный член и все прочее, поэтому совсем не была готова к тому, что последовало за этой паузой.

Он отпустил ее, поднялся на ноги и произнес тихо и спокойно:

– Нет, ты не хочешь. – В его голосе послышалось что-то человеческое. – Ты не хочешь меня совсем.

Затем отвернулся и посмотрел назад, на свой трон.

– Иди, – сказал он. – Оставь меня. Я не желаю тебя больше видеть.

Ее переполняли противоречивые эмоции, в голове все смешалось, но внутренний голос все повторял и повторял: «Надо действовать! Надо действовать! Беги, а в своих чувствах разберешься потом». И Пенелопа бросилась, но не обратно на поле, а налево, через деревья к дороге.

Сзади закричал Дионис. Это был крик боли, острой, щемящей тоски, и перед ней вспыхнул бело-голубой свет, ослепительный, затмивший дневной. Она не знала, как подействует на нее эта вспышка, и продолжала бежать, делая зигзаги.

Достигнув шоссе, Пенелопа споткнулась, нога зацепилась за торчащую из асфальта секцию арматуры, но она сумела сгруппироваться и приземлилась на вытянутые вперед ладони. Воздух вокруг нее все искрился и был каким-то колючим. Муравьи, следовавшие цепочкой по асфальту, внезапно приняли размеры небольших собак. В течение нескольких секунд, за то время, пока она поднялась на ноги, они начали извиваться, меняя очертания, и на глазах превратились в мужчин, которые что-то выкрикивали.

Она устремилась дальше. Не оглядываясь назад, не останавливаясь, чтобы уточнить, правильную ли она выбрала дорогу, девушка бежала. Пот катился по лицу, смешиваясь со слезами, заливая глаза, легкие горели, будто она вдыхала огонь, губы так пересохли, что начали трескаться.

Но она продолжала бежать.

Пенелопа не остановилась, пока не добежала до фирмы проката автомобилей, расположенной несколькими кварталами дальше. Она уже была готова упасть, потому что не могла больше сделать ни шагу. И действительно, повалившись на землю, хватая ртом воздух, только сейчас она обернулась, чтобы посмотреть назад и убедиться, что ее никто не преследует.

Сзади все было чисто, никого не видно.

Дион дал ей уйти.

Глава 14

Было уже за полдень, когда Пенелопа появилась перед домом Холбрука. Учитель с Кевином таскали из гаража ящики и загружали в багажник машины.

Оба застыли, уставившись на нее, пока она миновала подъездную дорожку и остановилась позади машины Холбрука. Пенелопа вышла из автомобиля и грустно улыбнулась:

– Привет, ребята! Как дела?

– Где ты была? – выкрикнул Кевин, бросая ящик на землю и подбегая к ней. – Что случилось? Мы как раз собираемся ехать спасать тебя.

– И куда же вы собираетесь ехать?

– На твой завод. Разве это не матери тебя похитили?

– Да, но они привезли меня совсем в другое место, туда, куда перенес свой лагерь Дионис.

Холбрук выпрямился.

– Тебе удалось бежать?

– Вроде того. Он меня отпустил.

– Кто? Дионис?

– Дион.

– Так что же там все-таки случилось? – снова спросил Кевин.

Она покачала головой.

– Давайте зайдем в дом. Рассказ будет долгим, и мне нужно хоть немного попить. А если бы нашлось что-нибудь вроде завтрака, было бы вообще прекрасно.

– Может быть, обед? – предложил Кевин.

– Обед так обед. – Она нахмурилась, оглядываясь вокруг. – А где Джек?

Ни Кевин, ни Холбрук ничего не ответили. Взгляд Пенелопы переходил с одного на другого, и внутри начало нарастать неприятное щемящее чувство.

– Где он?

Холбрук выглядел смущенным.

– Он нашел мое вино, – выговорил он. – Мы были внизу, обсуждали план твоего освобождения, а он поднялся попить чего-нибудь, нашел бутылки на кухне и… выпил все.

– Что?.. Почему? – Потрясенная, она закачала головой, не в силах переварить информацию.

– Не знаю, – сказал Кевин. – Мистер Холбрук, конечно, ни о чем таком не подозревал. – Он посмотрел на учителя. – А я вообще не знал о существовании бутылок.

– Где же он сейчас?

– Мы заперли его в спальне.

Пенелопа закрыла глаза, внезапно почувствовав полное изнеможение. События прошедшей ночи и нынешнего утра вдруг огромной тяжестью навалились на нее. Кевин приблизился к ней и положил руку на плечо.

Она отстранилась.

– Оставь ее, – произнес Холбрук. – Она сейчас оправится.

– Идите знаете куда со своими советами! – огрызнулся Кевин. – В конце концов это вы во всем виноваты!

– Извини, – едва выговорила девушка. – Я просто… Сегодня был очень тяжелый день, я… в общем, ты здесь ни при чем. Это просто… стресс.

– Мы ведь как раз решили попытаться найти тебя…

– Я знаю.

– …прежде чем что-нибудь случится.

– Я знаю. – Она потянулась и обняла его. После некоторого колебания он обнял ее тоже. «Если бы Холбрука здесь не было, – подумала Пенелопа, – я отдалась бы Кевину. Прямо здесь и сейчас. Он, наверное, почувствовал бы себя после этого лучше. И вообще…»

– Ну и долго вы собираетесь так стоять? – спросил Холбрук.

Они отпрянули друг от друга.

– Подите к дьяволу, – проворчал Кевин.

Пенелопа повернулась лицом к учителю.

– И сколько времени уже Джек сидит взаперти?

– Пару часов. Когда мы нашли его, он снял с себя всю одежду и использовал одну из винных бутылок… – Учитель усмехнулся. – Он бросился на меня с этой бутылкой, и нам пришлось его успокаивать. Это заняло немало времени.

– И сколько должно его еще пройти, пока он протрезвеет?

Холбрук пожал плечами.

– Кто знает?

– Я хочу поговорить с ним.

– Не надо.

Пенелопа посмотрела на него.

– Вы думаете, что сможете меня остановить?

– Нет. Я имею в виду, что у тебя просто ничего не получится. Он не слушает никого, просто не слышит. А то, что он лепечет; не имеет никакого смысла. – Он взял ящик Кевина, поставил его в машину и закрыл багажник. – Я думаю, у тебя есть возможность пойти и убедиться самой.