***
      Широки просторы,
      Есть, где разгуляться
      Радостям и грозам,
      Что за нами мчатся.
      Выйду в вечер к плёсу
      Звёзды смотрят в воду.
      Расплетает косу
      Ветер в непогоду.
      Волга век от веку
      Матушкой зовётся.
      Бросишь горе в реку -
      Больше не вернётся.
      ***
      Разменяла радость
      На седую грусть.
      Лёгкая, как шалость,
      Бродит осень пусть.
      Ветры изорвали
      Жёлтых листьев шаль.
      Все цветы завяли
      Под окном — не жаль…
      Провода гудели,
      Поезда прошли.
      Скользкие, как змеи,
      Рельсы пролегли.
      Их годами грели
      Сны самоубийц.
      Стыли параллели
      В отблесках зарниц.
      Безысходность Анны,
      Колесо — что меч.
      Сколько безымянных
      Скорость будет сечь.
      Время обуздает
      Ветер ледяной.
      Сколько сил летает
      В мире надо мной.
      Небо, цепенея,
      Начало алеть.
      Шесть огней Цефея
      Отогнали смерть.
      ***
      Искать кривые зеркала
      Не будет подлинное зренье.
      В уме года перебрала -
      Рассыпались тугие звенья.
      Впотьмах так долго я брела
      И время чувствовала остро.
      Стою, где прежде не была,
      Здесь речку рассекает остров.
      Земля ли тянет? Глубина!
      Луны неровной отраженье.
      В прозрачной тайне нету дна,
      В ней тонет неба продолженье.
      А через час начнёт светать,
      И от росы намокнут ноги.
      Лишь стоит голову поднять -
      Искрятся горние дороги.
      ***
      Наступает судьба на пятки,
      Прижимает к глухой стене.
      И слепая затея в прятки -
      Что игра на чужой струне.
      Крест с души моей снимет время.
      Час настал — прозвучит в тиши.
      Только в вечную встречу веря,
      Я в ответ прошепчу: "Верши".
      И лицом повернусь к разадке…
      Холодок пройдёт по спине,
      Раздирая души заплатки,
      Свет зовущий впитав извне.
 
      МЕЧТА
 
      За горой — гора.
      За мечтой — моря.
      Не уйти тропой,
      Не уплыть с тобой
      Ни по озеру,
      Ни по реченьке.
      От людей — стена
      Дыма без огня
      С оговорками,
      С кривотолками.
      Никому мечту
      Не поведати.
      Там, где ты, — огни,
      Да стоит в тени
      Добрый молодец
      С плёткой шёлковой -
      Поучать жену
      Уму-разуму,
      Красоваться ль ей
      На людском пиру,
      На честном миру,
      Иль мечту свою
      Спрятать в тереме,
      И велеть ей жить
      Во кручинушке.
      ***
      С дождями убывает лето
      По гати деревянных троп.
      В чащобе хмурой мало света;
      Иду сквозь пагубную топь.
      В квадраты мути между кочек
      Зовут хранители болот,
      Утробным бульканьем пророча
      Моей судьбе обратный ход.
      И птичьему внимая граю,
      Смотрю на неба колыбель.
      Дыханье августа вбираю,
      А прежде берегла метель.
      ***
      Ты удалялся, превращаясь в точку.
      Вода уже загладила следы.
      Но будет свет -
      я это знала точно -
      Любви,
      что затаилась впереди.
      Сегодня жизнь моя -
      как окна к морю.
      По странствиям тоска
      влечёт меня вперёд.
      Ушедший по пескам,
      увидит вскоре
      Бегущую к волне
      встречать восход.
      ***
      На дне твоей ладони
      Лежит судьба моя.
      Никто её не тронет
      Пока она твоя.
      Уроки рисованья
      Сырой сентябрь берёт.
      В минуту расставанья
      Пожатье не соврёт.
      И Тёмный Перевозчик
      Почти не различим.
      В предсмертный час полночный,
      Ты стал совсем ничьим.
 
      КУБОК С ПТИЦЕЙ
 
      Из кубка этого — не птице пить. Навеки серебро её сковало. Орнамента причудливая нить Смягчает холод
      звонкого металла.
      Кто раз отпил из кубка -
      тот пропал,
      Не может ни любить,
      ни ненавидеть.
      И вставлен в соколиный глаз опал, Чтоб чёрный птичий гнев
      не видеть.
 

 
      РАССКАЗ
 
      Вера Сергеевна на лесном озерке медведя встретила.
      Он шёл по другому берегу озера и тоже, как и Вера Сергеевна, брал ягоды.
      И, может, потому что ходил медведь за тёмной еловой водою, а может, просто потому, что так хорошо она его увидела, но никакого испуга Вера Сергеевна не почувствовала. Перекрестилась и снова нагнулась к усыпанной брусникой кочке.
      Время от времени Вера Сергеевна поглядывала на медведя, но тот не уходил никуда, наедался на зиму.
      На хорошей ягоде бруснику легко собирать — немного и времени прошло, а уже наполнилась корзинка. Прощаясь, Вера Сергеевна снова на медведя посмотрела, и защемило, защемило сердце от немыслимой красоты Божьего мира.
      Проглянувшее солнышко высветило ёлки, заиграло в озёрной воде, а тут ещё легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев, и посыпались, посыпались с берёз и осинок золотые листья. И хоть и ушло солнце за тучу, но вода в озере, засыпанная золотом листьев, словно бы впитала в себя солнечный свет.
      — Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое… — прошептала Вера Сергеевна, и медведь, словно бы почувствовав что-то необыкновенное, остановился, внимательно посмотрел на женщину, а потом покачал тяжёлой головой и, переваливаясь, неторопливо пошёл по озёрному берегу в другую сторону.
 
      1.
 
      Из леса Вера Сергеевна как с праздника вернулась.
      И усталости никакой, и на душе светло, как на озере, когда его осветило проглянувшее солнышко…
      Даже не удержалась Вера Сергеевна, похвастала соседке Шуре Великановой, что, будто на иконе побывала, так хорошо…
      — Где-где? — переспросила Шура.
      — На иконе… — сказала Вера Сергеевна. — Медведь ходит рядом, а потом ветерок дунул и так листья посыпались, что золотым сразу всё стало… Как на иконе…
      — Ага… — сказала Шура. — Медведя увидишь, так не только икона со страха привидится…
      — Да я же не про страх говорю, а про то, что на душе светло стало…
      — Ягод-то набрала? — думая о своём, спросила Шура.
      — Да набрала, набрала… Ягода в этом году хорошая.
      — Слышь, Василий? — Шура заглянула в комнату.
      — Слышу… — раздался из комнаты недовольный голос шуриного мужа, Василия Егоровича Великанова. — Белая, небось, ещё брусника?
      — Не, белой и нет почти… — сказала Вера Сергеевна. — В этом году раньше ягода пошла…
      — Я говорила, а ему, хоть кол на голове теши… — недовольно проворчала Шура. — Две корзинки от дочери заказаны, так сколько времени, по ягодке собирать будем, когда всю бруснику выберут?
      — А сама-то не приедет?
      — Да куда ей на восьмом месяце бруснику собирать?
      — Наберём… — сказал из комнаты Великанов. — А ты, Сергеевна, чего со мной-то не здороваешься? Или Шурка не пускает?
      — Да я на минутку только забежала… — сказала Вера Сергеевна. — Я и не знала, что ты дома.
      И, посмотрев на Шуру, заглянула в большую комнату.
 
      2.
 
      Василий Егорович за письменным столом у окна сидел, и на тарелке перед ним лежали серые осиные гнёзда.
      Великанов ломал гнёзда столовой ложкой, а потом растирал в пыльцу и завёртывал эту серую пыль в хлебный мякиш.
      — Зубы болят? — спросила Вера Сергеевна.
      — Всю ночь не спал… Совсем замучили…
      — К зубному тебе надо…
      — Так в райцентр ведь за день не обернёшься… — вздохнул Василий Егорович. — Сама говоришь, что брусника поспела, когда же идти за ней?
      — Да, теперь с любой болячкой в райцентр надо ехать… — сочувенно вздохнула Вера Сергеевна, но тут же легко улыбнулась. — А что, Василий, если бы тебе, когда мы по распределению прихали сюда в посёлок работать, сказали бы, что ты осиными гнёздами зубы лечить будешь, поверил бы?
      — Так и ты бы не поверила, что по иконам бродить пойдёшь… — улыбнулся и Василий Егорович. — Эх, Веруха-Веруха… Совсем мы тут стариками стали… А ведь давно ли ещё на танцы с тобой бегали?
      — Ты Вася, шаль-то не вспоминай всякую… — раздался с кухни шурин голос. — И ты, Вера, не забывай свой пенсионный возраст…
      — С тобою забудешь, Шура … — недовольно проговорил Великанов. — А куда ты, Вера, ягоды-то на озеро ходила брать? К старым вырубкам?
      — Не… На Игумновой топи была…
      — Это там ты и медведя видела? — Василий Егорович потянулся, взял с подоконника лесхозовскую карту и развернул её, отыскивая лесное озеро. — Здесь что ли?
      — Ага… Вот тут на берегу лесовоз с выбитыми стёклами стоит… А медведь с другой стороны озера и вышел…
      — Это он со стороны Чащобы пришёл… — задумчиво сказал Василий Егорович, глядя на карту. — Не очень и далеко получается.
 
      3.
 
      Вера Сергеевна еще водила почерневшим от ягод пальцем по карте, а сама уже почувствовала, что зря она это рассказывает, поняла, что Василий Егорович — всё-таки сорок лет в одной школе проработали, тридцать лет в одном доме бок о бок прожили! — как-то нехорошо задумался.
      — Да ты что, Вася? — спросила она, глядя соседу прямо в глаза. — Чего надумал-то?
      Василий Егорович — точь-в-точь как в школе, когда она напирала на него! — не сразу ответил.
      — Видишь, Сергеевна… — сказал он, отводя глаза. — У зятя-то лицензия на медведя взята… А куда за ним ехать, не знает… Вот я и подумал…
      — Да ты что, Василий Егорович?! — возмутилась Вера Сергеевна. — Я же не для этого рассказывала…
      — Ну не ты, другой бы кто рассказал… — сказал Великанов, стараясь не смотреть на Веру Сергеевну.
      — Но ведь рассказала-то я… — Вера Сергеевна возвысила голос и он предательски задрожал. — Нет, Вася… Нет! Я не согласна!!!
      — Совсем ты Верка, как Николая Петровича не стало, с ума съехала… — перебила её Шура. — Чего ты медведями тут распоряжаешься? Это что, твой личный медведь, чтобы согласие у тебя спрашивать?! А ты, Василий, не слушай её… Сейчас прямо и звони Игорю, пока он в другое место не уехал. Зинке вот-вот рожать, а он ведь не успокоится, пока медведя не сыщет…
      Василий Егорович кивнул.
      — Действительно, Вера… — примирительно сказал он. — Медведи в лесу живут… Права на них у всех одинаковые…
      И он решительно взял мобильник. Начал набирать номер.
      — Да как вы можете так?!! — только и смогла выговорить Вера Сергеевна. — Да я…
      Слёзы хлынули из её глаз, и она выбежала из великановской половины.
 
      4.
 
      Чего в этот день делала Вера Сергеевна, она и сама не помнила.
      Вроде за водой на реку сбродила, потом затопила плиту, картошку вариться поставила.
      Но всё это не она, кто-то другой за неё делал, а мысли Веры Сергеевны жили там, на озёрке, где, как на иконе в книжке, переваливаясь с боку на бок, бродил между ёлками медведь.
      Уже когда стемнело за окнами, Вера Сергеевна села к столу, на котором распущенная брусника сохла, начала перебирать ягоды.
      Слышно было, как за стеной включили Великановы телевизор, но что смотрели, не разобрать было. Зато телефонные звонки Вера Сергеевна хорошо слышала. Раза три звонили и все по межгороду.
      Катились пунцовые ягоды, падали в тарелку, оставляя на полотенце налипший лесной мусор, а порой вспыхивали в электрическом свете, слезинкой.
      Тогда утирала Вера Сергеевна глаза, вздыхала.
      И не услышала даже, как вошёл в комнату Василий Егорович.
      Сел напротив.
      — Ты этого… — сказал. — Ты не бери лишнего-то в голову… Скажи дучше, зять-то завтра с приятелями приедет… Может, тебе с городу чего привезти надо… Не стесняйся…
      — Ничего не надо… — сказала Вера Сергеевна и опустила голову, чтобы не видно было слёз.
      Василий Егорович усмехнулся.
      — Расстраиваешься?
      — А чего тут расстраиваться… Правильно Шурка-то твоя говорит, что совсем я, когда Николай Петрович мой помер, полоротой стала. Знала ведь, что у вашей Зинки мужик на охоте сдвинулся, могла бы и остеречься…
      — Да чего ты медведя-то жалеешь этого?! — досадливо сказал Василий Егорович. — Ну, повезло тебе, мирно встретились, а ведь могло бы и иначе быть… Теперь зато не будешь бояться в лес ходить…
      — Дак я ведь и не боюсь, Вася… — сказала Вера Сергеевна, и так сказала, словно позвала на помощь.
      Но снова не услышал её Великанов.
      — Ну это ты шальная такая… — проговорил он. — А другие очень даже опасаются и, между прочим, правильно делают. Ничего хорошего, что медведь так близко к поселку подошёл… Это ж не из сказки медведь… Жрёт себе и жрёт и ни о чём больше у него не думано.
      — Не знаю… — сказала Вера Сергеевна. — Только без медведей, Вася, совсем бы мы в Африку превратились.
      — При чем тут Африка?!!! — вытаращился на неё Василий Егорович.
      — Так в Африке-то медведей нет, вот и не осталось там никого кроме негров… — то ли подумала, то ли сказала вслух Вера Сергеевна.
      Василий Егорович, услышав это, едва со стула не свалился — такой хохот на него напал.
      — Правильно Шурка говорит, что ты совсем с ума съехала! — сказал он, отсмеявшись. — Чего же без медведей, неграми все станут? А в Европе чего, в культурных странах… Во Франции, например… Ты, что думаешь, там много медведей?
      — Так по телевизору-то показывают, что кроме негров и народу другого там тоже немного осталось… — опять то ли подумала, то ли вслух сказала Вера Сергеевна.
      — Эх, Веруха-Веруха… — вздохнул Василий Егорович. — Выдумщица была, выдумщицей и осталась…
      Он встал и вышел, не прощаясь.
      Захлопнулась за ним входная дверь на крылечко.
      Вера Сергеевна прокатила по полотенцу ещё горстку ягод, потом поставила тарелку с чищеной брусникой на стол и встала.
      Надо было закрыть входную дверь и спать ложиться.
      В сенях Вера Сергеевна долго смотрела на щеколду на входной двери и всё не могла сообразить — щеколда была задвинута! — как же так получилось, неужто приснилось ей, что Василий Егорович приходил?
      Странно, конечно… Очень уж явственным сон был, но с другой стороны, чего это она там во сне про медведей и Африку плела?
      Этого Вера Сергеевна и сама уже толком не могла вспомнить…
      Похоже, что и, впрямь, задремала, перебирая ягоды…
      Хотя чего этому удивляться… Такое уже бывало с ней, когда они ещё холостыми с Василием Егоровичем гуляли…
      Правда, тогда молодыми они были, а теперь в пенсионном возрасте оба…
      Да, спать надо ложиться, а не сидеть заполночь, как раньше за тетрадками сидела.
      Не те уже силы…
 
      5.
 
      На следующий день к вечеру приехал на джипе из города муж младшей Великанихи с приятелями.
      Вера Сергеевна видела, как ходят они по двору, перепоясаные патронташами, с упаковаными, будто музыкальные инструменты, ружьями, и чувствовала, как набухает воздух во дворе смертью, и страшно было выйти из дома.
      Потом заревел джип, и охотники уехали, но страшное осталось в воздухе и не рассеивалось никуда, только загустевало с ночной темнотой…
      И всё отчего-то вспоминалась Вере Сергеевне книжка про пионера-героя, которую много лет назад читала она ученикам.
      Там в книжке предатель был, но не настоящий, а просто проговорился по простоте, и выдал… Как она сейчас…
      Всю ночь с этими мыслями Вера Сергеевна промаялась, а с утра, как страшный сон, потянулся, не кончаясь день, почерневший совсем, когда вернулась компания из леса.
      Вера Сергеевна смотрела в окно, как носили охотники на великановскую половину полиэтиленовые мешки с мясом, а потом вытащили из багажника огромную бурую шкуру и, бросив на штабель досок, стали отчищать её и засыпать солью.
      Лица у всех раскраснелись, голоса стали громкими, возбужденными. Даже сквозь закрытое окно было слышно, как пахнет от охотников водкой и кровью.
      От этого запаха крови, от пьяных возбужденных голосов совсем худо Вере Сергеевне стало.
      Отступила она от окна и, схватившись за буфет, осела на пол.
 
      6.
 
      Великанов, что притащил с собой полиэтиленовый пакет с мясом, едва не упал, споткнувшись об неё.
      — Ты чего, это у меня, Веруха? — поднимая её, спросил он. — Голову скружило?
      — Не-е… — Вера Сергеевна помотала головой. — Запнулась тут да упала…
      — Ну ты даёшь, девка… — Великанов усадил её на стул. — Все цело-то? Ничего не поломала?
      — Не-е…
      — Ну и ладно тогда… А у меня, Веруха, просьба к тебе… Мясо-то в наш холодильник не лезет… Можно у тебя пакет положить до ночи? У тебя морозильная камера большая…
      — Положи! — сказала Вера Сергеевна и, накинув жакетку на плечи, вышла на улицу.
      Хотела было выйти к реке, но дорогу туда преграждал вставший у соседской калитки джип, и Вера Сергеевна побрела через огород в другую сторону.
      Мимо школы, вышла на пустырь за домами и зашагала к темнеющему вдалеке лесу…
      Шла и не думала, куда идёт, не разбирала дороги, и только когда замерцали звёзды среди голых ветвей облетающего березняка, остановилась, опустилась на землю.
      "Спаси, Господи, люди Твоя!" — пробормотала она и закрыла глаза.
 
      7.
 
      Только на следующее утро и нашли её бышие ученицы, которые пошли за ягодами. Вместо ягод и вытащили на дорогу свою учительницу и отвезли в райцентр в больницу.
      Здесь Веру Сергеевну через неделю навестил Василий Егорович Великанов.
      — Ну как ты? — спросил он, раскладывая на тумбочке продукты. — Жить-то будешь?
      — Врачи говорят, поживу ещё … — слабо улыбнулась Вера Сергеевна. — А ты-то что? Шурка тебя, к зубному отпустила?
      — Один я сейчас, Веруха… В город уехала Шурка…
      — Погостить?
      — Зинка родила у нас…
      — Поздравляю… — Вера Сергеевна, действительно обрадовалась. Младшая Великанова, хоть и шебутной была, а всё равно всегда нравилась ей, и когда в школе училась, и когда взрослой стала. — Мальчик? Девочка?
      — Не-е… — Великанов покачал головой. — В общем, как ты и говорила тогда…
      — Чего это я говорила?! — удивилась Вера Сергеевна.
      — Ну это я так, фигурально выражаюсь… — Великанов наклонился к ней. — В общем, в тот вечер, когда Игорька вызвал на медведя, я выпил маленько с расстройства. Ну и хотел к тебе пойти, но сам в кресле оформился и задремал… Вот мне и приснилось, будто ты сказала, что, если Игорь медведя убьёт, то негр у них родится…
      — Я сказала?! Когда?!!!
      — Да во сне, я тебе говорю… В том сне, который мне приснился тогда…
      — Ну и что?
      — А ничего… Как ты сказала, так и получилось. В общем, негритёнок родился у Зинки, вот что…
      — Так может она…
      — Не-е, не… Она клянётся, что никого у неё в то время кроме Игорька не было…
      — Может, перепутали тогда ребёнка?
      — Может и перепутали… — вздохнул Великанов. — Только, когда я Шурке рассказал про наш разговор во сне, она сказала, что из-за тебя это и случилось…
      — Игорь-то как?
      — Дак он не видел ещё девочки… Ему сказали, что полежать надо Зине… Вот он и ходит каждый день под окна роддома, всё спрашивает, чей носик у неё… А чей носик — его, конечно… А глазки? И глазки, дочка говорит, твои… Шурка-то рассказывает, что и в самом деле курносенькая девочка, кареглазая, только чёрненькая вся… Не знаем, в общем, как и сказать… Шурка мне велела ехать к тебе, гостинцев отвезти…
      — А что я… Что я могу?
      — Да я это и сказал Шурке… — вздохнул Великанов. — Медведя-то, говорю, всё равно не вернёшь назад…
      — Не вернёшь… — Вера Сергеевна и сама не заметила, как её рука легла поверх руки Василия Егоровича. — Не вернёшь, Вася…
      — Не вернёшь… — Василий Егорович чуть сжал её пальцы.
      — Не вернёшь…
 

 
      РАССКАЗ
 
      В офисе одной московской компании, расположенном на седьмом этаже бывшего советского НИИ, стоял старый несгораемый шкаф. Стальная махина размером два на три метра и шириной с рабочий стол менеджера, по-видимому, досталась компании в наследство от института, полностью отданного в аренду разным фирмам. Когда сотрудники компании, о которой идёт речь, заняли седьмой этаж, генеральный директор фирмы приказал удалить этот неказистый бронированный ящик вон. Сказано — надо выполнять. И вот заведующий административно-хозяйственным отделом, сокращенно АХО, почесал лысину, смерил шкаф опытным глазом и нанял шестерых дюжих бичей, чтобы они помогли решить непростую задачу. Но как ни старались приглашённые грузчики, проклятый шкаф, намертво закрытый надёжными дверьми, не сдвинулся ни на миллиметр. Попыхтели ребята, покряхтели, да так и ушли, ничего не добившись.
      Тогда начальник АХО побежал к директору института. Официально НИИ продолжал существовать, хотя из всех его сотрудников в здании остались лишь лаборанты и младшие научные сотрудники, переквалифицированные в уборщиц и охранников.
      "Так и так, — сказал хозяйственник фирмы с седьмого этажа, — в помещении, которое мы снимаем, застряло ваше имущество. Уберите, пожалуйста".
      Директор института внимательно осмотрел шкаф, прочитал инвентарный номер, пожал плечами и сказал, что этот объект в его списках не числится. Может, врал. Поди, проверь! А ставить жуковатому директору НИИ ультиматумы не имело смысла, так как арендные деньги, заплаченные фирмой впрок на два года вперёд, этот хлыщ никогда бы не вернул.
      Однако чугунного дурака с ручками необходимо было убирать. Гендир фирмы с седьмого этажа шуток не любил. Но как? Вертолёт к дому не подлетит, и тягач на седьмой этаж не загонишь.
      Перебрав в своей лысой мозговитой голове десяток вариантов, начальник АХО остановил свой выбор на варианте "болгарка". Он решил распилить металлическую сволочь на части и вынести её на свалку кусками. Но как только по офису разнёсся визг задыхающегося от натуги инструмента, и распространилась едкая вонь пригара, из своего кабинета выскочил побагровевший от ярости гендир (он как раз в тот момент проводил переговоры с зарубежными партнерами) и спустил на оторопевшего хозяйственника полкана. В тот момент бедняга впервые почувствовал, как под ним шатается… нет, ходит ходуном его должностной стул.
      А местечко-то он занимал хлебное. Между прочим, начальник АХО, бывший полковник, видел в своей жизни всякое. Но сражение со шкафом выбило его из колеи. Он растерялся…
      Дело в том, что ночью и по выходным пилить шкаф не разрешал строгий охранный режим. Институт, сданный с потрохами в аренду, по-прежнему считался секретным и на ночь опечатывался специальными пломбами. А днём в офисе требовалась гробовая тишина. Тупик, одним словом.
      К счастью в стране грянул дефолт. Фирма моментально обанкротилась. И все её сотрудники остались без работы. Включая генерального директора. Очень быстро компания, собрав манатки, освободила помещение и канула в бездне нашего стихийного рынка. А шкаф остался…
      С той поры через седьмой этаж бывшего, но всё ещё секретного НИИ прошли три или четыре фирмы. И все начальники АХО после разборок со шкафом бессильно опускали руки.
      Многое, многое повидал железный двухдверный истукан, стоя в полутьме у стеночки — и радость коллегиальных пьянок, и горечь неудавшихся сделок. Но все больше — однообразные будни, будни, будни.
      Как-то раз один молодой человек в безупречном костюме и галстуке прижал к его холодному торцу девушку с вызывающим декольте и, навалившись на сотрудницу, принялся что-то жарко нашёптывать ей на ухо. Тогда шкаф послужил укрытием парочке нарушителей корпоративной культуры. Но больше он никому ничем не помог. Стоял себе и стоял. Неуклюжий, коричневый, угрюмый. В конце концов, его просто перестали замечать. Смирились с его существованием. А ведь за мощными дверьми могло находиться… Да всё, что угодно там могло находиться! Даже представить трудно. И страшно. Почему же никто ни разу не полюбопытствовал, что у него там, в нутре, скрывается? Да потому, что обитатели офиса — мелкий, суетливый народишко. Несмотря на наличие у многих из них наполеоновского гонора. Какое им, право, дело до глупого несгораемого шкафа? Им бы всё бизнес да карьера! И то, что на неподъемном шкафе написан выпуклой белой краской очень странный номер — ПZ/23VIX|0 никого не торкнуло. Пробежит менеджер до туалета и — обратно, к монитору. Работать надо. Шкаф стоит — люди вкалывают.
      И никто не обращает внимание, что сделан он по всей видимости очень давно. Может там архивы Лубянки лежат! Кто знает! Нет! Всем наплевать! Работа-жратва-вечеринка!.. Да по выходным — голливудский отстой с Dolby Surround! И никого ведь не колышет, что сама конструкция шкафа весьма странная и металл необычный, и всё в нём неспроста и загадочно. Короче, с этой бл…ской работой офисные муравьи и проглядели самое главное и интересное.
      Не увидели они, как в один будничный день громадина ни с того ни с сего покачнулась и сдвинулась на четверть шажочка. А потом пошла, пошла, пошла и поехала!
      С безумным рёвом понёсся шкаф по длинному коридору седьмого этажа. Срывая дорогой ковролин и выворачивая напольные старые доски. Весёлым фейерверком разлеталась из-под его днища щепа плинтусов, и радостно сыпались сверху потолочные, гипсокартонные плиты. Хорошо ещё, что никто из офисных мудаков не возник на пути у шкафа. А то бы пришлось тогда его ошмётки со стен и пола соскребать.
      Что-то на удивление свободное исходило от этого ускоряющегося движения! Какое-то чудесное явление творилось наперекор всему, вразрез с тесным, убогим мирком офисов и конторок! Нечто фантастическое, непостижимое, естественное, по-первобытному звериное и вместе с тем очень счастливое! Шкаф нёсся по коридору всё быстрее и быстрее, грохот всё усиливался и усиливался, указательные пальцы сотрудников всё глубже и глубже погружались в ушные раковины. И вот загадочный объект, пробив толстую кирпичную стену, вылетел на свободу. И тут же поток живого солнечного света и птичий щебет очень символично ворвались в тусклый офис.
      По инерции пролетев ещё метра три, железный шкаф на миг завис в воздухе, а потом п…анулся с высоты седьмого этажа, прямо на — припарковавшуюся у входа — роскошную "Ауди".
      Генеральный директор, обеспокоенный грохотом, покинул кабинет и, поправив на носу очки в золотой оправе, ошарашенно посмотрел на пробоину в стене. Гнутые прутья арматуры с кусками красного кирпича торчали из её краев. А по ту сторону сияло чистое мартовское небо. Пахло крошёным бетоном и свежестью пробуждающейся природы. Несколько перепуганных личиков выглянули в коридор. Менеджеры, бухгалтеры, аналитики замерли в ожидании продолжения бедствия.
      — Что это было? — еле ворочая языком, спросил генеральный свою секретаршу, усыпанную серой пылью.
      Несчастная девушка скуксилась и невнятно пискнула.
      После вылета шкафа рассудок босса слегка помутился. Через несколько дней ему даже пришлось вправить себе мозги на дорогостоящем тренинге. Ну, а шкаф, смяв в лепёшку пустой автомобиль, так и остался лежать в полной неподвижности, покуда аварийная служба не увезла его в неизвестном направлении.
      По логике вещей, шкаф должен был улететь куда-нибудь на Марс или хотя бы расколошматить фасады сотне московских офисов. Но нет! Его движение ограничилось лишь разгоном по коридору и выбросом из здания. В том-то и дело, что логика здесь ни при чём!
      А что если неожиданное оживление или пробуждение шкафа вызвались офисной тягомотиной? Или наоборот: шкаф просто решил покончить с собой, не выдержав ежедневной пытки присутствия в муторном учреждении? Что тогда? А?..
      Абсолютно ясно одно — могучий железный монстр оказался возвышенным созданием. Благородный, он несколько лет возвышался над мельтешнёй живчиков в белых воротничках. А потом взял и…
      Многие пытались рационально объяснить поведение шкафа. Но ни к чему, кроме депрессии, эти попытки не привели. И никто из офисных придурков не захотел просто взять и принять выходку шкафа, без каких-либо объяснений. Принять и порадоваться необъятности сущего.
      Хотя, большинство свидетелей ЧП забыли о случившимся через неделю. Как известно, восьмичасовая работа (плюс час на обед, плюс три часа дороги) — залог адекватности существования современного человека, начисто стирает разнообразные посторонние мысли.
 

 
      РАССКАЗ
 
      Ветреный, сизый вечер. Осень, стынь. И всюду — свинцовый цвет — в низко насупленном небе, брусчатке Красной площади, решётках Александровского сада, в шинелях ладных и вежливых военных, что проверяют документы у Троицких ворот.
      Сергей спрятал паспорт во внутренний карман пиджака, и, не спеша — время у него было, — зашагал по мосту, ведущему в Кремль. Он остро досадовал на себя, на свою неловкость, непривычность к подобным процедурам — был он, кажется, слишком суетлив, когда подавал документ и приглашение в конверте, напечатанное на отличной, очень плотной бумаге цвета топлёного молока: "Уважаемый… Имеем честь… Будем рады видеть Вас на приёме… Сбор гостей…" Впрочем, другие приглашённые, как он заметил, тоже чуть волновались, нервничали. Сердце его билось радостно, беспокойно — будто в ожидании чуда, которое обязательно должно с ним сегодня произойти.
      Сумерки быстро сгущались. Он миновал куб из стекла и бетона — здание Дворца Съездов, и, повинуясь интуиции (спросить не у кого, другие гости давно его обогнали, да и стыдно было бы признать себя здесь новичком) повернул направо. Дул резкий, пронизывающий ветер, было зябко, словно ранним утром, когда из тёплого дома выходишь на неприветливую улицу. Тьму пространства разрезали толстые, мощные лучи прожекторов. Свет падал мягкий, тёпло-золотистый. Ноги сами вели его в нужном направлении — и Сергей вдруг узнал, угадал Соборную площадь, столько раз виденную им в учебниках истории, в документальной хронике и даже в кино.