Бегал по ледяному полу, пока из носа не потекла какая-то протожизнь…
      Живая клетка — огромный, сложнейший организм, во времена Дарвина почти не изученный. Но сам факт, что из одной клетки вырастают и муха, и слон, и человек говорит о гигантской, до сих пор не постигнутой сложности этой клетки. И, наверное, на создание её Природе потребовалось не меньше времени, чем от одноклеточных — до человека. Потому что сложность мозга и глаза уже заложены в одной клетке их зарождения. Но, почему в неживой природе начинают появляться соединения, которые понемногу становятся живыми? А всё потому же, что и сейчас: они стараются получить больше энергии, а когда получат — разрастаются и требуют ещё больше. Это является главной задачей всего Живого, в том числе и нас с вами. И мы добываем её всё больше и больше: в виде денег, продуктов, одежды и всего остального, что даёт нам жить. И всё больше нам не хватает. Именно эта охота и называется Жизнью. И совсем необязательно, чтобы в основе были кислород и углерод. На других планетах химия может быть иной. А вот на Солнце вряд ли появится потребность добывать дополнительную энергию. Но, может быть, там появится какая-то другая потребность, например, вдохнуть космической прохлады? А что такое энергия? Это то, чем наполнена материя. Когда материя умирает, она отдаёт энергию пространству, пока живёт — берёт энергию из пространства. То есть получается, что Вселенная — живой океан энергии, в котором плавают и пульсируют тела, имеющие массу, когда-то принимая энергию, когда-то, рассыпаясь, отдавая её Пространству. Эта энергия идёт на подпитку нарождающихся тел. Вечна ли эта карусель или когда-нибудь затухнет? Не надо знать.
      Вот какие мысли одолевают маленького человека, если он осенней ночью вылезет из тёплой кровати и выйдет в чёрный сад, где оголённые ветви устремлены в звёздное небо, а кругом — ни звука, ни огонька… Пойду печку растоплю. Берёзовыми дровами… А может быть, сама масса перегорает в энергию, как дрова, а потом опять сгущается?
 
      ОДА САДОВОДАМ
 
      Я иду по огороду и творю страшный суд. Я наместник Бога на выделенном мне участке поверхности Земли и я вершу свой Суд:
      В баночке с солёной водой я топлю племена Колорадского Жука (и взрослых и детей) за то, что они любят мою картошку.
      Рою землю и вытаскиваю Медведок, разрубаю их лопатой. За то, что они порезали корни моего перца и, частично капусты.
      Снимаю с листьев Гусениц…
      Дальше перечислять противно.
      ***
      Жара в начале лета, ещё май, но несколько дней — по 33° и вся новая жизнь, как из пушки, вылетела из своих яичек, куколок и других созданных Природой устройств, где она была зачата и накапливала энергию. И все эти миллиарды бросились выполнять свою программу.
      Я иду по огороду с полными вёдрами. Все посадки тоже только что вылезли из земли и устремились в рост. Их надо поливать до потери пульса, иначе за один день всё сгорит.
      Я иду, руки заняты вёдрами, но вдруг: одна, две, потом, десять, двадцать, и звенящая туча наваливается на мой организм, чуть защищённый летней рубашечкой да штанишками: "Здравствуй, добрый человек, это мы! Мы оводы, слепни, шершни, комары и прочая почтенная публика!" Они лезут куда-попало и поначалу кажется — без всякой стратегии. Я взбрыкиваюсь, дёргаюсь, проливаю воду, бью, хлещу ладонями по самому себе, но, оказалось, никого не застал, кроме одного недоразвитого комарика. А они уже схватили по первой порции меня и теперь вьют сложные траектории, чтобы продолжить свой разбой. Я оставил вёдра, напрягся, изготовил руки и стал внимательно следить за противником. И первое что увидел: они норовят сесть на места, которые я не вижу и где трудно достать: на тыльные части рук, на шею сзади, но они так вожделенно возбуждены, так рвутся к добыче, что часто не выдерживают. За несколько минут схватки и я нескольких убил, но и пропустил несколько укусов. Постепенно приноровился, почти не допускал укусов и их стало заметно меньше. Но стоило взять ведра, то есть, занять руки, — они тотчас возникали и наваливались на меня всей своей молодой мощью. — Ну, братья меньшие, туды вас в качель! Пришлось оставить вёдра и бежать домой, чтобы как следует одеться. А когда позорно бежал — увидел из-за забора ехидную усмешечку мужичка, местного жителя, возвращавшегося из леса. Правда, сам он был почему-то одет в телогрейку и ушанку. Я вбежал в дом. Стремительно закрыл за собой дверь и только возликовал о спасении, как услышал над головой знакомое жужжание… — Гады, что ж вы творите! ведь я наместник Бо…
      Утром, пока не сошла роса, я кошу, укутанный как мумия, залитый потом и кровью. Комариные орды вместе со своими сателлитами — мошкой, то есть, гнусом, лезут напропалую. Мух ещё нет, но у этих — своя тактика. Мошка бьёт прямо в глаза. Её камикадзе выбирают точный курс, а пока я вою и вытаскиваю их из-под век, остальные кидаются в обнажившиеся щели. Но надо косить, пока трава не высохла. И я кошу, кошу… Потом обезумевшим чучелом бегу в дом. В прихожей скидываю одежды и быстрой тенью, почти не открывая дверь, чтоб не проникли кровные братья, проникаю в комнату. Здесь царит божественная тишина и прохлада. — Так вот что такое Нирвана, оказывается её так просто осуществить на Земле!
      Бросаюсь на кровать, раскидываюсь носом кверху, остываю и медленно прихожу в себя. И думаю, конечно, о комарах. Они явно любят кислые почвы: хвойные леса, болота, тундры. На чернозёмах южной России их почти нет. Надо же: и в этом нам "повезло": почвы у нас беднейшие, зато комар богатейший…
      Форточки в комнате открыты, но затянуты марлей, оттуда доносится ровное гудение, как будто проводов высокого напряжения. Но это — не провода… Вдруг соответствующий звук улавливаю над своим носом. Приоткрываю глаза: легчайший взлёт и — никого нет. Закрываю глаза. Вскоре — опять гудок. Заставляю себя сразу не открывать, а дать ему устроиться. Открываю: он уже налаживает свой инструмент на моём носу, но при открытии моих век волшебно исчезает. Вся моя расслабленность испарилась, нирвана исчезла. Я очень медленно, не закрывая глаз, подношу руки ближе к лицу, чтобы удар был короче. Закрываю глаза и жду гудка. Слух напряжён до предела. И вдруг: жало впилось мне в шею сбоку, у соприкосновения с подушкой. Без всякого гудка! Я бью, но ладонь шлепается о подушку. Лёгкая тень взмывает в окружающее пространство… Комар победил, как хитроумный Одиссей победил великана Полифема.
      Но деревенские комары — валенки по сравнению с городскими. Какие сражения разыгрываются в наших крупнопанельных клетках! "Война и мир"!
      Когда-то я читал в "Науке и жизни", что онкологический вирус, попавший к нам в организм, ведёт себя точно так же, как греки при осаде Трои: сначала пытается пробить клетку организма штурмом, если не получается — изготовляет "подарочек", химически близкий к веществам, которыми питается клетка. Если удастся — "подарок" принимается, и внутри клетки организма начинает расти чужеродная ткань и так далее. Если вирус такой умный, то отчего не быть умным комару?
      Мы судим о комарах, когда они в стае, на штурме и когда им от роду несколько дней… Вспомним лучше о штурме Белого дома…
      Я разглядываю побеждённого противника. Положил его на бумажку, не поленился, достал очки и увеличительное стекло. С первого взгляда — крошечная грязноватая капелька. А солдат, убитый на поле боя, для тех, кто смотрит на него с заоблачных высот? Всё так же. Пытаюсь разглядеть голову, но не могу. А какая мне разница, чем он думает? Пусть — хоть левой ногой, важно, что он что-то соображает, решает и, в конце концов, выживает, как вид. А выживание и есть задача всего живого.
 
      ОДА СКОТОВОДАМ
 
      Началась наша жизнь скотоводов-любителей. Звери моментально освоили выделенную им площадку, обнесённую забором: склевали всех червяков, объели всю листву на кустах и деревьях и начали завоёвывать окружающее пространство. На кормушки они набрасывались всегда одинаково ретиво. Стоило только показаться в калитке с кастрюлей в руках, как вся разрозненная компания с радостными воплями, сбивая друг друга, бросалась к кормильцу, и только успевай раскладывать. Но в перерывах между едой звери начинали наступление на заборы. Выискивали жёрдочки послабее и впивались в щели — куры своими змеиными головками, а козы лбами отодвигали жерди, и вся команда просачивалась к соседу. Мы благодушно делали свои дела и вдруг слышим истеричную ругань или густой российский мат. Бежим на звук: точно: опять! Сосед мрачно держит ружье и думает, как бы выстрелить похитрее — так, чтобы одним выстрелом и подлую скотину и невзначай хозяина пристрелить. Пришлось бросать все дела и заниматься только забором.
      ***
      Однажды слышим шум на площадке. Смотрим, движется облако, состоящее из кур, их крыльев и перьев, с воем приближается к калитке. Вдруг одна курица падает, а другие сразу же успокаиваются, разглядывают её и неспеша расходятся. Заклевали насмерть самую крупную и красивую курицу. Попробуй пойми. Осталось шесть кур.
      В июне начались яички. Сначала несколько мелких, потом пошли одно крупней другого, с густыми оранжевыми желтками. Правда, всё получалось не больше пяти в день — то ли не все несутся, то ли… Стали наблюдать. И однажды замечаю, как самая капризная и пугливая курица по кличке Змеюшка выходит из-под листа шифера, прислонённого к стене, и пригнув голову, быстро убегает — явно хочет остаться незамеченной. Сгораю от нетерпения, но даю ей возможность уйти подальше. Аккуратно приоткрываю щель под листом и — обомлел: два десятка крупнейших яиц, половина из них с двойным желтком. Вспомнил, как Петя уделял ей особое внимание, а остальные куры вечно отгоняли. Вспомнил заклёванную красавицу: уж не ревность ли рядовых по отношению к таланту? Кто знает. Но после обнаружения тайного гнезда Змеюшка сникла. Видно, её материнский инстинкт пропал втуне. Она по-прежнему не ладила с остальными и старалась класть яйца отдельно, но тайников уже не осталось, и вскоре яйца её уже не выделялись.
      Пошло к осени. Мне приходилось перекапывать освбодившиеся грядки, и каждый раз я приглашал кур. Они набрасывались на бедных дождевых червяков, поглощая их десятками за день. Наверное, они обеднили нашу почву, но … в стране разворачивался БЕСПРЕДЕЛ. Зерно и крупы, которые зимой мы накупили за копейки, стали стоить сначала рубли, потом десятки, потом сотни… а запасы подходили к концу. Получаемые яички не оправдывали затрат. К тому же число яичек опять стало меньше расчётного. Мы стали наблюдать и "засекли" курицу, не посещающую гнездо. Она весной переболела, оправилась, но гребешок остался недоразвитым. Такой лишний рот нам был не нужен и мы после долгих споров решили её … . Но кто и как? Соседей просить стыдно. Значит, надо мне. Я взял лопату и стал копать. И вскоре эта курица прибежала. Я кинул ей червя, сделал глубокий вдох, почувствовал, что будет нечто страшное, но взял себя в руки. И когда курица потянула голову к червю, ударил её лопатой поперёк шеи. Удар получился точный и неслабый, но лопата придавила куриную шею к земле, а земля была очень мягкой. Верхняя часть шеи была перерублена, лопата остановилась в позвоночнике, а нижняя — гортань — осталась целой. Душераздирающий, почти человеческий предсмертный крик потряс всё вокруг, а голова только дёрнулась и не смогла подняться. Преодолевая тошноту, я ударил второй раз. Голова отвалилась, а курица побежала и бежала довольно долго, пока не рухнула. Я сидел на земле, совсем чеканутый и понял, что никого и никогда убивать не буду. А это значит, что наших зверей надо продавать.
      Козочки наши с курами жили вполне дружно, только во время еды их приходилось разводить, но когда они подросли, площадки им стало маловато. Надо было выводить пасти. А чтобы время использовать с большей пользой, я приспособился так: сажаю их в тачку, на плечо — косу и быстро, чтоб не выскочили, иду в лес. Там их выпускаю, и они сами за мной, как собачки — побаиваются одни. Я выбираю лужайку с хорошей травой, кошу, набиваю тачку с верхом, а козочки делают своё дело — поглощают кустарники. Кстати, дело полезное — прореживают лес от мелколесья. Потом мы идём домой, обычно без всякого принуждения, а люди заглядываются: какая дружная компания!
      Выросли они, налились красотой и здоровьем за лето — загляденье. Но вот Ночка, она постарше, стала упрямиться, не хочет в тачку влезать. Даже, когда уже сидит в тачке, в определённом месте выскакивает, делает круги и поглядывает в одну сторону. В ту самую, где живёт молодой козёл Мальчик. В прошлом году он бегал по улицам очаровательным белым козлёнком, и обязательно его съели бы алкоголики, как съели всех собак, если бы хозяин его был не из тех, с кем надо дружить, а не ссориться.
      Итак, дело ясное. По книжке им ещё рановато интересоваться такими вопросами, но, видно, хорошее питание и здоровый образ жизни — акселерация. Соседи подтверждают: пора.
      Этот Мальчик ворвался к нам сам, едва мы растворили калитку. Если удастся нарисовать его портрет без запаха — это будет кинозвезда. Но мы видим его воочию, придётся терпеть. Страсти его бурлили полноводной рекой, а наши девочки… Вдруг я увидел, что они стесняются меня. Пугливо отбегают от козлика и все косятся в мою сторону. Тогда я зашёл за дальний забор и увидел любовное игрище без всяких сковывающих рефлексов. Всё как у людей!
      Теперь мои козочки приобрели статус "покрытых". Стало ясно, что зимой нам с таким хозяйством не управиться. Значит, надо продавать. Продали их довольно легко и только после этого узнали, как вся деревня на них заглядывалась. Новые хозяева (их купили разные люди) отвели их в тёмные, тесные хлева, выпускать, гулять с ними было некогда, и обе они с тоски заболели, но всё-таки выжили и на следующий год оклемались. Сейчас они ходят солидными дамами. На меня не обращают внимания, но Ночка как-то заходила к нам в гости, всё вспомнила и даже не захотела уходить. А за ней плёлся очаровательный козлёнок.
      Я счастлив, что посвятил два года такому близкому знакомству с нашими меньшими братьями. Убедился, что мы все из одной семьи. Но потом я не меньше радовался, что вовремя от них избавился: всё-таки каждый должен делать своё дело. Думаю, что наша больная страна в конце концов придёт к простой истине: основа здоровой страны — здоровое крестьянство. Не кибернетика и астрология нас спасут, а крестьяне, умеющие выращивать хлеб, скот, лес.
      ***
      Раньше я входил в лес, как на стадион — для удовольствия и активного отдыха, теперь — как взрослый сын входит в родительский дом: всё родное, до боли знакомое. Правда, там — новая занавесочка, там — скатерть, но из-под них выглядывает щемящее душу старение — трещины, перекосы, подтёки. Сейчас я вхожу в лес и вижу просеки, просеки. И всюду следы тракторов и машин. Ещё недавно можно было войти в наш подмосковный лес от нашего посёлка и идти на восток, минуя Муром, Владимир, до Волги, а перепрыгнув Волгу — до Урала, а там незаметно перейти в Великую Сибирскую тайгу. Идти только лесом. Сейчас — чем дальше в лес, тем больше просек, а там, глядишь, растут какие-то таинственные объекты за колючей проволокой, там — дачный посёлок, а там — и целый город. Лес выеден изнутри. Но главный его губитель это — те самые молодые симпатичные мужики из местных, которые вовремя успели пристроиться к лесничеству и леспромхозу, получили в городе красивые дипломы, и лесоохранные грамоты и взялись охранять лес, как козёл охраняет огород. Эти ребята очень грамотные, они всё знают и про экологию и про политику. Но решает спрос, а он огромен и растёт. Растёт и круг людей, наживающихся на рубке леса. Всё в полном соответствии с монетаристской теорией.
      Не знаю, с какой скоростью гибнут леса Амазонки, вероятно — с такой же, но… на наваливается тяжёлая, как бревно, мысль. …Можно простить все преступления людей против самих себя: ведь иначе они давно заполнили бы собой всё пространство, но уничтожить лес — значит, уничтожить всё живое, значит, наша голубая планета превратится в жёлтую, а потом в серую. Теория говорит, что Вселенная так же бесконечна в "мелкоту", как и в ширину. Значит, любая мельчайшая частица должна состоять из более мелких составляющих. Так что давайте не будем сходить с ума…
      Об этом я думал, прогуливая своих козочек по нашему синему лесу.
      Вечерами, когда солнце мягко закатывалось за лес, я брал в руку кусок хлеба и демонстративно шёл в сарай. Мои питомцы сами устремлялись за мной. Куры вваливались в широкую дверь с грохотом и кудахтаньем, за ними скромно плелась застенчивая Марта, а Ночка и тут показывала характер — всегда опаздывала. Я клал кусочки хлеба в разные места, чтобы они не давили друг друга, но каждый раз всё-таки получалась небольшая драка: курица, ухватившая первый кусок, ошалело убегала от подруг, а те, давя друг друга, бросались за ней. И это при том, что все были сыты-пересыты.
      Стал вместо хлеба бросать горстку зерна, причём совсем маленькую. Ссоры уменьшились, но уменьшился и интерес идти в сарай. Пришлось вернуться к хлебу. Угощение моментально проглатывалось, и куры лёгкими взмахами взлетали на шестки, тяжёлый, как чемодан, Петя, шёл по ступенькам и с нескольких попыток оказывался среди них. Все успокаивались, и начиналось волшебство.
      Я садился на ароматную, прогретую за день, кучу сена, рядом, положив голову на мои колени, устраивалась Марта. В сарае черно, только горит оранжевым золотом дверной проём. В него чёрным мячиком впрыгивает Ночка и устремляется к нам. Устраивается с другого моего бока, толкается круглой спиной и затихает. Затихает всё. Чуть посапывает Марта, даже слюнки текут. Ну, совсем человечек… И вот в тишине я слышу нарастающий отдалённый пересвист, как будто журавли поднимаются из-за горизонта. На красивейших, высоких-высоких нотах, на несколько голосов курлычат мои куры. Нет этих жадных озабоченных тёток, вытаращенных глаз — есть пение высоких душ, парящих в поднебесье.
      Я застываю, растворённый в Природе. Остановись, мгновенье. Я никогда не был так счастлив!
      В это время меня зовут к ужину. Если ответить, то всех вспугну, не ответить — будут искать и звать дальше.
      Я встаю, тихо выхожу и запираю дверь снаружи. Остановись, мгновенье… — Ха-ха-ха, как бы не так!
 

Анатолий БАЙБОРОДИН ПЕЧАЛЬ