Волнение солдат 10-й роты передалось в другие подразделения отряда, в частности в 11-ю роту, пулеметную команду и нестроевую роту, где командиры рот также бесцеремонно распорядились солдатскими деньгами. К открытому возбуждению солдат этих рот прибавилось скрытое недовольство солдат других рот.
Размещаясь вместе с солдатами, фельдфебели и унтер-офицеры знали лучше настроение солдат, чем офицеры. Они видели возбужденное состояние солдат, понимали причины этого, но сделать сами ничего не могли. Еще задолго до возмущения солдат фельдфебели и унтер-офицеры докладывали ротным командирам о настроении солдат. Ротные командиры оставались глухи к их докладам и предупреждениям.
А волнение среди солдат, между тем, все ширилось. [56]
Несмотря на усиленные наряды часовых у ворот лагеря и усиленный патруль вне лагерной черты, солдаты большими партиями отправлялись в город без увольнительных записок.
Такое поведение солдат вызвало новую реакцию командования. Утром 2 августа подполковник Крылов через своего адъютанта передал дежурному офицеру, что его приказ от 1 августа остается в силе. Причем во избежание повторения самовольных отлучек нижних чинов Крылов приказал дополнительно усилить наряды часовых и выслать патрулей в город.
Это новое распоряжение не произвело никакого впечатления даже на дежурного офицера. Он молча выслушал приказание начальника отряда и сказал, что необходимые меры будут приняты.
Утро 2 августа в лагере прошло спокойно. Так как в этот день не было никаких занятий, солдаты собирались группами и спокойно разговаривали, пели песни.
Передав дежурному офицеру распоряжение начальника отряда, адъютант 2-го батальона прапорщик Маслов поехал в город проверять службу высланных нарядов патрулей. Маслов взял с собой фельдфебеля 1-й пулеметной команды Лисицкого в качестве переводчика.
На одной из улиц Марселя прапорщик Маслов встретил группу солдат. Многие из них ушли из лагеря самовольно. Маслов арестовал солдат, не имевших увольнительных записок, и под конвоем патрулей отправил к дежурному офицеру лагеря.
Объезжая на машине одну улицу за другой, прапорщик Маслов встретил вторую группу солдат. Он остановил машину и стал проверять у них документы. Обнаружив, что ни у кого из них нет увольнительных записок, он нанес некоторым солдатам удары бамбуковым хлыстом. В несколько секунд солдаты были окружены толпой французских граждан. Раздались крики негодования. Один француз отделился от толпы, подошел к Маслову и сказал ему на чистом русском языке:
— Ваш поступок, господин прапорщик, — позорный поступок! На глазах у публики вы унижаете свое достоинство и достоинство солдата. Пора отказаться от деспотизма. Солдаты союзных армий свободно гуляют по городу, а вы своих солдат держите на положении арестантов да еще позволяете себе публично оскорблять их.
Эти слова привели в бешенство прапорщика Маслова. [57]
Не отдавая себе отчета в действиях, он закричал: «Замолчать, мерзавец!» — и тут же, обращаясь к фельдфебелю Лисицкому, приказал арестовать француза и отвести в ближайший участок полиции. Но в этот момент кто-то из толпы сказал громко по-русски:
— Успокойтесь, господин офицер! Вы забываете, где находитесь. Вы ведь не у себя дома. У нас, во Франции, есть свои органы власти и свои порядки...
Маслов остановился. Только теперь он понял, что зашел слишком далеко. Ему ничего не оставалось, как ретироваться.
По пути Маслов встретил офицера французской службы капитана Барбье. Коротко доложив ему через переводчика Лисицкого о только что происшедшем случае, Маслов сказал:
— Прошу вас принять меры к розыску этого гражданина, выяснить его личность и передать административным властям.
Французский офицер с безучастным видом выслушал Маслова, ничего не ответил, откозырял и пошел своей дорогой.
Между тем прапорщик Маслов поспешил в гостиницу «Режине» с докладом начальнику отряда.
Подполковник Крылов, выслушав доклад Маслова, вызвал командира пулеметной роты поручика Любимова и приказал ему немедленно нарядить роту в патруль, чтобы задержать всех русских солдат, которые ушли в город без увольнительных записок. Старшим патрульной роты он приказал назначить фельдфебеля пулеметной роты. Затем подполковник Крылов позвонил коменданту французской службы города и попросил его дать приказание дежурным полицейским чинам задерживать всех русских солдат и направлять их к дежурному офицеру лагеря.
Началась массовая безобразная облава на русских солдат по всему городу. В то время когда готовился этот поход против солдат отряда, самовольно ушедших в город, в лагере уже были арестованные за самовольную отлучку солдаты, часть из них стояла под ружьем, часть сидела на гауптвахте. С началом массовой облавы из города стали поступать новые группы задержанных солдат.
Рассеявшаяся было в лагере напряженная атмосфера стала накаляться вновь. Солдаты группами собирались к офицерскому собранию, где стояли под ружьем задержанные [58] солдаты, и требовали от дежурного офицера выйти к ним и объяснить, кто дал право французской полиции арестовывать русских солдат.
Дежурный офицер несколько раз выходил к собравшимся солдатам, отвечал на их вопросы и каждый раз приказывал разойтись. Но солдаты не выполняли его приказа и продолжали оживленно обсуждать происходившие события. Число солдат увеличивалось. Их собралось уже свыше двухсот. Они решительно протестовали против действий начальника отряда и чинов французской полиции. Возбуждение солдат росло, и скоро они направили дежурному офицеру следующее категорическое требование: освободить всех арестованных, выдать полностью положенные всем солдатам деньги и, наконец, разрешить солдатам отряда увольнение в город.
Категоричность, с какой были изложены эти требования, встревожила дежурного офицера. Боясь обострить положение, он приказал своему помощнику фельдфебелю Горшкову освободить всех арестованных солдат, несших наказание под ружьем. Окрыленные первым успехом, солдаты двинулись к бараку, где размещалась гауптвахта и содержались арестованные.
Там они вызвали караульного начальника старшего унтер-офицера Смелого и предложили ему немедленно освободить арестованных. Караульный начальник заявил, что без разрешения дежурного офицера выполнить это требование он не может, и отправился с докладом к дежурному офицеру.
Только теперь дежурный офицер понял всю серьезность создавшегося положения. Он приказал караульному начальнику освободить всех арестованных, а потом позвонил подполковнику Крылову и доложил ему о случившемся.
Начальник отряда не оценил по-настоящему смысла происходивших в лагере событий и, выслушав устный доклад дежурного офицера, предложил ему донести об этом в письменной форме.
Освободив арестованных, толпа солдат с песнями двинулась по главной линейке лагеря. Здесь солдаты встретились с пулеметной командой во главе с фельдфебелем, готовившейся идти патрулировать по городу. Солдаты предложили пулеметчикам присоединиться к ним. На это предложение фельдфебель Лисицкий ответил вначале окриком, а затем пытался применить оружие. Он обнажил [59] шашку, но воспользоваться его ему не удалось. Кто-то нанес ему такой сильный удар, что он выпустил шашку из рук, упал и потерял сознание. Обстановка накалялась.
В то время, когда происходил этот инцидент, в лагерь де-Ларме приехал подполковник Краузе. Приняв от дежурного офицера рапорт, Краузе обратился к нему с вопросом: «Что у вас происходит, господин подпоручик?» На это дежурный офицер с деланным спокойствием ответил: «Был маленький шум, господин подполковник, и своего рода демонстрация. Но теперь порядок восстановлен, и в лагере спокойно...»
На вопрос Краузе, что послужило причиной беспорядка, дежурный офицер сдержанно ответил, что 10-я рота осталась недовольна тем, что ей не выдали денег. Поэтому солдаты подняли шум. Однако сейчас все улажено, и порядок восстановлен.
Краузе почувствовал, что дежурный офицер умышленно сглаживает остроту положения. Поэтому он не стал больше задавать ему вопросов и приказал раньше положенного времени играть вечерний поверочный сбор.
В это время подполковник Краузе увидел фельдфебеля Лисицкого, которого сопровождали два солдата в местную аптеку на перевязку. На вопрос Краузе, что с ним, Лисицкий ответил, что на него напала пьяная толпа солдат, обезоружила и избила.
Краузе стало ясно, что события в лагере носят необычный характер, и он решил применить свое излюбленное средство — окрик и расправу и над правым и над виноватым.
Еле сдерживая охватившее его бешенство, он вместе с дежурным офицером направился к ротам, выстроенным на вечернюю поверку.
— Чем вы недовольны? — обратился к ним Краузе, но ответа не получил. — Чем недовольны? — повторил он вопрос.
Наконец раздались голоса:
— Почему нам не дают денег? Почему не пускают в город? За что арестовывают? Над нами смеются наши союзники французы!
Краузе переходил от одной роты к другой, задавал один и тот же вопрос и везде получал одни и те же ответы. Обойдя роты, он остановился перед строем и сказал: [60]
— Что вам полагается — будет выдано завтра. Думаю, разрешится вопрос и об увольнении в город.
Началась перекличка, а за ней — пение молитвы и государственного гимна. Обычно стройное исполнение гимна на этот раз отличалось разнобоем и неслаженностью: мысли солдат были заняты другим.
Казалось, что на этом все события дня закончатся. Но получилось иначе. После исполнения гимна и молитвы роты не распустили, они остались на месте. Наступило еще более тягостное молчание. Краузе какими-то особенно злыми глазами следил за солдатами, стоявшими в строю; тысячи солдатских глаз настороженно смотрели на него. Так продолжалось несколько минут. Наконец Краузе снова стал обходить роты. На этот раз он пошел не по линии фронта, а между шеренгами. Лицо его было искажено злобой, которую он уже не мог сдержать. Проходя между шеренгами, Краузе следил за малейшим движением солдат, за выражением их лиц. Наконец он остановился против первой пулеметной команды и громко сказал:
— Всех солдат, стоявших под ружьем и снятых толпой буйствующих, вернуть сейчас же под ружье! Всех сидевших на гауптвахте и выпущенных толпой водворить под арест! Выйти из строя всем, кто принимал участие в беспорядках; два шага вперед, шагом марш!..
Однако в строю никто не шевельнулся. Дежурный фельдфебель Горшков, стоявший позади дежурного офицера, крикнул:
— Выходи, ребята, не бойся, преступление ваше невелико. Наказание не будет строгим.
Краузе, грубо оборвав Горшкова, сказал:
— Ошибаешься, здесь пахнет расстрелом!
После этих слов в рядах началось движение, послышались приглушенные голоса, но солдаты по-прежнему остались на своих местах.
Выждав несколько минут, подполковник Краузе приказал распустить солдат, а сам пошел по главной линейке. Будучи не в силах сдержать охватившее его бешенство, он начал наносить своим бамбуковым хлыстом удары каждому встречному солдату. Раздались крики: «Бей немца!», «Бей тирана!» В один миг несколько человек набросились на Краузе. Кто-то из солдат сильно ударил его кулаком по голове. Краузе зашатался, выпустил из рук бамбуковый хлыст, но удержался на ногах и не [61] упал. За первым ударом последовал второй. Краузе побежал. В это время от общей группы солдат отделились три — четыре человека и бросились ему наперерез. Молча, без шума и крика, солдаты настигли Краузе. После непродолжительной борьбы он упал и больше не двигался. Наступившая темнота скрыла и подробности происшедшей драмы, и ее участников. Только поздно ночью у лагерного барака № 2 был обнаружен в бессознательном состоянии подполковник Краузе. Весь лагерь был уже погружен в глубокий сон. Через час Краузе скончался, не приходя в сознание.
Убийство подполковника Краузе привело в движение весь механизм царской России. По ходатайству военного министра Николай II предоставил представителю русского императорского правительства во Франции генералу-от-кавалерии Жилинскому по военно-судной части права командующего фронтом и потребовал от него «навести силой порядок в войсках скорыми и энергичными мерами».
Утром 3 августа начались аресты солдат. Вначале было арестовано 15 человек. К вечеру арестовали весь личный состав 3-й пулеметной команды. Команду разоружили и под конвоем отправили в Марсельский порт. Здесь она была погружена на товарный транспорт и вывезена в форт Сен-Жан, на восточном берегу Средиземного моря.
Следственная комиссия свою работу закончила очень быстро. И хотя ни одного подлинного виновника смерти подполковника Краузе установлено не было, 26 солдат и унтер-офицеров были преданы военно-полевому суду.
21 августа 1916 года в лагере Майльи состоялось заседание военно-полевого суда. Опасаясь возможных эксцессов, командование русских войск во Франции распорядилось вывести из лагеря все тыловые части и маршевый батальон 1-й русской бригады.
Судебное разбирательство также не выявило конкретных виновников смерти подполковника Краузе. Все показания немногочисленных свидетелей опровергались и самими подсудимыми и большинством многочисленных свидетелей защиты.
Но недаром глаза древней богини правосудия Фемиды плотно закрыты повязкой. Военно-полевой суд, состоявший из офицеров 1-й бригады, после небольшого совещания вынес решение: из 26 человек, обвиняемых в убийстве [62] подполковника Краузе и «в явном восстании с намерением воспротивиться начальству и нарушить долг службы», 8 человек подвергаются лишению всех прав состояния и смертной казни, 18 человек освобождаются за недостаточностью улик.
Кровавая рука царского правосудия сделала свое черное дело. К расстрелу были приговорены: рядовой нестроевой роты Степанов, старший унтер-офицер 3-й пулеметной команды Лукичев, младший унтер-офицер нестроевой роты Гладков, рядовой 10-й роты Степанов, старший унтер-офицер 1-й пулеметной команды Романов, рядовой 3-й пулеметной команды Барандич, рядовой 5-й роты Салбанов и рядовой 10-й роты Соловьев.
В три часа ночи 22 августа приговор военно-полевого суда был приведен в исполнение.
Часть вторая. Под небом Франции
Глава I. Наступление на форт Бримон
27 февраля (12 марта) 1917 года пал оплот русского самодержавия — царизм. Февральские события вызвали огромный политический подъем в рядах старой царской армии. Всколыхнули они и солдат русских частей во Франции. Собираясь группами, они обсуждали события, происходившие на родине, и с большим жаром говорили о том, что с падением царизма должен наступить конец войне, а следовательно, не за горами и день возвращения на родину.
Однако Россия продолжала вести войну. Временное правительство, связанное, как и царское правительство, с англо-французским капиталом, продолжало политику царской России. Оно стремилось отгородить армию от народа и революции, сделать ее послушной воле новых хозяев буржуазной России.
К моменту Февральской буржуазно-демократической революции в России численность русских войск во Франции возросла. В сентябре 1916 года во Францию прибыла 3-я русская бригада, которая вместе с 1-й бригадой вошла в состав 1-й русской дивизии. Начальником дивизии был назначен начальник 1-й бригады генерал Лохвицкий.
Февральская революция застала русские войска во Франции на передовых позициях. 1-я бригада занимала ответственный участок фронта в районе города Реймса у форта Бримон, а 3-я бригада, только что сменившаяся с позиции Мурмелон ле-Гран, сильно потрепанная, находилась на отдыхе в учебном лагере Майльи. Но этот отдых был кратким: французское командование готовилось к большому весеннему наступлению. В начале марта 3-я бригада согласно приказу заняла боевую линию фронта на участке между Бермерикур и рекой Эн. [66]
Не зная французского языка, постоянно находясь на боевой линии фронта, почти не общаясь с гражданским населением и солдатами французской армии, русские солдаты располагали самыми отрывочными, а иногда и заведомо неправильными сведениями о том, как проходила Февральская революция в России.
Однако, когда русские солдаты во Франции узнали о революции в России, они воспрянули духом и ждали от нее чего-то необычно нового, большого. И в первую очередь, конечно, конца войны, установления мира и возвращения на родину.
Вести о свержении в России царизма с каждым днем все глубже проникали в толщу солдатских масс русских войск во Франции. Солдаты всячески стремились узнать больше правды о революции в России. Наконец встал вопрос об избрании солдатских представителей для работы и связи с командованием. Через несколько дней этот вопрос был разрешен положительно, в качестве представителей солдат были избраны особые ротные делегаты.
Делегатов в условиях фронта приходилось выбирать не на собраниях, а так называемым «опросом». Вскоре в 1-й бригаде выборы солдатских делегатов закончились во всех ротах полков. Норм представительства не было, выбирались где один, а где два делегата от роты.
Первое, что солдаты поручали своим избранникам в «Наказе», заключалось в том, чтобы выяснить у командования, будут ли бригады выведены в тыл или их бросят в большое весеннее наступление, которое, по данным, имеющимся у солдат, готовилось французским командованием. По инициативе наиболее активных солдат было созвано нелегальное собрание избранных делегатов, на котором обсуждался вопрос о революции в России и готовящемся наступлении.
Революционный подъем у русских солдат во Франции нарастал. Росла и популярность избранных делегатов. Ротные делегаты вначале робко, а затем все смелее и увереннее стали ставить перед командованием бригады волнующие солдат вопросы.
Командование дивизии настороженно следило за ростом революционных настроений солдат и деятельностью ротных делегатов. Наиболее реакционная часть офицеров пыталась мешать всем мероприятиям солдат, направленным на сплочение революционных сил, на рост политического сознания. [67]
Офицеры по-разному восприняли революцию. Одни думали о ней с тревогой и надеждой, другие относились к революции явно враждебно. Тем не менее все они тщательно скрывали ее от своих солдат.
Солдаты маршевых батальонов больше знали о происходивших на родине событиях. Они имели некоторую возможность общаться с гражданским населением, могли купить журнал, газету, имели связь с солдатами союзников. Все это давало им возможность узнавать, хотя бы из буржуазной печати, о том, что происходит в далекой России.
Однажды утром в 1-м маршевом батальоне в лагере Майльи произошло событие, взволновавшее всех солдат. Перед выходом на обычные утренние занятия солдатам было предложено явиться на общебатальонное собрание. «Что это за собрание?» — спрашивали друг друга солдаты. Слово «собрание» для подавляющей массы солдат было незнакомо.
Собрание созывалось по инициативе группы солдат маршевого батальона, несмотря на запрещение командования. Члены инициативной группы батальона солдаты Волков, Козлов и Махонько рассказали о революционных событиях в России, о том, что вышел новый закон, который называется «Декларация прав солдата». «Наше командование, — объявила в заключение инициативная группа, — об этом знает, но почему-то все скрывает от нас...»
Офицеры в этот день в казармы не показывались. Однако перед вечерней поверкой командиры рот собрали солдат и объявили им приказ «о больших государственных переменах в России», о «Декларации прав солдата» при этом ничего сказано не было.
На молитве же в этот вечер гимн «Боже, царя храни», положенный по уставу, уже не пели.
В боевые части русской дивизии, расположенные на передовых позициях, весть о революции в России пришла несколько позже. Солдаты торжествовали. Они кричали «ура», поздравляли друг друга, целовались; на лицах расцветали улыбки. Одни говорили с восторгом: «Ну, настал конец войне», другие — «Настал долгожданный мир», а третьи уверенно заявляли: «Дождались, наконец, светлого дня — возвращения в свободную Россию».
Находились смельчаки, которые вылезали на бруствер и кричали в сторону немцев: «Эй, камарад, мир настал!», «Эй, камарад, русского царя нет! Гоните и вашего кайзера!» [68]
Зерно, брошенное весной в плодородную почву, быстро прорастает. Так было и с революционным движением среди русских солдат во Франции. Интерес к событиям на родине возрастал по мере того, как из России приходили новые вести. Солдаты возлагали большие надежды на новое правительство в стране, на Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, который, как они рассчитывали, должен дать им мир, свободу и помочь возвратиться на родину.
Русское командование во Франции расценивало настроение солдатских умов как «опасное, нездоровое течение». Оно видело, что солдаты понимают ход событий в России и активно реагируют на них, что среди солдат растет авторитет и влияние небольшой, но политически высокосознательной солдатской группы, которая ориентирует солдат во всех вопросах революции. Чтобы дискредитировать эту передовую часть солдат, русское командование потребовало от французских властей объявить французским солдатам соседних с русскими частей и населению, живущему близ русских лагерей, что эти русские солдаты являются «пораженцами» и что их следует остерегаться.
Французская реакция пришла на помощь русской реакции. «Русские солдаты уже вышли из повиновения своих офицеров, — заявляла французская реакционная печать, — не хотят воевать, отказываются выступать на фронт, а те из них, которые еще стоят на фронте, пытаются оставить свои позиции и выйти в тыл».
Все это было сплошным вымыслом. Тем не менее реакционные силы продолжали действовать. Они стали требовать, чтобы французские власти, впредь до восстановления в русских войсках порядка, запретили французам общаться с русскими. Они требовали запретить продажу русским солдатам вина и вообще всех товаров. Генерал Лохвицкий охотно откликнулся на это и издал свой особый приказ. В параграфе первом этого приказа говорилось:
«Нижним чинам, свободным от занятий, строго воспрещается шататься на дороге и у ларьков торговцев...»
Параграфом вторым объявлялось:
«Кофейня госпожи Фера закрывается на восемь дней (за то), что содержательница кофейни, несмотря на запрещение, продала русскому солдату вина»
. [69]
Реакционное русское офицерство и начальники французских гарнизонов клеветой на русских солдат стремились создать враждебную атмосферу вокруг русской дивизии. Они рассчитывали таким путем подавить революционные настроения русских солдат и заставить их продолжать проливать свою кровь за интересы французских банкиров.
Однако трудящиеся массы Франции сочувствовали русским солдатам и понимали их тяжелое положение в чужой стране. Вопреки запрещениям гражданское население по-прежнему старалось помочь русским солдатам всем, чем могло. Владельцы торговых заведений по-прежнему продавали русским солдатам вино, сигареты, продукты; французские солдаты приносили газеты, журналы и рассказывали все, что сообщала о революционных событиях в России французская и английская печать.
Между тем события в России нарастали и принимали такой характер, что скрывать их далее от солдат стало невозможно. Получая все более широкую информацию о революции в России, солдаты сначала робко, а затем все смелее стали просить командование ставить их в известность о том, что происходит на родине, объявлять приказы нового правительства. Однако командование дивизии продолжало держать солдат в неведении. Тогда солдаты приступили к организации в дивизии солдатских комитетов. Эти комитеты сыграли решающую роль в судьбах русских солдат, проданных царским правительством французским банкирам.
В конце марта 1917 года из штаба IV французской армии поступил приказ, который обязывал русскую дивизию начать подготовку к наступлению на форт Бримон, находившийся в руках противника. Время начала наступления, по военным соображениям, не указывалось. Готовясь к большому весеннему наступлению, командование IV армии отвело для наступления русской дивизии довольно широкий участок фронта, включавший весь сектор занятого противником укрепленного района форта Бримон.
В приказе подчеркивалось, что противник в свою очередь развил интенсивную подготовку к наступлению и концентрирует на этом участке большие силы. По имеющимся сведениям, говорилось в приказе, можно предположить, что он готовится к атаке русских позиций, намереваясь использовать для нее дни русской пасхи.
В развитие этого приказа русское командование отдало [70] приказ по 1-й и 3-й бригадам, запрещавший увольнение в тыл не только солдатам и унтер-офицерам, но и офицерам. Командирам рот вменялось в обязанность быть постоянно на боевом участке своих рот.
Началась подготовка к наступлению. Подтягивались резервы, проводилась перегруппировка войск, усиливалась артиллерия, на исходных для наступления позициях возводились все новые и новые инженерные сооружения.
Дни конца марта и начала апреля были пасмурными, туманными и дождливыми, а ночи очень темными. Это способствовало маскировке проводимых дивизией работ. Ни прожекторы, ни осветительные ракеты, выпускаемые противником, не могли обнаружить, что делается на боевом участке русских войск.
Часовые, дозоры и секреты были усилены и бдительно несли свою службу. Они с большим вниманием прислушивались к малейшему звуку и шороху, раздававшимся на позициях противника, зорко вели наблюдение.
Деятельно готовясь к наступлению, солдаты русской дивизии вместе с тем готовились отметить и праздник пасхи. Несмотря на приказ командования, запрещавший отлучки и увольнения, последние три дня перед пасхой днем и ночью город Реймс посещали многие русские солдаты. Из-за близости позиций и частых артиллерийских обстрелов жителей в Реймсе было очень мало и торговля в нем не была такой оживленной, как обычно в более отдаленном прифронтовом городе. Но в предпасхальные дни она настолько оживилась, что и покупатели и продавцы на время забыли, что идет война.
В подвалах, где происходила торговля, была большая толкотня... Хозяева импровизированных «ресторанов» и члены их семей не жалели ног, стараясь как можно скорее и лучше обслужить русских солдат, которые платят за все столько, сколько с них запросят. И французы и русские солдаты от обоюдного удовольствия добродушно улыбались и говорили друг другу комплименты.
Разговор дополнялся жестами, мимикой, улыбкой и смехом, дружеским хлопаньем по плечу. Затем и покупатели и продавцы любезно раскланивались, горячо пожимали друг другу руки, обещали поддерживать знакомство, переписываться и заключали беседу словами «Бош капут!»
С наполненными вином флягами и другими праздничными [71] покупками, какие можно было достать в городе Реймсе, солдаты возвращались в окопы.
И вот наступили пасхальные дни. Всю ночь на 16 апреля 1917 года солдаты обеих бригад не спали, сохраняли абсолютную тишину и ожидали сигнала к атаке немецких позиций. Ночь была тихая, но сырая: шел мелкий дождь. К утру сделалось еще хуже: серое небо плотнее затянулось тучами и дождь усилился. Все солдаты промокли до нитки. За несколько минут до начала атаки русские бригады накрыл сосредоточенный артиллерийский огонь противника. Немцы узнали о готовящемся наступлении русских и обрушили на их траншеи ураганный огонь артиллерии. Затем появилась авиация и стала бомбить позиции русских.
Однако этой контрподготовкой противнику не удалось сорвать атаку русских войск. Ровно в 6 часов утра, в час, назначенный приказом, послышались сигналы к атаке. В одно мгновение на всем занимаемом русской дивизией участке началось движение. Солдаты, быстро продвигаясь вперед, за 20 минут преодолели двухкилометровое расстояние до первых линий обороны противника. Но здесь они встретились с большими трудностями: из-за недостаточной артиллерийской подготовки около двадцати рядов проволочных заграждений противника не были разрушены, сохранилось много пулеметных и других огневых точек. В таких условиях русские войска вынуждены были начать штурм укрепленных позиций врага. Под артиллерийским и пулеметным огнем немцев русская дивизия, неся большие потери, начала атаку первых линий траншей неприятеля.
С обеих сторон полетели сотни ручных и ружейных гранат... Проделывая проходы в проволочных заграждениях, солдаты вырывали руками железные и деревянные колья проволочных сетей противника и двигались вперед.
Напряженный бой, в котором обе стороны дрались с одинаковым упорством, длился непрерывно 8 часов. Только в 2 часа дня были наконец взломаны мощные ряды проволочных заграждений противника, уничтожены пулеметные гнезда и взяты первая и вторая линии немецких укрепленных позиций.
На флангах русских бригад наступали французские части. Обстановка и на их участках была такая же, как и в полосе наступления русской дивизии. Но французы не смогли выдержать артиллерийского огня и контрнатиска [72] немцев и отступили на исходные позиции, не удержав ни одной из вражеских траншей.
Отступление французов создало опасное положение для русских войск. Немецкое командование двинуло свои войска в образовавшийся разрыв, в обход 1-й русской бригады, намереваясь ударить ей во фланг и тыл. Бой на участке русской дивизии стал еще ожесточеннее. Но маневр немцев успеха не имел. Дивизия отразила фланговый удар противника и удержала за собой занятые траншеи. Успеху этого боя немало способствовала смелость и находчивость офицера пулеметной роты прапорщика Смирнова. Когда немцы стали просачиваться в образовавшийся прорыв, охватывая фланг 1-й бригады, прапорщик Смирнов направил на них огонь всех пулеметов своей роты и заставил врага отступить.
Немцы, усиливая напор, рвались вперед, пытаясь стремительным натиском сломить сопротивление русских войск. Но преодолеть сосредоточенный и меткий пулеметный огонь русских им не удалось. Тем временем части 1-й и 3-й русских бригад заняли третью линию окопов врага. Шел двенадцатый час непрерывного боя. Контратаки немцев стали ослабевать. Прекратились рукопашные схватки. Противник наконец дрогнул и начал постепенно отходить, укрываясь в линиях траншей в глубине обороны.
В 19 часов русская дивизия, выиграв этот тяжелый бой, стала укрепляться по линии канала Эн
и полотна железной дороги у подножия холма форта Бримон.
Однако ни в первый день наступления, ни в последующие дни форт взят не был. Это явилось следствием больших потерь русских бригад и возрастающего сопротивления свежих сил противника.
