Это письмо — яркий обличительный документ жестокости французской буржуазии, которая с помощью русских контрреволюционных сил на протяжении многих лет творила суд и расправу над русскими революционными солдатами, выступившими на защиту своих прав, поднявшими знамя борьбы против преступной войны ради интересов монополий, ради наживы небольшой кучки магнатов капитала.
Советское правительство и лично Владимир Ильич Ленин с большим участием относились к судьбам русских солдат, томившихся в каторжных лагерях и тюрьмах Франции и Северной Африки.
4 июля 1918 г. по предложению председателя ВЦИК Я. М. Свердлова 5-й Всероссийский Съезд Советов обратился к русским солдатам во Франции со следующим приветствием: «5-й Всероссийский Съезд Советов шлет братский привет нашим солдатам, томящимся сейчас в тисках империалистической Франции.
Буржуазная республика отделила отряд наших братьев непроходимой стеной от Советской республики и лишает возможности не только вернуть наших братьев к себе, но хотя бы оказать материальную и духовную помощь.
5-й съезд выражает свою глубокую уверенность в том, что пролетарская революция освободит наших товарищей — солдат и вернет их в ряды Советской России».
11 августа 1918 г. в газете «Правда» было опубликовано Заявление Совета Народных Комиссаров от 8 августа 1918 г. за подписью В. И. Ленина. В этом Заявлении Советское правительство изобличало французскую буржуазию в антисоветской политике, направленной на то, чтобы использовать находившихся во Франции русских [287] солдат в своих контрреволюционных целях, лишить их родины.
В. И. Ленин призывал русских солдат всеми доступными им средствами бороться против этой политики:
«Принимая во внимание, — говорилось в Заявлении СНК от 8 августа 1918 г.:1) что после выхода России из числа воюющих держав Советское правительство постоянно требовало возвращения в Россию находящихся во Франции русских солдат и протестовало как против дальнейшей задержки их во Франции, так и против включения многих из них в иностранный легион при французской армии и против постоянных преследований по отношению к нежелающим вступить в означенный легион русским солдатам;2) что верные Советской Республике русские солдаты во Франции, несмотря на все преследования, все время упорно отказывались поступить в означенный легион;3) что в настоящее время французские войска ведут фактические военные действия против Российской Республики и революции и что поэтому находящиеся в рядах французской армии русские солдаты косвенно содействуют фактической войне против Республики и революции, — Совет Народных Комиссаров призывает российских граждан во Франции всеми доступными им средствами бороться против включения их в ряды французской армии...»Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)»
.
Толстые стены французских каторжных тюрем не всегда давали возможность русским революционным солдатам слышать обращенные к ним слова свободной, советской России. Но революционное сознание и любовь к своей Родине вдохновляли их на борьбу против своих поработителей. И они вели эту борьбу стойко и мужественно.
Благодаря усилиям Советского правительства тысячи русских солдат были возвращены на Родину. Но многие тысячи остались навсегда в чужой далекой земле. Их могилы затерялись на полях сражений во Франции и на Балканах. Их кровью полита земля лагеря ля-Куртин, [288] шахты и рудники французских колониальных владений в Северной Африке.
Благодаря усилиям Советского правительства были возвращены на Родину и многие из руководителей куртинцев, в частности председатель Куртинского Совета Глоба. В январе 1918 года французские власти, очистив остров Экс от содержавшихся там куртинцев, перевели туда девятнадцать руководителей куртинцев, до этого содержавшихся в центральной военной тюрьме города Бордо.
В их числе был и Глоба. Изолировав эту группу куртинцев от остальной массы русских революционных солдат во Франции и распространив на них в полном объеме тот каторжный режим, какой существовал на острове для уголовных преступников, французские власти рассчитывали таким способом похоронить заживо небольшую группу куртинских руководителей, возглавлявших революционное движение русских солдат во Франции, на небольшом каторжном острове.
Но Советское правительство помешало французской реакции довести до конца свое черное дело. Весной 1919 года Советское правительство предложило французскому правительству обменять группу куртинцев во главе с Глобой на группу французских подданных, арестованных советскими государственными органами за шпионскую деятельность против Советского государства.
Французское правительство оказалось вынужденным пойти на обмен.
В мае 1919 года группа куртинцев с острова Экс во главе с Глобой была доставлена французами в город Белоостров (Финляндия), где и состоялся обмен.
Прибывшая в Белоостров для производства обмена советская правительственная комиссия, возглавлявшаяся Д. З. Мануильским, встретила куртинцев крепким братским рукопожатием.
Вместо послесловия
Годы, проведенные русскими солдатами во Франции, явились большой революционной школой для тех, кто выжил в этой длительной и неравной борьбе. Здесь выковывались и стойкость, и мужество, и революционное сознание. Навсегда останется в памяти у оставшихся в живых вероломство и жестокость французской буржуазии и ее пособников — русских помещиков и капиталистов, которые ради своих классовых интересов не останавливались перед массовым расстрелом русских солдат, поднявших знамя борьбы за прекращение несправедливой, захватнической войны, за возвращение на Родину.
Марсель, Ванвез, ля-Куртин, каторжные рудники и шахты Северной Африки — вот чем заплатила французская буржуазия русским солдатам, проливавшим свою кровь на французских полях сражений.
Но революционная борьба русских солдат во Франции характеризовалась и солидарностью трудящихся масс в их борьбе со своим классовым врагом — буржуазией. Французский народ, как и колониальные народы Северной Африки, не были безучастными зрителями борьбы между русскими солдатами и французской буржуазией. Французские рабочие и крестьяне были на стороне русских революционных солдат и помогали им всем, чем могли.
Автор настоящей книги, непосредственный участник революционных событий, описанных в ней, хотел бы закончить свое повествование рассказом о том, какое участие в его судьбе приняли простые люди — французы и швейцарцы.
20 сентября 1917 года я вместе с председателем Куртинского Совета Глобой и другими членами Совета и солдатами был захвачен карательными войсками и передан французским властям, которые заключили нас в военную [290] тюрьму города Бордо. В декабре того же года всех русских солдат, заключенных в тюрьмах города Бордо, стали распределять небольшими группами по другим местам заключения. Группу в составе 30 человек, в которую входил и я, направили на каторжные работы на остров Экс, где мы и находились до конца 1917 года, когда началась эвакуация русских солдат снова на материк.
Русских солдат при эвакуации с острова Экс сосредоточили в большом лесу кантона Безансон, вблизи швейцарской границы. По прибытии на новое место заключения многие из нас стали готовиться к побегу в Швейцарию. Однако осуществить это было нелегко. Нужно было обмануть бдительность охраны и преодолеть высокие горы; не имея ни карты, ни компаса, трудно было выбраться и из безансонских лесов и обойти пограничные посты.
Наша охрана хорошо знала об этих трудностях и не допускала мысли, что среди русских солдат могут оказаться люди, которые будут способны в таких трудных условиях совершить побег в другую страну.
Такое мнение охраны было нам на руку. Оно ослабило бдительность не только общей охраны, посты которой располагались вокруг всей территории, но и часовых, дежуривших у ворот и дверей арестантских помещений. Жители ближайших деревень очень интересовались судьбой русских солдат. С первых же дней нашего пребывания в этом новом месте заключения французские крестьяне под разными предлогами посещали наш лагерь и старались завязать знакомство и с охраной и с русскими солдатами.
Особенно часто посещал лагерь крестьянин Н. из деревни Мальбюсон. Искалеченный войной и отпущенный домой, он повседневно, под различными предлогами, искал сближения с русскими солдатами.
Однажды в начале второй половины дня, когда конвойный наряд сопровождал нас, человек 5–6, в лес на заготовку дров, Н. повстречался с нами на дороге. Случилось так, что два конвойных шли на некотором расстоянии впереди нас, а два других — на таком же расстоянии позади нас. Н. подошел к первым двум конвоирам и заговорил с ними. О чем у них шла беседа, нам не было известно. Когда конвойные привели нас в лес, где нужно было заготавливать дрова, Н. стал продолжать свою беседу на этот раз уже со всеми конвойными. [291]
На обратном пути из лесу конвойные шли так же: два впереди и два сзади, а Н. пошел с нами и вдруг проговорил: «Ву зет лидере Комиты оу камп де ля-Куртин?» (т. е. «Вы были руководителями комитетов лагеря ля-Куртин?») — и тут же продолжал: «Не хотите ли вы укрыться в Швейцарии, здесь близко». На это я ему ответил: «Вы что, хотите кого-либо из нас предать или продать?» Но Н., нисколько не обижаясь на столь резкое замечание, спокойно сказал: «Я ваш друг и хочу помочь вам. Я так же, как и вы, по горло сыт этой проклятой войной. Она меня сделала калекой, а у меня семья, дети».
Через два дня мы получили от Н. компас и карту и стали готовиться к побегу в Швейцарию. Я и член полкового комитета Козлов были первыми, кому при помощи французского крестьянина удалось подготовить и осуществить побег в Швейцарию.
В ночь на 18 января 1918 г. нам удалось благополучно ускользнуть из-под наблюдения часовых в безансонских лесах и еще более счастливо в ту же ночь перейти французско-швейцарскую границу и вступить на землю Швейцарии. Когда в ясную лунную ночь мы незамеченными пересекли большое, свободное от леса, а потому и опасное плато и вступили на швейцарскую землю, мы за много месяцев впервые легко вздохнули, хотя еще и не знали, что нас здесь ожидает. Когда же мы поднялись на высокую гору, откуда был виден не только город Вальрор, к которому мы вышли, но и почти вся Швейцария, мы громко сказали: «Прощай, проклятый мир варваров! Прощай, мир цивилизованного произвола! Прощайте, французские тюрьмы, острова и каторжные ссылки!» Проговорив этот прощальный «привет», мы повернулись и пошли дальше искать счастья в новой для нас стране.
21 января 1918 г. два жандарма городской полиции Вальрор привезли нас в город Лозанну. В этом большом и красивом городе не чувствовалось войны. Наши провожатые оказались с прямо противоположными характерами. Один, молодой, был строг, горд и высокомерен. Он был не разговорчив и все время ворчал на граждан, сидевших в вагоне и заговаривавших с нами. Другой жандарм был пожилой человек, лет 55, веселый, добродушный и разговорчивый. Он не обращал внимания на ворчание своего коллеги и держал себя с нами по-приятельски. Когда мы его спросили, куда едем и что нас ожидает впереди, он просто ответил, что мы едем в Лозанну, что это [292] самый лучший и красивый из всех городов, какие он знает. И обращаясь к нам как к «туристам», он с красноречием заправского гида стал описывать нам все достопримечательности этого древнего города.
Убедившись в добродушии конвоира, мы задали ему такой вопрос:
— Господин комиссар, по вашему рассказу, Лозанна самый красивый и восхитительный город, скажите, пожалуйста, а тюрьмы там есть?
— А как же не быть! — воскликнул он, удивленный таким вопросом. — Есть, — добавил он, — иначе и порядка не будет в стране...
— А преступники есть? — спросил Козлов. — Ведь насколько нам известно, Швейцария — страна красот и сказочной свободы?
— Преступники? — переспросил собеседник. — Сколько угодно! — И добавил: — У нас есть такая категория людей, которые не боятся никаких мер наказания. В других странах Европы предельный срок заключения преступников не превышает двадцати пяти лет, а у нас он достигает сорока лет, и, тем не менее, преступников много.
Так, мирно беседуя с добродушным жандармом, мы незаметно достигли города Лозанна.
На станции Лозанна было много народу. Пассажиры, с которыми мы ехали в вагоне, при выходе на перрон обращали на нас внимание своих сограждан. И потому, с каким участием смотрели на нас эти люди, можно было заключить, что они сочувствуют нам и готовы помочь, чем могут.
На перроне мы были встречены двумя полицейскими и каким-то человеком в гражданском костюме. Он заговорил с нами на чистом русском языке:
— Я русский, политический эмигрант, профессор философии при Бернском университете, Трифонов Николай. — Он тут же предъявил нам свою визитную карточку.
После представления он обратился к полицейским чинам и попросил у них разрешения войти с нами в помещение. В помещении он сел сам и предложил сесть и нам. Когда мы посмотрели в окно, то увидели, что многие прибывшие с нашим поездом, а также и встречавшие их не покинули вокзал, а остались стоять у окна, наблюдая за тем, что происходит в комнате. Это были простые, [293] скромно одетые люди. Они посылали нам дружеские знаки приветствия и как бы ободряли нас.
Когда мы сели, профессор Трифонов спросил нас, какой партии программу мы разделяем? На это мы ответили ему, что мы люди беспартийные. Когда вернемся в Россию и познакомимся с программами партий, тогда и будем решать, к какой из них следует присоединиться. Профессор улыбнулся и сухо проговорил:
— Простые солдаты, без образования, без знания чужого языка никогда не пойдут на такой смелый риск, на какой пошли вы. — Проговорив это, он добавил: — В России идет война с общим врагом, идет и внутренняя война, и рядовой солдат стремиться в Россию сейчас не будет, ему война надоела.
После этого он стал расспрашивать о подробностях куртинских событий. Хотя мы и были рады встретить русского человека в чужой стране, но профессор Трифонов не произвел на нас впечатления своего человека, земляка, и мы стали в разговоре с ним сдержанными.
Больше я ничего не могу сказать о русском профессоре Трифонове. В дальнейшем он не принимал никакого участия ни в нашей судьбе, ни в судьбе других русских солдат, очутившихся в Швейцарии.
Скоро наша беседа была прервана вошедшим полицейским, который, извинившись перед профессором Трифоновым, предложил нам следовать за ним к комиссару полицейского управления Лозанны.
Когда мы вышли на перрон, то увидели, что толпа на перроне не только не уменьшилась, а увеличилась. И наши знакомые по вагону приветливо помахивали нам, кто платочком, кто рукой. Некоторые приподнимали шляпы или кепи и дружески говорили: «Бон вояж» (счастливого пути, до новой встречи). Это участие простых людей Лозанны растрогало и ободрило нас неизмеримо больше, чем встреча с профессором Трифоновым.
Скоро мы пришли в управление полицейского комиссара. Полицейский комиссар, человек лет 50, встретил нас любезно. Он усадил нас на некотором расстоянии от своего стола, по бокам которого сидели чиновники и вели запись нашего разговора с ним. Полицейского комиссара интересовало все: год, месяц и день нашего рождения, кто наши родители, род их занятий, образование родных и наше, когда мы были призваны в армию, когда прибыли во Францию, на каких фронтах сражались, в каких [294] частях и так далее, самые мелкие подробности. Мы терпеливо отвечали на все эти вопросы, но когда он стал интересоваться организацией русских войск во Франции и их вооружением, мы ему вежливо сказали, что на все эти и другие вопросы подобного рода мы отвечать не будем, так как они имеют чисто военное значение и не относятся к делу. Мы напомнили комиссару, что мы солдаты русской армии, принимали присягу не разглашать военной тайны и эту присягу не нарушим. Полицейский комиссар посмотрел на нас, затем сказал:
— Вам теперь все равно; ведь вы же дезертиры, а дезертиры не обязаны соблюдать присягу.
На это мы ему ответили, что он ошибается, принимая нас за дезертиров. Мы перешли франко-швейцарскую границу, спасаясь от репрессий французских властей, чтобы просить политического убежища. Мы не собираемся долго задерживаться в Швейцарии и уедем в Россию, как только к этому представится какая-либо возможность.
Полицейский комиссар еще раз внимательно посмотрел на нас и сказал:
— Я вижу, господа, что вы не простые солдаты...
И тут же нажал звонок. Нас вывели из полицейского управления и отвели в одну из свободных военных казарм Лозанны.
На второй день военную казарму, куда нас поместили, стали осаждать жители города. За ворота казармы нас не выпускали. Но на просторном казарменном дворе гулять разрешалось целый день без всякой охраны. Желающих познакомиться с нами было очень много. Каждый, кому удавалось завести с нами разговор, интересовался нашими дальнейшими планами, подробностями событий, которые заставили нас искать убежище в их стране, ободрял нас. Многие предлагали свои услуги, чтобы устроить нас на работу, обещали нам помощь. Число таких знакомств росло с каждым днем. Следует сказать, что широкому знакомству швейцарских граждан с нами немало способствовал русский политический эмигрант, живший тогда в Лозанне, Николай Батурин
. Он относился к нам с большим участием, часто навещал нас и оказывал нам посильную помощь.
Наш побег в Швейцарию оказался счастливым началом, [295] проложившим путь к избавлению десятков русских солдат от французской каторги. 22 января 1918 г., через пять дней после нашего побега, в Лозанну привезли еще двух куртинцев. Через три дня, т. е. 25 января, в Лозанну прибыли 14 русских солдат. Это были пулеметчики 4-й пулеметной роты 1-го полка 1-й бригады. Вслед за ними 27 января швейцарскую границу перешли 30 узников каторжного лагеря Безансонского леса, а в начале февраля швейцарскими властями было задержано и доставлено в Лозанну еще 64 русских солдата, бежавших из Франции.
Швейцарские власти не очень охотно предоставляли убежище русским солдатам, бежавшим из Франции. Они называли их дезертирами и содержали в условиях, близких к тюремным.
В начале февраля 1918 года из русских солдат, бежавших в Швейцарию, были сформированы две рабочие команды, которые и были отправлены на мелиоративные работы: одна в долину реки Рона, а другая в район г. Ивердон. Я попал в ту рабочую команду, которая вела работы в долине реки в районе деревни Рид кантона де-Валей.
В рабочих командах был установлен особый режим. Постоянной вооруженной охраны с нами не было. Эту обязанность выполняли негласные чины полицейской службы, проживавшие в деревне Рид. Всей работой руководили старший смотритель и инженер-мелиоратор. Несмотря на тяжелую физическую работу, норма питания в рабочих командах была очень низкой. Суточный рацион рабочего состоял из 300 граммов хлеба, 25 граммов пшена и 100–150 граммов моркови. Это была голодная норма, которая не могла поддерживать наши силы на такой тяжелой работе. Хроническое недоедание грозило окончательно подорвать здоровье. У русских солдат начались серьезные заболевания. Швейцарские власти смотрели на все это безучастно. Они ничего не сделали для того, чтобы хоть чем-нибудь облегчить наше положение.
Не остались безучастными к нашей судьбе лишь простые люди Швейцарии. В деревне Рид, где размещалась наша рабочая команда, выдача хлеба населению была возложена на владельца небольшого торгового магазина. К его магазину была прикреплена и наша рабочая команда, состоявшая из 62 человек. Когда на почве голода в команде начались массовые и серьезные заболевания, [296] мы обратились к владельцу магазина с просьбой, не окажется ли у него возможности выдавать на каждого из нас за наличный расчет хлеба больше того, что мы получаем по карточкам.
На нашу просьбу он ответил:
— Все мы с большим сочувствием относимся к вам — русским солдатам. И я рад помочь вам. С сегодняшнего дня я буду отпускать вам хлеба по тысяче триста граммов на каждого. По вечерам, когда вы будете приходить получать хлеб по карточкам, я буду выдавать вам за наличный расчет еще по килограмму хлеба, но только предупредите своих товарищей, чтобы они не предавали это огласке.
И тут же подозвал к себе жену и взрослую дочь, работавших вместе с ним в магазине, предупредив их о своем решении. После этого жизнь русских солдат нашей рабочей команды улучшилась. Угроза голодной смерти миновала. Владелец магазина и его семья старались всячески помочь нам. Иногда они снабжали нас и другими продуктами.
Прошло достаточно времени, пока швейцарские власти узнали об этом великодушном поступке. Они наложили на владельца магазина большой штраф и категорически запретили ему отпускать какие-либо продукты русским солдатам сверх установленной нормы. Но дело было уже сделано. Наши подорванные силы были восстановлены.
С таким же трогательным участием относились к русским солдатам и остальные жители деревни. Они оказывали нам и посильную помощь и внимание. Когда наступили дни масленицы, жители деревни пригласили всех нас (по два — три человека на дом) провести вместе с ними праздники. На протяжении почти всей недели по вечерам, по окончании работ, русские солдаты были гостями радушных крестьян.
Истекал месяц нашей работы в долине реки Рона. Неудовлетворительное питание, тяжелый физический труд, отсутствие специальной одежды и обуви для работы в заболоченной местности — все это стало сказываться на здоровье людей рабочей команды. Начались массовые простудные заболевания.
Между тем наши просьбы к властям создать нам необходимые условия для работы оставались безрезультатными. Мы решили объявить забастовку, а вместе с ней и голодовку. Швейцарские власти обрушились на нас с репрессиями. [297] Они арестовали, судили и заключили в ссыльные тюрьмы руководителей забастовки, в числе которых был и я с Козловым.
В те дни, когда в нашей рабочей команде была объявлена забастовка, перешли швейцарскую границу в поисках политического убежища 360 человек русских солдат-куртинцев, отбывавших наказание в штрафном рабочем батальоне в кантоне Безансон.
Этот массовый переход границы был осуществлен русскими солдатами открыто, на виду у пограничных постов, которые не предприняли никакой попытки помешать русским солдатам укрыться в Швейцарии от произвола французских властей.
Но швейцарские власти отказали русским солдатам в политическом убежище. Они спешно мобилизовали жандармские, полицейские и военные силы ближайших приграничных кантонов и оцепили ими русских солдат. Затем вызвали представителей французского военного командования и передали им русских солдат.
Этот акт был грубым нарушением общепринятых международных обязательств. Но швейцарские буржуазные власти пошли на это, лишь бы избавиться от нового отряда революционных русских солдат.
Простые люди Швейцарии возмущались поступком своих властей, но были бессильны помешать этому. Когда нас, как руководителей забастовки, под строгим конвоем отправляли в ссыльную тюрьму, почти все жители деревни Рид пришли проститься с нами. Им было уже известно о выдаче швейцарскими властями большой группы русских солдат, перешедших швейцарскую границу, французскому военному командованию. Пожимая нам руки, они говорили:
— Мы не одобряем этого поступка наших властей. Мы все с вами и за вас. Желаем вам поскорее увидеть вашу родину.
Так же были настроены и простые люди маленького городка Монтан, через который мы следовали к месту нашего заключения — тюрьму-колонию Бельшас.
Так на протяжении всех долгих дней борьбы русских солдат за свое священное право вернуться на Родину, поднявшую знамя борьбы за освобождение трудящихся от капиталистического рабства, их друзьями и помощниками были простые люди Франции, Северной Африки, Швейцарии. Это было яркое проявление международной [298] солидарности трудящихся — огромной непобедимой силы в истории нашего времени.
...В июне 1918 года в одной из швейцарских газет было объявлено о прибытии в Швейцарию советской дипломатической миссии.
Газета дошла и до ссыльной тюрьмы, где я отбывал наказание. При помощи простых добрых людей мне и другим русским солдатам, отбывавшим наказание в ссыльных тюрьмах, удалось связаться с советской миссией, и мы оказались на свободе. Советская миссия добилась не только нашего освобождения, но и возвращения нас на Родину.
В июле 1918 года, взволнованные и счастливые, вступили мы на землю нашей Родины, а в начале августа я уже был бойцом 1-й коммунистической роты Воронежского полка Красной Армии.
Список иллюстраций
Рис. 2. Высадка русских войск в Марселе 7 (20) апреля 1916 г. (стр. 32)
Рис. 3. Общий вид лагеря ля-Куртин со стороны железнодорожной станции Куртин (стр. 92)
Рис. 4. Русские солдаты, сосланные в Северную Африку, в концентрационном лагере Медеа (стр. 268)
Рис. 5. Русские солдаты совершают 412-километровый переход в Северной Африке (стр. 270)
Рис. 6. Русские солдаты, сосланные в Северную Африку, в лагере Лагауат, окруженные пулеметчиками (стр. 272)
Фото из Wikipedia. Лето 1916 года, Шампань. Начальник 1-й бригады генерал Лохвицкий с несколькими русскими и французскими офицерами обходит позиции. На нём синие галифе с широкими генеральскими лампасами. Справа от него - командир 2-го полка полковник Дьяконов и адъютант поручик Клере. На цветном фото хорошо видно, как защитный цвет русской военной формы выделялся на фоне серо-голубого французского обмундирования. Из архива французской армии.
