— Что это за вооруженные люди в русской форме, откуда они взялись? — спросил недоумевая член Совета Ткаченко, обращаясь к Глобе. — Ведь третья бригада нас ожидает где-то в другом месте и без оружия?..
      — А ты разве не видишь? Это и есть третья бригада, — [148] ответил один из членов Совета, шедший рядом с Глобой. — Командование, очевидно, таким способом решило объединить дивизию. Я вижу — нас жестоко обманули, — заключил он.
      — Занкевич надеется, что мы, молодое руководство, не справимся со своей задачей, — добавил Глоба.
      — Не может этого быть, — возразил Ткаченко, не допуская мысли, что командование русских войск может пойти на такое вероломство. Но это было так. Вдоль всего пути следования куртинцев были расставлены вооруженные посты солдат 3-й бригады, за которыми находились стрелковые и пулеметные роты во главе со своими офицерами.
      Стало ясно, что куртинцы попали в засаду. Об этом говорили и вооруженные люди, и боевой порядок, в котором находились подразделения 3-й бригады.
      Еще один — два километра пути, и все убедились, что 10 тыс. человек, вышедших по призыву генерала Занкевича на соединение бригад без оружия, оказались в сплошном кольце вооруженных солдат 3-й бригады, которые все были пьяны и вели себя так, что каждую минуту от них можно было ожидать открытого вооруженного нападения. Раздумывать было поздно. Совет понял, что он дал себя обмануть и что теперь, как никогда, нужны выдержка и спокойствие. Поэтому куртинцы продолжали свой путь.
      В пункте, намеченном для соединения бригад, куртинцев встретили генералы Занкевич и Лохвицкий, старшие командиры и военный комиссар Рапп.
      Генерал Занкевич, расплываясь в довольной улыбке, с напускной торжественностью держа руку под козырек, подошел к Глобе, окруженному членами Совета, и сказал:
      — Благодарю вас, господа, за покорность, внимание к моим приказам и подчинение Временному правительству! — И, не дожидаясь ответа, сразу же обратился к солдатам:
      — Благодарю и вас, братцы, храбрые воины не царской, а новой, революционной армии! Я счастлив, что вы наконец одумались и сами пришли искупить свою вину. Я буду рад сегодня же телеграфировать Временному правительству и военному министру, что вы, вчера еще непокорные войска, сегодня раскаялись и готовы выполнить любой приказ...
      На речь Занкевича не последовало ни криков «ура», ни возгласов одобрения. Все затихло в тревожной тишине... [149] И Занкевич, постояв несколько секунд в таком положении, под гробовое молчание куртинцев, уступил свое место командиру 5-го полка 3-й бригады полковнику Котовичу, который объявил:
      — Все пришедшие на соединение дивизии располагаются на месте, отведенном для каждого полка. Вам сейчас раздадут палатки и укажут место для разбивки лагеря поротно. Через полчаса вам подадут кухни с готовым горячим обедом...
      Полил сильный дождь. Кругом было голое поле, заросшее бурьяном. Солдаты спокойно выслушали речь Занкевича и объявление полковника Котовича. Но как только последний кончил говорить, поднялся страшный шум. Послышались голоса: «Обман, позор!», «Все равно силой не возьмете!», «За себя постоим!»
      Занкевич и все его окружение не ожидали этого. Они считали, что куртинцы все еще не разобрались в их хорошо организованной ловушке. Поднявшийся шум, протесты и угрозы заставили Занкевича обратиться к Глобе с вопросом: «Что это значит?» Глоба, не отвечая Занкевичу, подал рукою знак солдатам успокоиться, быстро повернулся к нему и сказал:
      — Господин генерал! Объединение бригад и ваши гарантии явились не чем иным, как беспримерным обманом. От имени Совета и десяти тысяч солдат заявляю, что мы не будем размещаться здесь, в поле, и вернемся в лагерь. Я прошу вас не чинить нам никаких препятствий, иначе я не ручаюсь и за вашу жизнь. Все это может произойти и произойдет в том случае, если вы сделаете хоть одну попытку обратить против нас оружие обманутых вами солдат. Вся ответственность за возможное кровопролитие ляжет на вас. Но заверяю вас, что никакая сила не заставит ни одного солдата оставаться здесь...
      — Мы просим вас, — сказал в заключение Глоба, — сдержать свое слово относительно гарантии и дать нам возможность вернуться в Куртин. Распорядитесь убрать вооруженные части с нашего пути и назначьте офицеров, которые вывели бы нас отсюда. Это будет лучшим выходом из создавшегося положения.
      Спокойная и твердая речь Глобы и решимость, написанная в этот момент на лице каждого солдата-куртинца, заставили Занкевича отказаться от своего плана. Он еще раз понял свое бессилие сломить волю революционных солдат. [150]
      Отпустив бригаду обратно, Занкевич приказал всем офицерам стать во главе своих подразделений, вернуться в Куртин и ожидать его дальнейших распоряжений...
      Под усилившимся дождем 1-я бригада вечером прибыла в Куртинский лагерь, счастливо избежав благодаря своему единству и сплоченности расставленной ей генералом Занкевичем ловушки.
      Следует сказать, что вопрос о разоружении революционных солдат методом «соединения» бригад командованием русских войск во Франции был хорошо продуман и тщательно подготовлен. Когда куртинцы покинули лагерь и пошли на соединение дивизии к станции Клерво, в Куртин направились две вооруженные роты 3-й бригады. Во главе рот шли их командиры капитаны Шмидт и Жуков. Одна из рот шла в лагерь с северной, а другая — с северо-западной стороны. Густой лес хорошо скрывал их движение к лагерю и давал возможность незамеченными вплотную подойти к нему.
      Первая задача этих рот заключалась в том, чтобы проникнуть в центральную часть лагеря, где располагалась раньше 3-я бригада и находились склады с боеприпасами. Затем они должны были занять казармы с оружием, где, как они полагали, находятся одни дневальные, которые не в состоянии будут оказать им сопротивление.
      Но солдаты, оставленные для охраны лагеря, заметили движение вооруженных рот раньше, чем те предполагали. Куртинцы быстро подготовили несколько пулеметов и стали выжидать, что предпримут внезапно появившиеся незваные гости. Когда солдаты 3-й бригады вступили во дворы крайних казарм, куртинцы скомандовали им «Стой!» и затрещали затворами пулеметов. Не ожидая такой встречи, роты 3-й бригады растерялись и поспешно отступили.
      Как выяснилось впоследствии, эти две роты 3-й бригады, проникшие в Куртинский лагерь, составляли передовой отряд, за которым следовали еще несколько рот в качестве подкрепления. Задача их состояла в том, чтобы овладеть всем лагерем, складами и оружием и тем самым лишить солдат 1-й бригады возможности возвратиться в лагерь и разместиться в своих казармах.
      Однако коварный план генерала Занкевича и на этот раз потерпел крах. Его сорвала бдительность революционных солдат, охранявших лагерь.
      Утром 5 августа дежурные по ротам доложили Совету, [151] что офицеры, пришедшие вчера вечером с бригадой в Куртин, ночью ушли в лагерь Фельтен. Чтобы оправдать свое недостойное поведение, офицеры заявили Занкевичу и военному комиссару Раппу, что якобы «бунтовщики» под предводительством вожаков Куртинского Совета пытались арестовать их и учинить над ними расправу. Поступок офицеров и сфабрикованная ими новая версия о бунтарском поведении «мятежных» солдат еще более увеличили недоверие и ненависть солдат к офицерам.
      В 11 часов утра того же дня в лагерь ля-Куртин прибыли военный комиссар Рапп, начальник дивизии генерал Лохвицкий и представитель французских военных властей ле Лонг. Прибывшие направились в Совет, где генерал Лохвицкий сразу же приступил к делу.
      — По приказанию представителя Временного правительства генерала Занкевича, — начал Лохвицкий, — я вместе с комиссаром господином Раппом и представителем высших властей французского командования прибыл к вам лично для переговоров.
      Сделав короткую паузу, Лохвицкий продолжал:
      — Ваше молчаливое согласие подчиниться Временному правительству, выраженное вами вчера, сегодня снова нарушено. Все, что нам стало известно от офицеров, посланных к вам для восстановления порядка и бежавших ночью от вас вследствие покушения на их жизнь, огорчает нас. Ваш поступок достоин сожаления. Офицеры заявили нам, что они отказываются стать во главе мятежных солдат. Посылая со мною своего представителя, высшее французское командование желает убедиться само, хотите ли вы повиноваться военным законам и сегодня же, к четырем часам пополудни, сложить оружие, которое будет взято под охрану французскими солдатами. Если же вы откажетесь выполнить это приказание, то с завтрашнего дня к вам будут применены крайние меры непосредственно французскими властями...
      Лохвицкий еще раз сделал короткую паузу, немного подумал, приподнялся с места и закончил:
      — Прошу Совет высказать свою точку зрения по затронутым вопросам. — Сказав это, он вполголоса стал что-то говорить представителю французского командования.
      — Господин генерал! — сказал один из членов Совета, взяв слово первым. — Не обманывайте себя, не обманывайте и нас. Если мы вчера поддались обману и вышли из лагеря — это не значит, что мы изъявили полную покорность. [152] Мы пошли на станцию Клерво, искренне желая соединиться с третьей бригадой и начать полезную для родины работу. К сожалению, вместо соединения вы окружили нас вооруженными солдатами третьей бригады. Вы хотели обманным путем разоружить бригаду и силой заставить солдат подчиниться вам. Не сомневаемся и в том, что французские власти были в курсе всех ваших намерений, а их войска располагались вместе с третьей бригадой или за ее линией. Русское командование во Франции в его настоящем составе не пользуется доверием солдат. Довериться нашим офицерам мы также не можем. Тем более после провокационного бегства офицеров, которые недостойны звания русского человека...
      — Мы, господин генерал, — заговорил председатель Совета Глоба, — доказали наше желание совместной работы тем, что доверились вам и вышли без оружия на соединение бригад. Чем же вы ответили на это? Вы окружили нас вооруженными солдатами третьей бригады и хотели заставить капитулировать. В то же время два других ваших отряда ворвались в наш лагерь с целью захватить его. Ваши поступки окончательно подорвали доверие солдат к вам. Мы теперь не поверим больше ни одному вашему слову. Мы твердо будем стоять на своем: пока мы военные — оружия не сдадим и с большей настойчивостью, чем прежде, требуем отправить нас в Россию. Это наше последнее решение.
      Переговорив вполголоса по-французски с ле Лонгом, Лохвицкий вручил Глобе небольшой лист бумаги. Раскрыв его, Глоба увидел, что это был второй ультиматум генерала Занкевича, датированный 4 августа. Ультиматум гласил:

      «Солдатам лагеря ля-Куртин.Завтра, 24 июля (5 августа), русские части разоружаются. Они сдают все свое оружие в указанном месте под охрану французов. Эта операция должна быть закончена к четырем часам пополудни. Войска выдают известное количество своих вожаков... Учения должны возобновиться послезавтра. Если войска не подчинятся, они будут переданы французским следственным властям...» .

      Новый ультиматум Занкевича, как и следовало ожидать, [153] преследовал все ту же цель — разоружить революционных солдат и расправиться с ними.
      Вручив ультиматум Совету, генерал Лохвицкий и его спутники отправились к военному коменданту лагеря подполковнику французской службы Фарин. Здесь Лохвицкий по телефону приказал выслать из Фельтена несколько рот 3-й бригады, чтобы силой принудить непокорных подчиниться новому приказу. Но через два часа из штаба 3-й бригады было получено следующее сообщение: «3-я бригада пришла в сильное возбуждение. Отправить ее всю или отдельные роты действовать против мятежников лагеря Куртин сейчас невозможно...»
      Получив такой ответ, Лохвицкий обратился за помощью к генералу Комби. Коротко изложив ему ход переговоров с Куртинским Советом, он добавил:
      — Третья бригада, вчера еще надежная, сегодня совершенно разложилась, и положиться на нее нельзя. Прошу прислать своих солдат к лагерю и оказать на мятежников воздействие, что даст возможность разоружить непокорных. В противном случае непринятие мер усилит их упорство и дальнейшее сопротивление...
      Разговор по телефону с начальником русской дивизии встревожил генерала Комби. Поэтому он не замедлил лично прибыть в лагерь ля-Куртин. Несмотря на то, что подполковник Фарин доложил ему, что русские солдаты ведут себя прилично, жалоб от граждан и мэров общин на них нет, что в лагере спокойно и полиция из солдат службу несет хорошо, генерал Комби, напуганный сообщением Лохвицкого, поспешил исполнить его просьбу. Вернувшись в свой штаб, он отдал распоряжение, чтобы «войска защиты» окружили лагерь ля-Куртин более тесным кольцом.
      Принимая это решение, генерал Комби наметил на карте три направления, или сектора, где, по его мнению, придется действовать его войскам против «мятежной» бригады лагеря Куртин.
      Первое направление проходило по южной окраине лагеря. На этом направлении должен был действовать сводный полк в составе одной роты (в 200 человек) 100-го полка, одной роты той же численности 126-го полка, роты 84-го Бривского полка, по одному взводу (по 100 человек) 12-го и 21-го полков Лиможского гарнизона и две пулеметные роты Тулльского гарнизона. Одна рота этого полка должна была взять под охрану деревню Куртин. Общее [154] руководство сводным полком генерал Комби возложил на полковника Менар, начальника нестроевой части 48-й французской бригады.
      Второе направление проходило по северной окраине лагеря. Здесь должен был действовать полк «защиты» в составе одной роты 162-го пехотного полка города Лиможа, одной роты 78-го пехотного полка города Герре, двух взводов 4-го и 12-го лиможских драгунских полков и трех взводов 75-го Ангулемского полка. Общее руководство этой частью «защиты» принял на себя командир 162-го пехотного полка полковник Фишер.
      Направление, выводившее в центральную часть лагеря, занимала третья сводная часть «защиты» в составе трех рот 33, 43 и 127-го полков Лиможского гарнизона, двух пулеметных рот того же гарнизона и по одному взводу 12-го и 21-го стрелковых полков. Эту сводную часть «защиты» возглавил помощник командира 162-го стрелкового полка подполковник Диар.
      Французские войска, кроме общего надзора за Куртинским лагерем, должны были контролировать и все дороги, ведущие в лагерь. Таким образом, на французские войска возлагалась роль «усмирителей» революционных русских солдат.
      Судьба 3-й бригады также была решена. Для большей изоляции 3-й бригады, которая уже не в первый раз отказывалась действовать силой оружия против 1-й бригады, а также для устранения всякой возможности влияния на нее революционно настроенных солдат командование дивизии по согласованию с французскими властями 12 августа перебросило, эту бригаду в отдаленный район Жиронды, в лагерь Курно.
      8 августа в лагерь ля-Куртин прибыл старший унтер-офицер Егоров — член делегации, посланной в мае в Россию с наказом к Временному правительству об отзыве русских войск из Франции.
      Когда делегация прибыла в Россию и доложила Керенскому просьбу солдат — отозвать русские войска обратно на родину, военный министр прежде всего распорядился зачислить делегацию в Петроградскую агитационную школу и ждать ей дальнейших указаний. После того как члены делегации прослушали курс лекций по истории России и об очередных задачах русской революции, они обратились в военное министерство с просьбой разрешить им выехать во Францию в свои части. На эту просьбу военное [155] министерство ответило, что военный министр считает возвращение делегации во Францию излишним. По распоряжению министра делегаты будут распределены по частям действующей армии по усмотрению Главного управления Генерального штаба.
      Таким образом, из всего состава делегации только один старший унтер-офицер Второв получил разрешение Главного управления Генерального штаба возвратиться во Францию. И это было не случайно. Второв оказался горячим защитником политики Временного правительства в отношении войны. Поэтому на нем и остановил свой выбор военный министр Керенский. Вернувшись во Францию, Второв явился к Занкевичу и доложил ему ответ Временного правительства на просьбу русских бригад. После этого, по согласованию с Занкевичем, Второв отправился в части дивизии. Для встречи Второва полки бригады и роты маршевых батальонов были выстроены на большом лагерном плацу.
      Бторов читал свой доклад. В докладе Второва о поездке в Россию, длившемся более двух часов, ничего не было сказано ни о революционном положении в стране, ни о том, как разрешен Временным правительством вопрос о возвращении бригад на родину. Его доклад состоял из описания тех лишений, которые испытывал русский народ от дороговизны и разрухи, но он не касался причин, их породивших. Только в заключение Второв сказал несколько слов о том, что 3–5 июля большевики в Петрограде организовали антиправительственное выступление и вызвали кровопролитие, что на Россию надвигается новая беда в виде новой революции, которую готовят большевики.
      Услышав это, члены Совета и все солдаты поняли, что их «делегат» является рупором русской реакции, что он послан Керенским во Францию с определенной целью: дезориентировать солдат и заставить их быть слепыми исполнителями воли русской буржуазии. Солдаты, не церемонясь, прервали докладчика и попросили его ответить на вопросы.
      — Какие меры принимает Временное правительство к отправке нас в Россию? — спросили докладчика.
      — Керенский, выслушав наш доклад, сказал: «Я буду телеграфировать Занкевичу все, что нужно», — ответил докладчик. [156]
      — Что вам в России было известно о нас, русских войсках во Франции? — последовал второй вопрос.
      — В России всем стало известно, что небольшая кучка русских солдат во Франции отказалась выступить на фронт и сложила оружие, — ответил Второв.
      — Ведь ты же сам теперь убедился, что все это — ложь?
      — Да, все это так, — сказал докладчик, — но вы не подчинились Временному правительству и приказу начать боевую подготовку, а это все равно, что сложить оружие, отказаться воевать, — заключил он.
      После этих слов по рядам солдат покатился гул негодования. Посыпались нелестные реплики по адресу «делегата», вернувшегося из России. Солдаты без команды стали расходиться, и Второв остался один на трибуне.
      Нервно комкая в руках листы своего доклада, он крикнул:
      — Мои убеждения не позволяют мне больше оставаться с вами и приезжать к вам. Вы заслуживаете того же, что и большевики в России.

Глава VIII. Голодная блокада