* * *

      Сайэр пулмайстер, надо отдать ему должное, сделал самое умное, что мог сделать в такой ситуации. Немедленно собрал импровизированный военный совет, подозвав меня, мага Гаэлариха и вахтмайстера Друэна.
      Магистр, однако, не подошел к Удиго, продолжая свои манипуляции. А ни я, ни Друэн ничего толкового присоветовать не могли. С точки зрения классического военного искусства задача не имела решения… По крайней мере, теми средствами, что мы располагали, решить ее не стоило и пытаться…
      Легкоконная пула никак не предназначена прорывать пехотный строй. Ее козыри — скорость и маневр, и любой военачальник, понимающий толк в своем деле, использует легкую кавалерию для разведки и для глубоких рейдов по слабо защищенным тылам противника, а на поле боя — для завершающего аккорда битвы, для преследования опрокинутого и бегущего врага…
      На строй же латников или легионеров — или даже на такое, как сегодня, его подобие — надо посылать похожий строй, и в жестокой сече решать, чья воля к победе сильнее. Либо проламывать вражеские ряды таранным ударом клина тяжелой кавалерии… Если бы у нас была хоть сотня закованных в броню всадников на закованных в броню тяжеловозах, — уверен, мятежники бы не устояли, все-таки до регулярной армии им далеко. А легкая конница довершила бы разгром… Но чего нет, того нет.
      И послать сейчас пулу в лобовую атаку, — значит, бессмысленно уложить ее. Кони быстрые, но ничем не защищенные… Доспехи у солдат легкие, кожаные… Увязнут в схватке в передними рядами, потеряют скорость, — и начнется раздолье для крестьянских вил и кос… И для серпов, подрезающих лошадям поджилки. А пращники обрушат град камней. И лучники не останутся в стороне.
      Если же случится так, что, уложив большую часть пулы, мы все же прорвемся, прорубимся, — то обескровленные, израненные всадники тут же столкнутся со свежим врагом. Наступали мятежники в две линии — за пращниками вновь отряды «пикинеров», за ними — вновь стрелки. Первая линия тем временем сомкнет прорванный фронт, развернется, ударит с тыла, и начнется резня окруженной, потерявшей маневр конницы…
      — Надо попробовать их на прочность, — только и смог предложить я.
      — Выражайтесь яснее, майге-э-эр Хигарт! — заявил Удиго. Апломб в его голосе и тоне уменьшился, но совсем не исчез… Сайэр пулмайстер еще не осознал, насколько серьезно дело.
      Зато Друэн понял меня сразу.
      — Демонстрация… — сказал он, покусывая седой ус. — Стоять в строю и наступать строем их научили, не знаю уж, кто и как успел… Но могут не выдержать вида скачущей на них конницы. Командуйте атаку, сайэр пулмайстер.
      Сайэр пулмайстер скомандовал: расправил плечи, одернул плащ и рявкнул хорошо поставленным командным голосом, отработанным на придворных парадах:
      — Горнисты, трубить атаку! Знаменосцы — штандарты по-о-о-од-высь! Ротные командиры — ко мне за приказаниями!
      Ну полководец… Ни дать, ни взять — Гиэранц Победоносный с батальной мозаики «Битва при Угорине». Вот только не мешало бы все-таки сначала проинструктировать ротных, а уж потом трубить атаку…
      Ладно хоть задачу ротным командирам ставил Друэн: произвести демонстрацию атаки, но в соприкосновение не входить; если мятежники не побегут — обстреливать их из луков с безопасного расстояния…
      …Четыре роты разворачивались в атакующий порядок — четко, уверенно, приятно смотреть… Мятежников эти приготовления не смутили, и они продолжали неторопливо приближаться, не ломая строя, выдвинув вперед своих пикинеров. Вернее, если исходить из основного их оружия, — косиньеров. Чтобы хорошенько разглядеть врагов, уже не требовались услуги крылатого разведчика.
      Удиго-ар-Виеналь, похоже, уверился, что выбранная тактика непременно принесет успех, и поглядывал он по сторонам с прежней спесью…
      У меня такой уверенности не было. И я поспешил к магу Гаэлариху.

* * *

      Казалось бы: при том бурном развитии магии, в том числе боевой, что началось после Катаклизма, воинское искусство должно захиреть. А то и вовсе умереть…
      Многие маги, по крайней мере, еще несколько лет назад придерживались подобного мнения. К чему, дескать, выводить на поле боя многотысячную толпу вооруженных людей, если одному-единственному магу, обладающему достаточными знаниями и достаточным количеством Небесных Кристаллов, подвластны стихии куда более могучие, чем соединенные силы всех этих тысяч? Для битвы, мол, теперь не нужны полководцы и их полки, нечего им мешаться под ногами у магов, выясняющих, чьи заклинания сильнее. Достаточно небольшого отряда зачарованных чудовищ, чтобы разорвать в куски проигравшего…
      И это хорошо, утверждали сторонники магических войн. Человечество Лаара слишком пострадало в Катаклизме, чтобы отрывать от мирных дел столько молодых мужчин, тратить огромные ресурсы на их вооружение, обучение, содержание, — а затем губить без всякой пользы для цивилизации. Сражаться будут маги, а люди — работать, кропотливо восстанавливать Лаар. Под мудрым руководством тех же магов, разумеется.
      Гладко выглядело на словах и на пергаменте. А вот на деле… На деле до сих пор победу приносит искусство полководцев, подкрепленное мужеством их солдат.
      Всё дело в том, что магические заклинания — штука тонкая, хрупкая. И лучше заниматься ими в спокойной обстановке, и уж тем более без магических помех со стороны. Да, в идеальном случае маг в одиночку может обратить в бегство вражескую армию. Ударит огненным дождем, и вся недолга. Но — только если в составе той армии нет другого, враждебного мага. Ломать всегда легче, чем строить, — и расстроить магическую атаку может маг, на порядок менее изощренный в Искусстве, чем атакующий.
      Собственно, к этому вся магическая составляющая сражения и сводится: к распознанию и разрушению заклинаний соперника. А кто будет победителем, по старинке определяют копейщики и мечники. Либо, если маги схлестнулись в одиночку, без сопровождающего войска, — заранее подготовленные ими магические существа. Страховидлы, как именует их мой приятель Баррах.
      Гаэларих трудился вовсю, и давалось это ему нелегко: побледнел, по лицу катились крупные капли пота. И мне оставалось надеяться лишь на то, что в академии и в магистратуре он не был неуспевающим разгильдяем, не предпочитал лекциям и практикумам пивные кружки и девичьи юбки, — и с неба на нас сейчас не польются огненные струи и не посыплются камни с бочонок размером…
      — Где он? — быстро спросил я, когда в трудах мэтра магистра наступил коротенький перерыв.
      Он прекрасно понял, о ком я спрашиваю, — о враждебном маге, конечно же.
      — Вон тот холм, — столь же быстро показал Гаэларих рукой на возвышенность в полутора лигах от нас, и начал творить новое заклинание.
      Понятно… Вот отчего часть мятежников на нас не движется, — несколько отрядов из второй линии остановились как раз возле того холмика. Охрана главарей, и одновременно резерв на тот случай, если бой примет неожиданный для них оборот.
      Отчего-то мне все сильнее казалось, что выполнить наказ сайэра епископа и избежать драки нашему отряду сегодня не удастся.

* * *

      Демонстрация провалилась… Мятежников не испугал вид скачущей на них конницы, лишь плотнее сомкнулись щиты да заблестели наконечники выставленного вперед оружия. А за спиной косиньеров пращники уже доставали снаряды из сумок и начинали со свистом раскручивать свои орудия.
      Вновь протрубили горны, и роты, повинуясь новому сигналу, стали сбавлять аллюр. Лишь один конник, потеряв управление норовистой лошадью, продолжал во весь опор скакать к строю мятежников…
      Мы с Друэном во все глаза наблюдали за обреченным солдатом. И за повстанцами. Дрогнут ли хотя бы те несколько из них, на кого прямиком несется взбесившийся конь?
      Не дрогнули. Конь дико заржал и поднялся на дыбы, получив удар вилами. И тут же лезвие косы вспороло ему брюхо. Еще несколько ударов покончили с упавшей лошадью и придавленным ею всадником.
      Наши конные роты тем временем остановились, и мгновением спустя в воздухе загудел рой стрел, выпущенных лучниками.
      Я прикусил губу. Самый ответственный момент…
      Мятежники держались неплохо. Первый ряд щитоносцев опустился на одно колено, уперев щиты в землю. Второй ряд шагнул вперед, поднял щиты, — и вот строй косиньеров прикрывала уже двухъярусная защита. Всё по пехотному артикулу королевской армии, хотя знать сей артикул сиволапому мужичью никак не полагается…
      Залп, второй, третий… Хорошо натренированному лучнику надлежит выпускать двенадцать стрел в минуту, и я видел, что даже рекруты-новобранцы пулы не теряли зря времени на стрельбище.
      Шестой залп, седьмой, восьмой… Некоторые стрелы находили дорогу к цели сквозь узкие щели между щитами, другие пролетали над самым верхним их краем и тоже поражали мятежников. Настоящие латники в хороших доспехах выдержали бы такой обстрел, но мало кто из восставших был облачен в кирасы и рокантоны, снятые с убитых дружинников сайэра Тируса Лигонга, известного под прозвищем Хозяин Колеса…
      И в какой-то момент казалось: победа близка! То там, то тут в строю возникали прорехи, разрывы, вот-вот мятежники не выдержат, не устоят под градом оперенной смерти, свистящей им в лицо, — и побегут, сминая собственных пращников.
      Тщетные надежды. Новые бойцы подхватывали щиты, упавшие на землю из рук их раненых сотоварищей, и строй немедленно смыкался, заполняя разрывы.
      Хуже того: развернутый фронт пулы был по меньшей мере втрое у?же вражеского построения, и фланговые отряды мятежников продолжили движение, слегка изменив его направление, — так, что королевские конники оказались в центре все круче изгибавшейся дуги.
      Подходившие с флангов косиньеры перешли на бег, не теряя строя. Пращники за их спинами выходили на дистанцию поражения. Йухабб зей, что же медлят ротные командиры?!
      Новый сигнал горнов возвестил ретираду… Конные роты отступили в полном порядке, но все же отступили. Первую схватку мы проиграли. Однако именно она определяла дальнейший ход сражения.
      Полный разгром и гибель нам пока не грозили. Все же подавляющее преимущество в скорости оставалось за конницей…
      Более того, продолжая прежнюю тактику: обстрел, отступление, снова обстрел, снова отступление, — конная пула могла бы измотать противника и нанести ему изрядные потери. При удаче — могла бы заставить сильно растянуть построения, обойти фланг, вырубить беззащитных пращников…
      Могла бы — но не сможет. Нечем. У каждого лучника взят в поход большой колчан, так называемой двойной. Шестьдесят стрел. Пять минут непрерывного обстрела. А в обозе должен лежать как минимум еще шестикратный запас, согласно походному артикулу легкой кавалерии…
      Но не лежит. Возы, помимо провианта и фуража, загружены грудами веревок, и колодками, и ножными кандалами, и бичами из шкуры грязеруха, и цепями с ошейниками, и еще столь же полезными и необходимыми на войне предметами… В том числе большой разобранной клеткой — в ней надлежало доставить в столицу главарей мятежа.
      Так и хотелось запихать в ту клетку благородного сайэра Удиго-ар-Виеналя, и повесить ему на шею колодку, и хлестать бичом, — зачитывая при этом вслух статьи походного артикула, касающиеся снабжения и обеспечения войск…
      Оставалось выбирать между бесславной гибелью и не менее бесславным бегством. Но ни первый, ни второй вариант меня не устраивал… С первым все понятно. А второй… В конце концов, не меня, а Удиго отправили подавлять и усмирять. И его, а не меня после неудачи означенного мероприятия вышибут из гвардии и законопатят сотником в дальний гарнизон. А может, и не выгонят, и не законопатят, Хаос знает, каких покровителей и заступников имеет пулмайстер в приближенных к трону кругах.
      Но беда в том, что удирать придется, бросив обоз. А в нем, кроме цепей и колодок, три воза, нагруженных имуществом мэтра Гаэлариха. Артефакты, необходимые ему для исполнения на болотах некоего сложного магического ритуала, — без которого, дескать, Навершие Молота никак не обнаружить…
      И лучше уж вернуться в трактир вышибалой, чем с позором явиться перед очи епископа, потерпев фиаско в самом начале похода.
      …Друэн оправдал мои надежды. Вестовые уже мчались к ротам, а повозки торопливо ставили в круг, плотно, дышло к дышлу. Вернее сказать, выстраивали в форме подковы, — вахтмайстер очень умело использовал оказавшийся поблизости небольшой пригорок, крутой его западный склон можно было использовать как неплохое естественное укрепление.
      Распрягать времени не было, и возничие торопливо рубили постромки, отводили здоровенных ломовых лошадей в центр образующегося укрепления. Замысел Друэна я понял мгновенно. Спе?шить меньшую часть пулы, посадить в вагонбург, — и развязать оставшимся снаружи руки для маневренных действий. Не ахти какой план, но все-таки лучше, чем ждать, пока мятежники дотопают до обоза.
      Не обращая внимания на суету вокруг, я громким свистом собрал весь наш отряд. Даже мэтр Тигар, предпочитавший передвигаться не верхом, а на повозке, примчался смешной подпрыгивающей трусцой. Лишь маг Гаэларих не прекратил своего занятия. Стоял бледный, и я видел, как алая капелька крови показалась из его ноздри и ползла к губе… Но на ногах держался твердо, и сдаваться явно не собирался. Молодец, магистр, пожалуй, я тебя недооценил…
      — Придется помахать мечами, парни! — И я несколькими словами объяснил задумку.
      В своих был уверен, но внимательно смотрел на бойцов Храма. А ну как они упрутся, ссылаясь на инструкции сайэра епископа? Тогда, чем бы дело ни закончилось, наши пути разойдутся… Однако никто не возразил.
      — Останешься здесь, с мэтром Тигаром, — приказал я Зойде. — И чтоб ни волосок!
      Йордлинг кивнул, пробурчав себе под нос что-то невразумительное и неприязненное, словно умереть под ударами крестьянских вил и кос было его заветной мечтой с раннего детства, но вот пришел подлец Хигарт и испортил весь праздник.
      — Калрэйн! Мэтр маг — твой. И умереть должен только после тебя.
      Ассасин молча кивнул. В отличие от Зойды, в открытую рубку он никогда не рвался. А я подскакал к Друэну.
      — Майгер вахтмайстер, мне нужна полусотня. Из старых рубак, бывавших за Халланом, — сказал я, отнюдь не уверенный, что Удиго-ар-Виеналь тотчас же не наложит запрет на мою просьбу.
      Однако высокородный сайэр наконец-таки проникся серьезностью ситуации. И скромно помалкивал.
      Вахтмайстер удивленно взглянул на меня. Я показал на холм.
      — Не прорубитесь, — покачал он головой.
      — Прорублюсь.
      Лицо Друэна страдальчески кривилось, когда он отдавал приказание. Старик хорошо понимал: из его давних боевых товарищей в лучшем случае вернутся немногие… Если вообще хоть кто-то вернется.

* * *

      Вновь две роты провели демонстрацию — но теперь не по центру, а на левом фланге. Не жалея оставшихся стрел, открыли стрельбу по надвигавшимся косиньерам.
      Мятежники не стали изобретать новую тактику, повторили прежний свой прием: растянули фронт влево, выдвинув вперед отряды второй линии; наступавшие в центре изменили направление, — и всадники снова отступили, оказавшись под угрозой окружения…
      Однако между правым флангом и центром повстанцев возник разрыв, неширокий, сотни в две шагов, — и в него-то устремилась галопом наша неполная сотня. Извините, сайэр епископ, я честно старался воздержаться от драки, но так уж оно получилось…
      Ветер в лицо, грохот копыт за спиной… Быстрее, быстрее, еще быстрее! Косиньеры бежали к нам во всю прыть, — затянуть, закрыть своими телами разрыв фронта.
      Они почти успели, но лишь почти, — три четверти всадников проскочили, ускользнули из захлопывающегося капкана. За спиной остались крики, и ржание коней, и звон столкнувшегося оружия. Мы не оборачивались.
      Впереди — отряд пращников, спешащий к месту прорыва. Небольшой, не более сотни человек. Смазка для меча. Они должны были разбежаться, в панике бросая свои сумки, набитые снарядами.
      Не разбежались… Самоубийцы.
      «Вью-у-у, вью-у-у, вью-у-у-у!» — со свистом раскручивались пращи, и спустя мгновение камни устремились к цели. Не шаровидные снаряды, одинаковые по размеру и весу, из свинца или обожженной глины, — но неровные голыши, наверняка собранные в высохшем русле Лигонга.
      Попасть из пращи, тем более таким примитивным снарядом, в быстро скачущего всадника можно лишь случайно. Кое-кого из наших случай подвел: я услышал за спиной исполненное боли конское ржание и несколько звучных ударов по щитам и шлемам. Времени для второго залпа мы не дали, врубились на полном скаку в беззащитный строй.
      Они не кинулись наутек даже сейчас… Выхватывали ножи, бросались на лошадей, пытались дотянуться до всадников… Грудь моего жеребца опрокинула одного, второго, третьему я отсек руку, сжимавшую кривой нож-засапожник. Один пращник, совсем мальчишка, оказался почему-то без ножа: я увидел, как он ухватился за стремя и попытался запустить зубы в ногу бойца Храма, — но тут же рухнул под копыта с разрубленной пополам головой.
      Загнанная в угол крыса, пытающаяся укусить матерого пса-крысолова, — и та имеет больше шансов на победу. Мы почти не сбавили хода, оставив позади зарубленных и растоптанных.
      Расстояние между нами и холмом, где расположилась ставка мятежников, сократилось до четверти лиги. Я уже видел группу людей на его плоской вершине. Видел знамя на высоком древке над их головами: трехцветное, бело-черное с широкой багровой каймой по краю…
      Убежать, скрыться главари мятежа не пытались. Зачем? Резерв, плотно обступивший возвышенность, наверняка состоит из лучших бойцов. Косиньеры, мечники (хотя мечи у одного из десяти, остальные с топорами и палицами). Лучники собраны здесь же.
      Соотношение сил — один к тридцати. Жалкая полусотня против полутора тысяч. Отряды, сквозь строй которых мы прорвались, преследованием не занялись, не подставили тыл конным ротам королевской пулы. Казалось, нам предлагали: хотите унести ноги — уносите. Но если желаете совершить самоубийство — всегда к вашим услугам.
      Повинуясь моей команде, полусотня сгрудилась напротив мятежников, за пределами арбалетного выстрела. Я быстро оглядел поле сражения. В районе вагонбурга и на левом фланге драка продолжалась, старый вахтмайстер старался помочь, чем мог, и оттягивал на себя как можно больше врагов. Стрелы, похоже, закончились, и всадники схватились с врагом врукопашную…
      А справа сгущался туман, заволакивал поле сражения, на глазах делался непроницаемым для взора. Наверняка магической природы, не случается туманов в этих местах в такие солнечные деньки. Кто его автор — Гаэларих или же противостоящий ему маг — непонятно… Но разбираться времени не было.
      — Оставаться на месте! — приказал я. — Атакуете, когда строй будет прорван.
      Солдаты Друэна смотрели с недоумением, но те из наших, кто побывал на Серых Пустошах, не удивлялись. Знали, что я имел в виду, и видывали, как это делается…
      Я спрыгнул с жеребца. Не глядя, бросил поводья одному из солдат. И пошагал в сторону врагов.
      Десять шагов, двадцать… В воздухе свистнула стрела, воткнулась в землю слева, невдалеке. Вторая, третья… Стреляли они, как сапожники.
      Затем вялый обстрел прекратился, я заметил в строю какое-то движение. Наверное, решили, что к ним идет поединщик, по старому обычаю решивший предварить бой схваткой один на один, — и намеревались выпустить лучшего бойца. А может, задумали что-то гнусное, взять в плен, например… Мне было все равно. Я шел их убивать.
      На ходу расстегнул подбородочный ремень, шлем упал на траву. Еще пара манипуляций с ремнями, и за ним последовала кираса. Бьерсард со свистом описал круг над головой.
      По рядам прокатился ропот, слов было не разобрать, но я знал, что за слово говорят мятежники друг другу: «Берсерк… Берсерк…»
      Можете звать меня так. Но я ваша смерть. Извините, что одет не по форме, балахон и косу забыл дома…
      Виски заломило тягучей болью… Вражеский маг, оставив без внимания Гаэлариха, занялся мной. И очень, наверное, сейчас удивлен, отчего я не падаю, не корчусь… Надеюсь, наш магистр воспользуется удачным для атаки моментом.
      Пора!
      Они еще смотрели, тупо пялились на то место, где только что неторопливо шел я, — а Бьерсард уже рассек первый щит, пополам, сверху донизу. Второй взмах, слева направо — и наконечники оружия, отсеченные от ратовищ, медленно-медленно начали падать на землю. Вжи-иг! — еще один щит превратился в две половинки.
      Затем настала очередь людей…
      Я знал, что долго не смогу продолжать в таком темпе: практически невидимый и неуязвимый для противников. Знал, что за эти растянувшиеся, наполненные событиями секунды придется потом расплачиваться долгими часами бессильной усталости… И старался успеть сделать как можно больше.
      Вжи-иг! Вжи-иг! Вжи-иг!
      Бьерсард метался во все стороны: вправо, влево, вперед, и каждый его взмах убивал очередного врага. Казалось, что я и мой топор — единственные живые в оцепеневшем, застывшем мире. Живые, щедро сеющие смерть.
      Пустое пространство вокруг меня ширилось — большая прореха, разъедавшая строй. Тела падали не сразу, валились медленно, незаметно глазу, приходилось швырять их себе под ноги, чтобы добраться до следующих. И кровь не сразу начинала хлестать из ран неторопливыми тягучими струями, но все-таки начинала… Я шагал по теплым, мягким, податливым трупам, весь забрызганный, залитый чужой кровью, совсем как тогда, на подступах к Тул-Багару…
      Это был не бой, не драка, — тупая мясницкая работа. И я ее ненавидел.

* * *

      Мир вокруг меня ожил, вышел из оцепенения, когда я врубился в последнюю, шестую шеренгу.
      Крестьянин — высокий, худой, с клочковатой неопрятной бородой на изможденном лице — широко распахнул глаза, челюсть изумленно отвисла. Легко понять его потрясение: только что видел перед собой плотно сомкнутые спины сотоварищей, и вдруг, вместо этого, — широкое пустое пространство, заваленное трупами, и залитый кровью человек с огромным сверкающим топором… Так он и умер — изумленным.
      Удар, удар, еще удар, — путь свободен. Я отбил трехзубые вилы, брошенные мне в грудь чьей-то рукой, и выскочил за пределы строя. Сзади грохотали копыта — полусотня врывалась в пробитую мною брешь.
      Впереди, шагах в двадцати, стояли лучники. Я устремился к ним — уже не стремительной, невидимой глазу молнией, но все равно очень быстро.
      Они не успели. Они только-только накладывали на тетивы стрелы, извлеченные из колчанов, когда я подбежал вплотную. И, наконец-то, враг не выдержал! Не знаю уж, чем именно, заклинаниями или магическими артефактами воспользовался маг, превращая мирных обывателей в бесстрашных и стойких солдат (сомнений в том у меня не оставалось). Но действие тех заклинаний или артефактов все же имело свой предел…
      Лучники дрогнули. Не бросились под Бьерсард на верную смерть — разбежались во все стороны, теряя оружие. Я не обращал внимания на бегущих. Вперед, вперед, на холм!
      За спиной слышались звуки яростной рубки, но времени обернуться не было. Последняя линия обороны — длинная редкая цепочка бойцов с мечами и топорами. Все в доспехах с чужого плеча, рослые, крепкие. В бегство они не обратились, стояли как стояли, крепко сжимая оружие, — но в их напряженных позах мне почудилась глубоко спрятанная неуверенность.
      И вновь Бьерсард запел свою кровавую песню: то свист рассеченного воздуха, то звон о сталь, то скрежет о кость… Настоящих мастеров меча или секиры здесь не оказалось, но мятежники набегали со всех сторон, норовили взять в кольцо, задавить числом.
      Я вертелся ужом, наносил и отбивал удары, и с тоской понимал, что теряю драгоценные мгновения: сейчас вражеский маг опомнится, и, плюнув на поединок с Гаэларихом, пустит против меня в ход какое-нибудь мощное, на крайний случай приберегаемое заклинание…
      Подмога пришла очень вовремя: всадник в форме королевской легкой кавалерии врубился в толпу врагов, теснил их конем, щедро рассыпал удары. За ним подскакал второй — боец Храма с моргенштерном в руке. Третий, четвертый…
      Улучив момент, я выскочил из свалки и бросился на вершину холма. Наперерез метнулось нечто огромное, мохнатое, рычащее. Не орк, не тролль, — человек, лохматый, с заросшим лицом, закутанный в шкуры, в руках — огромная дубина, ощетинившаяся клыками каких-то животных. Сверкание лезвия Бьерсарда стало последним, что вблизи увидело звероподобное создание в этом мире.
      …Их было четверо, но мага нетрудно было опознать с первого взгляда: высоченная фигура в темно-багровом плаще, лицо прикрыто надраенной и ярко блестящей медной маской.
      Остальные трое — люди как люди. Невысокий толстячок в камзоле, когда-то шикарном, но ныне истертом и потрепанном, — причем в своем, сшитом по его бочкообразной фигуре. Чернобородый здоровяк в мужицкой одежде, но в роскошной бархатной полумантии, накинутой на плечи; не менее роскошный эспонтон в его руках — с резным ратовищем и с железком, покрытым золотой насечкой, — выглядел украденным. И еще один человек, без особых примет, с какими-то смазанными, не запоминающимися чертами лица, одетый как обедневший писец или младший приказчик торговца средней руки.
      Был там и пятый, но его в расчет принимать не стоило: обнаженная мужская фигура неподвижно распласталась в центре начертанной на земле гексаграммы, в руки, в ноги, в грудь и живот воткнуты небольшие ритуальные кинжальчики, — кровь сочится, жив. От стоявшей неподалеку жаровни тянулся странный фиолетовый дым. В стороне валялись несколько истыканных голых трупов.
      Маг, склонившийся над гексаграммой, распрямился, отшвырнул в сторону очередной кинжальчик. Чернобородый зарычал и бросился на меня, нелепо размахивая эспонтоном, — так, словно перед ним была заросшая густой травой поляна, и требовалось ее срочно скосить. Двое других тоже бросились, но наутек.
      Вжи-иг! — пропел Бьерсард, и эспонтон выпал из обмякших рук. Взгляд его владельца опустился, недоуменно уставился на длинный, тонкий, идеально ровный разрез, наискосок пересекающий крестьянский кафтан в районе талии. Казалось, пострадала только одежда, но мгновением спустя края разреза густо намокли красным. Судорожное движение — и тело чернобородого развалилось на две части, рухнуло в растущую кровавую лужу, нижняя половинка нелепо скребла ногами, словно пыталась вскочить, убежать, спастись…
      Всего этого я не видел. Бросился к магу, торопливо творящему какое-то заклинание. Не атакующее — меднолицый убийца думал сейчас только о бегстве. Над головой его крутилась воронка крохотного смерчика, увеличивалась, темнела, начинала обволакивать тело.
      Воздух на моем пути стал тугим, упругим и вязким. Я с трудом протискивался сквозь него, — медленно, слишком медленно, — и понимал: не успею… Смерч обволок почти все тело мага, его фигура колебалась, становилась зыбкой, полупрозрачной.
      Я метнул Бьерсард. Казалось, боевой топор пролетел сквозь тело мага без малейшего сопротивления. Дикий вой, яркая вспышка, — и всё закончилось. Не стало мага. Исчезла воронка смерча. Воздух не препятствовал движениям, но сил двигаться уже не осталось…
      Движением столетнего старца я нагнулся за топором. Какой-то ущерб исчезающему магу Бьерсард все же нанес — на лезвии шипело и пузырилось пятно непонятной жидкости. Обычная кровь никогда не прилипала к зачарованной стали — но если эта, похожая на кислоту субстанция заменяла меднолицему кровь, то был он кем угодно, только не человеком.
      Обтерев лезвие о траву, я перерубил жердь, служившую флагштоком мятежникам. Скомкал знамя и швырнул в пламя жаровни. И, словно в ответ на мое действие, вдали послышался серебряный голос боевых горнов, протрубивших знакомый сигнал: «Преследуй, руби, пощады не давай!»
      Битва при Лигонге заканчивалась…

Глава пятая. Тяжкая женская доля