— Собери всех наших, — негромко сказал я Зойде. — Во-он туда, за амбар. Потолкуем.
      — А этих? Храмовых?
      — Нет. Только свои.
      Свои — тринадцать человек, отобранных мною для похода. Еще десятерых воинов назначил епископ. Он же, сайэр Хильдис, включил в состав экспедиции мага Гаэлариха с двумя ассистентами и загадочного мэтра Тигара.
      Непонятный человечек, кстати, повел себя более чем странно при виде разгромленной корчмы и висящего на воротах мертвеца. Извлек из-за пазухи стилос, восковую табличку, — и начал быстро делать какие-то пометки, время от времени бросая взгляды на повешенного.
      Сочинял донесение епископу? Но зачем? Не так уж далеко мы отъехали от столицы, и сайэру Хильдису ничто не мешает наблюдать за нами магическим зрением.
      Еще одна загадка…

* * *

      Спустя час разведчики вернулись, и привезенные ими вести совершенно успокоили сайэра пулмайстера: всадники широким поиском дошли до самого сухого русла, противника не встретили, лишь натолкнулись на пару сожженных хуторов.
      До темноты оставалось несколько часов — даже медлительный обоз успел бы добраться до берега. Но Удиго-ар-Виеналь приказал: разбиваем бивак здесь, хорошенько отдыхаем, отсыпаемся, — вполне возможно, что завтра будет бой.
      Отдохнуть и отоспаться пулмайстер решил в корчме — ворота наскоро подлатали, во дворе разместили отборную полусотню охраны, на площадку вышки отправили лучников. В общем, о собственной безопасности Удиго позаботился очень тщательно. А подчиненным предоставил устраиваться, как знают.
      Обустраивалась пула под руководством второго по старшинству офицера — вахтмайстера Друэна, седоусого служаки. Любо-дорого было смотреть, как толково он распоряжается: расставляет секреты и отправляет патрули, указывает, где разбить палатки и как разместить возы — кольцом, на случай нападения. Мое уважение к вахтмайстеру возросло еще больше, когда я увидел, что солдаты по его приказу копают глубокие ямы для костров и окружают их натянутыми на колья полотнищами. Все правильно, ночью ни один вражеский лазутчик не заметит издалека место ночлега пулы… А разжигать костры засветло вахтмайстер запретил, и столбы дыма не наведут на нас мятежников.
      Оставалось лишь надеяться, что и на поле боя старый рубака распоряжается не менее толково. Но, увы, взять всю ответственность на себя и командовать от имени сайэра пулмайстера Друэн не сможет. Слишком спесив и надменен Удиго-ар-Виеналь, а вахтмайстер, выслужившийся из простых солдат, взирает снизу вверх на своего высокородного командира. И не слишком задумывается над смыслом получаемых приказов… Исполнитель идеальный, но не более того.
      Вот и сейчас: приказали ему обустроить лагерь — обустроил, на редкость толково и грамотно. Но тот факт, что последние тридцать лиг пула прошла без глубокой фланговой разведки, вахтмайстера не заботил. Командиру, дескать, виднее. Однако враги, вот беда, зачастую имеют обыкновение появляться вовсе не с той стороны, откуда их поджидают.
      Придется принять свои меры, если, конечно, не хочу проснуться от того, что в лагерь ворвется, сминая дозоры, толпа вооруженного мужичья и устроит резню…
      И я принял.

* * *

      В отличие от королевских конников, нашему отряду копать ямы для костров не пришлось. Магистр Гаэларих не поскупился и прикрыл пространство между поставленными в круг возами вуалью невидимости.
      Мэтр Тигар сидел возле своего костра в гордом одиночестве и вновь что-то писал, — на сей раз не на табличке, а на пергаменте, воспользовавшись походным письменным прибором: небольшой складной пюпитр, оловянная чернильница, песочница из того же материала… Покрытые записями восковые таблички лежали рядом, и время от времени мэтр в них заглядывал.
      Я решил составить ему компанию, прихватив бурдюк с вином. Очень уж хотелось понять, что из себя представляет странный человечек и что можно ожидать от него в минуту смертельной опасности.
      — Разрешите присоединиться?
      — Присаживайтесь, майгер Хигарт, присаживайтесь… — Мэтр отложил перо, отодвинул письменный прибор, и сам демонстративно чуть отодвинулся, хотя свободного места рядом с огнем было предостаточно.
      — Вина? — Я встряхнул бурдюк.
      — Охотно, майгер Хигарт. Вино в умеренных дозах лишь способствует живости мысли и наибольшей точности выражений…
      Тигар кивнул на свои отложенные листы. По-моему, он ждал, что необразованный рубака Хигарт сейчас уважительно поинтересуется, какие же именно плоды своей мысли живописует мэтр Тигар в наиболее точных выражениях…
      Но я не стал спешить. У вина есть не менее важное свойство: хорошенько развязывать языки. Тем более у этого, заранее подготовленного мною вина, — обычного аккенийского, но щедро сдобренного алхимическим винным зельем. Горчинка, сильный аромат и терпкий привкус, коими столь гордятся аккенийские виноделы, по моим расчетам не должны были позволить мэтру Тигару почувствовать резкий вкус и запах бесцветной алхимической жидкости. Трюк старый, и кто только не пользуется им, от рыночных шлюх до пройдох-купцов, предлагающих своим торговым партнерам промочить глотку в ходе деловых переговоров… Но книжный червь, каковым мэтр выглядел, не может знать толк в подобных уловках.
      Я извлек из сумки две чарки, разлил.
      — За удачу нашего похода!
      — За удачу! — откликнулся мэтр.
      Выпил залпом, блаженно зажмурился…
      — Доброе вино, майгер Хигарт, очень доброе!
      Так и есть, полный простофиля, мечта любого жулика… После комплимента, сделанного мэтром вину, я немедленно разлил по второй. Третья тоже не задержалась…
      Осушив четвертую чарку, мэтр Тигар расстегнул пару верхних пуговиц на своем черном камзоле с кожаными нашлепками на локтях. Лицо его раскраснелось, глаза заблестели сильнее обычного.
      Да-а, от алхимиков — даже если они с упорством маньяков ищут философский камень или эликсир жизни — бывает-таки немало пользы. То же винное зелье — всего лишь побочный продукт неудавшейся попытки дистиллировать пресловутый эликсир — однако же весьма полезная вещь… Четыре чарки обычного вина не опьянили бы настолько нашего коротышку. Вот теперь можно попробовать поговорить по душам…
      — И что же вы пишете, мэтр? — спросил я напрямую.
      — Я пишу великий труд! — Тигар наставительно поднял палец. — Труд, который спустя века прославит и обессмертит мое имя!
      Поднятый палец устремился еще выше, заставляя подозревать, что мэтр надеется обрести славу не только среди населяющих Лаар разумных существ, но и промеж обитателей небесных чертогов.
      Ну-ну… В «Хмельном гоблине» — не часто, один-два раза в месяц — собирались такие вот истребители пергамента и гусиных перьев. Читали друг другу заумные стихи и косноязычные драмы, обсуждали, шумно спорили, и каждый был твердо уверен, что лишь происки врагов и завистников не позволяют ему немедленно обрести бессмертие и славу. Пили, однако, не меньше наемников, ремесленников и прочего неграмотного люда, имевшего обыкновение захаживать в трактир. Мэтра Тигара, тем не менее, я ни разу не замечал среди той компании.
      — Поэзия? Драма? — обнаружил я знакомство с темой.
      — Фи-и-и… — поморщился мэтр. — Легковесные поделки, и подавляющее их большинство через полсотни лет уйдет в никуда. Я пишу Историю! Всеохватывающую и полную картину нашего мира!
      Я удивился. По-моему, такая работа требует тишины, спокойствия, а самое главное — наличия под рукой хранилища с огромным количеством свитков: летописей, хроник, мемуаров…
      В ответ на мое недоумение мэтр Тигар заявил с великолепным апломбом:
      — Вы невежественны, майгер Хигарт, как и подобает человеку вашей профессии. Разве хроника, хоть и называется исторической, дает нам картину мира? Да никогда! Там всего лишь сообщается, что в такой-то год король А. пошел войной на негуса В., но был отбит с большим уроном и от огорчений скончался… И всё! Всё! Вы никогда не узнаете, что люди ели и пили в то время, и чем расплачивались за съеденное и выпитое, и какие сплетни обсуждали в трактирах, и какие наряды носили в то время записные модницы. Даже что король А. умер не от огорчения, а от подсыпанного наследником яда, — не узнаете!
      И мэтр Тигар, воодушевляясь все больше и больше (я не забывал время от времени наполнять его чарку), поведал мне суть своей великой идеи. Седая глубина веков, дескать, его не интересует. А вот недавняя и подробная картина нашего мира: каким он был до Катаклизма, — уже через пару поколений станет весьма интересна потомкам, не видавшим ни морей, ни степей на месте выжженных пустынь.
      «Можно и не ждать, пока сменится пара поколений, — подумал я, вспомнив кристалл сайэра епископа. — Даже мне, почти современнику, было весьма-таки интересно…»
      Так вот — он, мэтр Тигар, в свое время изрядно путешествовал по торговым делам. И, как многие торговые люди, зачастую встречался по караван-сараям и прирыночным гостиницам с купцами, прибывшими из самых дальних мест, весьма внимательно слушая их рассказы об увиденном. И, коли уж судьба наградила его скромным литературным даром, теперь в любой свободный момент записывает некогда виденное и слышанное, сочиняя очередную главу своего великого труда.
      — Пот-т-тому что з-здесь в-вот, — язык мэтра уже изрядно заплетался, когда он вновь пустил в ход указательный палец, постучав им по своей обширной лысине, — з-здесь вот, м-может быть, с-самый… укиналь… у-уликаль… в-в-в общем, тут самый лучший м-м-мозг в нашем мире, д-да! Я п-по-помню всё! Что мне гов-ворили, всё, что вид-дел…
      Звучало складно, невзирая на выпитое. Неясно лишь, зачем епископ навязал мне этого страдающего манией величия коротышку в спутники…
      — И какую же грань нашего былого мира живописуете вы сегодня? — поинтересовался я.
      — Ох-хоту на м-мохноногов в степ-пях Бр… Бра…
      — Баргайла?
      — Д-да…
      — Сейчас там отнюдь не степь. И мохноноги не водятся…
      — Р-раньше вод-дились, — заверил мэтр, подрагивающей рукой поднося к устам чарку. — Т-твое здор-ровье!
      Складно, складно… Вот только я не был уверен, что на листах — вроде бы случайно отложенных так, чтобы попадали в густую тень, отбрасываемую мэтром, — изложены подробности давних охот… Вернее, был почти уверен в обратном, — что присутствует там описание куда более современных событий.
      — Ох… — сказал я уважительно. — Всегда завидовал многознающим и грамотным людям… Разрешите взглянуть?
      Мэтр Тигар, уж в моей-то безграмотности вполне уверенный, снисходительно кивнул. Когда он понял свою ошибку, было поздно, — рукопись находилась у меня в руках, и читал я ее весьма внимательно.
       ОХОТА НА МОХНОНОГОВ В БАРГАЙЛСКИХ СТЕПЯХ, отрывок из рукописи мэтра Тигара, прочитанный Хигартом в свете лагерного костра неподалеку от границы мятежного сайэрата Лигонг
      Наружность мохноногов, коих многие также называют крысолюдами, знакома каждому.
      Верхняя часть их и в самом деле представляет собой некую извращенную пародию на человека: мордочка, отдаленно напоминающая лицо, густо поросшее щетиной; пятипалые передние лапки с плоскими коготками и торс, покрытый негустой и недлинной шерстью. Нижняя же часть зверьков разительно отличается от верхней, и как раз за нее мохноноги получили свое прозвище. Ржаво-желтая шерсть на мощных задних лапах и на огузке крысолюдов растет настолько густая и длинная, что не позволяет разглядеть ни их коротенький, с палец длиной, хвостик, ни детородные органы.
      Среди племен и народов, населяющих степь и предгорные равнины, — то есть места обыкновенного расселения мохноногов, — бытует много легенд о происхождении столь странных существ, несущих в себе искаженные человеческие черты, нелепо смешанные с теми, что более присущи земляным крысам. Я приводить те слухи и домыслы не стану, ибо толкуют они о вещах противоестественных и для любого нормального человека отвратительных, и взамен того перейду к описанию жизни этих созданий.
      Живут мохноноги, как известно, в норах, имеющих весьма сложное и протяженное устройство, и чаще всего расположенных невдалеке друг от друга, — так, что на участке площадью в четверть квадратной лиги может располагаться целая «деревня» крысолюдов, населенная сотней-другой обитателей.
      Сия большая скученность имеет немалую выгоду для зверьков: они достаточно беспечны, и способны часами дремать на солнышке у своей норы, или, собравшись кучками, обмениваются звуками, отдаленно напоминающими нечленораздельную человеческую речь. Но стоит одному из мохноногов, обладающих весьма изощренными зрением и слухом, приметить признак опасности — будь то зверь, хищная птица либо же человек — он тут же подает громкий сигнал своим особенным, далеко слышным свистом; и оживленное сборище в мгновение ока пустеет, крысолюды стремглав бросаются к своим норам и скрываются из вида, — и тогда неосторожный охотник может часами ждать их возвращения…
 
      Ну что же, доводилось мне читать книги, написанные куда более изящным слогом. Но и мэтр Тигар не покривил душой, объявив о наличии у себя кое-каких литературных способностей… Для бывшего торговца — совсем даже неплохо.
      Читая, я одновременно вставляя отдельные реплики в монолог мэтра, все более бессвязный. Никаких секретов, увы, не прозвучало — все те же неумеренные похвалы содержимому собственной черепушки, да обещания грядущей славы.
      Вздохнув, я пропустил пару страниц и продолжил чтение.
 
      Охота на крысолюдов производится многими способами. Нередко туземцы, весьма лакомые до мохноножьего мяса, охотятся на них в одиночку, при помощи лука и стрел. Охота сия нелегкая и малодобычливая: очень трудно подкрасться к становищу зверьков незамеченным, — так, чтобы можно было пустить меткую стрелу и не просто поразить мохнонога, но пригвоздить его к земляному холмику, имеющемуся у каждого входа в нору, ибо иначе даже смертельно раненый крысолюд может забиться очень глубоко под землю, где и околеет без всякой пользы для охотника.
      Гораздо чаще насельники степей, собравшись обществом в несколько человек, отыскивают все боковые отнорки какой-то одной норы, и, по одному расположившись возле них в засаде, выкуривают дымом тлеющих растений столь желанных в гастрономическом смысле ее обитателей. На открытом месте мохноноги легко делаются добычей охотников, ибо далеко уступают в скорости бега человеку.
      Изредка, чаще всего весной, когда степные ручейки текут полноводными потоками, целое племя туземцев устраивает большую охоту, тайзы-байбаган, как они называют оное предприятие. Соорудив совместными силами запруду, туземцы затапливают водой всё поселение подземных жителей, и истребляют пытающихся спастись зверьков в громадных количествах…
 
      Готов поклясться, что ныне, после Катаклизма, никто уже не охотится на мохноногов столь расточительным способом. Слишком большой ценностью стала на Лааре вода… Несколько уцелевших в Туллене небольших речек, бегущих с горных склонов Страны йордлингов, до пустыни не дотекают, полностью уходят в оросительные системы… Какие уж тут запруды и затопления.
      Однако именно эта страница показалась мне сильно потрепанной. Мелькнуло подозрение: а не носит ли мэтр Тигар с собой чужую рукопись, — исключительно для отвода глаз? Потому что слабо верится, что светлейшего епископа Хильдиса Коота способна заинтересовать охота на мохноногов.
      Ну что же, проверить недолго… И я взялся за ту страницу, которую мэтр на моих глазах покрывал записями. Бытописатель же «золотого века» Лаара тем временем мял и терзал бурдюк, пытаясь наполнить еще одну чарку…
 
      Есть много способов приготовления мохноножьего мяса. Некоторые жители Баргайла, чтобы изжарить мохнонога, поступают так: выкапывают в земле ямку в локоть глубиной, а в длину и ширину как раз в величину животного. В ямку кладут раскаленные камни, на них слой травы, потом выпотрошенного и опаленного от шерсти мохнонога, на него снова слой травы и снова раскаленные камни. Сверху ямка засыпается землей или горячей золой, и таким образом мясо прожаривается хорошо. Другие же кладут животное совершенно неочищенное, когда же оно изжарится, с него соскабливают запекшуюся шерсть, а внутренности выбрасывают. Но так поступают только туземные гастрономы: они говорят, что изжарившийся последним способом мохноног бывает вкуснее и жирнее. Иные же, чтобы изжарить крысолюда, поступают иначе: очистив животное от внутренностей и шерсти, они из нутра его вынимают очень искусно все кости и вместо них начиняют обезображенный труп мохнонога раскаленными камнями; отверстие проворно зашивают и катают будущее жаркое по траве до тех пор, пока оно не испечется. Вареная мохноножина невкусна, и потому ее большею частию жарят. На вертеле или на рожне ее тоже не приготовляют, потому что от быстрого и сильного жара выкипает весь жир, им-то и дорожат туземцы.
      Дикари-тролли, убив мохнонога, любят есть сырые почки, пока они еще дышат жизненной теплотой, а некоторые едят даже сырую печенку и селезенку.
      Мохноножий жир имеет особое достоинство: он не замерзает в самые сильные холода и до того проницателен в жидком состоянии, что проходит сквозь железные и медные чаши. Туземцы Уорлога обыкновенно держат его в коровьих пузырях и в них же возят на про…
 
      Все правильно, никакого обмана. Именно эту фразу не закончил писать мэтр Тигар, когда я подошел со своим бурдюком…
      Помянутый мэтр тем временем пытался остановить свой блуждающий остекленевший взор на мне, и заплетающимся языком спрашивал мнение высокочтимого сайэра о своем скромном творении… Похоже, он был уже не здесь. И обращался к кому-то другому.
      — Крайне увлекательно и достоверно написано, — сделал я комплимент.
      Но мэтр его не услышал — на полуслове повалился набок и захрапел.
      Любопытное совпадение: избегнуть даже малейшего опьянения мне помогли как раз несколько глотков мохноножьего жира, употребленного перед нашей беседой…

* * *

      Послышался свист — знакомый, условный.
      Я, как раз размышлявший, стоит ли отнести мэтра в палатку (ночь выдалась весьма теплая), поднялся на ноги, призывно помахал рукой.
      Из темноты появился Калрэйн. Я не видел его смутной тени, скользящей между костров, — он просто взял и появился. У него тоже имелись кое-какие знания и умения, редкие среди простых смертных, и весьма помогающие выжить в нашем жестоком мире. Однако приобрел их Калрэйн отнюдь не в Храме, а в секретной, неизвестно где расположенной школе, в которой Койары готовят своих непревзойденных мастеров тайных убийств.
      Ну да… Самому стыдно… Знаю, что спасать мир лучше всего с чистой душой и в незапятнанных белых одеждах. И сподвижников подбирать таких же, соответствующих высокой миссии. Я б и подобрал, но на жизненной стезе наемного охранника и кабацкого вышибалы сталкиваешься обычно с людьми совсем иного сорта…
      Впрочем, к чести Калрэйна надо сказать, что ремесло свое он оставил несколько лет назад. Почему и при каких обстоятельствах — никто не знал. Судя по тому, что жил он не скрываясь, расставание с койарами прошло достаточно мирно. Что вообще-то странно… В почетную отставку своих ассасинов Орден отпускает крайне редко.
      Наемничеством и тому подобными вещами Калрэйн на жизнь не зарабатывал, секретные искусства Ордена Койаров в открытом бою не слишком-то применимы. В последнее время сей достойный молодой человек подвизался на артистическом поприще: демонстрировал на ярмарках трюки по метанию ножей, кинжалов и прочих острых предметов. Не самое доходное занятие, но, насколько я знал, — а чего только не узнаешь из пьяной болтовни посетителей трактира — Калрэйн не ответил согласием ни на одно из многочисленных предложений посодействовать в устранении любовника жены или торгового конкурента.
      Однако от приглашения составить мне компанию Калрэйн не уклонился. Числился за ним небольшой должок…

* * *

      Он опустился на землю у костра, с наслаждением вытянул ноги. Оглядел похрапывающего мэтра Тигара, потянулся к бурдюку, потряс, разочарованно отложил в сторону. Вздохнул и посмотрел на меня.
      Вздохнув ответно, я отстегнул от пояса и протянул Калрэйну флягу. Пил он долго, и возвращенная мне емкость стала куда менее увесистой…
      — Коня вконец загнал, — пожаловался Калрэйн, вытирая рукавом губы. — Хороший жеребец был, чистокровный тулленский…
      — И?
      — Табор за рекой. Лигах в десяти от русла. Мужичье с оружием, женщины, дети… Скотина ихняя там же, пожитки на возах. Со всем хозяйством с места снялись.
      — Много их?
      — Вооруженных — не больше тысячи. Но там не все… Дальше видел дымы еще в двух местах… Много костров. Думаю, тоже таборы, и не меньше этого.
      Обычная история… Движутся разрозненными толпами, без единого руководства, без какого-либо плана… Хотя изредка во главе стихийных восстаний оказываются полководцы-самородки: в каком-нибудь крестьянине или мелком торговце обнаруживается вдруг талант командира, а если на усмирение послан человек недалекий и заранее уверенный в победе — вроде нашего сайэра пулмайстера — то дело может закончиться плохо… Достаточно вспомнить историю пятилетней давности, когда многочисленная крестьянская армия докатилась до самых стен аккенийской столицы…
      Но Удиго-ар-Виеналю крупно повезло. Полторы тысячи хорошо обученных конников рассеют мятежников легко и без особых потерь, невзирая на численное превосходство последних. А если ловко состряпать победную реляцию, то быть нашему Уди оберпулмайстером и кавалером какого-нибудь королевского ордена.
      Ну и ладно… Внешние враги оказались не столь опасными, можно вернуться к внутренним проблемам.
      — Переночуешь в его палатке, — приказал я Калрэйну, поднимая на руки мэтра Тигара. — Послушай внимательно, вдруг что-то интересное во сне пробормочет.
      Среди прочих талантов Калрэйна был такой: умение мгновенно засыпать в любой обстановке, и столь же мгновенно просыпаться от малейшего постороннего звука. Бывший убийца явно не обрадовался новому заданию — наверняка к утру в палатке будет не продохнуть от густых винных паров. Но возражать не стал…
      Когда я поднял Тигара на руки, в распахнутом вороте его камзола что-то блестнуло. Вновь осторожно опустив мэтра на траву, я потянул за тонкую серебряную цепочку.
      Ну и ну… Интересный амулет носит бытописатель крысолюдов… Возвращая серебряный кружок на место, я внимательно взглянул на Калрэйна. Но, по всему судя, ассасин не понял, что изображено на украшении.
      А был там вычеканен — очень тщательно, с соблюдением всех пропорций и с точностью в мельчайших деталях — Знак Даррауда, называемый иногда Печатью Даррауда. Как учит нас Святая Церковь, именно этим знаком Пресветлый Сеггер запечатал узилище предвечных демонов, изгнанных им с небес и ввергнутых в Бездну Хаоса…
      Магический артефакт? Но никакой магии в серебряной безделушке я не почувствовал. Впрочем, при моих дилетантских способностях чувствовать чары, я мог и ошибиться. Тайный опознавательный знак? Никогда не слышал о подобных…
      Новая загадка… Что-то начинают они меня утомлять.

Глава четвертая. Пламя гасят кровью…