Дверь в трактире «Хмельной гоблин» была подвешена на петлях особого устройства, позволявших ей легко, от малейшего толчка, распахиваться как наружу, так и внутрь.
      Предусмотрительность совершенно оправданная: порой ночные посетители, завершая вояж по аналогичным заведениям, добирались до «Гоблина» в таком состоянии, что вполне могли вынести незапертую дверь, не разобравшись, в какую сторону она открывается, — но вообразив, что их злонамеренно не пускают к источнику живительной влаги. К тому же наиболее пьяные и агрессивные гости зачастую не выходили из трактира, и даже не выползали, — покидали его в свободном полете, и чересчур мощное препятствие на их пути могло лишить хозяина потенциальной клиентуры.
      В общем, публика собиралась здесь самая разная, и удивить чем-либо завсегдатаев было нелегко.
      Однако новый гость сумел. Удивил.
      Дверь с грохотом ударилась о стену, и разговоры мгновенно смолкли. Даже бормотун, сидевший в клетке у камина и имевший обыкновение приветствовать входящих отборной руганью на четырех языках, — и тот удивился: издал сдавленный нечленораздельный звук и захлопал тремя парами крыльев.
      Болотный тролль — именно его появление заставило всех замолчать — прошлепал прямиком к стойке. За оружие посетители хвататься не спешили: шею зеленокожего чешуйчатого верзилы украшал медный ошейник, покрытый замысловатой вязью эрладийских рун. В трактир заявился не разбойник с большой дороги, неведомо как проскользнувший мимо военных и магических застав, окруживших Туллен. Нет, тролль самым законным образом состоял на королевской службе, причем в должности… мечника! Воистину поразительно…
      Обычно болотные тролли пользуются своим излюбленным оружием — огромными, чуть ли не в человеческий рост, дубинами, вытесанными из комлевой части гевелеи, иначе говоря — болотной сосны. Орудия примитивнейшие, однако более чем действенные: шлем, выкованный искусным оружейником из хорошей стали и укрепленный соответствующими заклятиями, может, конечно, выдержать чудовищный удар тролля. Но шейные позвонки ломаются, а голова внутри стальной скорлупы, увы, превращается в кровавую кашу…
      У тролля, заглянувшего на огонек, дубины не было. Два меча на перевязях, причем второй — бастард длиною в полтора локтя — висел за спиной рукоятью вниз. Надо понимать, владелец выдергивал его обратным хватом, и умел сражаться с окружившими противниками в одиночку, без соратников, прикрывающих спину. Мастер меча… Тролль — мастер меча! Времена…
      Я торопливо допил кружку эля. Похоже, сейчас начнется потеха, а два дня назад в трактир завезли отличнейший эль, и жаль было бы утратить даже толику его в грядущей кутерьме.
      — Пиффа! — потребовал тролль. — Тфа!
      Не расслышать его в наступившей тишине мог лишь абсолютно глухой человек, но верзила для пущей доходчивости ткнул пальцем в глиняную кружку, стоявшую под краном бочонка. А другую руку поднял вверх, оттопырив на ней два пальца.
      Когти, украшавшие пальцы, внушали уважение. Я подумал, что обычную рукоять меча удержать в таких грабках трудно, требуется специальная конструкция гарды. Присмотрелся: нет, мечи как мечи… Странно.
      Стоявший за стойкой Баррах смерил тролля внимательным, неторопливым взглядом. Затем решил поддержать диалог на языке жестов — молча ткнул пальцем в доску, где были выжжены четыре строчки на четырех наречиях. Угловатые руны соседствовали там с замысловатой вязью, которой привыкли излагать свои мысли жители Эль-Кхарима, а нижняя строка попросту пускала пыль в глаза: последних подземных карликов, использовавших эти пиктограммы, истребили воины Одоара Свирепого больше века назад.
      Но смысл у всех четырех надписей был один: обслуживаем только людей.
      Табличка отнюдь не декларировала нелюбовь Барраха к чужим расам — если таковая даже имела место, любовь к золоту была сильнее. Но воздействие крепких и даже не очень крепких напитков на непривычные к ним организмы нелюдей приводит к самым непредсказуемым последствиям.
      Кстати, название трактира — «Хмельной гоблин» — основано на одной реальной, хоть и смахивающей на легенду истории, после которой заведение пришлось отстраивать заново. Так что пусть уж гоблины в веселящих целях употребляют свой излюбленный грибной отвар, а тролли вдыхают дым тлеющего болотного хвоща, — это им как-то привычнее.
      После своего указующего жеста Баррах вновь внимательно оглядел тролля. И скорбно покачал головой: извини, дескать, дружище, но на человека ты никак не тянешь.
      Тролль некоторое время разглядывал надписи, и даже беззвучно пошевелил губами, изображая, будто бы умеет читать. А затем…
      Уверен: большинство завсегдатаев и случайных гостей «Гоблина» даже не рассмотрели толком то, что произошло затем, — настолько быстро метнулась вперед лапища тролля. Зато звук, с которым коготь прочертил табличку, услышали все.
      Наискосок, через все четыре строки, пролегла глубокая борозда с потемневшими, слегка обуглившимися краями. Запахло горелым деревом. Силен, бродяга…
      — Каэн-дуааррэг! — проорал по-исхарски немного оправившийся от первоначального потрясения бормотун. Насколько я знаю, в Исхаре за этакое выражение человека могут легко и просто зарезать. А уж бормотуну точно свернут шею и отправят в суп.
      И тут все взгляды обратились на меня.
      Я нехотя поднялся из-за стола. Терпеть не могу лезть в драку сразу после ужина. Только-только настроился расслабиться, посидеть часок спокойно, потягивая эль…
      — Солидные у тебя коготки, — начал я разговор почти даже дружески. — Но ты перестарался, вычищая ими болотную грязь из ушей. Выковырял невзначай остатки мозгов.
      Тролль издал невнятное рычание и обернулся в мою сторону. Вообще-то стоило не вступать с ним в беседы, а вышвырнуть сразу, не дав опомниться, и уж тем более не позволив схватиться за мечи.
      Однако публика приходит сюда не только ради пива и прочих напитков. Но и чтобы иногда посмотреть, как знаменитый Хигарт проучит очередного наглеца. Зрелище не должно быть чересчур быстротечным…
      — Дверь — во-о-о-н там, — просветил я тролля. — Если побежишь к ней быстро, то сильно сэкономишь на услугах лекаря.
      Сейчас тролль просто обязан был на некоторое время призадуматься: а что же ему, собственно, сказали? Подобные логические связки доходят до этих верзил с трудом. Иногда вообще не доходят.
      Не призадумался. Не застыл, наморщив свой необъятный чешуйчатый лоб. Вместо того оскалился и сделал несколько шагов в мою сторону.
      Что-то с ним не то… Но не осталось времени разбираться со странностями нетипичного выходца из болотных краев. Наступил решающий момент — если тролль сейчас схватится за оружие… Маловероятно, конечно. Стоит кому-то из посетителей подвернуться невзначай под разящую сталь, — и зеленому любителю пива придется распроститься не только с королевской службой, но и с кое-чем еще, — с головой, например… Однако заглянувший к нам на огонек громила странный, и ожидать можно всего.
      Но нет, тролль оказался настроен на честную мужскую драку. Относительно честную — учитывая, что он на полторы головы меня выше и весит в пару раз больше. Но, как бы то ни было, он расстегнул одну пряжку, вторую — перевязи вместе с мечами стукнулись о дощатый пол. Тролль оттолкнул ногой свое имущество к стойке и продемонстрировал мне сжатый кулак. Размеры кулака впечатляли.
      Я снял с запястья петлю Бьерсарда — и мой боевой топор тоже остался лежать на полу. Неторопливо согнул правую руку, и взбугрившиеся мышцы с треском разорвали рукав рубашки. Согнул левую — и второй рукав постигла та же участь.
      Публика восхищенно охнула. В основном таким образом выразили свои эмоции случайные посетители. Завсегдатаям этот трюк был хорошо знаком. Всё очень просто: рубашка специально подбирается с узковатыми рукавами, а швы на них распарываются и затем вновь прошиваются самыми бросовыми, гнилыми нитками, — Зилайне, разбитной девице, прислуживающей в трактире, приходилось повторять такую операцию с моей одеждой два-три раза в неделю.
      Тролля сей дешевый фокус не напугал. Он вышел на середину свободного от столов пространства, принял нечто вроде боевой стойки и поджидал меня.
      Я же намеренно не торопился. Посетители, опасливо огибая верзилу по широкой дуге, потянулись к стойке. Баррах принимал ставки, делая пометки на восковой табличке. Я напряг слух: три к пяти, причем не в мою пользу. М-да, габариты тролля явно произвели большее впечатление, чем разорванная рубаха…
      — Откуда ты, глупый тролль? — потянул я время еще немного, занимая позицию напротив когтистого здоровяка. — На какое болото отправить твои останки, когда всё закончится?
      Ответом стало лишь рычание. Затем тролль бросился на меня. Обычный и почти единственный прием в драке у этой братии — вцепиться двумя руками в горло, пытаясь задушить и одновременно разорвать когтями артерию. Отбить такую атаку не трудно, достаточно удерживать дистанцию между собой и сильным, но неуклюжим противником, а затем улучить момент для точного и сокрушительного удара.
      Но кто-то и зачем-то обучил тролля-мечника приемам кулачного боя. И учитель знал-таки свое дело, а ученик оказался весьма способным.
      Прежде чем я это сообразил, схватка едва не закончилась, толком не начавшись. Причем едва не закончилась моим позорным поражением.
      Тролль широко-широко размахнулся, и его огромный кулак устремился к моей челюсти. Такой удар, без сомнения, способен проломить стену. Или убить человека — если тот туп, как стена, и столь же неподвижно стоит на месте.
      Я не стоял. Ушел нырком, несколько небрежным. В голове успела промелькнуть мысль, что надо дать верзиле возможность вволю помахать руками, можно даже пару раз позволить себя зацепить, — скользь, понарошку, но так, чтобы зрителям показалось: пропущен настоящий, добротный удар…
      Не успел я додумать до конца эту наивную мысль, — тролль ударил. Уже по-настоящему, умело прикрыв собственным телом готовый к удару кулак. И так же молниеносно, как совсем недавно обошелся с табличкой.
      В-в-у-у-у-х! Уклонился каким-то чудом… Лицо обдала воздушная волна от пролетевшей мимо лапищи тролля.
      Я отпрыгнул назад. Что-то тут не так… Да тут всё не так, раздери меня псы Кронга! Не бывает таких троллей!
      Драться пришлось всерьез, без попыток разыграть спектакль. Тролль тоже не пытался больше изобразить неуклюжего увальня. Никаких размашистых деревенских ударов — точные и сильные серии: в голову, в корпус, снова в голову, снова в корпус…
      Я финтил, я уклонялся, выбирая момент, когда верзила ошибется.
      Бесполезно. Тролль беззастенчиво использовал преимущество своих более длинных лап, и ошибок не допускал.
      Публика выла от восторга и разражалась бурными воплями, когда мой кулак достигал противника. Впрочем, когда пару раз мне не удалось разминутся с кулаком тролля, вопли раздавались не менее громкие. Существенного вреда ни те, ни другие удары не нанесли, лишь добавили зрелищности схватке.
      Краем глаза я видел: ажиотаж у стойки тоже усилился, Баррах едва успевал отмечать ставки на своей табличке.
      Удар, удар, нырок, уход… А знаешь ли ты, чешуйчатый, один хитрый приемчик, которому я обучился в Уорлоге?
      Он знал… Не купился на два финта, и разгадал ложный замах, и едва не своротил мне челюсть.
      А вот этот трюк, придуманный Орденом Койаров для своих убийц, — знаком ли тебе он, дружок?
      Трюк был хитрый: требовалось не просто рискнуть, якобы подставляясь под удар, — но на самом деле получить его. И я получил, но кулачище тролля лишь скользнул по моей скуле, прикрыться он уже не успевал, и…
      Зал трактира «Хмельной гоблин» мгновенно исчез в ослепительной вспышке. Свой недолгий полет и более чем жесткое его завершение я уже не ощутил…

* * *

      Девушка была совсем юной — наверняка тринадцать, самое большее четырнадцать раз видела, как лето сменяется осенью, а зима — весною.
      В левой руке дева держала обнаженный меч — полутораручник, более приличествующий матерому наемнику, чем столь нежному созданию. С опущенного лезвия падали алые капли — на землю рядом с босыми ногами… На землю?! Да нет, никакой земли не было, и не было камня, или песка, или хотя бы пола, или палубы корабля, — короче, ничего, на чем можно стоять. Ноги девушки опирались на черное беспросветное ничто. Но кровь куда-то капала…
      Красивая… Глаза бездонные, голубые-голубые, светлые волосы растрепаны живописной невесомой волной… Но впечатление портила голова, которую дева высоко подняла другой рукой, правой. Отрубленная голова.
      Наверняка при жизни бывший владелец этой головы слыл не самым симпатичным на свете существом: изо рта, более напоминавшего пасть, торчали две пары скрещивающихся клыков, более напоминавших небольшие кинжалы; прочие черты лица тоже не отличались миловидностью. Из шеи — перерубленной аккуратно, одним ударом, — капала кровь. С клыков тоже срывались капли какой-то жидкости, не то слюны, не то яда. Обезглавленного тела поблизости не было. Поблизости (да и вдали тоже, если честно) не было вообще ничего.
      — Это мой отец, — мелодичным голосом пояснила девушка, хоть я и не спрашивал пояснений.
      Она чуть встряхнула голову, будто базарная торговка, стремящаяся показать товар лицом. Волосы головы, на удивление толстые, — казалось, не ведали о смерти хозяина, и жили своей независимой жизнью. Извивались, скручивались и раскручивались, и словно бы пытались впиться в изящные пальчики…
      — Это мой отец, — повторила дева. — Он меня любил… Слишкомлюбил. Я убила его, — и взойду на костер, и войду в легенды…
      Ее короткая туника была разорвана чуть ли не в клочья, и взору открывалось много интересного, но я отчего-то упорно пялился исключительно на голову.
      Мертвые глаза распахнулись, словно почувствовав мой пристальный взгляд.
      — Ты сейчас сдохнешь, Хигарт! — прорычала голова. — Сдохнешь, как и подобает сыну блудницы, — на заплеванном полу вонючего кабака!
      «Заткнись, дохлый кровосмеситель! Проваливай в Бездну Хаоса!» — достойно и гордо хотел ответить я, но не сумел, потому что язык, гортань, связки и прочее, необходимое для ответа, осталось далеко отсюда. На заплеванном полу вонючего кабака, надо полагать.
      Но голова, похоже, услышала мои беззвучные пожелания. И стала исчезать, становясь все более бесплотной, прозрачной…
      — До встречи, Хигарт! — нежным голоском сказала дева и тоже начала таять. — Мы с тобой умрем вместе, милый!
      Я не успел возразить, даже мысленно, на ее нелепое и непонятно на чем основанное заявление. Девушка исчезла, и надо мной…

* * *

      …обнаружилась громадная ножища тролля, обутая в грязный поношенный сапог.
      Сапог опускался прямиком на мою голову, готовый поставить финальную точку и в сегодняшней драке, и в моей карьере трактирного вышибалы. А заодно и в моей жизни.
      Вот только… Только опускался сапог неимоверно медленно, почти незаметно. Я мог при желании долго и внимательно рассматривать его во всех деталях и подробностях, мог пересчитать все трещинки на коже грязеруха, из которой сапог был пошит. Мог, опять же при желании, прочесть вслух все тридцать две песни бессмертной поэмы «Элвес и Триадея» великого Аргуанта, — если бы знал их наизусть, разумеется. Прочесть, а затем повторить на бис особо удавшуюся барду сцену первой брачной ночи… Мог сделать всё это, и лишь затем убрать голову с того места, где тролль вознамерился раздавить ее, как гнилой орех.
      Понятно…
      Пока дух мой парил непонятно где, любуясь на грудь меченосной девы, виднеющуюся в прорехи туники, и на отрубленную голову, тело самостоятельно предприняло меры к собственному спасению… Вспомнило то, что ему приказано было прочно забыть. То, что я никогда не вспоминал в последние годы: когда охранял ходившие в Кандию и в Уорлог караваны, и когда охотился на беглых рабов, и когда вышвыривал из трактира наглецов, норовящих разломать мебель…
      То, чему меня научили в Храме Вольных, долгих одиннадцать лет натаскивая, словно бойцового пса… Однажды я понял, что псом мне не стать, что голодная и полная опасностей волчья жизнь лучше собачьего существования на цепи и в ошейнике… И ушел. Сбежал, если называть вещи своими именами. Не раз после того жизнь висела на волоске, но некоторыми боевыми техниками, основанными на Силе Храма, я все же ни разу не воспользовался. Хватало прочих умений, да и верный Бьерсард выручал в трудные моменты…
      Но сегодня, лишившись на миг сознания, мое тело пустило в ход то единственное, что могло его спасти. Ну что ж, быть по сему…
      Наверняка ни тролль, ни зрители не успели рассмотреть, как я вскочил с пола. Оказавшись на ногах, я застыл неподвижно, давая публике время себя увидеть, и простоял так до тех пор, пока взгляд тролля невыносимо медленно не пополз вниз, — туда, где сапог не встретил ожидаемого сопротивления моей разлетающейся вдребезги головы. Потом я ударил — тоже нарочито медлительно, словно бы протискивая кулак не сквозь воздух, а сквозь сопротивляющуюся упругую массу.
      Чешуйчатая челюсть показалась твердой, как чугунная болванка. Я нанес еще два достигших цели удара — столь же демонстративных и неторопливых, но наверняка показавшихся со стороны молниеносными. И лишь затем принялся за тролля по-настоящему.
      Никто не смог бы ЭТО увидеть, и уж тем более осознать увиденное, да оно и к лучшему, некоторые приемчики совсем не к лицу кабацкому вышибале. И уж вовсе ни к чему, чтобы кто-то попытался повторить этот трюк…
      Моя рука с растопыренными пальцами устремилась к морде тролля, теперь уже по-настоящему быстро. И остановилась, не дойдя до цели пару ладоней, словно бы натолкнувшись на невидимую преграду.
      На самом же деле незримые, наполненные Силой продолжения всех пяти пальцев вдавились в ноздри, и в полуоткрытую пасть, и в ушные отверстия, — вошли глубоко, до самого мозга…
      Мозга?! Я чуть не взвыл от обжигающей боли. Кем бы — вернее, чем бы — ни была сущность, прикидывающаяся троллем, горячая и клокочущая субстанция внутри имитации черепа не имела с мозгом ничего общего… И даже с тем перерожденным мертвым веществом, что болтается в головах у нежити из Легиона Смерти, — не имела…
      Со мной дралось искусственное существо, управляемое со стороны чужой волей…
      Не медля, я ударил второй рукой, — так же, растопыренными невидимыми пальцами, но уже в тело псевдотролля: нащупать «руку» кукловода, засунутую в эту громадную куклу-перчатку, и сломать «пальцы».
      Как бы не так… «Пальцы» едва не сломали мне — в незримой и быстротечной схватке. Однако не сломали, и цели я все же достиг, — якобы тролль, лишившийся управляющей воли, мгновенно осел и вроде бы даже стал меньше размерами…
      Да, не показалось… Громадная фигура стремительно теряла рост и объем — словно надутый воздухом и затем проколотый бычий пузырь.
      Я услышал изумленные вопли посетителей, до того звучавшие как неразборчивый низкий гул, — и понял, что незаметно для себя вернулся к нормальному темпу восприятия.
      Квазитролль уже не внушал никакого почтения своими габаритами — напоминал упитанного двенадцатилетнего мальчишку. Вот это да… Мыслеформ! Кому-то пришло в голову выпустить против меня не голема, наскоро слепленного из подручных материалов и мертвой плоти, но сложнейшего, в мельчайших подробностях реально выглядящего мыслеформа… Не так уж много найдется в нашем мире магов, способных на такие штучки.
      Мыслеформ быстро опадал, сжимался. Я знал, что очень скоро от него почти ничего не останется, лишь зародыш — крохотный, с лесной орешек, комочек пульсирующей псевдоживой материи. Но и такой трофей не лишний — маг даже средних способностей сможет по нему определить, кто из великих стал автором мыслеформа.
      Далекий кукловод тоже сообразил, что улику оставлять незачем. Бывший тролль, выглядевший совсем уж карапузом, неожиданно пустился наутек.
      Я попытался его схватить, не получилось, — шустрый гаденыш юркнул под стол, завилял между табуретками и ногами, на ходу продолжая уменьшаться.
      И началась потеха! Почтеннейшая публика развернула настоящую охоту на «троллёныша», явно в отместку за недавнее свое боязливое изумление: одни старались схватить карлика руками, другие швыряли в него кружками, кое-кто попытался припечатать подошвой к полу — когда мыслеформ уже не превышал ростом кошку.
      Кончилось тем, что малюсенькая, меньше мышонка размером, фигурка исчезла из вида. Может, юркнула в крысиную нору, но желающих разламывать стены не нашлось.
      Зато нашлись желающие оспорить результат поединка — те, кто ставил на тролля, разумеется. Нечестно, дескать, сплошное надувательство: боец оказался каким-то подставным карликом! Хилым, как младенец!
      Баррах торопливо сгреб их ставки в выдвижной ящик, запираемый магическим засовом, и кивнул мне: разбирайся, мол.
      Я продемонстрировал недовольным свою скулу, стремительно опухающую. Показал на обломки стола, разнесенного моим телом, отлетевшим после удара тролля. Затем дружелюбно и кротко предложил: вот я сейчас встану, держа руки за спиной, — и любой, кто сможет повторить удар «хилого карлика», получит свои деньги обратно. Ну а кто попытается и не сумеет… Тем придется покинуть заведение без помощи ног.
      Смельчаков не отыскалось…
      Но без вышвырнутых посетителей вечер все же не обошелся.

      Вернувшись за свой стол, я обнаружил Бьерсард не совсем там, где его оставил. Боевой топор лежал неподалеку, но все же чуть в стороне… Так-так-так…
      Я обвел взглядом зал и обратил внимание на человечка с бородой, напоминающей козлиную. Козлобородый тихо и незаметно пробирался вдоль стены к выходу, причем прятал под плащом правую руку. Увидев, что я поспешил за ним, человечек попытался сбежать. Но, на свое несчастье, способностью уменьшаться и прятаться в крысиные норки он не обладал.
      Так и есть… Поперек ладони, скрывавшейся под плащом, тянулся глубокий и широкий ожог.
      — Это не простой топор, — объяснил я человечку, ухватив его за бороду и высоко подняв на вытянутой руке. — Он, знаешь ли, не любит, когда за него хватаются чужие блудливые ручонки. И я не люблю.
      Человечек дрыгал ногами и верещал нечто маловразумительное: он, дескать, хотел лишь посмотреть вблизи на знаменитое оружие великого Хигарта, героя Серых Пустошей, покорителя башни Тул-Багар, и прочая, и прочая… Мало что вор, так еще и льстец. Простой любопытствующий не сжег бы руку до мяса, отделался бы волдырями.
      — Ну-ну, посмотри…
      Я приблизил Бьерсард к самому носу человечка, так, чтобы он смог увидеть в зеркальном лезвии отражение своей искаженной страхом физиономии.
      Затем коснулся острием топора — коснулся без малейшего нажима — основания козлиной растительности.
      Борода осталась у меня в руке. Человечек полетел к полу. Но не долетел, круто изменив траекторию под воздействием мощного пинка. Дверь легко распахнулась, почти не помешав полету, и снова закрылась.
      Живи, Хаос с тобой… Радуйся, что вовремя помянул о моем героическом прошлом. А то мог бы лишиться кое-чего посущественней, чем борода.
      — Йухабб бан зуаррах — шуами ан зуаррах, — издевательски прокомментировал происшествие бормотун.
      По залу прокатился хохоток, кандийский здесь понимали многие. Шестикрылый насмешник (либо тот, у кого бормотун подслушал фразу) переиначил известную поговорку: «Гость в дом — счастье в дом», воспользовавшись схожестью кандийских слов, означающих гостя и человеческий орган, который в приличных компаниях начинают поминать лишь в изрядном подпитии. Здешняя и сегодняшняя компания уже дошла до нужной кондиции, и знатоки обрадовано растолковывали не уразумевшим:
      — Йухабб, значит, из дома — а счастье в дом, гы-гы-гы… Мы тут, значит, сидим и пьем, а стервы наши там, дома, значит, не пойми с кем счастливы!
      Баррах к стервам никоим образом не относился, но тоже выглядел совершенно счастливым.
      — Молодец, — негромко похвалил он, когда я подошел к стойке и единым духом опустошил кружку эля. — Эк прикинулся! Сталбыть, прям как в королевском балете! Как вот дал себе врезать и стол чуть не в щепки разнес, так, сталбыть, на тролля десять к одному начали ставить. Но за поломанные мебеля, извиняй, я с твоей доли вычту, уж не обессудь. Дороги нонче мебеля-то, не напасешься, коли каждого засранца этаким манером вышибать…
      Прикинулся, м-да… Голова до сих пор гудела после плотного знакомства с кулаком мыслеформа, спина отзывалась болью на любое движение. Но Баррах свято верит в мою непобедимость, и ни к чему его разочаровывать.
      — К тебе хоть раз заглядывали раньше похожие твари? До моего появления здесь? — спросил я на всякий случай.
      — Да я и знать не знаю, откель такие страховидлы выползают… У меня, сталбыть, трактир для приличных, и патент от короны выправлен, не от городского совета зачуханного…
      — А с кем-то из магической братии здесь конфликтов не случалось? — продолжал допытываться я.
      Вдруг все-таки совпадение, никак со мной не связанное. Например, кто-то из магов решил посидеть тут инкогнито, испить пивка, перебрал, напившись до полной потери колдовских способностей, был с позором вышвырнут, — и теперь сводит счеты?
      Но Баррах в ответ лишь молча помотал головой.
      — Пойду наверх, устал, — сказал я. — Возникнут проблемы — спущусь.
      — Отдохни, сталбыть… Кстати, бороденку ту подаришь мне для пущей этой… как ее… для колехции?
      — Бери, — великодушно сказал я, протягивая спутанный клок волос.
      Коллекция Барраха, размещенная на стене возле клетки бормотуна, достаточно примечательна: ее экспонаты остались на память о людях, имевших несчастье протянуть в «Хмельном гоблине» свои руки к чужим вещам либо карманам.
      Он взял гвоздь, молоток, и отправился пополнять экспозицию, благо именно этот раритет не засмердит без предварительной обработки…
      А я пошел в свою комнату. Вела туда узенькая крутая лестница, весьма удобная в видах обороны, — с Бьерсардом в руках я смог бы здесь успешно отбиваться хоть от полка королевских гвардейцев.
      Ступени отчаянно скрипели под ногами, каждая своим особым тоном. Объяснялось это не старыми, рассохшимися досками, — скрип имел магическую природу и докладывал: никто чужой здесь не прошел.
      Но я поднимался все медленнее, томимый нехорошим предчувствием… Наверху кто-то был… Незваный гость, и едва ли с его появлением в дом пожаловало счастье. Ошибки быть не могло — рукоять Бьерсарда легонько щекотала, осторожно этак покалывала мою ладонь.
      Дверь тоже никто в отсутствие хозяина не открывал, а магический запор на ней стоял серьезный, не уступающий тому, что охранял денежный ящик Барраха.
      И тем не менее внутри находился человек… Один, и опасности от него не исходило, — лишь Сила, но зато какая… Казалось, воздух вокруг меня подрагивает и издает легкое, ниоткуда и отовсюду идущее гудение. Но так лишь казалось, большинство людей здесь не почувствует ничего, кроме самим непонятного, бессознательного нежелания входить в мою дверь…
      Через порог я шагнул с тяжелым вздохом.
      — Здравствуй, Хигарт, — буднично сказал человек, сидевший у стола.
      И я понял, что исследовать крысиные норы в поисках зародыша мыслеформа не придется. Автор тролля-мечника был передо мной.
      Давненько не виделись…

* * *

      Приличные люди ходят в гости через двери. Менее приличные — воры и тайные любовники — через окна. Вовсе уж неприличные иногда используют печные и каминные трубы, — например, у ассасинов-Койаров это излюбленный способ проникновения в запертые помещения. Мой же гость пришел через стену. И к каким же людям его отнести?
      Ладно бы еще выбрал другую стенку… Но именно на этой были развешаны кое-какие дорогие моему сердцу предметы. Коллекция, так сказать, на манер Барраховой. Не уши и не прочие детали организма, с которыми пришлось распроститься домушникам и карманникам: патенты на военные и гражданские чины от одних нынешних властителей, — и приговоры от других. Приговоров, увы, было больше, в том числе парочка смертных, — заочных, естественно.
      Стену прошедший сквозь нее человек привел в первоначальный вид, но с экспонатами не стал возиться. Вопрос: ну и как мне его называть после подобного свинства? Ответ: называть его следовало сайэром Хильдисом Коотом, светлейшим епископом Церкви Сеггера, а при прямом обращении — Вашим Светлейшеством. Среди двух десятков прочих носимых сайэром Хильдисом титулов можно отметить и такие: член королевского совета, боевой магистр Храма Вольных, примас капитула Инквизиции — то есть, фактически, первый заместитель и правая рука Феликса Гаптора, Верховного инквизитора…
      Важная, в общем, шишка. Но в гости по приличному ходить не умеет. Не научили в детстве, наверное. Опять же, этот его мыслеформ…
      — Здравствуй, Хигарт, — поприветствовало меня его инквизиторское светлейшество.
      — И вам, сталбыть, здоровьичка, сай бискуп! — раскланялся я, имитируя манеру речи Барраха и его посетителей. Мы, кабацкие вышибалы, академиев не кончали, беседам светским, сталбыть, не обучены.
      Моё приветствие явно не привело в восторг епископа, и взглядом он меня одарил отнюдь не ласковым. Но никак не ответил, молчал, выдерживая паузу.
      Я тоже не произносил больше ни слова. Раз уж заявился в гости незваным, так и говори первым, — зачем пришел и для чего.