Особенность революционного процесса в России заключается в возникновении еще одной дополнительной фазы (вторая революционная волна), пришедшей на смену третьей, соответствовавшей борьбе между революционной и государственной линиями. Возникновение этой фазы было обусловлено сложной международной и внутренней обстановкой, которая требовала принятия чрезвычайных мер. К 1928 году страна вновь оказывается перед выбором. СССР по-прежнему на положении осажденной крепости, но ситуация качественно изменилась. Отставание от Запада составило около полутора десятилетий при практическом отсутствии тяжелой промышленности. В случае нападения извне, когда ожидалась война моторов, страна была обречена. Сложное положение возникло и в сельском хозяйстве. Товарный хлеб в основном поставляла наиболее зажиточная часть крестьян — кулаки, а в 1928 г. его начали придерживать. Возникла угроза голода. На первый план выходит фактор времени. Если бы не он, то оптимальной стала бы постепенность преобразований с экономическими методами регулирования. Но здесь был риск — уцелеет ли страна вообще.

Начавшаяся вторая революционная волна характеризуется тем, что в вопросе необходимости чрезвычайных мер произошло объединение обеих линий. Для первой — это естественное углубление революционного процесса, для второй — средство выживания страны. С официальной точки зрения шла борьба против правого уклона. Свертывается НЭП, ставятся задачи индустриализации и коллективизации. Последнее включает в себя ликвидацию кулачества как класса с опорой на беднейшее крестьянство. Хорошо известны и достижения, и издержки этого этапа (1928—1933 гг.). Но один важный фактор остался в тени. В организационном и идеологическом плане вперед выдвигается перманентно-революционная линия, представители которой занимают ведущие позиции в управленческих структурах.

В идеологическом плане главной опасностью для представителей этой линии были мелкобуржуазные, религиозные, национальные традиции, которые характерны для мировоззрения крестьянства, а также консервативные позиции, не соответствующие задачам мировой революции, характерные для многих специалистов и ученых. «Мы по-новому живем — старь взрываем миною». С этой точки зрения необходимо было перейти в наступление против старого, против менталитета России с ее национальной культурой. Инспирируется ряд политических процессов: дело Промпартии, Шахтинское, Трудовой крестьянской партии, Союза вызволения Украины. По этим делам были отданы под суд вице-президент Украинской Академии наук С. А. Ефремов, директор Теплотехнического института М. И. Рамзин, крупные экономисты Н. Д. Кондратьев и А. В. Чаянов. По другим «делам» арестовываются глава московской математической школы академик Н. Н. Лузин, один из основателей аэродинамики академик Чаплыгин, крупный русский религиозный философ, инженер и ученый П. А. Флоренский. Особую опасность представители «революционной линии» видели в русских традициях, русской истории. Арестовываются ведущие историки, в том числе самый выдающийся русский историк XX века, крупнейший специалист по Смутному времени Сергей Федорович Платонов. Резко усиливается борьба с религией, взрываются и уничтожаются исторические памятники.

Система взглядов «революционной» линии второй волны хорошо отражена в Малой советской энциклопедии [4]. Приведем несколько примеров.

«Минин-Сухорук — нижегородский купец, один из вождей городской торг. буржуазии — посадских людей в революц. эпоху Смутного времени… Получил звание думного дворянина. Бурж. историография идеализировала М.-С. как бесклассового борца за единую «матушку Россию» и пыталась сделать из него нац. героя.

Пожарский — князь, деятель т.н. Смутного времени, выступивший представителем дворянства («служилых людей») и ставший во главе ополчения, организованного мясником Мининым-Сухоруком на деньги богатого купечества.

Алексей Михайлович. При А. М. путем интриг вождей и обмана масс казацко-крестьянской и мещанской революции (см. Хмельницкий) была в 1654 году присоединена Украина.

Хмельницкий. Предав крестьянскую революцию, обратившись к крепостнической Москве за помощью,X. смотрел на Москву как на орудие для осуществления своих полит, планов — захвата роли правителя-самодержца в новом казацком гос-ве.

Дмитрий Донской. Крупный русский феодал, вел длительную и успешную борьбу за подчинение себе проч. рус. князей. Известна его борьба с татарским ханом, игравшим в то время роль феодального главы (сюзерена)…

Александр Невский. Княжил в Новгороде, оказал ценные услуги новгородскому торговому капиталу, победоносно отстояв для него побережье Финского залива… А. умело улаживал столкновения русских феодалов с ханом и подавлял волнения русского населения, протестовавшего против жестокой дани татарам…»

Уже из этих примеров видно, что представители «революционной» линии отрекаются от традиций и прошлого России и в этом они объективно становятся союзниками Запада. Другими словами, в начале тридцатых «революционная» линия приобрела антинациональный характер и зашла в исторический тупик.

Завершающей стадией любой революции является процесс стабилизации, т.е. возвращение общества к своим корням, традициям, но на новой основе. Без этого оно обречено на внутренние конфликты и неустойчивость при внешнем воздействии. Одним из результатов второй революционной волны было резкое укрепление сторонников первой «революционной» линии в партийно-государственном аппарате. Это был сложный конгломерат людей, у многих из которых зрело недовольство политикой Сталина, которого считали тормозом социалистических преобразований и даже изменником делу мировой пролетарской революции. Об их силе свидетельствует возможность смены руководства партии на XIV съезде. Часть сторонников первой линии была готова объединиться с кем угодно в борьбе со Сталиным. Даже Запад для них представлял собой меньшее зло. Это в первую очередь относилось к прямым последователям Троцкого.

Суть идейных разногласий четко выражена в «Платформе „Союза марксистов-ленинцев“ („группа Рютина“), содержащей резкое осуждение действий Сталина. В этом документе [5], где обсуждаются, в частности, протоколы ЦК РСДРП по поводу Брестского мира, говорится:

«Приведенные выдержки из документов свидетельствуют, что Сталин высказывался за Брестский мир совсем иначе, чем Ленин. Ленин подходил к вопросу о Брестском мире как большевик-интернационалист, Сталин же как национал-большевик. Для Ленина Брестский мир был средством задержаться до появления общей социалистической революции, ибо „на Западе есть массовое движение, но революция еще не началась“. С точки же зрения Сталина, „революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться“. Ленин страстно верил в революционное движение на Западе и видел его, Сталин не верил в него (с потенцией мы можем не считаться), не видел его (есть только потенция). Сталин, по существу, предлагал надолго махнуть рукой на мировую революцию — улита едет, когда то будет».

В начале тридцатых годов после завершения коллективизации и создания основ современной индустрии идут постепенные изменения в общественном сознании. Растет понимание того, что дальнейший разрыв с традициями прошлого, с исторической памятью, абсолютизация социального противопоставления ведут в тупик, и СССР не может быть только почвой для революции на Западе. Возникает идейное противостояние. «Революционная» линия имела своим резервом инерцию общественного сознания и большинство партийного и государственного аппарата всех уровней. Проводником линии государственников был И. В. Сталин и его сторонники в высших органах власти, на его стороне был также менталитет страны. Но Сталин далеко не имел полноты власти и должен был лавировать. В целом же масштаб скрытого противостояния можно сравнить с соответствующими масштабами Гражданской войны.

Столкновение было исторически неизбежным, выбора не было, поскольку продолжение «революционной» линии вело в тупик (а если говорить о перспективе, то к поражению в надвигавшейся войне). Для победы государственной линии стала необходимой замена основной части партийно-государственного аппарата. Масштаб противостояния был одной из причин того, что период стабилизации оказался связанным с большими человеческими жертвами. Смена аппарата государства и партии, проводившаяся с помощью НКВД, коснулась прежде всего старых партийных кадров, участников революции и охватила все уровни власти на местах. События середины тридцатых годов носили трагический характер. Большое количество людей подверглось необоснованным репрессиям. Общее число жертв в полтора раза превышало число жертв японского народа от атомных бомб США, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки.

События 1937 г. и их размах были обусловлены рядом причин. Люди, еще недавно совершившие революцию, были воспитаны в беспощадности к тем, кто считался врагом, — это психология того времени. С другой стороны — это был массовый, во многом неконтролируемый процесс, о котором писал еще Бердяев [1]. Он включал в себя и накал длительного противостояния людей, и стремление исполнителей выдвинуться и выслужиться, и сведение счетов, и провокации ряда скрытых сторонников первой линии. Сыграл, наверное, роль даже такой, казалось бы, отвлеченный фактор, как максимум солнечной активности в 1937 г., который в среднем резко увеличивает возбуждение людей [6]. Наверное, здесь многого можно было избежать — трагедия массовых страданий невиновных людей наложила тяжелый отпечаток на эти годы.

Но в целом события середины тридцатых годов основаны не на взаимоотношениях и желаниях тех или иных личностей, а явились следствием глобальной расстановки сил. И само поражение первой линии, возвращение к историческим корням, к менталитету народа было исторической необходимостью. Меняется власть на всех уровнях. На ответственные посты выдвинуто 500 тысяч человек. Происходит коренное изменение ориентиров. Возвращаются из мест заключения специалисты и ученые М. И. Рамзин, С. А. Чаплыгин, Н. Н. Лузин и многие, многие другие, осужденные в период господства второй «революционной» волны. Возвращаются историки, а также ряд деятелей русской культуры. Немного не дожил до освобождения С. Ф. Платонов, но издается его фундаментальный труд по Смутному времени. Ряд освобожденных историков становятся академиками, членами-корреспондентами, орденоносцами. Выпускаются фильмы по истории России, воспитывающие гордость за свою страну, за свой народ. Страна славит челюскинцев, папанинцев, экипаж В. П. Чкалова. Возвращаются российские военные традиции: погоны, звание генералов и т.д., изменяется отношение к православной церкви. В Конституции 1936 г. ликвидированы все социальные ограничения, существовавшие в первых советских конституциях, и провозглашены равные права для всех советских граждан.

В определенном смысле противостояние белых и красных кончилось (хотя были живы люди, помнившие сражения прошлого). Сталин фактически осуществил идеалы патриотической части Белого движения. Он создал мощную державу, опирающуюся на менталитет России, и это отражается на позиции многих эмигрантов, например А. И. Деникина, энергично выступившего в войну в поддержку СССР. Сталин был лишь проводником исторически неизбежного процесса (см. также [7]). В идеологическом плане к концу 30-х годов страна пришла с органическим сочетанием идей социализма (социальной справедливости) и государственности (национальных традиций), и это многократно усиливало ее мощь. СССР вышел по экономическим показателям на второе место в мире и на первое в Европе. Сделан грандиозный рывок на всех уровнях. И в Отечественную войну люди шли на самопожертвование во имя своей Родины.

При анализе событий, рассматриваемых в этом разделе, главное состоит в том, чтобы избежать смешения различных периодов (в частности, фаз революционного процесса), в каждом из которых свои противоречия, своя расстановка сил, свои задачи, свои идеологические схемы. Но именно на смешении основаны многие штампы. Таково, например, положение об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Действительно, борьба обостряется, но она, как мы видели выше, не классовая, а в ней задействованы совсем другие силы. Даже цитаты из Ленина, взятые из периода, когда решались другие задачи, могли быть использованы против социализма. Именно это делала пятая колонна — идеологи КПСС.

История 20—30-х гг. отражает борьбу за становление нового равновесного состояния общества после революции. Параллельно с событиями этого времени шел процесс эволюции идеологии. В период назревания революции, в соответствии с ее законами, шел процесс размежевания двух лагерей. В то время В. И. Ленин все подчинил единой цели, и его шаги диктовались необходимостью подготовки революции, где водораздел проходит по «да» — «нет». Он был против любого затушевывания основного противоречия, против эсеров, меньшевиков, религиозных деятелей, идеалистов в философии. В период приближения революции те, кто отвлекал внимание от главного, «растопыривал пальцы, вместо того, чтобы собрать их в кулак», объективно мог способствовать ее поражению. Действия Ленина в то время адекватны конкретной революционной обстановке. Гражданская война характеризовалась предельной поляризацией сил внутри страны. Бертран Рассел в своей книге [8], рассказывая о своей беседе с Лениным в 1920 г., подчеркивает его сконцентрированность на основном вопросе. Но, конечно, после победы революции необходимо проводить анализ явлений по-новому, во всей их совокупности.

Первая из двух линий, сформировавшихся после победы революции, перманентно-революционная, фактически оставалась на тех же принципах, что и в Гражданскую войну, т.е. старое общество нужно разрушить до основания («отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног»).

Во главе второй прагматической линии встал В. И. Ленин. Пока условий для мировой революции нет, необходимо построение социалистического общества в одной стране, учитывая конкретные действующие факторы и используя все лучшее в опыте буржуазного строя. Эта позиция также была адекватна реальной ситуации.

После смерти Ленина жесткое идеологическое противостояние двух линий еще более обострилось. В. И. Ленин как вождь революции имел непререкаемый авторитет в глазах общества. Обе стороны сражались за «чистоту марксистско-ленинского учения», преследуя свои цели. При этом, используя работы Ленина, относящиеся к качественно отличающимся по обстановке периодам, они могли подтверждать свою точку зрения соответствующими цитатами. Существенное влияние на состояние идеологии оказывала инерция общественного сознания, еще не переключившегося с Гражданской войны на мирное время (вспомним рассказ Алексея Толстого «Гадюка»).

Со второй половины двадцатых годов начинают проявляться негативные стороны действий идеологов. Еще в начале 20-х годов проходили свободные дискуссии, где каждый мог высказывать любые идеи, даже если они шли вразрез с философией марксизма. Но постепенно в идеологической сфере растет число приспособленцев и людей со сдвигами. Приведем два конкретных примера. К середине 20-х годов на передний план выходит пламенный идеолог марксизма Д. А. Деборин, который был меньшевиком с 1907 по 1917 г. и считал естествознание низшей формой знания по сравнению с диалектической философией. Он отрицал теорию относительности как софистику, подобную махизму и юмизму. Другим известным идеологом марксизма того времени был А. К. Тимирязев, сын выдающегося естествоиспытателя России К. А. Тимирязева. В отличие от малограмотного в физике Деборина А. К. Тимирязев был профессионалом в физике. Он работал под руководством крупнейшего физика дореволюционной России П. Н. Лебедева, активно участвовал в революционном движении, но у него был пункт. Воспитанный на классической физике, А. К. Тимирязев отрицал теорию относительности, считая ее заблуждением. Уже в 20-х годах его статьи с критикой теории относительности не могли печататься в физических журналах ввиду абсурдности утверждений. Но его охотно печатают в философских журналах, где он говорит, что теория относительности противоречит диалектическому материализму. Это была одна из первых попыток использования философских аргументов в физике.

Однако отпор в дискуссиях, оказанный специалистами, вынуждает деборинцев к отступлению. К концу 20-х годов появилось даже постановление ЦК по этому вопросу, подведшее временную черту под деятельностью Деборина и его последователей.

Вторая революционная волна, начавшаяся в 1928 г., меняет идеологическую ситуацию в стране. Начинаются нападки на исторические традиции и развертывается массированное наступление на науку в целом. Для этого был использован жупел идеализма. Как отмечалось, борьба с ним имела значение в период подготовки революции, но стала совершенно бессмысленной в 20-е и 30-е годы. Лидерами «новых революционеров» становятся две мрачные фигуры — Д. А. Максимов и Э. Кольман. Максимов считал, что в области естествознания классовая борьба выражается в форме борьбы основных философских течений: материализма и идеализма. И с этих позиции он обрушивается на квантовую механику и другие конкретные науки. Кольман в 1931 г. в своей статье «Вредительство в науке» [9], посвященной урокам «дела Рамзина», писал:

«Незачем, кажется, пространно доказывать всю несостоятельность и вздорность утверждения, будто теоретическая работа практиков-вредителей может остаться нетронутой вредительским ядом, будто существует вообще какая-то „свободная“ от политики, от миросозерцания научного деятеля, непорочная, „объективная“ бесклассовая наука, каким-то чудом избежавшая общей участи в этом мире, резко разделенном на два лагеря, находящиеся в непримиримой классовой борьбе. Но все попытки выгородить свою якобы объективную теоретико-научную деятельность со стороны людей, которые сами сознались в том, что они были законченнейшими вредителями на практике, имеют, однако, определенное принципиальное значение. Они показывают, что разбитый наголову классовый враг не думает сдаваться окончательно, а старается окопаться на самых недоступных, хитро замаскированных позициях — на теоретическом фронте, желая сохранить за собой командные высоты науки.

В технике, в естествознании и в математике, где силы диалектического материализма несравненно слабее, чем в науках социально-политических, сделано пока еще очень мало для выявления работы ученых-вредителей, но и те отдельные факты, которые известны, с достаточной очевидностью говорят о том, что какой бы абстрактной и «безобидной» на первый взгляд ни казалась та или другая ветвь знания, вредители протянули к ней свои липкие щупальцы…

На самом деле, — продолжает рассуждать Кольман, — не станут же вредители писать прямо, что они за реставрацию капитализма, должны же они искать наиболее удобной маскировки. И нет более непроницаемой завесы, чем завеса математической абстракции. Математические уравнения сплошь да рядом придают враждебным социалистическому строительству положениям якобы бесстрастный, объективный, точный, неопровержимый характер, скрывая их истинную сущность».

В этой же статье Кольман установил признаки теоретических работ ученых-вредителей, зная которые можно их «выявлять». Первый — «подделка под советский стиль», т.е. использование цитат классиков марксизма. Второй — «исключительное обилие математических вычислений и формул, которыми так и пестрят вредительские работы». Последний пункт особенно впечатляет.

Но наступление «революционной» линии на передовую науку, осуществляемую под флагом борьбы с идеализмом, стало встречать отпор. После 1933 г. на страницах журнала «Под знаменем марксизма» появились нормальные статьи, освещавшие методологические проблемы в науке. Большой резонанс имела статья А. Ф. Иоффе [10], где отмечалось, что критика философами новой физики базируется на недопонимании не только физики, но и основ диалектического материализма. В защиту науки на страницах журнала выступали и другие крупные ученые: С. И. Вавилов, Л. Д. Ландау, В. А. Фок, И. Е. Тамм, Я. И. Френкель. О конкретных идеологических сражениях 30-х годов подробно говорится в монографии [11].

Между тем группировка А. М. Деборина, Э. Кольмана, В. Ф. Миткевича, А. К. Тимирязева, трактуя идеализм как главного идеологического врага народа, переходит от дискуссии к наклеиванию политических ярлыков и фактическим обвинениям в контрреволюции. Приведем заключение статьи Максимова [12], написанной в 1937 г.

«Особое внимание заслуживает также то обстоятельство, что подпавшие под влияние идеализма советские физики составляют компактную группу (Френкель, Тамм, Фок, Бронштейн, Шпильрейн, идущие за ними А. Ф. Иоффе и С. И. Вавилов и некоторые другие). Эта группа пытается отождествить себя с коллективом советских физиков в целом, располагает почти безраздельным влиянием в ряде журналов и некоторых руководящих научных организациях…

Академик В. Ф. Миткевич, ученый-орденоносец, с большой четкостью поставил вопрос о «цвете» политического «меридиана» у физиков, придерживающихся идеалистических воззрений. Относительно И. Е. Тамма он заявил, что «всем также достаточно ясно, какого цвета меридиан проф. И. Е. Тамма». При этом он имел в виду цвет, отличный от красного… В. Ф. Миткевичем было брошено и другое обвинение по адресу В. А. Фока. В обоих этих обвинениях содержится совершенно своевременный и правильный сигнал об опасности смыкания реакционных философских воззрений с враждебными СССР политическими течениями… Поэтому ученый СССР, попавший под влияние буржуазной идеологии, может при упорном отстаивании своих ошибочных взглядов стать рупором враждебных СССР сил и сомкнуться с контрреволюционными элементами».

Как видим, команда идеологов, записных борцов с идеализмом, на деле била прямой наводкой по подлинной науке, по интересам государства. Она шла под лозунгом марксизма-ленинизма, стреляя цитатами из работ Ленина, хотя, как отмечалось, эти работы были направлены на консолидацию сил во время подготовки революции и к рассматриваемому периоду отношения не имели.

Хотя команда идеологов являлась как бы наследницей линии перманентной революции, она получила поддержку от государственников. Дело в том, что И. В. Сталину было необходимо утверждение в общественном сознании преемственности и непрерывности курса социализма, начиная со времен революции. Данной цели служил выход «Краткого курса истории ВКГТ(б)». Для разработки этого направления, своего рода символа веры социализма, и использовали команду идеологов. Ее борьба против новой науки казалась абстрактной и не имеющей практического значения.

Уже перед войной оформившаяся каста идеологов заняла уникальное положение. Идеологи ни за что не отвечали. Подобно академику Деборину, они могли быть откровенно малограмотны в вопросах, которыми занимались. Главное занятие — безудержное восхваление марксизма-ленинизма, классиков марксизма и существующего руководства. Идеологические кадры находились вблизи вершины пирамиды власти, в них вливались люди без принципов, малограмотные, ни за что не отвечавшие и стремящиеся сделать быструю карьеру. Шел стремительный антиотбор кадров. Они стали заманчивой целью для внедрения агентов влияния. Так возникала ахиллесова пята Советского государства.

2.2. НАЧАЛО ИНФОРМАЦИОННО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ